Глава 24. Азкабанская баллада

Остаток первого триместра прожили без потрясений. Привычно читали «Ежедневный Пророк», изредка ахая над статьями о новых нападениях на волшебников и магглов, но уже не пытались сразу отвернуться, завидев Джейкоба Олливандера или Квиринуса Квиррелла. Самые ответственные из старшекурсников взялись за подготовку к итоговым хогвартским экзаменом – ЖАБА. Бывали они и в Запретной секции школьной библиотеки, и однажды староста курса Николас Вуд сообщил Лили, что столкнулся там с её приятелем-слизеринцем. Девочка растерялась.
- Он, наверное, читал что-нибудь по зельям… - пролепетала она, краснея.
- Если бы! «Темная магия. Первый уровень» - вот что он читал. С разрешением все было в порядке, а жаль. Я его ругнул, да чувствую, он меня в лучшем случае прослушал. Будь с ним поосторожнее, те, кто занимается темной магией, способны на все, а уж в Пожиратели – первые кандидаты.
Лили уже его не слушала, лихорадочно роясь в сумке с книгами. Она сама не знала, что искала, но вот волнения начала суетиться.
Как же она опасалась, что Северус возьмется за темную магию всерьез – и вот, пожалуйста! Влияние дружков, конечно, да и недоброй памяти профессор Фенвик постарался. Но что делать теперь? Рвать дружбу окончательно? Или дать еще один шанс? Как нарочно, память подсовывала моменты, когда они – недавно еще – вместе гуляли во дворе, подымались на Астрономическую башню, читали. Последнее время отношения стали хуже, с Северусом, признаться, немного тяжело и скучно, он вечно болтает о сложном – то о магических формулах, то о нумерологии, на которую Лили не ходит и поэтому не понимает ни слова из того, что он несет. Но ведь и жаль его. Кажется, она вполне понимает его характер: желающий казаться сильным, но со всех сторон слабый, ставящий себя выше других и страдающий от приниженности, ершистый, но наивный и беззащитный. Конечно, он уязвим, ему нужны друзья, а желательно и покровители. Но зачем же искать их среди будущих преступников? Итак, Лили решила на сей раз Северуса простить, но предварительно хорошенько отругать.
На совместном зельеварении она велела ему прийти после обеда в комнату с гобеленами: там они виделись в плохую погоду, когда на Астрономической башне было слишком холодно. Он кивнул и молча удержал её руку: Лили, забывшись, чуть раньше времени не запустила к себе в котел корень имбиря.
…Лили нравилось здесь: воздух прогретый, складки драпировок будто глушили шум дождя, в потертости плюша диванной обивки было нечто домашнее. Северус, ссутулившийся в углу, нарушал общее ощущение покоя и довольства. Он ждал, пока Лили начнет разговор.
- Правда, что ты теперь по-настоящему занимаешься темной магией?
- Не совсем, - серьезно поправил он. – Я еще только на первом уровне, причем в самом начале. Понимаешь, такая тонкость…
- Меня тонкости не интересуют, - тихо прервала Лили. Северус разочарованно вздохнул, но она продолжала. – Сев, неужели мои слова для тебя – пустое место? Скажи, для тебя вообще что-то значу?
- Естественно, - он был удивлен, словно она спрашивал об очевидном.
- Тогда почему ты совсем меня не слушаешь? Ты хоть слышишь, что я тебе говорю? Я ведь хочу тебе добра. А тебя тянет и тянет в грязь.
- Темные искусства - не грязь, - начал Сев объяснять тоном терпеливого учителя. – Просто их возможности шире, даже не изучены до конца, и поэтому их боятся.
- Их боятся, потому что они созданы специально, чтобы вредить людям! – Лили начала выходить из себя.
- Брось. Любым так называемым светлым заклинанием можно навредить больше.
- Ты оправдываешься.
- Нет. Я просто хочу, чтобы ты поняла. Слушай, а может, - его глаза загорелись, - может, ты как-нибудь попробуешь почитать о темной магии вместе со мной? Я к тому времени разучу несколько заклинаний, покажу тебе, и ты увидишь, что ничего страшного или вредного…
- Нет, - Лили гордо встала. – Этого уж точно быть не может. Демонстрируй свои умения слизеринцам, а меня избавь. Я с темным магом дружить не могу, так что предупреждаю еще раз: или я, или это твое увлечение.
Развернувшись на каблучках, она хотела уйти, но её остановил сдавленный голос Северуса.
- Не заставляй меня выбирать. Пожалуйста.
Лили обернулась. Он сидел, уперевшись локтями в колени, сцепив пальцы, низко опустив голову.
- Но выбирать придется, Сев. Я сама давно сделал выбор, - она вновь присела рядом с ним. – Почему мне так тяжело с тобой? Сколько лет я тебя знаю, и год от года все трудней. Я не понимаю тебя. Мы словно с разных планет. И ты, наверное, меня не понимаешь. И не хочешь понять.
Порывисто поджав ноги, она потянулась к нему, прильнула всем телом, прижала к груди патлатую голову, поцеловала в макушку. Он ткнулся носом ей в руку и очень тихо дышал. Так они сидели долго, молчали, и все ссоры, недоразумения, недомолвки как будто ушли из их жизни.
…О том, что Северус наведывается в Запретуню секцию, узнали и Мародеры – и не могли не наказать слизеринца. Они подстерегли его однажды в коридоре и принялись с четырех сторон поливать мыльной пеной, покуда он не вымок с головы до ног и не принялся отплевываться. Тогда, бросив его, Мародеры хотели уйти, но Северус послал Импедименту в спину Джеймса. И тот упал. Остальным пришлось вернуться…
Драка вышла знатная, все участники угодили в Больничное крыло, а после получили по отработке. Встречая Северуса после наказания, Лили не могла не поддеть его:
- Что-то твои слизеринские дружки не торопятся мстить за тебя. Странно, правда?
- Просто у нас каждый сам разбирается со своими проблемами, - осадил её Сев. – Это не хуже, чем нападать вчетвером на одного, тем более, без повода.
- Повод – твой интерес к темной магии.
- Какое им дело? Пусть следят за собой.
- Они темную магию не изучают.
- Да, только тихоня Люпин каждый месяц именно в полнолуние отлучается куда-то.
- Он болеет.
- Допустим, - согласился Северус. – Вопрос, чем.
В груди привычно похолодело – так бывало всегда, когда Сев делал или говорил то, что Лили не могла оправдать. Что её друг совсем не умеет никого жалеть, пожалуй, вообще незнаком с чувством сострадания, она поняла давно, но все боялась в этом признаться. До какой гадости дошло: он хочет использовать болезнь Люпина для того, чтобы отомстить. Подавив злость, она подчеркнуто-ровно сказала:
- Не смей вредить Люпину. Иначе я никогда тебя не прощу.

Когда Лили приехала домой на Рождество, известие её встретило неприятное: мама и Петуния лежали в постелях с воспалением легких. Обе разом где-то заразились. К праздникам кризис миновал, им полегчало, но все же они почти не покидали комнат. Отец надрывался, бегая между ними, не отдыхая после смен. Младшая дочь стала для него подспорьем. Он умиленно наблюдал, как Лили носится по дому, наводя чистоту (вот когда она пожалела, что дома ей нельзя колдовать), как на кухне неумело пытается подражать приемам Розы, как носит матери и сестре лекарства и теплое питье.
А Лили, поняв, что мать и сестра могли умереть, долго плакала на крепком плече отца. Сердце терзала жалость к ним – бледным, слабеньким, отрезанным болезнью от праздничной сказки. Роза, от слабости притихшая, с приездом любимицы оживилась и шутливо сетовала на беспомощность, на то, что Лили в этот приезд не придется отдохнуть. Дочь задерживалась у нее, присев в изножье кровати, сжимала и целовала руку матери, шепотом болтала с ней, уверяя себя, что она еще застанет маму здоровой. Петуния же принимала помощь сестры угрюмо, впрочем, всегда благодарила. Она, в отличие от матери, выздоравливать не торопилась – лежала, глядя полными горечи глазами потолок или утыкалась носом в книжку.
За рождественским столом Лили сидела вдвоем с отцом, и вдовеем они на следующий день отправились в церковь. После службы возвращались, не торопясь, снежинки усеивали темно-рыжие волосы, а отец и дочь шли и шли, разрыхляя носками ботинок свежий, нарядно-белый снег.
- Пап, можно тебя спросить?
- Конечно, спрашивай.
- Если мой друг сделал что-то неправильное, как мне с ним поступить?
Отец продолжал невозмутимо шагать, хотя по лицу его Лили поняла, что он догадался, о ком она говорит.
- Ты ведь помнишь, как я поступил с Джеком Файерсом?
Дочь коротко кивнула: вспоминать дни, когда она осталась без подруги, а папа ходил сам не свой, было больно.
- Мне тогда было очень тяжело, но я ни минуты не сожалел о том, что сделал. Потому что есть, доченька, на свете то, что выше дружбы, выше любви. Это долг. Не думай, что мы должны другим людям или власти – нет. Мы должны на небе – Богу, а на земле – собственной совести. Поэтому поступать с виноватым так, как тебе велит совесть, а про дружбу или любовь постарайся забыть.
- А что мне должна велеть совесть? – Лили, глядя на снежинки, от которых отмахивалось чемейство, собиравшееся петь на улице хоралы, задумалась вдруг, остался ли на каникулы в Хогварсте кто-нибудь из приятелей Северуса, или ему пришлось встретить праздник в одиночестве. И что делают сейчас мистерии миссис Снейп? С отцом сева все понятно, но неужели и мать не скучает по Севу?
- Совесть должна велеть тебе поступить по справедливости. Правильное защищать, злому не потворствовать. Наказать виновного, несмотря на личную, может быть, симпатию. Или поспособствовать тому, чтобы он был наказан.
Лили убрала с лица прилипшую прядь, мокрую и темную от снега. Она знала, что отец прав, понимала, что решится однажды и поспособствует если не исправлению, то наказанию Северуса, но ей очень хотелось отложить этот момент – из обычной, глупой жалости.

Возвращение прошло с привычной долей грусти. Мама достаточно поправилась, чтобы проводить Лили до дверей, но была еще слишком слаба, чтобы отправиться с ней Лондон. Петуния, когда сестра зашла к ней попрощаться, снова сухо поблагодарила за заботу.
Северус, как и в прошлый раз, встречал Лили у ворот Хогвартса. Мелькнула мысль, что во время каникул он, должно быть, весьма преуспел в изучении темной магии. Девочка мотнула головой: не хотелось портить себе настроение. Лучше было подумать о том, что завтра исполняется семнадцать лет Гестии Джонс, и по случаю совершеннолетия любимой старосты гриффиндорцы организуют большую вечеринку, куда могут прийти даже ребята с других факультетов. Это она не к тому, чтобы Северуса позвать – ему не обрадуются, да он и сам не придет. Просто повод для грусти всегда найдется, а пока ничего не произошло, свое хорошее настроение лучше оберегать.
…Мисс Саверн уступила студентам кабинет ЗоТИ: мало ли, что выкинет Хогвартс, если в гостиную Гриффиндора заявятся хаффлпаффцы или рейвенкловцы, все же не положено посещать помещения других факультетов. Домовики расстарались: сдвинутые парты превратились в длинный стол, укрытый алой скатертью, снеди было вдоволь; а украшением озаботились однокурсники Гестии, причем, говорят, Мародеры немало помогли им, добыв цветы и маггловские воздушные шары.
Именинница сидела во главе стола, раскрасневшись от смущения – не то растерялась от обилия поздравлений, не то ей было неловко в надетом первый раз в жизни вечернем платье – темно-синем, из блестящего сатина, расшитого атласными лентами. Гестия даже набросила на открытые плечи кружевной белый платок. Лили удивилась про себя, что эта застенчивая и мягкая девушка все же собирается стать аврором-боевиком.
Гостей оказалось немало, но, вопреки опасениям Лили, места нашлись для всех. Подумаешь: половина гриффиндорцев, да однокурсники Гестии (кроме слизеринцев, разумеется), да несколько рейвенкловцев и хаффлпаффцев с других курсов, прихваченных приятелями «по случаю». Вот, к примеру, Доркас Медоуз приволокла Ксено Лавгуда, а тот взял с собой Милдред Касл, и в результате дружного заклинания безумной парочки под потолком поплыли облака мыльных пузырей. Эммелина Вэнс привела Джона Грина, которому слегка покровительствовала, как пострадавшему от слизеринцев, а тот в качестве дамы пригласил Мэрион Риверс. Её послали в спальню третьекурсниц Хаффлпаффа за гитарой: уже было известно, что Риверс умеет петь и музицировать.
Пела она, увы, из рук вон плохо: не фальшивила, но слушать разбитый слабый голос было неприятно. Зато мелодия песни ребятам понравилась, и ко второму куплету ломкий голосок Мэрион утонул в хоре попевавших. Пела она, как объяснила потом Марлин, балладу узников Азкабана:
- Под окном моим плещутся волны,
А над волнами реет смерть.
Мои дни терзаньями полны,
Мне порадоваться не суметь.

Знаю, ждать ты меня не будешь,
Добрым словом не помянешь,
И пускай ты меня забудешь,
Но надеюсь – не проклянешь.

И пускай тебе не приснятся
Наши дни без скорбей, забот,
Не придешь ты со мной прощаться,
Коль назначат мне эшафот,

Но не радуйся только муке
Средь толпы, что ликует, крича,
Пусть твои лилейные руки
Не восплещут для палача.
После песни быстрее пошли сливочное пиво и медовуха (да, каким-то образом принесли в школу и её, считавшуюся крепким напитком; не иначе, как выторговали у Слизнорта). Джеймс и Сириус, разумеется, не могли её себе не плеснуть.
- Эй, Марлин! – Блэк скалился девочке, сидящей напротив него. – А ты меня будешь из Азкабана ждать?
- Если ты туда и попадешь, то на пожизненное, - Марлин тоже. На зависть подругам, налила себе и залпом выпила рюмку медовухи – и даже не показала, как у нее закружилась голова. – Так что, чем ждать тебя ,разумнее организовать побег.
- А ты, Эванс? – Джеймс оперся локтями о стол; мыльный пузырь, лопнул перед его носом, брызнул на стекла очков. – Ты меня из Азкабана дождешься?
Лили тонко улыбнулась.
- И не надейся.
- Она только Нюнчика будет ждать, - объяснил Блэк. – Правда, Эванс?
- А он в Азкабан не попадет, - парировала Лили.
- Хочешь сказать, он слишком изворотлив? Пожалуй, это так. и все же я бы любого, кто попал на Слизерин, немедленно отправлял в Азкабан.
- Тебе не кажется, что это чересчур радикально? – с холодком спросила Алиса.
- Брокльхерст, к твоему сведению, главную лестницу дома моей семьи украшают отрубленные головы эльфов, которые по дряхлости не могли больше работать. Это тебе чересчур радикальным не кажется? А мои родственнички, да и весь Слизерин, к тем же магглорожденным относятся не лучше, чем к эльфам. Сегодня головы эльфов, завтра грязнокровок – не все ли равно?
Алиса опустила ресницы. Лили почувствовала легкую тошноту и попросила Джеймса налить ей сливочного пива.