Глава 1

Вечерело. Огромное, причудливо переплетенное планками рам окно библиотеки Хогвартса окрасила синь, и по мановению палочки мисс Лаймон в огромных люстрах зажглось множество свечей. Одна из девочек, погруженных в занятия, оторвалась от книжки и восторженно вздохнула, с благоговением глядя на игру огоньков в темнеющей синеве окон. Её соседка с неудовольствием подняла голову:
- Нельзя ли потише? Вы мешаете мне заниматься.
- Простите, - пролепетала первая. – Поглядите, la finestra… Окно… Сosì bella!
- Во-первых, неприлично говорить на иностранном языке в присутствии тех, кто его не понимает, - соседка сморщила острый носик и заправила за ухо прядь темно-рыжих вьющихся волос. – Во-вторых, вы что, первый раз видите это окно? По-моему, свечи тут зажигают каждый день. И если бы вы, мисс Фьори, почаще ходили в библиотеку…
- Моя фамилия Фиорелли, не Фьори, - смуглое лицо первой из девочек слегка покраснело. – И не понимаю, мисс Лаванда, почему вы такая злая. Я говорю мой родной язык, потому что плохо знаю английский. Ваша сестра меня поправлять, а не смеется, а вы…
- Еще одно слово, и я пожалуюсь мисс Лаймон, что нарушаете дисциплину и мешаете всем, - процедила Лаванда. Фиорелли вздохнула и вернулась к толстенному тому, из которого делала выписки. Лаванда посмотрела на её потрепанный пергамент так, будто хотела его испепелить, резко встала и вышла из библиотеки.
Глуповатая итальянка раздражала всем: темным, точно неумытым лицом, грубыми волосами, вечно в беспорядке разваленными по плечам, поношенным желто-черным галстуком Хаффлпаффа, непроизносимыми именем и фамилией, ломаным английским, перемешанным с какими-то нелепыми словами из её языка, но больше всего – недопустимой, непозволительной дружбой, косвенно компрометирующей и Лаванду.
Дело в том, что Лаванда Бэддок, происходившая из чистокровного, хотя и обедневшего семейства, была слизеринкой. А её старшая сестра, Мэрайя, три года назад угодила на Гриффиндор и теперь вот водила дружбу с ничтожествами вроде паршивой итальянки Фиорелли или грязнокровки Терезии Миддлс.
«Фамильная честь – наше единственное богатство», - не раз повторял им отец. Сам он блюл честь семьи неуклонно. Он порвал всякие отношения с братом, женившимся на полукровке, и если упоминал о нем, то не иначе, как присовокупляя ругательства, даже и не совсем приличные джентльмену. С сестрой Амандой, преподававшей в Хогвартсе древние руны, отношения у Джонатана Бэддока были несколько лучше: все же она придерживалась, хотя и скрыто, чистокровных принципов. Однако при каждой встрече он попрекал сестру тем, что она ведет неподобающей приличной женщине образ жизни, и напоминал, что ученым девицам не суждено выйти замуж, поскольку слишком умная жена, конечно, не будет нужна никому. От подобных слов отца Лаванда невольно испытывала боль, поскольку все считали её умной девочкой и не раз твердили, будто в Хогвартсе она непременно станет отличницей (так и вышло). Но она тут же уверяла себя, что стараться в учебе будет, только чтобы не опозорить отца. В том, что для чистокровной девушки работать – настоящее бесчестье, она была полностью с ним согласна.
Конечно, недопустимой казалась сама мысль, что девочки из семьи Бэддоков может попасть на Гриффиндор. «Немыслимо!» - в один голос воскликнули отец, мать и брат, когда коротенькое письмо Мэрайи известило их о результатах распределения. Лаванда промолчала, поджав губы.
Неужели лишь она достаточно хорошо знала сестру, чтобы ожидать от нее подвоха? Неужели они уже забыли про многочисленные выходки Мэрайи – Лаванда краснела при одной мысли, что о них узнают посторонние? Когда сестре было шесть, она стащила из сарая квиддичную метлу брата – он был загонщиком в факультетской команде – и отправилась путешествовать над окрестностями. Правда, в этом, как пояснил отец, ничего особенно неприличного нет, и Мэрайя была наказана лишь за то, что, поднимаясь в воздух в столь юном возрасте, рисковала жизнью. Но как быть с её поступком в восемь лет, когда она переоделась мальчишкой и на телеге фермера-маггла попыталась добраться до Лондона? Или когда в гостях у богатых родственников - Гринграссов (кажется, отец и мистер Гринграсс приходились друг другу двоюродными братьями), поссорившись в саду с хозяйским сыном Уинстоном, толкнула его в грязь и швырнула ему в лицо лягушку. Это двое всегда не выносили друг друга, и Лаванда с ужасов – хотя не без злорадства – представляла, как они сцепляются на уроках, совмещенных у Слизерина с Гриффиндором.
Лаванде всегда казалось, что за действиями сестры стоит даже не несдержанность или природная вспыльчивость, а злой умысел. Мэрайя, конечно, вела себя неприлично только для того, чтобы привлечь внимание родителей и заставить сестру, которой, разумеется, завидовала, так как та была красивее и гораздо умнее, почувствовать свое одиночество. В этом-то Лаванда и была уверена и тем больше ненавидела сестру, чем больше Мэрайе удавалось осуществить коварный план. Действительно, родители почти совсем забросили Лаванду, на её успехи не обращали внимания: все каникулы посвящались тому, чтобы ругать сестру и запоздало пытаться её перевоспитать.
…В приоткрытое окно пахнуло ледяным осенним ветром, Лаванда обхватила руками плечи. Она не любила осень, потому что от сырости и холода всегда простужалась, а еще потому, что, когда ей или Мэрайе хотели сделать комплимент, говорили, что у них «осенняя внешность». Лаванде совершенно не нравилось собственное лицо, усыпанное веснушками, точно яйцо сороки, темно-рыжие волосы, вьющиеся так мелко, что было настоящей мукой их причесать, и светло-карие глаза, как ей казалось, совершенно невыразительные. Оставалось лишь радоваться, что Мэрайя выросла не красивее её: у сестры, в добавок к тем же недостаткам, был длинный, с горбинкой, нос.
Лаванда поторопилась в слизеринскую гостиную: там тоже царил промозглый холод, но, по крайней мере, можно было спастись от сквозняков у камина. Она любила укутываться в теплый плед и сворачиваться клубком в кресле – если, конечно, кресла и плед не занимал кто-то другой. Чаще всего лучшее – то есть самое теплое – место в гостиной доставалось старшекурснице, старосте школы, Оливии Хорнби. Лаванда, конечно, не спорила: Оливия выглядела такой болезненной, что было бы преступлением заставить её мерзнуть. Кроме того, при внешней слабости, Хорнби отличалась жестокостью и мстительностью: для нее день прошел зря, если она не послала под розги какого-нибудь хаффлпаффца или гриффиндорца. Лаванда не жалела глупых барсуков или наглых кошек, напротив, но с первых же дней в Хогвартсе пообещала себе не вставать у Оливии на пути. Это оказалось легко сделать: первый учебный год для Лаванды был для Хорнби последним. Однако и после нашлись те, о ком однокурсники заботились больше, чем принято на Слизерине обычно: к примеру, пятикурсница Элладора Нотт, уже просватанная за знатного Рендальфа Лестрейнджа, или Ариэлла Монтегю – одна из самых блестящих девушек на факультете.
Лаванда снова вздохнула. Завтра должен был состояться день рождения Ариэллы. На него будут приглашены самые достойные слизеринцы – а её саму, конечно, не пригласят. И дело даже не в бедности – хотя на праздниках в чистокровных семьях на Бэддоков часто косились, как на «бедных родственников». Но кто же введет в общество приличных людей сестру гриффиндорки, подруги отбросов вроде Фиорелли и Миддлс? Даже здесь Мэрайя умудрилась ей насолить.
Добравшись наконец до гостиной, Лаванда остановилась у порога и осмотрелась. Любимое кресло у камина было занято Ариэллой Монтегю, вокруг которой расположилась «свита» из нескольких подруг. В их числе были и две соседки Лаванды по комнате: Констанс Гойл и Урсула Фьюдж. Лаванда вспомнила о грядущем празднике, на который не попадет, и огорченно моргнула.
На диване в центре гостиной расположилась, также в окружении подруг, красавица Элладора Нотт. Под подобострастное хихиканье приятельниц она занималась любимым делом: шпыняла сидевшую рядом однокурсницу Эйлин Принц. Сутулая, с длинным землистым лицом Эйлин краснела и смаргивала слезы, но почему-то не отходила.
- Какая у тебя интересная блузка. Я видела такую… - Элладора выдержала паузу, - в сундуке моей бабушки.
Белобрысый Абраксас Малфой, сидевший поодаль с книжкой, снисходительно улыбнулся и послал шутнице ласковый взгляд. «Она ведь обручена с другим, - возмущенно подумала Лаванда. – А Малфою дает надежду. Надо же…»
- А где ты купила юбку, Эйлин? Ах да, бедняжка, наверное, ты не покупала её. Старьевщик сжалился и отдал даром. Эйлин, если ты не можешь прилично одеться, пожаловалась бы профессору Слагхорну. Может, он провел бы в «Слаг-клубе» благотворительную акцию, и мы скинулись бы тебе на новый костюм.
Тут уже расхохотались не только подруги Нотт, но и компания Ариэллы, и мальчишки с третьего курса, сидевшие за столиком у стены: Уинстон Гринграсс, Найджел Мальсибер – и, к отвращению Лаванды, Чарльз Принц, младший брат Эйлин. Он никогда не вступался за сестру – наоборот, если был повод, принимался высмеивать её пуще остальных. Сейчас, то ли недовольный тем, что Эйлин как будто не слышала гадостей, которые про нее говорили, то ли желая угодить смеющимся девочкам, он, прицелившись, пустил сестре в затылок струю воды. Тут уже Эйлин, конечно, вскочила, взвизгнув, Элладора зааплодировала, и Чарльз выпустил новую струю, причем на сей раз Уинстон и Найджел тоже решили принять участие в забаве. К ним присоединился, не утерпев, даже серьезный Малфой. Одежда бедной девочки плотно облепила тело, её жидкие волосы упали на плечи и слиплись, с длинного носа падали капли, вокруг ботинок расплылась лужа.
- Достаточно! – воскликнули с порога коридора, где начинались спальни мальчиков. У лестницы стоял, скрестив руки на груди, Гарольд Гэмп – еще один сокурсник Уинстона, белокурый мальчик с мрачноватыми глазами. Его считали занудой и недолюбливали за привычку вмешиваться не в свое дело. Вот и сейчас…
- Мне кажется, вы перешли пределы. Эйлин стоит обратиться к профессору Слагхорну. Свидетели, полагаю, найдутся, - Гарольд обвел взглядом гостиную и, к ужасу Лаванды, посмотрел на нее в упор. – Вы, мисс Бэддок, ведь сможете рассказать все, как было?
- Я? – Лаванда растерялась. – Но я ничего не видела, только что вошла. Я не понимаю, в чем дело… Возможно, мисс Принц виновата сама.
Ей было жаль Эйлин, но ссориться из-за нее сразу со столькими товарищами, семьи которых были куда богаче и влиятельнее, чем её собственная, ей вовсе не хотелось. Кроме того, она недолюбливала младшую сестру Эйлин, Кэтрин, жившую в одной с Лавандой спальне. Та манерами и поведением сильно напоминала Мэрайю, так что было непонятно, как вообще такая развязная и вульгарная девица могла попасть на Слизерин, кроме того, внешность её слишком уж говорила о южных корнях. Лаванда слышала, что род Принцев основан всего-то в конце восемнадцатого века, причем происходили они все от Эдварда Принца – магглорожденного бастарда, на четверть испанца, разбогатевшего на умении сварить любое зелье. Впрочем – разбогатевшего – сказано слишком громко: состояние Принцев по сравнению с состояниями других известных фамилий было ничтожно. Тем не менее, они вечно лезли в высшее общество. Отец, посмеиваясь, как-то заметил, что Принцы преуспели в двух искусствах: в зельеварении и в подобострастии. Сейчас они были, пожалуй, немногим обеспеченнее Бэддоков, однако надежд вскарабкаться наверх, видимо, не оставили.
…Эйлин, беззвучно рыдая, выбежала из гостиной. Гарольд Гэмп смерил Лаванду холодным взглядом и тоже вышел вон. Девочка наконец присела на свободный стул, думая, что до ужина осталось совсем немного, и мечтая, чтобы подали её любимые тушеные овощи, а не пирог с почками: хотя мясо в доме Бэддоков появлялось довольно редко, девочка не испытывала в нем особенной потребности. Кроме того, она представляла, как больно корове, когда ту забивают, и ей казалось, что от мяса пахнет кровью и страхом. Как-то она разоткровенничалась об этом с Мэрайей, но та подняла её на смех за «сентиментальность».
- Лаванда! – раздался слабый голосок бледненькой, с мышиными волосами, Урсулы Фьюдж. – Ариэлла просит тебя подойти.
Прежде блистательная Ариэлла никогда к ней не обращалась. Невольно стало страшно. Слегка смяв от волнения манжету, девочка сколько могла ровным шагом подошла к креслу у камина.
Белокурая, синеглазая Ариэлла восседала, как юная королева на троне; изящно накинутый плед укутывал легкую фигурку, наполовину прикрывая узкое темно-синее платье. При виде новеньких дорогих лодочек Монтегю Лаванда едва смогла подавить завистливый вздох.
- Лаванда, я хотела бы признать, что факультет Слизерин очень тебя ценит, - грудной голосок Ариэллы звучал ласково. – И в знак этого приглашаю тебя на свой день рождения. Праздновать будем в комнатах профессора Слагхорна, начало в шесть. Не опаздывай.
У Лаванды слегка закружилась голова. Получить приглашение, несмотря на опозорившую семью сестру-гриффиндорку, узнать, что оценили её собственные, весьма скромные заслуги, казалось верхом счастья. Она едва сумела как следует поблагодарить Ариэллу и, перехватив довольные взгляды худенькой Урсулы и плотной Констанс, поспешила на ужин в Большой Зал.