Глава 75. Сын

Когда Мери и Лили выпали из камина в коттедже Поттеров, Джеймс сидел на диване и завтракал бутербродами и кофе. При виде растрепанных, кое-как одетых девушек так и вскочил – с чашкой и блюдцем.
- Что случилось такое?
- На дом Маккинонов напали, - пояснила Мери (Лили, конечно, предупредила мужа, что заночует у подруги). – По-моему, они погибли все.
Лили, держась за живот, доковыляла до дивана. Ребенок внутри отчаянно ворочался, словно желая немедленно врываться. Спина побаливала. Ноги ломило. Хотелось только одного: лечь и закрыть глаза, и сил противиться этому желанию не было.
…Когда она открыла глаза, по углам уже собралась темнота. Лили лежала в спальне, рядом дежурила пожилая медсестра.
- Я в больнице?
- Нет. Вы дома, - полные руки поправили ей одеяло. – У вас угроза срыва, но муж побоялся отправлять вас в Мунго. Я останусь с Вами на несколько дней.
- А где он сам? – Лили приподнялась на локте.
- Ушел вместе с девушкой, которая здесь была, и еще не возвращался.
«С Мери. Ну да, они отправились в Орден, чтобы рассказать подробно о случившемся с Маккиннонами. А что будет, когда расскажут? Кто-то должен отправиться туда и забрать тела… Только не Джеймс, это же опасно!» Медсестра отвлеклась, чтобы приготовить лекарство. По стеклу выбивал веселую дробь весенний дождь. Вспомнилось, как весной в Хогвартсе они все вместе, четыре гриффиндорки, стояли у окна и наблюдали за небывалым для апреля ливнем. Марлин тогда забралась на подоконник… Только сейчас Лили осознала, что Марлин больше нет. Она осталась там, в отцовском доме, одна против Пожирателей – конечно, ей было не выжить.
Внутри словно заскулил щенок. Подруга встала перед глазами тоненькой девочкой с черной косой – такой Лили увидела её впервые – и постепенно менялась, превращаясь в рано развившегося подростка, а после в яркую порочной красотой девушку: каскад черных волос до пояса, глаза, переливающиеся из голубого в зеленоватый, белое лицо, красная помада и красная деталь в одежде… Как же это возможно, что они больше не увидятся, не поговорят, что не надо по выходным будет ждать, что Марлин выйдет на связь через камин и вытащит куда-нибудь?
Лили видела смертей немало, от гибели родителей до сих пор не оправилась, но совершенно не верилось, что могли умереть Марлин, Мери или Алиса. Может, она все-таки как-нибудь спаслась? Ведь Лили не видела её мертвой, ведь они даже не попрощались.
…Джеймс появился около полуночи. Медсестра не хотела будить Лии, но та, смутно услышав его голос внизу, сама поднялась с постели. Её немедленно загнали обратно, но спустя десять минут Джеймс к ней поднялся, бледный, вымотанный, под глазами темные круги, щеки слегка запали.
-На Бродягу страшно смотреть… - вздохнул он и стянул свитер через голову.
У Лили внутри все сжалось.
- Значит, Марлин в самом деле мертва?
- Конечно, - Джеймс растянулся рядом, заломив руки за голову. – В доме живого никого не было. Пожиратели тоже ушли. Мы забрали всех – и старика Гордона, и Люси, и Марлин, и Джилли.
Лили теребила край одеяла.
- Отчего Марлин умерла?
- Думаю, Авада, - Джеймс снова вздохнул прерывисто. – Следов насилия нет.
«Значит, хотя бы не мучилась». Лили кусала губы, давя всхлипы, нараставшие в горле.
- А Сириус? Как он?
- Рвет и мечет, - у Джеймса покривился рот. – Крушит все, что под руку попадается. Говорит, что, если ему попадется кто-то из Пожирателей, он… - муж махнул рукой. Лили ткнулась ему в плечо и наконец дала волю слезам. Он молча гладил её по затылку.
И вдруг среди горя и жалости всплыла мысль, подавленная ранее.
- А тела Дункана вы не нашли?
- Дункана?- муж сморщил лоб. – Нет. А ведь точно, все обыскали, но его не видели.
Лили прижалась к мужу, боясь решить, что это значит.

На похоронах Маккиннонов Лили не была: медсестра строго велела ей беречься, и Джеймс был того же мнения. Она осталась одна в доме: сиделка уже ушла, Джеймс присоединился к остальным орденцам, и лишь кошка Гайя, превратившаяся за эти месяцы в округлое пушистое существо, путла ноги и тыкалась под коленки мокрым носом, просясь на руки. Связаться бы по камину с Батильдой, да неудобно беспокоить пожилого человека. Лили поглаживала живот и говорила с ним:
- Ну вот, олененочек, сидим мы с тобой одни… Скучно. И грустно. Так Марлин жаль. Мне все-таки не верится, понимаешь? Она была настолько живая и всегда рядом. Она всегда меня поддерживала. Как же я теперь буду?
Не удержавшись, Лили снова разрыдалась.
Джеймс вернулся около четырех, впервые в жизни очень сосредоточенный. Лили кое-что постряпала, пока его ждала, но к еде он – тоже небывалый случай – не притронулся. Долго мерил шагами гостиную, тер подбородок. Лили не выдержала:
- Джеймс, как там все были? Где их похоронили? Как Сириус?
- Похоронили в Лондоне, - Джеймс прочистил горло.- Чтобы добираться легче было. Сириус… Мы договорились с ним дежурить по очереди. Так что в ночь я уйду – ничего, Лил? С тобой Хвост посидит.
Лили кивнула, подавляя разочарование. Конечно же, Джеймс сейчас нужнее Сириусу, чем ей. С Питером они хорошо посидят и попьют чаю, а оптом она ему постелет в гостиной.
Джеймс между тем зло крутил вилку.
- Нет. Не могу! – он стукнул о столешницу. – Не могу я это понять, и все.
- Что не можешь? – тихо спросила Лили.
Муж дернул за дужку очков.
- Понять не могу… А, ну да, ты не знаешь… Дункан Маккиннон был нашим шпионом среди Пожирателей смерти.
Лии ахнула и прикрыла рот ладонью.
- Как? Погоди, но ведь Беренис…
- Да, Вэнсы ему все рассказали после её смерти – чтобы лихом не поминал. А он захотел отомстить и попросился в Орден. Причем сам же просил, чтобы его к ним внедрили: думал, так точнее вычислит, кто же над ней надругался. Его готовили долго – и Грюм, и лично Дамблдор…и вот такой прокол…
- Его вычислили и из-за него вырезали всю семью?
В памяти всплывало тонкое и грустное лицо Дункана, его узкие руки и печальная нежность в голосе.
- Тела-то не нашли, вот в чем дело, - Джеймс поджал под себя ногу.
- Но не думаешь же ты… - Лили недоговорила.
- Все может быть. Если сильно жить захочешь, все сделаешь.
Хотелось крикнуть, что Дункан на такое не способен, но Лили одернула себя: она, в сущности, почти не знала этого человека. Вечером Джеймс ушел, но почти одновременно явились Питер и Мери. Вместе они помянули Марлин и засиделись почти до полуночи.

Предположения Джеймса оказались правдивы. Месяц спустя в аврорат явился с повинной Дункан Маккиннон, живой и здоровый, хотя и постаревший разом лет на десять. Рассказ его ,в принципе, лишь подтвердил то, о чем в Ордене уже догадывались: его разоблачили, заставили работать на Пожирателей, а когда темный Лорд остался его работой недоволен, приказали принять участие в убийстве собственной семьи. А вот до чего в Ордене не смогли додуматься, это до того, что Дункану пришлось на глазах у остальных преступников собственноручно убить Люси и Джилли: лишь при выполнении этого условия его оставили бы в живых. Он и убил, и некоторое время, когда он скрывался в доме Лестрейнджей, им владело полное отупение: он почти не помнил те дни. А потом отец, сестры и мачеха стали являться ему: и во сне приходили, и даже наяву он видел их силуэты за спинами новых товарищей. Муки совести пересилили страх за свою жизнь: Дункан сбежал и явился с повинной.
Лили новость ошарашила. Она ведь знала, что накануне вечером Дункан был в родительском доме, играл с Джилли в плюй-камни, сидел со всеми за одним столом…. И уже тогда думал о том, как выдаст их всех Пожирателям смерти? А может, размышлял, как ему удобнее будет убить мачеху и сестру? Во время боя он пообещал увести Люси и Джилли из дома, и они, безоружные, доверчиво шли за ним… И Марлин умерла, считая, что брат также погиб, защищая родных… Или в последний момент она все же увидела его среди Пожирателей смерти?
Лили сама толком не понимала, что чувствует. До сих пор было отчаянно жаль Марлин, жаль Люси и Джилли, доверившихся вероломному человеку, но почему-то Дункана было жаль не меньше. Она почему-то была уверена, что он искренне хотел наказать насильника своей невесты, что предательство далось ему нелегко, а убийство – тем более, и теперь его страдания столь велики, что приговор уже почти безразличен. В том, что суд будет к нему суров, никто не сомневался: сложно ожидать снисхождения к тому, кто предал свою сторону и свою семью. Пожалуй, Лили навестила бы его, если бы не беременность: соваться в Азкабан сейчас было безумием.

В последние месяцы перед родами Лили почти не приходилось скучать в одиночестве. То она выбиралась в Косой переулок вместе с Алисой – присмотреть вещи для будущих малышей. Лонгботомы наконец сняли домик в какой-то деревушке, несмотря на протесты свекрови – та утверждала, что после родов невестке никак не обойтись без её помощи. Чтобы как можно меньше в дальнейшем утруждать миссис Лонгботтом просьбами, Алиса заранее тренировалась мыть, кормить и пеленать ребенка, стирать пеленки и кипятить бутылочки, штудировала литературу о детских болезнях и труды по воспитанию детей, за которыми заглядывала в том числе в маггловские книжные магазины.
То приходил Сириус и помогал Джеймсу обустраивать детскую. Они что-то по сто раз переделывали, так что, заглядывая в комнату, Лили не узнавала её. Конечно, Сириус был выбран в крестные будущему ребенку, что Лили совершенно не удивило. А вот крестная… Мери вечно в разъездах по миру, с Алисой они все же не настолько близки. Ах, если бы Марлин была жива… Лили спешно давила слезы.
О Марлин помнили. Помнил Сириус, ходивший с темным и яростным лицом. Помнили подруги, при каждой встрече минуту молчавшие. Помнили остальные орденцы, ждавшие приговора её предателю-брату. Но все-таки Марлин никогда не вернется, а значит, крестной матери у ребенка Лили, видимо, не будет.
Еще заходила Батильда, расспрашивала о самочувствии, вспоминала, как её Маргарет носила Геллерта, и советовала то есть тертые яблоки, то до родов не стричь волосы: это считалось дурной приметой. Между делом она заканчивала свою историю о Дамблдоре: однажды она встретила его на кладбище, у могилы сестры и матери; они тогда долго говорили, и она словно бы отпустила свой гнев на него.
- Я поняла, что Геллерт, пока творил свои ужасные дела, был взрослым, - вздохнула старушка. – А значит, совершал он преступления по своей воле.
Лили кивала, изображая понимание, хотя на самом деле так и смогла поверить, что Дамблдор мог водить дружбу с Гриндевальдом.
Июль давался особенно тяжело. Тяжелый живот мешал спать, мешал завязывать шнурки. Передвигаться почти не было сил. Погода стояла душная, пот то и дело усеивал все тело, и Лили яростно мылась. К тому же побаливали ноги.
Но все-таки Лили ни за что на свете не отказалась бы от нынешнего состояния. Еще немного – и она родит ребенка, даст жизнь новому существу. Ребенок вечерами ворочался, и Лили, гладя живот, шепотом рассказывала, что она видит из кона. Часто Джеймс подсаживался, клал ей на живот руку и тоже слушал, как стучит пяточкой его сын или дочь.
Двадцать девятого Лили легла в больницу – по счастливому совпадению, положили её в палату к Алисе. Джеймс и Фрэнк сидели у них до самой ночи, покуда медсестра их не прогнала, но девушки еще долго махали им руками, стоя у окна.
Летней ночью не спалось то ли от духоты, то ли от волнения. Алиса вполголоса рассказывала Лили про раннее детство: как отец-астроном показывал ей в телескоп созвездия и рассказывал легенды, откуда взяты их названия, как мама рассказывала про Шекспира… Потом, стоя у окна, они пробовали рассмотреть созвездия на небе, но увидели, конечно, только Сириус.
Алиса родила на следующий день здорового и крупного мальчика. Её, правда, перевели в другую палату, служившей в Мунго чем-то вроде реанимации: роды прошли тяжело. К Лили снова пришел Джеймс, развлекал шутками. Пока не начало темнеть, а после его ухода она сразу легла спать, стараясь не думать, когда де ей придет черед. А черед ей пришел на следующий день.
…Было невероятно больно. Лили могла подумать, что её пытают Круциатусом, если бы врачи грубовато, но ободряюще не покрикивали на нее и если бы время от времени ей не смачивали губы водой.
- Голову вперед! Голову вперед выстави!
Лили, не понимая, зачем это, все-таки пыталась подчиниться, но боль снова опрокидывала. Еще, кажется, она кричала. Сама почему-то не слышала, просто потом хрипела пару недель.
- Головка идет! – донеслось уже, будто сквозь вату. Скользкими от пота пальцами Лили мяла простыню, в которую вцепилась. В горле стоял ком тошноты, она изо всех сжимала зубы. Снова порыв бол, кажется, сильней прочих… И внезапное облегчение.
Сухо задыхаясь, она попыталась приподняться. Где-то сбоку раздался шлепок, и залился криком ребенок. Её ребенок, да?
- Покажите, - губы едва слушались. – Покажите! Немедленно!
И ей на грудь положили что-то мокрое, красное, всхлипывающее и теплое. Замерев, Лили слегка дотронулась до мягкой, нежнейшей спинки. мокрая головенка с редкими спутанными волосиками елозила по её ключице.
- У вас мальчик, - сказали ей.
Потом было странное смутное состояние, когда она очень старалась не заснуть и не упустить из виду ребенка – от этих часов осталось лишь мелькание стен, пока её везли на каталке, да рыдания бежавшего за ней Джеймса.