Глава 16. Канун лета

- На сегодняшний день я со всей ответственностью могу заявить: нам удалось очистить магическую Британию от темных магов. Однако враг еще не побежден! В глубинах континента он копит свои силы, чтобы нанести сокрушительный удар. Он готовит себе почву, засылает агентов, чтобы они развращали, растлевали нашу молодежь. Люди, будьте бдительны! Очищайте свои семьи, круг своих друзей от любой скверны. Помните: ваш лучший друг – министерство магии. Аврорат и полиция нравственности денно и нощно следят за вашим благополучием, охраняют вас от влияния тьмы. Не подводите их!
Гарри выключил радио. Надрывные завывания Кейджа уже порядком поднадоели. Гермиона благодарно кивнула, разливая чай. Сейчас Рон из гостиной крикнет что-нибудь… Ничего Рон не крикнет. Нет его больше.
Эх, Рон… Первый друг, лучший друг. Всегда рядом, даже если от страха заикался. Когда они вместе парили на фордике «Англия» или спасались от пауков, когда маялись, не зная, кого пригласить на Святочный бал, можно ли было себе представить по-настоящему, что однажды этого рыжего придурка не будет рядом? И когда в аврорате работали, Гарри ни разу всерьез не боялся, что Рона могут убить. Умом понимал, что всякое случается – но Рон с его вечным оптимизмом, безмерным аппетитом и простым отношением к жизни казался вечным. Доказался. Больно за Гермиону, за племянников, за Джинни, за всех Уизли, и самому как от души кусок топором оттяпали.
Рона нет… Сущая нелепость. Их же всегда было трое.
На похоронах его заставляли держать речь. Отнекивался, потом довели – послал по-маггловски. Речь держал Перси, у него это хорошо получается. Хотя и сам, должно быть, горюет искренне. На стариков Уизли вообще невозможно было смотреть. Миссис Уизли сидела чуть живая – той же ночью с ней случился удар. Тесть съежился, совсем затих. Джинни рыдала на плече у Гермионы. Та держалась сухо, деревянным голосом отдавала распоряжения тем, кто вызвался помочь. Лицо серое, взгляд – внутрь себя, словно её беспрерывно что-то мучило.
Рона положили на кладбище близ Норы. Могила Ксенофилиуса Лавгуда – в двух шагах. Луна, сорвавшаяся из командировки куда-то в Бразилию, отделилась от толпы, отошла поздороваться с надгробием отца. Если бы не она и не Невилл с Ханной, неизвестно, как бы лопнуло в тот вечер сумасшедшее горе. Что уж они такое сделали? А только боль, скопившаяся в сердце, плавно растеклась по венам и смолкла… На короткий срок. Назавтра стало больно вновь.
…Гермиона достала из духовки печенье. Отсыпала горстку в блюдце. Что ж, жизнь почему- то продолжается. Но их же всегда было трое.
- О чем ты думаешь? – спросил вдруг Гарри.
- О том, что сделала все, как они просили, - безжизненно ответила Гермиона. – Ушла в отставку и никому о них не рассказала. А они все равно убили Рона. Как я могла им поверить. Надо же так поглупеть.
- Кто – они?
И Гермиона рассказала Гарри о шантажисте из магазина. О том, как дала слабину и не решилась обратиться в аврорат, даже удовлетворив их требования. Боялась, что за ней действительно следят. Боялась погубить Рона. И этим страхом, по-видимому, погубила его верней.
- Так, а Рон знал, что тебя шантажировали?
- Никто не знал. А уж Рон – тем более. Гарри, ведь надо было все тебе рассказать, правда? Ну вышла бы статья. С детьми я бы поговорила. А про Селвина – это же ложь, Рону же ничто не грозило, нет этого Селвина, так?
Гарри отпил чай. Помолчал.
- В том и дело, Гермиона, что Селвин есть. И Рон действительно… переспал с его сестрой. Все было именно так, как сказала тебе шантажист. Я об этом знал.
Она уронила руки на колени. Некоторое время сидела, видимо , не в силах пошевелиться. Потом медленно прошептала:
- Так за что же его убили, если я выполнила их условия?
- Узнать это – моя забота, - Гарри взял со спинки стула шаль, набросил Гермионе на плечи. – Тебе лучше уехать из страны вместе с детьми.
- А ты?
- Я уже взрослый. Справлюсь.
Она провела рукой по подбородку.
- Послушай, а не мог ли догадаться Рон, что я ушла с работы не просто так? Не мог ли он попытаться действовать самостоятельно? И не за это ли…
- Не исключено. Но я займусь этим делом сам. Не вмешивайся. Тебе надо думать о Розе и Хьюго.

Версию, связанную с рассказом Гермионы, Гарри взял за основную, хотя параллельно разрабатывал и некоторые другие. Рон за сравнительно недолгую службу отправил в Азкабан достаточно преступников. За бытовые преступления сроки короче, часть осужденных пережила заключение и вышла на свободу. Любимый подручный Гарри, Альберт Дейл, проверял все картотеки, тем временем Гарри пытался восстановить приблизительный сценарий последних дней жизни Рона Уизли.
Допустим, Рон понял, что жена ушла с работы не по своей воле. Прикинул, что шантажировать её могли не только её прошлым, но и проступками его самого. Наиболее тяжек среди них случай с сестрой Селвина. Скорей всего, Рон бы отправился в архив аврората ,чтобы убедиться, в порядке ли то давнее дело.
Судя по повреждениям на теле Рона и по последним заклинаниям, выполненным его палочкой, перед убийством состоялась настоящая дуэль, причем с темным магом. Был ли это Селвин? Не исключено. Во всяком случае, кто-то понял, что Рон может представлять угрозу, и натравил на него опытного преступника. Понял, видимо, из похода в архив. Но кто мог знать о походе в архив? Кто мог знать, если Рон ничего не сказал даже Гарри?
Только тамошние служащие. Кто-то из них связан с преступниками? Гарри затребовал личные дела каждого из них.
На первый взгляд – честные, безобидные люди. Взять хоть их заведующего, Захарию Смита. Пренеприятный тип, конечно, но биография, как у младенца. Или? Да, вот! Летом 2014 проходил подозреваемым по делу об убийстве своего деда, Найджела Смита. Старику кто-то проломил череп пресс-папье. С Захарии все подозрения быстро сняли: в убийстве оказалась виновна его кузина, Алиса Смит, крайне неуравновешенная особа с пристрастием к огневиски. Смит, таким образом, остался единственным наследником после деда: одна кузина отправилась в Азкабан, а другая, Берилл Саммерби, двумя годами ранее погибла при взрыве во «Флориш и Блоттс».
Кажется, этот инцидент потом упоминался в печати… Стоп, где именно и в каком контексте? Уж не в статье ли Питера Джайента?

Лето нахлынуло внезапно, рассыпав цветы, жару и душные дожди. Горькая весна уходила, а тепло традиционно радовало, хотя в бессонные летние ночи, пожалуй, пережившим горе людям еще тяжелей.
Утром, когда школьники разъезжались на каникулы, случилась гроза, после которой небо нарисовало двойную радугу. Роза и провожавший её Северус всю дорогу спорили, равны ли две радуги между собой по длине. Наконец они замерли на каком-то слове и оставшуюся часть пути просто не сводили глаз с акварельных полосок в умытом небе.
Мокрый «Хогвартс-Экспресс» блестел алыми боками. Лили, успевшая занять купе, махала кузине из отрытой форточки. Роза остановилась, взяла Северуса за руки.
- Мне пришло письмо. Маме предложили должность преподавателя в Шармбатоне. Скорее всего, в августе мы уедем.
Лицо мальчишки смешно вытянулось, глаза распахнулись, потом жалобно задрожали веки. Роза продолжала:
- Северус, я совершеннолетняя. Меня никто не может заставить уезжать куда-то или продолжать учебу в Хогвартсе. Хочешь, я останусь с тобой? Одно твое слово – я так и сделаю.
Роза не лгала. Хогвартс ей давно опостылел. Если бы не Северус и необходимость присмотреть за Хьюго, она бы давно бросила школу и, пожалуй, отправилась путешествовать по свету или устроилась работать, а на досуге постигала тайны арифмантики. Но если Хьюго будет при матери… А с Северусом можно видеться по выходным, в Хогсмиде…
- Уезжай, - он смотрел прямо. – Тебе надо закончить школу и потом продолжить образование. В Хогвартсе оставаться - вовсе не дело. А я подожду.
- Может быть, придется ждать два года. В Шармбатоне учатся дольше.
- Хорошо. Я подожду.
Она потянулась к нему и осторожно коснулась губами – его губ, и он вдруг порывисто ей ответил. Они стояли так довольно долго; Хьюго, заждавшийся сестру, высунулся из вагона и оторопел. Альбус и Лили, зажав ему рот, за шкирку утянули обратно. Отстранившись наконец друг от друга, красные, с блестящими глазами, Роза и Северус все не могли разойтись.
- Приезжай к нам летом, - тихо попросил он.
- И ты к нам тоже.
В нескольких метрах от этой сцены происходила другая: Патрисия зазывала Скорпиуса поехать сегодня в купе с ней, Нотт, Карлом и Берком.
- Подумай, - она слегка водила носочком по платформе. – Ты же не можешь вечно бунтовать. Раз уж ты попал на Слизерин, значит, ты нацелен на карьеру, на продвижение. Поэтому нужно заводить знакомства сейчас.
- Разумеется, я нацелен. Но ты не понимаешь одной вещи - смотреть нужно дальше, чем на один шаг. Допустим, я мог бы говорить все что нужно, образцово себя вести, угождать начальству, как ваша компания. Допустим, меня даже возьмут потом в министерство или полицию. А дальше? Думаешь, удастся высоко забраться? А ты вспомни, что сначала был Чиллингс. Потом его арестовали и кинули в Азкабан вместе с друзьями, где он до сих пор и гниет, а на его место пришел Джонс. А потом с ним повторилось то же самое, и пришел Трамп, а Джонса вообще казнили за попытку переворота. Вот и думай, оно мне надо? Посмотри, что творится - разоблачения, драки в верхах... Нутром чую, скоро все начнет резко меняться...Так что я как раз думаю о будущем, просто гляжу дальше. Понимаешь? - Скорпиус улыбнулся и шутливо дотронулся пальцем до носа Патриции.
Она польщено улыбнулась и потупилась, но из-под кудрей взглянула лукаво:
- То есть ты такой трусишка, что боишься идти во власть? Но Чиллингса посадили в Азкабан, а Джонса казнили лишь потому, что один был взяточник, а другой изменник и заговорщик. Не бери взяток, не бунтуй – и проживешь прекрасно.
- Глупенькая, - он поиграл её волосами. -Неужели ты веришь тому, что вам говорят? Нет, это логика всех диктаторов - ведь если подчиненный имеет большую власть - а разве главный полицейский имеет мало власти? - то рано или поздно ему придет в голову самому взять власть. Поэтому министр периодически меняет одного на другого, чтобы всех держать в страхе и в подчинении. А вместе с каждым начальником множество его подчиненных идет на дно. Так что спокойно проживешь только на маленько, серенькой должности. Не знаю, может тебе и хватило бы и по минимуму...Но не мне, извини.
Она огорченно захлопала глазками:
- Значит, ты не пойдешь к нам в купе? Но у нас будет так интересно! Бенедикт расскажет о приеме у Кейджа. Там и отец Амаранты был.
- Я бы рад, но у меня аллергия на Бенни. А в нашем купе, ты знаешь, атмосфера повеселее... Тебе ведь нравятся наши собрания, мм? – он провел пальцем по щеке.
- Откровенно говоря, на ваших собраниях, - она сморщила носик, - присутствуют совсем не те люди, с которыми тебе полезно было бы общаться. Поттер - вульгарная девица... Лохматая Уизли – настоящий синий чулок... Или её чокнутый парень. Он теперь сын швейки, и про его отца говорят, что тот был продажным журналистом. Тебе не противно находиться рядом с такими ничтожествами?
- Они умные люди. Вот тот же Альбус - да он к двадцати пяти станет новым Уоффлингом! А Бенни? Старшим помощником заместителя начальника жилищного департамента? Или ты думаешь, ему будут много платить? Знаешь, не больше, чем родовых денег у Малфоев. Да и вообще, перспективы вы не видите, потому что у вас мыслят шаблонно. И кстати, не притворяйся, что тебе там на самом деле не скучно.
Старосты стали командовать рассаживаться по вагонам. Скорпиус взял ручку Патрисии в свою ладонь, нежно поднес к губам и с жаром поцеловал. Она залилась краской и еле взошла по ступенькам. Каких-нибудь две недели назад Скорпиус был так холоден, так до грубости сух, что она плакала ночами в подушку. А тут еще противный Бенедикт, отчитывающий её за знаки внимания к «неблагонадежному». Ничего, сейчас она будто бы для одной Амаранты, но нарочито громко перескажет весь разговор – пусть Берк лопнет от злости и ревности.
…Дорога выдалась грустная. Роза и Хьюго побаивались возвращения домой, где предстоит вновь и вновь осознавать, что у них нет отца, где впереди – тоска и суета переезда. Альбус, как всегда, думал о своем. Одна Лили лихорадочно веселилась, словно стараясь бравадой заглушить страх.
Сначала она достала припасенный с завтрака хлеб и принялась крошить в открытую форточку, чтобы, как она объяснила, «птицы подбирали». Потом отобрала у Скорпиуса газету, которой тот было отгородился, смастерила шапочку и нацепила себе на голову. Достала помаду, зеркальце и разрисовала себя, как индеец. Никто из ребят почему-то не мешал ей. Роза один раз позвала гадать вместе кроссворд, другой раз Альбус обратился с каким-то вопросом – Лили, болтая ногами, ничего не ответила.
- Может, вернешь мне газету? – побурчал Скорпиус. – Ты мне помешала дочитать интересную статью.
- Возьми сам, - Лили помахала в воздухе шапочкой.
- Акцио газета! – довольный Малфой развернул измятые листы. – Так непочтительно обращаться с рупором власти! Порриджа на тебя нет.
- Бери выше, - ввернул Альбус. – Кейджа.
- Мальчики, вы заглушающие поставили? - лениво спросила Роза.
- Обижаешь, - Скорпиус подбоченился. – Мы никогда не ставим заглушающие, ибо не хотим лишать возможности просветить свой бедный разум наших несчастных собратьев!
- Берка, к примеру, - уточнил Альбус. – Или Нотт.
- Или Гэмп, правда? – Лили заблестела ореховыми глазами.
- Можно и Гэмп… - Малфой мягко пожал плечами.
Лили торжествующе улыбнулась.
- А вообще ты скучный. Тратишь время на какую-то Гэмп, потом на какие-то газеты. Голову-то подними! Мир вокруг тебя. Ну и дыши им.
- А если по качеству он приблизительно как воздух Лондона?
- Неправда, - оборвала его Роза. – Человек может позерствовать, сколько хочет, но когда он умирает, ему этот, как ты говоришь, «воздух Лондона» альпийским кажется.
- Роззи, ты ли это? – картинно удивился Малфой. – Ты недавно меня убеждала, что вполне нормально умирать за идеи.
- Да – если человек так для себя решил. Если он сам поставил идею выше своей жизни. Это не означает, что с жизнью ему будет вовсе не жаль расстаться.
Альбус перелистнул страницу и ввернул:
- В общем-то, страх смерти, от которого страдал Волдеморт – самый обычный и естественный страх человека.
- А к слову об идеях, Роззи, когда человек ставит идею выше своей жизни, он как правило ставит ее и выше чужих жизней. Этим мы, слизеринцы, от вас и отличаемся. Это ведь ваши устроили якобинскую резню.
Роза слегка наклонилась вперед:
- Почему же из одного волшебника этот страх сделал Волдеморта, а из сотен других – не сделал? Что до идей – человек вправе пожертвовать своей жизнью, а не чужими.
- Так жизни у всех равны, так что раз жертвуем своей, то и другими тоже.
Роза улыбнулась:
- Лично я чужими жертвовать не готова. На то они и чужие, что я не имею права ими распоряжаться. Что до якобинцев – это позорное пятно на совести наших братьев из Шармбатона. Но, насколько помню, рейвенкловцев там не было.
- Да, потому что у них нет нашего деления по факультетам, а кем же мог еще быть Робеспьер? Бессеребренник и человек идеи? Так что лучше уж достигать пусть и личной, и даже грандиозной, но не такой масштабной цели, чтобы уничтожать потом людей толпами.
Лили зевнула:
- Ты хоть и умный, а одну вещь забываешь: если у тебя все счастье - все в будущем, когда-то, завтра - ты и счастлив-то никогда не будешь. Ну достиг одной цели - но это уже сегодня, а сам хочешь еще больше. А мы может многого и не имеем, зато нам каждый день в радость!
- Ага, и каждый день с кем-то разным. Какое постоянство - если живешь только сейчас. Кого вижу, с тем пою.
Лили залилась краской. Роза хмурила тонкие брови:
- Скорпиус, ты ведь говорил с Толстым Монахом? Апостолы, мученики за веру - они, по-твоему, тоже пожертвовали бы чужими жизнями так легко, как пожертвовали своей?
- - Кхм...ну...видимо, если идея носит индивидуальный характер...
- Не глупи, - рассердился Альбус. - Они просто не видели свою жизнь равной другим, они видели ее куда ниже и меньше.
Скорпиус замахал руками:
- Сдаюсь-сдаюсь, друзья мои, вы победили! Жизнь моя меньше других, жить надо ради и идеи и наслаждаться каждым ее моментом. Кстати о наслаждении моментами, думаю, лягушек на всех заказывать? Пойду дойду до буфетчицы.
Под хихиканье Лили он вылез из купе, а Роза, все ярче блестя глазами, продолжала:
- Значит, есть что-то выше жизни, и если человек осознает это, если достигнет смирения - то можно ему жертвовать и жизнью. Самопожертвование не от гордыни, а от смирения не налагает никаких обязательств на других, и потому оно-то - действительно ради других, так? Ведь те, кто погибал за веру, боролись за такое счастье для всех, какое мы и представить себе не можем. Вечная жизнь, чистота и любовь - да это же выше всякой социальной справедливости!
Альбус отложил книжку:
- И да, и нет, в общем-то. Нельзя бороться за всех - каждый должен бороться за себя. Потому что если какой-то герой уже за меня поборолся - а где же тогда моя борьба и мой выбор?
- Магглы говорят, что святые в другом мире молятся за остальных... Но все же я согласна, что человек действительно только за себя отвечает. Тогда объясни: неужели и мученики боролись лишь за себя?
- Сложно сказать, конечно. Может, они боролись за то, чтобы каждому был дан выбор? Свобода или предопределение?
На пять минут вперед их судьба была предопределена: вошел Скорпиус с шоколадными лягушками.

Едва Альбус с сестрой слезли с подножки, мальчик понял, что надо готовиться к грозе. Их встречала одна мать, притом у нее было то самое каменное лицо, какое предвещает большую бурю. Он молился, чтобы Лили вела себя потише, но сестра дурачилась, точно накликая беду.
- Здравствуй, мама! – она чмокнула мать, та дернулась. – Ты опять злая. А я прекрасно повеселилась.
- Я уже знаю, - процедила мать. – Мне пришло письмо твоих художествах.
Альбус замер. Все, теперь точно дома будут разборки.
- Опять Невилл наябедничал, да? – кокетливо спросила Лили.
- Профессор Лонгботтом!
- Невилл, милашка Невилл.
Хорошо еще, драка не началась прямо на платформе. Мать как-то сдержалась, домой добрались спокойно. А дома мать позвала Лили в гостиную, и Альбус, примерно представляя, что случится дальше, отправился следом, остановившись у дверей.
- Мы, значит, хвостом горазды крутить, - мать говорила тихим, до бела раскаленным голосом. – Мы по углам лижемся да обжимаемся? Что в следующий раз? В подоле принесешь?
- Ой, да ладно, - беззаботно откликнулась сестра. – У меня секс-то был только один раз… Или два… не помню, но вроде я предохранялась… Ай!
Хлестнула пощечина, послышалась возня. Альбус вбежал в комнату: мать пыталась одной рукой удержать вырывавшуюся Лили, а другой нашаривала на стуле старый отцовский ремень.
- Нет! – парень подскочил, расцепил их руки. Лили кинулась прочь, Альбус обхватил мать, удерживая. – Не трогай её. Если надо кого-то бить, бей меня. А то очень храбро – лезть на кого послабее…
- Еще учить меня будешь, щенок! – мать была сильнее: отшвырнула так, что Альбус приложился спиной о стену. В глазах заплясали звездочки. – У, змееныш проклятый!
Щеку обожгло. Он дотронулся пальцами до следа от удара и горько поглядел на захлопнувшуюся за матерью дверь. После похорон дяди Рона она вроде немного притихла, а теперь вот опять… И Лили, дурочка, как нарочно нарывается! Что ей мешало помолчать немного? А хотя все равно же мать приготовилась к «серьезному разговору».
Послышались звуки ударов и крики. Альбус бессильно скорчился на полу, зажимая уши руками.
Когда минут через десять он прокрался в комнату Лили, сестра, заливаясь слезами, лежала на кровати, лицом в подушку. Длинные изогнутые волосы рассыпали, закрывая плечи. У них приятный темный оттенок, сестра вообще становится очень красивой, совсем как бабушка, папина мама, на фотографиях юности. Хотя никаких других от той бабушки и не осталось: она погибла очень молодой.
- Не реви, - Альбус присел на корточки, погладил Лили по волосам. – Я тебе обезболивающего дам, хорошо? А завтра покатаемся на колесе обозрения. А еще под мантией-невидимкой проскользнем в Тауэр. Хочешь?
Сестра некоторое время еще всхлипывала, но потом подняла голову и вытерла красные глаза:
- Хочу!