Глава 47. Виноград без косточек

Поздний октябрь срывал выцветшие лохмотья последних листьев. Филч, гоняясь за шелудивыми студентами, совсем забросил другие дела: в рамы немилосердно сквозило, на уроках девочки кутались в теплые кофты или платки. Лили подбадривала себя тем, как в гостиной заберется с ногами в кресло и укроется клетчатым пледом. И, пожалуй, попросит Джеймса принести ей с кухни глинтвейн. Джеймс однажды ей признался, что на младших курсах иногда таскал еду с кухни.
- Ты был голоден? – Лили с жалостью к нему тогда потянулась.
- Нет, - рассмеялся Джеймс.- Я так… Куражился. Ты никогда не пробовала рисковать, Лил? Такое ощущение, знаешь… Сердце в комок, и кровь пенится.
«Везет мне на воришек», - удивилась Лили про себя. Джеймс в тот раз рассказал ей о том, почему так редко попадался вместе с друзьями: у него – точнее, у его отца, но он стянул, а отец не стал отбирать, когда это обнаружил – была необыкновенная мантия-невидимка, крепкая и с очень надежным эффектом. В тот же вечер он и продемонстрировал её Лили: принес полупрозрачный, очень легкий плащ, укутался – и мгновенно исчез.
- Теперь понимаешь, почему Филч не мог нас найти? – давясь смехом, объяснил его голос.
Лили представила, как мальчишки, прячась под чудо-мантией, чувствовали себя королями ночного Хогвартса - и тоже не смогла сдержать умиленной улыбки.
…На уроках у профессора Вэнса мерзнуть не приходилось. Отвергая теорию, он по-прежнему весь урок отдавал практике, лишь изредка и только на словах разъясняя принцип действия какого-либо заклинания. Сегодня он проверял, все ли они умеют вызывать Патронуса. Оказалось, что умели это в полной мере только четыре гриффиндорца – Джеймс, Сириус, Лили и Алиса – да Арчибальд Уизерби; еще у Люпина и Мэрион получалось по призрачному облачку. Ругнувшись сквозь зубы, мистер Вэнс принялся объяснять.
К концу занятия серебристое облачко смогли вызвать почти все, вот телесный Патронус из вновь учившихся вышел лишь у Марлин, Дэвида Хитченса да Алекса Миджена. Сестренки Эббот никак не могли сосредоточиться, Пенни всхлипывала, не переставая, после того, как одновременно промелькнули Патронуса Джеймса и Лили – у него это оказался олень, крупный и изящный, с ветвистыми рогами - , а Люпин и Мэрион отчего-то не продвинулись с уровня, на котором были в начале занятия. Лили тем более удивлялась, что Риверс еще в конце пятого курса, в тот самый день разрыва с Северусом, вызвала телесного Патронуса при ней. Правда, тогда она встречалась с Джоном Грином, не зная о его вероломстве. Теперь, небось, вспоминает, как ей купили томик Виньона или сносные туфли, но ведь этого так мало.
Снова под потолок взмыл величавый лебедь Алисы, а за ним мелькнула быстрая и гибкая куница Марлин. Мери, раскрасневшись, размахивала палочкой и громко пыхтела. Вот девчонки положили ей руки на плечи, что-то успокаивающе прошептали. Она вновь задумалась.
- Экспекто Патронум! – из её жесткой гнутой палочки вдруг вырвался косматый волк.
- Ого! – оценил мистер Вэнс. – Сразу телесный? Молодчина, Макдональд, три балла Гриффиндору!
Но баллы не обрадовали ни саму Мери, смотревшую, как волк тает, почти с отчаянием, ни побагровевшего Люпина, который тут же попробовал спрятаться за плечами Сириуса. Лохматый призрачный пес, вившийся у ног Блэка, неощутимо тяпнул Ремуса за лодыжку.
Лили знала, почему горюет Мери и краснеет Люпин, и почему у Марлин запали щеки подсохли губы, и почему Алиса счастлива и уверена, как никогда прежде. В один из вечеров, когда удалось немного прийти в себя после взрыва на вокзале, они поделились друг с другом последними радостями и горестями. На пальце Алисы блестел позолотой тонкий ободок: в августе они с Фрэнком обручились.
- Он поступил в школу авроров. Если я смогу попасть туда же, мы будем вместе. Хоть и на разных отделениях, - Алиса поглаживала кольцо и улыбалась.
- Счастливая, - вздохнула Марлин. – А мне вот летом Сириус изменил.
Девчонки опешили.
- С кем это? – недоверчиво спросила Мери.
- С продавщицей в магазине мадам Малкин. Я летом заходила в Косой переулок и видела их там ,на крыльце. Они целовались, - Марлин надсадно-горько вздохнула.
- Но ведь вы не расстались… - с сочувственной осторожностью начала Алиса.
Макконнон вскинула голову.
- Конечно, нет! Мужчина – настоящий мужчина – изменять не может. Просто эгоизм- накрепко привязывать его, не давая погулять. Нет уж, оставьте верность евнухам, а ревность – глупым клушам-хаффлпаффкам. Чем больше женщин будет у моего мужчины, тем больше я буду гордиться им.
Алиса некоторое время смотрела в пол.
- Но ведь тебе больно…
- Притерплюсь, - Марлин дернула плечом. – Мой отец всегда изменял Люси, но кто еще дал бы ей такое положение и такую жизнь?
Лили молчала, снова ничего не понимая. Её родители были друг другу верны, супружеская измена тесно сплеталась в сознании с сыплющимися в могилу землей и снегом, с похоронной процессией и рыдающим человеком у них в прихожей. А еще – с заброшенной детской площадкой, где миссис Файерс ныряла руками под куртку незнакомого мужчины, а он уронил на снег её голубой шарф. Она усвоила, что женская измена- явление роковое, неизменно ведущее к беде, и все почитанное лишь укрепляло её в этой мысли. Но мужчина, получается, изменять может, вправе? От его измены, получается, не будет большой беды?
- А ты изменять Сириусу будешь? – вырвалось у нее.
- Я? Зачем? Нет, мне нельзя. Я женщина.
- Ему можно, а тебе – нет? Не очень-то справедливо.
Марлин шумно выдохнула.
- Лили, милая, тебе достался замечательный парень, но ведь и он прежде всего хочет, чтобы женщина булла для него удобна. Слушалась его, признавала право спать с другими и была податлива в постели.
- Ты мерзости говоришь, - Алису, видимо, передернуло.
- Нет. Правду. Только так мужчину можно удержать. А от вас, принципиальные мои, даже ваши терпеливые мальчики быстро уйдут, если с ними вы будете женщинами, а не самками.
Мери в спор не вмешивалась. У нее были свои беды. Люпин продолжал встречаться с ней из порядочности, но явно тяготился. А у нее-то были мечты хорошие, добрые: хотелось ей осчастливить его.
- Я вижу, он на тебя запал, - объясняла она в ту же ночь Лили. – Но ведь он тебе не нужен, у тебя Джеймс есть, правильно? Ну, а я бы Рему все дала, все бы для него сделала, вкалывала бы ему на лекарства, если надо. Веришь - нет, я его привороткой хотела опоить на балу. Уже и зелье купила. И Слизнорт мне так удачно дал бокалы нести. А потом поняла: не могу. Мне надо, чтобы правда была. Лучше я его так добьюсь, без зелий.
Лили слушала и кивала. Ей было жаль Люпина, она отчаянно желала Мери удачи, но почему-то глубоко сомневалась, что Мери сможет добиться любви Ремуса «так». То есть она добилась уже давно близости с ним, но душу его не затронула – более того, Ремус, кажется, её побаивался и внутренне немного брезговал.

Патронусов они учились вызывать накануне Хэллоуина. Лили, довольная, что Гриффиндор заработал на ЗоТИ приличное число баллов, так и вышла в коридор, улыбаясь. Она уже слыхала, что урок у Рейвенкло и Слизерина мистер Вэнс вдет совсем иначе: надиктовывает длиннющие лекции и заставляет вызубривать наизусть, регулярно устраивает контрольные, где снижает оценку даже за помарки, или требует рассказать кусок из лекции, слово в слово, у доски, причем почти не дает ученику говорить, засыпая его насмешками. Вроде бы Слизнорт и Флитвик пытались пристыдить его, но он лишь отмахнулся: «Подлецы и заумники должны знать свое место».
Мимо Лили стайкой прошли с трансфигурации усталые шестикурсники: гриффиндорцы и хаффлпаффцы возвращались со спаренной трансфигурации. Лиззи Дирборн среди них уже не было: она завалила СОВ, и из Хогвартса её исключили. В стороне от других шла непривычно задумчивая и печальная Нелли Гамильтон.
Как-то в октябре, когда за окнами клубился осенний туман и особенно приятно было пить кофе с корицей, сидя у камина и укутавшись в теплый платок, внимание Лили привлекла староста шестого курса Сьюзен Смолли. Вообще говоря, эта девочка давно смешила её сходством со старой учительницей, мисс Дэск: тот же длинный носик, сухопарая фигура, тяжелые очки и жидкие, мышиного цвета волосы, всегда зачесанные назад, а главное - тот же характер. Для Сьюзен, кажется, на свете был один идол - правила, и она не знала большего удовольствия, чем покарать их нарушителей.
Сейчас, заглянув через плечо Нелли Гамильтон, в непривычном молчании писавшей что-то, Сьюзен вдруг выхватила пергамент у нее из-под носа.
- Смотрите! Смотрите все!
- Что такое, Сьюзи? - побормотала Джуди Браун, отрываясь от "Ведьминого досуга". - Нелл нарисовала на тебя карикатуру?
Прочие сидящие в гостиной студенты стали оборачиваться. Нелли почему-то не поднималась с дивана.
- Она писала любовное письмо какому-то Касперу. Мне известен только один Каспер. Его фамилия Роули, и он слизеринец!
Кто-то хмыкнул, другие возмущенно загудели. Джуди Браун во все глаза уставилась на подружку, съежившуюся на диване. По-хорошему, Лили как старосте факультета и старосте девочек следовало вмешаться, но она сама была в шоке. Вот уж на кого бы не подумала: Гамильтон не раз заявляла, что ненавидит Пожирателей смерти и мечтает защищать от них магглов.
- Что же ты умолкла, Нелл? - ядовито спросила Марлин. - Трусишь признаться?
- Не трушу, - девчонка вскинула головку, так что темные завитки хлестнули её по лопаткам. - Да, я летом встречалась с Каспером Роули. И сейчас хочу встречаться, потому что он классный парень.
- А как же борьба с Пожирателями? - продолжала Марлин допрос.
- Он не Пожиратель. Он считает их всех дураками и никогда не хотел бы принимать метку.
- Он слизеринец, - Сьюэен от возмущения нахохлилась, подняв плечи. - А каждый слизеринец - потенциальный Пожиратель. А если ты встречаешься со змеенышем, ты просто предательница.
- Не смей! - Нелли вскочила и топнула ножкой. - Не смей меня оскорблять! После школы я пойду в авроры, а ты - пыль глотать куда-то в архив. Вот тогда и рассуждай, а сейчас не смей. И отдай письмо. Отдай!
Она попыталась выхватить листок, но Сьюзен вздернула руку и вскинула палочку.
- Ну-ка, только подойди, голубушка. Повисишь вниз головой полчаса - придешь в себя.
- И ты считаешь, что ведешь себя, как подобает старосте? - Алиса, некоторое время молча и серьезно наблюдавшая за сценой, приблизилась к ним. - Начать с того, что чужие письма читать неприлично ,а тем более отнимать их - это совсем никуда не годится. Так ты еще и смеешь угрожать другим расправой. Таких прав, Сьюзен, тебе точно не давали.
- Она спуталась со слизеринцем! - зашипела Смолли, ткнув в Нелли костлявым пальцем.
- Какое тебе может быть до этого дело? Человек может любить, кого хочет. Будь это хоть Тот-Кого-Нельзя-Называть - ты не можешь диктовать людям, что им чувствовать, как и к кому. А теперь отдай Нелли письмо.
Некрасивое лицо Сьюзен болезненно исказилось. Она опустила руку с письмом - и вдруг в мгновение разорвала его на мелкие кусочки, пихнула Гамильтон в грудь так, что та, не удержав равновесия, упала на диван - и стрелой умчалась из гостиной.
Не сказать, чтобы после этого Нелли объявили бойкот – Сьюзен была слишком смешна, чтобы её слушаться. Однако поступок Гамильтон настолько шокировал почти всех, что её невольно стали чуждаться. Нелли, привыкшая вертеться в компании, быть «в доску своей», терялась, досадовала, пару раз поревела в уголке. А потом смирилась как будто, притихла и только стала необыкновенно молчалива. Беда ее была еще и в том, что Каспер Роули, несмотря на её жертвы, письма и слезы, роман возобновлять не спешил. Неприятности из-за отношений с гриффиндоркой ему были совершенно не нужны. Нелли быстро это поняла и перестала ему навязываться, но прежнее веселье к ней не вернулось.
- Им тоже недолго осталось здесь быть, правда? – Джеймс, подойдя сзади, слегка облокотился на нее. Приятная тяжесть. – Какие планы на Хэллоуин, Лил?
Она слегка развела руками: никаких особенных планов не было.
- В таком случае я приглашаю тебя на свидание. Жди меня сегодня после отбоя на восьмом этаже.
Выбранное место показалось Лили весьма странным, а когда она поделилась удивлением с подружками, Марлин еще подпустила туману: посоветовала вымыться с ароматическим маслом, надеть красивое белье, новое платье и подкраситься.
- А белье-то зачем, Марлин?
Маккиннон упала головой в подушку, глухо прыснула и заболтала ногами. Лили долг недоумевала, но все-таки подчинилась. Приготовления ей понравились, и свидания с Джеймсом она ждала нетерпеливо. В Большом зале устраивалась всеобщая вечеринка, но толкаться среди слизеринцев и рейвенкловцев не хотелось.

На свидания Лили не опаздывала: подобное мелочное кокетство её возмущало и раздражало. Джеймс тоже появился точно в срок: влажные лохмы, маггловские джинсы, гавайская рубашка. Коротко прижав Лили, скользнув руками по широкому поясу её крепдешинового изумрудного платья, едва доходившего до колен, он вдруг оставил её и трижды деловито прошелся вдоль стены.
- Что ты делаешь? – едва успела спросить Лили и обомлела. Стена разверзлась, и показался проход в длинный, в синеватом свечении коридор. Джеймс легко поднял её на руки, понес. Коридор привел их в уютную комнатку с камином, софой в мягких подушках, застеленную нежным зеленым покрывалом, и низким столиком, заставленным вазочками со сладостями и фруктами. Близко к софе стояла бутылка темно-вишневого вина и два бокала.
Только теперь Лили поняла, что должно сегодня произойти. Вот к чему клонила Марлин. Наверняка она сюда же приходила с Сириусом. В первый момент стало страшно до истерики, до холодного комка в животе и трясущихся колен. Потом наступило оцепенение: она позволила положить себя на софу, покорно наблюдала, как Джеймс открывает бутылку и разливает вино по бокалам. Он протянул ей один:
- Твое здоровье, Лили! Эй, ты чего?
Она медлила принять вино из его рук. Так, наверное, чувствует себя человек, готовый навсегда покинуть родные места; так оглядывается эмигрант, когда поезд уносит его из страны. Лили уже поняла всем нутром, что не будет противиться, и более того – ей именно этого хочется всякий раз, когда она слышит его голос. Но странно, что завтра она уже не сможет назвать себя девушкой, да и потом - она даже не знает, а как, собственно, произойдет то самое, чего хочется им обоим.
Лили пригубила бокал, откусила превосходной пастилы. Она полулежала на софе, раскинувшись на подушках, Джеймс примостился с краешку. Взяв из вазочки виноградную кисть, он поднес её девушке.
- Возьми, Лил! Виноград без косточек – удовольствие без неприятностей.
Она оторвала пару упругих, круглых, золотистых ягодок и забросила в рот. Надкусила. По языку разлилась необыкновенная, томительная сладость. «Любовь – виноград без косточек, - точно зашептал ей кто-то на ухо. – Удовольствие без неприятностей. Сорви же ягодку».
Джеймс легко и небрежно расстегнул ей платье на груди. Его большая смуглая ладонь блуждала по лилейно-белой коже, и Лили била сладостная дрожь. Потом он стал гладить ей ноги – и она даже не заметила, как черные лодочки очутились на полу. Джеймс снял очки, длинные его ресницы были полуопущены, и худое лицо в полумраке казалось трагическим. Лили не могла спокойно видеть его боль: она сама потянулась к нему, сумбурно лаская дрожащими пальцами.
Уже раздетая, она нисколько не чувствовала холода, касавшегося хрупких нагих плеч и спины. Она смутно помнила, что должно стать больно, но боли не почувствовала: наверное, у магов есть средства на такой случай. И не от страсти она дрожала уже, а от небывалой нежности к Джеймсу, ставшему теперь частью её плоти, частью её сердца. Только теперь она осознала, как беззащитен он, отдавшийся ей, нагой и усталый, и мучило желание укрыть его от всего света. Джеймс уснул первый, а Лили, прежде чем к нему прижаться, набросала поверх них одежду. Вдруг все же станет холодно.
«Любовь – виноград без косточек, - повторила она себе, прижимаясь к плечу Джеймса. – А если с косточками? Тогда это, наверное, уже не любовь…»
Где-то в этот час горели свечи в тыквах, детишки, наряженные нечистью, носились по улицам, а кто-то, наверное, шел на недоброе дело. Интересно, а как отмечают Хэллоуин Пожиратели? А их главарь? Им-то и наряжаться не надо, они и есть нечисть во плоти. «Хэллоуин будет теперь моим любимым праздником».
Рядом с ней не было нечисти. Рядом с ней спал утомленный вином и ласками Джеймс, а она тихонько гладила его литое смуглое тело с упругим рельефом мышц. Получив наконец её всю, полностью, был ли он так же счастлив, как она – получив его? Это и не важно. Главное – её чувство, главное, что никогда прежде ей не хотелось так отдавать, как хочется теперь.