Глава 2. Измена

Сентябрьский вечер был темен, тих и свеж. Алекс Принц, почти прикончив заказанную на послезавтра статью и перекусив, вышел на прогулку. Он любил обогнуть окрестности, прислушаться к звукам ночного леса, посмотреть в бинокль (жена подарила на десятую годовщину свадьбы, линзы зачарованы так, что достигают силы телескопа) на Млечный Путь. Вон птица кричит утробно и надрывно, тоскуя, должно быть, что скоро придется подниматься на крыло, покидать места, к которым привыкла за лето. А как отчаянно горит звезда Сириус…
«Помогите!» - тонкий крик стрелой разбил деревенскую тишину. Алекс посветил фонарем: на другом конце тропинки, почти у опушки, возились несколько человек.
По работе ему приходилось бывать в самых разных местах, и чтобы чувствовать хоть относительную защищенность, он всегда носил с собой револьвер. Выхватив оружие, Алекс дважды выстрелил в воздух и бросился вперед.
Отнюдь не всех волшебников можно было напугать таким образом, но эта шайка, видно, состояла из трусов: они тут же пустились наутек, бросив жертву лежащей без чувств. Это оказалась девушка лет шестнадцати, невесомо-хрупкая, с точеными чертами лица. Длинные пепельные локоны расплескались по худеньким плечам, рассыпались сырой осенней земле.
Алекс аккуратно приподнял её, помассировал виски, слегка похлопал по щекам. Белокурая головка дрогнула, девушка широко раскрыла большие голубые глаза. Ни слова не говоря, он помог ей встать на ноги и довел до своего дома.
На ней была форма Хогвартса. Странно, что школьница оказалась в Хогсмиде в столь неурочный час, но всякое бывает. Возможно, бедняжке не хватило места в каретах, и она по глупости решила добраться пешком. В темноте ему не слишком хотелось тащиться в Хогвартс через поле, да и девушку было жаль: она еле на ногах держалась.
В доме Алекс затопил камин и усадил гостью поближе к огню, достал из аптечки два пузырька с зельями. Одно успокоительное, другим Тана смазывает сыну и мужу царапины и ссадины. У девушки на руке была кровь.
Он смазывал узкую бледную ладонь, а сам невольно любовался тоненькими пальцами и мотыльковой грацией, с которой незнакомка поправляла растрепавшиеся волосы.
- Мне холодно, - пожаловалась она, и Алекс замер от родниковых звуков её голоса. – Вы не могли быть дать мне теплого питья?
- Это нервное, - выдавил он. – Но сейчас будет готов кофе, а пока укутайтесь.
Взяв с кресла плед, Алекс укутал девушке плечи. Сердце что-то захлестнуло, когда почувствовал под руками эти плечики – не круглые и мягкие, как у Таны, а беззащитные, чуть угловатые, узенькие. Девушка склонила головку и положила руку на его спину, словно пытаясь прижаться, спрятаться, ища защиты.
Дальнейшее вспоминается очень смутно: жар и ощущение нежнейшей кожи под руками, и белизна, которая слепит, точно охапка белой сирени, и чувство, что ты вырвавшийся на свободу хищник.
…Утро встретило хмельной тяжестью в голове, удивлением при виде пустой второй половины кровати и острейшим стыдом – когда вспомнилось вчерашнее. Алекс не думал, что в состоянии изменить жене, в произошедшее не верилось.
Еще вчера, до проклятых вечерних часов, между ним и женой не было тайн. А сейчас хочется себе голову расшибить от одной мысли, что на выходные Тана и сын вернутся в дом, им придется смотреть в глаза, придется принимать её поцелуи и ласки, как будто он их по-прежнему достоин, слушать её доверчивую болтовню, хотя он предал её доверие хуже некуда.
На минуту захотелось собраться, дойти до Хогвартса и рассказать Тане все. Пусть принимает решение, ждать её неделю – все равно что неделю дожидаться казни. Поколебавшись, Алекс встряхнул головой. Вот он признается, и что же дальше? Она будет выбита из колеи, не сможет вести уроки, поползут слухи, а там и до публичного скандала недалеко. Он, предположим, заслужил позор, но чтобы тень его стыда упала на жену и сына…
Алекс загремел туркой, выливая не пригодившийся кофе. Надо же, даже имени у девушки не спросил. Захотел – и завалил, взял. Несовершеннолетнюю. Замечательно.
Мокрая турка плюхнулась на газету. В брызгах воды растворилось лицо министра магии Максимуса Кейджа – маленького, подтянутого, большеусого. Алекс сквозь зубы ругнулся. Как усложнил всем жизнь старый ханжа, ах, как усложнил…

...Максимус Кейдж пришел к власти почти четыре года назад. Выплыл он на всеобщем паническом страхе перед черной магией после процесса над «новыми Пожирателями», шумно освещенного прессой. Гарри Поттером тогда было разгромлено их логово в Лютном переулке. Лидер шайки возводил себя чуть не в новые Темные Лорды, и хотя по магической силе он лишь слегка превосходил среднего волшебника, страху на обывателей нагнал немало. В ходе же процесса выяснилось, что увлечение темной магией выросло на фоне общей неприязни к Слизерину в годы после победы над Волдемортом - многие увлекались ей из чувства протеста, кто-то был недоволен политикой министерства. Книги по темным искусствам имелись практически в свободном доступе - министр Шеклболт по совету Гарри Поттера, Рональда Уизли и Гермионы Грейнджер не пошел по пути радикального запрета, опасаясь впасть в крайности, в чистокровных семействах без стеснения вспоминали Волдеморта и ругали магглолюбивую власть на чем свет стоит. Все чаще становились случаи незаконного использования вещей магглов, а также нападения на магглов и магглорожденных. К сожалению, сочетание общей неприязни к "побежденным" и отсутствия строгого преследования практикующих темную магию, за исключением тех, кто непосредственно участвовал в организации Волдеморта и тех, кто прямо или косвенно оказывал им помощь или иначе сотрудничал, вызвало годы спустя ответную реакцию поколения, выросшего на Слизерине за последующие десять лет, возглавляемое теми представителями старой аристократии и чистокровных семей, кто уцелел и затаился.
Максимус Кейдж, став министром магии на фоне нескольких громких расследований и задержаний организаторов преступлений и терактов, покончил с безобразиями быстро и радикально. Провел ряд жестоких судебных процессов над темными магами, над взяточниками и над распространителями темномагической литературы. Внес поправки в уголовные законы: отныне само изучение Темных искусств или подстрекательство к оному каралось заключением в Азкабане. Обратил внимание на нравственность населения: учредил полицию нравов, следящую за высказываниями даже в кругу семьи о симпатиях к темной магии, ввел практику общественного осуждения за внебрачные связи и супружескую неверность. Обязал Хогвартс провести публичное сожжение книг из запретной секции и перевесить из кабинета директора портреты всех прежних директоров, подозреваемых в симпатиям к ТИ. Как Тана рассказывала – больно же саднит её имя! – о сожжении темномагических книг никто особо не жалел, но само зрелище неприятно подействовало. Бинс даже пробормотал что-то о возвращении средневековых порядков. Портреты директоров общими заклинаниями тоже перевесили, замучившись просить извинений. Чтобы им не было обидно, «сослали» полотна не в каморку завхоза, как было велено, а в учительскую.
Мнение магического сообщества разделилось - одни, более многочисленные поддерживали возвращение порядка, считая, что необходимые меры помогут предотвратить разгул преступности и не дать повториться истории Темного Лорда. Меньшинство недовольных состояло главным образом из консервативной и немногочисленной аристократии, традиционно считающей темные искусства предметом личного выбора волшебника, и крайних либералов, опасающихся то ли ожесточения недобитых темных магов и их мести (хотя те то ли были уничтожены, то ли ушли в глубокое подполье), то ли самим фактом введения ограничений в принципе, пусть даже на глубоко им самим неприятные темные искусства.
Впрочем, ни те, ни другие никакого серьезного влияния магическом сообществе не имели, и политика министра пользовалась неизменной поддержкой.
Возвращение морального ценза было встречено более неоднозначно, хотя многими признавалось, что негативное влияние вседозволенности является питательной средой в том числе и для увлечения темной магией - "в отсутствии строгих моральных ориентиров давать молодому поколению, сбитому с толку пропагандой вседозволенности, было бы неразумным предательским по отношению будущему нашей страны шагом". В свете последних выступлений министра многие ожидали введения в Хогвартсе "уроков нравственности, которые бы дали определенные и конкретные традиционные нравственные установки. Конструктивный подход, таким образом, позволит нам бороться с самой причиной возникновения темных магов, что избавило бы нас от тяжкой необходимости казнить наших пусть оступившихся, но братьев" - подчеркнул министр в одном из последних публичных выступлений.
Служивший в аврорате шурин рассказывал, что в полицию нравов набирают, как нарочно, самых плюгавых, жалких, несчастливых людишек, которые только и ждут, как бы отомстить другим, что те посмели быть счастливее их. Новый отдел вообще стал предметом анекдотов, но за этими анекдотами скрывались горечь от того, что государство норовит сорвать с жизни самые естественные покровы, и страха, что следующим окажешься ты.
Алекс, считавший себя либералом, возмущался причудами старого дурака, но никогда не думал, что всерьез может пострадать от новой системы. Но угроза нависла, и он растерялся, как не терялся лет с десяти.

***
Альбус проснулся, сильно ежась: согревающие заклинания, которые наложили вчера старосты, перестали действовать, воздух наполнился холодной влажностью, постель сделалась волглой. Мальчишка вскочил, нашарил тапочки, схватил одежду и выскользнул вон.
Сейчас можно спокойно, не испортив настроения созерцанием непроницаемых лиц товарищей по факультету, пройтись по Хогвартсу, полюбоваться статуями и гобеленами. Проходя через гостиную Слизерина, мальчик поморщился, вспоминая вчерашнее.
Шляпа долго бормотала про успех и величие, он ничего не успел возразить и… оказался в Слизерине. Сердце рухнуло, он не смел поднять головы, поглядеть на Розу, на стол Гриффиндора, откуда тотчас раздалось шиканье. Новые товарищи встретили ледяным молчанием. Лишь спустя пять минут одна из старших девочек, стриженая брюнетка с самоуверенной физиономией, церемонно кивнула ему. Белобрысый мальчик – на него дядя Рон науськивал Розу на платформе – рассматривал Альбуса с оценивающей усмешкой. Мальчик еще обратил внимание на двух взрослых девочек, очень похожих между собой – видимо, сестер. Даже ребенку бросалась в глаза их красота, но удивляло выражение лиц: смесь усталости, высокомерия и глубокой грусти. Также Альбусу показалось, что место рядом с ними пустует.
Вообще же слизеринцы оказались вовсе не такими, как он их представлял из рассказов взрослых. Никто из них не спешил морщиться и обмахиваться как бы от неприятного запаха, никто не шипел, оглядываясь по сторонам: «Грязнокровки!», никто не норовил сделать первому встречному пакость. Вокруг были за редким исключением простые, грубоватые лица с выражением полного равнодушия к происходящему.
После ужина та самая брюнетка, представившись как староста факультета Элоиза Суомп, отвела первокурсников в подземелья, в слизеринские комнаты. Альбус немало удивился и тому, что факультетское привидение Кровавый Барон не приветствовало новичков. Впрочем, кажется, гриффиндорского привидения тоже на месте не оказалось.
- Первокурсники, прошу внимания! – обратилась к ним Суомп, едва они оказались в гостиной. – Раз уж вы попали на этот факультет, отнеситесь к моим словам серьезно. Слизерин веками имел заслуженную репутацию оплота темной магии в Хогвартсе. Теперь, когда темная магия подвергается справедливому осуждению, педагоги Хогвартса ставят себе задачу воспитать новых слизеринцев, за которых не было бы стыдно, которые не запятнают себя ничем дурным. Ваша прямая обязанность – остерегаться всякого зла. Помните: отсюда отныне выпускаются честные люди.
После все разбрелись по спальням. С Альбусом поселили того белобрысого, с ухмылочкой, да щекастого увальня, прекратившего жевать только перед сном, да хрупкого мальчика с отливавшими рыжиной волосами. Последний постоянно шмыгал носом и плаксивым голосом жаловался сначала на холод, затем на неудобную постель – пока белобрысый довольно резко его не одернул.
И наступила первая ночь на новом месте. Альбусу было боязно, неуютно и горько, так что часа два он не мог уснуть. Да и проснулся раньше времени, надо полагать, от этого.