Том 2. Глава 1. Во тьме ночи

В ожидании поездки неделя проходит на удивление быстро. В Университете каждый день копошится полиция, и просто в глазах рябит от их пиджаков, голубых рубашек и форменных фуражек. Занятия пока что не спешат возобновляться, так что риска пропустить что-то важное, никакого.

Кэти и Анжелу новость о моем предстоящем отсутствии не слишком-то вдохновляет, ведь это значит, что теперь им придется работать больше, но они быстро меняют гнев на милость, когда я обещаю отработать пропущенные дни по возвращении. Ребят тоже немало удивляет и даже озадачивает мое заявление о внезапном отбытии в Англию, а потом начинается суматоха, свойственная сборам куда бы то ни было. Ниа рассказывает, какие достопримечательности Лондона мне обязательно следует посетить, Саю просит привезти ей какой-нибудь сувенир и так далее. Я в свою очередь наказываю им содержать дом в порядке (впрочем, без особой надежды на успех) и не забывать кормить Тома три раза в день. А они заверяют меня, что все будет хорошо, и волноваться мне не о чем. Предупреждать родителей о своей отлучке я и вовсе не тороплюсь. Знаю ведь, что папа непременно начнет просить, чтобы мы взяли с собой Джейн – мою младшую сестру, а мама так и вовсе сделает все, что в ее силах, чтобы данная поездка вообще не состоялась. Да и вообще, слишком многое пришлось бы объяснять, зачем да почему. Нет уж, спасибо!

Все семь часов полета Эль сидит с таким мрачным видом, словно отправляется в ссылку или же сразу на эшафот. И даже не притрагивается к сладкому, а просто сидит и сверлит взглядом спинку сидения перед ним. У меня же, в отличие от него, нет ни малейшего повода отрицательно относиться к Англии, так что я вся в предвкушении. И хотя сомневаюсь, что у нас будет время на осмотр памятников архитектуры, этот прискорбный факт не способен испортить мое настроение.

На улице тепло, я бы сказала, градуса 53 выше нуля (п/а: это по шкале Фаренгейта, по Цельсию примерно +12), снег давно уже стаял, но ужасно душно, так что я, несмотря на довольно легкий прикид, просто обливаюсь холодным потом. Что не мешает мне вовсю наслаждаться происходящим. Пока мы идем по улице, я восторженно кручу головой, стремясь увидеть и услышать как можно больше и при этом стараясь не отстать от Эля, который несется с такой скоростью, будто камни на мостовой жгут ему ноги. Я всегда любила большие города, наверное, потому что детство мое прошло в одном из крупнейших мегаполисов мира, а потому чувствую себя как рыба в воде.

- Слушай, а мы тут надолго? – спрашиваю я у Эля, пытаясь идти с ним наравне. – Может, сходим посмотрим Тауэр? Или Букингемский дворец? Ну хоть что-нибудь!

- Только через мой труп, - мрачно говорит он, совершенно не разделяя моей жизнерадостности, а потом внезапно смягчается, и на его лице появляется извиняющаяся и одновременно печальная улыбка. – Извини, Кристен, но у меня нет особого настроения. Я понимаю, что тебе хочется посмотреть Лондон, но давай в другой раз, ладно?

- Ладно, - грустно вздыхаю я, пожимая плечами. – В конце концов, мы ведь и правда приехали сюда явно не музеями любоваться.

- Рад, что мне не надо тебя уговаривать, - с облегчением произносит Эль, а я дую губки и смотрю на него с легким укором.

- Что же я, по-твоему, маленькая и элементарных вещей не понимаю? Кстати, а остановимся мы где?

- В старом доме Ватари, - поясняет он. – Если память мне не изменяет, он его так и не продал.







Дом, о котором говорил Эль, оказывается роскошным двухэтажным особняком в одном из пригородов Лондона. Как ни странно, он совершенно не выглядит заброшенным, и затхлой атмосферы там не наблюдается, хотя если верить Элю, они с дедом уехали отсюда лет этак десять назад.

- Похоже, Ватари тоже останавливался здесь, когда ему приходилось бывать в Лондоне, - заметив мое удивление, говорит он, а потом внезапно заходится таким приступом брани, что моя челюсть непроизвольно падает на грудь. - А я-то, идиот, надеялся, что никогда сюда больше не вернусь, - отведя душу, заканчивает он свой красочный монолог.

- А, по-моему, город замечательный, - улыбаюсь я.

- Много ты видела, чтобы так говорить... – фыркает Эль. – Обычный грязный город, прогнивший насквозь, где людей, как собак нерезаных, и постоянно идут дожди.

- Да ну тебя, - отмахиваюсь я. – Можно подумать, Кембридж лучше. А Лондон – чудо. Кажется, я влюбилась в этот грешный городок.

Остаток дня мы прибираемся в доме. Вернее прибираюсь я, а Эль просто крутится рядом, оказывает мне моральную поддержку и контролирует ситуацию, по его словам. Я же быстро пробегаюсь по всем поверхностям влажной тряпкой, чтобы убрать хотя бы часть скопившейся там пыли, иногда сопровождая сей незамысловатый процесс громким чиханием.

Настроение Эля, последние несколько часов болтающееся на отметке «Паршивое», вроде бы немного исправилось, но только до того момента, когда мало-мальски приведя дом в божеский вид, я спрашиваю, зачем мы, собственно, вообще летели в такую даль.

- Просто я хочу, чтобы ты кое-что увидела, - произносит он тоном, не предвещающим ничего хорошего. – Ты говорила, что в восторге от этого паршивого города… Что же, я покажу тебе, насколько ты заблуждаешься. – А немного помолчав и отойдя к окну, занавешенному тяжелыми бархатными портьерами, добавляет. – Мой ад на земле. Наш с ним общий ад…

В голове назревает очередная туча вопросов, но я не спешу их задавать. Уж слишком щепетильного они все характера. Но, с другой стороны, когда еще спрашивать, если не сейчас? В тот момент, когда Эль, наконец, решил открыть карты.

- С ним… - медленно повторяю я, когда в молчании проходит около минуты. Перед глазами возникает комната Эля, разделенная на две части, отражающие друг друга, словно зеркало. – Ты говоришь… - я запинаюсь, но потом все же беру себя в руки и поднимаю взгляд, - …о своем брате, верно?

По взгляду Эля, повернувшегося ко мне лицом, ясно видно - он рад, что я сама до этого додумалась. С другой стороны, скорбной тоски в его глазах вовсе не становится меньше, но меня это не останавливает, потому что мы с ним словно негласно договорились – еще тогда, когда собирались в эту поездку, - о том, что он расскажет мне все, что я хочу знать, а я могу без опасения задавать любые вопросы. Но то, что сперва казалось просто, на деле оказалось далеко не таким…

- Я ничего о нем не слышал уже десять лет, - спустя какое-то время, говорит Эль. – До первого января этого года, когда он оставил возле общежития этот чудный подарок. – Он горько усмехается в несвойственной ему манере и замолкает.

Многое встает на места после этой фразы, и, к своему удивлению, я понимаю, что меня это ничуть, ну ни капельки не удивляет.

- То есть, тот, кто совершил все эти убийства… «Гарвардский палач»… Это твой брат? – на всякий случай осторожно уточняю я почти шепотом. Не знаю, почему, но мне кажется, что скажи я это вслух, громко и отчетливо, то произойдет непоправимое. – Но откуда такая уверенность?

Эль испытующе смотрит на меня некоторое время, словно обдумывая, что сказать, а потом резко срывается с места и идет в прихожую.

- Пойдем, Кристен, - доносится до меня его голос. – Я покажу тебе все на месте. – Из прихожей доносится возня и звук застегиваемой молнии, но даже сквозь этот шум я слышу, как он тихо добавляет. – И вопросов уже не останется…

Я иду за ним и быстро натягиваю куртку и сапоги, после чего мы снова выходим на улицу, чуть было не забыв запереть за собой дверь. Уже начало темнеть, дело идет к семи часам, однако, Эля это нисколько не волнует.

«Что неудивительно, учитывая, что по ночам он не спит вовсе», - мысленно отмечаю я.

Я не задаю ему никаких вопросов. Ни когда он покупает билет на автобус обратно до Лондона, ни во время этой поездки, ни когда он тащит меня по улицам и темным переулкам неизвестно куда, пока, наконец, не останавливается перед мрачным на вид двухэтажным домом, в котором явно никто не бывал давным-давно. На входной двери виднеются старые куски желтой клейкой ленты, которой полицейские обычно опечатывают место преступления. Эль опять мрачнее тучи и смотрит на дом, как приговоренный к смерти на гильотину, и желанием туда заходить вовсе не горит. Ровно как и я… У меня от этого «шедевра лондонской архитектуры» мурашки по спине бегут. Стоит только глянуть на темные оконные проемы, и охвативший ужас просто парализует.

- Идем, - наконец, говорит Эль, пересилив себя и поднимаясь на крыльцо.

- Постой, - я мертвой хваткой вцепляюсь в его руку. – А вдруг там кто-то есть?

- Поверь мне, там нет никого, - спокойно произносит он, и в его голосе звучит такая уверенность, что вся моя нерешительность начинает быстро сдавать позиции.

По-прежнему не отпуская его руку, я молча наблюдаю, как он, внимательно оглядев стену по правую сторону от двери, считает кирпичи.

- Четыре вправо, два вниз, - бормочет он себе под нос, а потом небрежным движением легко вытаскивает кирпич из стены и извлекает из открывшегося тайника ключ, отлично сохранившийся до нашего времени: на нем нет ни грязи, ни ржавчины.

Открывшийся взгляду интерьер совсем не радует глаз. По сравнению с домом Ватари, что лондонским, что кембриджским, это самая настоящая конура, типичные трущобы. Стоит какой-то старющий диван, производство которых по-моему, прекратили годах этак в 50-ых, торшер, гардины без штор – в общем, довольно унылое зрелище. Но не оно привлекло мое внимание, совсем нет. В этом доме была ужасно-тяжелая давящая атмосфера. С первой же секунды, как я зашла сюда, я поняла, что мне тут совсем не нравится, просто до тошноты, но пришлось себя пересилить.

- Что это за место? – я не узнаю собственный голос, прорезавший повисшую тишину. И так как Эль не спешит с ответом, высказываю первое, что пришло мне в голову. – Вы… жили здесь со своими родителями?

- Бог с тобой, Кристен! – Эль возмущенно таращит на меня свои огромные глаза, и в темноте это выглядит очень жутко. – Разумеется, мы жили не здесь, - уже спокойным, но совершенно бесцветным тоном продолжает он негромко. – Но того дома больше нет.

- А ваши родители… - медленно начинаю я, не сводя несмелого взгляда с его лица и наблюдая за реакцией, - …они умерли, да?

Эль на пару секунд закрывает глаза, а потом отвечает ровным голосом, тем самым, по которому захочешь – не определишь, что на уме у говорящего.

- Да. Нам тогда было всего пять лет.

У меня в мыслях внезапно всплывает «Декстер», первый сезон которого в свое время потряс Эля до глубины души. Когда я услышала от Эля, что не ошиблась по поводу его брата, я сразу поняла, что все это мне что-то до ужаса напоминает. И вот, наконец, вспомнила. Но возможно ли?! Как вообще может быть такое невероятное жуткое совпадение?!

- Прости, - поспешно извиняюсь я за этот бестактный вопрос. – Мне, правда, жаль…

- Я практически ничего не помню из того дня. – Он будто не слышит меня и говорит так, словно повторяет заученный наизусть текст, а взгляд пустой, остекленевший. – Помню, что… был вечер… ранний вечер… потому что было еще светло… и мы сидели и играли в нашей комнате… на втором этаже… Мы с Бейондом – так его зовут – всегда были не разлей вода. У нас никогда не было друзей. Нет, не потому что у соседей не было детей, а потому что нам никто не был нужен. Не знаю, понимаешь ты или нет, каково это, когда ты живешь в своем маленьком мире только для двоих. Помню, нас ничто не волновало. Беззаботное золотое детство. – Эль горько усмехается своим воспоминаниям.

- Наверное все же понимаю… - задумчиво говорю я. – Хоть у нас с сестрой и не самые близкие отношения, но, кажется, я действительно понимаю. – А потом по спине бежит холодок, потому что я понимаю еще и то, что же он будет рассказывать дальше. Через силу, но я все же выдавливаю из себя слова. – Ваших родителей… убили, да? У… у вас на глазах?

- Не совсем, - качает головой он. – Ты знаешь, Кристен, хоть мы и близнецы, но Бейонд всегда был старшим. Не знаю, почему, но он всегда понимал все намного больше и намного лучше, чем я… Я, правда, почти ничего не помню из того вечера… Помню только его руки, когда он закрывал мне глаза и бесконечно повторял «Не смотри, не смотри». И плач мамы… И чей-то смех… И я не видел ничего… Ни тогда, ни после, когда мы сидели в гостиной почти двое суток рядом с трупами родителей, пока в дом не пришла полиция. Я не видел, потому что он мне не позволил.

Я слушаю его, затаив дыхание, и чувствую, как окутавший меня холодок постепенно превращается в настоящую стужу, и взгляд его, полный боли и печали, и голос, лишенный эмоций, только усугубляют положение. Отсутствием воображения я отродясь не страдала и за свою, пусть недолгую, но достаточно насыщенную жизнь успела посмотреть достаточно и кинолент, и аниме сериалов, чтобы описанная Элем картина встала перед глазами во всей красе.

- А знаешь, что было потом, Кристен? - все тем же деревянным голосом продолжает Эль, проходясь по гостиной и садясь на изъеденный молью диван, железные пружины которого немедленно отзываются жутким скрипом. Выдержав паузу, он сам отвечает на свой вопрос. – Потом мы оказались здесь, в этом самом доме. Нас отдали ближайшим родственникам. Ты не представляешь, что это была за жизнь…

- Расскажи, - твердо требую я, каким-то отголоском сознания припоминая психологическую статью, вещавшую, что если говорить о своих проблемах вслух, то человеку полегчает. – Они вас не любили? Издевались?
К моему изумлению, Эль внезапно ухмыляется и некоторое время тихо смеется каким-то странным, отрывистым и совсем невеселым смехом.

- Ну, ты ведь читала историю об этом мальчишке-волшебнике, выросшем у родственников, которые его ненавидели, - наконец, произносит он, и в его голосе опять нет ни малейшего намека на эмоцию. – Я ее ненавижу, - говорит Эль, - и вовсе не потому, что она напоминает мне о прошлом, хотя и поэтому тоже. А за эту детскую наивность, которой буквально пропитана вся эта серия.

Я, в свою очередь, не питаю к Поттериане ни ярой ненависти, ни пылкой любви, а отношусь скорее равнодушно, считая эти книги не более, чем развлекательным чтивом, которым можно иногда разнообразить скучную рабочую смену. Насколько мне известно из чтения различных форумов, книги Джоан Роулинг большинство людей любят именно за эту неповторимую волшебную, чуть наивную атмосферу… А оказывается, и вот оно как бывает.

- Брат мамы, его жена и мать, - медленно, излишне четко выговаривая каждое слово сказал Эль. – Три человека, всего за пару месяцев прекратившие нашу жизнь в ад на земле. Нас никогда не выпускали из дома, мы боялись сказать лишнее, ступить куда-то не туда или же просто показаться на глаза в неподходящий момент…

Я храню гробовое молчание, только тихо усаживаюсь на тот же диван, предварительно стряхнув с него часть пыли и еще какого-то мусора неизвестного происхождения.

- Ты как-то спрашивала, как так можно, вообще не спать? Поверь мне, можно, если это необходимо. Но все это давно позади, а я все равно не могу спокойно спать, как все нормальные люди. Стоит только закрыть глаза, как перед ними тут же встает его рожа, и ощущается запах пота и алкоголя, и тяжелое дыхание. А потом вскакиваю с кровати в холодном поту, шатаясь, иду в ванную, и меня буквально выворачивает наизнанку. Легкая дрема на два-три часа – это максимум, что я могу себе позволить. Уверен, он тоже.

- А как же так вышло, что в результате ты оказался у Ватари? – собственно, этот вопрос и мучил меня с самого начала, но все не было подходящего момента, чтобы его задать.

Эль вздрагивает и удрученно качает головой.

- На самом деле… - видно, что он буквально силой выдавливает из себя слова, - …это из-за меня… Потому что я… предал его…

- Что?! – теперь моя очередь смотреть на него во все глаза, не в силах поверить собственным ушам. – Но почему? Как? Как ты мог так с ним поступить? – вопросы опять посыпались со скоростью пулеметной очереди.
Эль и не думает уходить от ответа.

- После очередной такой ночи мы решили сбежать оттуда. А так как жили мы на чердаке, под самой крышей, то решили поступить, как пишут в книгах, - сплели веревку из простыней и по ней хотели спуститься. Но ничего не вышло… Я успел спуститься. Но и то только потому, что в последний момент он отвязал веревку до того, как в комнату ворвался дядя. А он остался. И это был последний раз, когда я его видел. Он просил меня позвать кого-нибудь на помощь… А я понятия не имел, куда идти. У меня ничего с собой не было, даже мало-мальски теплой одежды, а было холодно. Очень. Я не знаю, почему меня не догнали, но так оно и случилось. И если бы не Ватари, случайно узнавший меня на улице, кто знает, чем бы закончились мои скитания по этому поганому городу. До этого я видел Ватари всего несколько раз, еще когда были живы родители, и он иногда приезжал к нам на праздники. Разумеется, я все ему рассказал. И о том, как нам жилось эти последние четыре года, и о том, что я должен поскорее выручить Бейонда из этого ада. И начались бесконечные судебные слушанья. Процесс сильно затянулся. Я не знаю, что конкретно там происходило, но в конечном итоге, то ли по чьей-то случайной ошибке, то ли еще по какой-то причине, было решено оставить все, как есть. Мне следовало убедить Ватари судиться дальше, даже несмотря на то, что у него тогда опять начались проблемы со здоровьем, и любое волнение было чревато для него нежелательными последствиями. Так что у меня был выбор: либо ждать, пока ему не станет лучше и тем самым вынуждать Бейонда продолжать жить в этом гадюшнике, либо надавить на Ватари, рискуя при этом потерять единственного родственника, которому могли передать опеку над нами. – Вздохнув, Эль добавляет. – И я выбрал, и не стал настаивать. И не могу себе этого простить…

Некоторое время мы молчим. Эль невидящим взглядом смотрит на пустой пыльный сервант, в котором отсутствует большая часть стекол. А я перевариваю свалившуюся на меня информацию. Наверное, я бесчувственная сволочь, но на мой взгляд, хоть история эта и жутко трогательная, но она вовсе не оправдывает брата Эля во всей этой Гарвардской резне. Мои размышления прерывает голос Эля, и на этот раз он вовсе не лишен эмоций, а ясно показывает истинные чувства.

- А когда Ватари поправился, выручать было уже некого… На следующее утро после того, как было объявлено решение суда, в этом самом доме нашли три тела, принадлежавшие хозяевам дома. А Бейонд исчез. Мы с Ватари и полиция убили кучу времени и сил на его поиски, но он как в воду канул. Через шесть лет мы, устав от слухов, уехали в США, в Кембридж. Кто бы мог подумать, что он найдет нас там…

- Погоди, постой, - решительно вмешиваюсь я в его повествование. – Один вопрос. Как ты можешь быть так уверен, что убийства в университете его рук дело? Он что, отправляет тебе какие-то сообщения?

- Ну что ты, Кристен, - качает головой он. – Это же очевидно. Мне очевидно. Знаешь, как умерла наша тетя? От колото-резаных ран. Дядя от них же, но у него был распорот живот и вырваны глазные яблоки. У бабушки был вырван язык и разбита голова. Улавливаешь суть?

- Те же раны, - мрачно констатирую я очевидный факт. – Но кое-что все равно не стыкуется, потому что жертв в университете четыре.

- Нет, все стыкуется, - вздыхает Эль. – Здесь их тоже было четыре. Четвертым был тот, кто убил наших родителей. Знаешь, как он умер?

- У себя дома поскользнулся в ванной и умер от травмы головы, полученной в результате падения, - ни секунды не раздумывая, говорю я, ибо это тоже очевидно. – Но почему они? В смысле, почему из всех студентов он выбрал именно их?

- Просто потому, что из всех моих одногруппников они были единственными, к кому я имел хоть какое-то отношение, - просто отвечает Эль. – Эни была моей соседкой по парте, с Джоном мы вместе работали над заданным проектом в прошлом году. Ну, а историю с Киоко и Дэниэлом ты знаешь ничуть не хуже меня.

Подумав минутку, я недовольно складываю руки на груди. Удивительно, что мрачная и пугающая атмосфера дома так никуда и не делась, и небольшая свеча, стоящая на комоде и служащая единственным источником света, только добавляла ей жуткости. Вот только теперь, когда я тут уже более-менее освоилась, она перестала иметь для меня хоть какое-то значение. Достаточно было просто в уме переключиться на обмозговывание проблем более насущных, нежели страх.

- Хм, не пойми меня превратно, - осторожно говорю я, не зная, как он может отреагировать на подобный вопрос, - но если твой брат нацелился на близких или хотя бы приближенных к тебе людей, то почему он не начал с Ватари?

- Хороший вопрос, - хмыкает Эль. – Если бы я знал ответ, непременно бы тебе сказал.

Я хмурюсь, потому что упорно не могу отделаться от мысли, что упускаю что-то важное, но никак не могу понять, что же именно.

- Ну ладно, - киваю я. – Допустим. Но тогда почему, когда мы говорили после твоего возвращения из Франции, ты сказал, что другие жертвы непременно будут? Ведь здесь, в Лондоне, их было всего четыре.

- Нет, шесть, - тут же поправляет меня Эль.

- Ты же сам сказал, что четыре, - я окончательно перестаю что-либо понимать. – Что он убил хозяев этого дома и того, кто убил ваших родителей. Разве нет?

- Правильно, - невозмутимо кивает он. – Но не забывай и самих родителей. Пусть он их и не убивал, но он это видел. И сейчас хочет, чтобы увидел я.