Глава 60. Переезд

На похороны родителей, кажется, собрался весь город: попрощаться с Джорджем Эвансом хотели очень многие (его уважали за общественную деятельность, даже местная газета вышла с некрологом). Процессия, пестрея зонтиками по черному фону плащей и пальто, запрудила узкие улицы так, что Лили было непонятно, как двигаться в такой толчее. Впрочем, сама она могла лишь оглядываться на остальных: вдвоем с Петунией они шли впереди всех, за гробами. Массивная спина Вернона в темном плаще казалась лакированной от дождя: он вместе с тремя врачами нес гроб тестя. Рядом чьи-то подрагивавшие руки держали маму.
Сыпала морось, в толпе многие плакали, Петуния терла и без того красные глаза, а Лили шла опустошенная, окаменевшая. От страшного одиночества хотелось лечь в яму вместе с родителями, обнять их гробы, и пусть все на свете забудут, что она была. Все равно никто больше не пожалеет её, не поймет, не приласкает так, как родители. Никто не будет в ней настолько нуждаться и любить её просто так.
На ум приходили позабытые мелкие размолвки – серьезных ссор с родителями, кажется, у нее никогда не было: Лили не помнила в половине случаев, извинялась ли она тогда, а если и припоминала, то ей казалось, что сказано и сделано ею для родителей было чудовищно, ничтожно мало. Почему она так и не поблагодарила маму за все? Почему не смогла солгать отцу, что мама выжила? Может, он сейчас был бы жив… Хотелось упасть на землю, заломить руки, ползти, громко крича, чтобы её простили – но сильнее всего хотелось снова оказаться в теплых маминых руках или прижаться к плечу отца, а еще, мучительно, жгуче – чтобы они ждали её дома. От осознания, теперь уже ясного, что этого не будет никогда, сердце болезненно ударялось об левую лопатку.
Родителей похоронили в одной могиле. Лили чуть не рухнула в яму – сама не понимая, что делает – потянулась за гробами – Вернон и один из товарищей отца удержали её за рукава, и она сквозь зубы завыла от безысходности. Жизнь стала серым тупиком, бессмыслицей, холодными руинами, открытыми всем ветрам. Кажется, она потеряла сознание – на какой-то момент могила и толпа перестали существовать, а потом Лили обнаружила себя на траве, довольно далеко от ямы. Седой врач, мистер Причард (он иногда заходил к отцу в гости), заставлял её вдохнуть нашатырь.
Следующие два дня Петуния с мужем еще побыли в Коукворте, а на третий уехали, оставив Лили немного денег, достаточно продуктов в холодильнике и пустой дом, в каждой комнате которого лежали вещи мамы и отца. Конечно, сестра постаралась все разобрать по шкафам и комодам, но Лили-то знала, что память о родителях таится за каждой дверцей, и от одной мысли об этом её начинало трясти. Выйти на улицу или даже в сад тоже было страшно. Днем Лили по нескольку часов подряд сидела перед включенным телевизором или у себя в спальне, тоже включив радио – в тишине она тут же начинала плакать – пыталась читать. Особенно плохо было ночами: заснуть почти не удавалось, Лили рыдала и звала родителей, умоляя вернуться. Успокаиваться было страшно. Одиночество заставляло сжиматься в комок и укрываться одеялом с головой.
Её никто не навещал, только однажды пришел седенький мистер Причард, осведомился, как она себя чувствует, настоятельно порекомендовал сменить обстановку, много гулять и пить витамины, а если ей это может помочь, то сходить в церковь и поговорить с пастором о судьбе тех, кто от нас ушел. Лили пообещала все это сделать в ближайшее время. Он пригрозил, если через три дня еще застанет её здесь, силой увезти в больницу. Она согласилась: было все равно.
Потом пару раз Лили пугалась: она казалось, будто она слышала скрип калитки, чувствовала, как кто-то стоит за дверью – но звонка не было. Посмотреть, кто же приходил, Лили боялась почему-то: место этого убегала в гостиную, включала телевизор погромче и укутывалась в плед.
Когда на четвертый день в дверь позвонили, а после принялись барабанить, Лили с трудом смогла заставить себя подойти. Открыла – и в дом ворвался бледный, пуще обычного встрепанный Джеймс.
- Что с тобой случилось? На работе тебя нет, в Ордене нет… Мы Мерлин знает что подумали! Я уже решил, что тебя Пожиратели похитили!
- У меня родители разбились, Джеймс, - тихо объяснила Лили. – Их похоронили четыре дня назад.
У него округлились глаза, он неловко привлек Лили к себе одной рукой, другой почесал в затылке. Чмокнул её в макушку.
- Ну вот что… Собери вещи… Бери все, что понадобится, я дотащу. Жить теперь ты будешь у меня.
- А Сириус?
- Что Сириус? Он будет не против. Он то у дяди Альфарда ночует, то с Марлин по гостиницам шляется. Пойдем, Лилс, серьезно,- он нежно погладил её по волосам. – Тебе надо отсюда уйти. Немедленно.
Сумки Лили собрала на удивление спокойно. Только когда укладывала зимние шарф, шапочку и перчатки, подумала, что скоро декабрь, а там и Рождество, вспомнила, как папа на праздник, бывало, ставил музыку и плясал с ней, маленькой – и горло снова забилось слезами.

Джеймс держался уверенно, пока они с Лили не переступили порог дома в Годриковой Впадине – но едва навстречу им вышел Сириус, он растерялся, как школьник. Лили отправили в гостиную; уходя, она еще слышала его шепот:
- Я не знаю, что делать… Может, вызвать остальных девчонок? Или купить ей вкусного? Вывести куда-нибудь? Голова кругом…
- Дурак ты, Сохатый. Тебе-то в свое время кусок в горло лез, а? Видеть кого-нибудь хотелось?
Лили снова забилась в угол дивана, по инерции подумав, что надо бы включить телевизор.
Сириус скоро ушел, а Джеймс весь вечер старательно ухаживал за ней, отчаянно пытаясь скрыть растерянность. Он все же притащил Лили шоколадных бобов, тыквенных пирожков и сливочного пива, и чтобы не огорчать его, она даже немного угостилась. Когда спустились сумерки, Джеймс и Лили подсели ближе к очагу. Он принес «Сказки барда Биддля» и стал негромко читать вслух, слегка хрюкнув, когда Лили опустила ему голову на плечо.
- Джеймс? – тихо спросила она; впервые за эти дни она почувствовала что-то вроде умиротворения, так что веки стали тяжелее.
- Что такое? – встрепенулся он.
- Как ты жил эти месяцы? Как ты переживал?
Он приобнял её за плечи, вздохнул и ничего не ответил.
- У вас был эльф, - вдруг вспомнила Лили. – Куда он делся?
- Его убили вместе с отцом и мамой, - рот Джеймса горько искривился.
В ту ночь они так и заснули в гостиной, на диване, укрывшись пледом, который Джеймс приманил из спальни.

А потом потянулись очень тихие, очень серые дни, которые, однако, потихоньку вновь примиряли Лили с жизнью. Она просыпалась первой и готовила завтрак, дожидалась, пока проснется Джеймс, а чаще сама будила его. Встречала сову: за завтраком они пролистывали газеты. Вот упомянули об успешном выступлении команды Мери, и она сама есть на колдографии; вот объявление о помолвке Альфреда Эйвери и Электры Мелифлуа, а парой дней раньше та же новость приходила по Линнет Фоули и некоего Селвина. Барти Крауч поддерживает проект Миллисенты Багнольд о сокращении расходов на содержание заключенных в Азкабане – как будто на них хоть что-то тратится. Разве на баланду, наверное, да может, закупают робы раз в полвека.
Джеймс почти каждый день убегал на задание Ордена: работал там за двоих, возвращался нередко в синяках и ожогах, пару раз его, раненого, принес на плечах Сириус.
-Ничего, - шипел Джеймс, пока Лили смазывала глубокие порезы бадьяром. – Зато мы их славно покрошили сегодня. Одного чуть было не поймали. Ну да в другой раз не улизнет!
Лили пока на задания больше не звали, и на работу она не вернулась. Джеймс лично поговорил с Грюмом о том, чтобы её уволили.
- Когда наступит мир, становись кем хочешь – в «Ведьмин досуг» статьи пиши или дело свое отрывай. Но на эту каторгу я тебя больше не пущу.
Лили не возражала: она подозревала, что встречи с дементорами сейчас не пережила бы. Через Джеймса она передала подругам, чтобы пока её не навещали. А так она осваивала хозяйство, гуляла в свободное время по окрестностям и знакомилась соседями. Одной из первых оказалась знаменитая Батильда Бэгшот – автор учебника по истории магии и тетка Гриндевальда. Невысокую, согбенную, подслеповатую старушку, кое-как ковылявшую, ища дорогу палочкой, Лили заметила около булочной и помогла донести до дома сумки. Батильда, разумеется, поблагодарила её и пригласила на чай.
- Как быстро, однако, мальчик Поттеров женился, - пошамкала Бэгшот, ковыряясь ключом в замке. – Я не могу поверить. Я ведь помню, как он трехлетним летал по родительскому саду на игрушечной метле, а в пять уже стащил из сарая старую квиддичную метлу отца…
- Он такой, - засмеялась Лили, переступая облезлый порог. – Но я ему пока не жена. Я ге невеста.
- Невеста – и уже живете в одном доме? – Батильда покачала головой. – Для моего времени это чересчур волно, хотя вы, молодые, все делаете по-своему. Да всегда молодежь своевольничает, чего уж там. Потому-то мы, старики, вам и завидуем, - она подмигнула Лили белесым глазом. – Прошу вас, милая, проходите.
Домик, как у всякого одинокого и больного человека, был явно запущен. Пахло затхлостью, лекарствами и пригоревшей пищей: скорее всего, хозяйка частенько забывала, что у нее на плите готовится что-нибудь. На косяках беззаботно посиживала моль, где-то за стеной скреблись мыши.
Они прошли на кухню. Трясущимися пальцами Батильда попыталась зажечь спичку; лили мягко забрала у нее коробок и зажгла сама. Старуха удвиленно посмотрела на нее:
- Вы из магглов, голубушка?
- Да, я магглорожденная, - проговорила Лили спокойно, хотя её потянула поежится. Хоть Джеймс и говорил, что Бэгшот мнго раз дискутировала с читокровными фанатиками, все же у нее Гриндевальд в племянниках.
- Значит, разбавим чистокровный род? – вялые губы дернулись. – Что ж, это правильно. Хотя должна сказать, Поттеры всгеда отличались ивестным либерализмом, не в пример всяким Малфоям, Блэкам и прочим из тех самых двадцати восьми. Может, потому они и не попали в «Справочник чистой крови». Надо отдать им должное, они не стремились в очередной раз потешиться тщеславие, попав туда. А вот Сирил Принц, помнится, негодовал. Даже послал в «Ежедневнй пророк» письмо, где доказывал, что ни разу со дня основания рода Принцы не вступали в брак с магглами. В ответ Малфой ему заявил, что род Принцев основан всего-то в девятнадцатом веке, и основателем его был магглорожденный бастард. Как будто у всех чистокровных в предках только маги! По-моему, оба были хороши: и Принц, и Малфой. С Принцами, кстати, потом случилось что-то страшное: они исчезли из Лондона, а обе дочки СИрила, Кэтрин и Эйлин, говорят, вовсе сгинули…
Лили осторожно надкусила черствую, но довольно сладкую плюшку. Батильда без стеснения макнула в чай.
- Если вам, деточка, не скучно сидеть со старухой, я вам могу много любопытного рассказать. Надо же куда-то деть все, что накопилось в голове: лет мне немало, и ходить с таким грузом тяжко. Но знаете, чгое мне хочется? Чтобы люди учились видеть то, о чем имне говорят. Замечать то, что стараются спрятать. Вы, милая, молоды, но такое умение может спасти ваше счастье, а может ,вашу жизнь.
- А что мне надо замечать в Джеймсе? – Лили нахмурлась, почувстовава занкомый холодок волнения.
- В нем, думаю, ничего, - Батильда снова подмигнула ей. – Хотя за любым мужчиной нужен глаз да глаз. Как говорила моя тетушка, у любого мужчины козлиная борода! Но любовницы - это совсем ерудна, милая, не все их заводят, и даже на тех, кто заводит, не стоит сразу ставить крест.
«Вы с Марлин понравились бы друг другу», - решила Лили, грызя плюшку. Батильда подперла рукой дряхлую щеку.
- В войну главное – понимать, кто тебе истинный друг, а кто лишь притворяется. Вы девочка добрая, благовоспитанная, а знате, в чем уязвимы такие, как вы? Вы верите улыбке, вежливым словам и после боитесь подумать о человеке дурно, а потому не сопоставляете его слова с поступками.
Лии вздохнула по себя. Чтение морали надо перетерпеть.а еще как-нибудь прийти и тут прибраться. Вообще присматривать за старушкой, а то она совсем плоха. И займешь себя, и сделаешь доброе дело.
Через час Лили все-таки удалось уйти: кое-как убедила Батильду, что Джеймс скоро вернется невероятно голодный. Оказаться дома (она не заметила, как привыкла так называть жилище Джеймса), осмотреть чистые комнаты и отдохнуть в тишине было блаженством. Наверное, с полчаса Лили просто сидела за кухонным столом, тихо улыбаясь: впервые со дня смерти родителей на душе стало так легко. Потом все же принялась мыть, чиститить и шинковать баклажаны: сегодня хотела сделать Джеймсу острое рагу.
Надо бы в следующий раз расспросить у Батильды по детство Джеймса. А еще, пожалуй, прогуляться на кладбище, как только воспоминания перестанут быть столь острыми. Вдруг она увидит в самом деле нечто любопытное – и это, допустим, поможет Ордену. Хотя, конечно, Бэгшот несет много и чепухи. Та же никому не интересная история про каких-то Принцев. Одну из дочерей этого Сирила Принца, кажется, звали так же, как мать Северуса. надо же, было время, когда они все ходили по земле: и её родители, и несчастный Тобиас Снейп, и его высокомерная, полубезумная жена. В той жизни существовал её друг Сев… Зачем вспоминать? Он даже издали умудрялся причинять ей все новые неприятности.
Лили вспоминала, как, собирая вещи, окололась ладонью обо что-то. Это оказалась длинная костяная шпилька в грубых перламутровых бляхах – давний самодельный подарок Северуса. удивительно, как Лили не выбросила её с остальным хламом, оставшимся от него. В легком раздражении она отбросила заколку куда-то в угол. Надо выкинуть совсем, если еще раз вернется в родительский дом. Кто знает, может, тем тычком Севеурс наказывал её за то, что она переезжала к Джеймсу.
В дверь заколотили тревожно и громко. Лили вскочила, отбросила нож, кинулась в переднюю. Ввалились Сириус и Джеймс, волоча на плечах человека с залитым кровью лицом; следом, оглыдываясь назад и держа палочку наготове – Марлин.
- Пожиратели? – ахнула Лили, взглянув на человека.
- Если бы, - прохрипел Сируис. – Министерские, чтоб их…
Далее последовали выражения, сложность которых в полной мере могла бы оценить лишь Мери. Лили призвала аптечку, чистое белье, подушку и одеяло.
- Розовая жаба Амбридж добилась, чтобы её отделу выделили в распоряжение отряд авроров, - пояснила Марлин. – Они в первую очередь устроили рейд, чтобы арестовать кого-нибудь.
- Арестовать? За что? – Лили спешно застелила диван, и раненого уложили туда.
- За то, что оборотень, - проронил Джеймс. Только сейчас Лили посмотрела в лицо пострадавшему. Перед ней был Ремус Люпин.