Часть 1. Глава 1. Распределение.

Альбус долго еще жался к оконному стеклу, расплющивая нос и кося глазами – покуда отец совершенно не скрылся из виду. В горле вырос солоноватый комок, Альбус заморгал быстро, чтобы Роза не разглядела.
Кузина Роза, помимо кудрявой копны рыжих волос и феноменальной памяти, обладала свойством в любой обстановке за минуту осваиваться так, будто век здесь жила. Она вытащила из сумки книжку и пару яблок, одно поставила перед Альбусом, второе перед собой, но моментально забыла, увлекшись чтением и одновременным заплетанием косичек из бахромы занавесок (тетя Гермиона никак не могла отучить дочь от некрасивой привычки).
Некоторое время ехали молча. Мальчик с непонятной и непривычной, новой по ощущению горечью глядел на мелькающие картинки за окном. Вот и Лондон кончился, запестрели крыши домов в пригороде.
- Надеюсь, тележка со сладостями в самом деле будет, - вяло проговорила наконец Роза, – Ужасно хочется шоколаду.
- А зубы? – Альбус шутливо оскалился. В семье все поддразнивали Розу тем, что у нее зубы заболят или отрастут, как клыки моржа. Кажется, шутка пошла с тех пор, когда у кузины молочные зубы стали меняться на постоянные, и тетя Гермиона обежала с ней всех магических и маггловских дантистов Лондона. С мамой Альбуса тетка тогда тоже говорила исключительно о дочкиных зубах – ну а Джеймс все слышал, конечно.
- Дурак! – Роза не обиделась, так, отмахнулась для порядка. В общем-то, все было хорошо: они едут с кузиной, вот-вот отведают сладостей из знаменитой тележки, о которой так любили вспоминать родители, и Джеймс, будем надеется, не захочет отделяться от приятелей и заглядывать к малявкам в купе. Все было хорошо.
- Роза, - Альбус слегка сглотнул. – Слушай, а если меня в самом деле… Если меня распределят на Слизерин…
- Очень может быть, - спокойно ответила кузина. У мальчишки сжалось сердце.
- Почему?!
- Ты похож на Салазара Слизерина. Посмотри, - она развернула к нему книгу, которую читала. На развороте была картинка с чьим-то портретом, но Альбус смотреть не хотел.
- Так вот, если… Если это случиться, ты ведь будешь со мной дружить, как раньше? Правда, ничего не изменится?
- Разве что-то должно меняться? А с кем мне тогда читать по ролям? С Джеймсом или с Хьюго?
Альбус рассмеялся.
- А вообще мне тоже не хочется на Гриффиндор, - мечтательно продолжала Роза. – Я читала обо всех факультетах, и мне понравился Рейвенкло, - она широко улыбнулась, заблестев зубками, белыми, но не очень ровными. – Здесь написано, что Ровена Рейвенкло любила Салазара.
- Сплетня, - фыркнул Альбус. – И как тетя Гермиона позволила тебе взять такую книжку?
- Её бабушка подарила.

***
Давно замечено: человек, живущий рядом с местом работы или учебы, опаздывает гораздо чаще. Тана Принц, памятуя об этом, начинала собираться в Хогвартс часа за два – и все равно находилась масса поводов отвлечься, так что замечательно, если она успевала вбежать в класс за минуту до звонка.
Больше нее опаздывает только Чарльз. Вот Невилл всегда приходит вовремя. Невилл вообще образец преподавателя, хоть равняйся.
Планировалось им с Северусом выйти за час, зайти в учительскую и посидеть там немного, потом добежать до коридора, которым первокурсников поведут к Большому залу, и там Северус пусть незаметно вольется в толпу. Но сначала Тана, переволновавшись, прожгла утюгом рубашку сына, потом разжевывала Алексу, что делать с курицей, которую у самой доварить времени не хватило – в общем, добегать пришлось не до коридора, а до самого Большого зала, в учительскую, естественно, не заглянув. Северус плюхнулся на одну из скамей и уставился в потолок, а Тана проскользнула на свое место за учительским столом, на ходу поприветствовав жестом учеников и поправляя разбившуюся прическу. Помахала Невиллу, раскланялась с профессором Спраут, заметила на плече Чарльза прореху. «Надо сказать потихоньку, чтобы зашил. Или опять зашить самой. Ах ты, горюшко».
- А где Уиннергейт? – шепнула она Невиллу.
- Первокурсников встречает, где еще. Надеюсь, на сей раз никто не упадет в воду со страху.
Тана поморщилась и поежилась: во время памятной битвы за Хогвартс именно в озере погибла её любимая подруга, Каролина Суоллоу. Упоминание о возможности утонуть подействовало неприятно. Невилл отвел глаза.
- Ханна велела тебе передать какой-то каталог, он в учительской лежит.
- После ужина заберу. Спасибо. Ой, смотри, первокурсники!
За плюгавеньким, белобрысым, подслеповатым человечком в тяжелых очках – Туллиусом Уиннергейтом, заместителям директора, деканом Слизерина – потянулась вереница маленьких фигурок в черных мантиях. Вереница черных, русых, рыжих, белокурых, каштановых макушек, запрокинутых лиц с удивленными глазищами и губами, что-то испуганно шепчущими. Глядя на первогодок, только переступивших порог Хогвартса, Тана иной раз утирала слезы, растроганная. А вот профессору Уиннергейту, кажется, и невдомек было, какие сокровища он доставляет в школу.
Дребезжащим голоском он объяснил детям, зачем и как проводится распределение, затем брезгливо, двумя пальцами взял шляпу, огласил первое имя из списка и принялся ждать. Шляпа после того, как во время битвы за Хогвартс её подожгли, больше не пела. Огонь способен выжечь ростки вдохновения? Будь жива бедняжка Кэрол, поразмыслила бы по этому поводу.
- Эспин, Флора Августа!
- Хаффлпафф!
Тана захлопала в ладоши, приветствуя первую из своих новых подопечных. Толстушка с длинной косой положительно ей понравилась.
- Билберри, Артур Стивен!
- Гриффиндор!
Вот и полку Невилла прибыло.
- Бласт, Люси Селестина!
- Рейвенкло!
Чарльз наконец поднял нечесаную голову, недоуменно разглядывая новую ученицу своего факультета.
Северус откуда-то из толпы взволнованно глядел на мать. Тана козырнула, подбодряя его. Он, отвечая, случайно задел локтем какого-то совсем оробевшего мальчугана с растерянными зелеными глазами.
- Кажется, твой сын распределится прямо перед сыном Гарри Поттера, - прошептал Невилл.
- Еще один? Их сколько всего?
- Двое, да дочка младшая, ей два года еще ждать. Ну, Альбус на старшего брата совсем не похож, славный мальчик, спокойный. Можешь не волноваться, он твоих задирать не будет.
- Спасибо, а то второго им такого не хватало…
По совести, любимейшей мишенью Джеймса Поттера были слизеринцы, но он и хаффлпаффцев не упускал случая высмеять. Правда, в его шутках не было той злости, что он проявлял к «факультету проигравших» - так Слизерин называли со времен окончания Второй магической войны – но Тана была бы очень признательна, если бы о существовании всех факультетов, кроме Гриффиндора, Джеймс попросту забыл. И ведь нельзя сказать, чтобы преподаватели боялись ставить мальчишку на место, однако наказания только сильнее его раззадоривали.
Распределение продолжалось.
- Малфой, Скорпиус!
Маленький блондинчик уверенно прошагал к табуретке и спустя мгновение был распределен на Слизерин. За ним последовала и попала на тот же факультете Амаранта Миллисент Нотт, девочка рослая, костистая, худая, с вытянутым лицом и грубыми черными волосами.
- Поттер, Альбус!
Это и вправду оказался испуганный зеленоглазый мальчик. Он подошел к табуретке, словно к эшафоту. Шляпа думала долго, дольше минуты, наверное, и наконец выкрикнула:
- Слизерин!
За гриффиндорским столом зашикали. Джеймс Поттер демонстративно и громко хлопнул себя ладонью по лбу. Мальчонка сжался, сполз с табуретки и очень медленно потащился к слизеринскому столу. Там ему, кажется, тоже не обрадовались.
- Принц, Северус! - проскрипел Уиннергейт.
Тана прижала ладонь к губам. Её мальчик – такой хрупкий, такой растерянный – поднялся на возвышение и неловко присел на табурет. Полминуты мать видела лишь каштановый затылок. «Рейвенкло!» - выкрикнула Шляпа, и Северус вскочил, резко обернулся к преподавательскому столу, блестя беспокойными черными глазами. Мать, смеясь и плача, жестом показала, чтобы он шел к столу своего факультета.
Чарльз вдруг заулыбался.
- Твой сын у меня, Тана? Ну, я присмотрю за ним.
- Буду благодарна, - как еще ответишь? Хотя кто за кем присмотрит, вопрос.
Последней из нынешних первогодок распределение прошла кудрявая рыжая девочка со слишком мечтательным лицом. Она попала на Рейвенкло, после чего Невилл прошептал Чарльзу, что тому следует хоть с этого года вернуться с небес на грешную землю. Столько учеников на орлином факультете давно не набиралось.

За столом Рейвенкло Розе, в общем, понравилось. Тут болтали гораздо меньше, чем за остальными, зато много смотрели друг на друга. Девочке нравилось изучать чужие лица.
Вот, например, мальчик, сидящий рядом, с именем, как миддлнейм у Альбуса. Такое чудное лицо, странное: как будто его соединили из пяти-шести, принадлежащим разным людям. В целом глаза не подходят рту и носу, брови – линии скул, и подбородок по сравнению со лбом маловат.
- Ты похож на монстра Франкенштейна, - любовно выдохнула она. Мальчик поперхнулся соком. (Что, в стаканах появился сок? Ах да, директриса закончила скучную речь, и наконец начался ужин).
- Есть такая маггловская книжка…
- Читал я, - огрызнулся парнишка.
- Тебя тоже как будто составили из разных людей. Но ты получился лучше.
- Спасибо, - пробурчал он, разрезая кусок на тарелке.
- И тебя зовут, почти как моего кузена. Вон он там, за столом Слизерина. А там, - Роза кивнула в сторону преподавательского стола, указывая на маленькую белокурую женщину, - твоя мама?
Мальчик смягчился.
- Да. Она преподает здесь маггловедение, и еще она декан у Хаффлпаффа. Хочешь, покажу, кто что ведет?
- Ага.
Вилка Северуса уперлась в сидящего с краю стола румяного толстяка, беспрестанно о чем-то вещавшего соседям.
- Это профессор Бейхемот. Преподает трансфигурацию. Веселый, животики с его шуток надорвешь.
- И в самом деле как бегемот.
- За ним мистер Саммерби, ведет полеты.
Юркий, гибкий человек с отменной реакцией успевал отодвигать от размаха рук своего соседа стаканы и тарелки.
- Профессор Синистра, ведет астрономию. Профессор Дезэссар, француз, говорит уморительно. Ведет чары.
Смешной человечек с козлиной бородкой, в пенсне, одетый с преувеличенной щеголеватостью, как раз потянулся налить соседке из кувшина, стоявшего рядом. Кувшин опрокинулся, и бедняга с самым несчастным видом рассыпался в извинениях.
- Он добряк, хотя и нервный. Они у нас вообще почти все добрые. Дальше…
- Я знаю. Профессор Лонгботтом, ведет травологию, декан Гриффиндора.
- Ага. Потом моя мама. А потом наш с тобой декан, профессор Саммерби, он ведет зелья. Только не путай с мистером Саммерби, а то разозлится. Они братья, но не ладят между собой.
- А у нас декан сердитый?
- Да что ты! Он с большими странностями, конечно, но мы же свои. Мы тут все со странностями. Про профессора Стеббль, нашу директрису, ты, думаю, уже читала. Рядом с ней сидит её зам. Декан Слизерина и самый отвратительный человек во всей школе. Профессор Уиннергейт. Преподает Защиту от темных искусств. Говорят, он из Дурмстранга, знает много опасных штук. Его все боятся.
Роза вгляделась в тщедушную фигурку Уиннергейта, встретила его взгляд, полный непреходящего омерзения, и лишь в этот момент остро пожалела, что кузен Альбус попал на Слизерин.

***
Какая невероятная удача! В прошлый раз я преждевременно торжествовал, когда сын Народного Героя пришел в школу - в его пустой голове не удалось за два года найти ничего стоящего, он оказался любимчиком матери, а не отца. Зато юный отщепенец - явно любимый сын Поттера, и тот имел неосторожность выболтать ему самые сокровенные тайны своей жизни...Глупец, неужели можно хоть одной живой душе поверять свои секреты?
Даже немного странно, что мне одному пришла гениальная в своей простоте идея: все эти большие шишки из министерства достаточно глупы, чтобы вести разговоры при своих любопытных детишках. И где же, как не здесь можно одним искусным взглядом в их юные глазки узнать буквально все о жизни их родителей.
Усатый кретин отчаянно борется с темными магами, - что ж, этот параноик сослужит мне куда больше, чем все остальные вместе взятые. Что бы я делал без его деятельной старательности отвратить людей от морали? Разве тряслись бы они так, боясь, что кто-то проведает об их жалких страстишках?
Между прочим, Сильвия, скорей всего, уже встретилась с этим магглом-журналистишкой. Если все прошло удачно, можно будет наконец кинуть камень в это унылое болото...

Глава 2. Измена

Сентябрьский вечер был темен, тих и свеж. Алекс Принц, почти прикончив заказанную на послезавтра статью и перекусив, вышел на прогулку. Он любил обогнуть окрестности, прислушаться к звукам ночного леса, посмотреть в бинокль (жена подарила на десятую годовщину свадьбы, линзы зачарованы так, что достигают силы телескопа) на Млечный Путь. Вон птица кричит утробно и надрывно, тоскуя, должно быть, что скоро придется подниматься на крыло, покидать места, к которым привыкла за лето. А как отчаянно горит звезда Сириус…
«Помогите!» - тонкий крик стрелой разбил деревенскую тишину. Алекс посветил фонарем: на другом конце тропинки, почти у опушки, возились несколько человек.
По работе ему приходилось бывать в самых разных местах, и чтобы чувствовать хоть относительную защищенность, он всегда носил с собой револьвер. Выхватив оружие, Алекс дважды выстрелил в воздух и бросился вперед.
Отнюдь не всех волшебников можно было напугать таким образом, но эта шайка, видно, состояла из трусов: они тут же пустились наутек, бросив жертву лежащей без чувств. Это оказалась девушка лет шестнадцати, невесомо-хрупкая, с точеными чертами лица. Длинные пепельные локоны расплескались по худеньким плечам, рассыпались сырой осенней земле.
Алекс аккуратно приподнял её, помассировал виски, слегка похлопал по щекам. Белокурая головка дрогнула, девушка широко раскрыла большие голубые глаза. Ни слова не говоря, он помог ей встать на ноги и довел до своего дома.
На ней была форма Хогвартса. Странно, что школьница оказалась в Хогсмиде в столь неурочный час, но всякое бывает. Возможно, бедняжке не хватило места в каретах, и она по глупости решила добраться пешком. В темноте ему не слишком хотелось тащиться в Хогвартс через поле, да и девушку было жаль: она еле на ногах держалась.
В доме Алекс затопил камин и усадил гостью поближе к огню, достал из аптечки два пузырька с зельями. Одно успокоительное, другим Тана смазывает сыну и мужу царапины и ссадины. У девушки на руке была кровь.
Он смазывал узкую бледную ладонь, а сам невольно любовался тоненькими пальцами и мотыльковой грацией, с которой незнакомка поправляла растрепавшиеся волосы.
- Мне холодно, - пожаловалась она, и Алекс замер от родниковых звуков её голоса. – Вы не могли быть дать мне теплого питья?
- Это нервное, - выдавил он. – Но сейчас будет готов кофе, а пока укутайтесь.
Взяв с кресла плед, Алекс укутал девушке плечи. Сердце что-то захлестнуло, когда почувствовал под руками эти плечики – не круглые и мягкие, как у Таны, а беззащитные, чуть угловатые, узенькие. Девушка склонила головку и положила руку на его спину, словно пытаясь прижаться, спрятаться, ища защиты.
Дальнейшее вспоминается очень смутно: жар и ощущение нежнейшей кожи под руками, и белизна, которая слепит, точно охапка белой сирени, и чувство, что ты вырвавшийся на свободу хищник.
…Утро встретило хмельной тяжестью в голове, удивлением при виде пустой второй половины кровати и острейшим стыдом – когда вспомнилось вчерашнее. Алекс не думал, что в состоянии изменить жене, в произошедшее не верилось.
Еще вчера, до проклятых вечерних часов, между ним и женой не было тайн. А сейчас хочется себе голову расшибить от одной мысли, что на выходные Тана и сын вернутся в дом, им придется смотреть в глаза, придется принимать её поцелуи и ласки, как будто он их по-прежнему достоин, слушать её доверчивую болтовню, хотя он предал её доверие хуже некуда.
На минуту захотелось собраться, дойти до Хогвартса и рассказать Тане все. Пусть принимает решение, ждать её неделю – все равно что неделю дожидаться казни. Поколебавшись, Алекс встряхнул головой. Вот он признается, и что же дальше? Она будет выбита из колеи, не сможет вести уроки, поползут слухи, а там и до публичного скандала недалеко. Он, предположим, заслужил позор, но чтобы тень его стыда упала на жену и сына…
Алекс загремел туркой, выливая не пригодившийся кофе. Надо же, даже имени у девушки не спросил. Захотел – и завалил, взял. Несовершеннолетнюю. Замечательно.
Мокрая турка плюхнулась на газету. В брызгах воды растворилось лицо министра магии Максимуса Кейджа – маленького, подтянутого, большеусого. Алекс сквозь зубы ругнулся. Как усложнил всем жизнь старый ханжа, ах, как усложнил…

...Максимус Кейдж пришел к власти почти четыре года назад. Выплыл он на всеобщем паническом страхе перед черной магией после процесса над «новыми Пожирателями», шумно освещенного прессой. Гарри Поттером тогда было разгромлено их логово в Лютном переулке. Лидер шайки возводил себя чуть не в новые Темные Лорды, и хотя по магической силе он лишь слегка превосходил среднего волшебника, страху на обывателей нагнал немало. В ходе же процесса выяснилось, что увлечение темной магией выросло на фоне общей неприязни к Слизерину в годы после победы над Волдемортом - многие увлекались ей из чувства протеста, кто-то был недоволен политикой министерства. Книги по темным искусствам имелись практически в свободном доступе - министр Шеклболт по совету Гарри Поттера, Рональда Уизли и Гермионы Грейнджер не пошел по пути радикального запрета, опасаясь впасть в крайности, в чистокровных семействах без стеснения вспоминали Волдеморта и ругали магглолюбивую власть на чем свет стоит. Все чаще становились случаи незаконного использования вещей магглов, а также нападения на магглов и магглорожденных. К сожалению, сочетание общей неприязни к "побежденным" и отсутствия строгого преследования практикующих темную магию, за исключением тех, кто непосредственно участвовал в организации Волдеморта и тех, кто прямо или косвенно оказывал им помощь или иначе сотрудничал, вызвало годы спустя ответную реакцию поколения, выросшего на Слизерине за последующие десять лет, возглавляемое теми представителями старой аристократии и чистокровных семей, кто уцелел и затаился.
Максимус Кейдж, став министром магии на фоне нескольких громких расследований и задержаний организаторов преступлений и терактов, покончил с безобразиями быстро и радикально. Провел ряд жестоких судебных процессов над темными магами, над взяточниками и над распространителями темномагической литературы. Внес поправки в уголовные законы: отныне само изучение Темных искусств или подстрекательство к оному каралось заключением в Азкабане. Обратил внимание на нравственность населения: учредил полицию нравов, следящую за высказываниями даже в кругу семьи о симпатиях к темной магии, ввел практику общественного осуждения за внебрачные связи и супружескую неверность. Обязал Хогвартс провести публичное сожжение книг из запретной секции и перевесить из кабинета директора портреты всех прежних директоров, подозреваемых в симпатиям к ТИ. Как Тана рассказывала – больно же саднит её имя! – о сожжении темномагических книг никто особо не жалел, но само зрелище неприятно подействовало. Бинс даже пробормотал что-то о возвращении средневековых порядков. Портреты директоров общими заклинаниями тоже перевесили, замучившись просить извинений. Чтобы им не было обидно, «сослали» полотна не в каморку завхоза, как было велено, а в учительскую.
Мнение магического сообщества разделилось - одни, более многочисленные поддерживали возвращение порядка, считая, что необходимые меры помогут предотвратить разгул преступности и не дать повториться истории Темного Лорда. Меньшинство недовольных состояло главным образом из консервативной и немногочисленной аристократии, традиционно считающей темные искусства предметом личного выбора волшебника, и крайних либералов, опасающихся то ли ожесточения недобитых темных магов и их мести (хотя те то ли были уничтожены, то ли ушли в глубокое подполье), то ли самим фактом введения ограничений в принципе, пусть даже на глубоко им самим неприятные темные искусства.
Впрочем, ни те, ни другие никакого серьезного влияния магическом сообществе не имели, и политика министра пользовалась неизменной поддержкой.
Возвращение морального ценза было встречено более неоднозначно, хотя многими признавалось, что негативное влияние вседозволенности является питательной средой в том числе и для увлечения темной магией - "в отсутствии строгих моральных ориентиров давать молодому поколению, сбитому с толку пропагандой вседозволенности, было бы неразумным предательским по отношению будущему нашей страны шагом". В свете последних выступлений министра многие ожидали введения в Хогвартсе "уроков нравственности, которые бы дали определенные и конкретные традиционные нравственные установки. Конструктивный подход, таким образом, позволит нам бороться с самой причиной возникновения темных магов, что избавило бы нас от тяжкой необходимости казнить наших пусть оступившихся, но братьев" - подчеркнул министр в одном из последних публичных выступлений.
Служивший в аврорате шурин рассказывал, что в полицию нравов набирают, как нарочно, самых плюгавых, жалких, несчастливых людишек, которые только и ждут, как бы отомстить другим, что те посмели быть счастливее их. Новый отдел вообще стал предметом анекдотов, но за этими анекдотами скрывались горечь от того, что государство норовит сорвать с жизни самые естественные покровы, и страха, что следующим окажешься ты.
Алекс, считавший себя либералом, возмущался причудами старого дурака, но никогда не думал, что всерьез может пострадать от новой системы. Но угроза нависла, и он растерялся, как не терялся лет с десяти.

***
Альбус проснулся, сильно ежась: согревающие заклинания, которые наложили вчера старосты, перестали действовать, воздух наполнился холодной влажностью, постель сделалась волглой. Мальчишка вскочил, нашарил тапочки, схватил одежду и выскользнул вон.
Сейчас можно спокойно, не испортив настроения созерцанием непроницаемых лиц товарищей по факультету, пройтись по Хогвартсу, полюбоваться статуями и гобеленами. Проходя через гостиную Слизерина, мальчик поморщился, вспоминая вчерашнее.
Шляпа долго бормотала про успех и величие, он ничего не успел возразить и… оказался в Слизерине. Сердце рухнуло, он не смел поднять головы, поглядеть на Розу, на стол Гриффиндора, откуда тотчас раздалось шиканье. Новые товарищи встретили ледяным молчанием. Лишь спустя пять минут одна из старших девочек, стриженая брюнетка с самоуверенной физиономией, церемонно кивнула ему. Белобрысый мальчик – на него дядя Рон науськивал Розу на платформе – рассматривал Альбуса с оценивающей усмешкой. Мальчик еще обратил внимание на двух взрослых девочек, очень похожих между собой – видимо, сестер. Даже ребенку бросалась в глаза их красота, но удивляло выражение лиц: смесь усталости, высокомерия и глубокой грусти. Также Альбусу показалось, что место рядом с ними пустует.
Вообще же слизеринцы оказались вовсе не такими, как он их представлял из рассказов взрослых. Никто из них не спешил морщиться и обмахиваться как бы от неприятного запаха, никто не шипел, оглядываясь по сторонам: «Грязнокровки!», никто не норовил сделать первому встречному пакость. Вокруг были за редким исключением простые, грубоватые лица с выражением полного равнодушия к происходящему.
После ужина та самая брюнетка, представившись как староста факультета Элоиза Суомп, отвела первокурсников в подземелья, в слизеринские комнаты. Альбус немало удивился и тому, что факультетское привидение Кровавый Барон не приветствовало новичков. Впрочем, кажется, гриффиндорского привидения тоже на месте не оказалось.
- Первокурсники, прошу внимания! – обратилась к ним Суомп, едва они оказались в гостиной. – Раз уж вы попали на этот факультет, отнеситесь к моим словам серьезно. Слизерин веками имел заслуженную репутацию оплота темной магии в Хогвартсе. Теперь, когда темная магия подвергается справедливому осуждению, педагоги Хогвартса ставят себе задачу воспитать новых слизеринцев, за которых не было бы стыдно, которые не запятнают себя ничем дурным. Ваша прямая обязанность – остерегаться всякого зла. Помните: отсюда отныне выпускаются честные люди.
После все разбрелись по спальням. С Альбусом поселили того белобрысого, с ухмылочкой, да щекастого увальня, прекратившего жевать только перед сном, да хрупкого мальчика с отливавшими рыжиной волосами. Последний постоянно шмыгал носом и плаксивым голосом жаловался сначала на холод, затем на неудобную постель – пока белобрысый довольно резко его не одернул.
И наступила первая ночь на новом месте. Альбусу было боязно, неуютно и горько, так что часа два он не мог уснуть. Да и проснулся раньше времени, надо полагать, от этого.

Глава 3. Сухарь и клоун.

Роза спешно подошла к нему, едва завидев на пороге Большого зала.
- Как дела? Как вечер прошел?
- Нормально, - дернул плечами Альбус. – Правда, в подземельях холодновато.
- У нас тоже свежо. Зато на двери висит ужасно забавный орел, а в гостиной стоит красивая статуя Ровены Рейвенкло. Совсем, как рассказывала тетя Луна. Кстати, вон там мой новый друг тебе машет
Альбус ответил на приветствие высокого черноглазого мальчика и тут же упал: его с силой дернули за запястье вниз, а потом отпихнули. То оказался Джеймс, входивший в Большой зал вместе с кузинами Доминик, Молли и Люси.
- Ты что творишь? – крикнул приятель Розы; сама она помогала Альбусу подняться.
- Перевоспитываю слизеринцев, малявка, - хмыкнув, ответил Джеймс. Люси захихикала; Молли позволила себе улыбнуться; Доминик одобрительно потрепала брата по плечу. Тот подбоченился и прибавил:
- А в наши семейные дела лезть не советую!
- А я тебе не советую грубить сыну преподавателя, - вставила Роза.
- Подумаешь – сын училки, - протянул Джеймс. – Вот знал бы он, чей я сын…
Черноглазый мальчик, сжимая палочку, двинулся на противника, у Розы глазки тоже заблестели недобрым огоньком, и если бы Люси и Молли не догадались увести Джеймса, первый учебный день точно начался бы с драки. Впрочем, он и так начинался скверно: приятель Розы, Северус, напомнил кузине и Альбусу, что у Слизерина и Рейвенкло совмещенное занятие по ЗОТИ, которое ведет противный профессор Уиннергейт.
…В кабинете ЗОТИ удивлял прежде всего огромный плакат, висевший напротив двери: рослый белокурый красавец в светлых одеждах придавил богатырской ногой связанного и скрученного уродца с перекошенным от злости лицом.
- Это что, иллюстрация к книгам Гилдероя Локхарта? – раздался чуть надменный голосок Альбусова белобрысого соседа по комнате.- Был, знаете ли, такой писака…
- Нет, мистер Малфой, - ответил ему куда гнусавый голос учителя (профессор притаился в темном углу, и ребята его не заметили, – Это аллегорическое изображение победы светлой магии над темной. Рассаживайтесь по местам, и проведем перекличку.
- Но сэр, урок еще не начался,- Роза не могла не вылезти вперед.
- Минус пять баллов с Рейвенкло. Если я отдаю приказ, это не обсуждается.
После переклички профессор с чувством высморкался, окинул класс с выражением мученика перед новыми пытками и затянул:
- На предмете "Защита от темных искусств" мы будем изучать способы распознавания и борьбы с различными проявлениями темной магии. Темная магия – часть магии, направленная на причинение лишений вплоть до смерти человеческому или иному живому существу.
Малфой поднял руку, острое личико сделалось чрезвычайно ехидным:
- Сэр, вы уверены в этом определении?
Преподаватель покривился с брезгливой усталостью:
- Малфой, на чужих ошибках вы учиться не способны. Что ж, учитесь на своих - минус десять баллов со Слизерина. И еще раз: не обсуждаются приказы преподавателя; не обсуждается текст учебника; не обсуждается программа, установленная министерством; не обсуждается политика министерства. Если вы решаетесь их обсуждать, вы смутьян, мистер Малфой, а таким не место в школе. Продолжим.
Далее спорить никто не отважился. Уиннергейт принялся надиктовывать определения, причем Альбус должен был сознаться, что формулировки оказались точны и просты, хотя иногда в них ощущалась ограниченность. В какой-то момент у профессора перехватило горло, он прервался, отдышался. Никто не пошевельнулся, и он, видимо довольный этим, пробормотал:
- До зимы я вам буду начитывать теорию, а потом перейдем к практике. Предмет-то практический, по сути дела. Н-да…
В общем-то при дневном свете Уиннергейт не выглядел таким уж старым: его только безобразило вечно сморщенное, злое выражение лица.
Следующий за ним по расписанию преподаватель трансфигурации, профессор Бейхемот, явился на урок в мантии, разрисованной танцующими розовыми поросятами, и сам розовый, круглый, свежий, веселый.
- Ну что ж, приступим! – он пошлепал огромными ладонями по крышке стола, – Только чур. Если потом вы станете незарегистрированными анимагами, разбираться самим! Меня к ответу не призывать!
- Кем станем? – спросила толстушка Флора Эспин (урок проходил в паре с хаффлпаффцами). Скорпиус Малфой фыркнул, и одна из девочек со Слизерина, золотоволосая куколка Патрисия Гэмп, тоже не смога сдержать усмешки.
- Какая прелестная наивность! – учитель расцвел новой улыбкой. – Анимагом, милая девочка. Это колдун, умеющий по своему желанию превращаться в животное. Трансфигурация вообще – наука о превращениях. Вот, к примеру… Кто пожертвует своим пером или пергаментом?
Флора, зачарованно глядя на учителя, протянула ему сверток – по-видимому, с сэндвичем. Вот тебе и плюсы жизни рядом с кухней: можешь заначивать провизию.
- Отлично! С чем сэндвич, душенька? С бэконом? Прелестно…
Заклинание, взмах палочкой – и на учительском столе завизжал от страха маленький розовый поросенок. Ученики согнулись пополам. Бейхемот широко улыбнулся.
- Не переживайте, Флора, через пять минут ваш сэндвич вернется в первозданное состояние. Хотя при таких имени и фамилии бы рекомендовал бы вам стать вегетарианкой.
- И при таких объемах, - нежно вздохнула Патрисия, и пошел хохот пуще прежнего. Только бедная Флора уже не смеялась, а обиженно хлопала ресницами. Впрочем, к ней вернулось прежняя зачарованность, едва учитель вместе с сэндвичем преподнес ей наколдованную ромашку.
- Понравилось на занятиях? – спросила Суомп первогодок, когда все собрались в Большом зале на обед.
- Очень, - просияла Патрисия и с проникновенной наивностью посмотрела на старосту снизу вверх. – Профессор Бейхемот такой милый… Вот профессор Уиннергейт, кажется, немного строг.
- Скорпиус убедился на собственном опыте, - съязвила до сих пор молчавшая Амаранта Нотт. – Из-за него наш факультет лишился десяти баллов.
Суомп нависла над Скорпиусом и тихо, раздельно спросила:
- Ты спорил с учителем? С нашим деканом?
Малфой пожал плечами:
- Я не виноват, что обладаю мышлением менее примитивным, чем у домовика, и умею задавать вопросы.
Лицо старосты налилось кровью, и Альбус невольно сжался, представив, какой будет крик, но белокурая старшекурсница, которой мальчик до сих пор не замечал (что при её красоте удивительно), видно, сжалилась и решила перевести разговор.
- Вы знаете, кстати, что наш декан и Бейхемот терпеть не могут друг друга? Так что, симпатизируя одному, мы копаем против другого.
- Сильвия, кто позволил тебе сплетничать? – Суомп всем корпусом повернулась к ней, но та невозмутимо продолжала:
- Бейхмот популярнее Уиннергейта, так что считал, будто должность заместителя у него в руках. Но ему не хватило министерской протекции.
- Заткнись уже и жри, голодранка! – Суомп плюхнулась на место. Белокурая Сильвия лишь повела плечом.

Следующим утром из-за меняющих направление лестниц Альбус опоздал на урок к профессору Дезэссару: когда он торопливо вбежал в класс, уже проводили перекличку.
- Молодой человек! – профессор всплеснул холеными ручками. – Молодой человек, honte à vous, стыд на вас… Мешаете вести урок! Неаккуратны! Какое неуважение к преподавателю! Садитесь, садитесь, я не хочу вас видеть и слышать!
Слушать его причитания было бы смешно, если бы не прозвенела в них нотка печального, за душу берущего одиночества. Альбусу стало даже стыдно, хотя в общем-то он не был виноват ни в чем – не нарочно же он лестницу заколдовал. Мальчик опустил глаза и постарался как можно незаметнее пробраться на место. Не тут-то было: парень с Гриффиндора (как нарочно, урок был совмещен с ними) подставил подножку, и Альбус во весь рост вытянулся на полу. Дезэссар страдальчески закатил глаза:
- Молодой человек! Зачем же быть фигляром! Сядьте уже! Пожалуйста, мсье, подвиньтесь, чтобы он мог пройти.
Меж тем профессор Дезэссар скоро взбодрился принялся вещать о том , что есть заклинания и как правильно их творить.
- Очень существенно, чтобы вы, друзья мои, правильно произносили заклинания и совершали точные движения. Ваши руки, они должны двигаться уверенно и плавно. Попробую показать пример. Дайте мне что-нибудь сломанное.
У Нотт живо нашелся сломанный карандаш. Профессор, положив его на учительский стол, направил палочку и воскликнул: «Репаро!» Увы, особенности произношения его подвели. Ударение слишком явно упало на последний слог. Его рука дернулась, как от тока, из палочки вылетел сноп искр, окативший карандаш и тут же спаливший.
- Ох, - профессор развел руками. – Карандаш на моей совести, мадемуазель, и я возмещу вам потерю.
- Ах, что вы, профессор! – вмешалась Патрисия. - Для вас нам ничего не жалко!

Урок зелий проходил на «слизеринской территории» - в подземельях. Какой-то из предшественников профессора Саммерби оставил там огромный запас ингредиентов и целую библиотеку подправленных рецептов, так что следующие преподаватели не сочли нужным переселяться.
Учитель опоздал на десять минут. Рейвенкловцы, в паре с которыми стоял урок, уже были предупреждены старшими товарищами и погрузились в задумчивость, которая, видимо, служила им отдыхом, а слизеринцы вообще не привыкли нарушать дисциплину. Итак, когда профессор Саммерби соизволил явиться, ученики смирнехонько его дожидались, листая учебники.
Высокий и сухощавый до тонкости, с мальчишески-мягким ртом, он мог бы казаться моложе своих лет, если бы не тяжелые морщины на лбу, седые клочья в спутанных курчавых волосах и взгляд потерявшейся собаки. Он заговорил ломким голосом, странно дергая плечами:
- Зелья… Я надеюсь, вы читали учебник, да? Вы поняли, что это? Для чего они нужны? – поломал пальцы, проигнорировал пару поднятых рук и продолжил. – Составы. Изготавливаются из компонентов, обладающих свойствами, необходимыми для достижения определенного эффекта. То есть, что мы должны сделать, когда готовим зелье?
Роза подняла руку:
- Мы должны взять ингредиенты…
- Не перебивайте меня! – взвизгнул Саммерби, ударив кулаком по столешнице. – Да, взять ингредиенты непременно в нужной пропорции, подготовить их должным образом и поставить на огонь… Все это на самом деле очень важно. Дети: правильно нарезать, соблюсти пропорцию, время – все до мельчайших, мельчайших деталей, да…
После того, как преподаватель закончил наконец свою речь, ставшую совсем заунывной и путаной, он записал на доске и прочитал вслух рецепт зелья для удаления фурункулов. Взяв ингредиенты, ученики взялись за ножи.
Дальше урок какое-то время проходил спокойно. Альбус пыхтел над своим отваром, украдкой косился в сторону Розы и Северуса, нависавших над котлами, и на аккуратно орудовавшего ножом Скорпиуса. Сидевшая рядом Патрисия жалобно всхлипывала: она моментально порезала пальчик, другой уколола об иглу дикобраза, и к тому же слизни ужасно воняли. Сам же профессор, сия за учительским столом, чистил какие-то корешки.
- Профессор Саммерби! – капризно протянул рыжеватый мальчик (Альбус уже знал, что звали привереду Бенедикт Берк). – Профессор Саммерби, мне достались гнилые слизни! Поглядите!
Не выпуская из рук корешка, учитель подошел к парте Берка. Взял в ладони слизней ,внимательно их рассмотрел – и совершенно не заметил, что упустил корешок в котел, уже стоявший на огне.
Зелье вспенилось, вскипело и махом выплеснулось. Берк вскочил на стул и заорал, будто его режут. Саммерби стоял, растерянно оглядываясь и морщась, в то время как кожа его покрывалась огромными алыми волдырями.
- Что за шум? – в класс просунулся профессор Лонгботтом (для Альбуса, конечно, дядя Невилл, но в школе все-таки профессор Лонгботтом). – Ага, понятно… Кто куда кинул иглы дикобраза?
- Да это, собственно, я… - развел руками Саммерби. – Что-то кинул вон к нему в котел и не заметил.
- Кроме профессора Саммерби, пострадавших нет? – бодро поинтересовался Невилл. – Ну, это хорошо. Профессор Саммерби, вы ступайте в Больничное крыло… Или нет, лучше в учительскую. А я посижу с детьми.
Прижимая ладони к щекам (фурункулы, видно, начинали болеть), учитель зельеварения удалился. А Невилл уселся за учительский стол, добродушно прищурился:
- Точно все целы! Ну, работайте дальше. Эх, ребята, это что. Вот, помню, я на своем первом уроке зелий запустил в котел иглы дикобраза… Не помню точно, в чем так была штука, но в общем не тогда, когда положено. И меня окатило тем, что вышло. Ох и накричал на меня покойный профессор Снейп! Я его после того урока так стал бояться, что, когда мы по ЗОТИ проходили боггарта, оказалось, что мой принимает вид Снейпа! Хотя немудрено. Он однажды грозился, если я ошибусь, отравить мою жабу. Была у меня жаба, Тревор, старенькая такая… Да, а однажды на зельях кому-то в котел запустили петарду. А мы варили раздувающее! Вообразите, что было. У одного нос вот такой, - Невилл широко развел руками и тут же изобразил, как человек сгибается под тяжестью носа-гиганта. – У другого рука с дубину…
Тем временем в учительской Тана смазывала лицо и руки Чарльза Саммерби целебным зельем. Тот сопел, но терпел молча. Зато не молчал костлявый человек с желчным лицом, изображенный на портрете, висевшем у окна – тот самый профессор Снейп, про которого рассказывал детям Невилл.
- Учитель сам у себя срывает урок, - ядовитым полушепотом разглагольствовал он. - Изумительно! Позор, прямой позор! Занимается на уроке посторонними делами. Оставляет детей… Кстати, с кем вы оставили детей?
- С Невиллом, - отмахнулся Чарльз. У Снейпа взлетели брови:
- Вы оставили Лонгботтома в классе зелий?!
- Полно, профессор, - миролюбиво ответила за Чарльза Тана. – Невилл уж лет двадцать, как ничего не взрывает.
- Именно потому, что он уже лет двадцать не приближается к классу зелий, - парировал Снейп. – Ну да, ровно двадцать один год, как его не взяли на Продвинутый курс зельеварения. Травмоопасность на уроках на некоторое время уменьшилась. Я-то надеялся, его никто не превзойдет. Можно ли было ожидать, что учитель…
- Зачем вас только вынесли из кабинета директора..., - вздохнул Чарльз.
- Видимо, чтобы я работал вашей совестью. Подозреваю, труд напрасный.

***
Появления жены и сына Алекс дожидаться не стал: оставил жене записку, что ему заказали срочный репортаж, и вместе с волшебником, собиравшимся по делам в Лондон, аппарировал. Добрался до «Дырявого котла» и снял номер. Ханна Лонгботтом, веселая пышнотелая блондинка, не удивилась: работа у Алекса бродячая, нервная, для цыганской души. Комнаты «Дырявого котла» давно стали ему вторым домом.
Он целыми днями слонялся по улицам Лондона, якобы собирал материал. Нет, и вправду присматривался привычным глазом, выцеплял оригинальное, запоминал, что-то набрасывал в блокноте. Но он топил и топил в пропитанном выхлопами воздухе, в пугающей суете толпы огромного города жгучую, как удара розгами, боль вины – а она всплывала, хлеща по сердцу. Он тосковал по жене и сыну, но каждый раз, когда вспоминал их лица, ему точно нож загоняли в сердце.
На третий день мнимой командировки, когда Алекс пришел с прогулки, Ханна сказала, что ему часа два назад оставили записку.
- Какой-то человек в плаще с капюшоном. Так озирался смешно. Уж не маггл ли?
«Маггл? Здесь? Может, отец магглорожденного ученика? Хочет на Хогвартс пожаловаться? Интересно». Чутье человека, много раз бывавшего в опасности, подсказало Алексу, что не так все просто, но азарт защекотал раньше, чем он даже прочел письмо. То оказалось совсем коротеньким: некто, не подписавшийся, назначал встречу в маггловском районе, в трех кварталах от Дырявого котла.
В установленный час Алекс явился, как и требовали в записке, на пустырь за одним кафе. Его поджидал низенький плотный пожилой человечек. Толстое красное лицо, тяжелые очки, зубы передние, как у бурундука. Стрый, плешивый, обтрепанный бурундук.
- Мистер Принц, я полагаю? – Бурундук полонился слегка. Алекс скопировал его движение. Помогает иногда расположить собеседника.
- Сразу к делу, да? Нам известно, что 1 сентября этого года вы изменили жене с несовершеннолетней. Имеются свидетельства, которые при желании можно проверить через Омут памяти.
«Омут памяти? Откуда тебе знать-то про него? Да и про измену… Не могло тебя быть в Хогсмиде, брат, уж извини. Ну конечно! Зрачки слегка расширенны, взгляд расфокусирован, выражение лица расслабленное. Империус или что-то вроде. Манок. Вопрос, кто подослал и что ему нужно».
- Если вы не согласитесь на наши условия, завтра о вашей измене узнают на работе и в полиции нравов. Ну и до жены дойдет, думаю.
«Вот она и расплата. Как скоро. Что ж, принять это? Принять?»
Алексу представилось, как его разбирают на собрании редакции. Как в полиции нравов вызывают на допрос и после в родном «Ежедневном пророке» публикуют объявление об общественном осуждении. Как приходится все же заглянуть в глаза Тане и Северусу – век прятаться не будешь. Он заслужил, надо отвечать за свои поступки, надо отвечать…
- А если вы согласитесь, никто ничего не узнает, да мало того, вы сможете получить приличную добавку к заработку.
«Тана не простит… Нет, конечно, не простит. Как такое простить. Ждала нищего сквиба, вышла за него, сына родила, столько лет вместе – и измена. Со школьницей. С её ученицей. Не простит. Уйдет. И сына заберет».
- Вам будут присылаться по адресу, который сами выберете, материалы, которые необходимо опубликовать на первой полосе полагаю, вам же удобнее, чтобы публиковались они под чужим именем. Цена каждой статьи – не меньше десяти галлеонов.
- Немало, - Алекс машинально сунул руки в карманы. Ужасно не хотелось развода с женой. Просто ужасно.
- Никакой огласки. И вы сто раз загладите вину перед женой. Скажите, разве вам не хотелось бы ходить с ней в лучшие театры? Дарить ей золото? Свозить её и сына в экзотические страны? Вы все это сможете на деньги, которые получите за честный труд. Да-да, честный. Вы будете разоблачать людские пороки, клеймить взяточников, мучителей, срывать с волков овечьи шкуры. Разве не о том вы мечтали всю жизнь?
- Стало быть, - раздельно проговорил Алекс, - чтобы спастись от позора, мне придется позорить других?
- Не позорить, мистер Принц. Разоблачать. Поверьте, грехи их куда более тяжки, чем случайная супружеская измена.
Тана пока не знает. Он пока может спокойно навестить её в Хогвартсе, обнять, потрепать сына по макушке. Он в выходные отправятся рыбачить. Все будет, как прежде…
- У вас есть блокнот? Я запишу адрес, туда присылайте совой.

Глава 4. Инцидент

Следующую неделю заполонили уроки, походы в библиотеку, где заправляла миссис Хьюдж – рослая женщина с топорным лицом и громовым голосом, аврор в отставке – опоздания на уроки из-за меняющих направление лестниц и стычки с гриффиндорцами: брат словно подговорил приятелей по факультету не давать Альбусу покоя. Правда, Роза и Северус вступались за него, но они же не всегда были рядом.
После того, как Доминик и Джеймс вылили с лестничного пролета на голову Альбусу два стакана окрашивающего зелья, в результате чего волосы мальчика из черных стали изумрудно-зелеными, Северус предложил пожаловаться учителям.
- Толку-то? – пожал плечами Альбус. – И вообще, это наше семейное дело.
- Но проучить Джеймса надо, - судя по выражению веснушчатого личика Розы, она уже строила в голове коварно-злодейские планы. – Краска твоя, кстати, часа два продержится, так что на уроки можешь не ходить. Слышала, противному кузену твоего дяди кто-то однажды поросячий хвостик наколдовал. Вот бы узнать, как это делается.
Однако не успела Роза найти информацию о способах выращивания хвостов на вражеских филейных частях, как отношения братьев вышли на качественно новый уровень.
Дело было в четверг. Альбус , набрав литературы по ЗОТИ (он хотел сделать доклад), тащился по коридору, когда заметил впереди, совсем близко, фигуру брата. Тот стоял к нему спиной, разглядывал девушек на галерее этажом выше, и Альбус не нашел ничего лучше, как шмыгнуть в ближайший класс.
Он не сразу понял, что ему открылось. На первой парте лежала младшая из красивых сестер-слизеринок, Паулина Мелифлуа; один из старшекурсников-гриффиндорцев держал её за вытянутые руки, а другой, староста Герберт Вэнс, навалился на бедняжку сверху и елозил руками по её телу, местами белевшему из-под расхристанной одежды, свирепо, как вампир, впивался ей в шею. Девушка отчаянно пыталась вывернуться; в момент появления Альбуса она как раз обернулась к двери, и он увидел её залитое слезами лицо. Показалось странным, что не слышно никаких звуков, но мальчик быстро сообразил: это результат заклинания.
Он не знал пока, чем можно отбросить Вэнса, и просто кинулся на него, врезался, замолотил кулаками всюду, где доставал. Герберт отпихнул его локтем, Альбус удержался на ногах и бросился бы вновь, но его перехватили поперек туловища и понесли. Парень, который до того удерживал Паулину, выволок мальчишку в коридор и швырнул прямиком в объятия старшего брата.
- Кто так на стреме стоит? Все на свете проморгал? Что ему теперь, память стирать?
- Не стоит, Дункан, - донеся из класса ровный голос Вэнса. – сейчас разберусь с этой шлюхой, и поговорим с малышом. Принеси-ка его сюда.
Джеймс и Дункан втащили Альбуса обратно в класс. Герберт за волосы приподнял Паулину и несколько раз с оттяжкой ударил её по лицу, затем отшвырнул прочь и бросил старшему из подручных: « Унеси эту падаль».
Дункан одной рукой взял Паулину за шиворот, другой за волосы и поволок за дверь. Альбус рванулся к ней, но Джеймс скрутил его и держал крепко. Герберт присел перед ними на корточки.
- Теперь змееныш, слушай внимательно. Насколько я знаю, твои бабка и тетка – магглорожденные. Так вот, будь воля таких, как эта сучка – они бы в лучшем случае побирались, а в худшем - гнили в Азкабане или разлагались в канаве. Её прабабка пропихивала закон, который разрешил бы охоту на магглов, как на зверей. Её отец организовал взрыв во «Флориш и Блоттс» - слыхал, сколько тогда погибло народу? Ты думаешь, мне так приятно иметь эту швабру? Да меня Плакса Миртл возбуждает больше. Но считаю долгом гриффиндорца восстановить справедливость и указать этой швали на её место. Понял меня? Хорошо понял?
«Если спорить – сотрут память, - испугался Альбус: ему доводилось слышать о заклятии Обливейт. – Значит, лучше промолчать». Он кивнул, испуганно глядя на большого мальчика.
- Отлично. Отпусти его, Джимми. Да не забудь вымыть руки, на них могла остаться слизь.

Альбус понуро шел по коридору. Горько было, стыдно, противно и страшно. Он частенько злился на брата, но ненависть почувствовал впервые. Он ненавидел Джеймса за то, что он участвовал в таком деле (инстинкт подсказывал, что он застал большее и худшее, чем обычные издевательства), за таких его друзей, за распухшее от слез лицо Паулины и за собственное унижение.
«Где-то она теперь? Плачет где-нибудь… Вряд ли пойдет в гостиную, там Суомп прицепится. Мама говорила, что девчонки часто ревут в туалете Плаксы Миртл».
…Паулина стояла над раковиной и умывалась. Движения будничные, словно просто испачкала лицо. Только по временам от горького вздоха поднимались худенькие плечи. Она услышала, как кто-то вошел, и отпрянула, сжав на груди разорванную блузку. Поняв, что это всего лишь первогодка, успокоилась немного, но все-таки зло бросила:
- Если ты не заметил, это женский туалет.
- Я знаю, что он не работает.
Она инстинктивно попятилась – так пятится недобитый гном у бабушки в саду. Приподняла палочку.
- Что тебе нужно?
- Не бойся меня. Я просто хочу помочь.
Разбитые губы болезненно покривились:
- Твой отец уже помог всем нам… - её лицо исказилось, из глаз вновь побежали слезы. – Это все из-за него! Все!
- Неправда, - Альбус раскраснелся. – Он не допустил бы такого, если бы знал. Хочешь, я напишу ему, и он разберется с этим Вэнсом?
Плечи девушки поникли. Она очень горько улыбнулась.
- Лучше спустись в нашу гостиную, позови Джорджиану, старшую мою сестру, знаешь? Только потихоньку, чтобы Суомп не заметила.
Вечером того дня после недолгих колебаний Альбус написал отцу письмо с подробным описанием произошедшего.

***
Гарри Джеймс Поттер проснулся немного раньше, чем обычно. У него был выходной, но в постели валяться не хотелось. Осторожно выскользнув из кровати, чтобы не разбудить жену, спустился в столовую, собираясь принять утренний душ, но его внимание привлек белый прямоугольник на столе - конверт с письмом из Хогвартса. Видно, Кикимер принес, да не решился будить хозяев. Кольнуло неприятное предчувствие. Быстро распечатав конверт, Гарри развернул письмо. Писал младший сын, Альбус Северус.
«Отец!
Я сознаю неэтичность моего поступка, и, не будь замешана в деле честь и безопасность женщины, я бы безусловно промолчал. Вынужден сообщить - вчера, возвращаясь вечером из библиотеки, я зашел в пустой кабинет, около которого стоял Джеймс. Он не заметил меня, и то, что я увидел, вызвало во мне бурю негодования - на одной из парт один старшекурсник-гриффиндорец держал девушку со Слизерина, Паулину Мелифлуа, а другой, староста Вэнс, наклонился над ней, трогал, делал ей больно, судя по тому, что она сильно плакала. Джеймс, видимо, охранял вход, чтобы им не помешали. Я попытался остановить их, но меня быстро скрутили, а Вэнс, избив Паулину, вытолкал ее прочь. Они сказали мне, что она заслужила это, потому что ее прабабка и отец вредили маглорожденным. Извини, что прибегаю к доносу, но мне страшно, что будет с девушкой.
Альбус Северус."
"Бред. Это невозможно". Гарри тряхнул головой. Да как же, невозможно. Побольше бы сына распускал – и не такое бы возможно стало.
Постепенно вместо растерянности пришла злость - хотелось ударить по столу кулаком так, чтобы тот треснул напополам. Горечь, чувство вины и негодования мешали думать. Наконец, не справившись с гневом, Гарри изо всех сил ударил кулаком в стену, дал себе пощечину и приказал успокоиться. Боль в щеке и на костяшках пальцев немного ослабила напряжение.
«Итак. Умываюсь. Иду в Хогвартс. Вызываю в кабинет директора Невилла (куда этот осел смотрел?!), потом этих...», - тут Гарри употребил пару выражений из специфического запаса, весьма обогатившегося за годы аврорской службы.
Гнев омывал сердце жаркими волнами. Гарри торопился. Едва вдев пиджак в один рукав, бросил в камин пригоршню летучего пороха, отрывисто приказав: "Хогвартс, кабинет директора!", и шагнул в зеленое пламя.
Профессор Спраут едва вернулась с завтрака. Заулыбавшись, попробовала было напоить Гарри чаем – как будто замглавы аврората каждое утро вваливается к ней в камин - но когда он тихо и зло потребовал вызвать в кабинет Невилла Лонгботтома, посерьезнела, подобралась и без вопросов выполнила.
Невилл, что Гарри вне себя, понял сразу.
- Что случилось? На Джеймса нажаловались?
- Вообще-то это я тебя должен расспрашивать, если что, - Поттер сунул приятелю письмо Альбуса. – Читай-читай.
С первых строк лицо Невилла вытянулось ,к концу же оно приобрело выражение, какое было у Лонгботтома в детстве, на зельеварении, когда он замечал приближавшегося к нему Снейпа – выражение покорности злой судьбе и осознания собственной полной никчемности. Прерывисто вздохнув, он отдал письмо Гарри.
- Где они?
- На уроки разбрелись.
- Всех сюда. Да, и Альбуса тоже приведи.
Прфессор Спраут мышкой проскользнула в директорские комнаты. Гари отыскал глазами портрет Дамблдора и почувствовал облегчение, увидев, что старый директор спит.
Наконец Невилл протиснулся в дверь (как же он располнел… Ханна старается).
- Привел. Кого пригласить первым?
- Вэнса.
Смазливого наглоглазого молокососа, представшего перед ним, Гарри раскусил сразу. Никакой выдержки и избыток трусости. Такие смелы разве перед первокурсниками, а швырни в него Экспеллиармусом – в ногах станет ползать.
- Хорошо вчера развлекся с Паулиной Мелифлуа?
Побледнел. Озирается. Думает ,как бы сбежать. Да сейчас уже отпустят, о чем с ним толковать.
Гарри сгреб паршивца за воротник и двинул по скуле. И еще, и еще – по зубам, по носу, опять по скуле, пока не выступила кровь. Парнишка подвывал сквозь зубы, всхлипывал. Наконец Гарри перехватил его за грудки и встряхнул.
- Вот что, мразь. Еще раз ты подойдешь к этой девке или к кому другому - пеняй на себя. Никто не посмотрит, что у тебя в родне кто-то там посмертно награжден. Загремишь в Азкабан, как миленький, а перед этим посидишь в аврорате, в изоляторе, и уж я тебе обеспечу подходящих соседей, понял?
Тряся челюстью, парень кивнул. Гарри за воротник дотащил его до дверей и вышвырнул.
Имя второго старшекурсника в письме указано не было, но Невилл сообразил, видно, кто это может быть. В комнату несмело вошел дюжий парень с низким лбом.
- Имя? - коротко спросил Гарри.
- Дункан Маклагген.
Две затрещины парень принял очень спокойно, только потер ушибленные места.
- Понял, за что?
- Понял, - и ушел. За ним Невилл втолкнул Джеймса.
Сын вскинул голову, губы сжаты. Подбоченился. Значит, не уверен в себе, хорохорится, но понимает, что нашкодил, и боится наказания. Глаза отцовы… Или Джинни… Нет, отцовы – отчаянные, ненасытные, глядящие только вперед. Отец и Сириус в гробу перевернулись бы (если бы еще Сириусу гроб), узнав, что их тезка вытворяет.
- Пап, что не так? Ал снова настучал?
- Называй как хочешь, но то, что ты сделал вчера, переходит все границы.
Задергался.
- Да чего? Чего я сделал-то? Ты Алу всегда веришь…
- В данном случае верю. Ты стоял на карауле, покуда девушку насиловали. Отвратительный поступок. Знаешь, я не для того тебя назвал святыми для меня именами, чтобы ты их позорил.
- Я ничего не сделал! – выкрикнул Джеймс с безнадежностью.
- Сделал, и ты это знаешь. Подойди ближе.
Хлопнула затрещина. Джеймс не вскрикнул, только втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
- Отлично. Теперь позови Альбуса.
Гарри понимал: младший сын, никогда прежде не бывавший в кабинете директора, совершенно растеряется, когда войдет. Ему нестерпимо хотелось подойти к появившемуся в дверях Альбусу, взять за руку, провести перед портретами – он помнил, что сегодня не должен выглядеть перед ним любящим отцом.
- Пап, ты звал меня? - спросил сын ровным, тихим голосом.
- Да, - Гарри мерил шагами кабинет, а сын стоял у дверей, легкий, как пушинка, но странно молчаливый, с непроницаемым, застывшим лицом - оно у Альбуса всегда делалось таким, когда он волновался или пугался чего-то, - и глаза, его ярко-зеленые глаза в такие моменты холодели и словно старались вглядеться в его как можно глубже - очевидно, старался понять, как на его слова реагируют взрослые.
– Я наказал Джеймса по твоей жалобе, но тебе стоит понять, насколько я не одобряю то, что ты сделал.
- Пап, я знаю. Я бы никогда…
- Тебе было с ними не справится. Это не значит, что надо привыкать доносить. Это значит, что нужно учиться защищать себя и других. Ты понял меня?
- Да, папа, - голос сына немного окреп. – А как бы ты поступил? Как бы ты защитил её? Ведь не прошел бы ты мимо?
- Я дрался бы до последнего. Ступай на уроки.
Альбус недолго смотрел ему в глаза, и Гарри поймал себя на мысли, что с трудом может себе представить, о чем тот думает. Неужели счел, что отец сказал неправду? Или решил, что это не для него? "Нет, это просто твое предубеждение из-за цвета его галстука, только и всего. Он твой сын, каким и был несколько дней тому назад!". Внезапно, Гарри осенила догадка - взгляд сына заставил его нервничать, потому что напомнил другой, почти забытый взгляд другого слизеринца, имя которого он носил. А возможно, что-то в нем было и от Дамблдора - кажется, директор похоже смотрел на него тогда, на втором курсе.
"Ты ничего не хочешь мне больше сказать, Гарри?". Да. Это был его взгляд, - взгляд человека, понимающего, что ты сказал не всю правду, но достаточно тактичного, чтобы не настаивать. Впрочем, Альбус скорее боялся его разозлить, чем расстроить.
Гарри подошел ближе и положил ладонь на плечо сыну.
- Понимаешь, сынок, ты верно поступил, что не прошел мимо. Но бесчестные методы, доносы - не тот метод, что приводит к хорошим последствиям. Ты можешь быть тысячу раз прав, но, обращаясь к начальству, к власти, ты отдаешь суд в руки тем, кто может карать по своему усмотрению, тем, кто не всегда разберется как следует. Я уже не говорю о том, что пойдя с доносом один раз, ты сделаешь себя обязанным делать это и впредь - доносчиков ненавидят, и без высоких покровителей им не выжить. А значит, ты будет вынужден доносить не только о злодеяниях, но и просто о чужих разговорах, тайнах. Ты меня понимаешь?
- Да, пап. Я вижу, ты прав, - кажется, он не врал - во всяком случае, настороженности во взгляде поубавилось. Однако было видно, что сын хочет что-то еще спросить. Гарри дернул подбородком снизу вверх.
- Спрашивай.
- Если я не могу никому донести, но их много и они старше, а я не знаю заклинаний, как же я могу помочь?
- Это просто, Альбус. Если ты слабее или в меньшинстве, ты мог бы просто поднять крик и начать звать на помощь - они бы убежали. Пойми, я не воспользуюсь этим во зло, я наказал злоумышленников. Но не всегда это буду я, понимаешь? Впрочем, директору Лонгботтому ты рассказать можешь, но помни - только если будет что-то вроде этого, когда страдают невинные и ты ничего не можешь сделать, хорошо?
- Я понял, пап, - Альбус неловко улыбнулся, услышав его ответ.
- Тогда ступай на уроки, тебе пора.

***
Спустился осенний вечер. Отужинав, ученики и учителя разбрелись по комнатам. И Чарльз Саммерби отправился к себе.
В комнатке его вечно гулял ветер, как ни просили Невилл и Тана, чтобы он заставил завхоза законопатить окно. На самом деле со сквозящими щелями даже лучше. Духота давит на виски. Пуховое одеяло Майкрофт недавно унес в комнатку своей любовницы, школьной медсестры Бесси Прин. Ничего, Чарльзу достаточно пледа. Еще есть стеллаж с книгами, стул и стол. Сегодня весь хлам убран еще с утра – ради этого стоит пропустить завтрак – стол чисто вымыт и накрыт отрезом черного крепа. Невилл разрешил срезать несколько гиацинтов в теплицах. И свечи хорошие, Тана покупала, а она умеет их выбирать.
Вазу одолжил у Дезэссара. Свечу поставил так, чтобы она не опаляла цветов ,но достаточно освещала фотографию Берилл. Дверь запер накрепко. Никто не потревожит сегодня.
Чарльзу хватало колеблющегося пламени свечи, чтобы согреться и сомлеть. Представилось ему, что не было этих пяти лет. Сидит он, проверяет работы учеников, и Берилл рядом, шустрит что-то по дому: маленькая, ладная, румяная, в каштановых кудряшках.
Что же она делала в тот день во «Флориш и Блоттс»? Вроде ему понадобился какой-то трактат, он хотел пойти сам, но простудился, и она не пустила. Он записал ей на бумажке автора, название, и она ушла. Через два часа он по радио услышал о взрыве и пожаре в Косом переулке. Спустя сутки стоял над куском обгорелого мяса, который опознал по родинкам на сохранившихся участках кожи.
Кажется, он не плакал, хотя Тана уговаривала проплакаться. Он не стал алкоголиком, хотя Невилл накачивал его огневиски. Ему не было стыдно, хотя он понимал, что на работе его, месяц пролежавшего в Мунго с каким-то нечитаемым диагнозом, оставили из жалости. Вообще все чувства затупились, мир стал фрагментарен, и лишь иногда удавалось несколько осколков собрать воедино.
Одни яркие, другие уже замутились. Вот ему в год, когда директорствовал профессор Снейп, за что-то назначили розги. За что - из памяти испарилось, зато засело накрепко ощущение нежных рук Берилл, когда она смазывает ему спину настойкой бадьяра. Битва – вроде они с братом остались. Берилл находит его среди раненых. Из дальнейшей жизни не сохранилось почти ничего, кроме тлеющего ощущения счастья. Вроде бы накануне гибели жена призналась, что ждет ребенка.
Невилл и Майкрофт притащили его на суд над Филиппом Мелифлуа и его сообщниками. Зачем – загадка. Чарльза не допрашивали как свидетеля, а на убийцу Берилл он не горел желанием смотреть. Приговорили к смертной казни – что ж, слава Мерлину.
Эти пять лет ему вовсе не больно. Просто очень неудобно жить в мире, рассыпавшемся на оcколки. И одиноко без Берилл. Прямо выть хочется

Глава 5. Громовещатель

Перед уходом Гарри не стал будить жену. Когда Джинни открыла глаза, то, не обнаружив мужа, весьма неприятно удивилась.
Конечно, такое бывало и раньше, но каждый раз обходился Гарри в скандал. Во время последнего, когда Джинни предложила выбрать, на ком он все же женат – на ней или на работе, ведь чаще всего его отлучки случались из-за неурочных вызовов – он бросил: «А и вправду пора подумать». У Джинни похолодело в животе: она поняла, что означают его слова. Она не первой молодости, красота скоро начнет увядать. Она надоела ему, и только дети удерживают рядом.
Век спортсменок недолог, а цена успеха проявляется годы спустя. У Джинни часто ноют суставы, а еще она стала полнеть, и ей, в отличие от Гермионы или Ханны, это совершенно не к лицу. Хорошо еще, работа довольно подвижная: часто хочется засесть на диване и пожирать шоколадные лягушки, наверстывая невзятое в детстве.
За приступами уныния и лени обычно следуют приступы злости. В такие дни Гарри куда-нибудь уходит, дети – если они дома – не вылезают из комнат, а Кикимер поплотнее прикрывает дверь в кухню. А Вальбурга Блэк – проклятый портрет так и не удалось содрать со стены – сладостно улыбается и пускается в воспоминания о кузине Лу – Лукреции Блэк, двоюродной бабушке Джинни, собственно говоря. С этой стервой у миссис Поттер, конечно, нет ничего общего, она ни в кого не швыряется горячими угольками и не лупит хлыстом домашних эльфов (хотя иногда руки чешутся). Джинни, когда у нее плохое настроение, просто ходит мрачная – ну, если никто не доведет до белого каления. Вот Гарри, кажется, опять решил попробовать.
Прежде всего, обнаружив отсутствие мужа, Джинни зовет Кикимера. Но тот не знает, куда ушел хозяин Гарри. За полночь сова принесла письмо, Кикимер положил на стол, проснулся – письма нет. Возможно, хозяин ушел из-за этого письма. Замечательно.
- Лили!
Дочь не приходит, и Джинни, пробежав по коридору, колотит в дверь её комнаты.
- Мисс Лили еще вчера уехала в гости к бабушке, - напоминает Кикимер.
К бабушке! Просто отлично. Посоветуемся со старшими. Посмотрим, что скажет мать о поведении зятя.
… У миссис Уизли словарный запас был обширен. Разумеется, они немедленно пришли к выводу, что Гарри завел любовницу и именно к ней рванул в такой спешке. Мать посоветовала в заключение непременно перебраться в «Нору», связаться с Перси и начать бракоразводный процесс.
Джинни призадумалась. На развод мать уже советовала ей подать раз десять. И раз сто просила передать Гарри через камин, что он лучший на свете муж, зять и отец. Как в конечном итоге мать воспримет развод – неизвестно, а ссориться с ней очень дорого для нервов.
Джинни яростно скомкала попавшуюся под руку салфетку, сожгла заклинанием. Долбанула кулаком по стене. Так обидно торчать одной в этом доме-склепе: детей рядом нет, муж почти бросил, на работе почти не нужна.
Час спустя, когда пепел от сожженных салфеток уже летал по комнате облачком, она услышала из передней нытье Кикимера. Как обычно, жалуется Гарри. Гарри? Все же вернулся? На всякий случай надо отложить палочку. Может, гены бабушки Лукреции не находят покоя, но раз от разу все сильнее хочется чем-нибудь покрепче проклясть мужа. Однажды Джинни не сдержалась и запустила в него Летучемышиным сглазом. Гари молча отогнал мышей и на два часа ушел из дому. Когда вернулся, тихо сказал: «Еще одна подобная выходка – и мы разводимся».
Когда он вошел, Джинни стояла спиной к двери, напряженная от злости.
- Хорошо развлекся?
- Перестань. Я в Хогвартсе был.
- В Хогвартсе? В такую рань? Да что там делать?
- Полюбуйся, - муж сунул ей в руки письмо. Мимоходом Джинни заметила, что костяшки пальцев у Гарри – в крови.
Ну конечно! На факультеты просто так не распределяют. Всего-то неделя прошла, а Альбус уже успел наябедничать на брата. Да еще в какой гадости обвиняет, прости Мерлин. И что самое обидное, Гарри наверняка поверил. Вечно он балует второго. Занимается только с ним, верит только ему, а Джеймса наказывает по первому писку этого нюни.
Дошло до того, что, когда Альбус угодил на Слизерин, Гарри вздумал поздравить его, словно бы тот выбрал достойную дорогу. Джинни предупредила, что сова принесет письмо только вместе с громовещателем от нее и бабушки. Сошлись на том, что Альбус не получит ничего. Но, похоже, Гарри продолжал слепо обожать младшего сына.
- И ты сразу поверил, да?
- Альбус никогда мне не врет.
- Слизеринец-то? И не врет? Где-то гиппогриф родил котенка.
Гари прошелся по комнате.
- Джинни, послушай, пора прекратить прятать голову в песок. Джеймс – разбалованный, испорченный ребенок…
- Что?!
- Разбалованный и испорченный. Лучше нам сейчас принять это и попробовать исправить его. Потом будет поздно. Имей в виду: от Азкабана я его, если что, отмазывать не собираюсь.
Джинни затрясло, она невольно потянулась к палочке.
- Вот как, да? Так ты любишь родного сына? Жаль, что я все же от тебя его родила, не было бы так обидно…
Гарри побелел, глаза помутились. Джинни отшатнулась. Он швырнул в стену пресс-папье и выбежал вон.

***
Настроение у Гермионы Уизли, сотрудника отдела магического правопорядка, было боевое, а потому приподнятое. Сегодня на заседании она часа два пререкалась с ограниченным занудой Саллисом, требующим провести принудительную перепись чистокровных волшебников. Собственно, чистокровных семейств осталось совсем немного: тех, которых не удалось уличить в связях с Волдемортом во Вторую магическую войну, позже либо были арестованы за акты терроризма , либо спешно заключили браки с полукровками или магглорожденными, а потому официально прежний статус утратили. Конечно, существовали определенные семьи, бывшие «на карандаше», за ними велось негласное наблюдение. Но предложенные Саллисом комиссии вроде тех, что проводила во Вторую магическую Долорес Амбридж, результатом которых вполне может быть изъятие палочки – это уж чересчур. Унизительно, с одной стороны, и провокационно, с другой.
Коллеги поддержали её, Саллис остался ни с чем. Кроме того, она поделилась первыми набросками проекта об обязательном денежном вознаграждении эльфов, прожиточном минимуме, нормах трудового дня, создании эльфийского профсоюза - хотя закон об обязательном освобождении домашних эльфов и был принят пять лет назад, положение большинства из них поменялось мало - без хозяев им было не на что жить. Закон получил разные отзывы, многие остались недовольны, протестовали, требовали ее отставки - это было уже привычно. Ничего, справимся - закон об отмене рабства вообще пришлось проводить чуть ли не с боем. К счастью, знакомые дали ей понять, что министр отреагировал на проект защиты прав эльфов благосклонно - а сегодня это фактически означает принятие закона. Конечно, всесилие министра попахивало диктаторскими полномочиями, но сначала надо было осуществить проект - а там придет пора и урезать полномочия власти. В общем, дела шли в нужную сторону,это, само собой, радовало, и тем не менее, запал спора еще не прошел, а домой следовало явиться в ровном расположении духа. И Гермиона долго бродила по лондонским улицам, весело и яростно стуча каблуками, зашла в маггловский супермаркет, ругнула сквозь зубы планировщиков, не пойми куда запихнувших овощной отдел, и только немного обессилев, аппарировала домой. У Рона выходной, догадался небось хоть разогреть вчерашнее жаркое, так что вряд ли они с Хьюго сидят голодные. А Роза, наверное, в Хогвартсе пишет эссе… Стало немного грустно. Очень пусто в доме без дочери.
Открыл ей Хьюго. Покосился на дверь гостиной, покраснел и прошептал: «Мам, там вот…. Папа и дядя Гарри… Пьяные».
Чудесно. В принципе, такое не в первый раз. Гермионе откровенно не нравится, что Гарри и особенно Рон приспособились топить стресс в огневиски или медовухе, но сейчас их ругать все равно бесполезно. Выволочку завтра получат, как проспятся. Сейчас в гостиную лучше вообще не заходить, а то Рон в нетрезвом состоянии очень уж любит лезть целоваться и усаживать жену на колени.
Гермиона поужинала вместе с сыном, проверила его тетрадки. Она учила своих детей не только писать и считать, но и пыталась преподавать основы маггловских естественных наук, приучить к чтению. Правда – и при мысли об этом Гермиона каждый раз душила пробуждавшееся разочарование – Роза оказалась куда способнее и любознательнее, чем брат. Хьюго больше нравилось что-то мастерить в сарае у дедушки Артура, а еще больше – валяться вместе с отцом на диване, лопать сэндвичи и слушать радио. Как ни пыталась она контролировать питание сына, все равно в этом месяце он поправился на полфунта.
Почитав Хьюго на ночь и убедившись, что он уснул, Гермиона через щелочку в двери заглянула в гостиную. Гарри и Рон, обнявшись, выводили рулады. Убедившись, что лежат они правильно и в случае чего не захлебнутся рвотой, Гермиона отправилась готовить обед на завтра.

Гарри потер невыносимо распухшую голову. Вздувшиеся вены больно били по вискам. Утренний свет резал глаза. У горла стояла тошнота.
Он приподнялся, потер лоб. Рядом со стоном ворочался Рон. Дверной скрип сжал уши.
- Проснулись? – ну почему, когда Гермиона злится, у нее такой отвратительный голос? Как пилой по стеклу, честное слово. – Марш к туалету, оба!
Спорить было бессмысленно, в подобном состоянии ни тот, ни другой простейшую Левиосу не выполнят. Так что друзья нехотя поднялись и побрели к месту экзекуции. Пять минут спустя на них поочередно было наложено столь жестокое протрезвляющее заклинание, что Гарри показалось, будто ему ободрало пищевод и есть он не сможет до вечера. Правда, Гермиона сразу дала обоим обезболивающего зелья. Несчастной голове стало полегче.
- А теперь кто-нибудь мне объяснит, по какому случаю вы вчера устроили попойку?
- Э-э… Видишь ли… - Гарри схватился за виски. Слова куда-то уплывали.
- Гарри с Джинни что-то поругались, ну вот он ко мне и пришел, - перехватил инициативу Рон. – Мы выпили – просто, чтобы расслабиться…
- Понятно, - прервала Гермиона и добавила куда мягче. – А теперь оба укладывайтесь.
А дальше был чай с несколькими каплями антипохмельного, компресс со льдом на лоб и несколько часов тишины. Потом соскучившийся Хьюго все-таки утянул отца на чердак, к недоразобранному будильнику. Слово за слово, Гермиона выудила у Гарри рассказ о вчерашней ссоре и обо всем, что ей предшествовало.
- Что ты больше любишь Альбуса, заметно, - констатировала она. – Как и то, что Джинни больше любит Джеймса.
- Прекрасно, но что с этим делать? Ты видишь, до чего они докатились?
- Вижу. Но это не то, что называется "докатились". Они пока делают ошибки. Они дети, подростки, и ошибки неизбежны. А ты, как отец, должен принимать их и помогать исправиться.
- Да, ты права. Ну, я стараюсь. Надо и с Джеймсом получше поговорить будет, - Гарри прикрыл веки, – с Джинни-то как быть?
Гермиона лукаво улыбнулась.
- Предоставь мне. Уговорю.

***
Хотя Невилл постарался, чтобы устроенные Вэнсу, Маклаггену и Джеймсу Поттеру разборки прошли незамеченными, к ужину – спасибо разговорчивым портретам и привидениям - о них знал весь Хогвартс. Гриффиндорцев побаивались, поэтому вслух насмехаться не смели, язвили по себя, сплетничали потихоньку. Тем более, об истинной причине никто не догадывался.
- Что это Джеймс с синяком ходит? – спросила Роза Альбуса на следующий день, перед завтраком. – Говорят, дядя Гарри вчера утром в школу приходил, не знаешь, почему?
Альбус повертел головой, слегка покраснев. Вмешивать кузину в разную дрянь не хотелось, а уж признаваться ,что донес на брата – тем более. В сущности, он сто раз успел пожалеть, и если бы не вспоминалось ему постоянно зареванное лицо Паулины и все пакости, которые устраивал Джеймс с начала учебного года – пошел бы извиняться.
Он договорился с Розой и Северусом, что после завтрака пойдет с ними обследовать окрестности Хогвартса – на том и разошлись. Но не успел Альбус сесть за стол слизеринцев и приняться за яичницу – в окно влетела сова. Он похолодел, узнав в ней родительского Шустрика. На секунду понадеялся, что письмо прислали Джеймсу – но нет, Шустрик спланировал прямиком к нему, бросил в руки красный конверт, схватил вафлю и улетел.
- Громовещатель? – Амаранта Нотт от любопытства привстала. – Поттер получил громовещатель!
- Правда? – удивилась Суомп. – Что ж, открывай, нечего ждать взрыва.
Патрисия склонила головку, скрывая предвкушающую улыбку. Берк откровенно ухмылялся. Малфой смотрел ожидающе. Дрожащими пальцами Альбус вскрыл конверт.
В следующую секунду страшный грохот потряс стены зала. Кто-то из девочек взвизгнул учителя повскакивали с мест. Голос матери, во много раз усиленный, кипящий гневом, обрушился с силой Ниагарского водопада:
- Альбус Северус Поттер! Я не ожидала от тебя такого отвратительного поступка! Предавать родного брата! Доносить! Ты ведешь себя подло и бесчестно! Жалить исподтишка, как змея! Какая низость! Я не хочу иметь такого сына! У тебя нет сердца, не т совести, нет родственных чувств! Ты позоришь нашу семью! Не смей писать нам до Рождества, на каждое письмо будешь получать в ответ громовещатель! Маленький негодяй!
Письмо вспыхнуло и рассыпалось в пепел. В зале дружно выдохнули. Гриффиндорцы захихикали, Джеймс заулыбался, Доминик хлопнула его по плечу. Хаффлпаффцы еще пару минут не притрагивались ни к чему на столе. Рейвенкловцы – и те выглядели крайне удивленными.
- Ч-что это? – дрожащим голосом спросил Северус.
- Это тетя Джинни, - вздохнула Роза, вся пунцовая.
Учителя, хоть громовещателей на своем веку повидали достаточно, также были ошарашены. Директор Спраут схватилась за сердце, Чарльз машинально опустил вилку с куском яичницы в стакан Уиннергейта – того перекосило от омерзения. Дезэссар, покуда по залу гремел голос, беспомощно озирался и твердил:
- Que c'est? Alarme? Что это есть? Тревога? Нам следует бежать? Собирать детей?
- Нет, - мрачно ответила Тана (лицо её пошло пятнами), – это просто невоспитанность некоторых родителей. Жаль, что нельзя взять эту гадость и выкинуть её.
Невилл, уткнувшись в тарелку, очень быстро ел.
Похоже, единственным из учителей, кого произошедшее позабавило, был Бейхемот. Утробно рассмеявшись, он склонился к Майкрофту Саммерби и прошептал:
- Какая горячая женщина! Не завидую её мужу! Хотя, наоборот – очень завидую! Представляете, что она в спальне вытворяет с таким-то темпераментом, а?
За слизеринским столом студенты довольно быстро успокоились и вернулись к трапезе. Изредка кто-то бросал на пострадавшего злорадные взгляды. Патрисия и Берк словно по шоколадному пирожному съели. Альбус сидел бордовый со стыда и отчаянно кусал губы, чтобы не расплакаться. Но помогло ненадолго: пара минут – и слезы закапали на тарелку.
И тогда Паулина, до сих пор сидевшая, застыв, с прямой спиной и жестким взглядом, встала и не спеша подошла к мальчику. Альбус старательно отворачивался – она, мягко положив руки на плечи, заставила его обернуться. Посмотрела в мокрые глаза, поцеловала в лоб.
- Ты мой маленький рыцарь. Благодарю тебя.

Глава 6. Неудобные вопросы

Скорпиус Малфой присматривался к профессору Принц. Невысокая полноватая женщина, волосы собраны в пучок. Взгляд не хищный, скорее наоборот. Было интересно - каким же будет урок? В животе закололо знакомое ощущение - готовность спорить. Скорпиус приготовился слушать.
- Итак, магглы, то есть люди, которые отличаются от нас, волшебников, тем, что лишены магической силы. Первое, что следует усвоить: этим они не хуже и не лучше нас. это не более, чем одно из физических различий, точно такое же, как наличие или отсутствие музыкального слуха (Патрисия, пожалуйста, не вертитесь). Но только оно, в отличие от того же самого слуха или цвета волос, влияет на способность... подчинить себе жизнь и облегчить её. То есть если нам, чтобы взять предмет в руки, достаточно произнести заклинание, то магглам приходится вставать и идти. Хорошо, если в соседнюю комнату, а если в другой город, на другой конец земного шара? И так во всем. В общем, им сложнее, чем нам, и потому они стали придумывать новые способы сделать свою жизнь более удобной. Отсюда вышли их культура и образ жизни, значительно отличающиеся от наших. Физически они относительно слабы, и поэтому научились обращать в помощь себе силы природы. Они исследовали природу и открывали в ней множество полезного: огонь, силы тяготения, магнитные волны, электричество - использовали все это, в основном ради средств передвижения и средств связи, донесения сведений. Они также исследовали полезные свойства растений и использовали это, чтобы излечивать недуги. Ради того же они исследовали человеческий организм…
Скорпиусу Малфою весь урок хотелось задавать язвительные вопросы - уж очень умильно рассказывала профессор Принц о магглах. Сразу чувствовалась фальшивая нотка официальной позиции, различать которую Скорпиус уже научился дома, читая "Ежедневный Пророк". Приглядевшись, Скорпиус подумал, что преподавательница, кажется, и сама верит в то, что говорит. Нелепость. Как взрослая женщина, бывшая свидетельницей войны, видевшая всю лживость людей, готовность предавать, всю низменность их убогих устремлений, может пускать перед ними розовые слюни о гениальных магглах, героически преодолевающих непокорную стихию, доходя в своих восторгах чуть ли не до признания их превосходства? Какой, однако, панегирик! Или она никогда не брала в руки учебника истории, чтобы прочитать о том, какой в буквальном смысле помойкой был даже Лондон каких-то триста лет назад? Или она никогда не слышала о пуританах, о железнобоких, об огораживании, о разврате Генриха Восьмого и о тупом, ежедневном зверстве в городах и деревнях? Или у нее так плохо со статистикой, что для нее существуют только ученые, поэты и музыканты, которых рождалось-то десяток-другой в столетие, а о миллионах человекоподобных зверей, живущих в грязи и разврате, она просто не хочет знать?
В лекции постоянно слышится - они приспособили, они покорили, они изобрели. Можно подумать, они не плевали в тех, кто что-то изобретал, не открещивались от тех, кому хватило ума, чтобы придумать что-то новое, что они не безграмотны и ограничены в массе своей, не ищут вечно вождей и пророков, не бегут от свободы?
Может, взрослые умеют какими-то заклинаниями вырезать из головы то, что не укладывается в их представления и оставлять только умиротворяющие примеры, укладывающиеся в их представления?
Нестерпимо хотелось поднять руку и загнать преподавательницу в угол жесткими, насмешливыми вопросами. Но Скорпиус успел понять - стоит ему не удержаться и начать умничать, как подхалимы вроде Патриции или Бенедикта наперегонки побегут жаловаться декану, и тогда проблем не миновать.
Выдохнув, профессор Принц взглянула на часы:
- Замечательно. Управились за десять минут до звонка. Можем просто поболтать. Кто и о чем хотел бы спросить?
Скорпиус не упустил возможности - рука взлетела через полсекунды после реплики преподавательницы:
- Скажите, профессор, а почему Темный Лорд ненавидел магглов? Если они так талантливы и умны, как вы говорите, зачем ему было их уничтожать? Или он просто был сумасшедшим с рождения и никаких причин не имел?
Преподавательница по-птичьи склонила голову набок. Призадумалась.
- В истории взаимоотношений магов и магглов много очень тяжелых времен. Статут секретности был принят - и до сих пор не отменен - не просто так. Мы с вами будем обсуждать все это позднее, надеюсь, успеем за пять лет. Поговорим и про инквизицию, и про войну и Гриндевальдом... Хотя вам это, в принципе, и на истории магии должны объяснить. Возможно, Волдеморт по-своему воспринимал наши отношения с магглами.
Скорпиус принял как можно более учтивый вид и мягким голосом возразил:
- Но профессор! Я же вовсе не спрашивал в общем. Не про инквизицию, и не про статут секретности. Мне лишь хотелось бы узнать, почему именно Волдеморт хотел уничтожить магглов?
- Да, извините, я не очень правильно поняла ваш вопрос. Может быть, ответ кроется в его биографии. К стыду своему, я не могу вам её изложить, потому что не знаю. Сразу после войны было не до того, чтобы узнавать больше о человеке, который разрушил многое, что было тебе дорого. А потом... - она задумалась, повертела кончик шали. - Потом стало проблематично узнать.
- Значит... - задумчиво продолжил за нее Скорпиус, - министерству невыгодно, чтобы мы знали его биографию? Уж не потому ли...
- Скорпиус, давайте договорим после занятия.
Малфой, помедлив, кивнул, но Альбус Поттер вдруг поднял руку и добавил:
- Мне отец рассказывал, что Волдеморт вырос в приюте, где с ним ужасно обращались...
- В приюте? - немного деланно удивилась преподавательница. - Альбус, замечательно! Десять баллов Слизерину. Да, дети, мне кажется, вам можно уже собираться, а то до теплиц еще идти и идти. У вас ведь дальше травология? Ступайте пока на урок, я вас отпускаю. Скорпиус, задержитесь немного.
У нее был усталый и огорченный вид. Сейчас начнет распекать.
- Скорпиус, вы ведь сами все понимаете, да? Есть вопросы, которые нельзя задавать при всех. Я бы с удовольствием ответила вам, если бы знала о Волдеморте чуть больше. Но вы могли бы спросить наедине. А теперь у вас будут неприятности.
- То есть мы, по сути, живем так же, как при нем же? Только раньше нельзя было хорошо говорить о магглах, а теперь нельзя говорить плохо и задавать неудобные вопросы?
- Не совсем, Скорпиус. Хотите, я вам расскажу, как жилось в школе при Волдеморте? Если, конечно, вам не рассказывали дома?
- Мне рассказывали, каково это, когда Волдеморт живет у тебя дома, - ухмыльнулся Скорпиус. -Поверьте, мой отец хорошо его знал и никого на свете не боялся сильнее.
- Да, я вам поверю. Помню и вашего отца, и вашу мать. Скорпиус, вы ведь о Волдеморте знаете намного больше, чем я - зачем спрашивали? Хотели смутить, сорвать урок, не так ли?
- Мне не нравится, когда кто-то старается исказить истину, в любую сторону. То, что раньше ошибались на один лад, не значит, что мы непременно должны бросаться в другую крайность... Так мне говорила мать, во всяком случае...
- Ваша мать абсолютно права. Но те, у кого есть власть, думают иначе. Поэтому я могу вас попросить больше не нарываться на неприятности? Ведь вы же понимаете, всегда найдется тот, кто захочет выслужиться перед заместителем директора. Вам так нужно наказание? И еще. Если лично я признаю за магглами большие достоинства - это не значит, что я не вижу их недостатков. Просто во вводную лекцию все не впихнешь. Вы меня понимаете?
- Понимаю, профессор. Но, мне иногда кажется, что у кого-то, если им не сказать и про недостатки, может сложиться впечатление, что их нет... А потом - расставаться с иллюзиями?
- Мы будем говорить про недостатки. Не сразу, но будем. Мы постараемся пройти маггловскую историю, хотя бы вкратце, а там факты скажут яснее слов. И маггловскую литературу... Диккенса того же. Ох, ну все, Скорпиус, перемена заканчивается, а вам еще в теплицы бежать. Если не затруднит, передайте привет вашей матери.
- Конечно, профессор.
Когда Скорпиус вышел, оказалось, что у стены стоит Альбус Поттер.
- Ты еще не ушел.
- Как видишь, нет. Она что, ругала тебя?
- Не совсем, скорее предупреждала, что за нами следят. Боюсь, на чистку котлов я уже наговорил.
- Ты думаешь, она нажалуется Уиннергейту?
- О, она-то как раз нет, она даже знакома с моей матерью. А вот Пэт с Берком – наверняка.
- Пэт с Берком? Я бы скорее подумал на Нотт. А вообще, что ты такого сказал?
- Я усомнился в истинности слов министерства, а хуже этого ты преступления не найдешь. Идем в теплицы?
Парни торопились, прыгали через две ступеньки – и, как назло, лестница сменила направление.
- Все равно опоздаем, - Альбус махнул рукой. – Может, лучше и не приходить? Скажем, что нас профессор Принц задержала.
- Ты так легко нарушаешь правила? – Скорпиус прищурился. – А и в самом деле, у меня нет настроения копаться в земле. Пойдем лучше к озеру.
Во дворе и на дорожке были лужи от утреннего дождя. Пошли по траве – в ботинках стало мокро. В 11 лет это пустяки.
- Не ожидал встретить понимание, тем более от тебя. Благодарю, что не делаешь вид, что увидел гадюку. Знаешь, отец и дед рассказывали мне о Волдеморте. Они и сами знали очень немного, но это мало похоже на то, что есть в наших учебниках. Конечно, они были его сторонниками, и возможно им не во всем можно верить. Но какой им смысл выгораживать его после того, как он исчез навсегда?
- Не знаю... – Альбус потер макушку. - Если они были искренне ему преданны? Про человека, который был дорог, после его смерти не станешь говорить плохо.
- Дорог? Они боялись его как огня и по их словам, большего облегчения, чем когда твой отец отправил его в небытие, никогда не испытывали. Он действительно был страшным - при нем никто не осмеливался заговорить.
- А правда, у него было лицо змеи? Правда, он держал огромного питона?
- Питон был, и он отнюдь не только держал его, но и использовал для разведки и убийств... Действительно, было много того, во что так просто и не поверишь. Дед говорил, правда, что был не только страх. Что еще Волдеморт говорил о великих свершениях, о справедливости и дружбе. Хотя наши учебники считают что он родился и жил с одной лишь мыслью – убивать магглов и грязнокровок. Вот ты веришь в такое?
- Чтобы человек родился и сразу захотел убивать? Бред. Ну а на самом-то деле, были среди... ну, таких, как твой отец и дед, справедливость и дружба?
- Дружба? Когда Волдеморт исчез в первый раз, почти все от него тут же отреклись, и мой дед - одним из первых. А еще один вообще предал и назвал имена всех членов нашего кружка. Хотя были и те, кто не устрашился Азкабана - а ведь его в ту пору сторожили дементоры. Лестрейнджи, Долохов, некоторые другие... Они, кажется, остались ему верны. А кто-то просто не смог отвертеться.
У озера оба плюхнулись на траву, вытянули ноги.
- А чем на самом деле занимался их круг?
- Про это известно меньше всего. Формальной целью было достижение властью и изгнание маглорожденных, но как говорил мой дед в последние годы, у них было чувство, что Волдеморт не относился к этому так, будто это было главной его целью. Он скорее всего не доверял им, так что наша единственная зацепка, - это девиз, придуманный Волдемортом: "Последний же враг истребится - смерть".
У Альбуса округлились глаза.
- Это их девиз? Но это же написано на надгробии моих дедушки с бабушки! Ну, тех, которых убил Волдеморт!
- Серьезно? Но они же были его врагами? Не может же быть такого, что они тайно служили ему, а он их убил...ой. Извини, меня, кажется, занесло в полете мыслей.
Поттер улыбнулся.
- Тайно служили? Нет... Они ненавидели темную магию. Говорят, бабушка из-за этого бросила то ли своего кузена, то ли друга... Отказалась с ним общаться, потому что он хотел пойти за Волдемортом. Нет, она точно не могла!
- Тогда может, это не он придумал эту фразу? Но если так, то поему он взял ее, и чего хотел добиться? - Скорпиус посмотрел на рябящую воду. - Слушай, а тебе ведь интересно о нем узнать? Я никому не скажу, мне меньше всех с руки проговариваться, что у нас в семье осталось кое-что...
- Конечно, интересно, - Альбус кинул в воду корешок, – знаешь, отец мне тоже кое-что рассказывал, и мне показалось, будто он жалеет своего врага. Казалось бы, за что? Как будто тот зря погубил жизнь.
Над озером очертили мертвую петлю две фигуры на метлах тренировки по квиддичу.
- Ишь ты, летуны, - фыркнул Скорпиус. – Вот они действительно губят жизнь впустую. Бросать все силы и здоровье на то, что удерживать брыкающуюся палку и ловить эти идиотские мячи?
Мальчишки прыснули, вспомнив недавний урок полетов. Скорпиус благодаря тренировкам с семи лет держался на метле прилично, Альбус летал, как птичка – у него это наследственное. Вот рыжая Альбусова кузина метлу оседлала отнюдь не сразу, а её дружок – сын прекраснодушной миссис Принц – и вовсе рухнул, получив древком по лбу.
… Относительно наказания Скорпиус угадал: вечером Уиннергейт действительно назначил ему за крамольные вопросы и прогул две недели чистки котлов. Насчет личности доносчика, правда, оказался прав Альбус : выдала их Амаранта Нотт. О чем они не подумали, это о том, что Поттер за распространение информации, запрещенной министерством, и за прогул также будет наказан.

***
С утра Скорпиуса и Альбуса несколько удивило оживление, царившее за всеми столами. Ученики сгрудились кучками. Наперебой выхватывали друг у друга газеты и что-то читали, иногда довольно громко обсуждая:
- Ничего себе! Хорошо же он нажился!
- Его сын выпустился в прошлом году, помнишь?
- А дочь учится в Шармбатоне.
- А что теперь? Его в отставку отправят?
- ПО какому поводу такое веселье? - лениво спросил Скорпиус, усаживаясь.
- Еще не знаешь? – удивился красивый темноволосый семикурсник. – Джорджи, передай ему газету. Пора начинать интересоваться общественной жизнью.
На первой странице «Ежедневного пророка» сегодня была колдография жилистого человека лет 60, с умным и очень тяжелым взглядом – Ромуальда Фергюссона, судьи Визенгамота, на счету которого – не один громкий процесс. Сперва показалось, что статья поздравительная: сегодня Фергюссон отмечал день рождения, и заголовок гласил: «Счастья, Ромуальд!»
Скорпиус и Альбус, свесившийся из-за его плеча, принялись читать.
«Достойный член магического сообщества, Ромуальд Фергюссон, сегодня празднует день рождения. Так уж совпало, что именно сегодня на свободу выходит человек, восемь лет назад отправленный Фергюссоном за решетку. Человек, невиновность которого установлена судьями, вторично пересматривавшими дело об изготовлении и распространении особо опасных темномагических артефактов. Примечательно, что фактически виновным в том же преступлении признан казненный пять лет назад Филипп Мелифлуа. Но эти пять лет невиновный человек просидел в камере Азкабана ни за что. Судебная ошибка? Амнезия?
Я встретился с Мартином Дэвисом за два дня до его освобождения. Он пока не может поверить, что мучениям конец. Он не знает, куда ему идти: жена продала их дом в Хогсмиде и уехала с другим вскоре после того, как Мартин был осужден. Жизнь этого человека разрушена.
М.Д.: «Я знаю, что выгляжу в глазах многих трусом, который сам виноват в своих несчастьях. Ведь я признал выдвинутые против меня обвинения. Косвенно поэтому не был арестован Мелифлуа, и поэтому не удалось избежать множества жертв… Но если бы вы знали, что я вынес…»
- Вы имеете в виду, что к вам применялись пытки?
М.Д.: «Да, жестокие пытки. Круциатус в основном, но и маггловские методы шли в ход. Я просто сломался».
Кому и зачем понадобилось выбивать показания из простого хозяина паба, дела которого шли не слишком хорошо?
Как нам стало известно, месяц спустя после процесса над Дэвисом на имя несовершеннолетней дочери Фергюссона в Гринготсе был открыт счет № 123-74/22, на который сразу же перевели сумму в 1000 галлеонов. Удалось установить лицо, осуществившее перевод: подручная Мелифлуа Панси Паркинсон, в настоящее время отбывающая наказание в Азкабане. Простое совпадение?
Далее переводы были осуществлены 12 июня 2012 года, когда был вынесен приговор Артуру Кларку по обвинению в убийстве с применением темной магии (умер в тюрьме, впоследствии выяснилось, что преступление совершила Флора Кэрроу, в настоящее время находящаяся в розыске), 21 октября 2014 года (осуждена Алиса Смит за убийство на бытовой почве; её кузен, Захария Смит, получил значительное наследство), 7 мая 2015 года (отпущен на свободу за недоказанностью Маркус Флинт, обвиняемый в убийстве на почве ненависти к магглам).
Почему-то никто никогда не интересовался, откуда у Ромуальда Фергюссона, сына чиновника-полукровки, загородный дом, не уступающий иным мэнорам. На какие деньги он обучает дочь в платном коллеже при Шарбатоне. Почему его жена содержит целый штат: горничная, кухарка, компаньонка, гадалка, учитель пения для сына, который давно уже вырос!
На подготовку нынешнего семейного праздника Фергюссонами было потрачено 2000 галлеонов. Без особого ущерба для кармана. Что можно сказать? Счастья, Ромуальд!
Питер Джайент».
- Какой-то новый корреспондент, - разглагольствовала Суомп. – Раньше его не было.
- И сразу на первой полосе, - протянул Скорпиус. – Этому Фергюссону наверняка конец, но почему малоизвестный журналист сразу публикуется на первой полосе?

***
«Парадоксально, не правда ли? Чем больше власти стараются закрутить гайки и навести порядок, тем быстрее приближается анархия. Разве хоть один революционер или либеральный журналист сделал столько для любой революции, сколько делает сама власть? Почему же эти ревнители порядка такие идиоты? Когда террорист убил полицейского или губернатора, общество ужасается, особенно если пострадали люди. Но стоит запретить какую-то газету и заставить всех и каждого выворачивать карманы на каждом углу - и к террористам тут же появляется сочувствие. Кажется, Волдеморт понимал это, почему и провоцировал министерство на все более и более жесткие шаги, и в конце концов, его приход уже не вызвал никакого удивления - что изменилось для людей? Но Темный Лорд был, возможно, выдающимся ученым, быть может даже гениальным, но вот политиком он никогда не был, не был настоящим стратегом. Глупо, когда твои враги имеют перед собой твой образ, против которого они могут объединиться. Потому ты и проиграл, Том Риддл. Потому выиграю я. Знает ли кто-то, кто я? Знает ли вообще, что меня нужно искать? Впрочем, теперь, когда игра началась, я полагаю, даже аврорам хватит ума догадаться, что когда одним разоблачением дело не ограничится, то кого-то нужно искать. Глупцы, им до меня не добраться, ведь они будут с энтузиазмом ловить друг друга. Как и министерские, которые конечно склонны подозревать своих личных недоброжелателей в скандалах с разоблачениями. Но больше всего надежд внушает господин министр - если я в нем не ошибся, он будет действовать именно так, как мне нужно. Не правда ли, господа, сложно играть против того, о чьем существовании не подозреваешь?
Увы, при всей изощренности моих планов мне не удалось избавиться от одного недостатка, к счастью мелкого - мне скучно. Не понимаю моих коллег - ну как они могут из года в год повторять те же самые слова? Хотя, я тоже как-то привык, но меня держит только мысль о будущем. А теперь, по счастью, появился и повод для веселья - мало того, что дети Народного Героя терпеть друг друга не могут (дайте срок, мистер Поттер, и это станет началом вашего конца!), так еще вся школа теперь жужжит - громовещатель! Семья разделилась! Шокирующий эпизод! Скандал! Какими же нужно быть баранами, чтобы, позволяя одним почти все и объявляя других детьми врагов народа, искренне удивляться, что победители бьют и насилуют побежденных? Мы, видите ли, возмущены вопиющим случаем! Между прочим, чтобы ни говорить о моих методах, я определенно не допущу такой глупости. Нет, они словно делают все так, чтобы посильно облегчить мне путь...Что ж, пускай. В конце концов, революционер должен использовать все, особенно то, что само идет в руки.
И как же забыть о моем главном объекте внимания? Интересно, милый мальчик, названный в честь двух директоров этой школы, сам еще не понял, что влюбился? Люди, конечно глупы, но дети - особенно. А я меж тем все чаще по утрам имею счастье лицезреть смутный образ дочери врага народа в мыслях сына Народного Героя. Какой мезальянс, какой скандал! Да, господа, скандал - это моя профессия, будьте уверены!»
Яндекс.Директ

Глава 7. В учительской

В учительской Тану ожидало письмо: Алекс на выходные наконец приедет в Хогсмид, его командировка окончена. Слава небесам, а то вызвали на целых две недели, Алекс извелся, да и она соскучилась безумно. Надо в субботу уйти пораньше. Алекс будет около полудня – успеть бы сготовить обед. И удочки достать. Он хочет, чтобы они в выходные пошли на Лесную речку втроем, рыбачить. Можно будет отдохнуть от буйных гриффиндорцев и от слизеринцев с их язвительными вопросами.
Ох, слизеринцы! Сколько хлопот с ними было сначала. Сколько раз они её доводили до слез. Особенно в первые годы. Что им какая-то девочка на четыре года старше! Один засыпал её вопросами, другой подхватывал, третий просто сыпал ругательствами. И хорошо, если урок не спарен с Гриффиндором: эти запросто хватались за палочку при любом удобном случае, а то и вовсе устраивали драку. Ужасное было время, но все же те дети почему-то больше располагали к себе. В них жило нечто искреннее и истовое: слизеринцы отчаянно цеплялись за старое, не веря, что мир изменился, а гриффиндорцы воевали за правду. Сейчас, увы, приходят ученики новой формации: гриффиндорцы, упоенные вседозволенностью «факультета победителей», в наглую пользующиеся полученными благами, и слизеринцы, полностью законопослушные, бесстыдно приспосабливающиеся к любому веянию. Есть, правда, иные. Тем они интереснее, что они редки.
Вот Скорпиус Малфой, сынок Астории. Лицом вылитый отец, но характером… Сложно пока сказать, ясно одно: Астория приложила руку к воспитанию. Умен, начитан, остер. Горячий правдоруб, как все дети с неравнодушным сердцем. А сам, небось, считает себя очень-очень хитрым. Хотя и хитрым быть научится со временем.
Жаль Асторию… Тана вспоминала два года после победы. Слизерин тогда поредел: некоторые из учеников вместе с родителями срочно покинули страну, другие ушли из школы в знак протеста. Те же, кто остался, полной ложкой хлебнули травли. Они не были безответны, яростно оборонялись и еще сильнее замкнулись, почти никто их них теперь не общался со студентами других факультетов. Тем более значимо было, что Астория не прерывала общения с Таной. Нечасто, но они останавливались все-таки, чтобы поговорить.
Астория хорошела с каждым днем, и с каждым днем глубже было уныние в её глазах. Лишь теперь Тана поняла, что на самом деле Драко Малфой сердца мисс Гринграсс вовсе не затронул, что ей неприятно и боязно идти за него, но выхода, видимо, нет. Общение родителей, сговор - что-то в этом роде. Перед выпускным у них был особенно странный и грустный разговор. Тана ходила уже с серебряным колечком: на пасхальных каникулах они с Алексом обручились.
- Вы счастливы, мисс Грин?
- Да, мисс Гринграсс, я счастлива.
- Завидую вам, мисс Грин. Вы сами определяете свою судьбу.
На выпускном Астория плакала. Станцевала тур вальса с каким-то из однокурсников, потом спешно отошла взять шампанского, и две слезинки блеснули на щеках. Потом о ней ничего не было слышно. Не переписывались: разный круг все-таки.
Очевидно, сын стал для несчастной отдушинкой.
Или Альбус Поттер. За него боязно. Очень восприимчивый и эмоциональный мальчик, но при этом слишком скрытный - привык скрывать свои чувства. Очень любознательный, искренний. Его душа – тончайший шелк, и как же легко порвать такую душу, истереть, превратить в дерюжку. А его совсем не берегут. От сцены с громовещателем до сих пор стыдно, да и старший брат, по рассказам Северуса, обижает походя. Кажется, мальчик способен на слизеринские шаги – может быть, это станет ему защитой. Но как легко упустить такого ребенка.
Будь их деканом старик Слагхорн, волноваться бы стоило меньше – но тот семь лет, как на пенсии. Маггловская болезнь одолела, диабет – слишком почтенный профессор любил сладкое. А Уиннергейту до студентов, в общем-то, нет никакого дела.
...Уиннергейт, спору нет, предмет знает хорошо и вообще человек талантливый, но только не по педагогической части. Будь он маггловским политиком, попал бы, пожалуй, в учебник истории. В школе же он занимался тем, что едва ли приносит пользу детям: устранял людей, которые мешают его власти, и приводил лояльных либо равнодушных.
Он появился в школе буквально через год после победы: министерство магии выделило специалиста. Поговаривали, что он вообще не англичанин, что окончил Дурмстранг и в звании, собственно говоря, не ЗОТИ, а самих темных искусств весьма преуспел. О нем рассказывали ужасы, а он оказался человеком, на первый взгляд почти лишенным характерности. Нельзя сказать, как он относится к людям и любит ли свой предмет. Нельзя сказать, чем он увлекается и есть ли у него семья. Обычный, ровный, корректный, никакой. Его долго не брали в расчет – пока вскоре после ухода Слагхорна он не устранил чрезвычайно ловко Макгонагалл.
Получилось это вот как: Уиннергейт, уже тогда ставший заместителем директора, упорно ставил слизеринцев в пару с гриффиндорцами почти ко всем учителям, в результате чего редко после какого урока никто не оказывался в больничном крыле. Родители писали жалобы в попечительский совет, совет распекал несчастную директрису ,которая выносила это со всей шотландской стойкостью, но переубедить заместителя не могла. Порывалась даже уволить, но пришло письмо из министерства, где прямо говорилось ,что в таком случае уволят и её. Однажды, на уроке профессора Флитвика, случилось и вовсе массовое побоище, в результате чего маленький старичок был ранен. Макгонагалл, вызвав к себе Уиннергейта, ругалась с ним целый час. Он вышел из кабинета непривычно раскрасневшийся, а директриса немного погодя вызвала к себе мадам Помфри. Та диагностировала предынфарктное состояние и вызвала подмогу из Мунго. После консилиума Макгонагалл в приказном порядке велели оставить работу. Ей не становилось лучше, и пришлось согласиться. Тогда же ушел и профессор Флитвик: здоровье его после ранения не восстановилось. Вместо него где-то откопали эмигранта-вдовца Дезэссара. Директором сделали профессора Спраут, а травологию вести пригласили Невилла.
И в то самое время в лице Уиннергейта стало сильнее проступать брезгливое выражение. От коллег он отстранился, развел доносы, слежку. Перечить гриффиндорцам стало самым страшным грехом, а травить слизеринцев – чуть не благодеянием.
Все новые появлялись в школе лица. Пришли братья Саммерби – собственно. Тана их еще по учебе знала, но никак не ожидала, что они вернуться. Майкрофт, её однокурсник, взял полеты и тренировки по квиддичу, а Чарльз зелья – и первые два года говорили, что так предмету еще не везло: первый раз преподает человек одновременно фанатично увлеченный предметом, бескорыстный и доброжелательный. Чарльз был перспективный ученый и счастливый семьянин. Невеста, а потом жена его работала тут же, в библиотеке, вместо покойной мадам Пинс. Такая милая, живая, вязать любила. Бедняжка Берилл…
И гуляка Майкрофт встретил свою любовь, хотя, признаться, выбор его мало кто одобрил. Нет, поначалу Бесси Прин, смешливая юная смуглянка, понравилась всем. Но потом в учительской узнали, что Майкрофт без ведома брата взял заначку, на которую Чарльз планировал купить себе новую зимнюю мантию – а вместо этого Бесси получила серьги. И про то, как Бесси, случайно увидев фотографию Берилл, при Чарльзе назвала её дурнушкой. И про пресловутое пуховое одеяло. И ведь не от Чарльза узнали – он бы жаловаться не стал – а от самой мисс Прин: она хвасталась, как ей предан любовник.
…- Тана, не хочешь прогуляться? День расчудеснейший!
И откуда у Невилла столько сил? По крайней мере до обеда на свежем воздухе – и еще окрестности шагами обмеряет. Впрочем, последние дни он какой-то подозрительно веселый. Но погода и вправду прекрасная: все в легкой, призрачной еще позолоте – деревья, трава, облака. Дует спокойный, немного прохладный ветер. Хорошо.
У недавно посаженной кленовой аллейки Тана подобрала несколько листьев, уже опавших.
- Надо будет первокурсников сводить на экскурсию. На кладбище героев. Сговоримся с Чарли, ты не против? Да и слизеринцы, кто захочет…
- Все захотят, - произносит Невилл неожиданно резко.
- Тем лучше, - Тана пожимает плечами. – Вон скамейка хорошая, давай сядем. С утра оба на ногах.
Сидят. Невилл клонится вперед, руки в замок. Что же он заговорить не решается?
- Все в порядке? У Ханны, у девочек ?
- Естественно, - все так же резко. – Должно же хоть у кого-то быть все в порядке. Иначе у нас не школа, а странноприимный дом. Всех бедолаг принимаем. Дезэссара приютили, Чарли держим, хотя он вот-вот разнесет замок на своих уроках…
- А Уиннергейт – великий благодетель! – удалось усмехнуться. – Дело-то ведь не в Чарли, Невилл, и не в Дезэссаре.
- Сама ты знаешь, в чем дело. Все на твоих глазах происходило. Ну, практически.
- Да. Это на глазах у всей школы происходит не один год. И толку ругать себя, что раньше не вмешались?
Паулина Мелифлуа. Стыд и живой упрек всему коллективу Хогвартса. Живое свидетельство трусости и предвзятости. Собственно, и жизнь её сестры не дает преподавателям права гордиться собой, но сестру по крайней мере не насилуют в стенах школы безнаказанно. Хотя, если вспомнить, какой ценой Джорджиана добилась некоторой безопасности – хочется уволиться.
Сестры Мелифлуа ничем, кроме яркой красоты и некоторой состоятельности, не выделялись на фоне других слизеринок, пока их отец не был арестован по обвинению в многочисленных преступлениях, в том числе – в организации взрыва и пожара во «Флориш и Блоттс». День публикации новости о его задержании стал днем, когда девочки превратились в дочерей врага народа, в отродий темного мага. А уж после вынесения приговора – смертная казнь и конфискация нажитого имущества – они оказались полностью беззащитны. Осложнялось тем, что все учителя видели, в кого трагедия во «Флориш и Блоттс» превратила одного из их коллег.
Конечно, сами учителя не опускались до прямой травли. Но так просто – не замечать, как над девочками издеваются одноклассники. Оставлять без внимания, что чей-то зажравшийся сын или племянник провожает одну из сестер сальным взглядом, лапает, прижимает к стене. Так просто – не объяснить, хотя видишь, что ребенок не понимает, а потом отчитать за ошибки; поставить «Удовлетворительно» там, где можно бы и «Выше ожидаемого»… Невилл и Тана еще могут утешать себя тем, что не придирались к девочкам по учебе и заступались, если видели откровенные издевательства. Но не более, один взгляд на измененное болезнью лицо Чарльза – и пытаться дальше помочь сестрам Мелифлуа пропадала всякая охота.
Джорджиана, говорят, сейчас состоит на содержании у богатого вдовца, отца её однокурсника. А Паулину недавно пытались изнасиловать, и единственный, кто вступился – первокурсник Альбус Поттер. Но за свое благородство он поплатился позором.
- Как я мог так распустить своих учеников, как?
- Ты же не вездесущ, ты не можешь каждую секунду глаз с них не спускать. Да инее ты один должен следить за ними. У них есть родители, к примеру, старшие товарищи… Представление, что гриффиндорцам все можно, сформировал не ты, сам знаешь. Чего стоит время, когда Бейхемот был у них деканом.
- Да. И чего стоит Уиннергейт, - Невилл потер лицо ладонями.
- На него легко перекладывать вину и оставаться чистенькими. Но мы с тобой тоже свиньи порядочные.
- Спасибо за утешение.
- Просто хватит себя жалеть. Хватит прятаться в угол. Ты виноват, да, но и не ты один. Посмотри на ситуацию трезво и скажи, как можно её исправить.
- Уже никак. Парни развращены. Девочка травмирована. Альбус получил первый урок лицемерия.
- Да. Но, с другой стороны, Вэнс на какое-то время напуган – тут Гарри за тебя постарался, так? Не упусти момент, когда опять осмелеет. К другим будь повнимательней. Подождут твои теплицы. За Альбусом надо присматривать, направлять его. А девочка… Веры у нее не осталось, но возможно, удастся дать ей надежду.
- Надежду на что?
- На будущее. Послушай…

***
Вечером в слизеринской гостиной шестикурсница Сильвия Селвин болтала ножками на поручне кресла, где сидел красивый брюнет, слегка обнимая её за талию. Практически все, кто был в гостиной, слушали её необычайно внимательно.
- Она сказала ему про надежду на будущее, а потом они зашептались тихо-тихо. Так трогательно! Нет, разве они не подходят друг другу?
- Вот уж никогда бы на нее не подумала, - Суомп одновременно хмурилась и скалилась. – Вообще, Сильвия, ты бы трепалась поменьше, а?
- Элли, но ведь так интересно! – Патрисия умильно сложила ручки. – Учителя, и вдруг – любовь!
Берк прыснул:
- Они оба страшные!
- Подобное тянется к подобному, - Сильвия пожала плечами.
- А она ведь замужем, да? – жадно спросила Нотт.
- Да, и он женат.
- А её муж вызовет на дуэль профессора Лонгботтома? – опять Патрисия.
- Сомневаюсь. Он сквиб. Будет безропотным рогоносцем.

***
Из-за угла Тана некоторое время рассматривала девушку. Волосы цвета спелой ржи – если их распустить, укрыли бы спину тяжелой шалью. Очень белая, алебастровая кожа. Яркие темно-синие глаза. Тонкая точеная фигура, в которой ощущается сломленность; лицо трагической актрисы.
- Вы не видели моих первокурсников?
- В библиотеку проходили двое, - голос глуховатый, как у Кэрол был когда-то.
Ладно, к драклу предлоги.
- Паулина, я бы хотела с вами поговорить. Мы, все учителя, безобразно вели себя по отношению к вам и просим нас извинить.
Лицо скучающее.
- Извиню, а дальше что?
В самом деле, что? Для чего этот разговор? Камень с души снять или помочь девочке?
- Кем вы собираетесь стать?
В глазах вызов. Попытается шокировать
- Служащей борделя в Лютном.
- Да? Ваше право, но их век весьма недолог. Не хотите подумать ни о чем более длительном?
- К примеру, о том, чтобы найти мужа ,а потом ему изменять?
- Зачем же изменять?
- А зачем вы изменяете мужу с профессором Лонгботтомом?
Вот так клюква. Что ж, издержки профессии. Не могут школьники без сплетен. Пять лет назад, когда Чарльз жил без жены первый год и ему приходилось совсем трудно, Тану «уложили» в постель к нему.
- Я люблю профессора Лонгботтома, но не изменяю мужу с ним. Я люблю его как друга. И профессора Саммерби тоже. И некоторых учеников.
- Рада за вас.
- Спасибо. Если все-таки надумаете получить профессию, вам помогут с обучением.
- Благодарю, - спокойно уходит.
Не получилось, что вполне естественно.. будем пробовать снова и снова, пока не достучимся.

***
Дом встретил стылым воздухом, нанесенным осенними ветрами, и одиночеством. Дома вообще быстро приходят в запустение, но здесь его следы было легко убрать. Несколько взмахов палочкой, свежие наволочки и шторы, камин затопить, разогреть плиту – и жизнь вернулась.
Северус, похоже, не очень доволен двухдневной разлукой с Розой Уизли, но рад, что увидит отца, и с нетерпением ждет обещанной рыбалки. Договорился с матерью, что улов обязательно сфотографирует и покажет подружке.
Сын во дворе заготавливал приманку, а Тана на кухне заканчивала возиться с индейкой, когда из форточки услышала: «Папка!» Спешно взмахнув палочкой, оставила птицу стыть, сорвала передник и бросилась к входу.
Алекс стоял в дверях, гладя по голове сына. Небритый, куртка запыленная, взгляд утомленный и почему-то виноватый. Не решилась кидаться с ласками. Подошла, коснулась плеч, поцеловала в щеку.
- Куда тебя гоняли?
- По всей Англии, - он поцеловал ей запястье. – Я тебе браслет привез. Посмотри, в сумке в моей.
- Спасибо. Потом посмотрю. Раздевайся уже, отдыхай.
Он оглянулся: сына не было в комнате. И вдруг привлек её к себе, принялся исцеловывать лицо, шею, грудь, плечи – неистово до жестокости. Она слабо уперлась ладонями:
- Не надо, что ты… Днем… Северус услышит…
Но Алекс и внимания не обратил на протесты. Он поднял Тану на руки и потащил её в спальню.

Глава 8. Сочельник

С сентябрьских событий прошло три месяца. Триместр закончился, ученики собирались на каникулы.
В углу Большого зала, набитого суетливо снующими учениками и учителями (ни дать ни взять привокзальный зал ожидания) прощались Альбус Поттер и Паулина Мелифлуа. Девушка на каникулы оставалась в Хогвартсе: профессор Принц предложила ей подработку у одной их хогсмидских швей. Для чистокровной девушки работать довольно унизительно, но очень уж заманчивой оказалась перспектива получить свои деньги, которыми никто не попрекнет, на какие бы глупости ты их не потратила. Да и видеть родственников Паулина не горит желанием. Еще бы, если учесть, что её родственники – родители Бенедикта Берка. За прошедшие месяцы Альбус много раз имел неудовольствие наблюдать, как маленький Берк помыкает кузиной, командует ей, точно прислуге. Он и с Джорджианой пытается обращаться так же, но она всякий раз ловко ставит его на место. Маленький негодяй делает все, чтобы подвести сестер под наказание, и старается подсматривать. Чем скорее удастся от них сбежать, тем будет лучше.
- Джорджиане есть, куда идти, - пояснила однажды Паулина. – А мне пока некуда.
Тот разговор Альбусу не раз вспоминался. Они с Паулиной вдвоем сидели у озера, на низко наклоненном стволе ивы, свесив ноги над водой. В черной ряби желтели полосочки опавших листьев, ствол был влажен, дали застилал не рассеявшийся с утра туман. Золотая коса Паулины горела на черном плаще, словно в прохладный день октября бросили раскаленный слиток.
- Мама умерла три года назад. Она не привыкла к лишениям, не смогла выдержать. Да и здоровье у нее давно ухудшалось. Хотя, признаться, если бы в школе к нам с Джорджианой относились иначе, я бы даже рада была, что все изменилось. Мы не любили отца, боялись его. Слава Мерлину, он мало интересовался нами. А вот маме доставалось.
Паулина почему-то доверяла Альбусу, но он не гордился этим. Так делятся горестями с кошкой или канарейкой – существом, которое заведомо примитивнее, вряд ли поймет, а потому не станет жалеть. Впрочем, Паулина называла его то «маленький рыцарь», то «маленький принц», учила каким-то старомодным манерам и позволяла носить её сумку – вот это было очень приятно. Иной раз Паулина просто молча смотрела в пространство, а он вглядывался в ее глаза, как будто где-то в них был скрыт какой-то важный вопрос. Однажды в такой момент Альбус увидел странную картину, буквально на долю секунды - словно они идут где-то сумрачной лесной тропинкой, и идут так давно, может, полжизни, может и больше. Она держала его за руку и что-то тихо говорила, а потом...Потом видение пропало.

… - Пиши мне, маленький принц, - и Альбус получил поцелуй в щеку.
- Обязательно! И ты мне!
- Обещаю. Береги мои письма.
Мимо протащился с чемоданом Джеймс; зло покосился, но промолчал. После истории с письмом отцу он однажды подкараулил Альбуса в коридоре, обезоружил и поколотил, но вечером того же дня вкатился в Большой зал, перебирая ногами в безумной пляске и дергая поросячьим хвостом. Роза и Северус получили за свои художества по отработке, зато Джеймс больше к брату не лез.
Кузина сейчас стояла под огромной елкой, прощаясь с другом. Северус от волнения крутил хрустальный шар, так что уже почти перетер ниточку.
- Ты ведь будешь мне писать, правда?
- Конечно. Жаль, что ты не приедешь к нам на Рождество.
- Мне тоже, но мы так редко собираемся втроем. Ты знаешь: мама все время в Хогвартсе, отец - по командировкам… - мальчик вздохнул, резко опустил руку с шаром, ниточка порвалась, и по полу брызнули хрустальные осколки.
- Ой, извини, - он принялся собирать их. – Ты не поранилась?
- Нет. А ты что, про палочку забыл? Репаро!
Шар, целехонький, взмыл из ладоней Северуса и прилетел опять на елку, к собратьям. Профессор Саммерби, все время разговора стоявший в стороне и грустно наблюдавший за детьми, тихо подошел к ним.
- Пора. Поезд отходит через полчаса. Поторопитесь, Роза.
Девочка, обнявшись с Северусом, махнула рукой Альбусу, маня его за собой, и побежала к выходу.
Скорпиус, само собой, проспал: Альбус успел заметить, что иногда на приятеля словно сонная болезнь нападала – и хорошо, если это случалось в выходные. Вчера, намаявшись на неделе с контрольными, Малфой завалился спать, даже не поужинав – и завтрак на следующий день тоже пропустил. К толпе он присоединился, уже когда все выходили из дверей школы.
- Под поезд не свались, соня! – сердито крикнула Суомп. Патрисия, Амаранта и Берк захихикали. Где-то впереди мелькали золотые волосы Джорджианы, которые моментально запорошил снег; Альбус представил, что это идет Паулина, и стало сладко и грустно. Пробежала мимо, кутаясь в плащ, Сильвия Селвин – хорошенькая сплетница. Не один Скорпиус, видно, чуть не проспал отъезд.
В «Хогвартс-экспрессе» Малфой, Роза и Альбус заняли одно купе. Вагон дернулся, колеса завели перестук. Проплыла мимо платформа, машущий школьникам Хагрид, который с седой бородой был похож на огромного Санта-Клауса, его молодой пес Хруст – помесь лайки с волком, шалеющий от первой в собачьей жизни метели, потом домик смотрителя и ели в привокзальном садике. Роза вытащила одолженные у Северуса «100 методов магического расследования» - они в последнее время пристрастились играть в сыщиков. Скорпиус отгородился от мира газетой – не пойми где успел добыть свежий «Ежедневный пророк».
- Ромуальд Фергюссон скоропостижно скончался, - прочитал он вслух заголовок. – Надо же, какая неожиданность. Как будто не этого они добивались.
- Кто? – буркнула Роза, не отрываясь от книжки.
- Те, кто проплатил разоблачительную статью, разумеется. Вы думаете, о его злоупотреблениях никто не знал? Почему же забеспокоились только этой осенью?
- Именно сейчас пересмотрели дело этого Дэвиса…
- Именно сейчас понадобилось его пересматривать. Пять лет все знали, что Дэвис невиновен, и никто не попытался его вытащить. Грязная штука политика, - зевнул и прибавил. – Помните, как на Хэллоуин Бейхемот пронес в школу ящик боггартов? Выпустил, и они разлетелись по всей школе?
Еще бы не помнить! Чего стоило откачать Паулину, когда ей привиделся рослый человек с изуродованным жестокостью лицом, замахивающийся тростью. Или как долго дрожал сам Альбус, когда боггарт принял вид его отца, с презрением бросающего: «Ты мне больше не сын!» Зато потом дружно похохмили над Патрисией, которая искала в подземельях пятый угол, прячась от гигантского слизня, и над Берком, норовившим укрыться длинными юбками старшекурсниц: он испугался белой красноглазой мыши.
Молли и Люси, говорят, до обморока напугались своих увеличенных рукописей с гигантской оценкой «Тролль». Доминик тоже привиделся тролль, но настоящий, горный. Что до хаффлпаффцев, половину из них заставил визжать внезапно выползший из темного шкафа профессор Уиннергейт.
Что до самого заместителя, боггарт застал его, когда в кабинете директора он в ожидании профессора Спраут потягивал чай и по привычке обыскивал стол. На столешнице вдруг появилась бутылка с надписью «Смертельно ядовито», накренилась над чашкой, и в прекрасный травяной чай полилось что-то, крепко пахнущее миндалем.
Остальные учителя, кроме зачинщика, явились на праздничный пир бледные и запыхавшиеся, некоторые – с покрасневшими глазами. Говорят, им привиделось нечто крайне неприятное. А Бейхемот сидел, довольный собой, и с преувеличенной учтивостью выражал соболезнования пострадавшим.
- Дешевое фиглярство, - фыркал Скорпиус на следующее утро, по дороге на зельеварение. – Причем он очень неглупый человек, может быть, даже опасный. Просто прикидывается идиотом.
Возможно, из-за преподавателя Скорпиусу, в целом лучшему на курсе ученику, не давалась трансфигурация. По итогам последней контрольной еле натянул на «Выше ожидаемого». Но все равно из-за баллов, принесенных факультету им и Альбусом, Слизерин сильно опережал остальных.
Роза по успеваемости оказалась третьей на потоке ученицей и всерьез опасалась ,что родители будут недовольны. В оправдание себе она решила сказать, что преподаватель зельеварения (в минуту просветления, о чем лучше не упоминать) предложил ей начать собирать материал для большого доклада. По совести, он и Северусу сделал подобное предложение, что Розу немного удивило. Северус в зельях разбирался не хуже ее, но очень уж любил эксперименты: сварит что-нибудь, а потом сам же и испортит, бухнув нечто, совершенно меняющее состав. В половине случаев дело оканчивалось взрывами.
И еще Роза, как и мать, единственная слушала преподавателя на истории магии. Альбус вот спал, а Скорпиус гадал под партой маггловские кроссворды, подаренные профессором Принц за особо многословное эссе.
…Впереди загорелись огни вокзала. Альбус, Скорпиус и Роза, заболтавшись, спохватились довольно поздно. Поезд уже практически остановился, на перрон высыпала целая толпа. Вон тетя Гермиона: бежит почти впереди всех, дядя Рон с Хьюго едва за ней поспевают. Вон миниатюрная белокурая женщина, которой на вид не более тридцати, обходит народ бочком и жадно, ищуще смотрит на вагоны. А вон мелькают – сердце Альбуса забилось быстрее – две рыжие макушки и одна черная.
- Кажется, пора прощаться, - прошептал ему Скорпиус. – Вон maman меня встречает. Но ты не забыл о том, что приглашен к нам?
- Конечно, нет. Я обязательно приеду. Но только… Твои родители не будут против?
- Отец не будет против, а матушка – очень милая женщина и скучает без гостей.
В тамбуре Альбус опять столкнулся с Джеймсом, однако тот лишь отвернулся.
Первой с подножки сняли Розу. Дядя Рон подхватил дочку под мышки, легко поставил на землю, и тетя Гермиона, чуть не плача, прижала девочку к себе. Хьюго, как котенок, втерся под руку матери, и так они стояли с минуту.
Точно так же Скорпиуса обхватила та самая маленькая блондинка, которую он показывал Альбусу, горячо поцеловала в голову, затем мягко отстранила. Он с необычайным почтением поцеловал её полудетскую ручку.
- Здравствуйте, матушка.
- Здравствуйте, сын. Хорошо ли вы добрались?
- Да, благодарю, превосходно.
Альбусу и Джеймсу отец молча помог сойти с подножки. Мать обняла старшего и поцеловала, затем сухо клюнула в щеку младшего. Лили вертелась от нетерпения: ей ужасно хотелось, видимо, расспросить братьев о Хогвартсе до мельчайших подробностей, посмеяться с Джеймсом, пощекотать Альбуса, повизжать – но приходилось сдерживаться. У взрослых не то настроение. Гарри молча взъерошил младшему сыну волосы, взял за руку, и так они тронулись к выходу.

***
Атмосфера дома была, что называется – «режь ножом». Мать не разговаривала с Альбусом, отец - с Джеймсом. Между собой родители сперва старались держаться вежливо, но уже за ужином понеслось. В сущности, виновата Лили: разболталась не вовремя.
- Завтра мы нарядим елку, - трещала она. – Папа купил новые игрушки, но сказал, что надо дождаться мальчиков. Хьюго говорит, тетя Гермиона подарит ему набор инструментов, почти настоящих! А Розе историческую энциклопедию. Как Роззи может столько читать? А мне папа подарил платье. Зеленое, шелковое, праздничное. Мама, а можно, я возьму твои зеленые тени?
- Только попробуй, - процедила мать: у нее, видимо, болела голова, и тоненький голос Лили раздражал.
- Ну мам! Я хочу быть очень красивая! Красивее слизеринок! Ал, правда, они красавицы?
- Лили, - мать вспыхнула.
- Они уродины, - хмыкнул Джеймс. – Ал просто извращенец.
- Сын, - одернул его отец.
- А что, пап? – Джеймс опустил голову, но стал тихо дразниться. – Ал – извращенец, Ал- извращенец…
- Зато не насильник, - съязвил Альбус. Мать хлопнула ладонью по столу:
- Вон! Иди в свою комнату!
- Джеймс тоже пойдет в свою комнату, - тихо возразил отец.
Итак, братья, попихавшись в коридоре, разошлись, но бой только начинался. Наутро стали наряжать елку. Лили, почти не достававшая до веток – елка была огромная – пыталась помочь, подавая игрушки, но вместо того скоро стала мешать. Ей захотелось поиграть с братьями, она принялась щекотать Альбуса, он пытался отмахнуться и в итоге вступил в ящик с шарами.
Игрушки появились в доме давно и были заколдованы так, чтобы дети в случае чего не поранились осколками, так что Альбус не пострадал. Да и несколькими Репаро беду устранили быстро. Но мать, побагровев, очень тихо и зло велела сестре уходить и до вечера не показываться на глаза, Лили расплакалась, принялась канючить у отца, чтобы тот позволил ей остаться, отец разрешил, мать разозлилась, накричала на всех и час просидела в родительской спальне.
Затем она вроде бы успокоилась и отправилась отдавать Кикимеру распоряжения насчет праздничного ужина. Альбус воспользовался моментом, чтобы отпроситься у отца.
- Папа, знаешь, мы немного подружились со Скорпиусом Малфоем…
- Да? – отец был озадачен, но вроде бы не рассержен.
- Да, и он пригласил меня погостить у него после Рождества. Ты не против?
- Сынок, в общем-то…
- Папа, камин! – крикнула из гостиной Лили. Отец поспешил к ней. Как Альбус понял из доносившихся до него отрывистых реплик, произошло покушение на еще одного из судей многострадального Визенгамота, и отца срочно вызвали на работу. Он поторопился в гостиную, чтобы попрощаться, и сразу за ним вошла мать.
- Опять срочный вызов? – проговорила она обреченно.
- Да, - отец спешно собирался.
- И прямо в семейный праздник?
- Все претензии к преступникам. До скорого, - папа чмокнул Лили, Альбуса, маму (она поморщилась) и бросил в камин горсть летучего пороха.
После его ухода Альбус некоторое время отупело смотрел в стену. Ему вдруг стало очень одиноко: Лили уже убежала к себе, возится с куклами, Джеймс его видеть не хочет (и это взаимно), мама… Мама очень сердита. Может, попробовать извиниться?
Мать сидела в спальне, оперев голову на руки. Мальчик вошел на цыпочках, чуть-чуть постоял – она не обращала внимания.
- Мам, прости меня, - прошептал он наконец.
- Отстань.
- Мам, пожалуйста…
- Делай, что хочешь, только оставь меня в покое.
- Мамочка… - в принципе, следовало уйти, но он на свою голову решил рискнуть. – Мамочка, ты не очень будешь сердиться, если я погощу у Скорпиуса Малфоя?
- У Малфоя? – она подняла голову, взгляд стал сухим и жестким. – Ты подружился с сыном врага твоего отца?
- Мамочка, он очень хороший, он много всего знает…
Мать выпрямилась, встала.
- Ляг на кровать лицом вниз.
Альбус беззвучно вскрикнул, увидев, что она достает из валявшихся на стуле брюк отца ремень.
- Мама… Мамочка… Не надо…
- Ляг, - холодно бросила она, и Альбус понял, что остается лишь подчиниться. Он уложил локти на покрывало, уткнулся в них лицом. Навалилась безнадежность, и когда посыпались удары, он лишь застонал.

...Пять минут спустя зареванный Альбус поплелся к себе в комнату, там упал на диванчик и закрыл лицо руками. Было очень больно и горько. Папа далеко, ловит преступника, Роза уплетет шоколад или играет с тетей Гермионой в лото, Скорпиус, должно быть, попивает чай и играет в шахматы сам с собой. А он лежит тут один, как побитая и выброшенная под дождь собака.
В дверь просунулась растрепанная голова Джеймса.
- Ну как, братец? Вижу, ты поговорил с мамочкой?
- Отстань, - драться не было сил.
- Да не злись, я тебе посочувствовать пришел. Поддержать, скажем так, морально. А что же ты лежишь как неудобно? Может, перевернешься на спину?
- Отвали.
- Нехорошо, братик. Ты думал, что тебе будет всегда все сходить с рук? Поступать на Слизерин, путаться со змеенышами, доносить… И ведь не извинился даже. Хотя я бы тебя и не простил. За себя-то ладно, но из-за тебя моим друзьям досталось.
- Твои друзья – подонки!
- Ну-ну. Смотри, как бы снова ремня не огрести.
Вдруг раздался пронзительный крик. Оба замерли, последовал ясный звук удара, за ним еще и еще. Крик повторился и перешел в плач. Рыдала Лили.

***
Измученный ноющей болью, Альбус заснул. Когда через несколько часов он открыл глаза, уже стемнело. Кто-то скребся в дверь.
- Джеймс, уйди, а то пожалеешь, - прошипел мальчик и потянулся за палочкой.
- Ал, это я, Лили, - промяукали снаружи. Сестра проскользнула в комнату, присела перед диваном на корточки. В лунном свете Альбус различил царапину и припухлость у нее на щеке.
- Тоже досталось? – он осторожно погладил девочку по плечу. Лили вздохнула, на миг погрустнела и тут же оживилась:
- Там папа приехал, а ему Кикимер нажаловался на маму. Она ведь меня поколотила у него на глазах. Я на кухне стояла, в дверях, а Кикимер мне рассказывал, какие тут раньше были балы. Мама сзади шла, а я её не заметила, и она в меня врезалась. Она мне сначала по лицу, потом полотенцем отлупила, а Кикимер так плакал… А когда папа пришел, он ему стал жаловаться на маму, и сейчас мама с папой ругаются. Пойдем послушать? Джеймс у себя, он выйти боится, папа злой очень.
Лили всегда умела увлечь, с удивительной легкостью уговорить сделать то, что делать не хочется. Альбус встал с дивана и потащился за сестрой. У перил они замерли. Дверь в гостиную была приоткрыта.
- Значит, ты у нас святой, да? А я опять плохая, я чудовище? Вот сам бы детей и воспитывал, а не ночевал на работе!
- Ты прекрасно знала, что у меня будет за работа. Теперь-то закатывать истерики зачем? На детях срываться?
- Ах, я еще и истеричка? Да пошел ты знаешь куда! Сам бери и воспитывай этих оболтусов!
- Что ж ты, воспитательница драная, Джеймсу ремня не задала, а? Он много больше заслужил!
Хлопнула пощечина. Минуту висела тишина. Затем раздался громовой крик:
- Пошла вон!
- И уйду! Сейчас же забираю Джеймса, уезжаю к маме и подаю на развод! И гуляй к каким хочешь девкам, и не отмазывай это работой!
Альбус и Лили едва успели заскочить в соседнюю комнату. По лестнице простучали быстрые шаги матери. Половицы скрипели еще долго. Даже когда хлопнула входная дверь, выйти дети решились не сразу.
Отец сидел в гостиной у елки, прямо на полу, уперевшись локтями в колени. Ал и Лили несмело подошли и подлезли: брат - под правую, сестра - под левую руку.
- Мама уехала, - тихо вздохнул отец. – Джеймс уехал. Вот так, хорошие мои.
- Хозяин Гарри прикажет накрывать на стол? – проскрипел у порога Кикимер.
Отец кивнул, глядя в пространство.

Глава 9. У Малфоев

После рождественского ужина отец довольно долго засиделся с Альбусом и Лили, все рассказывая им о Хогвартсе в его годы. Они легли спать совершенно успокоенные. А утро вышло по-настоящему праздничным: с утра дети сбежались вниз, под елку, и принялись распечатывать подарки. И никто им не мешал, ни кто не кричал, не пытался сделать больно. Правда, Альбус в этом году не получил от бабушки свитер, но обойдется он как-нибудь.
А к полудню к ним нагрянула тетя Гермиона, дядя Рон, Роза и Хьюго. Они, видимо, узнали уже о вчерашнем скандале, но спрашивать ничего не стали. Тетя Гермиона устроила детям игру в фанты, дядя Рон украдкой угостил Альбуса и Хьюго сливочным пивом, потом отец достал граммофон и поставил пластинку с польками. Лили потащила Хьюго танцевать, и так они плясали, что сначала опрокинули пару стульев, потом запутались в забытой на полу мишуре и оба рухнули. Покуда взрослые распутывали их, Альбус и Роза ушмыгнули в одну из дальних комнат.
- Ну что, отпустили тебя к Малфоям? – кузина раскраснелась от веселья, глаза блестели чистым хрусталем на солнышке, пышные волосы развалились по плечам. Бархатный пунцовый бант, подаренный тетей Гермионой, лихо съехал набок.
- Как сказать… - Альбус повел плечами и едва удержался, чтобы не поежиться, вспоминая вчерашнее. – В общем, да.
С утра отец вправду разрешил ему погостить у Малфоев дней пять.
- Тогда, во-первых, передай привет Скорпиусу. Да, и скажи, что насчет причины смены правления у гоблинов он все-таки неправ. У Горбника были личные причины мстить Струпному. Струпный убил его сыновей. Я сегодня с утра в энциклопедии прочитала.
Альбус подавил смешок.
- Ладно, передам.
- А еще расскажешь мне, какой он, Мэнор, ладно? Я ведь про такое только читала.

***
В Малфой-мэнор Альбус прибыл два дня спустя. Из камина он попал прямо в гостиную и в первую секунду по инерции задрал голову, пытаясь разглядеть свод высоченного потолка, на котором, казалось, были какие-то знаки.
- О нет, там просто паутина, - раздался тягуче-язвительный голос Скорпиуса. – Улфри такой лентяй. Матушка сейчас подойдет, располагайся пока.
Скорпиус казался ужасно маленьким в этой огромной, угрюмо-роскошной комнате, среди бледных колонн и барельфов по стенам, у длинного, как вокзальная платформа, дубового стола, над которым свисали с потолка громадные хрустальные люстры.
«Может быть, здесь собрались сторонники Волдеморта», – подумалось Альбусу, и он невольно содрогнулся. В эту секунду в комнату вошла та самая маленькая блондинка, которую он видел на перроне.
- Матушка, познакомьтесь, это мистер Альбус Поттер.
- Здравствуйте, мистер Поттер. Сын рассказывал мне о вас.
Она протянула руку, и Альбус поцеловал фарфоровые пальчики, как учила Паулина. Вблизи миссис Малфой казалась несколько старше, усталой и печальной; у рта и глаз были мелкие морщинки. Впрочем, видно было, что сейчас она очень счастлива – такие глубокие и нежные взгляды бросала она на сына.
- К сожалению, я не смогу познакомить вас с моим мужем: он вчера уехал по делам в Голландию и вернется только через неделю. Но, думаю, вы еще познакомитесь с бабушкой Скорпиуса. Да, сын, велите, чтобы Улфри накрыл стол. Надеюсь, он как следует подготовился к приходу гостя.
За ланчем разговор шел сам собой; обращение миссис Малфой с мальчиками отличалось одновременности любезностью и непринужденностью, она говорила с ними, как с равными, даром что сначала разговор зашел об учебе.
- Да, Скорпиус, я рада, что профессор Принц не забывает меня. Передайте ей мои наилучшие пожелания. Как она?
- Все прекрасно, - чуть насмешливо ответил Скорпиус. – Кроме того, что ей приходиться выкручиваться перед учениками, которые задают неудобные вопросы, и того, что её сын постоянно взрывает котлы.
- Взрывает котлы? Не думала, что сын миссис Принц будет иметь проблемы с зельеварением.
- У него не проблемы, у него талант, - ввернул Альбус.
Дальше разговор плавно перетек за способы выявления талантов вообще, потом миссис Малфой посетовала, что нынче нет талантливых певцов, и спросила, не хотят ли ввести в Хогвартсе уроки музыки.
- Матушка прекрасно играет на фортепьяно, - объяснил её сын Альбусу. – Но я в таких случаях незаменим: я переворачиваю ей ноты.
- Если вам хочется, Альбус, можете играть, фортепьяно стоит в малой гостиной. Не умеете? Жаль. В таком случае, возможно, вас заинтересует наша библиотека? Скорпиус, покажите гостю книги, когда он отдохнет.
- Непременно, матушка.

***
В бибилиотеке Малфоев, как показалось Альбусу, книг было не меньше, чем в хогвартской, только само помещение выглядело куда уютнее. Скорпиус оставил его в уголке с мягкими креслами, обитыми зеленым плюшем.
- Посиди немного. Конечно, лучше было бы предоставить тебе выбирать самому. Но я хочу кое-что тебе показать.
Он исчез среди стеллажей, а Альбус призадумался. Скорпиус мало не говорит об отце, а мать его одновременно умная, приятная, любящая, но довольно старомодная женщина. Интересно, как она воспитывала сына? Отчего у них именно такие отношения? Альбус не представлял себе, что однажды поцелует матери руку и так смешно к ней обратится. Хотя нет. Руки он ей пытался целовать – лет в пять, когда она, рассердившись на ушедшего внеурочно на службу отца, устроила порку вроде той, что была в Сочельник. Тогда он выворачивался, рыдал, руки ей целовал, чтобы она его не била – но все-таки получил сполна.
Скорпиус принес несколько томов в черной коже, но Альбус, призадумавшись, не обратил сперва на них внимания.
- Скорпиус… Как тебя воспитывали?
- То есть? – Малфой вскинул бледные брови. – Ты, наверное, наслушался ужасов о чистокровном воспитании? Нет, я могу сказать, что матушка была ко мне добра. Конечно, когда я капризничал или нарочно не слушался, мне доставалось. Но однажды, - он усмехнулся грустно, – Однажды, не помню уже даже за что, она меня немного высекла. Вроде меньше десятка ударов, но, понятно, было ужасно больно. Я был так зол, что хотел отомстить, представляешь, даже отравить ее думал! Мне почему-то казалось, что ей просто нравится надо мной издеваться. И вот, когда я шел к хранилищу ингредиентов для зелий, я услышал всхлипы в гостиной. Она плакала. А когда я спросил, что с ней, сказала, что ей легче ударить себя ножом, чем причинить боль своему ребенку, но она не хочет, чтобы я вырос избалованным и никчемным. Знаешь, такое куда лучше работает, если вдуматься.
- А твой отец? Джеймс говорил, со слов мамы, что он, ну, в общем, как бы лучше сказать... Наши отцы были неприятелями и...
- Отец был Пожирателем Смерти? Не без этого, - улыбнулся Скорпиус, - это довольно забавно. Когда родители остаются одни, они, как бы это сказать... Словом, подводят меня к мысли, что не стоит верить газетам и заголовкам. Что традиции бывают нелепыми и устаревшими. Впрочем, когда бабушка с дедушкой начинают вещать о старом порядке, им возражает только матушка, а отец отмалчивается. Забавно, - протянул Скорпиус, - в свои тридцать шесть лет он до сих пор боится открыто иметь свое мнение и возражать старшим, - в лице Скорпиуса промелькнуло нечто вроде насмешки.
- Ты с ним не так хорошо ладишь? - спросил Альбус дипломатично.
- Говори прямо, все равно же видно, что человек на самом деле хочет сказать, а на вопросы я не обижаюсь. Так вот, он любит меня, это я вижу, но вот общаться всегда было непросто. Он всегда умел интересно рассказать о Хогвартсе, о других странах, о политике, но когда я начинал задавать массу вопросов, о чем угодно, просто чтобы понимать досконально, как что устроено, у него тут же находятся неотложные дела. Мне кажется, он сам многого не знает, как надо. Не знает, как что устроено, почему происходит именно так, а не иначе. Матушка тоже далеко не всегда знает, но ей всегда хватает времени и терпения узнавать и читать вместе со мной. Впрочем, теперь я умею искать книжки сам, так что они могут вздохнуть свободно, - в голосе друга вновь обозначилась ирония.
Альбус, посомневавшись, спросил, думая о вчерашнем, да и многих других скандалах:
- А твои родители друг друга...ну, не ссорятся?
- Ты хотел спросить, любят ли? Нам не устают твердить, что брак и любовь - вещи разные. Сначала их друг за друга выдали, а потом, как ожидалось, они должны постепенно друг друга полюбить. Не знаю, разговаривают они друг с другом вежливо, вдвоем тоже порой остаются. Хотя, как мне кажется, это бывает все реже. Не помню ссор, но иногда бывает, даже когда отец дома, они сидят в разных комнатах. А твои?
- Мои куда громче. Частенько ссорятся, кричат, - признался Альбус, - понимаешь, отца постоянно вызывают неожиданно по работе, мама устает от этого, и она не такая сдержанная, как твоя, в общем...
- Могу себе представить, учитывая... - Скорпиус осекся.
- Громовещатель? - Альбус отметил про себя, что вопреки ожиданиям, напоминание о позоре не задело в нем никаких чувств. Словно все, что происходило с ним в прошлом, окутывается спасительной завесой тумана, - что ж, это вывод, который я для себя сделал.
- И какой же? - с интересом прищурился Скорпиус.
- Что когда ты знаешь, что прав, надо действовать, никого не спрашивая. И еще - вещи правильные - это часто то, что остальные будут ненавидеть. Что ж, я думаю, впредь можно найти такие способы, чтобы добро оставалось безнаказанным. И не узнанным.
- Золотые слова, - серьезно кивнул приятель.
Альбус потер переносицу. Неожиданно ему вспомнилось, как они читали с Розой «Оливера Твиста» и ужасались, что дети могли выдерживать такие издевательства. По словам отца, сиротский приют создал Тома Реддла.
- Ты не хочешь взглянуть на книги, которые я принес?
Альбус покраснел.
- Прошу тебя, только никому не рассказывай. Я тебе говорил, что у нас в доме осталось кое-что о темной магии? В основном это книги. Можешь посмотреть. Похожие были в Запретной секции хогвартской библиотеки, но их сожгли. С какой начнем?
Альбус поколебался и осторожно взял первую из них. «Теория и история темных искусств, том 1». Судя по названию, вещь довольно безобидная: какой вред от теории? Он пролистал несколько страниц. Сухие объяснения: что такое темные искусства, как определить, относиться ли то или иное заклинание к группе темных, известные темные волшебники…
- Пока не вижу ничего ужасного. Говоришь, такая книга была в Запретной секции? Почему её сожгли?
- Побоялись, что от теории можно перейти к практике. Профилактика появления нового Темного лорда, скажем так.
- Мне кажется, его создали не одни книги, - Альбус опустил ресницы. – Чтобы захотеть заниматься темной магией, наверное, нужно пережить что-то, что тебя сломит или перекроит. Отец говорил, что Волдеморт, то есть Том Риддл, вырос в приюте, а там ужасно обращались с детьми. Еще он рассказывал, что мать Риддла была очень несчастная женщина. С горя она напоила парня, которого любила, Амортенцией, но тот все равно потом прозрел и бросил её. Она не выдержала и умерла.
- Не знал таких подробностей, - Скорпиус потер подбородок. – А вообще недалеко отсюда находится комната, где когда-то жил Волдеморт… Туда стараются не заходить… Не хочешь побывать там сегодня ночью?
Глаза Альбуса вспыхнули.
- Спрашиваешь?
- А не побоишься? Там творились ужасные вещи. Там Лорд совещался с ближайшими помощниками, там пытал своих врагов… Вернее, проводил личный допрос, но ты же понимаешь…
- В котором часу отправляемся?
- В доме все уснут примерно около одиннадцати. В половине двенадцатого, думаю, мы не наткнемся ни на кого.

***
Как и было условлено, в половине двенадцатого мальчики, аккуратно подсвечивая Люмосом, прокрались по коридору: налево, за угол, по лестнице на один этаж вверх, снова налево. И вот она, заветная дверь – из темного дерева, довольно узкая, ничем с виду не примечательная. Стараясь, чтобы петли не скрипели, мальчишки вошли.
Обычная комната, самая заурядная, даже беднее других в этом доме. Письменный стол, стул, кровать за пологом, пара кресел. На столе – большая колдография: какие-то люди в черных плащах.
- Волдеморт иногда был сентиментален, - зашептал Скорпиус. – Поэтому велел на одном из собраний сфотографировать участников. Он тогда уже фактически правил страной, думаю, ему было нечего опасаться.
На лицах, в общем разных, лежал общий отпечаток грубых страстей, низкой порочности. Некоторые выглядели полуживотными. В центре – обтянутый кожей скелет с лицом, напоминавшим змеиное, и горящими щелями глаз.
- Вот он, Волдеморт, – Скорпиус стал указывать палочкой с Люмосом. – Справа от него Беллатриса Лестрейндж, сестра бабушки. Говорят, она была Лорду… Чем-то вроде жены, хотя у нее имелся муж. Так это или нет, но она была сущей фанатичкой. – Огонек осветил фигуру женщины с тяжелыми веками и гривой черных волос. – Вот здесь дед, а рядом отец, – промелькнули лица светловолосого мужчины и мальчишки-подростка, оба выглядели измученными. – Вот Долохов. Один из первых Пожирателей, а вот Яксли…
Но Альбус почти перестал следить за палочкой Скорпиуса: полузмеиные глаза самого страшного из темных волшебников точно гипнотизировали даже с фотографии.
- Страшно, - наконец хрипло пробормотал он и поставил фото на место.

***
Следующие дни полетели спокойно и насыщенно, а потому приятно. Альбус и Скорпиус читали добытые в библиотеке книги, играли в снежки во дворе, кружили на метлах. По вечерам сидели в гостиной, слушали граммофон, или мать миссис Малфой играла им на фортепьяно. Иногда к ним спускалась старшая миссис Малфой, еще красивая и довольно высокомерная женщина, вечно подчеркнуто вежливая и вечно явно недовольная невесткой. Впрочем, с внуком она была очень ласкова и так и норовила набить его карманы всякими сладостями.
- Бабушка, в принципе, неплохой человек. – рассказывал Скорпиус во время одной из прогулок. Они с Альбусом соревновались в меткости, заклинанием направляя снежки в особенно кривой сук старого граба. – Она, кстати, очень благодарна твоему отцу за то, что во время битвы за Хогвартс он спас из огня моего. Да и после нас не тронули благодаря заступничеству мистера Поттера. Так что не обращай внимания, она просто «держит лицо».
- Я не обращаю, - Альбусу хотелось поговорить вовсе не о старшей миссис Малфой. – Я, знаешь, спросить хотел… Когда ты читаешь книги о Темной магии, у тебя на душе не становится тяжело?
Скорпиус нахмурился.
- Я не задумывался над этим. Возможно, тебе трудно преодолеть предрассудки? Я думаю, зло не от темной магии, а скорее от воли человека. Если же мы, к примеру, на войне, разве нас портит более совершенное оружие?
- Но почему же такую магию называют темной?
- Говорят, она вызывает привыкание. Знаешь, как огневиски. Чувствуешь власть, и хочешь больше.
- Стало быть, она что-то делает с личностью. Отец говорил, в молодости Волдеморт был очень красив. Отчего же он так изменился?
- Вот об этом я ничего не знаю - говорили о каких-то особо опасных ритуалах, но он никого не посвящал в секрет.
Некоторое время в снежки играли молча.
- Тебя не звали на следующий год играть в квиддич? – уточнил Альбус.
- Знаешь, не люблю спорт, так что если бы и позвали, не пошел бы. Не понимаю любителей кидаться мячами в кольца.
- А что мы делаем сейчас? Что-то более умное?
Скорпиус подумал.
- Наверное, ты прав. Что снежки? Ты интересовался боевой магией?
- Ну...немного. Отец показывал, как защищать себя в случае чего.
- А мне очень нравится. Знаешь, дуэль - это целая философия, стиль жизни. Я с семи лет тренируюсь каждый день. Хочешь, будем вместе? А то я, конечно, отрабатываю на деревьях и мишенях в Хогвартсе, но без партнера как-то не совсем то.
- Я согласен!
Скорпиус воодушевленно потер руки.
- Превосходно! Знаешь, я вообще планирую к старшим курсам попасть на дуэльный чемпионат. Если выиграю, мне будет куда легче поступить в аврорскую школу.
- Хочешь стать аврором?
- Боевым магом. У них на самом деле несколько направлений. Как мне кажется, это неплохой путь для продвижения... - пробормотал он, остановив себя, - ну, это ладно. Ты мне скажи, на каком ты уровне?
- Не знаю...как их измеряют?
- Ну, сколько знаешь заклинаний?
- Штук пять-шесть, самые простые.
- Хлеб и масло, - понимающе улыбнулся Скорпиус, - я много об этом читаю, так вот, есть несколько разделов боевой магии. Чисто энергетические заклинания, боевая трансфигурация, магия стихий, чары и проклятия, темная магия и еще какие-то высшие заклинания, особые и редко применяющиеся формы. Вот бы освоить их все, а потом придумать свои! Говорят, все великие волшебники изобретали в свое время заклинания!
- Но сначала, полагаю, стоит освоить азы? - поддел Альбус.
- Ну конечно! Что, начнем?
И на снегу заискрились разноцветные вспышки - мальчишки пускали друг в друга заклятия, падали в снег, хохотали, и снова пускали заклинания.




***
Вечером четвертого дня, когда Альбус гостил у Малфоев, Гарри пришло письмо от Джинни. Она извинялась, говорила, что приедет через два дня, и передавала привет Альбусу и Лили. Что ж, младшего сына пора забирать.
Собираясь за Альбусом, Гарри волновался. Он появится в доме, когда-то жил его враг. Там Беллатриса пытала Гермиону. Там, в подвале, встретил свой конец Питер Петтигрю. Там был убит Добби.
А что, если они встретятся с Драко? Гарри вытащил его из огня и, в память о помощи Нарциссы, защитил от тюрьмы, но с тех пор они очень старались не пересекаться. Он слышал, что бывший враг благополучно женился на какой-то девице из семейства Гринграсс. Семейство это не принадлежало к Пожирателям смерти, хоть и слыло сторонниками чистокровности, так что аврорат, куда Гарри поступил на работу, им мало интересовался. Накануне прибытия пришлось связаться с женой Малфоя через камин, и она подтвердила, что к полудню Гарри сможет забрать сына.
Молодая хозяйка Малфой-мэнора сама встретила гостя у камина. На фоне огромной темноватой гостиной она выглядела беззащитной, как фарфоровая статуэтка на просторной поверхности стола. Зеленое платье из тяжелой материи, казалось, давило ей на слабенькие плечи, мертвенно оттеняло бледную кожу лица и рук. Маленькую невесомую ручку Гари довольно неуклюже поцеловал и, подняв голову, на пару секунд застыл, глядя женщине в зеленоватые глаза, смотрящие одновременно строгим и в то же время живым взглядом. Казалось, они блеснули чуть ярче, и Гарри спохватился, поспешно отпустив руку и отведя взгляд в сторону.
- Мистер Поттер, не так ли? – улыбнулась она. – Мальчики скоро должны вернуться, они на прогулке. Давайте пока выпьем чаю, - она хлопнула в ладоши, и возник домовой эльф, в чистой наволочке и весьма плотный. – Улфри, накрой для чаепития.
Эльф поклонился и исчез. Гарри, поблагодарив за приглашение сесть, весьма неуклюже влез за длинный стол, посмеявшись про себя при мысли, что он сидит на месте которого-то из Пожирателей смерти. Вновь поймал спокойный и живой взгляд хозяйки и застыдился вдруг своей внезапной неловкости, почувствовав себя не матерым аврором, а студентом, пришедшим сдавать предмет, который почти не учил. Миссис Малфой непринужденно бросала реплики, словно со старым знакомым, которого нет нужды развлекать, а Гарри все время казалось, что он отвечает слишком ненатуральным голосом, как будто спертым. Ему казалось, что хозяйка решит, что он смешной или глуповатый, и от этой мысли неприятно сосало под ложечкой. Гарри не мог дождаться чая: у него вдруг замерзли пальцы.
- Надеюсь, мы не обременили вас? - выдавил он.
- Что вы, мистер Поттер, мы почти всегда одни и очень рады гостям. К тому же Альбус - очень воспитанный и тактичный юноша.
Гарри почувствовал, что краснеет. Повисла неловкая пауза.
- Печенье очень вкусное. И джем.
- Благодарю.
Еще некоторое время Гарри переводил взгляд с чашки на вазочку с печеньем, ругая себя за неучтивость поведения, и отчаянно ища в голове нейтральную тему, которая помогла бы заполнить неловкие паузы.
Наконец, возвратились с прогулки мальчики, Альбус радостно вскрикнул и кинулся отцу на шею. Гарри снова покраснел, но хозяйка лишь снисходительно улыбнулась.
- Мистер Поттер, вы не будете против, если мы пригласим Альбуса в гости на лето? – спросил маленький двойник Драко, только с куда более серьезным лицом – Скорпиус.
- Ну разумеется, я очень рад, что у Альбуса появился..мм...друг. Ну что ж, я думаю, нам пора, Альбус?
А самому остро захотелось подольше полюбоваться на фарфоровые ручки хозяйки и гладкий узел пшеничных волос, а лучше дотронуться – настоящие ли. Устыдившись этого желания, Гарри вместе с сыном поспешил к камину.
Развернувшись, чтобы попрощаться, он обратил внимание, что миссис Малфой на секунду опустила глаза, перехватив его взгляд. Все так же неуклюже попрощавшись, Гарри с сыном шагнули в камин.
Дождавшись, пока Альбус поднимется наверх, Гарри яростно растер лицо руками и глубоко выдохнул, сев на диван в гостиной. Что же с ним такое? Почему у него жжет под ложечкой, а пальцы рук и ног ледяные, словно он босиком стоит на снегу? Он закрыл глаза, перед ним тотчас же всплыла чашка чая, вазочка с вареньем, домашнее печенье. Край зеленого платья. Маленькая ручка с тоненьким запястьем. Волнистые белокурые волосы. "Я вел себя, как неотесанный, глупый мальчишка. Она наверняка решила, что я невоспитанный чурбан и никогда не был ни у кого в гостях, раз даже не смотрю на собеседника, и отвечаю таким дурацким голосом..."
Гарри поймал себя на мысли, что охотно отпустит Альбуса в дом своего бывшего врага хотя бы затем, чтобы иметь повод повидаться с миссис Малфой. Встряхнул головой, напомнил себе о письме Джинни. Пошарил по журнальному столику, ища конверт, и наткнулся на свежий номер "Ежедневного пророка". С утра не успел прочитать. На первой полосе заголовок гласил: «Двойная жизнь главы Отдела тайн».

Часть 2. Глава 10. Самоубийство

Пять лет спустя.

Министр, сцепив за спиной руки, неслышно шагал взад-вперед по мягкому ковру. Собравшиеся не решались прервать его размышлений, и только покашливания и сопение нарушали тишину погруженного в полумрак кабинета.
- Возможно, ты и прав, Лазареус. Возможно, и стоит усилить пропаганду в области уважения к магглам. Но ты совершаешь ошибку! Здесь совершенно прав Туллиус, наша молодежь должна общаться не с магглами! С маггловским прошлым она должна общаться! С маггловской наукой! С писателями их, музыкантами! Тогда мы, во-первых, будем знать, что именно наша молодежь от них воспримет, и застрахуем себя от воздействия нежелательных моментов в их культуре. Разве непонятно, что то влияние, что почти затронуло наших детей, теперь всецело владеет их детьми? Посмотрите, как они одеты! У тебя бы, Туллиус, их высекли в Большом зале просто за один вид, я даже не говорю об их языке. Поэтому, я согласен с программой Туллиуса - дети должны знать о магглах, но ни в коем случае не должны знать магглов! В общем, Туллиус, ты определенно не огорчаешь меня. До меня доходит, что вражды и оскорблений в Хогвартсе почти не стало?
- Так и есть, господин министр. Всего пару лет, и дети привыкают к уважению. По коридорам не бегают, друг с другом здороваются, с преподавателями почтительны.
- Я не ошибся в тебе, хотя не могу сказать, чтобы у меня не было к тебе вопросов, Туллиус. Объясни мне, почему при обыске школы было обнаружено целых пять томов запрещенной литературы? Чье это упущение?
- Виноват, господин министр! Думаю, темные маги...
- Ты больше делай, Туллиус, а не говори. Больше. Виновных нашли? Пресекли?
- Разумеется, господин министр!
- Ну а мы продолжим. Хотя то, что еще не до конца искоренена темная магия, меня огорчает, вопросы вызывает и другое. Ты говорил, Лазареус, что шепчутся на кухнях? Чем же недовольны люди?
- Виноват-с, каждый за свои грешки трясется! Потому и растет негодование - легче надзор убрать, чем исправиться! Ваше предложение с эльфами, как всегда, было гениальным и провидческим...
Министр прервал его, не дослушав, но было видно, что внимательный тяжелый взгляд сверкнул одобрительно.
- А еще разоблачения эти. Кто это у нас в министерстве войну друг с другом устроил?
- А сие есть клевета либо шантаж, уголовное преступление-с, это по ведомству аврората!
- И правда, Гарри, что же твои орлы? Нашли баламута?
- Пока нет, господин министр. Первое время отрабатывалась версия, что разоблачения носят характер подковерной борьбы, проще говоря, идут из разных источников. Но в последнее время мы приходим к выводу, что скорее всего шантаж имеет единый центр, и мы концентрируем внимание на этой версии.
- Что ж, если ты полагаешь, что кто-то тайком у нас ротацию кадров форсирует, то чего этот аноним добивается?
- В этом и кроется главный вопрос, сэр. Скорее всего, хочет потеснить кого-то...
- Кого же ты имеешь в виду, Гарри? - министр замер и прищурился.
- Не исключаю, что кого-то из высшего руководства...
- Ты мне отыщи этого джентльмена, если он есть, конечно. Очень мне с ним потолковать хочется. С одной стороны, он конечно нам услугу делает, от предателей, коррупционеров, двурушников наши ряды вычищает. Но если он к справедливости стремится, зачем ему, спрашивается, прятаться? Да и в любом случае, хорошая игра - честная игра, не так ли, джентльмены?
По кабинету прошелся одобрительный гул.
- Кстати, Персиваль - я тут брошюрку твою читал. Пакостная брошюрка, скажу я тебе. Что там о равенстве людей говорится, это, конечно, хорошо, но к чему там об относительности сказано, о плюрализме? Может, у тебя в редакции кто-то невольно на провокации пропаганды попался французской? Или ты не знаешь, чего их ставленники добиваются, к чему людям эту терпимость и относительность внушают? А у тебя там, получается пособники их сидят? У меня только один вопрос - дураки или подлецы?
- Разберусь...недоглядел... - бормотал начальник департамента, из-под рыжей шевелюры стекала капля пота.
- Не беда, если недоглядел. Беда, если глаза закрыл.
Ладно, хватит воздух нам с вами сотрясать. К делу, джентльмены. У всех работы много.
Присутствующие заторопились к выходу, когда Кейдж окликнул доселе молчавшего человека невысокого роста с залысиной.
- Погоди, Джон, задержись ненадолго.
Тот присел обратно в кресло, тонувшее в полумраке кабинета.
- Так как продвигается работа по тому проекту, что я тебе поручил?
- Смета готова, господин министр. Коллективная ферма, заводы, режимные объекты - все чертежи и планы есть, осталось утвердить список ответственных лиц.
- А как заграничные друзья?
- Дали добро. Дмитриевский обещал перевезти архивы и десяток человек.
- Очень хорошо. Как поиски?
- Кхм. С этим, к сожалению, не так быстро. Мы напали на некий манускрипт, ищем, но нет гарантии, что на этот раз мы нашли то, что нужно.
Министр нахмурился, внимательно глядя в лицо секретаря.
- Ладно, продолжайте поиски. Как продвигается работа с маглами?
- Здесь все намного лучше - под империо еще пять членов Палаты Лордов, редактор крупной газеты и помощник министра внутренних дел.
- Прекрасно. Берите под контроль стольких, скольких сможете удержать.
Кейдж покачался на каблуках, сжимая-разжимая кисть правой руки.
- Хорошо. Иди, Джон, работай.

***
Март занавешивал улицы мокрым туманом, державшимся весь день. Алекс прогулялся по сырости, взглянул на окрестности Хогсмида, на всякий случай стараясь запомнить их. Вернувшись домой, принялся строчить: к ночи следовало отправить статью об устройстве и проживании осиротевших детей из волшебных семей. Вот уже пять лет, как Алекс перешел на социальную тематику.
Постучавшись, заглянула Тана.
- К рыбе лучше рис или картошку?
- Картошку, если ты не против. Сев все равно гарнир не ест.
- Он вообще скоро есть перестанет, - жена легко вздохнула. – Уж этот мне трудный возраст. – Подошла, поцеловала в затылок. – У тебя все нормально? Ты весь день как будто что-то ждешь.
- Все прекрасно.
Врать получалось легко: практика – великая вещь. Он за последние пять лет лгал столько, сколько иные – вроде Невилла, коллеги жены – не насочиняют за всю жизнь.
С первым разоблачительным материалом в «Ежедневный пророк» он пришел загримированный, представился вымышленным именем, говорил измененным голосом. Статьи писал, полностью перекроив свой обычный стиль. Деньги передавать велел на подложный адрес. Сперва задаривал жену, но когда она начала расспрашивать, откуда он берет такие суммы, сообразил, что часто отговариваться премией не удастся. И с тех пор, по мелочи откладывая, что-то выдавая на хозяйство, галлеоны Алекс обменивал – опять же под чужой личиной – на маггловские деньги и подкидывал в приюты и больницы. С Таной они не так уж часто ночевали в одной постели, и она не знала про его кошмары. Опозоренные им люди приходили и молча смотрели в глаза, в самое нутро. Те, кто после унизительных публичных разбирательств покончил с собой, или был казнен по приговору суда (а таких становилось все больше и больше)приходили с петлями на шеях, зеленые от яда, с мертвыми глазами. А последнее время часто снился мчащийся прямо на него поезд.
Получив свиток с очередными данными, Алекс решился. Пора покончить с этим. Он пойдет в аврорат и расскажет все, от начала и до конца. Если решат, что он должен нести ответ – будет нести. Если жена и сын отвернутся – так тому и быть, он заслужил.
Покуда шла учебная неделя, Алекс собрал все послания с компроматом (их было велено уничтожать, но он хранил их в тайнике, о котором не могли знать жена и сын). Постарался восстановить в памяти картину измены и последующего шантажа, лица залезшей под него девчонки и маггла под Империо – толстый такой, на бурундука похож. Оставалось провести с семьей последний вечер, когда все, как прежде.
Из форточки тянет свежей сыростью и немножко дымом. Коты завели хоровое пение. На облаках розоватые следы заката. Жена ужинать зовет.
На кухне пятнадцатилетний сын – худющий, длинный, угловатый, патлы до плеч – уселся на табуретку с ногами и не отрывает острого носа от книжки. Жена помешивает тушащуюся рыбу, пробует картошку.
- Готово. Тарелки берите.
- Ноги на пол поставь, - это Алекс сыну.
- У?
- Не у, а ноги на пол поставь. И книжку быстро убрал.
- Сейчас, пап, сейчас…
- Сейчас ремня получишь, если не сядешь нормально.
Жена кладет Алексу руку на плечо. Последнее время у него нехорошая привычка появилась: если нервничает, придирается к сыну. Да и тот, по совести сказать, как будто на Марсе проводит большую часть дня. И ночи: стал той еще совой, совсем распустился в этом их Хогвартсе. До настоящих ссор между Алексом и Северусом дело не доходит, и все же сын отдаляется быстрее и быстрее, замыкается. Иногда кажется: потому что чувствует гниль в душе отца.
Тана перегибается через стол, обращается к сыну спокойно:
- Что у тебя? Зелья?
- Расширенный курс ЗОТИ, - глаза поднял, заблестели из-под косм. – Старое издание, Ал одолжил. А то на уроках такую чушь несут.
- В школе только этого не ляпни, - Тана на секунду мрачнеет. – А книжку лучше отложить, обидно будет, если выпачкаешь.
Сопя, сын откладывает книжку, спускает длиннющие ноги на пол, начинает ковырять вилкой рыбу. Алекс вдруг улыбается и треплет его по волосам. Тот выворачивается, старательно хмурясь:
- Ну пап…
В самом деле, чего ссориться. Дома, может быть, последний день. Завтра опять прицепиться к соседу, аппарирующему в Лондон – и кто знает, что случится после.

***
Сильвия Селвин вышла из редакции журнала «Ведьмин досуг» и зацокала каблучками по весеннему тротуару. Полгода она бедовала, перебиваясь случайными заработками, и вот – о счастье! – её взяли в популярный журнал. А статью о маникюрных заклинаниях, которую она прислала, как пробу, уже напечатали.
Сдвинув серую шляпку за затылок, Сильвия сдула упавший на лоб серебряный завиток. От радости она стала щедрой, и так как в сумочке остался кусок булки, то ей захотелось покормить уток, кучковавшихся в пруду на внутреннем дворе.
Редакция «Ведьминого досуга» занимала одно здание с редакцией «ежедневного пророка», но располагались они в разных крыльях, а между крыльями был внутренний двор, давно превращенный в небольшой сквер с цветочными газонами, тополиной аллейкой и аккуратным прудиком, где жили утки-мандаринки. Поставив стройную ножку в сером чулке и узком темном ботинке на низкий парапет, Сильвия принялась ломать булку и бросать крошки в воду. Она вспоминала свое первое задание, полученное от шефа.

***

Ее первым настоящим, серьезным заданием было проникновение в сердце и ум одного из высокопоставленных чиновников, мистера Саймона Перкинса, заместителя руководителя одного из департаментов. Благодаря некоторым успехам на работе, хорошему аттестату и капельке чар, она получила место секретаря в конторе, где работал Перкинс. Ему было около сорока, наружности он был довольно обычной, выглядел как типичный джентльмен - хороший костюм, ботинки, отглаженные брюки, аккуратные небольшие бакенбарды и усы... Присмотревшись к начальнику Сильвия поняла - он человек довольно серый, не блистающий особыми мыслями, но считает себя умнее других. Осторожен, избегает иметь врагов, не дает себя подсидеть. Вроде бы не интриган - но карьеру делает неплохую, и, как дал понять шеф, знает много интересных вещей. "Настоящий бюрократ, типичный чиновник" - сформулировала для себя Сильвия. Перкинс был женат, на некоей особе, о которой можно было сказать еще меньше, чем о ее муже. Женился он лет пять назад, она была младше его лет на десять, детей у них пока нет. Она тоже напоминала обычную даму - одета модно, но типично, внешность тоже под стать - симпатична, но не красавица. Кажется, не без самомнения. Вообще, едва ли не первое, что Сильвия узнала о людях этого круга - это об их страсти умничать к месту и не к месту, вспоминать различные малозначимые факты из истории разных народов, детали, в общем, нечто из газетной рубрики "знаете ли вы?".
Это здорово ее бесило, так как одну вещь она все же поняла - факты и знания вообще мало интересны и мало полезны сами по себе, они имеют ценность только тогда, когда выстраиваются в четкую, логическую схему. В этом смысле даже ее не очень хорошо образованный отец казался ей умнее этого вроде как высокого круга. Они говорили обо всем и ни о чем, как петухи вываливая друг перед другом фактологический мусор. Отец предпочитал чаще помалкивать, но если уж говорил, то одна его мысль всегда сплеталась с другой и так далее, образуя цельную систему представлений о чем-то. Впрочем, умных людей она встречала редко, и бюрократическая рутина надоела ей в считанные дни. Скучные, бессодержательные разговоры, постоянные сравнения мужчин друг с другом и сплетни у женщин, затхлость, мелкие мечты и амбиции, микроскопические интриги... Противнее всего было то, что всему этому пошлому действу, всем этим мелким и корыстным действиям всеми их участниками придается какое-то вселенское, огромной важности значение - с таким пиететом говорили здесь о начальниках, деньгах и интригах.
...Она терпела. Она чувствовала себя разведчицей в стане врага, и играла свою роль с упоением. Она одевалась скромно, как только могла - ответственная и внимательная работница. Она была тихой, застенчивой, робкой, и если говорила, то больше о том, что нужно быть честными, старательными и умными, и тогда все будет хорошо - а еще о том, что главное в жизни семья, дети, стабильная, спокойная жизнь рядом с надежным человеком, словом, говорила все то, что было ровно обратным и противным ее природе и желанием. Это было даже забавно - говорить им в лицо с воодушевлением все то, что так ненавидела она и чем так восхищались они, и смотреть, как ее снисходительно и с отеческим умилением хвалят эти павлины.
Перкинс, конечно, быстро пригляделся к новенькой секретарше - еще бы, когда пепельно-серебряный волос, изгибаясь, случайно выпадает из пучка волос, и она, заметив, что на нее смотрят, как робко краснеет и быстро поправляет его... И главное, то выражение ее лица, когда она с задумчивым и загадочным видом смотрит в окно... Сильвия знала, как неотразимо действует эта загадка на мужчин, прекрасно умела создать ее одною лишь позой и мимикой, даже не произнося ни слова. Кто бы устоял против всех этих чар?
Не устоял и Перкинс. Он все чаще давал ей личные задания, проверял отчеты, и вел задушевные, и, как ему казалось, интеллектуальные, беседы, сыпал интересными, по его мнению, фактами и историями. Сильвии хотелось плеснуть ему в лицо горячий кофе, и она с восхищением слушала, смотря на него, как смотрят на человека, который открывает тебе мир.
Ему все больше и больше нравилось с ней быть. Она как-то вздохнула, что всегда мечтала о надежном и умном человеке, но прежде надо, конечно, устроиться в жизни, не торопиться, да и страшно - вдруг ошибешься? На тот моменте она отвела взгляд, сделав такой вид, когда ты словно вспоминаешь что-то болезненное. Ей и было что вспоминать, так что играть почти не пришлось. Перкинс клюнул.
Раз и другой он проводил ее до дома - конечно, за этим шефу было и нужно, чтобы она жила отдельно, а уж никак не для того, чтобы избавить ее от тирании отца. Ругнув себя за наивность, Сильвия попрощалась с Перкинсом, послав ему взгляд, в котором читались смесь восхищения и страха - пусть думает, чего или кого она так боится.
Перкинс усиливал напор, и она поддавалась - позволила дотронуться до своей руки, потом - придержать себя за талию. От его прикосновений было мерзко, и она успокаивала себя картинами того, как этот спектакль в итоге должен был кончиться. А уж кончится он истинно с тем шумом, какого он всегда боялся - он заплатит ей и за эти мерзкие прикосновения, и за то, что она даст с собой сделать потом, и за его поганое мещанское самодовольство.
Роман развивался - он водил ее в парки и кафе, прикасался, рассказывал свою обычную чепуху (сколько же он прочел только для того, чтобы казаться эрудированным?), пытался играть в романтику - цветы, закаты, открытки, истории о разных странах, - все типичное, как он сам.
Она таяла от восторга и хранила тревожную тайну. Он выпытывал, но она отказывалась говорить, называя это лишь детской глупостью, которая ничего для него не значит - по сравнению с тем, чем для нее был он, и тут же прибавляла, что только он в силах спасти ее от самоубийственного безумия. Как же глупы мужчины, как же одинаковы! Он сходил с ума от ревности, в то же время радуясь, что предпочтение отдано ему. Он, кажется, начинал брезговать - как и все неуверенные в себе представители сильного (что за насмешка?) пола, он сходил с ума от мысли, что он может быть не первым для нее. Сильвия поняла, что пора переходить к следующей фазе, отрезать для него путь к отступлению. Она позволила ему склонить себя к близости. Он, кажется, познал блаженство, какого никогда не испытывал, ее же едва не тошнило, она вспоминала куда более умелого и приятного телом журналиста-сквиба, вспоминала отцовские жестокие наказания, и все это придавало бешеного, смешанного с ненавистью, жгучего от злости возбуждения и сил - она видела, как выматывается, постанывая от наслаждения и выбиваясь из сил, Перкинс. Изобразив оргазм за секунду до того, как он кончил, Сильвия приложила все усилия, чтобы не разреветься от ненависти и злости, и принялась щебетать девичьи глупости. Довольный самец закурил трубку, и, конечно, не отказал себе в удовольствии похвастаться своими знаниями тайн в высоких сферах и секретах высших лиц - ведь он был к ним причастен! Впрочем, осторожность взяла верх, и долго он не разглагольствовал. Сильвия смотрела на его свисающий, хоть и небольшой, животик, и подумала, что, должно быть, мужчины тем сильнее утюжат, гладят и начищают одежду, чем омерзительнее их тело без нее. Она повторила сеанс близости, закрепив условный рефлекс, и Перкинс на следующий день пришел, сияющий гордостью за себя.

Месть была близко.
Она стала бледнеть и терять интерес к разговорам, словно что-то ежеминутно ее мучило. Перкинс, растеряв все самодовольство, с жалким и растерянным видом носился вокруг нее, пытаясь сообразить, не связано ли ее поведение с крахом его мужской самооценки и торжеством неизвестного соперника. Сильвия же, неожиданно отбросив сомнения, кинулась ему на шею - как "оказалась", она так сильно влюбилась в него, Перкинса, что сама того испугалась. Самолюбие чиновника взлетело под самые небеса, а она ловила момент - протяни так чуть дольше, и этот трус начнет чваниться, тяготиться вниманием влюбленной в него девчонки, бояться, как бы та не скомпрометировала его глупостями, обожанием перед женой, не испортила бы карьеры... Она притихла на пару дней, и когда Перкинс был на пике спокойствия и торжества - конечно, тогда он выбалтывал все, что было нужно знать шефу - нанесла новый удар.
В их департаменте был корпоратив, и на него пришла настоящая Сильвия - полувейла, владычица сердец, надменная королева. Она была центром внимания, звездой Лондонского театра, искрила эмоциями в толпу. Все мужчины загудели, как улей, обмен энциклопедическими познания напоминал уже артиллерийский шквал. Пиком вечера был исполненный ей дважды, на бис танец вейлы. Перкинс, кажется, был размазан и потерян. Та, которую он привык видеть маленькой, неуверенной, смотрящей ему в рот - оказалась королевой вечера, вокруг которой вертелись все - и его начальник в том числе. Он терялся, понимая, что выглядит бледно в этом соревновании - а она, оказывается, умеет так царственно, словно принимая дар, улыбаться...
Он был раздавлен, не зная, что противопоставить ее эмоциональному напору. Но королева была к нему благосклонна, и самооценка его зависла в шатком равновесии. Она еще была с ним, еще восхищалась - но теперь не только он говорил с ней, но все, кто был рядом. Она была то прежней скромницей - то этой новой, пугающей красавицей, которая могла одним взглядом, движением бровей оборвать его на полуслове, заставить заикаться, прервать свидание и уйти. Она была покорной и любила его - но все реже, могла в гневе указать ему на дверь - все чаще. Он сползал на орбиту ее жизни, окруженный толпой других поклонников - хотел вырваться, но, знала она, так привык к ее глазам, ее смеху, ее серебряным завиткам - которые он уже не смел более трогать без ее разрешения - что был готов на все ради ее внимания. Она устраивала громкие сцены, пародировала его манеру говорить и держаться, и он чувствовал себя ничтожеством - хвалила и улыбалась милой и милостивой улыбкой - и он таял. Он выдавал тайну за тайной, тщась ее поразить, он вставал на колени и целовал край ее платья... Сильвия понимала, что в нем растет сопротивление, что он не мальчишка и не будет бегать за ней годами. Он мог уехать в отпуск, залечивать раненное эго и забывать о ней, поэтому пора было заканчивать. Однажды она просто объявила ему, что между ними все кончено. Перкинс задохнулся, начал судорожно и глупо спрашивать о причинах - она сказала, что любит другого, настоящего человека, необычного и смелого (хотела бы она такого увидеть!), в общем, у него было все то, чего был лишен Перкинс. Напоследок она объявила ему, что попытка забыть Того Человека была ее глупостью, и что Перкинс не оправдал и малейших ее надежд. Он трясся, как в лихорадке, и его страдание, его боль, растерянность и жалкое заискивание были ей сладостным бальзамом. Он в бреду клялся, что покажет тому человеку, наверняка ничтожному, безбородому юнцу, кто тут настоящий мужчина, сотрет его в порошок, и тогда она будет, будет с ним.. Сильвия рассмеялась и согласилась. Она могла, конечно, рассказать отцу, что ее преследует начальник, но тот, убив Перкинса, выпорол бы ее до полусмерти, если хотя бы заподозрил, что этот человек был с ней в близости.
В криминальной компании ее отца был один сравнительно молодой, не достигший еще тридцати, бандит. Сильвия знала, что он вздыхал по ней много лет, но не решался подойти из страха перед ее отцом. Заранее она раз-другой пококетничала с парнем, и перед роковым для Перкинса вечером в слезах прибежала к нему, говоря, что ее домогается угрожает ее начальник на работе. И вот, когда Перкинс высказал ей свой последний монолог, молодой бандит аппарировал к ней, в условленное время и место. Сильвия бросилась к нему на шею, целуя парня и умоляя его защитить ее от "этого жуткого типа". Перкинс, выпучив глаза, смотрел, раздавленный, на того, кого счел своим успешным соперником, и наконец, бросился в атаку. Сумев ранить парня, Перкинс потерпел поражение, и Сильвия, не давая бандиту опомниться, завизжала что было сил: "Убей его! Убей, а то он сам подошлет к нам убийц! Он опасен! Он страшный человек!" Перкинс перевел на Сильвию растерянный, нелепый взгляд - и
через секунду упал, сраженный зеленой вспышкой. Бандит, нелепо и странно улыбаясь, повернулся к ней. Сильвия, протянула в его сторону палочку, парень явно не понимал, что она делает. С дрожащей рукой, зажмурившись, она она представила, что перед ней Джейкоб Прин, и, почувствовав такую знакомую ненависть, выкрикнула: "Авада Кедавра!". Ей не было тогда еще двадцати лет.
После этого она неделю провалялась с температурой - нервы были истощены. Покровитель не пожалел похвалы и золота и отправил ее отдыхать за границу - заодно подальше от авроров, расследовавших смерть Перкинса. Люди шефа инсценировали ограбление, спрятав тело бандита, исчезновение Сильвии списали на нервные переживания, тем более, что на работу она устраивалась под чужим именем, а шеф получил необходимую информацию, позволившую ему начать свою шахматную партию.

***


Вдруг кто-то встал рядом, пристально разглядывая её, тем самым заставив Сильвию вынырнуть из воспоминаний. Девушка хотела было скосить глаза, но полы шляпки загораживали обзор. Сильная рука схватила её за локоть и сдернул с парапета так, что она чуть не потеряла равновесие.
Сильвия сразу узнала его. И он её узнал. Несчастный журналистик-сквиб, окосевший от пресности ласк глупой и скучной жены, готовый завалить первую девчонку, что пообещает нечто иное. Любовник, правда, недурной, даже пять лет спустя его приятно вспомнить. А он на что-то злится – неужто жену поставили-таки в известность, до чего она довела мужа своей никчемностью в постели? В планы Шефа, кажется, это не входило.
- Здравствуй, милая, - а страшно. Он, насколько помнила Сильвия, ходил вооруженным. Точно, вот упер ей в бок маггловскую стрелялку. – Я сдаваться иду, пойдем вместе?
- Я вас не знаю, - слабая попытка, но вдруг подействует. – Кто вы, что вам нужно?
Вместо ответа он подтолкнул её вперед.
- Пошли-пошли…. Думаешь, разрушить чужую жизнь можно безнаказанно? Ты мня превратила в подлеца и убийцу – что ж, ты будешь моим главным доказательством, и в Азкабан, если что, отправимся оба.
«Собрался к аврорам… Возможно, есть что им показать. Надо обыскать его... « - Сильвия посмотрела в глаза сквибу, направив мощный заряд вейловских чар. Взгляд противника поплыл, расфокусировался.
- Опусти оружие, - властно сказала девушка. Помедлив, сквиб опустил руку.
- Экспеллиармус! - револьвер вылетел из руки Алекса, и Сильвия подхватила оружие и упрятала в сумочку. Расстегнула его бесформенную сумку, обшарила, вытащила целый ворох свитков – они отправились следом.
«Что теперь? Авада? Подозрительно. Лет ему не так много, и слишком здоров, чтобы подумали на естественную смерть. Со стреляющей дрянью обращаться не умею. Заставить его пальнуть в себя? Слышала, бывает эта… осечка, и дальше человек может опомниться. Тогда как же? Как?» Она подумала, потерла лоб. Направила палочку на борящегося с наваждением сквиба:
- Империо!

***
Уроки заканчивались, преподаватели подтягивались, наполняя учительскую. Вернулся с зельеварения Чарльз и теперь мазал руку средством от ожогов, Невилл разбирал контрольные четвертого курса (ну и дочка у Гарри… все занятие строила глазки), Дезэссар, устроившись в любимом кресле, потчевал себя кофе. Он-то и заметил первым замерцавший камин. Отвечать, правда, пришлось Невиллу: француз был то ли ленив, то ли робок, а, может, просто замешкался.
Оказалось, что на связь вышел младший брат Таны, Роберт, служивший в аврорате.
- Тут такое дело… Сестра где? На уроке? Позови её срочно. С мужем её беда. Нет, не говори ей пока ничего, просто позови, я подожду.
Сглатывая тошноту от злого предчувствия, Невилл отправился к кабинету маггловедения.
Из-за дверей доносился девичьи звонкий голос Таны:
- В настоящее время взгляды на героев Шекспира пересматриваются. К примеру, можно встретить мнения литературоведов, которые считают главным интриганом в «Гамлете» Горацио и обвиняют его в убийстве Офелии. Или, скажем, Яго оправдывают тем, что он лишь воспользовался ситуацией, созданной характером самого Отелло. Да, Скорпиус?
- Профессор, а вам не кажется, во-первых, что эти критики не так уж неправы? И нет ли некоей тенденции в том, что они прозрели именно сейчас?
- Скорпиус, как вам сказать…
Невилл постучал, поманил Тану.
- Поговорим через некоторое время. Сидите тихо.
Она выскользнула из дверей, посмотрела вопросительно и – вглядевшись – испуганно. Он молча потянул её за собой.
В учительской подвел к камину, Тана склонилась к лицу брата. Невилл отступил в сторону, но не сводил с нее глаз. Он не слышал, о чем они говорили. Видел только, что Тана вдруг схватилась за каминную полку. Наконец огонь в камине погас, и она обернулась, бледная до синевы.
- Там… Алекс под поезд упал… Надо пойти опознать… Сейчас детей отпущу…
У нее затряслись губы. Она развернулась к двери, ступила два шага - и упала.
- Тана!
- Оh mon dieu, donnez de l'eau!
Невилл и Дезэссар подхватили её, уложили в кресло. Лонгботтом расстегнул воротник её блузки, наколдовал стакан воды, стал брызгать в лицо. Француз, трансфигурировав перо в веер, обмахивал ей лицо.
- Нашатырь возьмите, бестолочи! – зашипели портреты.
Невилл обернулся через плечо и заметил Чарльза: тот в ужасе вытянулся, не сводя глаз с лежащей в кресле Таны. Нахлынуло раздражение.
- У нее урок был, отпусти учеников!
Саммерби покорно вышел вон.
Как потом оказалось, он, придя в класс, брякнул с порога: «У профессора Принц погиб муж, урок отменяется». А в классе со слизеринцами были рейвенкловцы. В результате через пять минут в учительскую примчался Северус Принц и бросился к матери, все еще не пришедшей в себя, а на пороге возникла тонкая фигурка Розы Уизли.
…В морг аврората Невиллл отправился вместе с Таной, побоялся отпускать её одну, хоть её и должен был встретить брат. Пока шла процедура опознания, он ждал в коридоре и разговорился с санитаром. Тот-то и сказал ему, что погибший в метро мужчина под поезд не упал, а бросился.

Глава 11. Похороны

В день похорон Александра Принца с утра хлынул стылый, будто осенний дождь. Преподаватели чавкали по склизкой дорожке к Хогсмиду в галошах, укрываясь непромокаемыми плащами; траурно чернели зонты. Чарльз, правда, забыл не только зонт, но и шапку; шел в стороне от всех, с непокрытой головой. Дезэссар чихал и сморкался. Бейхемот шумно сопел, будто тренируясь изображать скорбь. Баттер, молоденький зам нового директора, тер огромные очки в роговой оправе: стекла запотевали.
Невилл брел в задумчивости: гадал, успеют ли добраться хаффлпаффцы. Они сами изъявили желание как-то поддержать декана, профессора Принц, и Лонгботтом разрешил им срезать в теплицах первоцветы и вплести в венки из хвои, которыми затем укроют гроб и могилу.
В доме Принцев было тесно от народу, но тихо. Молча шныряли туда-сюда коллеги Алекса, пересекаясь то с братом, то с невесткой Таны. Мать вдовы, сухопарая и строгая женщина, сидела у гроба и не сводила глаз с дочери. Рядышком к стене прислонились шмыгавший носом, моргавший набрякшими веками Северус и Роза Уизли, то и дело обнимавшая приятеля за плечи.
Тана сгорбилась на стуле, машинально поглаживая крышку гроба. Лицо её было восковым, нос заострился, словно она и сама стала покойницей. Когда Невилл вошел, от нее как раз отходила миниатюрная женщина в черной накидке. Лонгботтом узнал её – не узнать было сложно: Астория Малфой, мать любителя поязвить Скорпиуса, красавица и леди. Она тихонько раскланивалась со знакомыми, в дверях столкнулась с Уиннергейтом.
Тот, естественно, не мог явиться вместе со всеми – хотя лучше бы уж вообще не приходил. Все ведь знают, что с Таной он «на ножах» из-за создания так называемых министерских отрядом, официального одобрения доносительства и введения телесных наказаний. За самые крупные провинности, конечно - но всех, кто помнил режим Кэрроу, перекосило. А портреты исплевались, узнав, что ЗоТИ будет вести бывший сотрудник полиции нравов Деннис Баттер – самый серый из учеников его выпуска.
Уиннергейт дошаркал до Таны, кашлянул. Она слабо подняла голову. Он прошамкал: «Позвольте выразить соболезнования в вашей невосполнимой утрате». Она тихо поблагодарила. Чарльз вдруг заплакал. Невилла дернула за рукав невестка Таны: «Там на улице школьники стоят». Он высунулся: хаффлпаффцы пришли с венками.
- Понесут через десять минут, - бросил он им. – Будьте готовы.
- Как профессор Принц? – дрожащим голосом спросила Флора Эспин. Невилл с досадой пожал плечами.
Он предлагал свою помощь, но гроб уже вызвались нести брат Таны, сосед и двое коллег Алекса.
Вскоре через улочки Хогсмида к новому кладбищу потянулась похоронная процессия. Холодные струи сбегали по крышке гроба, заливали плащи носильщиков. Сиротливо жались друг к другу вдова и сын погибшего. Мать и невеста Таны шли поодаль, и рядом с ними, оба до нитки мокрые – Чарльз и Роза: она, как и декан её, забыла зонт и даже капюшон плаща поднимать не захотела. Так и месила грязь длинными ногами, сунув руки в карманы и упорно глядя на понурого Северуса. Омывая процессию, как бурунчики – корабль, торопились хаффлпаффцы, роняя цветы.
Алекса похоронили рядом со стариком Аберфортом ,у которого тот когда- о начинал работать. Тане сунули в руки букет хризантем, и она бросала цветы в могилу – долго бросала, уже когда начали сыпать землю.

***
«Прекрасно! Кажется, сама судьба благоволит нашему делу. Фантастическая удача, что Сильвия встретила этого сквиба на пути в редакцию - приди он в аврорат, нам пришлось бы форсировать события. Впрочем, теперь это уже ничего не меняет - все фигуры расставлены именно так, как нужно. Теперь пришло время игры на выбывание. И прежде всего, нужно вывести из игры союзников Поттера, чтобы он остался в изоляции. Хотя, радует одно - принципиальные люди вроде него обычно имеют в разы больше врагов, чем друзей. А уж если его друзья не отличаются такой же кристальной честностью, как он...
Хотя, мистер Поттер, вы меня порадовали. Конечно, я предположил, к чему все идет, еще пять лет назад, когда увидел изумительную сцену вашей встречи с миссис Малфой, и как оказалось, не ошибся. Горячая женщина! Потрясающая. Странно, как другие гости на похоронах не заметили страсти в каждом движении и жесте этой крошки? Вы истинный ценитель, мистер Поттер. И, кроме того, вы сами дали мне наилучшее оружие против вас - теперь я знаю вашу главную болевую точку - вы любите и сделаете все, что угодно, ради своей женщины. Мне ли не понять? Впрочем, пропустим. Достаточно того, что вы у меня практически в руках, но сначала я хочу, чтобы вы меня попробовали поймать.
Ну а теперь, к вопросам ближайшим...Итак, что я знаю про миссис Уизли?»

***

Два с половиной года после знакомства Гарри и Астории Малфой прошли в борьбе с собой. Гарри понимал, что помимо его воли его чувства, его желания влекут его с невероятной силой к ужасному, такому, о чем он подумать не мог и не хотел. Хуже того, он не хотел называть сам себе то ужасное, мерзкое слово, каким все оборачивалось - измена. Это звучало унизительно, подло, хуже чем тогда, когда он кричал на друзей, хуже, чем когда он по легкомысленности подводил Дамблдора, хуже даже, чем когда ему, аврору, иногда не удавалось сохранить жизнь преступника - случалось в его жизни и такое, благодарение Мерлину, очень нечасто - хотя каждый раз после такого он напивался, чувствуя, словно сломалось в нем что-то, что делало его таким человеком, за которого не стыдно перед родителями, друзьями, детьми. Словно каждый раз он убивал часть себя, переставал быть тем, кто не убивал, а дал убить себя, и боялся, что однажды совершит нечто такое, после чего будет хотеться лишь одного - умереть. Поэтому, когда он из рядовых авроров перешел в старшие, а вскоре - и на командные должности, и боевые операции стали скорее исключением его рабочего дня, чем правилом, он признался себе в том, что только рад этому.
Теперь было не лучше. После первого знакомства с Асторией он долго не мог прийти в себя - не мог поверить, что с ним случилось такое - взрослым мужчиной, руководителем аврорского офиса, отцом троих детей... Хотя, подумав и пройдя через отрицание, он признался себе - может быть, в жизни общественной он и состоялся, но вот в семейной - оказался никудышным мужем и отцом. Он любил своих детей, безумно любил Джинни - многие годы. Как он понял в ходе тех размышлений - главной проблемой для него стала привычка, почти наркотическая, к опасностям и риску. За семь лет отрочества он привык, что в его жизни ни один год не обходится без того, чтобы не столкнуться со смертельной опасностью, с вызовом сил, в разы тебя превосходящей. Кошмару не было конца, но в год окончания учебы все, наконец, закончилось. Тогда, в первый год, он был опустошен - шла охота за немногими уцелевшими Пожирателями Смерти, их одного за другим ловили. Двое-трое сбежали, и вестей о них давно не поступало. Все это Гарри делал как машина, автоматически, не осознавая иногда, что происходит. Потом - краткий отдых и начало обучения на аврора - жесткого, без скидок на известность и славу - чему Гарри был очень рад. Это держало в тонусе, да и Рон был с ним тогда. Потом, первые месяцы были относительно спокойными, и он, бывало, целыми днями и неделями лежал, не двигаясь. Джинни была с ним неотступно, поддерживая без лишних слов. Тогда, пожалуй, все и начало меняться. Послужив обычным аврором - не так много было опасных вызовов, он начал чувствовать, что жизнь его становится словно бы пустой. Он смутно чувствовал, что перед ним нет привычной цели, привычной опасности. Какое-то время он просто наслаждался радостями обычной жизни, о какой он и мечтал. Потом стало приходить осознание - в жизни что-то не так, и невыносимо трудно было жить, ходить на скучную, повседневную работу. Он начал чувствовать себя, как на тоскливых отработках у Снейпа - работа перестала приносить радость - какая радость в бумажной канители да обезоруживания мелких воришек раз-другой в месяц?
Тогда он принял решение - вошел прямиком в кабинет к министру Кингсли - туда он имел полное право входить без стука и предварительной договоренностей, и изложил министру просьбу - назначить его на более рискованную, ответственную работу, к опытным аврорам. Если будет нужно, все испытания он пройти готов. Конечно, помогло - и в его жизнь вновь пришла опасность, риск, погони - Гарри почувствовал себя на своем месте, защитником своего народа, друзей, и тех, кого он и сам не знал. Рон, конечно, пошел вместе с ним, но в одной из первых стычек с контрабандистами был ранен - несерьезно, но Гермиона тогда напала на них тигрицей - кричала, убеждала, умоляла и требовала, чтобы Рон оставил аврорскую работу - ведь это, говорила она, совсем не его дело. Называла их мальчишками, несерьезными и безответственными, глупыми. Ничего не помогало, и ей пришлось пригрозить разводом - лишь тогда Рон, себя не помня от стыда, сдал аврорский значок и ушел в магазин "Умников Уизли", помогать Джорджу. Гарри был внутренне скорее рад, что друг больше не рискует собой - Гарри не представлял, что бы с ним было, если бы Рон, не приведи Мерлин, погиб в бою.
Служба тем временем шла все быстрее, он продвигался вверх с ошеломительной скоростью - конечно, понимал Гарри с досадой, отчасти тому виной его слава, будь она неладна, но никто бы не посмел заявить, что Гарри Поттер не стал одним из величайших авроров своего века.
Преступность же, как ни странно, давала о себе знать, нарастала. Бандиты, воры, контрабандисты, темные маги - Гарри не хотелось об этом думать, но его мучили тревожные ощущения - будто сгущаются тучи над Англией, будто повеяло вновь холодом.
Повеяло холодом и в семейной жизни. Они с Джинни все еще любили друг друга, один за другим, с двухлетним интервалом, родились трое детей. Первенца он назвал в честь отца и Сириуса, второго сына - в честь наставника и заклятого врага, дочь - в честь матери и лучшей, после, разве что Гермионы, подруги. Сама же Луна, к слову, выйдя замуж на потомка натуралиста Скамандера, полностью унаследовавшего характер предка, довольно скоро перестала появляться в Англии, предпочитая ей дальние страны.
Однако, хотя о Джеймсе, когда тот был младенцем, Гарри заботился сколько мог - мог он явно недостаточно. Работа и вызовы в любое время суток, долгий сон после дежурств, иногда и раны, - все это, он видел, копилось в Джинни недовольством. Он отмечал это тогда скорее подсознательно, обещая себе сбавить темп работы, освободив время для семьи - все чаще они с Джинни засыпали в разное время и без близости, все чаще за вечер они почти не говорили, обмениваясь дежурными фразами о рутине. Не раз и Джинни, замотанная заботами о детях, срывалась и кричала на него. К этому Гарри так полностью не привык, и, стыдясь того, рявкал в ответ сам, потом долго примиряясь.
Он отчаянно хотел выкроить побольше времени, но это было решительно невозможно - Кингсли назначил его главой авроров Великобритании, и не ради пустых почестей. Все больше и больше казалось, что за всеми преступлениями, за всем разгулом и модой на темные искусства, продуктом либерального подхода не желавших идти путем запретов - за всем этим начала чувствоваться некая организующая сила. Слизеринцы и бывшая магическая аристократия затаили обиду, это чувствовалось в них, как и то, что в Хогвартсе, по жалобам Невилла, царил порой бардак - конфликты и оскорбления, дуэли и стычки шли каждый день. Вырастало поколение слизеринцев, ненавидящих остальных, считавших их потомками преступников, изгоями, потенциальными темными магами. Кажется, те из протеста шли путем изучения темной магии сами. И вот, когда преступность росла от месяца к месяцу, заходил испуганный шепот - о человеке в черном плаще, не показывавшем никому лица, о новом загадочном лидере темных магов, организаторе преступной сети. Гарри мучился от ужасного предчувствия - неужели возможно, что заклятый враг вернулся? Неужели возможно, что весь кошмар повторится снова? Нет, только не теперь, только не когда у него дети... Тогда он и познакомился с заместителем отдела правопорядка, Максимусом Кейжем. Он был тогда уже немолод - старше родителей Гарри, будь те живы, но не придавал возрасту значения. Кейдж не был похож на болтуна или карьериста - казалось, он искренне хотел очистить Англию от темных магов, делился с Гарри соображениями, что одной борьбы мало, что нужно воспитывать молодежь, не бросать все на самотек. В то же время, работал Кейдж деловито и компетентно, был надежен и ответственен. Вместе они раскрыли ряд крупных преступлений, поймали нескольких высокопоставленных темных магов - и Кейдж сражался сам, не отсиживаясь за чужими спинами.
Наконец, агент Гарри получил информацию об организации темных магов. Те пошли ва-банк и устроили открытый террор, убивая ни в чем не повинных людей, и все больше свидетелей видело того, в капюшоне, таинственного волшебника. Гарри даже достал Бузинную палочку, ожидая худшего, позволив Кейджу убедить себя. Наконец, им удалось вычислить логово врага, и темных магов настигли. Те дали жуткий бой, какого не было со времен битвы за Хогвартс. Кейдж пошел на крайние меры и решил брать темных числом. Гарри видел, как тяжело тот переживал свой приказ, но понимал, что иного выхода нет. Темные маги один за другим пали, и наконец, пришло время сразиться с их главарем. Гарри был готов к наихудшему. Дуэль состоялась, противник был силен и искусен, Гарри никак не мог взять над ним верх, когда подоспели авроры с Кейджем. Все закончилось как-то быстро. Противник пал, сраженный убивающим проклятием, черная тень с хохотом покинула тело, и Гарри сорвал с врага капюшон.
Человека этого он видел первый раз в жизни. Брюнет с острым носом и кругами вокруг глаз, он не значился ни в одной картотеке и так и не был опознан. Так или иначе, Англия праздновала победу, Джеймс пошел на первый курс, а Гарри лично выступил по радио с поддержкой Максимуса Кейджа на выдвижение того кандидатом в министры магии. Тот принялся за дело решительно, начала ряд реформ, в той части, что касалась аврората, Гарри принимал активное участие.
Одно неукоснительно огорчало - в семье все шло совсем неважно. Джемс рос избалованным, беспорядочным и пожалуй, несколько заносчивым. Альбус - тот всегда был умницей - серьезный, внимательный, прищуриваясь, он и правда немного походил на Дамблдора или Снейпа. Очень тонко чувствуя напряженность в доме, Альбус прятался в библиотеке, и бывало, полдня не покидал ее. К общению со сверстниками он был равнодушен, не то от робости, не то он некой брезгливости или скуки.
Лили же была шумной непоседой, трогательно обожавшей всю семью. Одно было плохо - Лили не могла и на пять минут угомониться, не принимала в расчет запреты, связанные с опасностью, словом, однажды, после многократных предупреждений, Джинни сильно отшлепала дочь. Тогда они сильно поругались и спали в разных комнатах.
Дела шли не лучше и дальше - ссор, и что хуже, молчаливой отрешенности, было все больше, дней и минут радости и веселья - меньше. Конечно, праздники по-прежнему делали их любящей, крепкой семьей, но и они все чаще омрачались - то ссорами так непохожих друг на друга братьев, то выходками и капризами Лили. Джинни была с ней непоследовательно - в хорошем настроении любила, веселила и баловала как могла, в плохом - одергивала и наказывала.
В общем, признал Гарри, к моменту начала учебы Альбуса все хоть и выглядело мирно, но внутри здания их семьи пролегла глубокая трещина. Поступление сына на Слизерин усугубило ее, а ссора братьев и омерзительный скандал с Паулиной Мелифлуа вызвал, кажется, постоянное и нескрываемое напряжение.
...И вот теперь, в разгар семейного кризиса, в его жизнь вошло нечто другое, нечто новое. Он долго отрицал, старался забыть то впечатление, но когда наступило лето и сначала Скорпиус Малфой, которого Гарри пригласил сам, пришел к ним в гости, почему-то сразу понравившись Лили, потом Альбус отправился домой к новому другу - тогда Гарри, опомниться не успев, сам буквально влетел в Малфой-мэнор и, конечно, она была там. Он снова почувствовал то мучительно-сладкое ощущение, когда время замедляет ход и каждая деталь намертво врезается в память. Как же она была хороша... Нет, даже не столько хороша - от нее словно веяло чем-то таким, чего Гарри не мог толком понять - она была Женщиной, он чувствовал это, видя ее крохотные ручки, представляя почему-то, какое маленькое и наверно слабое у Астории сердце. Ему нравилось раз за разом повторять про себя ее имя - такое необычное и красивое. В его сознании отчетливо всплыло слово - "благородство". Она была такой - благородной дамой. Было видно ее строгое воспитание, такт, ум, но за этим чувствовалось и другое. Казалось, она была столь одинокой в своем огромном доме, казалось, за ее сдержанностью и манерами
скрывался настоящий вулкан чувств - и еще казалось, что она - та, в чьем присутствии ты робок и всесилен. Он избегал и страстно ждал случайных встреч. Вот они столкнулись в Косом переулке: раскланялись, прошли мимо, помня об этой минуте. Вот в Хогвартсе обоих одновременно вызвали: можно посидеть в кабинете директора рядом друг с другом, случайно касаясь рукавами - и тогда расплавленное железо ледяным жаром плавило все вокруг, сердце сжималось в жгут. Он не смел поднять головы, но чувствовал, что он нее тоже исходил жар - как от раскаленной печи, и хотелось бежать - или сидеть так вечно, или утонуть лицом в ее волосах, обхватить ее целиком, лишить одежды, целовать с ног до головы, и будь что будет, будь тогда что будет... Он боролся с собой. Ругал,проклинал, винил. Заставлял себя думать о Джинни, выкраивать время для совместных праздников. Как назло, все шло не так. Может, Джинни подозревала, чувствовала что-то, но это делало ее еще более нервной, взрывающейся из-за всего, и эта ее вспыльчивость страшно, до бешенства злила... Он заставлял себя думать о Драко, честном коммерсанте, с которым они не общались почти никогда, раскланивались сухо, но все же Гарри чувствовал, словно хрупкий мир что-то значит,что подло и низко вот так невольно возобновить вражду... Но он видел Асторию и легкие сжимало ледяными тисками - он безумно хотел видеть эту женщину счастливой, он безумно хотел ее губ, локонов, рук, небольших, упругих грудей, стройных ног и всего, что было выше - он никогда и ничего не хотел так страстно,и самым предательским было чувство, что он, едва зная Асторию, любил ее - любил без памяти, и готов был, если будет нужно, отдать себя вновь на гибель в лесу, если без этого ей не быть счастливой. Он думал о ней каждый день, придумывал их диалоги, совместные дни и близость, близость, безумный секс, нежный и грубый... Он обрывал себя и и через минуту вновь погружался в преступные мечты.

Летом после окончания Альбусом третьего курса, когда Гарри пришел забирать сына от Малфоев, все и поменялось. Стояло необыкновенно душное лето, мальчики с утра ушли в лес – то ли плавать, но ли побродить в тени и прохладе. Астория, как всегда, встретила Гарри и предложила сесть (муж её, что происходило частенько, опять уехал в Голландию). Зной размаривал, и разговор не клеился.
На ней было белое кисейное платье, сквозь которое, как чудилось Гарри, местами светилась розоватая кожа. От этого жар разливался по суставам, а по сердцу будто бы водили ледышкой. Пшеничные локоны, ниспадали на слабенькие плечи. Он, должно быть, слишком долго и пристально смотрел на нее, и она вся вспыхнула. Гарри не выдержал – душа сжалась от нежности:
- Мне так жаль, Астория, что я не встретил вас раньше, что столько лет маялся разной дурью и не понимал, что вы где-то на свете есть...
Она словно задохнулась, долго не могла ответить и наконец дрожащим голосом проговорила:
- Если вы еще раз приедете сюда, я не смогу остаться верна мужу...
Гари тихо присел у её ног, стал целовать острые колени и крошечные ладони – она заставила его подняться и прижалась всем своим легоньким телом. Их губы слились.
Потом она лежала на диване, а он снова сидел на полу и гладил ткань её измятого платья. Закрыв глаза, дрожа то ли в упоении, то ли в боли, она шептала:
- О нет, нас могут увидеть. Но я так не могу больше... Вы нужны мне весь, понимаете? Нам надо найти место…
- Послезавтра, к полудню, я вам обещаю, я найду. Ждите меня у руин «Флориш и Блоттс».
…Сперва Гарри и Астория скитались по маггловским гостиницам. Затем опять же у маггла (так меньше шансов, что кто-то узнает) стали снимать домик для встреч. И сколько раз с тех пор он приходил первым, ждал её, и она вбегала, как вбежала сегодня, легко, будто школьница, стуча каблучками, скидывала плащ у порога, замедляла шаг, подход к Гарри, и проводила ладонью по его щетине. Снимала с него очки. Они устраивались вдвоем, где любо было: на кровати ли, в кресле – она у него на коленях – или просто на полу. Самозабвенно целовались, помогали друг другу избавляться от одежды, лепетали что-то. Он мог говорить ей все, и она проживала его боль, выпускала скопившиеся за годы сдержанного молчания водопады эмоций, слез, смеха - и его боль проходила, душевные раны затягивались...

- А я вчера была похоронах, - тихо говорила Астория, водя пальчиком по овальному шраму на груди у Гарри, покуда он целовал ей волосы, глаза, шею. – У моей приятельницы муж погиб. Слышал, может – Александр Принц?
- Слышал. Вроде самоубийство, - он болезненно сморщился. – Устал я от этого всего. Хочется забыться, напиться до безобразия, валяться где-нибудь в канаве… Песни горланить и не думать ни о чем.
- Забудься, - она ласкала его, и жесткое лицо смягчалось, губы складывались в безмятежную улыбку, из глаз пропадала настороженность. – Сегодня прошу тебя забыться. Нет никого. Никаких преступников, никаких самоубийств, никакого аврората. Есть мы. Только мы.




***
С того дня, как профессора Принц внезапно вызвали с урока, прошла неделя, и ни она, ни её сын в Хогвартсе еще не появлялись. Утром стало ясно, что не появятся они очень долго, раз уж директору пришлось искать замену.
Перед завтраком Уиннергейт представил ученикам некую мисс Дженнифер Рид – особу лет 27, высокую и худенькую, сутулую настолько, что иногда казалось, будто у нее на спине горбик. Она-то и должна была вести маггловедение, покуда, как выразился Уиннергейт, «миссис Принц не оправится от болезненного состояния».
…Профессор Рид вошла в класс робкой, колеблющейся походкой, точно борясь с желанием прижаться к стене. Голубые глаза испуганно бегали. Шестикурсники-хаффлпаффцы отвечали ей ленивыми и тяжелыми взглядами: они скучали по декану, и новая учительница в их глазах выглядела чуть ли не как узурпаторша. Слизеринцы большей частью хранили преданное выражение лиц, но кое у кого хищно шевельнулись ноздри.
- Итак, дети, на чем вы остановились в прошлый раз?
- Дети в прошлый раз остановились на трагедиях Шекспира, профессор, - подчеркнуто учтиво подсказал Скорпиус. - Мы обсуждали альтернативные трактовки.
- Какие такие альтернативные? – видимо, это слово её немного озадачило.
- Например, что главным виновником трагедии был все же Отелло. Кто мешал ему во всем разобраться? Нет, надо было, как примату, бежать и резать жену!
Мисс Рид немного втянула голову в плечи. К испугу в глазах прибавилась неприязнь. Отрывисто засмеялась:
- Как вы можете, юноша. Что за расизм? Если у человека другой цвет кожи, его надо обзывать?
- А разве я что-то сказал про цвет? Я говорю, что он головой не думал и вел себя как шимпанзе.
- И, кстати, он её не зарезал, а задушил, вы даже прочитать не удосужились, - она словно боялась забыть это. - И опять обзываетесь! Человека нельзя сравнивать с животным. Тем более Отелло... Это героический человек, титан воли, прошедший испытания, которые его не сломили. А в его трагедии виноват подлец и завистник Яго. Вот уж кто был воплощением качеств Слизерина в прошлом. Ребята, надеюсь, среди вас таких нет.
Слизеринцы, кроме Скорпиуса и Альбуса ,поспешно замотали головами. Берк, Амаранта и Патрисия что-то записали в небольшие блокноты.
- Да, зато верить любым сплетням и сначала резать жен, а потом разбираться - очень по-гриффиндорски, - не унимался Малфой.
Учительница стиснула указку.
- Не смейте оскорблять достойный факультет! Пятнадцать баллов со Слизерина!
Скорпиус, зевнув, открыл серый потрепанный томик:
- За дверью шум. Жива! Еще жива?
Я — изувер, но все же милосерден
И долго мучиться тебе не дам.
Так. Так.
(Закалывает ее.)
Довольный, он прикрыл книжку.
- Все-таки лучше читать до конца, не так ли, профессор?
- У вас... У вас неправильное издание!
- Может, у нас еще и неправильный Шекспир? Не одобренный, так сказать, министерством?
Учительница вздернула подбородок.
- Шекспир как раз правильный. Он не мог писать про приматов, он писал про великих, прекрасных, мощных людей. Таких, как Отелло, как Ромео и Джульетта...
- К слову о Ромео и Джульетте, учись они в Хогвартсе, их бы отправили к завхозу... - одноклассники, не сдержавшись, захмыкали. - Может, во избежание двойных стандартов и трагедий, влюбленным разрешим встречаться?
Она выпрямилась так, что горбик разгладился.
-За любовь к завхозу не отправляют, к нему отправляют за разврат! И не сравнивайте свои мелкие, мелкие страстишки с их великим чувством!
Скорпиус, обернувшись, простер к классу руку.
- Тогда влюбленным дам совет - друзья, вы прежде чем возлечь в алькове, стихов возвышенных с гитарой прочитайте, ведь за любовь, конечно, не казнят!
- Что за... Что за глупости?- она нервно завертелась на каблуках. - Вы сами поняли, что сказали? Я не поняла.
- Это стихотворная проза, профессор. Как у Шекспира. А альковом называют постель, только постель - это для занятий развратом, а альков - для занятий любовью.
Класс грохнулся.
- Так что не забудьте при случае повесить табличку, если кто вдруг…
Хохот поднялся пуще прежнего. Мисс Рид швырнула указкой о стол.
- Что за гнусный у вас язык! Минус двадцать баллов со Слизерина! Я надеюсь, за вами успели записать, потому что сегодня вечером мы встречаемся у директора! Урок окончен! Мне надоело это терпеть!
Она выбежала, хлопнув дверью.
Патрисия, сидевшая позади Скорпиуса, легонько пнула его остроносой туфелькой:
- Что, Малфой, захотелось нанести визит Уиннергейту и Порриджу?
Порридж была фамилия их завхоза. Скорпиуса только усмехнулся.
- Кстати о любви и разврате. Никто не хочет в выходные в Хогсмид прогуляться, посидеть в пабе? Мы вот с Алом думаем, кого бы пригласить.
- Да-да, как раз проверить, - забормотал Поттер, но Скорпиус пихнул его в бок.
Пухлые щеки Флоры Эспин вдруг залились румянцем. Она влюблено поглядела на темную макушку Альбуса и выдохнула:
- Можно мне с вами?
- Если не боишься, то конечно.
Флора расцвела улыбкой. Патрисия вздернула резкие бровки:
- Малфой, как же у тебя дурной вкус.
- Это ты к чему, Гэмпи?
- Приглашать в Хогсмид уродин, когда красота пропадает у тебя под носом. Потом сам пожалеешь.
Берк, стискивая перо, что-то яростно строчил в блокнотике.
- Ты что, не соглашаешься с политикой министерства, Пэт?! Они же говорят, что все люди одинаково хороши!
Патрисия побагровела и дернула себя за локон.
В этот момент отворилась дверь, и следом за заплаканной мисс Рид вошел профессор Баттер. Он, к слову, занял место не только преподавателя ЗоТИ, но и декана Слизерина, с тех пор, как Уиннергейт стал директором.
- Я слышал, у вас тут скандал. Наблюдатели, просьба немедленно сдать мне блокноты.

Глава 12. Кабанья голова

По субботам Скорпиус привык просыпаться поздно, но сегодня Альбус, как и было условлено, разбудил его раньше обычного. Альбус всегда вставал ни свет ни заря и имел привычку читать либо ночью, либо с раннего утра, часов с пяти. Малфой всегда немного завидовал его целеустремленности - сам он всегда с трудом заставлял себя делать необходимые, но скучные вещи вроде арифмантики или травологии. Может быть, поэтому, а скорее из-за его злоязычия, значок старосты в прошлом году получил именно Альбус, чему его друг был несказанно рад - ему всегда были неприятные официальные должности и знаки отличия.
Бенни Берк и толстяк Карл тоже только что проснулись. Пока Скорпиус одевался, до него донесся голос Берка:
- Ну как вчера визит к Порриджу, Малфой?
- Знаешь, Бенни, у меня такое хорошее настроение, что мне даже не хочется запирать тебя в туалете с Плаксой Миртл.
- И что же празднуем? - Берк старался выглядеть спокойным и язвительным, но его выдали сжатые кулаки и бегающий взгляд.
- Ну как бы тебе сказать... Не твоего ума дело. Тебя ведь все равно никуда никто не пригласит, так что смысл тебе рассказывать?
- И помолчи, если не хочешь отрыгивать слизней, Бенни, - вставил Альбус. - Рецепт детский, но для сопляков вроде тебя как раз.
Друзья поднялись в общую гостиную, Альбус устроился в кресле, Скорпиус - на диване. Гостиная понемногу заполнялась народом, и наконец вприпрыжку выбежала Патриция Гэмп в праздничном платье.
- О, Гэмпи, да ты здорово выглядишь! - Скорпиус галантно улыбнулся и взял Патрицию за руку, - прошу, мисс.
Девушка удивилась, но тут же с энтузиазмом обняла Скорпиуса за шею:
- Вот видишь, Малфой, и ты можешь быть нормальным человеком, когда не задаешься!
- Разве я начинал? - Скорпиус принял крайне потрясенный вид.
- Ой, ты все время из себя невесть что изображаешь, Скорпи.
- Скорпи? И давно ты меня так называешь?
- Ну ты же придумал мне кличку, - надула губки Патриция.
- Хорошо, хорошо. Вижу, ты готова к празднику?
- Ну конечно! А там все такие умные, как ты?
- Ну что ты, у нас такие светочи, что мне и не снилось. Уизли, например...
- Ну какие они светочи, если вы с Алом всегда первые в успеваемости?
- А зачем тогда жаловаться на нас преподавателям, раз мы такие умные, а, Гэмпи?
- Да еще добрые, списывать даем, - вставил Альбус.
- Ты сердишься на меня? - Патрисия опустила голову, став похожей на нашкодившего ребенка.
- Да как тебе сказать, Пэт....Как тебе сказать...
- Ну это...
- Ладно, сегодня мы вроде как не ссориться собираемся...
- Ой, правда?- Патриция тут же подняла голову и обняла Скорпиуса.
- Какой напор, - покачал головой Альбус.
Скорпиус, оглянувшись, заметил Берка, на чьем лице было написано явственное желание разбить кулаком стену, или кого-то более конкретного, нежели просто стена.
- В чем дело, Бенни? Ты проглотил флоббер-червя? - спросил Альбус.
Патрисия захихикала, и Берк, резко развернувшись, вышел из гостиной.
- Правильно, иди поплачь, Миртл тебя всегда примет, - крикнул вслед Альбус, и почти все, кто находился в гостиной, дружно захохотали.

...Разумеется, Патрисия Скорпиусу не нравилась - трудно представить человека, который был бы в восторге от этой недалекой и капризной ябеды - Патрисия воображала себя невероятно красивой и одаренной, хотя подтверждения этому найти было негде - и Скорпиуса она ненавидела давно, с первого еще курса. Он не отказывал себе в удовольствии ее высмеивать, отпускать иронические замечания, и вышло так, что та к третьему курсу делала все, чтобы обратить на себя его внимание. Это развлекало, но и злило - с одной стороны Скорпиусу льстила ее откровенная ненависть и, очевидно, неравнодушие, с другой - она была однообразна и утомительная. В прошлом году он стал встречаться с другой однокурсницей, Авророй Литтлтон, самой, пожалуй, разумной и симпатичной девочкой с их потока. Не сказать, чтобы он был сильно тогда влюблен, но встречи их были невинными и романтическими, правда, СОВ, загрузив всех пятикурсников работой, постепенно свели роман на нет - собственно, с Авророй они хоть и перестали встречаться, но сохранили приятельские отношения до сих пор.
Патрисия в тот год была то злой, то истеричной, то печальной. Как-то она облила всю сумку Авроры чернилами, и Скорпиусу пришлось намылить Патрисию пеной, после чего та закатила жуткую истерику и стала искать все возможности для того, чтобы ему отомстить.
В другой раз он неожиданно стал с ней вежлив и предупредителен, и Пати растаяла как мороженое, щебетала часами о том, какие платья ей купили прошлым летом в Италии и как она сыграла какое-то музыкальное произведение на пианино - Скорпиус старался не забивать себе этим голову.
Ее сплетни и рассказы его быстро утомили, и он стал избегать общения под любым предлогом. Патрисия ревновала, и когда однажды заметила, что Скорпиус болтал на перемене с Авророй, видимо, выпила какую-то дрянь, потому что два дня пролежала в больничном крыле. Было противно, но он понимал, что надо держать оборону, чтобы она наконец оставила его в покое - навестить ее означало подать ненужную надежду.
Однако, он недооценил мстительность Гэмп - две с небольшим недели назад она, приняв оборотное зелье с волосом Авроры, напала в ее облике на младшекурсницу с Гриффиндора. Зная, что Аврора обычно гуляла в предместьях Хогвартса и вряд ли ее много кто мог видеть и подтвердить алиби, Патрисия действовала наверняка и ее план удался - Аврору приговорили к тридцати розгам.
Скорпиус, хотел было отомстить похожим образом, но Патрисия держалась с тех пор вместе с другими членами министерского отряда, справедливо опасаясь мести. Скорпиус понял, что надо действовать тоньше.

***
Трактир «Кабанья голова» - место для новейшей истории британского магического сообщества необыкновенно значимое – после смерти Аберфорта Дамблдора пришел было в полный упадок. Коз местные жители разобрали, и их загончик быстро порос травой; стены трактира покосились; крыша грозила вот-вот рухнуть, а знаменитую вывеску унес ураган. Так и стояла развалюха, покуда пять лет назад не вышел на свободу Мартин Дэвис – тот самый несчастный владелец паба, чью судьбу искалечил неправедный судья Фергюссон.
Идти бедняге было некуда, и он заночевал в заброшенном трактире. Наутро рассудил, что хибарка все равно никому не нужна, а ему другого жилья не найти – и занялся ремонтом. Когда же после процесса над самим Фергюссоном пострадавшим от взяточника была выплачена компенсация, Дэвис рискнул, вложив доставшиеся галеоны в возрождение «Кабаньей головы» – и не прогадал. Дело пошло, и бойчее, чем при Аберфорте.
…Сложно сказать, почему именно «Кабанью голову» облюбовали для посиделок с компанией Скорпиус Малфой и Альбус Поттер. Быть может, им нравилось, что хозяин без слов выделял им часть зала, отделенную ткаными перегородками: наложишь заглушающие, и поди пойми, чем за занавесками занимаются. Или же они находили некую романтику в близости Запретного леса… Словом, именно в «Кабанью голову» приводили они друзей.
Бывали люди случайные, но основной состав оставался неизменен: сами Альбус и Скорпиус, Роза Уизли, Северус Принц и семикурсники – рейвенкловка Ребекка Гольдштейн, отличница по рунам, бойкая и красивая брюнетка, и Роджер Макмиллан, хаффлпаффец, белокурый богатырь. На сей раз, правда, Северус гостил с матерью у родственников, Роза от переживаний за парня залезла с головой в задачи по арифмантике (они ей помогали лучше успокоительной настойки), так что пришлось заменить их малышней. Лили Поттер напросилась вместо кузины, а за ней увязался Хьюго Уизли. Из «случайных» - Флора Эспин и Патрисия Гэмп.
- Ты с ума сошел? – шептала Ребекка Малфою. – Гэмп - из министерского отряда. Тебе мало наказания за маггловедение?
- Бекки, не нервничай, - усмехался Малфой. – Пей сливочное пиво и получай от жизни удовольствие. И позволь наконец Роджеру до тебя дотронуться.
Роджер, между тем, разглагольствовал красивым баритоном:
- Я тут читаю биографию Дамблдора…
Патрисия навострила ушки. Альбус фыркнул:
-Не знал, что кому-то еще нравится писанина Скитер.
- Причем тут Скитер? Недавно вышла хорошая, серьезная и подробная биография, под редакцией Денниса Криви и Сьюзен Боунс…
- Иными словами, Скитер переписали набело, сгладив острые углы и смягчив выражения, - закончил Альбус за него. – И что же в биографии великого директора тебе понравилось или не понравилось?
- Во времена его молодости, когда он чуть не примкнул к Гриндевальду… Можно ли его винить в этом? Можно ли упрекать парня, который не власти хотел, не денег – блага для всех?
- А почему, дамы и господа, у нас принято считать, что нужно и необходимо преследовать вообще это самое "общее благо"? - Спросил Скорпиус и предвкушающе откинулся на спинку кресла, легко проведя рукой по спине Патрисии.
Лили стиснула зубы и часто задышала.
Патрисия, разнежившись, промурлыкала:
- Думаю, несчастный человек никого не сможет сделать счастливым, так что заботиться надо прежде всего о себе, правда?
- Проблема в том, что слизеринцы заботятся только себе и ни о ком больше, - прошептала Лили, пепеля Малфоя взглядом.
Роджер отвлекся от созерцания коленок Ребекки, мелькнувших из-под синей юбки - То есть, господа, официозной точке зрения, принудительному добру, которое уже не добро, можно противопоставить лишь шкурничество?
- Браво, Роджер! - серьезно ответил Скорпиус. - Но подумай сам, разве общее, то есть по определению принудительное добро не будет ли всегда таковым, коль скоро инициатива его исходит от государства, а не от людей?
Роджер вновь задумался, и Ребекка выручила его:
- Но если люди не захотят проявлять инициативу? Мы с тобой знаем людей, Скорпиус. В числе главных их пороков - эгоизм и лень. Если дать им волю, они сожрут друг друга.
- Конечно, сожрут! Как же не сожрать...Но это ведь еще вопрос, предотвращает государство или способствует этому пожиранию, растягивая обед хищника, как сказать, на королевский пир с церемониями и сменами блюд... Ладно, скажу понятнее. Если люди организуются снизу и выбирают себе органы власти, они получают механизмы сдерживания властителей. А это как раз таки не позволит кому-то одному преследовать свои интересы, или хуже того, больные идеи.
- А по-твоему, идей не должно быть вовсе, - Лили покраснела уже в цвет волос, наблюдая, как Скорпиус поглаживает запястье Патрисии.
- Конечно, в политике и не придумаешь зла худшего, чем идея. По мне так, пусть уж воруют, но с пустой головой. Сравните того же Фаджа с тем же Гриндевальдом.
То есть ты за оболванивание? - вскинулся Роджер. - Пусть будет тупое стадо, умеющее только жрать?
И все невольно посмотрели на Хьюго, флегматично наворачивающего стейк.
- Скажем так, Роджер, я за меньшее из зол. Я иду от противного - политика должна иметь негативный характер, то есть цели ее пусть говорят нам о том, от чего мы хотим отойти, но не куда. Мы можем идти от бедности, от несправедливости или от рабства, но упаси Боже идти к всеобщему процветанию!
- А по-моему, мы идем из дымных пещер через смрад аутодафе в болотные топи, - мрачно сказала Ребекка. - Вся история человечества - выражение его горячего желания утонуть в болоте погрязнее. Роджер, милый, ты уже совершеннолетний, может, тебе нальют стаканчик медовухи?
Роджер насупился, но подчинился. Флора наконец отвела глаза от сумрачной фигуры листающего книжку Альбуса. Казалось, что резкий тон Ребекки лично оскорбил её, что она готова заплакать.
- Незачем так плохо говорить о людях, - пролепетала она наконец. – Если так думать, то как же можно жить? Нельзя отчаиваться, надо верить в лучшее.
- Скажи это своему декану, когда она вернется на работу, - Ребекка откинулась на спинку стула. – Спроси, верит ли она в лучшее теперь, после того, как её мужа по кусочкам собрали с рельсов.
Флора сморщилась и замахала руками. Рейвенкловка только покачала головой.
- Ты не думай, я не смеюсь ни над чьим горем. Но верить в лучшее можно только до определенной черты, пока не пережил от людей дикой боли. Каждый, поверь, переживает её, а если с ним такого не случалось – значит, он примитивная толстокожая свинья. Некоторых эта боль просто дробит на куски. Взгляни на нашего декана. Говорят, он не был таким. Его искалечили люди. Его жену во «Флориш и Блоттс» вместе с другими женщинами, вместе с детьми, взорвали люди. Тогда был детский праздник! Мы с мамой, милостью Мерлина, опоздали на пять минут. Мы прибыли через пять минут после того, как прогремел взрыв. Мама от испуга потеряла ребенка – она была беременна второй раз. И ты мне будешь запрещать говорить плохо о людях?
- Я не запрещаю, я… - Флора сморгнула слезы. – Но не все же такие.
- Конечно, вовсе не все, - уверенно встряла Лили. - Это были выродки. Тетя Гермиона их называет "террористы". Фанатики. Они еще надеялись, что смогут вернуть прежний порядок, власть чистокровных и все прочее.
- Да, индукция неполная - пробормотал Альбус, - что там, что тут.
- Индукция? - переспросила Патриция.
- Обобщение, Гэмпи, - улыбнулся Скорпиус, - медовухи?
- Пожалуй.
- Так все-таки, Скорпиус? - спросил Роджер, сцепи в пальцы в замок.
- Да?
- Ты, как мне кажется, одну вещь упускаешь. Вот у человека, преследующего свою выгоду, ведь если встанет выбор, себе взять или отдать обществу, он ведь себе возьмет. Ведь ради большой прибыли на любые преступления идут! Тогда получается, все же нужен патриотизм, потому что патриот-то как раз и может пожертвовать своими интересами для общего блага. Я не говорю, чтобы там дом или детей отдать, но ведь мы все-таки не одни живем, так что разве интересы коллектива не выше отдельных? Это как если бы отдельные органы сказали, что их права выше прав организма!
- Да, наверное, в нас живут патриотичные клетки, - фыркнул Альбус, - каждое утро гимн организма поют.
- Я отвечу, конечно, Роджер, но сначала подумай, во-первых, не тогда ли поднимается речь о патриотизме, когда правителю срочно понадобилось пушечное мясо для каких-то завоеваний?
- Ну так есть и иммунные клетки, если уж брать эту аналогию...
- А во-вторых, если люди - члены организма-страны, то тогда и страны - члены организма-человечества. Тогда может, есть смысл уничтожить страну, которая вредит другим? Если уж есть люди - раковые клетки, так может есть и страны раковые?
Роджер покраснел, а Скорпиус продолжал:
- Но к счастью, мы от этих аналогий можем совершенно избавиться, потому как мы не клетки и не органы, а единственные в мире мыслящие существа. А что касается патриотизма и выгоды...Знаешь, маггловские ученые не так давно открыли любопытный ген в эволюции - человеку именно что выгодно получить меньше теперь, чтобы получать дольше, ведь это сохраняет баланс группы. И здесь не нужно никакого патриотизма, ведь это и есть элементарная индивидуальная выгода - получу чуть меньше сегодня, зато не сдохну завтра, а буду иметь стабильно всю жизнь. И не нужно лозунгов. В одном, конечно, соглашусь - таких, кто слишком близорук для такого расчета, нужно отправлять в карантин, ибо развращают окружающих.
Лили слушала с обостренным вниманием, поджав губы, глядя то в лицо Скорпиуса, то на его руку, лежащую на плече Патрисии. Наконец обратилась к брату:
- Ал, а ты что все отмалчиваешься, только остришь? А нам, может, тоже интересно, что ты об этом скажешь?
- А что тут сказать-то? Человечество умрет, люди спасутся. Отсюда и пляшем.
Все, дружно кашлянув, притихли. У Ребекки сделалось такое лицо, будто она сожалела о том, что заказала медовуху.
- Что? - Альбус, казалось, был удивлен всеобщим молчанием. - Что-то неясное? Человечество как муравейник есть ярмарка тщеславия, и обречено на полную и безоговорочную смерть. Всмотритесь в людей, и вы не увидите ничего, кроме гордыни и похоти. И кто-то надеется, что как-то все вместе доползут до процветания? Помилуйте! ем дальше в историю, тем хуже войны. Хотя войны - это ерунда, меня больше мир пугает.
- Ну так и мы об этом, Ал, - даже Скорпиусу стало неловко. - Если не пытаться гнаться за химерами, а наоборот, бежать от них куда подальше, есть шанс удержаться от падения в никуда.
- Да ты идеалист просто. Удержаться, неужели ты думаешь, что они не предпочтут твоим логичным и ясным выводам громкие лозунги про рай на земле? Чепуха. Человечество - смертно, и это все, что меня в нем интересует. Другое дело человек....Я вам так скажу, плюньте на все и ищите одного - бессмертия. Все равно никому из вас ничего лучше этого в голову не придет.
- Но Альбус! - хором вскричали Лили и Флора. - Ведь этого же искал....
- Волдеморт был умнее большинства современников, но как я и предвидел, нет смысла об этом говорить, потому что штампы не дают вам мыслить ясно и воспринимать именно то, что сказано.
- Ладно, господа, надеюсь, никто не забыл, что у нас еще в плане танцы? - разрядил обстановку Скорпиус.
- Точно, пора размяться, - поддержала Ребекка.
Патрисия радостно вскочила и потянула Скорпиуса в центр комнаты. За ними закружились Ребекка и Роджер, и Лили, со злым личиком потащившая за собой Хьюго. Только Альбус демонстративно остался за столом, Да Флора постеснялась своей неловкости.
Рождер взмахнул палочкой, и из старого граммофона полилась музыка.
- Ну что скажешь, Гэмпи? - спросил Скорпиус, обнимая Патрицию за талию и кружа в вальсе, - где умнее и интереснее, - у нас или на ваших унылых собраниях?
- Спрашиваешь, Скорпи? Правда, род наш разорен, и приходится...
- Слушать образцово-патриотическую речь энтузиастов вроде Бенни, да?
Девушка рассмеялась.
- Каждый выживает как может, ты об этом?
- Так ведь ты сам об этом сейчас говорил.
- Ну, не совсем...
- Роджер, поставь чардаш, - простонала Ребекка. – Чем топтаться под эту тягомотину, лучше сидеть.
Взмах палочкой – и обманчиво-лениво закачались скрипичные ноты. Ребекка сразу подобралась, синими туфельками прихотливо выводя узор. Скорпиус и Патрисия не успели перестроиться и в растерянности остановились. И тут запястье Скорпиуса стиснули горячие пальцы.
- Ты же обещал, - и Лили повлекла его за собой. Незадачливого партнера она оставила наедине с пирожными.
Патрисия даже удивиться не успела, а Лили уже пошла прищелкивать пальцами и дробить каблучкам , подражая Ребекке.
- И что ты в ней нашел? – спрашивала она потом, во время медленных моментов. – Сколько раз она с этим крысенком Берком подставляла тебя? А теперь, стало быть, все забыто, - ритм ускорился, и девчонка пустилась кружиться, раздувая юбку колоколом. Патрисия, вскинув голову, отошла.
- Ну что ты, Лили, у меня отличная память - улыбнулся Скорпиус. - Можно сказать, что я, например, вербую агента во вражеском лагере.
- Агента? Она же круглая дура и к тому же беспринципная.
- - Со вторым согласен, с первым нет, - пробормотал Скорпиус.
- А ты уверен, что она перейдет к тебе со стороны тех, кто сильней? И что не сдаст нас всех за сегодняшние разговоры? Особенно моего братца, который, сам знаешь, всегда такое отмочит, что хоть стой хоть падай.
- В первом ты права, во втором - нет, - все также спокойно ответил Малфой.
- И кто же ей помешает сегодня рассказать все Баттеру?
- Мне кажется, ей будет не до этого...
Мелодия затянулась на последней петле, и Ребекка, взглянув на часы, объявила, что не желает сегодня попадаться завхозу. Роджер завозился, встряхивая её помятый плащ. Флора с минутной надеждой поглядела на Альбуса, но потом, вздохнув, оделась сама. Хьюго потянулся за своей курткой.
- Проводишь меня до гриффиндорской гостиной, Скорпиус? – прожурчала Лили, но, заметив, что он сморит на молча застегивавшую плащ Патрисию, развернулась и первой покинула комнату. Довольный Малфой направился к однокурснице.
- Гэмпи, все в порядке? - спросил Малфой все тем же ровным голосом?
Он положил ей руку на плечо, но девушка раздраженно ее скинула
- Я не могу потанцевать с сестрой друга? Она и мне как сестра, - Скорпиус принял старательное недоуменное выражение.
- Зато она на тебя не как на братца смотрит!
- Ну так я-то здесь при чем... - Скорпиус снова положил Патрисии руку на плечо. Та развернулась и с сомнением спросила:
- Значит, как сестра?
Скорпиус кивнул и вдруг резко притянул девушку к себе. Почти все разошлись, и Альбус, прервав своим появлением из-за занавесок поцелуй, бросил:
- Скорп, уже никого, так что нам пора, засиделись.
Втроем они молча вышли. Едва Патрисия взглянула на черную зубчатую стену, которой казался Запретный лес в темноте, она заструсила страшно; ей захотелось немедленно попасть в слизеринскую гостиную, а еще лучше – к себе домой, под охрану отца. В то же время она заметила, что мальчишки направились явно не по нужной дороге. Стало любопытно.
- Ой, мальчики, а вы куда?
- Прогуляемся, проверим кое-что...Ничего интересного, по учебе.
Дорожка уже стала плутать меж деревьев.
- По учебе? В Запретном лесу? Темнишь, Скорпи…
- Там же полно всякого…
В душе что-то затрепетало.
- Можно мне с вами? Я никому не скажу, честно!
-Только веди себя спокойнее - ответил Альбус. -И смотри, чтобы ни одна живая душа…
- Конечно, я же обещала!
В лесу снег еще не сошел, лежал белыми клочьями, казавшимися в темноте кусками савана.
- Мантию не забыл, Ал?
- Обижаешь.
- Книга?
- Со мной.
Ночные птицы галдели. Метались какие-то звери. Становилось жутко.
- Так что вы собрались делать-то? – Патрисия уже пожалела, что напросилась.
- Ты что, никогда не была в Запретном лесу? - вместо ответа спросил Скорпиус.
- Ты что, он же Запретный!
- Ах да, а ты у нас правильная девочка. Хотя уже начала портиться. - ухмыльнулся Скорпиус.- Ну как, нравится нарушать правила?
- Зачем вы меня сюда привели? - Патрисию начинало трясти.
- А мы уже близко, Ал?
- Еще пару минут, и на месте.
Им открылась маленькая круглая полянка, окруженная пихтами.
- Вот и пришли! - Альбус внезапно оживился, пропал сонный, отсутствующий вид, глаза загорелись. Как по команде, парни достали из рукавов волшебные палочки.
Тревога колотилась в горло едва сдерживаемым визгом. Патрисия предчувствовала что-то недоброе, и ей было так страшно, что хоть на дерево лезь.
- Что вам нужно? Вы меня нарочно сюда заманили? Зачем?
- Тебя сюда заманило твое любопытство! - назидательно сказал Альбус.
- И желание донести и разнюхать для начальства - поддержал Скорпиус.
Патрисия разрыдалась и осела в снег.
- Я не шпионила! Честное слово, я не шпионила! - она вскочила и, не решаясь еще бежать, завопила. - Помогите! На помощь! Убивают!
- Ты думала, мы так просто простили и забыли, как по твоим доносам нас вызывали к Порриджу?
- Ты сам виноват! Ты не обращал на меня внимания! И вообще это Нотт с Бэрком...Я только раз или два...а ты меня дразнил...не замечал, - всхлипывала Патрисия.
- Ладно, за себя мы бы так мстить не стали. Но неужели ты думаешь, что мы бы спустили тебе с рук эту мерзкую подставу с Авророй?
- Я ее ненавижу! - выкрикнула Патрисия, - она, она... Мерзкая, тупая!
- Да не скажи, с ней мне было о чем поговорить, кроме дурацких сплетен и платьев. Предупреждаю - больше таких выходок с твоей стороны не повторится, ясно? Или ты хочешь, чтобы тебя вообще не нашли?
- Н-нет, нет-нет-нет, пожалуйста, умоляю! - она зарыдала, и Скорпиусу стало жалко и противно, и он незаметно кивнул Альбусу.
- А чего ты, собственно, испугалась? - спросил Альбус.
Патрисия остолбенела, растопырив руки и открыв рот. Она, собственно, только сейчас поняла, что ничего пугающего пока не происходит, и тем не менее, чувствовала себя бессильной и растоптанной, беспомощной жертвой.
- Ты что, решила, что мы будем тебя насиловать? - недоуменно спросил Скорпиус. - Мы что, вонючие гриффиндорцы? Иди сюда! Ты просто послужишь науке и прогрессу!
Когда девушка не отреагировала, он схватил ее за шиворот и подтащил к центру поляны.
- Начинай, Ал.
Альбус с минуту постоял, скрестив руки и бормоча что-то под нос, затем взял палочку, и начал чертить на земле руны, обходя поляну кругом. "Egressus est autem spiritus, et nihil in cuiusque" - доносились до слуха Патриции обрывочные фразы.
- Что... Что это?- прошептала Патрисия, и ей вспомнился почему-то сегодняшний разговор. Бессмертие... Альбус хочет бессмертия. Неужели она станет жертвой для этого? "Еt revertere in circulo vozzmi nomen". Она застонала, забилась, но забилась от испуга слабо, и её не выпустили. "Рrincipio et in fine, per alpha et omega".
- Что это, Скорпиус, что?
- Ты разве не слушала наш разговор? - ухмыльнулся Скорпиус.
- Да! Отозвался Альбус, закончивший рунический круг.
- Не надо, - захрипела она, цепляясь за мантию Малфоя и пытаясь целовать ему руки. - Не надо, не надо...
Альбус направил на не палочку, и девушка упала, не в силах подняться на ноги.
- Мы же сказали, это эксперимент, - объяснил Скорпиус.
- Вызов духов. Мы еще не пробовали, для этого нужен человек - пояснил Альбус. - Да, как временный носитель тела. Скорее всего, ты останешься в живых. По крайней мере, нигде не сказано, что используемый умирает. Хотя конечно духи непредсказуемые, особенно обитатели лимба.
Он говорил очень спокойно и воодушевленно, как бы сам с собой. Альбус взмахнул палочкой, и темные руны засияли мертвым белым светом, образовав купол вокруг Патриции.
- Conjuro te per spiritus, voluntas defuncti venire vivorum atque hortatur praesentis…
Девушка, погруженная в транс, левитировала над землей, руки раскинулись в разные стороны.
-Nomino memoriam vos accipere terram…
Темная дымка поднялась, закружившись в неясную фигуру, тело Патриции изгибалось, издавая рычащие звуки. Наконец, что-то дрогнуло, и из глаз, рта, ушей Патриции изошла субстанция, переливающаяся мертвенно-белым и черным светом, по виду напоминавшая мысли для думосброса.
- Дух Тома Марволо Риддла, ответь на зов Некроманта! - голос Альбуса отдавался странным эхом.

Черно-белый дымок начал было сливаться в нечеткую фигуру, как вдруг с пронзительным свистом и шипением неясные, воющие, хохочущие тени рванулись во все стороны, ударившись в купол, пытаясь прогрызть и расцарапать его.
- Альбус, не получилось, заканчивай! - настороженно вскрикнул Скорпиус
- Sequens exorcismus recitaripotest ab Episcopis, nec non a Sacerdotibus, qui ab Ordinariis suis ad idauctoritatem habeant! - вскричал Альбус, и руны померкли, рассеяв зловещие тени.
- Похоже, неудача.
-Видимо, я не удержал контроль, и вслед за ним уцепились бесы.
- Кажется, ее чуть не сожрали. Она цела?
Патриция лежала без чувств, бледная, словно покойник.
- Ennervate, - указал Альбус, и та очнулась.
Испуганный, затравленный взгляд, засохшие на щеках слезы.
- Вы убьете меня?
- Ты глупая? Зачем? Ну выпила с непривычки слишком много огневиски. Ты ведь не пила раньше? Ну вот. Аж память бедняжке отшибло, говорят, бывает по первости.
- Точно, Ал! Obliviate!
- Stupefy! - Альбус и Скорпиус взвалили обмякшее тело на себя, укрылись мантией-невидимкой и поспешили к Хогвартсу.

Глава 13. Расследование

Гарри подал сидевшей напротив него в кабинете следователя женщине стакан воды. Она не притронулась, вообще сидела неподвижно, глаз не поднимала.
- Миссис Принц, я вызвал вас, собственно, по настоянию вашего брата. Все обстоятельства гибели вашего мужа указывают на самоубийство, кроме одного: отсутствует видимый мотив. Мне хочется, чтобы вы мне кое-что пояснили.
- Я к вашим услугам, - кивнула женщина.
- Тогда скажите: у вашего мужа были серьезные проблемы? К примеру, со здоровьем или финансовые?
- Алекс был здоров, это точно. Финансы… В последние пять лет наше положение улучшилось, хотя причины мне достоверно не известны. Я спрашивала у мужа, но он отговаривался то премией, то левым заработком.
- Но вы чувствовали, что он лжет?
- Конечно. Он нервничал. Ничего мне не говорил, отмахивался, когда я спрашивала: мол, сама знаешь, работа такая неспокойная. Раньше такого не было, а теперь он постоянно сильно нервничал. И спал плохо.
- Давно это началось?
- Примерно пять лет назад.
- А вы не помните – может быть, тогда что-то случилось?
Она сморщила лоб, и он заметил, что её льняные волосы серебрятся от седины.
- Осенью, вскоре того ,как наш сын пошел в Хогвартс, у Алекса была долгая командировка. Вернулся он оттуда… Необыкновенный какой-то. Куда посылали, толком не сказал. Подарил мне дорогой браслет. Но я обратила внимание, что он ничего нового не написал – после таких командировок у него обычно получалось по две-три статьи. Потом он несколько раз дарил мне украшения, какие раньше ему были не по карману. Дальше это прекратилось, но все равно я видела, что в семье денег больше обычного.
Женщина прикрыла веки.
- Это я виновата. Упустила его. Видимо, не заслужила его доверия, иначе почему он ничего мне не рассказал… Зачем я отпустила его в Лондон? Нужно было уговорить остаться дома.
Гарри хотел отговориться дежурным: «Вы не могли знать», но промолчал. Женщина наконец подняла глаза - бесцветные, опустошенные.
- Мне можно идти?
- Да. Если понадобится, я вас вызову.
«Итак, что мы имеем? Поведение похоже на предсуицидальное – это раз. Но вряд ли из-за обычной депрессии – скорее из-за серьезных проблем. Пять лет назад была непонятная командировка, а потом стали появляться лишние деньги… Что еще произошло пять лет назад, осенью? Что-то значительное, да? Слетел с должности и отправился под суд Ромуальд Фергюссон… Конечно! Разоблачения начались эти проклятые! Стоп. Но ведь Александр Принц был журналистом. А что, если…»

Всю ночь допрашивали по делу об отравлении Кормака Маклаггена его жену Ромильду, урожденную Вейн. Когда-то красивая, она стала похожа на высохшую цыганскую старуху. Страшно упрямилась, показания меняла по десять раз, да и обязанность допрашивать старых знакомых и оправлять их в предвариловки всегда угнетает – под утро Гарри приплелся в дом на площади Гриммо совершенно разбитый.
В передней валялись женские туфли, и легкие не по погоде. Нехорошая примета, тем более, что рядом валялась раздробленная подставка в виде ноги тролля. На лестнице храпел незнакомый голый парень, а рядом с ним раскинулась – тоже безо всего – племянница Доминик. Гарри прикрыл её курткой и пошел дальше, запнувшись пару раз о пустые бутылки из-под огневиски и раздавив с десяток окурков.
Портреты висели набекрень. Идти мешал чей-то прицепившийся к ноге бюстгальтер (и не единственный из украсивших сбой пол коридора). Под потолком плавал, горько рыдая, кот Проглот - самое мудрое существо в доме, в любую погоду хранившее философское спокойствие. На сей раз, увы, спокойствие бедному животному изменило. Гарри расколдовал кота и подхватил на руки, но несчастный зверь тут же спрыгнул и умчался в неизвестном направлении.
В гостиной обнаружился еще парень – на сей раз хотя бы в трусах – храпящий на диване. В ванной кто-то плескался, и сомнительно, чтобы это была Джинни: она только к обеду должна была вернуться из командировки в Болгарию, где проходил крупный квиддичный матч.
Добравшись до комнаты старшего сына, Гарри без стука вошел. Джеймс сном младенца почивал в объятиях двух девушек – все трое, конечно, в чем мать родила.
- Агуаменти максима!
От мощной струи воды, пробежавшейся по их лицам, сын и девчонки проснулись, похлопали глазами, сели. Девушки, увидев Гарри, взвизгнули и прикрылись руками. Он бросил одной сбитое на пол одеяло, другой – поднятое с пола же покрывало, схватил сына за плечо и сдернул с кровати. Тот жестко приземлился на пол.
- Ай, пап… - сын встал, потирая пятую точку, но едва убрал руку, как получил по саднящему месту внушительный удар. – Уй, ну чего, как маленькому…
- Одевайся давай, поговорить нужно, - процедил Гарри сквозь зубы и вышел.
На кухне, к счастью, никого не оказалось. Опершись локтями в стол, Гарри уронил голову на руки, потер лицо. Надоело. Устал. Джеймса не вразумишь. В школе никакие меры не могли обуздать старшего сына, и после Хогвартса он сразу ударился в загул. Гарри пробовал запирать – сын сбегал. Не давал денег – сын наделал долгов. Устраивал его на работу – Джеймс и там устраивал дебош или просто не являлся.
Гарри отрезал хлеба, отыскал холодные куски курицы, стал есть, запивая водой. Потом захотелось растянуться прямо на полу, как эти молодые балбесы, и уснуть. Полчаса спустя в кухню бочком втиснулся Джеймс.
- Это… Пап, все ушли.
- Отлично, - Гарри мутно посмотрел на него. – Сейчас все уберешь. Сам.
- Ладно, - Джеймс даже заставил себя виновато опустить голову. Давно знал, что с отцом лучше не связываться.
- И с завтрашнего дня у тебя неделя исправительных работ. Будешь вместе с воришками мести улицу. Только попробуй не явиться или филонить.
Сын запыхтел, но спорить не стал. Все копья сломаны.
…Потом Джинни вернулась. Втащила в гостиную огромный букет чайных роз, поставила на видном месте.
- Подарили, - заявила она мужу.
- Замечательно, - тот недавно проснулся и пытался взбодриться с помощью чашки кофе.
- И даже не спросишь, кто? - в голосе Джинни прозвенела досада.
- Наверняка хороший человек.
- Уж получше некоторых.
Вечер игры в молчанку обеспечен. В общем, так даже лучше: приятнее, когда Джинни молчит, чем когда она кричит. Правда, они уже год, как спят в разных постелях, но и это тоже лучше. Раньше, приходя от Астории и прикасаясь к Джинни, Гарри изнывал от стыда и отвращения к себе. Неприятно и то, что Джинни вполне могла завести любовника. Нет, она имеет право после того, как муж её обманул – но все-таки душу при этой мысли саднит.
А самое скверное, что Джинни срывается на детях. Альбус подрос – так теперь Лили достается вдвое больше. А у той сложный возраст, она и так отбилась от рук: Невилл в письмах жалуется, что она постоянно обжимается по хогвартским нишам с разными мальчиками. На беду, жена перехватывала пару писем и отныне все знает, а Гарри не всегда может быть рядом, чтобы спасти дочь от побоев.
- Джинни, где подшивка «Ежедневного пророка»?
- У эльфа спроси. На что-то же нам Кикимер перед смертью привел эту бестолковщину.
Да, надо изучить подшивку за последние пять лет…

***
«Ежедневный Пророк» возглавлял Дин Томас, старый приятель. Хорошо выглядел, зараза: моложавый, подтянутый, лицо открытое, движения быстрые, но не быстротой аврора, готового сорваться и бежать на вызов, а скупостью человека, которому жаль тратить время. Пожал руку, пригласил к себе в личный кабинет, угостил кофе, расспросил про здоровье, детей, Джинни. Да, и про нее спросил – спокойно так. А кофе им принесла красавица-секретарша, должно быть, только год как выпустившаяся из Хогвартса.
Выслушав Гарри, поправил яркий галстук, нервно рассмеялся:
- Я знал, Гарри… Только гадал, в котором же месяце ты к нам нагрянешь. Правда, - он посерьезнел. – Алекса жаль. Мировой был мужик, и журналист просто потрясный. Правда, сменил тематику в последние пять лет. На социалку перешел. Туманно как-то объяснил, мол, детство было тяжелое, теперь хочет таким же, как он, горемыкам помочь.
- Хорошо… - Гарри сделал заметку. – А Питер Джайент? Что тебе о нем известно?
- Да почти ничего. Приходил совершенно нерегулярно, без какой-либо периодичности укутанный человек в черных очках и с бородищей такой, что Хагрид позавидует. Денег не брал. Оставлял статью и уходил. Каждая отпечатана на машинке. Некоторые сохранились, сейчас передам тебе.
Гари поправил очки и довольно резко спросил:
- А палочка у него была?
Лицо Дина вытянулось, в глазах как будто замелькали кадры.
- Не было у него палочки. Я не видел. Ни разу не видел. Чтобы он колдовал. Может, сотрудников расспросить… А если никто не видел? Маггл? Чушь. Сквиб?
- А сквибы довольно редки, - скорее себе сказал Гарри. И спохватился. – Так, пока я не сделал никаких выводов. Понимаешь?
- Естественно.
- Допросим твоих сотрудников, и ты мне выдашь тексты тех статей. И если нужно, ответишь на вопросы еще раз, хорошо?
- В более формальной обстановке, хочешь сказать? Ну что ж, неприятно, но сам ввязался. Надо соглашаться.

***
Во второй раз миссис Принц держалась получше. Страшно исхудала за три дня – словно восковая свечка на невидимом огне, таяла.
- Миссис Принц, вы хорошо знали стиль своего мужа?
- Конечно. Он всегда свои статьи показывал мне – если была возможность.
- А статьи Питера Джайента вы читали?
Она сосредоточилась.
- Разоблачения, да? Признаться, проглядывала невнимательно. Не интересуюсь особо. Не мои темы.
Он протянул ей пачку листов.
- Пожалуйста, сейчас прочтите внимательно и скажите, похож ли стиль на стиль вашего мужа?
Миссис Принц стала вчитываться. Не торопилась и не отвлекалась. Только раз попросила карандаш. Иногда что-то подчеркивала. Под конец карандаш в её руке дрожал.
- Мистер Поттер, я могу вам сказать, что некоторые характерные слова и обороты, которые употреблял мой муж, в текстах присутствуют. Хотя вообще, если это был Алекс, то он сильно постарался изменить стиль. – Сглотнула. – В случае, если этот разоблачитель – действительно мой муж… Мистер Поттер, он не стал бы заниматься такой грязью ради наживы. И сам не вызвался бы. Его наверняка запугали, заставили. – Ресницы стали влажными. – Я не знаю, на чем они сыграли, может, угрожали, что расправятся с нашим сыном или со мной… Я знаю одно: Алекс не стал бы позорить других ради своей выгоды.

***
С Асторией было хорошо говорить. Она выслушивала внимательно, эмоции выражала в меру и всегда умела вставить пару точных реплик, от которых все становилось на свои места.
Кофе Гарри на двоих варил сам. Астория, как она признавалась, обожала именно такой – горький и крепкий, от которого кровь приливает к голове и немного стучит в висках. Они растягивались в креслах, улыбались друг другу, потягивали горячий пахучий напиток и тихо делились друг с другом всем, что пенкой поднималось в душе.
Сегодня Гарри рассказывал ей, как расследовал самоубийство журналиста Александра Принца и как заподозрил, что погибший - одно лицо с загадочным разоблачителем Питером Джайентом.
- Странное имя, не находишь? – заметила женщина. – Что-то в нем есть нарочитое.
- Естественно, раз это псевдоним.
- Да, но как будто выбранный не просто так. Питер-Великан? Каменный великан? Не то…
- Терпеть не могу имя «Питер», - вырвалось у Гарри. – Ты понимаешь, почему?
- Конечно.
После победы, когда наконец обнародовали подлинную историю Сириуса Блэка, имя Питера Петтигрю, подставившего его, сделалось синонимом предательства. Надо сказать, со временам эту историю немного поправили, о факультетской принадлежности Питера старались не упоминать, но Гарри-то знал больше других, да и Астория еще помнила время, когда стали неосторожно говорить правду.
- Постой, - пробормотала она вдруг. – Питер Петтигрю – то есть Питер Карлик… А здесь – Питер Великан… Одно из средств указать на ключевое слово – заменить его на противоположное.
- То есть автор тех статей хотел сказать, что его зовут Питер Петтигрю? Но тот давно мертв.
- Возможно, он хотел выразиться иносказательно. Он имел в виду, что имя ему – предатель, продажная тварь. Ему было стыдно за то, что он делал.
Гарри провел пальцами в волосах.
- Похоже, вон он и мотив для самоубийства. Муки совести, так? Чувство вины?
- Пожалуй… Но ты как будто не доволен ответом, не так ли?
Гарри отставил кружку, принялся ходить по комнате.
- Мне что-то не дает покоя… Беда в том, что наши возможности шире, чем возможности магглов, и никогда нельзя точно установить, естественной ли была смерть и было ли самоубийство осознанным шагом. Всегда надо помнить о том, что есть Авада и Империо.
- Но ведь Принц был сквибом, – напомнила Астория.
- Вот именно, а значит, тому же Империусу он сопротивляться не смог бы.
- Но зачем тем, кто за ним стоит, убивать его?
- Совесть взяла верх. Он хотел их сдать. Понять бы, кто же его заказчики…
Гарри выдохнул, в упор посмотрел на Асторию и залился краской, как мальчишка. Склонился к ней, положил ладони на худенькие плечи:
- Как я тебе, наверное, надоел со своими разговорами о работе.
- Ну что ты, - она нежно погладила его по запястью. – Это и есть моя настоящая жизнь. До тебя я не жила как следует, так, половинками перебивалась. И когда ты пришел первый раз, еще сомневалась, глупая. Время теряла. Во мне столько вбито всякой чепухи, и это сковывает кандалами. Хорошо еще, не струсила себе признаться, что люблю тебя.
Его ладони стали горячее, и Астория выскользнула из-за стола, встала перед ним, положила руки ему на грудь. Она подхватил её на руки и понес по комнате, укачивая, словно ребенка.

***
Как всегда после работы, Гермиона зашла в много лет назад облюбованный супермаркет. С привычной грустью закупила продукты на ужин для двоих. Ничего, скоро пасхальные каникулы, дети приедут, и тогда уж можно будет сготовить настоящий праздничный обед. Хоть бы за это время с ними ничего не случилось. А то эти ужасные нововведения… Гермиона пробовала поднять бучу в Попечительском совете, но её проигнорировали. Что приказал министр – то не обсуждается. И кому какое дело, как передергивает любую мать при мысли, что её ребенка на законных основаниях может жестоко избить какая-то мразь.
Флер собирала документы для перевода своего младшего сына Луи, в Шармбатон, и Гермиону одолевало искушение уговорить Розу и Хьюго перебраться туда же. Французский благодаря Флер и Мари-Виктуар они знали неплохо. Но вот захотят ли расставаться с друзьями… Даром что пару раз уже обоим попадало. Розе и больше бы доставалось, она вечно лезет на рожон, но её сдерживает или берет на себя вину её мальчик. Славный парень, хоть и со странностями. Но сейчас, кажется, следует больше опасаться нормальных людей.
Направляясь к кассовым аппаратам, Гермиона вспомнила, что забыла купить моркови для Рона: у него стало падать зрение, хотя чтением он вроде бы не увлекался. Врачи посоветовали употреблять продукты с витамином А. Женщина поспешила вернуться в овощной отдел. Место, где лежали пучки мытой моркови, загораживал какой-то человек, типичный клерк по виду.
- Здравствуйте, миссис Уизли, - спокойно обернулся он.
- Простите, я вас не знаю, - она хотела уйти, но клерк вдруг ухватил её за локоть.
- Еще шаг – и завтра «Ежедневный прок» выйдет с разоблачительной статьей про Рональда Уизли. Все узнают, как герой войны пользовался служебным положением, чтобы насиловать хорошеньких девушек, состоявших в родстве с Пожирателями смерти.
Гермиона рванулась.
- Пустите! Не желаю слушать ваш бред!
- Зря вы так, - клерк поцокал языком. – Ведь доказательства-то у нас имеются. И статья выйдет, уверяю вас – достаточно одного вашего неверного шага. Её прочтет вся страна… Дети прочтут и узнают, чем по молодости баловался их отец… И про вас кое-что узнают. Например, как вы чуть не искалечили родителей, манипулируя их памятью.
Гермиона побелела.
- Я пыталась их спасти!
- В глазах общества вы ставили эксперимент над магглами, к тому же над собственными родителями. Как вы думаете, вашей дочери понравится это известие? Мать – циничный экспериментатор над людьми… Отец – насильник…
Перед глазами всплыло веснушчатое личико дочки. Рыжие лохмы, огненными руном спадающие до лопаток. Голубой хрусталь глаз. Фенечки на тонкий запястьях. Ломкий, но полный уверенности в себе голос. Бесконечная вера в мать, доверие к ней. Без чего угодно можно обойтись, а без этого уже не проживешь. Дочь отвернется – вот тогда придет смерть.
- Вы знаете, у меня есть связи в аврорате. Я могу заявить о шантаже.
- Повторюсь, один ваш неверный шаг – и завтра же статья выходит. За вами следят, о чем вы, думаю, уже догадались.
Гермиона смахнула его локоть.
- Я отправлюсь в Хогвартс и сама все расскажу сыну и дочери. Они поймут.
- Да? И про отца расскажете?
- У вас нет доказательств.
- Они появятся, уж поверьте.
Она изловчилась взять морковь и попыталась уйти, но клерк загородил дорогу.
- Пустите, иначе я позову охрану.
- Зовите. И статья выйдет. Подробная, с именами, с датами. Думаете, у этих девушек не осталось родственников, которые могли бы за них отомстить? Осталось, и они таковы, что найдут вашего мужа в любой стране мира. Единственный способ сохранить вашему ненаглядному супругу жизнь – без всяких глупостей согласиться на наши условия.
- Условия? – Гермиона вскинула брови. – Что же вы хотите?
- А вы так недогадливы? Вы не замечали, что еще в школе надоели всем своей шизофренической активностью?
Она слегка поморщилась.
- Выйдите в отставку. Уйдите на покой. Смените род занятий. Разве вам самой не хочется отдохнуть? Вам даже некогда привести прическу в порядок. Пожалейте себя, миссис Уизли, уйдите. Это все, о чем я вас прошу.
Гермиона минуту молчала, уставившись в пол.
- Почем мне знать, может, вы блефуете, - медленно произнесла она. – Хоть расскажите мне истории про якобы изнасилованных девушек.
- Пожалуйста! Два года спустя после победы, когда то тут, то там отлавливали банды темных волшебников, был схвачен некий Реджинальд Селвин. Отец его, как Пожиратель смерти, к тому времени был казнен, а сын попался на какой-то ерунде. У Реджинальда была сестра Сильвия, совсем молоденькая и прелестная собой девушка. Она явилась к вашему супругу и умоляла отпустить брата. Так как преступление было небольшим, Рональд согласился уничтожить материалы дела и сфабриковать его закрытие, но потребовал любви несчастной девушки. Что ей оставалось делать? Кроме брата, у нее не было никого на свете. Селвин вышел на свободу, а Рональд получил свое. И вот…
- Достаточно! – прервала Гермиона. Ей, кажется, стало нехорошо, пришлось опереться на стеллаж. – Я подумаю… Завтра сообщу вам… Вы не выпустите статью так быстро.
- Выпустим, уверяю вас. Может быть, не завтра, но послезавтра, если вы не подадите заявление об уходе со службы, статья выйдет. Даже и не пытайтесь связываться с Поттером или еще с кем-либо из ваших друзей: вы обречете мужа на позор и смерть.

Слова о том, что Гермиона надоела всем, задели. Последнее время дела и правда складывались не лучшим образом. Помимо реформ в министерстве, несколько сокративших его штат, она все последние годы занималась преимущественно одним - борьбой за права магических существ. К сожалению, все воплощалось не вполне так, как ей хотелось. Так, принятый пять лет назад закон об обязательном минимальном жаловании эльфам. Закон вызвал негодование - волшебники не хотели платить за работу эльфам, и предпочитали делать всю работу по дому сами. Эльфов могли позволить себе выжившие аристократы, но, во-первых, на них в последние годы все интенсивнее сыпались гонения со стороны министерства, а уцелевшие не хотели платить из принципа. Многие тогда, воспользовавшись трудностью положения эльфов, приняли их на старых условиях, за еду и проживание. Гермиона, едва выбив большинство (пришлось надавит на многих членов Визенгамота), провела закон о запрете бесплатного найма и создания профсоюза эльфов. Члены профсоюза потребовали зарплат на его поддержание, что легло дополнительным бременем на плечи налогоплательщиков. Мера была бойкотирована, и эльфов нанимать перестали. Гермиона не сдавалась: выпустила указ об обязательном найме эльфов в библиотеки, архивы, бары и рестораны. Несколько служащих потеряли работу, начались забастовки. Закон пришлось отозвать, но эльфов на работу так и не брали. Часть из них ушла в Запретный лес, ради вольной жизни. Гермиона организовала было сбор средств на их обеспечение, но желающих не было. Другая же часть, из тех, кто не смог удержать работу в Министерстве, Мунго или Хогвартсе, принялись разбойничать на улицах - грабили волшебников и магглов. Тут же возникла организация радикалов, стремящихся к уничтожению эльфов-бандитов и их изгнанию из волшебного мира. Гермиона обвиняла их в расизме, дело шло к кризису. Положение спас Кейдж. Арестовали Ноттов, одних из последних чистокровных, имеющих еще состояние. Их дочь, состоящую в министерском отряде, заставили публично отречься от прошлого, если она не хотела отправиться в Азкабан вслед за родителями - их поймали на содержании в библиотеке запрещенных темномагических книг. Состояние их было конфисковано, и Кейдж распорядился взять большую часть безработных эльфов на службу в министерство - официально, для обеспечения общественного порядка и общественных работ. Поговаривали, их способности министр хотел использовать для организации массовой слежки. Это настораживало, как и ужесточение политики, процессы, пропаганда - но, по крайней мере, эльфы теперь были устроены. Не прибавляли репутации и законопроекты о помощи волшебным животным - оказания помощи, содержания, лечебниц, приютов - все это требовало денег, сокращалось потребление продуктов, фермеры беднели. Министерство упросило гоблинов увеличить выпуск золота, брало займы, а газеты неизменно назначали виноватой ее, Гермиону.
Конечно, она понимала, что проблемы ее инициатив серьезны, но искренне полагала, что люди обязаны терпеть ограничения - с голоду ведь никто не умирал - ради тех, кто явно нуждался больше.
Противники ее в Визенгамоте клеймили на все лады, обвиняя в ненависти к людям в ущерб другим существам, все чаще слышался свист, когда она выходила к трибуне.
Приходилось признать, что шантажист был прав - стоит всплыть этим историям из ее и Рона прошлого, и ее карьере настанет конец, и из Визенгамота и Министерства она вылетит с позором. А потом, как бы не взялась за Рона полиция нравственности - как ни странно, эти неприятные типы пользовались среди населения, особенно горожан, популярностью - должно быть из-за репутации людей, не оглядывающихся на авторитет и положение обвиняемых, за то, что судили известных и высокопоставленных не менее строгим судом, чем судят простых людей. Примись за них комиссия полиции нравов, кто знает, к чему все могло прийти.
Конечно, уйти самой, сохранив лицо и репутацию - это выход, компромисс, но как сбежать с поля боя, оставив на произвол судьбы тех, кто не может постоять за себя сам?

***
Домой Гермиона вернулась довольно поздно. Рон разлегся на диване, уставившись в экран подаренной на сорокалетие культовой маггловской вещи – телевизора. Муж уже перестал тыкать пальцем в изображение и восторгаться до хохота, но все равно уделял телевизору куда большее внимание, чем жене.
- Бутерброды жуешь? – присев на краешек, Гермиона изобразила, будто тыкает мужа в солидное пузцо.
- А что делать, если ужин где-то блондится, - проворчал он. – Я прихожу из магазина, халат мой неизвестно где…
(«Потому что ты залил его пивом, и я его весь вечер очищала», - Гермиона начала закипать).
- Еды нет…
(«Точнее, вчерашнюю курицу с карри ты не нашел»).
- И вообще дома бардак.
(«Скажи себе спасибо»).
- Ну что ты за жена, а? Гарри вон какой подтянутый, а ты меня раскормила. А Флер с Билла вообще пылинки сдувает, а ты на меня и не смотришь, вечно думаешь не пойми о чем.
(«Раз, два, три, четыре, пять , шесть ,семь, восемь, девять, десять»).
- Так ты ужинать будешь сегодня?
- А как же? Я голодный!
Разогрев курицу, Гермиона принялась крошить салат. Следовало дать рукам хоть какое-то занятие, чтобы мысли пришли в порядок. «Как же мне надоело все это… И я всем надоела. Этот бандит из супермаркета прав, по сути. Но что теперь делать? По-хорошему, рассказать бы все Гарри. А если статья и впрямь выйдет? Что тогда? Рон, вот такой живой, безмятежный, лежащий себе на диване, по настроению таскающийся в магазин – для него перевернется мир. Ему нельзя будет выйти на улицу. И если жив этот Селвин…» рука дернулась, женщина порезала палец. "И все же, он мне изменял. Вот так вот просто, и потом как нив чем ни бывало, проводил со мной время, шутил, целовал, будто ничего вообще и не сделал. Будто ничего такого и не сделал...". В душе поднялась ярость, захотелось разнести бомбардой все вокруг, разорвать, разбить и разбросать всю одежду, посуду, весь дом, разреветься в углу...
Наскоро заживив ранку, Гермиона застучала ножом так, что царапала доску.
«Неужели правда? Он каждый вечер обнимал меня, ложился со мной в одну постель – а сам…, - крутилось в голове вновь и вновь, - Не может быть. Или может? Не спрашивать же его. Не ссориться перед приездом детей». И опять перед глазами встала улыбающаяся, золотая от летнего солнца Роза, листающая подаренную книжку. Роза, при свете ночника шепчущаяся с матерью. И Хьюго, выбегающий из моря, радостный: научился нырять.
«Им и так тяжело. А если разочаруются в родителях? Если я их потеряю? Ведь они нас с Роном не простят… Рон, подлец, ну что ты натворил! А хотя о чем это я? Сама не святая. Пусть с родителями и все обошлось, но я только теперь понимаю, что тогда сделала».
- НУ ты скоро? – крикнул из гостиной муж. Гермиона застонала сквозь зубы.
«Почему я, всегда я должна разгребать наши проблемы? Почему я тяну все на себе? Почему только я всегда должна искать выход?»
… На следующий день Гермиона подала прошение об отставке, которое очень быстро удовлетворили.

Глава 14. Последний враг

В главе использованы образы и сюжет фанфика «Тёмный Лорд» (автор Korell). Согласие автора получено.

Первые три года искать сведения о Волдеморте у Альбуса и Скорпиуса почти не оставалось времени. Точнее, они, хоть и храбрились друг перед другом, втайне побаивались прикасаться к истории этой личности, от которой даже на колдографиях исходило нечто темное и угнетающее. У них было достаточно увлечений, которые заслоняли запретный интерес.
Альбус, любознательность которого росла не по дням, а по часам, почти не вылезал из библиотеки, штудируя теорию чуть не год за два, а то и три. Кроме того. Он подсел на философию: «для легкого чтения» набирал себе сначала маггловских писателей, британских и заграничных (раскрывая какую-нибудь из книжек, многие старшеклассники позевывали, заявляя, что это скучнейшая заумь). Затем перешел уж вообще на непонятные большинству трактаты: то бродил по замку с томиков Ницше, то зазывал Розу или Скорпиуса обсудить Вольтера (если они соглашались, потом пили зелье от головной боли), то молча жестикулировал над книжкой русского философа с вовсе непроизносимой фамилией. Лишь иногда Скорпиус и Роза совместными усилиями могли вытащить его на воздух, потренироваться в боевой магии или просто опробовать любопытные заклинания на каком-нибудь старом сухом дереве. Впрочем, когда он начинал опять «разводить философию», Роза старалась убежать к более понятным для нее задачам по арифмантике или к зельям, которые приноровился варить по выходным в какой-то заброшенной сторожке Северус. Нравилось ли ей больше резать ингредиенты или просто быть рядом с другом, история умалчивает. Скорпиус был терпеливее, главным образом потому, что и сам иногда философию почитывал, но без фанатизма.
Малфой вообще не фанатик был, а реалист, не теоретик, а практик. Прежде чем хвататься за данное знание, он оценивал, не будет ли это знание лишним, и лишь оценив полезность, запоминал. Возможно, поэтому, а возможно, из-за непобедимой Скорпиусовой лени, Альбус частенько теснил его на второе по итогам успеваемости место. Роза стойко держала оборону третьего, а Северус довольствовался четвертым.
Впрочем, на успеваемости Малфоя могла отразиться его страсть позлить собеседника. В отличие от Альбуса, спорившего исключительно по делу, хоть и упрямо, Скорпиус любил затеять спор ралли спора. Свои реплики он выдавал медленно, обстоятельно, невозмутимо и любезно, чем доводил до белого каления даже иных учителей - но с выбившимися из колеи, допустившими ошибку противниками был безжалостен . Он мог и собраться –в дуэли или перед экзаменом – и действовать быстро, но редко считал нужным.
К четвертому курсу, не будучи оба красавцами, Скорпиус и Альбус стали весьма популярны: блестящие ученики и одновременно бунтари, осмелившиеся – другие ученики странным образом угадывали их желание – прикоснуться к запретам, табу и ничего не боящиеся. Особенно значим стал факт их существования в тот год, когда директорское кресло занял Уиннергейт, и началось время, когда люди боялись пикнуть лишнее. Но это мы уже забегаем вперед.
А пока ничто не предвещало беды. И портреты с улыбкой поглядывали на шагающую по школе четверку: маленький самоуверенный блондинчик, рядом с ним мальчик с узким лицом, с то задумчивыми, то быстрыми глазами, говоривший отрывисто и презрительно дергавший ртом, высокая девочка с рыжим облаком волос и нескладный патлатый дылда. Может быть, портретам вспоминалась другая четверка, тоже мерившая шагами коридоры.
А друзья, уломав домовых эльфов и запасшись провизией, выбирались, бывало, на прогулку в луга. Разводили костерок, Северус пек картошку или жарил рыбу, Роза собирала цветы и плела венки, а Скорпиус и Альбус затевали очередной спор. «Кушать подано!» - восклицал Сев, отряхивая ладони от золы. Вчетвером растягивались на траве и уминали немудрящее угощение за обе щеки, глядя в небо, по которому бежали кучевые облака, и иногда подшучивая друг над другом. Бывало, Малфой и Поттер и с набитыми ртами продолжали ругаться… то есть решать важные политические, исторические и этические вопросы. А бывало, тихо сидевшая Роза с венком на голове начинала петь, и мальчишки, не вытерпев, подхватывали.
Их интерес к Волдеморту почти погас, но когда на уроке истории магии Бинс ляпнул, что некоторые фигуры следует предавать забвению, Скорпиус не вытерпел и ехидно утонил, кого именно профессор имел в виду. Привидение ответило: «К примеру, Волдеморта». Тогда-то друзья и вспомнили о давнишней цели.
Началось с того, что по дороге на обед Скорпиус проворчал:
-Знаешь, я не в курсе, чьи высокоумные головы придумали галиматью с забвениями злодеев и корректировкой истории, но с политической точки зрения это убийственно недальновидно.
Альбус пожал плечами и процитировал Честертона:
- Где бы вы ни увидели людей, коими правит тайна, в этой тайне заключено зло. Если дьявол внушает, что нечто слишком ужасно для глаза, — взгляните. Если он говорит, что нечто слишком страшно для слуха, — выслушайте… И если вам померещится, что некая истина невыносима, — вынесите ее.
- Именно. Пожалуй, в этом и заключается один из ключевых вопросов политики. Но слушай, тебе не кажется, что нам давно пора найти и узнать о нем все? Сил нет слушать эту белиберду, как будто он таким и родился и всю жизнь был одинаков. Поэтому, видимо, ничьей вины нет, все были молодцы.
- О да, все в белом… Их цель понятна, но какие цели преследовал Волдеморт, что их нельзя даже называть? Про убийства магглорожденных говорить можно, но, получается, остальное было еще ужаснее, если об этом и упоминать нельзя.
- Или наоборот? Может, они специально говорят только о самом плохом, чтобы не было сомневающихся?
- Короче, пора начинать поиски. Но вот проблема... Знаешь, я не просто так сижу в библиотеке. И по теме нашей кое-что пробовал искать. В книгах ничего нет.
- Значит, эти мерзавцы уже успели все вычистить!
- Да, но как тогда искать? Ведь очевидно, что ответ - в его детстве, а живых современников почти не осталось, даже Хагрид, бедняга, умер в прошлом году...
- Так-так, погоди....Умереть-то умерли, но в школе есть призраки!
Расспросы решили начать с Кровавого Барона: факультетское привидение, как рассуждал Скорпиус, об учениках своего факультета наверняка помнит больше всех. Потихоньку вызвав Барона на разговор, они прямо спросили, что он помнит о Томе Риддле.
Увы, привидение развело руками:
- Рад, что вы, не в пример другим, не стремитесь вымарывать страницы из истории своего факультета… Но увы, я немногим могу вам помочь. Риддл был блестящим учеником, одним из лучших за всю историю Хогвартса. Сначала одноклассники третировали его из-за происхождения: он вырос среди магглов, - но затем он достиг такого авторитета, что был назначен старостой. Отличался яркой красотой, девушки были к нему неравнодушны. Всегда приветливый, уравновешенный… Но Мерлин знает, что было у него на душе.
И добавил, заметив огорченные лица учеников:
- Гораздо больше моего вам может рассказать Елена – привидение Рейвенкло. Она была с ним, пожалуй, даже в дружбе. И еще призрак той девчонки из туалета... Когда она была жива, училась в одно время с ним.
Как ни скромничал Барон, разговор с ним кое-что дал. Далее решили разделиться. Альбус должен был завести разговор с Плаксой Миртл: из рассказов отца он примерно знал, как расположить её к себе. Скорпиусу же досталась беседа с Еленой, то есть с Серой Дамой. С ней еще с первого курса умудрилась подружиться Роза (у Розы вообще приятельницы странные – то привидение, то Ребекка Гольдштейн). Её и решили попросить устроить встречу. Роза умела, когда нужно, не задавать вопросов, только вот у Серой Дамы характер был капризный, настроение часто менялось, и следовало подгадать время.
Пока же Альбус, приняв как можно более несчастный вид (ох и репетировать пришлось), отправился к Миртл. В заброшенный туалет вошел, пинком открыв дверь, швырнул сумку, уселся на пол и запустил пальцы волосы. Горько вздохнул. Зажмурился, будто силясь не плакать. И спустя пару минут услышал над ухом писклявый голосок:
- Тебе плохо? Я могу чем-то помочь?
Альбус горестно покачал головой:
- Чем тут поможешь… Лучшие друзья не понимают.
Привидение сочувственно вздохнуло:
- Они всегда не понимают! А еще друзья называются. Меня вот тоже никто не понимал. И никто не жалел. А мне было так плохо.
- Тебя обижали? – в голосе Альбуса отразилось глубокое сочувствие.
- Ой, еще как! Противная Оливия Хорнби дразнила меня Прыщавой Плаксой. Грозилась, что заберет мои очки, а меня пустит на ботинки, представляешь? И вообще… Подставляла мне подножки, портила мои вещи, другим говорила, чтобы они обзывали меня…
Определенно, Миртл стоило пожалеть. Альбус вспомнил издевки Джеймса и впервые подумал, что не стоит строго судить живых или мертвых за склочный характер.
- А учителя, старосты? Куда они смотрели?
- А кому я была нужна? Я же магглорожденная, или, как тогда говорили, грязнокровка. Дочь фермера, а Хорнби была из богатой чистокровной семьи. Наши старосты делали вид, что ничего не замечают, а уж слизеринские… Один Риддл чего стоит. Он потакал ей, а с меня снимал баллы за то, что громко плачу.
Миртл горько вздохнула.
- Он-то меня и убил. Это я уже потом узнала. Тогда я ничего не поняла – просто однажды плакала в туалете, открыла дверь на какой-то шум и умерла. Но я так злилась на Оливию, что меня не пустили… Словом , мне пришлось вернуться в школу. Я пыталась ей отомстить, а этот Риддл приказал призракам Астрономической башни травить меня. Они-то и загнали меня сюда. Что Риддл меня убил, я узнала позже, когда очень похожий на тебя мальчик расправился с его змеюкой.
- Это был мой отец, - скромно сказал Альбус. Миртл ахнула:
- Правда? Обязательно передай ему привет! Видишь, какой у тебя хороший отец. А ты еще расстраиваешься.
Она призадумалась.
- Мои мама и папа умерли после меня. Знаешь, я была у них последняя, поздняя, мои братья умерли от полиомиелита. А когда родители и меня потеряли, они не смогли пережить. Хотя не думаю, что Риддл именно меня хотел убить. Просто я ему попалась – вот и раздавил, как вошь.
Она помолчала немного.
- Альбус, мне кажется, ты очень умный. Ты можешь найти способ, чтобы я отсюда вырвалась? Мне надоело. Я хочу к маме, к папе, к братикам. Помоги мне, а?

Между тем Елена наконец соизволила согласиться на разговор с другом Розы и велела передать, чтобы приходил в четыре часа дня, на лестнице Астрономической башни. Скорпиус собирался так тщательно, что Бенедикт Берк даже спросил, не собирается ли он на свидание.
- Да, Бенни, можешь лопнуть от зависти. У меня свидание с дамой.
- С дамой? – Берк тоненько захихикал. – Кто же эта бедняжка? Наверняка самая сопливая и прыщавая из первокурсниц.
- Что ты, Бенедикт, такую я обязательно оставлю тебе.
Серая Дама немного на встречу. Едва появившись, спросила:
- Вы хотите меня спросить о Томе Риддле?
- Как вы поняли?
- Многие до вас спрашивали меня о нем. Им интересуются. И чем больше запрещают, тем сильней интерес.
- А почему спрашивают именно у вас?
- Я имела несчастье довериться ему. Считала его своим другом. Мне казалось, что я знала его…
- И каким он был?
Елена замерла.
- Несчастным. Он рос в маггловском приюте, родителей не знал. На факультете его сперва дразнили грязнокровкой. Но, должна сказать, он стойко сносил испытания. Был любезен к окружающим и верил в себя. И немудрено… Он был копией Салазара Слизерина, и кто знает, не текла ли в его жилах кровь Основателя. Но как у Салазара не было настоящих друзей, так и у него. Были люди, которые проявляли к нему доброту… Две девочки… Они обе умерли.
- Отчего?
- Одна, кажется, болела, а на другую… Вы знаете, тогда была война, и на Хогвартс, и на Хогсмид часто нападали. Она стала жертвой одного из нападений. Её замучили дементоры.
Скорпиус сглотнул комок отвращения и ужаса.
- Он изменился после этого. Все расспрашивал меня об Основателях… Искал Тайную комнату… А все, мне кажется, из-за одного: он боялся умереть.
Так и сказал Скорпиус, когда вместе с Альбусом уединившись в пустом классе, они стали сверять результаты.
- Серая Дама сказала, что он боялся умереть.
- Тебя удовлетворяет такой ответ?
- Пожалуй, все-таки нет. Сам подумай, все боятся умереть, и если сильно бояться, человек скорее не будет из дому входить. Но устроить из страха смерти целую философию? пытаться перестроить общество?
- А если он боялся умереть, почему убивал?
- Это еще можно объяснить тем, что он мог пытаться каким-то образом похитить чужую жизнь, чтобы продлить свою.
- Но разве число лет убитого может прибавиться к числу твоих собственных лет?
- Отец как-то мне рассказывал, правда без деталей, что он как-то сумел зацепиться за счет убийств других людей. Но опять же, это не все объясняет... Особенно его девиз! Зачем стремиться к публичности?
Видимо, Кровавый Барон был обеспокоен результатами их поисков, потому что, когда мальчишки возвращались в подземелья, подлетел к ним.
- Как ваши успехи, молодые люди?
Альбус потер переносицу.
- Можно уточнить у вас еще кое-что?
- Что же?
- Вы не знаете, что означает фраза: «Последний же враг истребится – смерть?»
Барон грустно засмеялся.
- Вы не знаете? Правда не знаете? Это библейское. Правда, не помню точно, откуда именно, так что вам лучше расспросить Толстого Монаха.
- Вы можете устроить…
- Зачем? Он ответит вам и так. Можете и повода не придумывать. Он не так болтлив, как кажется, так что не выдаст вас.
… Толстого Монаха они на следующий день нашли у окна, выходившего во двор; призрак наблюдал за первокурнисками, во что-то игравшими во дворе.
- Удивительно, не правда ли? – обратился он к мальчикам. – Давно ли во дворе играли вы, а сейчас бродите такие взрослые, серьезные. Не сегодня-завтра вас обвенчают с кем-то. Жаль, мне не придется… Это так же верно, как то, что мне не стать кардиналом.
Скорпиус шаркнул ножкой.
- Святой отец, мы хотели бы обратиться к вам, как к духовному лицу.
Широкое лицо удивленно вытянулось, что чувствовалось, что призрак был польщен.
- Я уж и не припомню, когда ко мне за духовной пищей обращались слизеринцы. Спрашивайте же, дети мои.
- Вы не могли бы нам пояснить, откуда фраза: «Последний же враг истребится – смерть», и что она обозначает?
- Первое послание апостола Павла корифнянам. Погодите…
Он достал из кармана призрачную книгу, развернул, пролистал. Нацепил на нос смешные призрачные очки, зачитал вслух.
- Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша. Ибо если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес. А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших. Поэтому и умершие во Христе погибли. И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков.
Прокашлялся и продолжил.
- Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших. Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его. А затем конец, когда Он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу. Ибо Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои. Последний же враг истребится - смерть, потому что все покорил под ноги Его. Когда же сказано, что Ему все покорено, то ясно, что кроме Того, Который покорил Ему все. Когда же все покорит Ему, тогда и Сам Сын покорится Покорившему все Ему, да будет Бог все во всем.
Альбус и Скорпиус, потрясенные, долго молчали.
- То есть у Пожирателей… у Волдеморта… был девиз, отсылающий к учению о воскресении? – сдавленно спросил Малфой.
- Но его же считают чудовищем! - воскликнул Альбус.
Толстый монах очень внимательно и добродушно на них смотрел.
- Дети мои, я видел тысячи учеников за годы, проведенные здесь, и говорил по крайней мере с половиной из них. Я стараюсь говорить им то, что не перевернуло бы их мир. Не было бы выше их понимания. Моим хаффлпаффцам я сказал бы: этот человек был великий грешник. Вам могу сказать и то, что ужаснуло бы прочих - если сказать вам меньшее, вы не удовлетворитесь и можете пойти его путем. – Он заложил руки за спину. – Как считают обычные люди? Есть праведники (они себя обычно имеют в виду), грешники обычные и грешники великие. Но был один юноша, веке в девятнадцатом, у Елены под покровительством состоял, мы с ним много и долго болтали… Потом он стал писателем, замечательным писателем, и я несколько его цитат сохранил у себя.
Он еще порылся по карманам, достал какие-то призрачные бумажки.
- Человек никогда не будет хорошим, пока не поймет, какой он плохой или каким плохим он мог бы стать, пока он не поймет, как мало права у него ухмыляться и толковать о «преступниках», словно это обезьяны где-нибудь в дальнем лесу, пока он не перестанет так гнусно обманывать себя, так глупо болтать о «низшем типе» и «порочном черепе». Да, и еще: «Не мятежник, а мещанин способен на любое преступление, чтобы спасти свою мещанскую честь».
- Это Честертон, - прибавил Альбус.
- Совершенно верно.
Склонив голову набок, Толстый Монах слегка усмехнулся.
- Иными словами, чем вы, такие хорошие, лучше Волдеморта, такого плохого?
- А Волдеморт понимал про себя, кто он? – дрожащим голосом спросил Альбус.
- Увы! Тогда и проблемы бы не было, понимай он свое состояние. Но он шел единственно верной дорогой, и при том в строго обратном направлении.
У Скорпиуса первый раз в сознательной жизни можно было наблюдать столь глупое выражение лица.
- Вы не могли бы пояснить?
Но Монах уже развернул следующую призрачную бумажку:
- «Есть два пути борьбы со злом, - сказал он. И разница между этими двумя путями, быть может, глубочайшая пропасть в современном сознании. Одни боятся зла, потому что оно далеко. Другие — потому что оно близко. И ни одна добродетель, и ни один порок не отдалены так друг от друга, как эти два страха». Думайте, дети мои. А мне пора к моим хаффлпаффцам.
Сложив пухлые руки и умильно улыбаясь, он исчез.

Глава 15. Архивы аврората

Альбус не ожидал вновь её встретить. Надеялся, чего уж там: часто вспоминал первый настоящий, взрослый поцелуй, которым одарила она его на выпускном вечере. Бывало, закрывал глаза и представляя, как опять держит её за талию и путается в собственных ногах, когда Паулина учит его танцевать. А научила все-таки: глупенькая Флора не даст соврать, несколько раз во время посиделок в «Кабаньей голове» танцевали вместе. Альбус привечает иногда смешную хаффлпаффку лишь потому, что её длинная русая коса напоминает ему роскошную косу Паулины. Так он хранил её в памяти: звуки вальса, тяжелые волосы, белое лицо с темными от печали глазами. Гибкая и высокая. Взрослая.
И не узнал он её сперва потому, что не ожидал, насколько она на самом деле маленькая и хрупкая. Приглядывался к знакомому силуэту за соседним столиком в кафе мадам Паддифут, чуть не выворачивая шею, но сомнения исчезли, лишь когда Скорпиус бросил:
- Да она это, она. Паулина Мелифлуа. Поди хоть поздоровайся, джентльмен.
У Альбуса вдруг к ногам словно кандалы привязали.
- А это точно она?
- Можешь не сомневаться, - улыбнулась Роза. – Её сложно с кем-то спутать, если только не с её старшей сестрой, а той здесь делать нечего.
- А Паулине что здесь делать?
- Она к моей матери приходила наверняка, готовое белье забрать, - буркнул Северус. – Иди, в самом деле, а то уйдет.
Да, конечно, как можно было забыть. Паулина сначала подрабатывала швеей в Хогсмиде, потом её порекомендовали в магазин к мадам Малкин, а сейчас, кажется, она открывает свое дело. Что до миссис Принц, то к преподавательской работе Уиннергейт ей так и не дал вернуться, и она обратилась к бывшей ученице – та взяла её швеей-надомницей.
Красавица, теперь уже почти незнакомая, при виде высокого темноволосого юноши сначала удивленно вскинула брови, но вгляделась внимательней в его лицо – и через минуту встала, протягивая руку.
- Альбус, здравствуй. Как же я рада тебя видеть. Присядь.
Поцеловав тонкие длинные пальцы, юноша аккуратно присел на краешек стула.
- Я не помешаю?
- Что ты! Я сижу в одиночестве, пью кофе. Рада, если ты побудешь рядом: мне было скучно. Однако, как ты вырос, возмужал.
Она любовалась им, как будто кузеном, с которым не виделась несколько лет, и оттого становилось слегка досадно, хотя Альбус и рад был, что понравился ей.
- Что у вас там в Хогвартсе происходит? Я слышала, как только Спраут ушла, творятся сплошные мерзости.
- Это тебе Бенедикт так говорил? – трудно сказать, чему Альбус удивился больше: тому, что Паулина продолжала общаться с гаденьким Берком, или тому, что Берк ругал порядки в школе. Девушка улыбнулась.
- Нет, что ты, с Бенедиктом и его семейством я очень давно не виделась, да и желанием не горю. Но мои клиентки – у меня ведь, знаешь, свое небольшое ателье – дамы в основном замужние и с детьми. Они рассказывают отвратительные вещи: по официальные отряды доносителей, про розги… Одна дама – должно быть, твоя родственница, такая красивая женщина с тонким вкусом – хочет переводить сына во Францию.
Ага, видно, Паулина спелась с тетей Флер.
- Как тебе сказать, - повел плечами Альбус. – Если они и преувеличивают, то не слишком.
Она вдруг стала серьезной и грустной.
- Я надеюсь, ты… осторожен? – посмотрела в его яркие глаза и прибавила. – Хотя что там говорить, ты на моей памяти никогда себя не берег.
- Не будем об этом.
- Хорошо, - просто согласилась Паулина. – Вижу, ты здесь с друзьями.
- Да, вон они. – Ребята обернулись и помахали. – Хочешь, пойдем к ним?
- Чуть позже. Альбус, но ведь сюда обычно ходят с возлюбленными.
У него вспыхнула шея.
- Мне не с кем.
- Ну прости. Пойдем, поздороваемся с твоими друзьями.

В слизеринской гостиной им предстало удивительное зрелище. Патрисия, сидя в кресле, рыдала, закрыв лицо руками, а окружавшие её товарищи по министерскому отряду смотрели выжидающе и строго, иные даже с презрением. Стоящий напротив Бенедикт Берк безжалостно выплевывал:
- Ты сама знаешь, что нарушила порядок и правила, охранять которые клялась перед портретом министра, вступая в наш отряд. Ты вела себя в нарушение всякой пристойности. Ты должна радоваться, что директор Уиннергейт в память о твоих прежних заслугах не исключает тебя, а лишь назначает розги.
- Я не могу! – схватилась за голову Патрисия. – Я боюсь!
- А подкидывать преподавателю любовные записочки не боялась?
- Это была не я! Меня заколдовали!
- Полно, - оборвала её Нотт и рывком подняла подругу с кресла, поставив на ноги. – Тебя же проверяли. Следом Империуса не обнаружено. Так что изволь получить свое, да не хнычь.
Тоненько всхлипывающую Патрисию увели под руки Нотт и Карл. Остальные разошлись по гостиной. Бенедикт плюхнулся в то самое кресло, на котором сидела Патрисия, с видом судьи, вынесшего заслуженный обвинительный приговор, несмотря на угрозы и посулы.
- Радуешься, Бенни? – бросил ему Скорпиус. – Отомстил за измену?
- Когда торжествует справедливость, я всегда радуюсь, Малфой, - важно ответил Берк. – Потому что я чту понятия справедливости и добра в отличие от тебя.
Вздернув нос, Бенедикт удалился. Скорпиус и Альбус подавили улыбку.
Хоть Патрисия и не помнила события в Запретном лесу, однако, что Лили помешала танцевать с Малфоем, накрепко засело у нее в памяти. При первом удобном случае слизеринка отомстила. Лили была не дура пообжиматься по углам со старшекурсником, заставали её нередко, застали и на этот раз, но возмущенный её упорством замдиректора назначил очень строгое взыскание. Не нужно, наверное, уточнять, что на сей раз застали её благодаря Патрисии.
А позавчера и сама Гэпм попалась на непристойном поведении. Подчиняясь, как она утверждала ,какой-то неведомой воле, Патрисия в течение урока ЗОТИ настрочила несколько любовных записочек и все их переслала профессору Баттеру. Молодой преподаватель, безмерно разгневанный и страшащийся за свою репутацию ,побежал жаловаться директору. Вне себя от ярости он требовал, чтобы распутницу немедленно исключили из Хогвартса, так что Уиннергейту, обычно суровому к ученикам, пришлось успокаивать своего заместителя. В качестве наказания в итоге сошлись на розгах.
Никто не догадался, что Патрисией и вправду руководила злая воля – воля Скорпиуса Малфоя, наславшего на нее заклятие, похожее на Империус, но узконаправленное. Парализуя сознание девушки, заклинание делало её послушной игрушкой в руках мужчины, не способной сопротивляться его прихоти. Как объяснил Скорпиус Альбусу ,заклятие это было достаточно редким, а применялось с наибольшей охотой неким Мальсибером – Пожирателем смерти, соратником деда.
Заклинание, в общем, шуточное; другая переделка, в которую они не так давно вовлекли Патрисию, волновала мальчиков куда сильнее. Как только они нашли пустую аудиторию и озаботились нужными мерами безопасностями, они вернулись к неудаче в Запретном лесу.
- Ал, так что же все-таки у нас пошло не так?
- У меня есть одна догадка... Мы можем позвать дух, находящийся где-то на лимбе, ведь призвать тех, кто ушел, мы не можем, а те, кто слишком глубоко в преисподней, вряд ли услышат нас или смогут выйти. Однако Волдеморт, как я понимаю, целиком замкнулся в своих мыслях. Он раз за разом переживает свои неудачи, пытается представить, что и как он должен был сделать, чтобы победить, сходит с ума от ненависти. Возможно, проклинает весь мир, несправедливо с ним обошедшийся. В общем, он целиком сосредоточен на себе, и видимо, его страданиями и питаются эти... Он для них как пища, или как эта, маггловская... Батарейка, знаешь?
- Это примерно понятно. Так, если я понимаю, мы этим ритуалом сначала истончаем барьер между нашим миром и лимбом, затрачивая энергию, потом призываем его дух, и даем ему энергию нашей жертвы, которую он использует для временного воплощения, так?
- Ну, так, в целом.
- Тогда что же пошло неправильно?
- Чтобы вытащить только его, нужна очень тонкая настройка, а я не смог удержать концентрацию и чуть дальше расширил лазейку. Ну, а поскольку он почти сросся со своими..эм...паразитами, они притащились следом, как блохи с собакой, и рванулись искать энергию. Хорошо, я хоть заклинание быстрого закрытия выучил.
- Тогда что нам понадобится в следующий раз?
- Нужна предельная концентрация и полностью спокойный, очищенный разум...Но все равно они появятся, потому что Волдеморт сросся с ними почти намертво...главное, чтобы они не дестабилизировали обстановку. Слушай, кажется положение донора энергии рискованно...а поэтому...
- Ты думаешь о том же, о чем и я?
- Да, дружище. Бенни.

Рональд Уизли когда-то был неплохим аврором. В этом деле часто важна не эрудиция и интеллект, а житейская смекалка, так что пусть ему и не получали ничего сложного, но в расследовании бытовых преступлений с ним мало кто мог сравниться. Жаль, Рон быстро обленился, вышел в отставку и перешел работать к брату Джорджу в «Ужастики умников Уизли». Там было хлебно и забавно, если закрывать глаза на некоторые странности в поведении брата. Роун и самому до сих пор бередила душу потеря.
Но вообще ничто не беспокоило, да и он особо не напрягался. Ну разборки в газетах, ну магглы по телевизору копошатся, чудные, ну жена нервничает – чепуха. Так-то жизнь налажена. Неприятно стало, когда в жизни ощутимо повеяло переменами. Еще вчера Рон ругал жену, что та со своей службой не уделяет ему достаточного внимания (для порядку ругал, чтоб не забывала, что он глава семьи), а на следующий день жена пришла рано и сказала, что уволилась. Рон чуть с дивана не рухнул.
- Да ты что, зачем? Из-за того, что я вчера наговорил? Да ты чге, зачем воспринимать-то все так? Вечно ты…
- Я в самом дел уделяю тебе мало внимания, - суховато перебила Гермиона. – И потом, я неважно себя чувствую. Уже давно. Врачи говорят, что переутомление.
- Ты обследовалась? Когда ты успела?
Жена усмехнулась. Опять он проспал все на свете.
- Как-то успела. В общем, надо мне искать что-то поспокойнее.
То же самое Гермиона сказала Гарри, когда тот явился в гости. Гари, понятное дело, опешил. Принялся расспрашивать, просил не запускать болячки, уговаривал куда-нибудь съездить подлечиться, а уж потом рваться на новую работу. Гермиона рассеяно кивала. Тогда-то Рон и заметил, что жена в самом деле очень уж бледная.
В первые дни пребывания дома Гермиона активно занималась хозяйством. Наготовила вкусностей к приезду сына с дочкой, перестирала и перегладила все, что было тканого, дом отдраила и отремонтировала то, до чего у Рона руки не доходили. Он разнежился было: лафа! А после приметил как-то, что у жены глаза заплаканные. И вообще плохо ей дома, чахнет она.
Едва пасхальные каникулы закончились, приступили они с Гарри к Гермионе вместе (Рон хотел мать еще подключить, но та с Гарри в ссоре в последнее время) и настояли, чтоб она на недельку уехала куда-нибудь. Хоть в тот городок близ Шармбатона - название такое мудреное – у Флер там родственники. Гермиона сопротивлялась чуть не до слез, но все же отправилась чемоданы паковать.
Тогда-то и разговорились Рон с Гарри о работе, от нечего делать. И рассказал Гарри, что раскрыл, похоже, того журналюгу, что в «Пророке» разборки устраивал. Мол, это тот же самый, что в марте с собой покончил. И то сказать: при нем был маггловский револьвер, не проще ли застрелиться, чем под поезд нырять? А револьвера не нашли. И Гарри сказал, что журналюгу, скорей всего, шантажировали.
И тут у Рона соображалка включилась. Ну не могла Гермиона из-за какой-то ерунды с работы уйти! Она ж там до ночи, бывало, задерживалась, вся больная зелий напьется – и туда. Дома только о работе почти говорила, да еще о Розе с Хьюго. И сейчас без дела вянет. А если её тоже… того? Шантажировали? Вот только чем?
Может, конечно, тем случаем с предками её, когда она им с памятью нахимичила. Вроде все живы-здоровы остались, но она потом, как съездила за ними в Австралию, долго ходила сама не своя. На том и решить бы, но чувствовал Рон, что не одним этим можно его жену с должности сковырнуть. Знал, вернее, что не одним этим. За ним тоже числились грешки.
Так-то глупости, дело давнее, да и не докажешь ничего, но мало ли… В общем, по молодости лет да по праву победителя поимел он дело с одной чистокровной девицей и за это её брата от Азкабана спас. Он не насиловал никого, она сама предложила, нарочно глазками сверкала и коленками соблазняла, приходя на допрос – а девица была сочная. Что ж он, не мужик? Оборону держал, правда, долго, но как-то поссорились с Геримоной вдрызг, и отлучила она его от супружеской постели на несколько дней. Злился ужасно, кК-то отомстить хотел. А тут опять эта… просительница, родственница. За братца упрашивает чуть не на коленях, а блузка-то у самой прозрачная почти!
Ну, намекнул он – не стерпел – что можно миром дело решить. Вправду можно, на брата на её пустяки были, просто тогда хватали без разбору всех. Она непонимающей прикинулась, змея, стала сережки с жемчугом снимать. Он ей и объяснил, что есть у нее сокровище, которое подороже будет и ему понужней.
Хорошо повеселились, да Гарри, зараза, застукал. Ну, девицу выпроводил, ему по морде дал, однако Гермионе обещал не болтать и слово перед девицей сдержать позволил. Реджинальд Селвин оказался на свободе.
Такое, конечно, только однажды было, да и быльем давно поросло. Но вот проверить этого Селвина не помешает: не изъял ли кто его дело из архива.
Догадался у Гарри разрешения попросить в архивах аврората порыться – и правильно, что догадался. В архиве начальствует Смит, однокашник бывший. В разы противнее стал, чем прежде. С разрешением самолично идите в его кабинет, а он тут к тебе будет спиной минут десять стоять и по каину с женой болтать. Обернулся – как на червяка глядит. У самого глазки подзаплыли, рожа розовая, круглая, пузцо круглится тоже. Галстуком перетянут, как удавкой.
- Разрешение, говоришь? – а голосок-то писклявый, как у кастрата. – Что же, что разрешение? Что же, что Поттер подписал? Поттер мне никто, голубчик, мы независимая организация и подчиняемся совсем другому ведомству. Так что шел бы ты со своим разрешением…
Рон повадку однокашника уже знал и положил на стол три галеона. Смит глаз скосил и опять заладил:
- Ты сколько лет в отставке, ты чужой. Если мы всех чужих пускать будем, архив в помойку превратится. И Поттера ты мне в нос не тычь, он любому разрешение подпишет, что его разжалобит.
Рон еще три галеона выложил (ну и аппетиты!). Смит опять глаз скосил. Вроде довольный.
- Ладно, так уж и быть. Какое дело брать будешь, отпишись?
- Это еще зачем?
- Порядок такой. А вдруг ты чего вынесешь? А вдруг используешь в преступных целях или просто сожжешь?
Пришлось заполнить бланк: взял, мол, для просмотра дело Реджинальда Селвина. К досаде и одновременно довольству Рона, подозрительного в деле Селвина не было ровным счетом ничего. Его, похоже, давно не брали в руки, запылилось страшно, и страницы в некоторых местах склеились. Но все листы на месте, ничего странного…
Прошло несколько дней. Рон торчал в магазине, столовался у матери, смотрел телевизор и все раздумывал, начать ли расспрашивать жену, когда она вернется с отдыха, о настоящих причинах её ухода с работы. Ведь, стерва такая, не сознается нипочем. Разве вместе с Гарри опять к ней приступить…
Между тем в сотне метров от магазина открыли хорошую пивную. Пиво просто потрясающее, и закуска свежайшая. Побывав там раз, Рон не смог устоять и побывал и другой, и третий.
В третий раз он задержался особенно долго и вышел, порядочно отяжелев. Домой, в пустые комнаты отчаянно не хотелось. Он прошел несколько метров, задумался, привалился плечом к забору, постоял. И вдруг напрягся: чутье бывалого аврора подсказало, что где-то рядом опасность. Он успел выхватить палочку прежде, чем первая крепка фигура показалась из-за угла пивной. И, однако, не смог сосредоточиться, чтобы аппарировать. Между тем несколько человек в плащах окружили его.
Центральный, рослый детина, ни дать ни взять разбойник с большой дороги, выступил вперед. Физиономия показалась Рону знакомой.
- Ну привет, герой войны, - голос хриплый, как надорванный. – Потолкуем, что ли?
- Может, и потолкуем, - ухмыльнулся Рон. Не удирать же от каких-то бандюганов.
Главарь обернулся к своим:
- Никому не вмешиваться! Он мой!
- Что, старые счеты? - Рону отчего-то стало жутко, и завертелись в памяти полки в архиве.
- А ты забыл? - лицо противника стало зверским. - Забыл, как над сестрой моей надругался, а, герой войны? Давай-ка вспоминай, пока время есть! – жуткое лицо на секунду дрогнуло. - Она мне не сказала ничего сперва, дурочка, да я, как понял, что она беременна, сразу догадался, какой ценой мою свободу купили. Потом родила она... Рыжего. При родах умерла, и рыжий вместе с ней. В одной могилке лежат.
Рон быстро задавил воспоминание о плачущей белокурой девчушке. С таким народом дашь слабину – и считай, сыграл в ящик.
- А, ты недоволен еще? Тебе за решеткой больше нравилось?
- Хватит! - выкрикнул бандит. - Теперь нас Мерлин рассудит. Давай!
Противники встали друг напротив друга, вытянув палочки. Косматое, перекошенное лицо невольно вызывало испуг, неуверенность. "Плевать, просто бандиты. В первый раз что ли?".
Коротко кивнув, дуэлянты взмахнули палочками.
- Петрификус Тоталус! - обездвиживающее заклятие Рона столкнулось с ударным заклятием врага, вызвав довольно громкий взрыв.
"Вот ты как, скотина? Ну ладно, попробуем кое-что посерьезнее!"
- Инсендио Трио! - извивающийся сгусток пламени метнулся в противника, но тот в последний момент успел аппарировать в сторону, послав в Рона магические кинжалы, созданные из чистой энергии. Рон успел поставить щитовые чары, но их мощности не хватило, чтобы поглотить весь удар, и один из них рассек руку бывшего аврора. Перехватив палочку другой рукой, Рон одно за другим пустил ударное и обезоруживающее заклятие. Первое противник отклонил, второе заблокировал, и тут же пустил в ответ оглушающее, которое, впрочем, Уизли также принял на щит. Еще некоторое время противники обменивались выпадами, пытаясь оглушить, связать, обездвижить друг друга. Рону удалось пробить щит ударным заклятием и отбросить противника, но развить наступление не удалось - враг выпустил несколько лучей темной энергии, обвившихся вокруг шеи и туловища Рона, удушая его. В глазах экс-аврора стало темнеть.
"Черт! Протего Хоррибилис, заклятие от темных заклинаний... Совсем потерял хватку, раз блокирую темную магию обычным щитом," - успело мелькнуть в голове Рона. Вызвав щит, он снял заклятие, но противник уже устремил на него палочку и выкрикнул:
- Экспульсо!
Мощный взрыв отбросил Рона, мир наполнился грохотом, и через секунду Уизли потерял сознание.
…Рон пришел в себя резко, должно быть, подняли заклинанием. Палочки при нем, конечно, не было, и сил не оставалось - ныли все кости, нестерпимо кололо бок, видимо сломаны ребра, а может, и нога.
- Ну что, ты понял, сволочь? Понял теперь, что не все тебе дозволено? Понял, что за все, за все тебе расплата будет?
Рон сплюнул кровь и прохрипел:
- Да пошел ты. Отродье ты слизеринское, и сестра твоя, шлюха, сама на меня лезла, чтобы я тебя отпустил. А ты - свинья неблагодарная.
- Свинья? Значит, ты ни черта так и не понял, ублюдок? - лицо бородача теперь, кажется, исказилось гримасой страдания, - Круцио!
Адская боль пронзила каждую клеточку Рона, и очень скоро он, не в силах сдерживаться, закричал.
- Сюда сейчас точно сбежится весь переулок, Редж - сказал кто-то из бандитов, встревожившись.
- Все, все, - ответил тот. - Значит, ты еще и прав, да? Ты - герой, а я, значит, недочеловек, да?
Рон снова лишь презрительно сплюнул, не удостоив врага ответом.
- Тогда до скорой встречи в аду, ублюдок! Авада Кедавра!
Ярко полыхнуло зеленое пламя, и Уизли безжизненно откинулся на землю. Бородач, постояв над трупом врага несколько секунд, махнул приятелям и те быстро скрывшись за угол, аппарировали. Человек в темном плаще с капюшоном, стоящий за углом соседнего здания, достал палочку из-под мантии, быстро подошел к убитому, поколдовал что-то, кивнул сам себе и быстро скрылся за углом.

Утром Скорпиус проснулся нежданно рано, поэтому Альбус надеялся, что за слизеринским столом удастся занять места получше, чем крайние, ближе к входу. В большом Зале и вправду пока была лишь маленькая группка за столом Рейвенкло, но происходящее в этой группке так встревожило слизеринцев, что они немедленно подбежали.
На скамейке сидели, обнявшись, Роза и Хьюго Уизли. Хьюго рыдал, уткнувшись сестре в плечо, она плакала беззвучно и комкала какой-то конверт. Над ними возвышался совершенно пришибленный Северус, Лили суетилась вокруг со стаканом воды.
- Что… случилось? - голос Альбуса невольно дрогнул.
- Папа наш им написал, - Лили втянула воздух и часто заморгала. – Дядю Рона убили.
Хьюго взвыл, Роза крепче стиснула брата. Альбус опустился рядом с ней, положил кузине ладонь на спину.
Дядя Рон ему скорее нравился - не вредничал, не приставал с порядком и дисциплиной, любил играть, бороться, дурачиться, рассказывал о случаях со службы и дарил всякие вкусности. Хотя с возрастом, Альбу отдалился от дяди - общих тем не находилось. Но все равно родственные чувства Рон вызывал сильнее, чем, скажем, сухарь дядя Перси. Да и Розу с Хьюго, и тетю Гермиону было очень жаль.
Скорпиус опустил глаза, явно не зная, что сказать.
- Вам надо предупредить деканов, - выдавил он наконец. – Отпроситься…
- Ребекка пошла предупреждать, - всхлипнула Лили. – Письмо пришло Розе, Хьюго… потом узнал…
Ребекка Гольдштейн оказалась легка на помине. Четко печатая шаг, она вошла, становилась у факультетского стола и некоторое время молча глядела на плачущих.
- Я виделась с профессором Саммерби и профессором Лонгботтомом, - проговорила она наконец. – Оба вас отпускают. С остальными преподавателями они договорятся.
- Мне, наверное, тоже надо будет отпроситься… На похороны… - вздохнул Альбус. Не верилось, что дяди Рона больше нет; казалось ,кто-кто, а он-то точно неуязвим. Смерть в принципе с ним не вязалась.
- Что за безобразие? Почему студенты разных факультетов сидят за одним столом? – крикнули с порога. В Большой зал первой из преподавателей входила профессор Рид. С тех по, как её оставили на постоянной работе, она стала куда уверенней в себе. – Живо разошлись по местам!
Хьюго нехотя поднялся, Лили увела его к гриффиндорскому столу, Альбус и Скорпиус бочком отошли к слизеринскому. Северус, опустившись рядом с Розой, осторожно разжал её пальцы и вытащил проклятый конверт.

Глава 16. Канун лета

- На сегодняшний день я со всей ответственностью могу заявить: нам удалось очистить магическую Британию от темных магов. Однако враг еще не побежден! В глубинах континента он копит свои силы, чтобы нанести сокрушительный удар. Он готовит себе почву, засылает агентов, чтобы они развращали, растлевали нашу молодежь. Люди, будьте бдительны! Очищайте свои семьи, круг своих друзей от любой скверны. Помните: ваш лучший друг – министерство магии. Аврорат и полиция нравственности денно и нощно следят за вашим благополучием, охраняют вас от влияния тьмы. Не подводите их!
Гарри выключил радио. Надрывные завывания Кейджа уже порядком поднадоели. Гермиона благодарно кивнула, разливая чай. Сейчас Рон из гостиной крикнет что-нибудь… Ничего Рон не крикнет. Нет его больше.
Эх, Рон… Первый друг, лучший друг. Всегда рядом, даже если от страха заикался. Когда они вместе парили на фордике «Англия» или спасались от пауков, когда маялись, не зная, кого пригласить на Святочный бал, можно ли было себе представить по-настоящему, что однажды этого рыжего придурка не будет рядом? И когда в аврорате работали, Гарри ни разу всерьез не боялся, что Рона могут убить. Умом понимал, что всякое случается – но Рон с его вечным оптимизмом, безмерным аппетитом и простым отношением к жизни казался вечным. Доказался. Больно за Гермиону, за племянников, за Джинни, за всех Уизли, и самому как от души кусок топором оттяпали.
Рона нет… Сущая нелепость. Их же всегда было трое.
На похоронах его заставляли держать речь. Отнекивался, потом довели – послал по-маггловски. Речь держал Перси, у него это хорошо получается. Хотя и сам, должно быть, горюет искренне. На стариков Уизли вообще невозможно было смотреть. Миссис Уизли сидела чуть живая – той же ночью с ней случился удар. Тесть съежился, совсем затих. Джинни рыдала на плече у Гермионы. Та держалась сухо, деревянным голосом отдавала распоряжения тем, кто вызвался помочь. Лицо серое, взгляд – внутрь себя, словно её беспрерывно что-то мучило.
Рона положили на кладбище близ Норы. Могила Ксенофилиуса Лавгуда – в двух шагах. Луна, сорвавшаяся из командировки куда-то в Бразилию, отделилась от толпы, отошла поздороваться с надгробием отца. Если бы не она и не Невилл с Ханной, неизвестно, как бы лопнуло в тот вечер сумасшедшее горе. Что уж они такое сделали? А только боль, скопившаяся в сердце, плавно растеклась по венам и смолкла… На короткий срок. Назавтра стало больно вновь.
…Гермиона достала из духовки печенье. Отсыпала горстку в блюдце. Что ж, жизнь почему- то продолжается. Но их же всегда было трое.
- О чем ты думаешь? – спросил вдруг Гарри.
- О том, что сделала все, как они просили, - безжизненно ответила Гермиона. – Ушла в отставку и никому о них не рассказала. А они все равно убили Рона. Как я могла им поверить. Надо же так поглупеть.
- Кто – они?
И Гермиона рассказала Гарри о шантажисте из магазина. О том, как дала слабину и не решилась обратиться в аврорат, даже удовлетворив их требования. Боялась, что за ней действительно следят. Боялась погубить Рона. И этим страхом, по-видимому, погубила его верней.
- Так, а Рон знал, что тебя шантажировали?
- Никто не знал. А уж Рон – тем более. Гарри, ведь надо было все тебе рассказать, правда? Ну вышла бы статья. С детьми я бы поговорила. А про Селвина – это же ложь, Рону же ничто не грозило, нет этого Селвина, так?
Гарри отпил чай. Помолчал.
- В том и дело, Гермиона, что Селвин есть. И Рон действительно… переспал с его сестрой. Все было именно так, как сказала тебе шантажист. Я об этом знал.
Она уронила руки на колени. Некоторое время сидела, видимо , не в силах пошевелиться. Потом медленно прошептала:
- Так за что же его убили, если я выполнила их условия?
- Узнать это – моя забота, - Гарри взял со спинки стула шаль, набросил Гермионе на плечи. – Тебе лучше уехать из страны вместе с детьми.
- А ты?
- Я уже взрослый. Справлюсь.
Она провела рукой по подбородку.
- Послушай, а не мог ли догадаться Рон, что я ушла с работы не просто так? Не мог ли он попытаться действовать самостоятельно? И не за это ли…
- Не исключено. Но я займусь этим делом сам. Не вмешивайся. Тебе надо думать о Розе и Хьюго.

Версию, связанную с рассказом Гермионы, Гарри взял за основную, хотя параллельно разрабатывал и некоторые другие. Рон за сравнительно недолгую службу отправил в Азкабан достаточно преступников. За бытовые преступления сроки короче, часть осужденных пережила заключение и вышла на свободу. Любимый подручный Гарри, Альберт Дейл, проверял все картотеки, тем временем Гарри пытался восстановить приблизительный сценарий последних дней жизни Рона Уизли.
Допустим, Рон понял, что жена ушла с работы не по своей воле. Прикинул, что шантажировать её могли не только её прошлым, но и проступками его самого. Наиболее тяжек среди них случай с сестрой Селвина. Скорей всего, Рон бы отправился в архив аврората ,чтобы убедиться, в порядке ли то давнее дело.
Судя по повреждениям на теле Рона и по последним заклинаниям, выполненным его палочкой, перед убийством состоялась настоящая дуэль, причем с темным магом. Был ли это Селвин? Не исключено. Во всяком случае, кто-то понял, что Рон может представлять угрозу, и натравил на него опытного преступника. Понял, видимо, из похода в архив. Но кто мог знать о походе в архив? Кто мог знать, если Рон ничего не сказал даже Гарри?
Только тамошние служащие. Кто-то из них связан с преступниками? Гарри затребовал личные дела каждого из них.
На первый взгляд – честные, безобидные люди. Взять хоть их заведующего, Захарию Смита. Пренеприятный тип, конечно, но биография, как у младенца. Или? Да, вот! Летом 2014 проходил подозреваемым по делу об убийстве своего деда, Найджела Смита. Старику кто-то проломил череп пресс-папье. С Захарии все подозрения быстро сняли: в убийстве оказалась виновна его кузина, Алиса Смит, крайне неуравновешенная особа с пристрастием к огневиски. Смит, таким образом, остался единственным наследником после деда: одна кузина отправилась в Азкабан, а другая, Берилл Саммерби, двумя годами ранее погибла при взрыве во «Флориш и Блоттс».
Кажется, этот инцидент потом упоминался в печати… Стоп, где именно и в каком контексте? Уж не в статье ли Питера Джайента?

Лето нахлынуло внезапно, рассыпав цветы, жару и душные дожди. Горькая весна уходила, а тепло традиционно радовало, хотя в бессонные летние ночи, пожалуй, пережившим горе людям еще тяжелей.
Утром, когда школьники разъезжались на каникулы, случилась гроза, после которой небо нарисовало двойную радугу. Роза и провожавший её Северус всю дорогу спорили, равны ли две радуги между собой по длине. Наконец они замерли на каком-то слове и оставшуюся часть пути просто не сводили глаз с акварельных полосок в умытом небе.
Мокрый «Хогвартс-Экспресс» блестел алыми боками. Лили, успевшая занять купе, махала кузине из отрытой форточки. Роза остановилась, взяла Северуса за руки.
- Мне пришло письмо. Маме предложили должность преподавателя в Шармбатоне. Скорее всего, в августе мы уедем.
Лицо мальчишки смешно вытянулось, глаза распахнулись, потом жалобно задрожали веки. Роза продолжала:
- Северус, я совершеннолетняя. Меня никто не может заставить уезжать куда-то или продолжать учебу в Хогвартсе. Хочешь, я останусь с тобой? Одно твое слово – я так и сделаю.
Роза не лгала. Хогвартс ей давно опостылел. Если бы не Северус и необходимость присмотреть за Хьюго, она бы давно бросила школу и, пожалуй, отправилась путешествовать по свету или устроилась работать, а на досуге постигала тайны арифмантики. Но если Хьюго будет при матери… А с Северусом можно видеться по выходным, в Хогсмиде…
- Уезжай, - он смотрел прямо. – Тебе надо закончить школу и потом продолжить образование. В Хогвартсе оставаться - вовсе не дело. А я подожду.
- Может быть, придется ждать два года. В Шармбатоне учатся дольше.
- Хорошо. Я подожду.
Она потянулась к нему и осторожно коснулась губами – его губ, и он вдруг порывисто ей ответил. Они стояли так довольно долго; Хьюго, заждавшийся сестру, высунулся из вагона и оторопел. Альбус и Лили, зажав ему рот, за шкирку утянули обратно. Отстранившись наконец друг от друга, красные, с блестящими глазами, Роза и Северус все не могли разойтись.
- Приезжай к нам летом, - тихо попросил он.
- И ты к нам тоже.
В нескольких метрах от этой сцены происходила другая: Патрисия зазывала Скорпиуса поехать сегодня в купе с ней, Нотт, Карлом и Берком.
- Подумай, - она слегка водила носочком по платформе. – Ты же не можешь вечно бунтовать. Раз уж ты попал на Слизерин, значит, ты нацелен на карьеру, на продвижение. Поэтому нужно заводить знакомства сейчас.
- Разумеется, я нацелен. Но ты не понимаешь одной вещи - смотреть нужно дальше, чем на один шаг. Допустим, я мог бы говорить все что нужно, образцово себя вести, угождать начальству, как ваша компания. Допустим, меня даже возьмут потом в министерство или полицию. А дальше? Думаешь, удастся высоко забраться? А ты вспомни, что сначала был Чиллингс. Потом его арестовали и кинули в Азкабан вместе с друзьями, где он до сих пор и гниет, а на его место пришел Джонс. А потом с ним повторилось то же самое, и пришел Трамп, а Джонса вообще казнили за попытку переворота. Вот и думай, оно мне надо? Посмотри, что творится - разоблачения, драки в верхах... Нутром чую, скоро все начнет резко меняться...Так что я как раз думаю о будущем, просто гляжу дальше. Понимаешь? - Скорпиус улыбнулся и шутливо дотронулся пальцем до носа Патриции.
Она польщено улыбнулась и потупилась, но из-под кудрей взглянула лукаво:
- То есть ты такой трусишка, что боишься идти во власть? Но Чиллингса посадили в Азкабан, а Джонса казнили лишь потому, что один был взяточник, а другой изменник и заговорщик. Не бери взяток, не бунтуй – и проживешь прекрасно.
- Глупенькая, - он поиграл её волосами. -Неужели ты веришь тому, что вам говорят? Нет, это логика всех диктаторов - ведь если подчиненный имеет большую власть - а разве главный полицейский имеет мало власти? - то рано или поздно ему придет в голову самому взять власть. Поэтому министр периодически меняет одного на другого, чтобы всех держать в страхе и в подчинении. А вместе с каждым начальником множество его подчиненных идет на дно. Так что спокойно проживешь только на маленько, серенькой должности. Не знаю, может тебе и хватило бы и по минимуму...Но не мне, извини.
Она огорченно захлопала глазками:
- Значит, ты не пойдешь к нам в купе? Но у нас будет так интересно! Бенедикт расскажет о приеме у Кейджа. Там и отец Амаранты был.
- Я бы рад, но у меня аллергия на Бенни. А в нашем купе, ты знаешь, атмосфера повеселее... Тебе ведь нравятся наши собрания, мм? – он провел пальцем по щеке.
- Откровенно говоря, на ваших собраниях, - она сморщила носик, - присутствуют совсем не те люди, с которыми тебе полезно было бы общаться. Поттер - вульгарная девица... Лохматая Уизли – настоящий синий чулок... Или её чокнутый парень. Он теперь сын швейки, и про его отца говорят, что тот был продажным журналистом. Тебе не противно находиться рядом с такими ничтожествами?
- Они умные люди. Вот тот же Альбус - да он к двадцати пяти станет новым Уоффлингом! А Бенни? Старшим помощником заместителя начальника жилищного департамента? Или ты думаешь, ему будут много платить? Знаешь, не больше, чем родовых денег у Малфоев. Да и вообще, перспективы вы не видите, потому что у вас мыслят шаблонно. И кстати, не притворяйся, что тебе там на самом деле не скучно.
Старосты стали командовать рассаживаться по вагонам. Скорпиус взял ручку Патрисии в свою ладонь, нежно поднес к губам и с жаром поцеловал. Она залилась краской и еле взошла по ступенькам. Каких-нибудь две недели назад Скорпиус был так холоден, так до грубости сух, что она плакала ночами в подушку. А тут еще противный Бенедикт, отчитывающий её за знаки внимания к «неблагонадежному». Ничего, сейчас она будто бы для одной Амаранты, но нарочито громко перескажет весь разговор – пусть Берк лопнет от злости и ревности.
…Дорога выдалась грустная. Роза и Хьюго побаивались возвращения домой, где предстоит вновь и вновь осознавать, что у них нет отца, где впереди – тоска и суета переезда. Альбус, как всегда, думал о своем. Одна Лили лихорадочно веселилась, словно стараясь бравадой заглушить страх.
Сначала она достала припасенный с завтрака хлеб и принялась крошить в открытую форточку, чтобы, как она объяснила, «птицы подбирали». Потом отобрала у Скорпиуса газету, которой тот было отгородился, смастерила шапочку и нацепила себе на голову. Достала помаду, зеркальце и разрисовала себя, как индеец. Никто из ребят почему-то не мешал ей. Роза один раз позвала гадать вместе кроссворд, другой раз Альбус обратился с каким-то вопросом – Лили, болтая ногами, ничего не ответила.
- Может, вернешь мне газету? – побурчал Скорпиус. – Ты мне помешала дочитать интересную статью.
- Возьми сам, - Лили помахала в воздухе шапочкой.
- Акцио газета! – довольный Малфой развернул измятые листы. – Так непочтительно обращаться с рупором власти! Порриджа на тебя нет.
- Бери выше, - ввернул Альбус. – Кейджа.
- Мальчики, вы заглушающие поставили? - лениво спросила Роза.
- Обижаешь, - Скорпиус подбоченился. – Мы никогда не ставим заглушающие, ибо не хотим лишать возможности просветить свой бедный разум наших несчастных собратьев!
- Берка, к примеру, - уточнил Альбус. – Или Нотт.
- Или Гэмп, правда? – Лили заблестела ореховыми глазами.
- Можно и Гэмп… - Малфой мягко пожал плечами.
Лили торжествующе улыбнулась.
- А вообще ты скучный. Тратишь время на какую-то Гэмп, потом на какие-то газеты. Голову-то подними! Мир вокруг тебя. Ну и дыши им.
- А если по качеству он приблизительно как воздух Лондона?
- Неправда, - оборвала его Роза. – Человек может позерствовать, сколько хочет, но когда он умирает, ему этот, как ты говоришь, «воздух Лондона» альпийским кажется.
- Роззи, ты ли это? – картинно удивился Малфой. – Ты недавно меня убеждала, что вполне нормально умирать за идеи.
- Да – если человек так для себя решил. Если он сам поставил идею выше своей жизни. Это не означает, что с жизнью ему будет вовсе не жаль расстаться.
Альбус перелистнул страницу и ввернул:
- В общем-то, страх смерти, от которого страдал Волдеморт – самый обычный и естественный страх человека.
- А к слову об идеях, Роззи, когда человек ставит идею выше своей жизни, он как правило ставит ее и выше чужих жизней. Этим мы, слизеринцы, от вас и отличаемся. Это ведь ваши устроили якобинскую резню.
Роза слегка наклонилась вперед:
- Почему же из одного волшебника этот страх сделал Волдеморта, а из сотен других – не сделал? Что до идей – человек вправе пожертвовать своей жизнью, а не чужими.
- Так жизни у всех равны, так что раз жертвуем своей, то и другими тоже.
Роза улыбнулась:
- Лично я чужими жертвовать не готова. На то они и чужие, что я не имею права ими распоряжаться. Что до якобинцев – это позорное пятно на совести наших братьев из Шармбатона. Но, насколько помню, рейвенкловцев там не было.
- Да, потому что у них нет нашего деления по факультетам, а кем же мог еще быть Робеспьер? Бессеребренник и человек идеи? Так что лучше уж достигать пусть и личной, и даже грандиозной, но не такой масштабной цели, чтобы уничтожать потом людей толпами.
Лили зевнула:
- Ты хоть и умный, а одну вещь забываешь: если у тебя все счастье - все в будущем, когда-то, завтра - ты и счастлив-то никогда не будешь. Ну достиг одной цели - но это уже сегодня, а сам хочешь еще больше. А мы может многого и не имеем, зато нам каждый день в радость!
- Ага, и каждый день с кем-то разным. Какое постоянство - если живешь только сейчас. Кого вижу, с тем пою.
Лили залилась краской. Роза хмурила тонкие брови:
- Скорпиус, ты ведь говорил с Толстым Монахом? Апостолы, мученики за веру - они, по-твоему, тоже пожертвовали бы чужими жизнями так легко, как пожертвовали своей?
- - Кхм...ну...видимо, если идея носит индивидуальный характер...
- Не глупи, - рассердился Альбус. - Они просто не видели свою жизнь равной другим, они видели ее куда ниже и меньше.
Скорпиус замахал руками:
- Сдаюсь-сдаюсь, друзья мои, вы победили! Жизнь моя меньше других, жить надо ради и идеи и наслаждаться каждым ее моментом. Кстати о наслаждении моментами, думаю, лягушек на всех заказывать? Пойду дойду до буфетчицы.
Под хихиканье Лили он вылез из купе, а Роза, все ярче блестя глазами, продолжала:
- Значит, есть что-то выше жизни, и если человек осознает это, если достигнет смирения - то можно ему жертвовать и жизнью. Самопожертвование не от гордыни, а от смирения не налагает никаких обязательств на других, и потому оно-то - действительно ради других, так? Ведь те, кто погибал за веру, боролись за такое счастье для всех, какое мы и представить себе не можем. Вечная жизнь, чистота и любовь - да это же выше всякой социальной справедливости!
Альбус отложил книжку:
- И да, и нет, в общем-то. Нельзя бороться за всех - каждый должен бороться за себя. Потому что если какой-то герой уже за меня поборолся - а где же тогда моя борьба и мой выбор?
- Магглы говорят, что святые в другом мире молятся за остальных... Но все же я согласна, что человек действительно только за себя отвечает. Тогда объясни: неужели и мученики боролись лишь за себя?
- Сложно сказать, конечно. Может, они боролись за то, чтобы каждому был дан выбор? Свобода или предопределение?
На пять минут вперед их судьба была предопределена: вошел Скорпиус с шоколадными лягушками.

Едва Альбус с сестрой слезли с подножки, мальчик понял, что надо готовиться к грозе. Их встречала одна мать, притом у нее было то самое каменное лицо, какое предвещает большую бурю. Он молился, чтобы Лили вела себя потише, но сестра дурачилась, точно накликая беду.
- Здравствуй, мама! – она чмокнула мать, та дернулась. – Ты опять злая. А я прекрасно повеселилась.
- Я уже знаю, - процедила мать. – Мне пришло письмо твоих художествах.
Альбус замер. Все, теперь точно дома будут разборки.
- Опять Невилл наябедничал, да? – кокетливо спросила Лили.
- Профессор Лонгботтом!
- Невилл, милашка Невилл.
Хорошо еще, драка не началась прямо на платформе. Мать как-то сдержалась, домой добрались спокойно. А дома мать позвала Лили в гостиную, и Альбус, примерно представляя, что случится дальше, отправился следом, остановившись у дверей.
- Мы, значит, хвостом горазды крутить, - мать говорила тихим, до бела раскаленным голосом. – Мы по углам лижемся да обжимаемся? Что в следующий раз? В подоле принесешь?
- Ой, да ладно, - беззаботно откликнулась сестра. – У меня секс-то был только один раз… Или два… не помню, но вроде я предохранялась… Ай!
Хлестнула пощечина, послышалась возня. Альбус вбежал в комнату: мать пыталась одной рукой удержать вырывавшуюся Лили, а другой нашаривала на стуле старый отцовский ремень.
- Нет! – парень подскочил, расцепил их руки. Лили кинулась прочь, Альбус обхватил мать, удерживая. – Не трогай её. Если надо кого-то бить, бей меня. А то очень храбро – лезть на кого послабее…
- Еще учить меня будешь, щенок! – мать была сильнее: отшвырнула так, что Альбус приложился спиной о стену. В глазах заплясали звездочки. – У, змееныш проклятый!
Щеку обожгло. Он дотронулся пальцами до следа от удара и горько поглядел на захлопнувшуюся за матерью дверь. После похорон дяди Рона она вроде немного притихла, а теперь вот опять… И Лили, дурочка, как нарочно нарывается! Что ей мешало помолчать немного? А хотя все равно же мать приготовилась к «серьезному разговору».
Послышались звуки ударов и крики. Альбус бессильно скорчился на полу, зажимая уши руками.
Когда минут через десять он прокрался в комнату Лили, сестра, заливаясь слезами, лежала на кровати, лицом в подушку. Длинные изогнутые волосы рассыпали, закрывая плечи. У них приятный темный оттенок, сестра вообще становится очень красивой, совсем как бабушка, папина мама, на фотографиях юности. Хотя никаких других от той бабушки и не осталось: она погибла очень молодой.
- Не реви, - Альбус присел на корточки, погладил Лили по волосам. – Я тебе обезболивающего дам, хорошо? А завтра покатаемся на колесе обозрения. А еще под мантией-невидимкой проскользнем в Тауэр. Хочешь?
Сестра некоторое время еще всхлипывала, но потом подняла голову и вытерла красные глаза:
- Хочу!

Глава 17. Эмилия

В главе использованы образы и сюжеты фанфика "Темный Лорд" (автор Korell). Согласие автора получено.

Практикантка влезла на стремянку, чтобы достать до верхних полок. Метелочка ловко летает в округло-тонких темных руках, смуглые изящные икры чуть подрагивают, под узлом смоляных волос – влажная ложбинка. Он не видит её лица, но мог бы поклясться, что пушок на румяных щеках и над верхней, характерно изогнутой губкой – тоже влажный. Вон встала на носочки. Голубые босоножки, сброшенные, валяются на полу.
Практикантку очень хочется. Но нельзя. Она же дочка Энтони Гольдштейна, а тот за нее шею свернет. Или, что вернее, засудит. К тому же Захария Смит, как честный человек, не трогает дочек старых знакомых.
Вообще не до блажи сейчас. С апреля, с тех самых пор, как погиб несчастный идиот Уизли, Захрри нет покоя. Он постоянно ощущает слежку, чужое присутствие, чужое наблюдение. Доказать ничем не может, но обостренный инстинкт самосохранения велит бросать архив, семью и дедов капитал в Гринготсе да и исчезнуть где-нибудь в Аргентине – так, чтобы с концами. Но страх перед переменами и лень удерживают на месте.
Совсем не того хотел Захария, не о том мечтал. По совести говоря, десять лет назад он не мечтал ни о чем, был совершенно доволен жизнью. Недавно выгодно женился, ждал наследника от супруги наследства от деда – крепкого и энергичного старика, сколотившего состояние на перекупке сырья для волшебных палочек. Немного огорчало, что наследство придется делить с кузинами Алисой и Берилл, но уж тут ничего не поделаешь. Честному человеку прилично любить сестер.
Первый червячок искушения начал грызть, когда Берилл погибла при взрыве во «Флориш и Блоттс». Дед сильно сдал после этого: нежная, домашняя Берилл была его любимицей. С тяжелым сердцем переписал завещание: отныне наследство делилось на две равных доли между Захарией и Алисой. Тогда-то и присосалась к сердцу досада: на пути к полному наследованию стоит лишь единственная кузина, не будь её – можно было бы получить все… Мысль вынашивалась много дней и наконец оформилась: Алису нужно убрать.
Она после гибели сестры стала пить, и Захария надеялся сперва чего-нибудь подсыпать в огневиски. Подумав, однако, рассудил, что две смерти, произошедшие практически одна за другой в одном семействе, весьма подозрительны. Да и дед – сколько он еще проживет? Даже подавленный несчастьем, старик оставался в разуме и в силах.
Захария, как честный человек, долго боролся с собой. Но жаль, если часть наследства будет промотана буйной пьяницей Алисой – в самом деле, жаль. Можно было потратить на благотворительность хотя бы.
У него не зря была под рукой картотека всех преступников и темных магов – что, в общем, одно и то же. Он нашел, к кому обратиться с просьбой повлиять на волю Алисы, заставить её убить деда. Пьянчужка-кузина оказалась в Азкабане, дед – в могиле, дедовы денежки – в кошельке единственного оставшегося наследника. Если бы знал Захария, чем ему придется платить за услугу…
Убежала домой, стуча голубыми каблучками, практикантка Ребекка Гольдштейн. Захария со вздохом собрал портфель. В форточку врывался пыльный ветер. Тянуло скорой грозой. Почему-то вспомнилось, как они вместе, втроем – он, Берилл и Алиса – втроем сидели на террасе в загородном доме деда и смотрели, как барабанил в окна шумный дождь. Пульками стукались о стекло градины. Они с Берилл вздрагивали от каждого удара грома, а Алиса рассказывала какие-то ужасы про шаровую молнию. Дом Захария продал, как в права вступил, почему-то не мог на террасу заходить.
Едва он шагнул за порог аврората, как ощутил приставленную к боку палочку.
- Мистер Захария Смит? Аврорат, отел расследований. Вам придется пойти с нами.
Захария всхрапнул и обмяк. Палочка выпала из рук. Захотелось домой.

Арестованный, чуть не скуля, съежился, насколько позволяло его грузное тело. Обрюзг сразу, постарел. Чует, что расправа близко.
Наблюдение за ним вели с апреля. Установили, что брал взятки. Заметили несколько раз в контактах с подозрительными лицами. Один даже внешность не маскировал. Пробили по приметам – оказался Реджинальд Селвин. Посде этого решили брать.
- Мистер Смит, - Гарри говорил сухо и строго. – Что вы делали пятого числа этого месяца на пересечении Косого и Лютного переулков в компании Реджинальда Селвина?
- Я… Я там не был… Умоляю, отпустите, я честный человек…
В его дрожащем голоске слышалось повизгивание Петтигрю. Гарри стиснул руки, подавляя прилив ярости.
- Достоверно установлено, что это были именно вы и Селвин. Поверьте, мы сможем это доказать. Что вы там делали?
Смит часто задышал, но молчал.
- Хорошо. Остаются небольшие формальности. Мы предъявим вам обвинение в получении взяток, а потом вас проводят в камеру предварительного заключения.
Щеки Захарии обвисли, как у жабы. Он поморгал и разрыдался, закрыв лицо руками.
- Не надо дел о взятках! Я вам расскажу… только не надо меня в камеру…
- Мы слушаем.
- Пять лет назад я задолжал Селвину. Тот привел меня рассчитываться к своему, как он говорил, покровителю. Этот покровитель давал поручения, а я выполнял. Там не было ничего противозаконного! Просто.. просто время от времени докладывать, кто приходит в архив и чье дело берет…
- Однажды вы рассказали о посещении Рональда Уизли, а спустя пять дней его убили. – не сдержался Гарри. Смит заломил руки:
- Я не знал! Не знал!
- Допустим. Вы знаете имя или прозвище покровителя?
- Нет, нет…
- Разумеется. А как он выглядел? Где вы обычно встречались?
- Он всякий раз менял облик. Назначал встерчи в развных местах. Опрделенной системы не было. Я лишь писал ему о чем-то важном… или от него приходило письмо без обратного адреса.
- Хорошо, - Гарри потер переносицу. – Надеюсь, вы понимаете, что единственный для вас шанс избежать длительного заключения в Азкабане – это во всем нам помогать? Организуйте встречу с этим… покровителем. Пока в качестве меры пресечения я назначаю вам домашний арест.

Молли Одри Уизли шла по летней улице, едва сдерживаясь, чтобы не засвистеть или не запеть от радости. Её приняли на работу в департамент пропаганды и агитации – именно об этом она мечтала последние два года. Внушать людям правильные чувства, очищать их помыслы, отвращать от зла – что может быть выше её призвания? Она, пожалуй, не менее поможет в борьбе с темными магами, чем авроры. Отец будет гордиться ею даже больше, чем сейчас.
Молли и сама гордилась собой: своим прилежанием, работоспособностью, умом, твердостью принципов и неизменной скромностью. Никаких ярких маггловских футболок, как у кузины Лили. Никаких фенечек и лохматой головы, как у кузины Розы. Никакой помады и крашеных ногтей, как у Люси. Неизменно – белые блузки с круглым воротничком, серые юбки до колена, черные туфли на среднем каблуке. Рыжие волосы – в гладкий узел на темени. Пусть все видят: перед ними серьезная, прогрессивная девушка, дочь своего времени.
Дорожка, которой захотелось прогуляться Молли, шла через парк, полный народу, несмотря на будний день. Сидящие на одной из скамеечек парень с девушкой окликнули, пришлось остановиться.
Ну конечно, кто еще будет так праздно шататься. Кузен Джеймс и кузина Доминик. Он в гавайской рубашке, она в джинсовой мини, и оба с баночным пивом. Маггловским. А Доминик еще и окурок только что отбросила. Прелестно.
В школе они дружили все четверо – Джеймс, Доминик, Молли и Люси – и сейчас Молли любила непутевых кузена и кузину больше, чем остальных родственников. Чувствовался в них истинно светлый, гриффиндорский дух, а незамутненную ненависть к слизеринцам и темной магии они проявляли охотно и часто. Жаль, ленились пустить свою энергию в правильном направлении, бессовестно прожигали жизнь. Молли не уставала ругать их за это, выговорила и теперь.
- Мы эту музыку слыхали, - отмахнулся Джеймс. – Присядь к нам, отдохни, Молли-Лолли.
Он хлопнул по свободному сету на скамье.
- Спасибо, я постою, - поцедила девушка. Не хватало еще, чтобы кто-то увидел, как она посиживает с двумя разгильдяями. Пусть лучше думают, что она их отчитывает.
- Уже рассылаете приглашения на свадьбу Люси? – затянулась Доминик снова. Пришлось помахать перед собой руками, рассеивая дым.
- Сегодня собирались начать. Выйдет, боюсь, меньше, чем предполагалось. Не придет тетя Гермиона и её отпрыски…
- Без них воздух чище, - прервала Доминик.
- И братец мой не придет, я надеюсь, - отозвался Джеймс. – Только слизеринских гадов не хватало на семейном празднике.
- Формально мы пришлем приглашения всей вашей семье, - суховато ответила Молли и добавила мягче. – Поверь, мне его тоже не хочется видеть. Заносчивый негодяй. Как вы с ним жили в одном доме?
- Трудно, - вздохнул Джеймс и повесил кудлатую голову. Тут же рассмеялся. – НО все позади, папаша послала меня на исправительные работы, а я послал его к драклам, и отныне я свободный человек.
- Тунеядец, - поморщилась Молли.
- Не будь занудой, - Доминик стряхнула пепел. – Да, папе достался небольшой подарок за услугу. В общем, на следующей неделе мы всей семьей мотнем в теплые края. Хочешь с нами?
- Спасибо, со следующей недели я выхожу на работу.
- Молли наскоро распрощалась и ушла. Она едва сумела сохранить самообладание. Ей только что открылось, что дядя Билл, отец Доминик, брал взятки.

Сначала Альбусу казалось, что он еще спит, но минуту спустя он понял - крики он слышит наяву, как и хлесткие звуки ударов. Опять началось. Но сей раз финал будет иным. На прошлой неделе ему наконец исполнилось семнадцать. Альбус быстро оделся, взял палочку и поспешил в комнату сестры. Все оказалось так, как он думал – мать снова лупила Лили, а та срывала голос в отчаянном крике.
- Экспеллиармус! - выкрикнул Альбус, и старый ремень отлетел в дальний угол. Джинни продолжила было наказание рукой, и тогда Альбусу пришлось окатить ее струей воды, прежде чем она успокоилась. Лили вырвалась из захвата и отползла к кровати, давясь рыданиями.
- Хватит! - заорал Альбус что было сил, - только попробуй еще раз тронуть Лили, будешь иметь дело со мной.
Мать, казалось, сама была на грани истерики - в глазах стояли слезы.
- Ну давай, напади, ударь мать! - заорала Джинни во весь голос. - Вы же меня все ненавидите, это же я во всем виновата! Давай, тебя же на твоем змеином факультете наверняка черной магии научили!
- Я тебе еще раз говорю - не трогай сестру. Почему ты не оставишь ее в покое?
- А учиться она когда будет? Или ей только гулянки интересны? Ты знаешь, что она уже спит непонятно с кем?
- А сама ты наверное первый раз после свадьбы целовалась? - поддел Альбус (отец не так давно рассказал ему о том, как развивались их отношения).
- Это другое! - рычала Джинни. - Я была старше, и там ничего не было. И вообще... неважно! Скажите спасибо папаше, которого дома не бывает! Ты спроси-ка его, где это у него командировки? Где его ночные дежурства проходят? Какая шалава его ублажает, пока я тут сижу, как курица и краснею за свою дочь перед друзьями?!
- В общем, я тебе скажу так. Я совершеннолетний и могу решать сам. Мы с Лили уходим. Подумай пока, и учти - больше ты ее не тронешь.
Альбус держал руку с палочкой перед собой, и Джинни, презрительно фыркнув, ушла из комнаты, громко хлопнув дверью. Альбус быстро подошел к сестре, поднял ее на руки и положил на кровать, произнося обезболивающее заклинание.
- Не беда, сестренка, мы со Скорпиусом выучили его, чтобы можно было безболезненно спорить с начальством. В конце концов, есть заклинания, которые и от огня защищают.
Лили сквозь слезы хихикнула.
- Почему ты не жаловалась отцу? - спросил Альбус.
- Жаловаться я не буду - это между нами. Я ей докажу, что она ничего от меня этим не добьется! Ну, и кроме того, все-таки за дело, - улыбнулась Лили.
- Так если ты знаешь, что за дело, зачем тогда…
- Как зачем, назло. Рано или поздно она поймет, что я буду жить так, как мне хочется.
- Нет уж, сестренка, хватит тебе геройствовать! Сегодня же собираем вещи, и я отправляю тебя к тете Гермионе, а сам пишу отцу.
- Ой, они и так чуть не дерутся, ты хочешь, чтобы нам разнесли дом?
- Ладно, я об этом подумаю, но все-таки давай ты пойдешь к Уизли...
- Ммм...Ал...а можно тебя попросить...
- Так, ты со мной хочешь, к Малфоям?
Лили ничего не ответила, отведя взгляд.
- Послушай, Скорпиус - мой друг и я отлично его знаю. Он не имеет сейчас ни малейшего желания иметь с кем-то близкие отношения, так что в любом...
- То есть он не любит Гэмп? - спросила Лили, недоверчиво и радостно подняв брови.
- Нет конечно, она для него вроде эксперимента.
Увидев торжествующую улыбку сестры, Альбус только вздохнул:
-Пойми, бесполезно пытаться что-то сделать, вы слишком...
- Да, да, я знаю, мы слишком разные, с разных планет, не подходим друг другу и все такое. Ал, я не тороплюсь, не волнуйся. Все равно он рано или поздно поймет, что необязательно быть похожими...
- На что он тебе сдался, когда вокруг столько...
- Они для меня вроде эксперимента. Ему можно, а мне нет?
- Какая ты упрямая... - Альбус против воли улыбнулся и обнял сестру за плечи.
- Не упрямая, а целеустремленная, Ал. И вообще, я никого ничего делать не заставляю. Подожду, пока сам поумнеет, вот и все.

- Ну что же, матушка твоя дома? Она согласилась?
- Конечно.
Речь шла о семейном альбоме. В июне, уже после экзаменов, Альбус и Скорпиус, застав Кровавого Барона в растроганных чувствах (Серая Дама сегодня благожелательно ему улыбнулась), вновь стали расспрашивать факультетского призрака о том, кто именно проявлял симпатию к Тому Реддлу в годы его учебы. Призрак сначала, как обычно, ссылался на плохую память, но в конце концов признался
-Хорошо, джентльмены, расскажу вам кое-что. Училась с Риддлом одна девица, с которой они сначала друг друга терпеть не могли. Но знаете, она богатая девушка, избалованная вниманием поклонников, он - талантливый сирота, которого она не может покорить... Как мне жаль... - на лице Барона появилось трагическое выражение. - Они только-только начали разговаривать, гулять вместе, мы, призраки, уже не знали, как нам радоваться, да вот бедняжку убили дементоры. Мне вот кажется, не погибни она тогда, может, и не было бы Темного Лорда...
- Но как ее звали, сэр?
- Эмилия Гринграсс, юные джентльмены. Что, неужели она ваша родственница?
Глаза Скорпиуса чуть не вылезли из орбит.
- Гринграсс - девичья фамилия моей матери, сэр.
- Ох, юный джентльмен, ну конечно! Ах, я так забывчив! Юная леди Астория, такая воспитанная, такая аристократичная! Надеюсь, она хорошо поживает?
- Да, сэр, разумеется.
Альбус и Скорпиус решили в первых же день совместных каникул найти семейный альбом матери, и та, согласившись, покинула зал. Через четверть часа она вернулась с толстым альбомом колдографий. Мальчики не стали говорить, в чем была цель их поисков, поэтому им приходилось подробно рассматривать каждую колдографию в альбоме, оставляя учтивые комментарии.
Наконец, после Уильяма Гринграсса, жившего в начале 20-го века, миссис Малфой перелистнула страницу. На колдографии была девушка, и, взглянув на нее, Альбус как будто на несколько мгновений перестал видеть и слышать все, что его окружало. Она была, кажется, младше, чем он сейчас, тоненькая, стройная, в легком платье цвета морской волны, с сине-зелеными глазами и пышными золотыми волосами, тонкими, аристократическими чертами лица. Но больше всего приковывали ее взгляд и улыбка - казалось, она одновременно обдавала холодом насмешки и согревала теплом нежности. Она выглядела королевой, и в ней была решимость скинуть корону и уйти на край света за тем, кто удостоится ее любви. Альбус подумал, что, пожалуй, счел бы за счастье просто поцеловать ее платочек. И в то же время трепетало и другое чувство, точнее, одна тень чувства. Словно он прочитал строчку из книжки, которую читал полвека назад, словно увидел картину из далекого детства - что-то неясное, смутное, но безошибочно знакомое.
Морок рассеялся, и Альбус понял, что засмотрелся до неприличия долго, и смутился.
- Прошу прощения, миссис Малфой...А кто эта девушка?
- Это моя двоюродная бабушка, Эмилия, старшая сестра деда. Я почти ничего не слышала о ней, ведь она, кажется, умерла еще до того, как дед пошел в Хогвартс. Я только знаю, что она ужасно погибла. А ведь ей уже собирались составлять партию. Она очаровывала всех вокруг. Ведь её мать, моя прабабушка, была вейлой.
- То есть она - полувейла? - спросил Скорпиус. - И правда, выглядит ошеломляюще. Значит, Вот они какие...
Откланявшись, мальчики вызвались убрать альбом и взяли колдографию с собой.
- Мне кажется, или мы как никогда близки к разгадке? - спросил Скорпиус, с огромной скоростью расхаживая взад-вперед по комнате.
- Знаешь, когда я смотрел на нее, во мне словно отозвалось что-то из глубины души. С одной стороны, радость, как будто я увидел что-то, что почти забыл и не надеялся увидеть, и в то же время какая-то острая, щемящая тоска... Что это могло быть?
- Что же это было, Ал?
- Пока не знаю. Возможно, не только она была влюблена в Тома? Может, и он в нее?
- Тогда, когда она погибла, он поклялся уничтожить…
- Последний враг истребится!
- Подожди-подожди... Не может же быть, чтобы он только..
- Нет-нет, нет, смотри! Он всегда боялся умереть, всегда хотел жить вечно, да, кому этого не хочется? Его мать умерла, ты помнишь. Он жил один, и потом у него отобрали единственного человека, который не был для него тупым куском биомассы. Соображаешь?
- Так, так, так. Смотри, как получается. С одной стороны, он клянется, что победит смерть и вернет ее. Но ведь после смерти Эмилии его окружает мир, который он презирает, ненавидит, и в который он вцепляется всеми силами. Знаешь, теперь модно говорить, что цель - ничто, а движение - все. А мне кажется, вот что бывает, когда увлекаешься процессом ради процесса. Но ты же не хочешь сказать, что Волдеморт - влюбленный герой, всю жизнь искавший способа вернуть свою возлюбленную?
- Как тебе сказать... Он - потомок человека, который это и делал. Кадмуса Певерелла. Но в целом, мне кажется, сам тот путь, по которому он шел, не мог не затушить в нем самого светлого изначального порыва. Это как с войной - сначала убиваешь, чтобы защищать, потом - чтобы отомстить, а потом - возвращаешься и убиваешь своих же, просто чтобы оставаться у власти. Так что к концу пути, я уверен, он и не посмотрел бы на Воскрешающий Камень... Все, что ему было нужно как Волдеморту - он сам, а Том Реддл погиб, когда был проведен Ритуал Вечной Ночи и он перестал быть человеком, и стал Лордом Волдемортом.
- Значит, у нас есть последний паззл, связывающий все воедино!
- И мне кажется, я подозреваю, что же я почувствовал. В прошлом году отец рассказал мне, что он и сам был крестражем Волдеморта, хотя сам крестраж был им же уничтожен, они были связаны крепче, чем какие-либо два волшебника. И теперь, когда я почти вызвал его дух там, в лесу, он мог узнать, почувствовать меня... Словом, не исключаю, что между нами есть тончайший канал, и теперь, когда я взглянул на его возлюбленную, до него мог донестись слабый отзвук. Но ты знаешь, что слабо у нас, здесь, звучит там подобно грому.
- Тогда нам остается одно, дружище...
- Да, теперь у нас есть правильный настрой, и я знаю, что должен делать
- Думаю, колдографию лучше взять с собой с школу. Думаю, матушка не расстроится...
- Тогда решено. Очень скоро мы станем первыми, кто сможет раскрыть тайну Тома Реддла.

Гарри нервничал. Возможно, сейчас он поймает того, за кем охотится уже не первый год. Преступник сверхъестественно ловок, законспирирован, и при этом умудряется узнавать все и про всех. Можно держать пари, что он мастер легиллеменции. Гарри не мог подступиться к нему, потому что не знал его целей, и потому не мог предсказать дальнейших шагов. Стоило вплотную подобраться к разоблачениям, сопоставить факты - и разоблачения закончились, а удары посыпались на его близких. Это значило две вещи - что он подобрался близко, и что, не исключено, у преступника был свой человек в аврорате. Поверить было сложно - хотя среди подчиненных и были сторонники министерства, все выступали в открытую, и о предательстве людей, рискующих головой, воюющих с тобой плечом к плечу, даже и думать не хотелось. Тем не менее, все чаще Гарри посещали сомнения, и все чаще он давал сотрудникам специальную информацию-наживку, ожидая ответной реакции. Реакции пока не было.
Операция по захвату была продумана до мелочей - все пути к отступлению были отрезаны, в засаде сидело семь лучших авроров, готовых обездвижить и связать злоумышленника, как только он подойдет к Смиту. Преступник, однако, умно выбрал место - книжный магазин, а перед ним - длинная прямая улица, сложно пройти незамеченным. Группа захвата расположилась на крышах и за углом. Неудачи быть не должно, однако червь волнения настойчиво грыз под ложечкой.
Невольно Гарри вспомнил недавний скандал с женой - выяснилось, что Джинни регулярно порола Лили за любые провинности, будь то позднее возвращение домой или отказ помыть посуду. Он понимал, что в этом есть и его вина - он все больше отдалялся от жены, и при этом нежно любил Лили - сложно было не догадаться, что Джинни ревнует. Хотя Гарри и не предполагал, что же из этого вышло. Невольно вспоминалась Амбридж с ее кровавым пером - и было больно сознавать, что его дочь и жена оказались в таком же положении, и во многом - по его вине. Кроме того, Джинни, видимо, женским чутьем догадывалась об Астории, и Гарри понимал, что ему не хватит решимости нанести этот, последний удар по семье.
Додумать мысль он не успел - чутье аврора шевельнулось безошибочно - за мгновение до того, как начали происходить события. Все произошло быстро, очень быстро. Вот в конце подворотни появилась фигура в объемном черном плаще, вот Смит, как и было условлено, снял и надел кепку, прежде чем двинуться навстречу. Рука Гарри сжала палочку, по лбу потекла капля пота.
Прошло еще мгновение - фигура в черном остановилась, затем полыхнул зеленый луч, и тело Смита грузно осело на мостовую. Гарри метнул оглушающее заклятие, еще не успев понять, что происходит, на рефлексе, и то же самое сделали еще двое ил трое, но преступник за мгновение создал вокруг себя защитный экран, крутанулся на месте и с хлопком исчез.

Глава 18. Подозреваемые

Еще стояла летняя жара, но в утреннем холодке и чернильной мгле вечеров, даже в полуденном, неожиданно прохладном ветерке уже чувствовалась грядущая осень. Годрикова Впадина пышно расцветала палисадниками, в которых заполыхали первые георгины и астры. Но на могилу Джеймса и Лили Поттеров Гарри и Альбус принесли все же по свеже-белому букету приторных лилий.
Удивительно, вообще… Одни бабушка с дедушкой (жаль, Альбус давно с ними в ссоре) – как положено, седенькие, суетливые, хлебосольные и любящие всплакнуть о старине. Другие же, что живут лишь на страницах старого альбома с колдографиями – молодые, румяные, развеселые, пышущие соком и свежестью жизни. Альбус ничего не мог поделать: упорно представлял на их месте других Джеймса и Лили Поттеров – собственных брата и сестру, тем более, отец говорит, прежние и новые Джеймс и Лили внешне очень походили друг на друга. Джеймс и по характеру похож. А Лили… О характере бабушки Альбус судить почти не мог. Из слов отца выходил образ ангела, сияние доброты, затмевающей живого человека.
…Отец обмел сухие листья, почему-то засыпавшие могилу – даром, что еще только середина августа. Положил цветы, постоял, склонив голову. Альбус всматривался в надпись на надгробии. Было ли жестокой шуткой – написать на могиле убитых девиз убийцы – или это предназначалось, чтобы показать Волдеморту, как можно на самом деле победить смерть? Доказать ему, что он ошибается? Ведь в действительности Джеймс и Лили Поттеры, сгоревшие в двадцать один год (как же мало! Меньше даже, чем сейчас Паулине), смерть победили. Беспечные, глупые полудети поняли инстинктом то, чего не понял всем своим умом ученого один из величайших волшебников на земле
- Пап, а кто придумал выбить именно это?
Отец поднял голову, посмотрел, будто не сразу расслышал вопрос. Видимо, Альбус выдернул его из каких-то собственных мыслей.
- Дамблдор. Мне его портрет потом сказал.
Они еще постояли и потихоньку пошли прочь. Из ближней церкви вышли две старушки, одна из них, поглядев на отца и на него, умиленно улыбнулась и что-то прошептала спутнице.
- Пап, а тебе не казалось, что оставлять такую надпись – немного... провокационно?
- Мне многое казалось, когда я был, как ты. Возраст разочарований. Уже после начинаешь понимать людей. Горько, когда творишь кумира, а затем он рушится.
- Ты разочаровался в Дамблдоре, потому что узнал, что он в юности увлекался Темной магией?
- Нет. Я разочаровался, когда понял, что он не был честен со мной. Хорошо, что у нас появился шанс объясниться… Я рассказывал тебе.
- Да-да, я помню.
- Чем большая ответственность лежит на человеке, тем меньше у него шансов остаться святым. Я это понял в полной мере, только когда в аврорах поработал. Начать с того, что мы преследуем темных магов, а сами иногда – в случае повышенной опасности со стороны преступника – используем непростительные заклятия. Нас им даже специально обучают. Мы должны быть готовы не только отдать свои жизни, но и отнять чужую. И Дамблдор, хоть и жертвовал чужими жизнями, свою тоже отдал без колебаний.
Они шли по булыжной мостовой к пабу, который облюбовали пару лет назад. Даже такой знаток, как дядя Рон, оценил бы тамошнее пиво.
- Ты не находишь странным: за применение Авады могут Авадой же казнить.
- Я нахожу это более гуманным, чем Поцелуй дементора. Или чем маггловские варианты.
- Да я не про то. Тебе не кажется, что чем мы сильнее боремся с тьмой, тем больше ее внутри нас? И что мы вообще боремся не с тем?
- Как сказать? От темной магии бед много.
- Да, но ведь, по сути, темную магию не ликвидировали. Это и невозможно, как мне кажется. Просто появились люди, у которых есть привилегия использовать темные искусства. И где же тут хваленое равенство? Слизеринцев прежних лет клянут за лицемерие и ложь, а сами в десять раз больше лицемерны и лживы.
Отец помрачнел и не ответил. Альбус продолжал:
- Толстый Монах как-то сказал нам: «Нет большей в мире разницы, чем пропасть между теми, кто боится зла, потому что оно так далеко, и теми, кто боится его, потому что оно так близко». Получается, выхода нет? Если мы не боремся со злом, оно нас уничтожит, если боремся, оно уничтожит нас изнутри...
- Вы говорите с Толстым Монахом? – задумчиво спросил отец. – Странно. У нас не говорил с ним почти никто. Не скажу, что не было принято говорить с призраками: Сэр Николас охотно помогал нам, Серая Дама подружилась с Луной, а я, если можно так выразиться, подружился с Миртл. Но на Монаха почти никто и внимания не обращал – уж говорю о том, чтобы разводить с ним философию.
- Может, потому что вы не нуждались в определении добра и зла? У вас был образ врага, который вы со злом и соотносили…
- А разве у вас образа добра и зла нет? Кажется, что-то, а образ врага вам расписали всеми красками.
- Знаешь, чем больше расписывают, тем меньше веришь. Тем более, что как раз нас-то злом и объявили. Все, кто учится на других факультетах, отворачиваются, плюются, и буквально ждут, что любой слизеринец бросит проклятие, стоит только к нему спиной повернуться. Но я уже шесть лет бок о бок живу с этими людьми. Знаешь, я имел возможность сравнить пропаганду и реальность. Если даже отцы моих однокурсников были темными магами, дети-то здесь причем? Они на кого-то нападали? Может, сестры Мелифлуа - террористки? А ведь их случай заметили только потому, что была огласка. Если рассказывать обо всем, что нам приходится видеть и терпеть... Вот ты как сам скажешь - это очень глупо или очень умно - третировать детей темных магов, чтобы они не стали темными магами? А они обозлятся, станут темными магами. отомстят, потом их детей снова станут прижимать. И сколько так будет продолжаться?
- Но я не раз слыхал от тебя, что у вас учатся личности крайне неприятные. Помнишь, ты упоминал какого-то Берка и какую-то Гэмп?
- А эти как раз из тех, кто поддерживает официальную линию, как ни странно. Помнишь Инспекционную дружину при Амбридж?
- Еще бы не помнить. Знаешь, я все понимаю и вижу. Но видишь: я высоко занесся, а ничего не могу изменить. Ты уверен, что сможешь?
Яркие глаза Альбуса заблестели, как две льдинки, и Гарри невольно стало не по себе – таким холодом пахнуло от сына.
- Надеюсь, эта сволочь, - сказал сын ровно, но с невероятной брезгливостью, - пожрет себя изнутри.

Сильвия Селвин заперла дверь съемной квартирки, сбросила черные лодочки. Не удержалась, самодовольно оглядела отражение в зеркале. Траурное платье и вуаль ей безусловно идут. Но жаль, что это единственное, что она может подумать, возвратившись с похорон отца, а единственное, что она испытывает – невероятное облегчение. Неужто слизеринкам так мало отпущено родственных чувств? Сестры Мелифлуа тоже по отцу, помнится, не горевали.
Или слизеринкам так не везет с отцами? И Реджинальд Селвин, и Филипп Мелифлуа были одержимыми темными магами, жестокими фанатиками власти чистокровных. Дети для них – не более, чем единицы носителей чистой крови, исполнители так называемых «фамильных кодексов чести» да продолжатели рода – если это сыновья, и товар на продажу – если дочери. Правда, порядки нынче иные, но Реджинальд Селвин не желал с этим мириться.
…Отец говорил, что матерью Сильвии была вейла. Молоденькая чаровница встретилась ему, больному и разбитому смертью любимой сестры, на юге Франции, в диких рощах, окружавших Шармбатон. Два года отец и Селин – так звали мать – были счастливы, а потом случилось страшное несчастье. Дементоры, покинув Азкабан, беспорядочно носились над Британскими островами и континентом, время от времени нападая на случайных прохожих. Однажды они напали на Селин, собиравшую дикий виноград. Когда отец хватился жены, то нашел её лежащей на траве, пустыми глазами глядевшей в грозовые тучи. Он знал: она стала хуже, чем мертва – но никак не мог смириться. Несколько дней пытался вернуть её к жизни, используя все доступные ему заклинания и ритуалы. Когда же понял, что Селин ему не вернуть, умертвил тело, похоронил и с малышкой-дочерью на руках пустился странствовать по свету.
Где только не побывала Сильвия в раннем детстве! Она путешествовала с отцом и по Сахаре, и по Индии, и по Мексике, и по США. Реджинальд вел жизнь отнюдь не честного труженика, но никогда не попадался: частью ему помогал слизеринский склад ума, частью – надежное прикрытие: кто же заподозрит отца-одиночку?
С дочерью он был жесток, что там говорить. Сильвия знавала и брань, и побои до крови. Бывало, её выставляли за дверь в холод ночной пустыни или на растерзание тропическим насекомым, или по день-два её держали на хлебе и воде. От природы крайне самолюбивая, она болезненно воспринимала не саму тяжесть наказания как таковую, а унижение от собственной беспомощности. Она боялась отцовского хлыста, боялась трости, боялась веток деревьев, особенно ивовых, боялась крапивы – и до слез стыдилась собственного страха.
Правда, случалось, что отец был и добр. Он приносил ей диковинных сладостей или кусок яркой ткани, который она умела красиво повязать либо заколоть так, чтобы ниспадало складками, просил спеть, станцевать или «показать фокус»: стихийная магия проявилась у Сильвии рано, и девочка живенько научилась с ней обращаться. Довольный, отец гладил её по голове, иногда целовал и рассказывал об Англии, о Хогвартсе, о чистокровных фамилиях, о том, что в прежние времена она жила бы в их роскошном именье, у нее были бы учителя, нарядные платья, интересные книжки и много-много слуг – домовых эльфов. И мама была бы рядом, потому что дементоры не носились бы над Европой, а охраняли Азкабан. Теперь же и Реджинальд, и его маленькая дочка бедствуют из-за грязнокровых выскочек, из-за гриффиндорцев-магглолюбцев, захвативших власть. А мама и отцова сестра, в честь которой назвали Сильвию, из-за них лежат в земле.
Девочка впитывала ,как губка. Страх перед отцом не позволял даже мысленно усомниться в его словах – да были ли у нее поводы сомневаться?
Ближе к дню, когда Сильвии исполнилось десять лет, отец все-таки вернулся в Англию. Официально никаких преступлений за ним не числилось, а потому он мог рассчитывать на относительную безопасность. Он поселился в домишке на задворках Косого переулка, открыл лавку старьевщика и, оставаясь для всех списанных со счетов неудачником, потихоньку стал втираться в криминальный мир магического Лондона. Сильвии же в положенный срок пришло письмо из Хогвартса. Распределяющая шляпа без раздумий отправила её на Слизерин.
С первых дней она уяснила следующее. Во-первых, ученики остальных факультетов Слизерин в лучшем случае презирали, в худшем же – и наиболее частом – открыто ненавидели. Любимым занятием гриффиндорцев было собраться группкой, подстеречь какого-нибудь первокурсника со змеиного факультета и наложить с десяток болезненных или унизительных заклинаний. Хорошо еще, если кто-нибудь из учителей соизволял заступиться.
Во-вторых, травили далеко не всякого. Часть слизеринцев, вроде зубрилы и выскочки Суомп (между прочим, дочери двух грязнокровок), активно выражали лояльность власти светлых – таких не трогали. Часть – Берки, Гэмпы, до событий во «Флориш и Блоттс» Мелифлуа – и при новой власти занимала приличное положение и не протестовала открыто; их также не трогали. Зато третью группу, родственников осужденных Пожирателей и чистокровок, разоренных и обездоленных войной – третировали безжалостно. В эту группу ,увы, угодила и она сама.
Сильвия знала, насколько беззащитна, но и терпеть бессмысленно не собиралась. Детство в вечных опасностях и лишениях, в страхе жестокого наказания научило её расчетливости и осторожности. Она продумала линию поведения, наиболее для нее безопасного. Прежде всего мысленно поделила преследователей на тех, кто отступает, если противник дает сдачи, и тех, кого лишь распаляет сопротивление. Первым она сопротивлялась, но не о той степени, чтобы у них после появилось желание отомстить. Издевательства вторых старалась выдержать с как можно большей стойкостью.
Далее Сильвия обратила внимание и на учителей, выделив тех, кто непременно вступиться в случае неприятностей за любого: профессора Лонгботтома, профессора Принц, профессора Саммерби (его покровительством, увы, удалось пользоваться недолго – спасибо папаше сестричек Мелифлуа) – и принялась с рвением изучать их предметы, проявлять к ним повышенную вежливость и услужливость – словом, подлизываться. Чем сильнее раздражало её их мягкосердечие и идеализм, тем больше она старалась понравиться. Точно так же Сильвия подлизывалась к старостам – и те в конце концов тоже стали ей покровительствовать.
В особенности, как ни странно, заступался за нее гриффиндорец Джейкоб Прин, младший брат вертушки-медсестры, красавец с цыганскими кудрями. Он пользовался удивительным авторитетом среди своих: ему прощали все, даже приятельские отношения со слизеринкой. А еще был он всегда открыт и прост, без показного панибратства прост настолько, что иногда и Сильвия при нем забывала хитрить, а лишь наслаждалась минутами, когда рядом сильный и – что невероятно – добрый человек. Она не заметила, как в четырнадцать лет безоглядно увлеклась им. Он догадался, вроде бы ответил взаимностью, и несколько месяцев до выпускного они были счастливы. Даже когда Джейкоб склонил Сильвию к телесной близости, ей показалось, что так и должно быть: она принадлежит ему, следовательно, он может владеть её телом, а от отца, если что, защитит.
Закончилось все на выпускном Джейкоба, и чрезвычайно мерзостно. Прин подпоил её, привел в пустой класс и пустил по кругу среди своих приятелей. Ей хотели стереть память, но сочли, что нищей слизеринке все равно никто не поверит, и бросили так. До рассвета, истерзанная, обессиленная, она лежала в пустом классе и глухо рыдала. Поутру отворилась дверь, и кто-то вошел…
Тогда-то Сильвия и обрела Покровителя – не зная еще, что отец обрел его двумя месяцами ранее.
Конечно, ничего не наладилось сразу. Приходилось спать с тми, на кого укажет Покровитель, а заодно с Майлзом Фоули, чтобы его папаша соизволил устроить её хоть наборщицей в типографию. Ничего, Майлз хотя бы красив и молод, вот Джорджиане Мелифлуа приходится с самим его папашей спать.
Но вот Хогвартс позади, а впереди – желанная свобода. Отец неожиданно легко согласился, чтобы она жила отдельно. Небось, Покровитель поработал над ним. Больше никакого ужаса побоев, никаких гриффиндорцев, никакого Майлза Фоули. Впереди деньги, а еще месть тем, кто обездолил их род, кто, объявив себя чуть ли не святыми, топтал и унижал беззащитных.
И вот уже отец стал не опасен… Нашли его в лавке. Вроде бы остановка сердца. То есть и Аваду могли применить. Расследовать не стали, к счастью. Спешно похоронили за счет морга при больнице св. Мунго. Стоит пару часов потомиться на жаре в траурном платье и вуали, чтобы твердо знать: страха больше нет.

Астория и Гарри лежали в запущенном саду близ домика, на ворохе скошенной травы, под яблонями. Сад уже усеивали паданцы, влюбленные брали румяные плоды в ладони и вдыхали тонкий, свежий, сладковатый запах. Низкие кроны яблонь переплетались, и среди них было, как в шатре. Астория наткнулась на клумбу с несколькими георгинами, срезала один и теперь играла, крутила в руках тонкий стебелек, иногда касалась пышной пурпурной головкой щетины Гарри.
- Как твое расследование?
- Сложно, - он поймал её руку, стал целовать пальцы. – Одного подозреваемого убили прямо у нас под носом. Другой накануне ареста скончался… Якобы от остановки сердца.
- То есть возможна Авада?
- Конечно.
Гарри заломил в руки за голову, посмотрел в небо и порадовался вдруг, что успел дожить до этой минуты, что не поддался ни двум Авадам Волдеморта, ни прочим выпавшим ему на долю опасностям, а теперь рядом с ним женщина, с которой они любят и понимают друг друга. Улыбнулся, разомлевая.
- Знаешь, я подозреваю, что за разоблачительными статьями, смертью Александра Принца и, - его голос дрогнул, - Рона стоит один и тот же человек. Смит, скорей всего, выдавал нужный компромат, но в архивах аврората можно раздобыть далеко не все, что потом всплывало в статьях. Я понимаю, наш мистер Икс - превосходный легиллимент, но встречаться со стольким людьми разных профессий и узнавать такие тайны… Разве что он работает в месте, где собираются все эти люди и ему удобно за ними наблюдать. Но штука в том, что они нигде не могут собраться все вместе.
Астория подумала, ощипывая георгин.
- Они – нет. Зато их дети могут. Ведь Хогвартс един для всех. А дети часто лсышат то, что не предназначено для их ушей.
- Хочешь сказать, - Гарри приподнялся на локтях, - он учитель в Хогвартсе?
- Именно.
Гарри притянул Асторию к себе и принялся целовать, бормоча : «Ты чудо… Просто чудо». Астория с привычной слабостью уперлась ладошками в его грудь, но вдруг поникла, уронила лицо в ладони и заплакала.
- Что с тобой? – ему стало пронзительно больно, как бывало только, когда Джинни обижала детей, да еще однажды, давно, когда Беллатриса пытала Гермиону. Будто тонкий острейший скальпель загоняют в сердце.
- Ничего, - она вытирала слезы, но те все катились и катились. – Правда ничего, Гарри, милый. Я от счастья… Кто же все-таки решил, что и я могу быть счастлива?
Он смял её, привлек к себе, принялся укачивать, а она бормотала:
- Знаешь, я в детстве не то, что ослушаться – подумать иначе, чем родители говорят, не могла. Как нас воспитывали в те годы… Лучше тебе не знать. Они с детства сговорили меня в невесты Драко Малфою. Он мне никогда не нравился, но кто же меня спросит? Когда я стала девушкой, он принялся ухаживать за мною. Паркинсон ревновала, травила меня… Чем ближе был выпускной , тем сильней я задыхалась – словно меня в мешок зашивали. Однокурсницы ходили с колечками… Такие радостные… я даже не знаю, чем была огорчена больше: тем, что наша с Драко свадьба состоялась, или тем, что после рождения Скорпиуса муж перестал со мной жить. А потом я узнала о его изменах.
Гарри перебирал её золотистые волосы.
- Я всегда знал, что Драко – идиот, но чтобы до такой степени… А меня в детстве, знаешь, в чулане держали, под лестницей. Вот бывало, идет мой кузен наверх – он такой крупный, топает здорово – и на меня пауки сыплются…
Астория сморщилась и замахала ручками. Гарри стал её исподтишка щекотать, сначала легонько, потом все ощутимей, она вскочила, как молодая козочка, и понеслась прочь, он со смехом пустился догонять.

Гарри не подозревал, что однажды порадуется малому числу преподавателей и сотрудников Хогвартса. Тщательно изучить их личные дела и отобрать подходящие удалось за сутки. Теперь на рабочем стол перед ним лежали пять папок.
...Итак. Туллиус Уиннергейт. Про этого человека Гарри больше всего старался узнать - и меньше всех знал. Определенно, самый скрытный маг во всей Британии. О нем нельзя со всей определенностью сказать решительно ничего - действительно ли его так зовут, откуда он родом, какого его прошлое, привычки. Что он любит, чего боится, о чем думает. Совершенно серый, неприметный. Более-менее определенно можно сказать одно - учился в Дурмстранге, а в Британию переехал буквально через год после победы над Волдемортом. Наверняка успел завести повсюду своих шпионов и соглядатаев. Идет ли его деятельность еще глубже, к шантажу, и всем этим непонятным действиям? Но какие он преследует цели? Ясно, что перед нами интрига, но какова ее цель, если в отдельных действиях не видно никакой системы? Гарри долго и безуспешно пытался подкопаться под Уиннергейта и его подручных в министерстве, но никогда так и не смог собрать ничего, кроме противоречивых и бездоказательных слухов. Некоторые предполагали, что он состоит в некоем международном тайном обществе темных магов - может, он готовит переворот, чтобы привести к власти свою секту? Это могло с равным успехом оказаться как правдой, так и полным вымыслом.
Гарри устало потер виски, закрыл глаза, досчитав до десяти, понял, что мысли вновь и вновь идут по кругу, отложил папку с делами по Уиннергейту и взял другую, заметно тоньше по объему.
Анри Дезэссар (ох, язык сломаешь, фамильица!). Родился в деревне неподалеку от Марселя (название деревни точно не выговоришь). Мать – маггла, отец неизвестен, отсюда статус крови точно определить нельзя. Семья многодетная, отчимы менялись часто. Братья и сестры магическими способностями не обладают. Окончил Шармбатон, поступил в Волшебную Академию драматического искусства. После работал в массовке при Волшебном театре Франции, состоял в незаконном сожительстве с молодой актрисой Флоранс Руо. Особа капризная и расточительная, из-за нее Дезэссар влез в долги и, чтобы отдать их и удовлетворить запросы Флоранс, стал играть в карты и в рулетку, причем прибегал к шулерству. Попался, получил два года тюрьмы, во время его заключения Флоранс, изгнанная из театра, прозябала в нищете и зимой, накануне его освобождения, умерла от пневмонии. Далее Анри Дезэссар испробовал себя во многих профессиях – был актером массовки, помощником осветителя, переводчиком старинной французской литературы на английский язык - но в его поведении прослеживалось несомненное стремление начать новую, честную жизнь. Он подвизался как помощник преподавателя в Волшебной академии Драматического искусства, затем переехал в Англию и попал в Хогвартс.
Дальше две тоненькие папки ,которые можно было бы объединить. Братья Саммерби. Чарльз – однокурсник Джинни, только учился на Рейвенкло. Огромные способности к зельеварению, после школы продолжил изучать зелья, три монографии успел написать. Майкрофт на год его младше, хороший ловец. Собственно, из-за его делишек оба брата и попали в поле зрения аврората.
Майкрофт играл за «Кенмарских коршунов» и за два года не узнал ни единого поражения. Недоброжелателям, которые есть у всякого, это показалось странным. Их стараниями команду направили на медицинское обследование, в ходе которого в крови Майкрофта были обнаружены следы зелья, поддерживающего бодрость. Не понадобилось особенных логических ухищрений ,чтобы понять, у кого Саммерби мог регулярно получать столь качественное зелье. Майкрофта вместе с братом отдали под суд.
Чтобы не губить окончательно двух талантливых молодых людей, заседание провели в закрытом режима и в прессе о нем не сообщали. В наибольшей степени удивило, что Чарльз, по-видимому, варил бодрящее зелье не ради выгоды: просто брат попросил помочь, и он помог. Как бы то ни было, братьев приговорили к штрафу, Майкрофта дисквалифицировали, а Чарльзу настоятельно рекомендовали заняться видом деятельности, который подлежал бы строгому контролю. Как раз в Хогвартсе появились две преподавательские вакансии.
Последняя. Примус Бейхемот. Если присмотреться, личность интересная. Учился в Хогвартсе, на Гриффиндоре, но старые преподаватели с трудом вспоминают такого - скорее, кого-то отдаленно похожего. Возможно, сменил имя? Вскоре после выпуска уехал за границу, путешествовать, и побывал чуть ли не везде - от Ближнего Востока и Африки до Индонезии и Боливии. Занимался тоже разными вещами - то фокусником в цирке, то торговцем любого рода товарами, то вообще погонщиком верблюдов и слонов. Вроде бы, биография хотя и экзотическая, но что-то заставляет копнуть глубже. Не обнаружится ли двойного, а может и тройного дна? В конце концов, человек, который много шутит, не всегда в душе столь же весел.
Гарри встал, прошелся по комнате. Все было очень расплывчато - мало, слишком мало информации - и невозможно понять, чего добивается преступник. Что ж...он сделает все возможное - напишет всем знакомым заграничным коллегам, и запросит всю информацию о каждом из подозреваемых. В конце концов, того, что знали службы безопасности в Англии, было явно недостаточно.

Конец второй части.

Часть 3. Глава 19. Гимн Светлых

В последнюю неделю августа на страницах «Ежедневного Пророка» появилась статья об отстранении от должности Уильяма Уизли. Родной брат, Персиваль Уизли, изобличил его и публично отказался от брата-взяточника. Их родители не вынесли удара: мать скоропостижно скончалась, а отец практически впал в детство. Сразу после похорон Уильям со всей семьей спешно покинул страну.

- Свет да разольется над землей,
Тьма да уничтожится навеки,
Не дадим мы больше воле злой
Восторжествовать над человеком…
У Дженнифер Рид был слабенький, но чистый и жалобный голосок, в котором сейчас зазвенело далекое серебро: ведь настроение играло самыми радужными красками. Профессор Уиннергейт разрешил ей замазать краской рты надоедливых портретов директоров в учительской.
О, как приятно, когда все эти темные маги, гордецы и умники, ядовито комментирующие каждую твою неудачу, мечутся в рамах, изнывая от бессилия! В общем-то, они тут из милости, портреты давно надлежало бы сжечь, а пока с ними можно делать, что угодно. Вот, к примеру, портрету Снейпа она пририсует косички и рожки. А из портрета Финеаса Блэка сделает мишень для дартса. Неплохо бы водить в учительскую первокурсников и заставлять пускать дротики, пусть тренируют меткость. И безжалостность к врагу.
Дверь заскрипела: в учительскую вошел Деннис Баттер. Дженнифер лукаво улыбнулась: все-таки не отрывает взгляда от её щиколоток. Чем-чем, а ножками природа не обидела. Да что толку, если любоваться только Деннису и приходит в голову.
- Что ты делаешь? Зачем картины портить?
- Нашел картины! Портреты темных магов. Директор разрешил. Разве тебе самому они не надоели?
- Надоели, - слишком быстро ответил Деннис, поправив очки. – Конечно, надоели, но рисовать на чужой работе мишень?
- Чтобы стрелять.
- По картине?
Дженнифер легко спрыгнула на пол, отыскала туфли.
- Сам подумай: если бы это были живые люди, враги, взятые в плен или осужденные, и тебе велели их расстрелять, ты колебался бы?
- Ни секунды, - с чувством выдохнул Деннис.
- Так неужели холст и краску тебе жаль больше, чем человека?
С подножки алого экспресса Альбус шагнул во сентябрьскую мглу. Скорпиус помог сойти с Лили, да и заболтался с ней. В свете фонаря, который держал молодой лесничий, мелькнули золотые волосы Патрисии и рыжеватая макушка Берка, потом медом отлила коса Флоры. А вот показалась длинная тень: Северус пришел на платформу встречать друзей. Неужели забыл, что Роза с поезда не сойдет?
С кузиной они увиделись на похоронах бабушки. Никакой радости встреча не принесла: слишком жаль бабушку и больно за мать и деда, убитых новой потерей. Дяде Биллу и дяде Перси хватило ума не затевать на похоронах склоку, хоть по милости второго над первым и висела тюрьма. А вот кузина Доминик, едва завидев кузину Молли, как с цепи сорвалась.
- Тварь, стукачка! Ты про моего отца растрепала! Из-за тебя его посадят! Из-за тебя бабушка умерла! Все из-за тебя!
Если бы Джеймс и дядя Билл ей не помешали, пожалуй, Доминик бросилась бы на Молли с кулаками. А та даже губ не поджала, бровью не шевельнула. Альбусу пришло в голову, что так держатся люди, считающие себя правыми.
…Северус так горбился, что напоминал смягченное изображение юного Квазимодо. Видно, не один Альбус с отъездом Розы будто что-то потерял; есть и люди, которые потеряли больше. А еще улыбаться пытается.
- Друг, не объяснишь ли нам, что за беда случилась? – наблюдательный Скорпиус подметил многое, на что не обратил внимание рассеянный Альбус. – Карет не подают, зато зачем-то расхватывают палки…
- Сейчас состоится факельное шествие. Ал, поторопись, ты же староста. Скорей всего, поведешь слизеринцев. Поди к Нотт.
На скамейке, возвышаясь над учениками, стояли профессор Баттер и укутанная в плащ профессор Рид. Баттер надрывался:
- Ученикам, кроме первокурсников, построится в колонны! Старостам колонны возглавить! Концы факелов воспламенить! Колонне гриффиндорцев пройти вперед! Колонне слизеринцев встать в конец! Хаффлпаффцам вторыми! Рейвенкловцам третьими! Живее, иначе останетесь без ужина! За саботаж розги в Большом зале!
- Порки сделали публичными ,а мы не заметили, -грустно пошутил Скорпиус. – Да, Берк, что ты так визжишь? Я тебе ногу отдавил? Извини, а то все думал: чья же это маленькая женская ножка…
Наконец факелы были розданы и зажжены.
- За-пе-вай! – визгливо скомандовал Баттер. Рослый Джулиус Милвертон басом грянул:
- Свет да разольется над землей,
Тьма да уничтожится навеки…
Передние подхватили:
- Не дадим мы больше воле злой
Восторжествовать над человеком…
Словно узкая и длинная струя лавы поползла по улицам погруженного в темноту Хогсмида.
- Берегут министр и аврорат
Вечно наш народ от темных магов,
Каждый кровь свою пролить бы рад,
Если для победы будет надо,
-трепетало где-то сопрано Патрисии, и ему вторили хриплый альт Амаранты Нотт и фальцет Берка.
Ноги чавкали по осенней грязи, будто по крови и ошметкам тел. Школьники шагали, давя тяжелыми ботинками и терзая острыми каблуками кого-то невидимого. Лица в отблесках факелов казались окаменевшими.
- Пусть враги о мести говорят,
У чужих в укрытии козни строят,
Вечно наши факелы горят,
А врагам у нас могилы роют!
Гимн булькнул, захлебнулся, и пару минут шагали молча. Затем голос Баттера, усиленный Сонорусом, полоснул черную тишь.
- Смерть темным магам!
- Смерть темным магам! – откликнулся хор.
- Слава победителям!
- Слава!
- Слава министру Кейджу! Слава! Слава!
- Слава! Слава! Слава министру Кейджу!
…С самого порога пахнуло новым духом, суровым и неприветливым. Замок изменился разом, вдруг и до неузнаваемости, похолодел и стал чуждым. Первое впечатление оглушило и придавило, затем ребята потихоньку принялись осматриваться.
Не было больше ни картин по стенам, ни гобеленов, ни половины статуй. Коридоры освещались тяжелыми и вычурными медными люстрами с множеством хрустальных подвесок, блеск множества свечей отражался в мелкой резьбе хрусталя и болезненно бил по глазам. На месте картин свежей типографской краской горели плакаты. Вон подобие того, что висит в классе ЗОТИ, а вон крепыш с лицом министра Кейджа на руках выносит из гущи Запретного леса девушку в платье, расцветкой и узором похожем на британский флаг. Позади валяются поверженные туши тварей, чьи шкуры отливают изумрудным и серебристым. На следующем под благосклонным взором министра Кейджа первокурсники садятся в Хогвартс-экспресс; в толпе провожающих больше половины одето по-маггловски. Следующие – просто лозунги на полстены: «Нет тьме даже в мыслях!», «Светлое сердце, чистая душа!», «Министр, аврорат, полиция нравов – вот наш оплот в борьбе за Свет!», «Слава блюдущим нравственность!», «Слава министру Кейджу!»
К потолку Большого зала люстру, видимо, привинтить не удалось. Посуду заменили на алюминиевую и фаянсовую еще в прошлом году, дабы не приучать школьников к излишествам. А вот сам ужин, явившийся после распределения, любителя покушать Хьюго наверняка расстроил бы: вареный картофель, сосиска каждому, чашка молока - и больше ничего. А над преподавательским столом – огромная растяжка: «Слава министру Кейджу!».
- Погляди-ка, а Бейхемота нет, - прошептал Сокрпиус.
Берк оскалил мелкие зубки:
- Естественно. В отличие от личностей, далеких от светской жизни, люди из нашего, ближнего круга давно знают, что Бейхемот переведен в министерство. Не следишь за жизнью, Малфой.
Патрисия хихикнула, и Беенедикт ухмыльнулся, считая, что выиграл раунд. Скорпиус, возможно, и ответил бы, но в эту минуту по залу разлетелся усиленный Сонорусом фальцет директора. Тот стоял более, чем обычно, согбенный, в наглухо застегнутом сером сюртуке,
- Довожу до сведения студентов, что отныне в Хогвартсе будет введен новый распорядок дня в целях повышения их дисциплины, послушания и большего осознания факультетской принадлежности. В шесть утра – подъем. В семь утра – исполнение гимна, завтрак. С восьми утра до трех часов дня – занятия. С трех до четырех – обед. С четырех до семи вечера – выполнение домашних заданий. С семи до восьми – ужин. С восьми до девяти – подготовка ко сну. Девять часов – отбой. В порядке исключения преподаватель может задержать студента на отработку. Время выходного дня распределяется деканом факультета и отводится для самоподготовки и посещения кружков. Теперь о факультетской принадлежности и дисциплине.
Уиннергейт прокашлялся, тонкие очки мисс Рид предвкушающее заблестели, профессор Лонгботтом побагровел.
- Неформальное общение с представителем другого факультета и нахождение рядом с ним более пяти минут наказывается штрафом от двух баллов. Наказание розгами, кроме исключительных случаев, требующих немедленного внушения, осуществляется по итогам недели, в субботу, в Большом зале, при стечении студентов и преподавателей.
Мисс Рид восторженно захлопала. Уиннергейт с чувством высморкался и сел.
Нотт не позволила себе улыбки, но всем видом выражала одобрение. Берк в предвкушении раздувал ноздри, и во взгляде Патрисии прочиталось нечто хищное. Первокурсники, едва распределенные, испуганно глядели в тарелки; некоторые тихо плакали. Альбус не оборачивался, но представлял, как зло стискивает вилку Лили, ругаясь сквозь зубы, как стынет взгляд Северуса. Хорошо еще, Розу вовремя увезли.
Когда ученики строились в шеренги, чтобы в обозначенном порядке покинуть зал, щуплый Герберт Смолли, маленький староста с Хаффлпаффа, давний поклонник Лили, протиснулся к ней и пытался завести разговор. По счастью, Флора заметила товарища быстрее, чем члены министерского отряда, и живо оттащила к своим.
Тьма накрыла школу быстро. Опустела слизеринская гостиная, и Карл с Берком почти мгновенно отключились – Скорпиус знает, почему. Он сам наложил на друга дезиллюминационные чары – мантию, увы, отец в пользование не отдает.
Предстояло дело, исход которого был неизвестен, непредсказуем, и до того надлежало хоть попытаться исполнить то, что обещал когда-то в награду за помощь. Да и просто – из жалости. Он и представить не может, насколько Миртл устала за все эти годы.
До места её обитания удалось добраться без приключений. Призрак, заметив его, засветился ярче.
- Привет! Здорово, что ты ко мне заглянул. А у тебя неприятностей не будет?
- Не волнуйся. Помнишь, о чем ты меня просила? Давай сегодня попробуем?
Миртл слегка задрожала от волнения.
- Ты уверен, что сможешь меня освободить?
- Здесь не может быть уверенности. Только ты сама можешь себя освободить.
Прозрачное личико приобрело озадаченное выражение.
- Сама? А что мне делать?
- Отпустить все то, что приковывает тебя здесь. Все, что не дает тебе выйти из лабиринта собственных мыслей.
- Я не понимаю…
- О чем ты раз за разом думаешь в этих трубах?
Она задумалась.
- О том, что я несчастна. О своей смерти. Об Оливии Хорнби и о том гадком мальчишке...
- Иными словами, о себе... Как сказал один очень умный человек, если мы сосредоточимся на том, что у нас в сознании, то рано или поздно окажемся в аду. Просто оглянись вокруг - это и есть ад. Твой личный ад.
В глазах Миртл всплыли слезы.
- Но за что я в аду? Это же несправедливо, неправильно! Честное слово, я никому не причинила зла, это мне причиняли, слышишь? Отпустить - значит забыть, да? Как я могу забыть?
- Все будет хорошо, если только не думать, где кому место. Никому не дается рай, потому что он достаточно хорош для этого. Сначала нужно захотеть хотя бы что-то, кроме того, о чем ты привыкла думать. Что-то, не связанное с обидами.
- Как я могу не думать? Мне казалось, ты понимаешь меня... Их не наказали, они так и жили дальше, довольные, они не раскаивались в том, что сделали со мной. Из-за них наказали невиновного. Как же мне не думать о них?
- Они сами ответят за себя. Каждый отвечает за себя и только. Понимаешь, там все по-другому. Там нет другого зла, кроме того, что мы носим с собой.
- А если человек забыл про сделанное им зло, получается, он тоже попадет в рай? Оливия забыла. Я знаю, что забыла.
- Никто не может знать, кто где окажется, да и зачем об этом нам думать?
Миртл все-таки расплакалась.
- Как? как это - зачем? Им было хорошо всю жизнь, понимаешь? Они прожили долго, и им было хорошо. А мне... Должна же я хоть чем-то утешиться? Если я буду знать, что им плохо. может, мне станет чуть легче. Но про Оливию я точно знаю, что ей всю жизнь было хорошо.
- Получается, они для тебя важнее тебя самой. От них, давно умерших, зависит то, можешь ли ты спокойно существовать. Ты упиваешься жалостью к себе, но это дурное лекарство - его никогда не бывает достаточно, да и горчит сильно.
Она зарыдала.
- Меня никто не жалел, никогда. Значит, и самой мне себя жалеть нельзя? И вообще, ну где справедливость, если одни давят других и радуются, а тех ,кого давят, презирают даже после смерти?
- Можешь и жалеть, но в таком случае здесь ты и останешься. Справедливости нет...есть милость, и все что нужно - это попросить ее.
- Значит, нам - таким, как я - и жаловаться нельзя? И требовать мы не можем, а только просить? А они, когда придет час, тоже попросят о милости - и получат её, и после смерти им будет так
- Конечно, если они и правда попросят. Мы ведь все рождены для вечной жизни же хорошо, как было при жизни, сколько бы зла они не причиняли...
- Но... Как же так? Как же так? Злу нет наказания, и боли нет утешения? Это ты хочешь сказать? Никому нет дела до того, что тебе больно?
- Так откажись от этой боли, и ее больше не будет. Не сразу, но ты научишься жить там, и тогда преобразится и твое прошлое.
- Это равнодушие. Просто равнодушие, не более чем... Если все, как ты говоришь, и справедливости нет, то лучше мне оставаться здесь. Уходи. Спасибо тебе, что попытался, ты хороший... Но уходи.
-Подумай еще раз, и если изменишь мнение – извести. Попытайся их простить. И захотеть чего-то, кроме возмездия.
Миртл взвилась.
- Я обязана их простить, хотя они не удосужились даже извиниться? Почему всегда обязаны такие, как я, а у них - одни права?
- Да что ты, ни у кого нет никаких прав! Все намного лучше.
- Я не вижу, что лучше. Я вижу равнодушие к одним и безнаказанность других. Пожалуйста, уходи.
- Равнодушных нет, но никто, понимаешь, никто не сделает этого за тебя. Никто не может подобрать тебя и силой избавить от страдания, втолкнуть в рай. Только т сама должна это выбрать, и сама пройти этот путь - в этом твоя свобода. Вот теперь я все сказал.
Миртл притихла, поджала губы.
- А Хорнби - как ты думаешь, она там? В раю?
- Я не знаю ее, откуда же мне знать?
- Если мы с ней там встретимся... Нет, не надо мне такого рая.
- Если вы встретитесь там, то будете друг другу рады.

Глава 20. Том Марволо Реддл

В главе исопльзованы образы и идеи фанфика "Темный Лорд", автор Korell. Согласие авра получено.

Закипать начало в четверг вечером. Час, остававшийся до сна, студенты тратили по-разному; немало было тех, кто предпочитал отдать небольшое оставленное им свободное время чтению. Среди таких неожиданно оказалась Патрисия Гэмп. В слизеринской гостиной, с ножками забравшись в кресло, она самозабвенно листала книгу в огненной обложке.
- Гэмпи, позволь узнать, что тебя так увлекло? – Скорпиус присел на краешек кресла. -Неужто же «Курс подвинутой трансфигурации»? Или, может, «Справочник зельевара?»
- Скучный ты человек, - блеснула Патрисия зубками, попыталась отвести книжку в сторону, но Малфой перехватил.
- «Собор Парижской Богоматери»? Ты увлекаешься маггловской беллетристикой? Пойду отправлю букет миссис Принц.
- Ничего ты не понимаешь.
- О, напротив, я многое понимаю, и, кстати, одобряю твой выбор. Но позволь полюбопытствовать: неужели ты видишь себя Эсмеральдой? Находишь романтику в бродячей жизни?
- Ну вот еще, - Патрисия поморщилась. – Нет, Скорпи, честно сказать, я перечитываю эту книжку…
- Даже так? Перечитываешь?
- Да, так вот, перечитываю из-за того места, где Флер-де-Лис хочет досмотреть казнь Эсмеральды до конца. И каждый раз мне хочется, чтобы Флер-де-Лис все-таки увидела смерть проклятой цыганки.
- Однако ты кровожадна.
- А ты думал? Смотри, Скорпи, если окажешься таким же, как подлец Феб – я потребую с тебя не только смотреть со мной казнь твоей любовницы – я захочу занять место, откуда будет видно лучше всего. А желательно еще присутствовать на её пытках.
Скорпиус нежно поднес у губам её руку.
- Тебе нечего бояться, Гэмпи. Неужели ты еще не поняла ,как я к тебе отношусь.
- Я поняла только то, что я люблю тебя, - у нее чуть дрогнул уголок рта. – А ты предпочитаешь меня запутывать.
- Мерлин свидетель, и не пытался, - он вдруг положил ей руки на плечи. – Могу доказать.
Он привлек её к себе и поцеловал в губы – с жаром, с силой, долго не выпуская. Из углов гостиной донеслось улюлюканье, Альбус, сидевший неподалеку, зааплодировал, и в подражание ему забили в ладоши несколько малышей. В эту минуту вошел Берк.
- Что??? Что здесь творится такое, а? – он взмахнул руками и не смог больше вымолвить ни слова: Альбус ловким невербальным заклинанием на некоторое время заставил его онеметь.
Между тем Скорпиус призвал из спальни мальчиков маленькую коробочку синего бархата; в ней оказалась серебряная цепочка с жемчужным кулоном.
- Я купил это еще в прошлом году, в Хогсмиде, но все не решался… Позволь, я надену её сам.
Патрисия порозовела, затрепетала ,когда руки Соркпиуса коснулись её шеи. Застегнув замочек, он позволил себе поцеловать её плечико, прикрытое тонкой тканью.
- Ты не шутишь? – глаза Патрисии заволокло внезапными слезами. – Правда, не шутишь? Ведь я люблю тебя, слышишь, я при всех это говорю – ты не можешь меня обмануть?
Он поцеловал её снова. И тут Берк пришел в себя.
- Ты что себе позволяешь, а?- его голос взлетел до высочайших нот и охрип, лицо побагровело, хрупкий кулачок стукнулся о стену. – Что вы оба себе позволяете? Думаете, шибко умные? Вам можно все? Невесть что о себе возомнили! Да что ты в нем нашла, что?! Посмотри на него, это же крыса, сущая крыса!
- Из двух крыс, как правило, выбирают более упитанную, - Скорпиус ласково привлек к себе Патрисию. – Скажи уж ему, что ты нашла во мне. Видишь, бедняжка сейчас надорвется.
- Я нашла в тебе… Тебя нашла. Что делать, если он – не ты, - девушка повела плечиком. – Бенедикт, ты всегда был со мной, но если надеялся, что у тебя были шансы - ты ошибался.
Мордочка Берка приобрела оттенок мела, он дернул подбородком и выплюнул:
- Шлюха.
В руках Скорпиуса оказалась перчатка. Медленно подойдя к Бенедикту, он хлестнул его тканью по лицу, скомкал и бросил точнехонько в острый нос.
- Я, Скорпиус Гиперион Малфой, вызываю тебя, Бенедикт Клаудиус Берк, на поединок за оскорбление чести Патрисии Гэмп, - он слегка поклонился.
- А в секунданты, конечно, притащишь своего ученого дружка, чтобы он на меня невербалку наложил? - Берку явно стало страшно, он стыдился своего испуга и не знал, принять вызов или отступиться.
- Наша дуэль будет без секундантов. Завтра утром я извещу тебя о времени и месте. Покуда можешь заказать себе панихиду.
- Или тебе двадцать розог, - пробормотал Берк, сгорбившись и отходя.
- Бенни! – окрикнул Скорпиус так властно, что соперник невольно остановился. – Неужели ты окончательно хочешь прослыть слабаком и трусом?
У Патрисии был такой вид, словно она наелась швейцарских шоколадных конфет. Бенедикт поглядел на нее, почернел лицом, не ответил и вышел.
На следующее утро он получил от Малфоя коротенькую записку: «Полночь. Комната с гобеленами». В нерешительности покосился на преподавательский стол…

Когда в полночь Бенедикт явился в гобеленовую комнату, там, как он и боялся, его ждал не только Малфой, но и Альбус Поттер.
- Ты же обещал…
- Я не секундант, - буркнул АЛьбус. – Мне просто не спится, я сижу и читаю книжку, видишь?
Он и вправду держал на коленях здоровенный том. Берка это не успокоило, но делать нечего. Оставалось надеяться, что преподаватели появятся вовремя.
- Что ж, начнем? – Сокорпиус слегка поклонился, пришлось ответить.
Противники встали друг напротив друга - Малфой смотрел насмешливо, Берк - не находя себе места. Не дождавшись сигнала, Бенедикт попытался ударить довольно опасным режущим заклятием, но Скорпиус, лениво двинув палочкой, отклонил заклинание, которое, отлетев в другую сторону, оставило разрез на одном из гобеленов.
- Портим школьные вещи? - приподнял бровь Малфой.
- Фурункулюс! - еще одно заклинание Берка было без труда отклонено.
- Импедимента! - щитовые чары Скорпиуса отбросили заклинание его противника обратно, так что тот отлетел к противоположной стене.
- Я просто поражаюсь твоей примитивности, Бенни, - сочувственным тоном протянул Малфой. - Неужели это предел твоих возможностей?
- Круцио! - завопил поднявшийся с пола Бенедикт.
- Протего хоррибилис! - Малфой взмахнул палочкой, блокировав и этот выпад.
- Значит, Непростительными балуемся? Надеюсь, твою палочку потом проверят, образцовый ты наш. Ладно, теперь моя очередь…
Малфой сделал сложное движение палочкой, и из нее вырвался поток зеленоватых молний, быстро пробивших щит противника. Берк завопил, упав на землю и выронив палочку.
- Everte statum! - Берка подкинуло в воздух, закрутив волчком.
- Может, хватит ерундой заниматься? - скучливо спросил Альбус.
- Точно, друг. Силенцио!
Вопящий Берк затих. Друзья подошли к нему, взяв за шиворот, и подтащили к центру комнаты. Скорпиус наложил на проигравшего заклинание ватных ног, и тот обессилено упал. Берк, как задыхающаяся рыба, разевал рот в безмолвном крике. Из желтоватых глаз покатились крупные слезы. Он засучил кулаками, извивался ужом, но быстро ослабел и остался лежать тряпичной куклой.
Альбус, как и весной в лесу, вновь принялся бормотать латинские формулы, обходя по кругу комнату. Из его палочки вырывалось призрачное свечение, на полу вспыхивали мертвенно-белым светом руны. Наконец, круг был завершен, и Альбус встал напротив Берка. Магический круг засиял ярче, образовав купол вокруг жертвы под монотонный распев Альбуса. Берк замер, погрузившись в транс, его приподняло над землей, развело руки в разные стороны.
- Вызываю дух Тома Марволо Риддла! - громко и четко произнес Альбус.
Тело Берка рычало и извивалось, затем из глаз, рта и ушей полились мертвенно-белая и черная субстанции - эктоплазма, материал, жизненная сила, из которой временно материализуется дух. Прошло еще около минуты, прежде чем дымка сложилась в нечеткий силуэт юноши лет семнадцати, высокого, темноволосого, с красным отблеском глаз - таким перед ними предстал Том Риддл.
- Зачем вы меня вызвали? – сердито бросил дух и впился взглядом в Альбуса. – Ты?!
- Не совсем, - Альбус отвел челку, показывая чистый, без шрама, лоб. – Прошла почти четверть века. Я сын человека, который смог вас одолеть. По совести, узнав вашу историю, я был удивлен.
- Какое мне дело до удивления мальчишки? – высокомерно ответил Реддл, покосившись, однако, на слизеринский галстук школьника.
- Не могу не осуждать ваших дел, но вы были одним из величайших волшебников в истории. Потому я и захотел увидеть вас. Мне хотелось бы у вас кое о чем спросить.
- Ты умеешь льстить, - холодно усмехнулся призрак. – Что ж, спрашивай, жалкое отродье предателей крови.
- Мы знаем, что охота на магглорожденных – только прикрытие. Вы искали бессмертия, так?
- А какое тебе дело до моих целей?
- Можно сказать, я считаю, что вы - почти единственный из современников, кто шел верной дорогой. Сейчас этой дорогой иду я.
Мальчишек окатил раскат ледяного хохота.
- Я не ослышался? Сын мальчика, который благодаря случайностям выжил и победил величайшего волшебника своего времени, хочет пойти дорогой его заклятого врага?
- Сэр, вы шли верной дорогой, но не в ту сторону.
Кажется, Реддл вскипел.
- О чем ты говоришь, глупец? Ты указываешь мне, какое направление верно? Может, ты лучше меня знаешь мою судьбу? Мою цель?
- Кое-что знаю. Кое-что, о чем не знал даже мой отец. О чем мог забыть Дамблдор. У меня есть кое-что. Кое-что ваше. Точнее, то, что могло быть вашим, если бы не случилась... Несправедливость.
Лицо Тома напряглось, глаза сузились, он подался вперед. Кажется, он напряженно пытался угадать, что же Альбус имеет в виду. А мальчик, бормоча латынь, будто лениво жуя холодную кашу, в светящихся клубах приближался, держа в руке, видимо, фотографию – но изображением вниз. Дочитав, перевернул – и пораженный Том вцепился в фото призрачными руками. Живая и бестелесная руки соприкоснулись, вспышка пронзила комнату от пол до потолка, Альбус упал, и черно-белая эктоплазма полилась из его глаз , рта и ушей. Дух приник к нему и словно потерял форму, расплывшись облаком. Альбус лежал без движения.
…Они с Томом, выглядевшим куда живее, материальнее, стояли на голой скале над морем, под порывистыми ударами холодного ветра. Соленый стылый воздух забивал рот и ноздри, мешал говорить, мешал дышать. Альбус невольно двинулся ближе к Тому, протянул ему руку, но Том стоял, скрючившись и зажмурившись, обхватив себя. Скалу окружало море, билось со всех сторон, рычало яростно, как стая голодных волков, наконец дорвавшихся до крови жертвы. Альбус присмотрелся и ужаснулся: белесая хмарь не была ночью, но и солнечного света не чувствовалось, и не ощущалось тепла. Солнца просто не было, словно не предусмотрели его в этом жутком месте.
И вдруг хмарь прорезал тонкий теплый луч. Он становился шире, струился потоком, разгоняя сумрак и успокаивая ветер; воздух согревался, море стихало. Скала уже не скользила под ногами, и пара чахлых травинок выпрямились, радостно потянувшись навстречу теплу и свету, которого они отчаялись дождаться. Ясное зарево залило небо, и над скалой очертился, наливаясь красками, тонкий силуэт. В весеннем сиянии, сиянии апрельского солнца, Альбус постепенно различал прекрасные черты, золотые волосы, венцом лежавшие вокруг чистого лба, колыхание складок белой одежды. Он не знал, был ли то облик королевы или чистой крестьянской девушки – но то была красота и величавая, и невинная. Девушка спустилась на скалу и остановилась возле Тома - тоненькая, босая, ясноглазая, с кроткой улыбкой. И мгновенно рядом выросла иная фигура, от коротой махнуло прежней сырой хмарью: высокая, в черном плаще, с полузмеиным лицом и алым огнем глаз. Но девушка не видела чудовища - она протянула руки к Тому, пытаясь дотронуться. К крайнему удивлению Альбуса, Том увернулся.
- Любимый, наконец мы встретились. Прости меня, что так и не успела сказать тогда. За все, что не так делала.
- Лорду Волдеморту не нужна любовь, - ответило за Тома чудовище холодным высоким голосом.
- Но ведь ты никакой не Лорд Волдеморт. Пусть он уйдет, он нам мешает. Ты Том. Мой Том.
- Ты лжешь, что любила меня! – вскричал Том. - Ты лишь хотела заполучить меня как трофей! Я всегда это знал!
- Так оно и было сначала, Томми. Я не сразу полюбила тебя по-настоящему. И вообще на земле еще не успела полюбить, как люблю теперь - ты прав, ты был мне нужен.
- А теперь не нужен вовсе, стало быть? Зачем же ты пришла?
- Конечно, не нужен! Я теперь полна жизни, полна любви, а не пуста. Там, на земле, мы все пусты, все слабы. Самое лучшее что в нас есть, мы и то хотим лишь для себя! Теперь все по-другому!
- Ну и иди к себе обратно, радуйся. Зачем я тебе? Тебе и дела нет, как я тут жил.
- Я теперь знаю, как ты жил, милый мой. Я знаю, как ты таким стал. Ты привык, что вокруг враги и нельзя ни у кого просить. Ты бы скорее умер с голоду, чем попросил у кого-то, верно?
- Как ты знаешь.
- Но теперь попроси! Здесь нельзя ничего заслужить, Томми! Здесь можно только попросить.
- Просить? Спасибо. Не нуждаюсь в подачках.
- - Разве, Томми? Разве мы сами создаем себя? Сама наша жизнь - чья-то подачка, как ты говоришь. А можно сказать - дар. Выжил бы хоть один человек без подачек, будучи младенцем? Мы все кому-то обязаны жизнью, и прежде всего – Ему.
- Не говори мне об этом! На земле ты первая посмеялась бы, если бы я стал толковать тебе о чем-то небесном!
- Разве ты пробовал, Томми? Да и верно - на земле мы все были во всем неправы. К чему же теперь нам об этом говорить? Ты видел меня мертвой - и разве ты не видишь теперь, что тут нечего бояться? Бедненький мой, ты так привык жить наедине со своим страхом. Он и теперь стоит подле тебя, не хочет выпустить. Разве ты не видишь, что он всю жизнь вел тебя в ловушку и наконец ты остался с ним наедине?
- Это не мой страх! Это мое величие!
- Любимый, где же твое величие? Посмотри, кем ты стал! Ты один во всем мире, и никто не боится тебя. Ты теперь меньше любого, запертый в клетке своих мыслей. Разбей ее, шагни ко мне навстречу! Этот последний шаг только ты можешь сделать!
Том затрясся, как ребенок, готовый разрыдаться.
- Я... Нет, ни за что! Где вы были, когда я страдал? Где вы были, когда меня избивали? Когда я был один, когда я не знал тепла?
- Да, ты был несчастлив, но то на земле. Здесь нет твоих несчастий, так оставь их там, забудь их. Некому больше обижать тебя, причинять боль - разве ты сам причинишь себе боль тем, что будешь терзать память жаждой мести, а сердце - страхом.
- И никто не ответит за все зло, что мне сделали? Впрочем, мне это и не нужно, я сам воздал всем своим обидчикам! Я убил их, как шелудивых псов!
- Что ты, Томми, ты никого не убил, - лицо девушки нестерпимо засияло радостью.
- Не убил? Как? Я сам, своими руками отправил их на тот свет - всех, от Патрика до той рыжей стервы, до поганого предателя - всех их я раздавил, как тараканов...
- Они все живы, Томми, как ты не поймешь! Никто не умирает. Каждый, кто попросит, имеет жизнь вечную.
- Они, стало быть, просили и теперь наслаждаются?
- Конечно! Ты сам знаешь и их, и свои преступления! Неужели ты думаешь, что хоть кто-то оказался бы в раю, если бы нас судили по справедливости?
- Ха! Среди них были те, кто вершил со мной кровавые дела, кто убивал вместе со мной, лгал, мучил вместе со мной - хочешь сказать, они летают с ангелами?
-Есть и такие, Томми. Разве ты думаешь, что ты настолько ужасен, что недостоин рая? Никто не хорош настолько, чтобы быть его достойным, и никто настолько не плох, чтобы не иметь шанса попасть туда. Как ты ни рвал душу, тебе не удалось уничтожить ее. В этом смысле мы все равны - и грешники, и праведники. Я и сама поняла это совсем не сразу. Я и осталась бы в аду, если бы не любовь к тебе. Она помогла мне перестать носиться с собой. И тебе поможет. Идем со мной, Томми. Сначала будет больно, но ты привыкнешь. А потом боль пройдет навсегда.
- Надо же, как просто! - воскликнул он с сарказмом. - Всего-то отказаться от своей личности. Ох, Эмили, тратя себя над книгами, я стучался в открытую дверь.
Девушка радостно рассмеялась.
- Наконец-то ты понял! Ты ведь и сам искал тайну бессмертия, Томми. Ты искал способа, чтобы смерть не забирала близких. Ты совершал ужасные преступления, чтобы победить смерть. Последний враг истребился, Томми! Ты ломился в открытую дверь, потому что смерти больше нет - То есть все, чему я посвятил свою жизнь, было напрасно? – холодным тонким голосом вскричало чудовище. - Все дела, все открытия, что я совершил, были не нужны?!
- Мы все, все делали, неправильно, Томми! Ты искал способа победить смерть, а оказалось, что ее и нет вовсе! Ты искал ключ к незапертой двери, понимаешь? Войдем же в нее вместе, любимый мой!
Чудовище взвилось.
-Можешь унизиться и просить на коленях, как жалкий раб, вымаливая милостыню! Жалкий червяк!
Том медленно, нехотя распрямил спину, протянул руку, готовый шагнуть к девушке, коснуться её, но все же постоянно оглядывался на чудовище и словно боялся сделать единственный шаг, отделявший от красавицы. Он замер в нерешительности, и…

- Альбус, дружище, очнись же наконец! Ennervate!
Взгляд Альбуса сфокусировался, тело ощутило твердость земли, на которой он лежал спиной, мокрую траву. Над головой виднелись кроны темных деревьев и ночное небо, освещенное полной луной.
- Что это? Где мы? - сказал Альбус, но звука не было - из горла вырвалось лишь слабое хрипение. Скорпиус наклонился над ним, протянув фляжку с водой. Альбус отпил и повторил вопрос, теперь уже нормальным голосом.
- Мы в Запретном лесу. Не перебивай, сейчас все расскажу. Итак, все пошло по плохому сценарию. Крысеныш побоялся идти один и настучал преподавателям. Пока ты лежал без движения, в зал ворвался Дезэссар и закудахтал, что ему кинули записку, что здесь-де творится запрещенное дело, квохтал о том, как он не ожидал от нас такого удара, в общем, мне пришлось его оглушить и связать. Хорошо хоть мы взяли наши мешки со всем необходимым... В общем, я взвалил тебя и наш ценный груз на метлу и отчалил из этого чокнутого замка. Так что теперь мы, кажется, в розыске, дружище. Что скажешь?
Альбус подумал с минуту, осознавая произошедшее, вздохнул и наконец выдал:
- А знаешь, я даже рад, что так вышло. Ты видишь, во что превратилась школа - у меня ни малейшего желания терпеть это безумие еще целый год. Да и мы уже знаем побольше наших чокнутых профессоров, не так ли?
- Здраво говоришь. Что ж, посмотрим, как нас будут ловить. Ха, давно мечтал пожить этаким робинзоном, веришь - нет?
- Еще бы, приятель! Роскошь, как-никак, приедается. Ну что, думаю, нам пора аппарировать, покуда нас не хватились?
- Согласен! Давай тогда, на счет три!

Глава 21. Скандал

Расписание – расписанием, но когда студенты удаляются в спальню, вряд ли кто-то будет прислушиваться, чем они там заняты. Флора Эспин и её соседки наложили заглушающие заклинания, засветили голубой огонек и полночи раскладывали пасьянсы, а напоследок Сапфира Риббон, цыганка по матери, погадала каждой. У Флоры вышло все замечательно: она выйдет за хорошего человека, родит много детей и будет всю жизнь помогать людям – но одно беспокоило: Сапфира нагадала, что перед тем Флора раскроет обман и разочаруется. Впрочем, в прошлом году подруга предсказывала исполнение давней мечты, а что такого исполнилось, Флора толком и не поняла – так что не стоило верить всяким глупостям, право.
Но с утра Флора сразу поняла: что-то не так. Профессор Принц учила доверять интуиции, но присматриваться к мелочам, а мелочи на сей раз были таковы: утром, когда все строились в шеренгу, чтобы идти на завтрак, не обнаружилось в числе учеников Джулиуса Милвертона и пятикурсника Сирила Клейторна – единственных на Хаффлпаффе членов министерского отряда. Герберт Смолли по секрету прошептал, что Сирила посреди ночи вызвала профессор Рид.
В большом зале её подозрения разрослись до твердого ожидания беды. За преподавательским столом не было профессора Дезэссара. Отсутствовали все члены министерского отряда, а за слизеринским столом не было, кроме Амаранты Нотт, Патрисии Гэмп и Бенедикта Берка, еще Скорпиуса Малфоя и – Альбуса, конечно, Альбуса. Вечно он попадает в неприятности. Но что же на сей раз? Видимо, произошло все ночью… Вот директор Уиннергейт поднялся. Сейчас им объявят. Флора мучительно заерзала.
- Нынче ночью, - Уиннергейт пытался придать блеющему голоску громоподобность, отчего дошел до писка. – Нынче ночью случилось отвратительное преступление. Оказалось, что Хогвартс пригрел на груди двух змей. Ученики факультета Слизерин, - Баттер опустил глаза, - Скорпиус Малфой и Альбус Поттер проводили темный ритуал над своим однокурсником Бенедиктом Берком. Когда профессор Дезэссар застал их и попытался помешать осуществить преступный замысел, Скорпиус Малфой оглушил его и скрылся со своим сообщником. Подобные деяния не должны остаться безнаказанными, таким образом, после поимки означенных мистера Малфоя и мистера Поттера ждет экзекуция – одного в сто двадцать, другого в сто розог соответственно, в Большом зале, в присутствии всех учеников и преподавателей, после чего оба будут исключены из школы и переданы в руки аврората и полиции нравов для дальнейшего разбирательства.
Уиннергейт шумно отхлебнул воды и опустился на место. Флора задыхалась в гробовом молчании; ей казалось ,все кругом рушится, трещат стаканы, у столов и скамеек подкашиваются ножки. «Альбус – темный маг? Он ставил опыты над сокурсником? Не может быть… Нет…»
Лили Поттер подскочила и попыталась выкрикнуть что-то, но в ужасе взмахнула руками: видимо, она смогла открыть рта. Профессор Лонгботтом… Нет, показалось, должно быть. Но как же так? Как же так? Альбус, тихий и непонятый, спокойный и наверняка добрый – темный маг?
Между тем Уиннергейт поднялся, чтобы продолжить:
- Прошу пройти в учительскую мистера Принца, мисс Поттер и мисс Эспин. Также необходимо присутствие профессора Лонгботтома и профессора Саммерби. Дженнифер, будете с нами в качестве секретаря, только позовите мистера Порриджа.
Бледное личико мисс Рид похорошело от радости, она живо застучала каблучками, торопясь к выходу.
…В учительской их еще потомили: пока расселись преподаватели, пока мисс Рид прибежала вместе с Порриджем, левитируя ведро с прутьями. Флоре стало очень холодно, она обхватила себя руками; Лили только вздергивала подбородок, чуть не плача от бессилия: она по-прежнему не могла вымолвить ни слова; Северус спокойно глядел перед собой.
Наконец Уиннергейт с непередаваемым омерзением обратился к ним:
- Со слов профессора Лонгботтома и профессора Саммерби, а также мистера Милвертона мне известно, что на прошлую ночь у вас троих алиби. Мисс Поттер была на отработке у профессора Лонгботтома, мистер Принц – на дополнительных занятиях у профессора Саммерби (выговор профессору Саммерби ,кстати, за нарушение распорядка), а мисс Эспин – в хаффлпаффской спальне. Однако вы можете знать о планах известных вам злодеев и о том, у кого они скрываются. Чтобы не утруждать мистера Порриджа, признайтесь добровольно. Вам есть, что сказать? Мисс Поттер? Мисс Эспин?
Лили отчаянно дергала подбородком: она и рада была бы высказать директору все, что о нем думает, но неизвестное заклятие мешало. Сама Флора терялась: сказать ей было нечего, и вообще хотелось думать о другом: действительно ли Альбус – темный маг? Положим, Берк мог его оговорить, но профессору Дезэссару лгать вовсе незачем… А значит…
- Мисс Поттер? Мисс Эспин? Вы лишились дара речи?
- Им просто нечего сказать, - презрительно фыркнул Северус. – Вы всерьез полагали, что Альбус и Сокрпиус что-то обсуждали с этими двумя дурами?
- Вот как? – лицо Уиннергейта стало глумливым. – Но вы, как мне известно, четвертый по успеваемости на потоке. Вы-то, вероятно, были достойны, чтобы Малфой и Поттер делились с вами секретами, не так ли?
- Да Северус больше с Розой дружил, - вмешался профессор Саммерби. – С Розой, не ними.
- Вас не спрашивают, - осадил его директор. – Что же, мистер Принц, говорите. Или мистеру Порриджу вам помочь?
В дверь застучали, и миг спустя перед директором предстали встрепанные Амаранта Нотт и Патрисия Гэмп.
- Это при обыске нашли у Принца, - Нотт передала директору фолиант в черной обложке. – У Поттер и Эспин ничего подозрительного.
Патрисия скривилась от досады. Уиннергейт предал книгу мисс Рид, та прочитала название вслух.
- «Природа дементоров и магическое воздействие на них». О, директор, это же о темных существах!
«О темных? Неужели её дал Альбус? Значит, он в самом деле…»
- Именно. Мистер Принц, вы тяжко провинились. Откуда в вас эта книга?
- Я ему дал! – профессор Саммерби даже подскочил. – Честное слово, я!
- С каких это пор вы интересуетесь дементорами? Прекратите врать.
- Я купил её, - Северус сцепил пальцы.
- На какие средства? Книга очень дорогая.
- Ээээ… Я нашел на улице, в Хогсмиде, кошелек.
- И распорядились по своему усмотрению, вместо того, чтобы обратиться куда следует? Тогда вы еще и вор. Послушайте ,вы заслужили порку, но если вы нам поможет е и расскажете все, что вам известно о Малфое и Поттере, то вам всего лишь назначат отработку.
Северус сглотнул.
- Мне нечего вам сказать.
- Жаль. Готовьтесь к наказанию. Назначаю вам, здесь, не медля, тридцать розог. Мисс Поттер, мисс Эспин, задержитесь. Сядьте вот сюда, на стулья, вам будет полезно посмотреть. Мисс Нотт, мисс Гэмп, вы тоже можете остаться.
Лили трясло от возмущения, она раскраснелась. Пришлось обхватить её за плечи. Они примостились на указанных стульях, а рядом уселись, как в театральной ложе, Нотт и Гэмп. Амаранта снисходительно усмехалась, Патрисия была как-то нервозно весела.
Северус снял мантию и рубашку. Флора, застыдясь, перевела взгляд на мисс Рид, но та, сложив тонкие ручки под подбородком, послала ученице такую довольную улыбку, что Флоре пришлось опустить лицо, чтобы скрыть невольное омерзение. Засвистели прутья.
Флора прикусила губу, еле сдерживаясь, чтобы не зашмыгать носом. Северуса было очень жаль, и какой-то злой голосок шептал, что на его месте вот-вот окажется Альбус. «Но если он темный маг… Если он издевается над другими… Ведь за грех, за преступление должно быть наказание, не так ли?» Как хотелось, чтобы Альбус был хорошим – но факты, факты!
Наконец наказание закончилось. Северус поднялся, оделся, и их отпустили. Само собой получилось, что они вместе, втроем, отправились к выходу из школы. Погода стояла такая теплая, что даже легкие плащи были не нужны.
Северус шел довольно твердо, только не заговаривал с девочками, и на солнце поблескивала испарина, то и дело выступавшая у него на лбу. С Лили наконец спало заклятие, и она сквозь зубы шипела в адрес Уиннерегйта всевозможные ругательства. Незаметно для себя они добрались до Хогсмида и оказались перед домиком миссис Принц.
Та была, конечно, удивлена, но паниковать не стало.
- Что-то случилось?
- Альбус и Скорпиус оглушили Дезэссара и сбежали, - спокойно объяснил Северус. – А перед этим, видимо, чего-то напортачили с Берком. Применили к нему темную магию.
- Неправда! – воскликнула Лили. – Уиннергейт лжет!
- А Дезэссар?
- Его подкупили или запугали, - перехватив сомневающийся взгляд миссис Принц, Лили мотнула рыжей головой. – Да и неважно это. Главное ,чтобы мы смогли им помочь.
- Вы успели позавтракать? – спросила хозяйка. Девочки помотали головами; Северуса ,судя по бледности, слегка мутило. – Проходите в гостиную, сейчас будет кофе с тостами.
Девочки послушались. Миссис Принц ушла на кухню, сын её тоже куда-то ускользнул. Флора уселась на диванчик, невольно выдыхая от ощущения безопасности, какое у нее всегда было в этом доме. Даже от двух фотографий в черных рамках, что стояли на каминной полке, грустно не было: ну что ж, потери, случается… Между тем Лили нервно ходила взад-вперед.
- Надо украсть Хруста, - выпалила она вдруг.
- Кого?
- Хруста, пса Хагрида. Он нового лесничего почти не слушается, а меня слушается, я его прикормила. Мы его пустим по следам, и он нас выведет к мальчишкам.
- Зачем это?
- Как? Мы же должны им помочь! Легко ли им одним в лесу? Только бы как все обставить, чтобы стукачи за нами не увязались…
Флоре вдруг стало очень горько.
- Послушай, ты тоже согласна, что Альбус вправду это сделал с Берком?
- Ну, я слышала, что Берк в больничке, - Лили повела плечом. – А что?
- Стало быть, Альбус – темный маг…
- Ну допустим, что дальше?
- Следует ли тогда помогать ему спастись от наказания? Ведь мы только хуже ему делаем. За любой грех надо или покаяться, или…
Лили ошалело на нее уставилась.
- Ты что, с ума сошла? По-твоему, надо, чтобы ему эти самые сто розог всыпали при всех?
- Мне легче увидеть его под розгами, чем знать, что он ставит темные эксперименты над людьми.
Лили развела руками и некоторое время не могла ничего сказать.
- И это называется, - тоненько пробормотала она наконец, - это называется, ты его любишь? Ничего себе любовь! Тот, кто любит, жалеет! Когда любишь, его бьют – а тебе больно! Нет, вы слышали? – рванулась она к вошедшей в эту минуту миссис Принц.
- Слышала.
Хозяйка спокойно поставила на низкий столик поднос с чашками кофе, тостами, джемом и несколькими кусками пирога с клюквой, жестом пригласила Лили сесть, сама придвинула стул.
- Флора, мне кажется, вы не вполне понимаете, о чем говорите. Да это и сложно понять, пока оно тебя не коснется. За любимого человека во много раз больнее, чем за себя.
- Пусть, - Флора сморгнула слезы. – Пусть мне будет больно за него, но если он заслуживает наказания – пусть будет наказан. Так справедливо.
- Для вас справедливость выше милосердия и любви?
- Конечно, выше, - съязвила Лили. – Так ведь на уроках говорят.
Флора вскинула голову.
- Если бы на уроках говорили, что главное – милосердие и любовь, я все равно считала бы, что справедливость выше! Это мое мнение, я сама к нему пришла! Как бы я не любила человека, но если он заслужил наказание – пусть будет наказан. Тем более, - она запнулась, - я и не могу любить человека, который оступился.
- Не может она, - поморщилась Лили. – А ему и не нужна твоя любовь – что, съела? Он любит другую.
Рука Флора задрожала, девушке пришлось поставить чашку. Миссис Принц погладила её по плечу.
- По-вашему, любить можно только святых? Но ведь и они шли к святости тернистым путем. Нет человека, который не оступился бы.
- Вот именно! Человека надо любить за то, что он человек, а не за то, что он чему-то там соответствует,- голос Лили стал тише. - Может, оступившихся как раз и нужно любить больше, чем тех, кто идет по правильному пути. Им-то как раз и нужно помочь. Разве любить надо за то, что человек чем-то хорош? Это ханжество! Любить надо человека, а не его качества, какой бы он ни был. Тогда, может, и темные маги не были бы такими уж темными...Вот и Иисус приходил не к праведникам, а к грешникам...
- Но это... это совершенно неправильно... – Флора немного растерялась. - Зачем тогда вообще жить честно, если все равно больше ценить будут оступившихся?
- Флора, вы не поняли. Ценен и любви достоин каждый. Одинаково. Вне зависимости от его поступков. Ведь это поступки плохи, а не сам он плох. Можно поступки ненавидеть, но человека все равно любить и из любви желать помочь ему измениться и покаяться.
- Допустим... Тогда опять же - будет лучше, если человека накажут за то, что он сделал.
- По-вашему, зверства, которые способны власти сотворить с Альбусом, принесут ему хоть немного пользы?
- Но если он заслужил это… Применять темную магию…
- Директора Хогвартса, портреты которых висят в учительской, применяли её. Тем не менее, они были очень достойными людьми. Они не хотели причинять кому-то вред. Их лишь влекло непознанное, - миссис Принц подлила гостьям еще кофе. – Конечно, Альбус плохо поступил, поставив эксперимент на Берке. Отвратительно поступил.
- Но это же Берк, - парировала Лили.
- Он тоже человек, и с ним так нельзя. Но я не думаю, что Альбус это сделал со зла или потому ,что наслаждается чужими страданиями. Вовсе нет. Просто он из тех исследователей, для которых познание имеет большую ценность, чем человеческая жизнь.
- Чудовища, - вздохнула Флора.
- Без этих чудовищ не было бы половины открытий ни у магов, ни у магглов. Они ведь и свою жизнь очень мало ценят. И уж во всяком случае, директор Уиннергейт вряд ли сможет привить Альбусу представление о ценности человеческой жизни.
- Он хочет дать Альбусу сто розог!- Лили вдруг всхлипнула. – А Скорпиусу – сто двадцать. Он и Северуса вашего велел побить ни за что ни про что.
- Я знаю, - просто ответила миссис Принц. Некоторое время они молчали.
-Да, вот что. Вы уж меня извините, но вы говорили очень громко, и я слышала все. Выслеживать сейчас мальчиков – значит вредить им. Наверняка теперь за каждым вашим шагом будут следить, и боюсь, вы приведете преследователей прямо к нашим беглецам.
- А что же делать?
- Лучше всего ничего не делать. Вряд ли вы что-то можете. Из них двоих по крайней мере Сокрпиус умеет аппарировать, и если они сумели добраться до границы антиаппарационных чар – сейчас они могут быть где угодно. Мальчишки они умные, сообразительные, не пропадут.
Лили шумно выдохнула.
- Я не могу сидеть сложа руки!
- Увы, придется.

Патрисию Гэмп подняли с постели глубокой ночью. Амаранта спешно велела одеваться и бежать в кабинет директора. Глядя, как подруга застегивает платье, бросила:
- Доигралась ты, боюсь.
Патрисия сначала не поняла.
- Малфой что-то натворил. Нас всех, весь министерский отряд, вызывают к директору.
«Что-то натворил? Неужели на дуэли он серьезно ранил Берка? Или убил? Его же теперь бросят в Азкабан… А я? Что будет со мной? Дойдет до отца, и…» Девушка задрожала. Отец любил её, баловал, но позора семьи никогда не простил бы – а если родители Берка захотят скандала, позор непременно будет.
Не увидев среди собравшихся у директора членов министерского отряда Бенедикта Берка, Патрисия окончательно убедила себя, что он убит или ранен на дуэли, и была готова заметаться по углам от неописуемого ужаса. Когда директор заговорил, оказалось, что она немного ошибалась в своих догадках, однако правда была ничем не лучше. С Патрисией случился обморок. Амаранта, как выяснилось, сумела обелить подругу, наговорив директору, что Патрисия слишком трепетно относится к репутации факультета. Далее часть отряда была послана искать беглецов в замке, другая, большая – в окрестностях Хогвартса, а Амаранте и Патрисии поручили провести обыск в спальнях преступников и их друзей.
… У Скорпиуса и его дружка, разумеется, ничего не нашлось: они были слишком умны, чтобы хранить в школе компрометирующие их вещи. Книжка, отысканная в спальне Рейвенкло, позволила хоть немного реабилитироваться в глазах начальства, а также развлечь себя зрелищем порки чокнутого Принца. Надо же хоть чем-то утешиться перед очень неприятным разговором, на который, по словам Амаранты, Патрисия обязана была пойти. После обеда (честно говоря, кусок не лез в горло) пришлось отправиться в Больничное крыло к Бенедикту.
Дезэссара уже выписали, но Берку предстояло провести в постели еще несколько дней. Сейчас он с томным видом возлежал на приподнятых подушках, мученически прикрыв глаза.
- Здравствуй, Патрисия. Подойди поближе, не чинись. Присядь, - он указал на табурет возле койки. Девушка колебалась.
- Присядь, - повторил Берк, жестко прищурившись. Пришлось подчиниться.
- Я уже в курсе, что эти мерзавцы сбежали, - он взял её руку в свою, столь же бледную и слабую. – Их ищут, не так ли? Кого-то уже допрашивали?
- Идиота Принца, дуру Эспин и рыжую шлюшку, - повела плечом Патрисия. – Принцу досталось.
- А тебе? – пальцы Берка вдруг стиснули её запястье.
- За что же? – она побледнела.
- Как? Ведь ты ближе других с ними общалась. Ты знаешь их лучше многих, правда? - Он дернул девушку к себе. – Ты понимаешь, что смыть такое пятно будет непросто? Слушаться меня во всем – твой единственный путь к спасению.

К полудню воскресения в Хогвартс вызвали родителей провинившихся учеников. Так уж получилось, что чета Поттеров и чета Малфоев прибыли практически одновременно. Столкнулись в дверях. До кабинета директора шли, делая вид, что не замечают друг друга.
Уиннергейт поднялся, потирая ручки и состроив кисло-сочувственную мину:
- Позвольте прежде всего выразить вам соболезнования. Прискорбно видеть, что отпрыски наших столпов общества оказались столь испорченны и не благодарны. Впрочем, вспомним покойного Бартемиуса Крауча, непримиримого борца со злом, принявшего мученическую смерть от рук собственного сына – Пожирателя смерти. Вы не виноваты, особенно вы, мистер Поттер. Вы так тщательно охраняете нас от преступников, что личное отходит на второй план…
- Да говорите уже, - прервал его Гарри. Драко всем своим видом выражал готовность осудить, но серенькие глазки испуганно бегали. Джинни напоминала гончую, сделавшую стойку. Астория хранила светское спокойствие.
Уиннергейт, будто едва сдерживая злорадный смешок, рассказал все, что уже известно читателю. Озвучить приговор, заочно вынесенный юным преступникам, ему, впрочем, не дали.
- Ложь! – Гарри стукнул кулаком по столу. – Вы клевещете на моего сына. Вы подкупили или запугали свидетелей. Не знаю, зачем это вам, но поверьте, вам это не пройдет даром. Я разберусь…
- Ну-ка, - Джинни решительно взяла его за руку. – Давай-ка выйдем, поговорим.
Гарри, повернув голову, случайно встретился взглядом с портретом Дамблдора – и невольно залился краской. Джинни вывела его к витой лесенке.
- Ты посовестился бы на директора-то наезжать. Сам сынка упустил, нечего теперь на других переваливать.
- Ты что имеешь в виду? - угрожающе-тихо спросил Гарри.
- Да то, что Альбус твой – дрянной змееныш с одиннадцати лет. А я тебе говорила…
- Замолчи! – невольно получилось слишком громко.
- Не ори! – взвизгнула Джинни.
- Сама не ори!
- Ты чего вообще варежку-то открыл? Спал с разными прошмандовками, так сына-то и про…
Дверь открылась, и на порог ступили супруги Малфой в сопровождении директора.
- Выясняем отношения? – Уиннергейт с жалостью вздохнул. – Раньше, раньше надо было…
- Что до нас, - с подобострастным видом чуть поклонился Драко, - то мы с Асторией отрекаемся от подлеца, опозорившего нашу семью. Он нам больше не сын, и если вы велите мне исполнить приговор лично – поверьте, я к вашим услугам. Мы более не пустим его на порог…
- Говори за себя, дорогой, - с тихим презрением молвила Астория. Драко захлебнулся и утих. Но она уже не смотрела на него: из-под ресниц она бросила долгий печальный взгляд на Гарри, а тот стал пунцов, как нашкодивший мальчишка. Джинни вновь подобралась и насторожилась, но Малфои уже раскланялись и разошлись.

«Как волнительно и неожиданно наступает всегда решающий момент. Момент, которого ждешь годами, подготавливая, организуя запасные ходы, проигрывая в уме все возможные сценарии. И все-таки жизнь всегда вносит коррективы. Впрочем, на этот раз судьба вновь послала мне щедрый подарок - ну кто же мог подумать, что юный отпрыск мистера Поттера вздумает практиковать темную магию, а потом еще сбежит из школы, да с таким скандалом? Лучшего момента и не найти. Союзников не осталось, все фигуры расставлен по местам, а мой план - сложнейшая цепная реакция, многоходовка - реализуется в считанные недели, если не дни.
Меня охватывает трепет, я мерю шагами свой кабинет, смотрю в окно... Какая луна, какой воздух за окном! Но даже ночная свежесть не может унять дрожащих нервов... Хотя теперь все ходят нервные, и я никак не выдаю себя на общем фоне...
Поразительно, сколько лет подготовки - ради нескольких дней, когда ты своими руками творишь историю! У вас было время поймать меня, господа, но теперь оно вышло. Теперь - мой ход».

Глава 22. Падение Гарри Поттера

Следующие два дня протекли, как на адской сковородке. Мысли о сыне крючками непрерывно дергали разум.
Сперва Гарри не поверил ни единому слову Уиннергейта. Ему были хорошо известно, что директор школы интригует, кажется, против всего британского магического сообщества и прямо-таки наслаждается, если удается найти повод. Но тогда что случилось на самом деле? Где теперь Альбус? И почему бы в качестве повода не использовать вечные художества Джеймса?
Через пару часов Гарри вернулся в школу вместе со знакомым целителем из Мунго и с экспертом по Темной магии из аврората и потребовал еще раз показать ему медицинские карты пострадавших, а также с пострадавшими встретиться. Увы! Целитель и эксперт подтвердили, что Бенедикт Берк подвергся воздействию Темной магии, предположительно ритуала некроманта. Гари оторопел и на некоторое время присмирел. Вернувшись домой, он закрылся в кабинете. Он уже не мог контролировать распаляющийся гнев.
«Вот гаденыш… Вот же гаденыш… То-то он меня все о Волдеморте расспрашивал… Пример, стало быть, решил взять… Ну, пусть только найдут его – таких ему драклов задам, месяц лежать будет! А хотя… Его ж в тюрьму сразу заберут. Нет, в тюрьму не пущу».
Он представил Альбуса в сырой, всем ветрам открытой камере Азкабана. Захотелось протяжно всхлипнуть.
«И это мой сын? Альбус, добрый, чуткий умница? Как так возможно? Недавно и он, и Джим малышами были, под потолок их подкидывал, на спине катал… Упустил. Упустил обоих. Виноват. Ведь знал же, что моя натура у них: чем больше запрещаешь, тем больше во все нос сунуть хотят. Сейчас кругом одни запреты. А я не был рядом, не объяснял, что и почему опасно и недопустимо. Отмахивался. На работе уставал. Сам виноват во всем».
Альбус в эту минуту скитался неизвестно где, а по все Британии рыскали в поисках его сотрудники полиции нравов: дело поручили именно им.
«Надежно ли спрятался? Не выдаст ли себя чем? Не наткнется ли на каких отморозков?»
Надо опередить полицию нравов. Найти сына, поговорить, если нужно – защитить.
В дверь стучат. Жена, что ли?
- Гарри, можно к тебе? – вид робкий, виноватый немного. Такое бывает, только когда Джеймс что-то опять натворил.
- Что у тебя еще?
- От Джима письмо… Просит денег в долг. Ты не думай, он вернет. Он в карты проигрался да на дуэли подрался из-за какой-то девчонки с её ухажером. Ухажер хилый оказался, в Мунго попал, семья вот компенсации требует, иначе грозится в полицию нравов сообщить.
Тяжко вздохнулось.
-Ты же знаешь, где деньги лежат. Возьми, сколько нужно.
«Неправильно так, неправильно, но уж что теперь-то святого из себя корчить, когда сам детей упустил и сам виноват в том, что они вытворяют?»
- Спасибо. Да, тебе письмо какое-то. Приглашают на интервью вроде как.
- Нашли время.
- Неудобно отказывать.

Журналистка «Ведьминого досуга» Сильвия Стюарт назначила встречу в одном из маггловских кафе, на летней террасе. Его она заметила сразу, радостно помахала рукой. Про себя Гарри удивился такой пунктуальности: ею редко отличаются юные особы. А Сильвия Стюарт была молода, очень молода и чрезвычайно хороша собой. Её облик отличала та обманчивая скромность, сдержанность, которой – это уж Астория ему однажды объяснила – охотно пользуются самые опытные обольстительницы. Слишком трогательно бледно-лиловый шарфик оттенял тонкую белую шейку, слишком небрежно и задорно выбились из тяжелого гладкого узла два пепельных завитка, слишком целомудренно прикрывала серая юбка ножки в ловко облегавших их чулочках. Гари разозлился на себя, что невольно представил эти ножки без чулок.
- Здравствуйте, мистер Поттер, - с лучезарной невинностью улыбнулась девушка. – Присядьте, пожалуйста.
Стало противно: нашел время давай интервью какому-то бабскому чтиву, когда родной сын скитается неизвестно где!
- Простите, у меня мало времени. Вы не могли бы начать задавать вопросы?
Девушка завозилась, вытаскивая из сумочки блокнот. Неприятные воспоминания полезли в голову. Хотя нет, не Рита Скитер, совсем не похожа на нее. Но все же что-то неприятное в ней есть. Что ей нужно?
- Мистер Поттер, - снова юная улыбка. – Мне известно о вашей семейно трагедии. Вы, вероятно, волнуетесь за сына?
Сердце пропустило удар. Как она могла узнать так скоро?
- Сын победителя Волдеморта – темный маг, - с расстановкой проговорила девушка. Глубоко сочувствую. Это ужасно.
Гарри посмотрел в упор, стараясь дышать ровно, чтобы успокоиться.
- Вы откуда это узнали?
- Мистер Поттер, вы очаровательны в своем неведении. Впрочем, поманию, при такой загруженности… Ваша семья давно – притча во языцех. Один сын – темный маг, другой – игрок и дуэлянт. Дочь с четырнадцати лет спит с кем попало…
Кровь прилила к лицу. Гарри с трудом подавил злость. Он хотел дослушать до конца.
- Ваша жена периодически избивает детей и в последние два месяца злоупотребляет алкоголем.
В ушах застучало. А уж это как могло всплыть? Проблемы Джинни пока удавалось держать в глубокой тайне. Но эта дрянь как-то вынюхала. Что ей нужно?
- Что вам нужно?
- Дослушайте сначала. Ну и наконец, вы сами. Изменяете жене с матерью лучшего друга вашего сына. И с женой вашего давнего врага, не так ли? Уж не способ ли это расплатиться за то, что когда-то вы спасли Драко Малфоя от тюрьмы?
Гарри не помнил себя. Кровь вспенилась от ненависти. Опрокинув столик, он кинулся на девчонку, двинул так, что она упала на пол, плюхнулся рядом с ней и схватил за шею. Сдавил белое горло. Девчонка закричала. Его пытались оттащить, а он лупил по смазливому личику, покуда на рукав не брызнула кровь. Он разжал пальцы – девушка упала на пол, запрокидывая голову, задыхаясь.
- Сумасшедший!
- Кто-нибудь вызвал полицию?
- «Скорая» нужна! Ах, бедняжка, она чуть жива… Куда это он пошел?
Никто почему-то не посмел остановить Гарри. Он вышел, проберле пару кварталов, аппарировал – и долго удивлялся, что его так и не арестовали.
А еще был сковывающий, леденящий стыд. Редко когда испытываешь такое отвращение к себе. Ударить женщину – пусть стерву, которая вела себя провокационно, но женщину, хрупкое и явно беззащитное существо… Сущий позор.

Очередной номер «Ежедневного пророка» магическая Британия читала с небывалой жадностью. Первую страницу занимала статья под довольно кратким заголовком: Падение звезды». Сложно было догадаться, о чем пойдет речь: колдография, иллюстрировавшая статью, изображала зверски избитую девушку, которую вряд ли бы кто-то узнал. Девушка, держась за горло, полулежала на грязном полу; из огромных глаз катились слезы.
«Герой войны избил женщину». Немного ниже – фотографий Гарри Поттера в аврорской форме; привлекают внимание некрупные, но явно тяжелые кулаки.
«Более сорока лет всем магическим сообществом мы чествовали Гарри Джеймса Поттера. Он прославился, будучи всего год отроду, и подтвердил свою славу в семнадцать, избавив нашу страну от чудовища, одного из самых ужасных Темных волшебников в истории – Волдеморта. И никто не подумал, как повлияет на юношу небывалая популярность и известность. Рядом с ним не оказалось умного, опытного человека, который предостерег бы героя от того, что магглы называют «звездной болезнью». И некоторое время назад все имели возможность убедиться, к чему это привело.
Герой войны, глава аврората в людном месте жестоко избил начинающую журналистку Сильвию Стюарт. Напал без предупреждения, вызверившись на какой-то незначительный вопрос о личной жизни.
Хотя, что уж говорить, личная жизнь Гарри Поттера, его семья – давно больная тема.
Джеймс Сириус Поттер, его старший сны, названный в честь дух других павших воинов Добра – Джеймса Поттера и Сириуса Блэка – рос, развращенный вседозволенностью и всеобщим преклонением перед отцом. Обучаясь в Хогвартсе, он терроризировал других учеников в компании со своей кузиной Доминик Уизли, отец которой был недавно отстранен от должности в гринготсе в связи с обвинением в получении взятки. После школы Джеймс нигде не учился и не работал, зато с упоением прожигал и прожигает жизнь. В кругах игроков он известен как заправский шулер. Только в этом году весной и летом у него случилось четыре дуэли: с Роджером Макмилланом, Енохом Гэмпом, Робертом Пауэлсом и Стивеном Бири. В дух последних случаях его противники оказывались в больнице св.Мунго. Что характерно, во всех четырех случаях поводом к дуэли явилось очень вольное обращение Джеймса с невестами его соперников.
Также известно, что бывшая девушка Джеймса Поттера, Элисон Макдональд, год назад была осуждена за нелегальный аборт. В свое оправдание она заявила, что после того, как Джеймс узнал о беременности, он расстался с ней, заявив, что не желает заводить семью. Работодатель её уволили, таким образом, будучи сиротой, Элисон осталась без средств к существованию. Единственным выходом, как ей показалось, было убийство ребенка во чреве. Уже после приговора, заключенная в одиночную камеру Азкабана, Элисон попыталась покончить с собой.
Впрочем, не только старшего сын Гарри Поттера развратила популярность отца. Первый тревожный звоночек в отношении второго сына, Альбус Северуса, прозвучал, когда мальчик, вопреки семейным традициям, попал на Слизерин. Долгое время Альбус Поттер не привлекал к себе внимания ничем, кроме блестящей учебы: он неизменно оказывался первым или вторым поуспеваемости на курсе. Однако на прошлой неделе вместе с ближайшим другом, Скорпиусом Малфоем, он скрылся из школы в неизвестном направлении и в настоящее время пребывает в розыске по обвинению в применении темной магии к другому учащемуся, Бенедикту Берку. По словам колдомедика Хогвартса, Элизабет Прин, юному Берку были причинены очнеь серьзеные магические травмы.
Не отличается примерным поведением и дочь Гарри Поттера, Лили Луна. Даже более того: эта девица нисколько не щадит светлое имя Лили Эванс-Поттер, которым была названа. Во всем Хогвартсе сложно найти более распущенную студентку. Она уже имела взыскания за незаконное сожительство с лицами противоположного пола, и это в 15 лет.
Неудивительно, что у жены Гарри Поттера, Джиневры, около двух месяцев назад начались серьезные проблемы с алкоголем. Впрочем, Джиневра и раньше отличалась необузданным темпераментом и агрессивностью, говорящей о больших психологических проблемах. Неоднократно она жестоко избивала детей.
А между тем сами герой магического мира, нимало не заботясь тем, что происходит в его семье, отдыхал от аврорских трудов в объятиях Астории Малфой, матери Скорпиуса Малфоя, лучшего друга Альбуса Поттера, с которым они и числятся в розыске. И по совместительству – жены давнего врага Гарри Поттера, Драко Малфоя, который однако, несмотря на бытность Пожирателем смерти, избежал тюрьмы. Уж не решил ли герой, что настало время потребовать платы за великодушие?
Мариэтта Эджком».

Драко Малфой смял газету, отбросил прочь, но подумал и снова поднял. Ровным, неспешным шагом направился в комнаты жены. В коридоре остановился, посмотрел себя в зеркало. Он довольно крепок. Справится.
Когда он вошел, Астория сидела в кресле у окна, с книжкой. Неприязненно вскинула голову, но тушеваться он не собирался. Он пришел, чтобы вершить суд. Приятно хоть иногда ощутить себя правым.
- Я хотела бы, чтобы вы стучались, - сухо сказала она.
- Мне плевать, чего хочет какая-то потаскушка.
Глаза жены потемнели от гнева. Она приподнялась.
- Попросила бы вас выбирать выражения.
- Да?! – он развернул статью и ткнул её в лицо. – Вот, на, читай! Ты спишь с Поттером!
- Я люблю этого человека, - спокойно ответила Астория. – А с вами мы, кажется, давно свободны от взаимных обязательств.
Драко стиснул газеты и ею хлестнул жену по лицу. Астория вздрогнула, но спокойно отвернулась и хотела опуститься в кресло. Он не позволил. Вцепившись в светлые локоны, он рванул жену к себе и дал несколько звонких, с оттяжкой, пощечин. Ударил кулаком в плечо, в грудь, в живот. Она слегка поморщилась от боли: бил он сильно. Пихнул к креслу – она упала грудью на подлокотник – и стал хлестать газетой по спине и плечам, прикрытым лишь тонкой тканью домашнего платья. Он не думал, что в нем столько силы: лишь измочалив газету, почувствовал, что устал. Напоследок, приподняв жену за волосы, еще раз ударил её в лицо – на сей раз не целился, попал по губам, выступила кровь. Пнул в живот. Отбросил её и прошипел:
- Полчаса тебе на то, чтобы навсегда убраться из этого дома. Если ты и дальше останешься здесь, сам сдам тебя в полицию нравов.

День начался обыденно, слишком обыденно, учитывая, что за Альбусом охотилась полиция нравов, а сам Гарри недавно избил женщину. Давно замечено, что рутина успокаивает – или просто отупляет. Доклад дежурных о происшествиях за последнюю ночь, разбор дел под особым контролем, подготовка к совещанию… время близилось к одиннадцати, Гарри собирался на ланч, когда в кабинет заглянул Альберт Дейл:
- Шеф, тут газета…
- Что такое?
- Да вот… Вместо работы все это обсуждают, - и передал свежий номер «Ежедневного Пророка».
…Дочитав, Гарри немедленно схватил пальто и рванул к выходу. Конечно, Малфой уже знает. Или нет? В первом случае надо защитить Асторию или же убедиться, что она в безопасности. Во втором – уговорить бежать.
Через камин – в гостиную Малфой-мэннора. Тихо. Гарри уже собирался тайком пробраться к Астории в комнату, когда вошел Драко.
- Если ты ищешь свою шлюху, то её тут нет, - как в детстве, он тянул слова. Стало смешно и мерзко. – Утром я выгнал её, как паршивую шавку, - он помахал холеной ручкой у себя перед носом. – Остались следы? Нет, все залечил. Знаешь, у меня давно так руки не уставали.
- Confrigno!!!
Драко перелетел через весь зал и стукнулся о шкаф с книгами. Шкаф шатнуло, сверху посыпались фолианты. Гари сплюнул и вышел.
Перед кабинетом аврората его поджидали растерянный Дейл и сотрудники полиции нравов. Знакомые лица: Герберт Вэнс, бойко «ставивший на место» слизеринок, за которых некому было заступиться, и Джейкоб Прин, однажды чуть не попавшийся на групповом изнасиловании. И еще с десяток крепышей.
- Гарри Джеймс Поттер, вы задержаны по обвинению в аморальном поведении, а также в нападении на Драко Люциуса Малфоя. Просим пройти с нами, - отчеканил Прин. И прибавил с долей опаски. – Без глупостей. За вашими сыном, дочерью, женой и любовницей установлено наблюдение. В случае чего они пострадают за ваши дела.
Гарри пожал плечами, положил палочку на пол и завел руки за голову.

Сегодня Паулина вызвала в ателье: срочный заказ, понадобились лишние руки и палочка. Домой Тана вернулась часам к трем, купила топленого молока, а еще картофеля на драники. Алекс драники любил, вот она, по инерции, все и готовит.
Странно, её не предупредили, что кто-то с утра дожидается её у домика, хотя не заметить женскую фигурку, укутанную в темный плащ, с небольшим саквояжем, было не так уж просто. Скорей всего, той помогли укрыться дезиллюминационные чары.
Маленькая женщина возникла рядом, когда Тана открывала дверь. Схватила за запястье, приподняла капюшон, скрывавший лицо.
- Миссис Малфой? – спросила Тана на всякий случай шепотом.
Лицо Астории болезненно потемнело.
- Не хочу больше носить фамилию этого мерзавца. Так что, Мерлина ради, называйте меня по имени.
Губа разбита. На щеках характерные пятнышки. Вообще выглядит уставшей и ослабелой. Все ясно. Тем более, хоть у Таны сегодня не было времени на газеты, но старик-часовщик из соседней лавочки зашел и зачитал швейкам статью вслух.
- Хорошо, ми… То есть Астория. Проходите скорее.
В доме Астория молча сняла плащ, опустилась на стул. Внешних повреждений вроде бы нет, но общий вид, безусловно, изможденный.
- Другие травмы могут быть? – Тана стала стелить постель на диване в гостиной. Астория тихо кивнула. – Если что-то серьезное, придется позвать фельдшера. Так понимаю, в Мунго вы сейчас не хотите.
- Не хочу.
- Однако не следует исключать такой вариант. Ванная направо по коридору. Переоденьтесь и лягте.
К счастью, повреждения оказались лишь поверхностными. После того, как Тана наложила исцеляющие заклинания, Астория немного подремала. После Тана принесла ей драников и чаю. Гостья ничего не говорила, хозяйка не спрашивала. А вечером по радио объявили, что арестован Гарри Поттер.

Скорпиус вышел из палатки раним утром, сменив Альбуса - тот как раз окончил ночное дежурство, и наконец прилег отдохнуть. Живот сводило от голода, хотелось спать, но стылый и свежий осенний воздух быстро прогнал остатки сна. Скорпиусу неожиданно подумалось, что, как ни тяжело их положение, он, пожалуй, счастлив - они сами определяют свою жизнь. Что ждало их впереди? Третий день они скитались по Англии, как отец Альбуса именно в их возрасте, точно так же, на седьмом курсе, когда жизнь в школе стала невыносимой. История повторяется? По-видимому, прятаться дальше большого смысла не было - следовало связаться с близкими и подготовить план эмиграции - во Франции жили Уизли, и на их помощь можно было рассчитывать. Тем не менее, Малфою было жаль, что их приключение было недолгим. Парни даже обрадовались, случайно наткнувшись в лесу на группу новобранцев недавно расширившейся бригады полиции нравов - их, сбитых в стаю, подобно гиенам, жаждущих начальственной похвалы и легкой наживы, двое лучших студентов Хогвартса за последние полвека буквально разбили наголову, несмотря на четырехкратный численный перевес врага - Альбус и Скорпиус опробовали самую сложную боевую магию - взрывные заклинания, действующие по площади, разряды, поражающие врагов по цепи - и сами удивились легкости своей победы. Кажется, теперь они числились среди самых разыскиваемых преступников, что даже льстило. Тем не менее, запасенные продукты заканчивались, а собранных грибов не хватало.
Скорпиус пробормотал заклинание, обнаруживающее теплокровных существ - и, удача - под кусом сидел ленивый жирный заяц.
Скорпиус сосредоточился, замерев, навел осторожно палочку:
- Авада Кедавра! - заяц упал набок, замерев мгновенно.
Скорпиус невольно поежился - он и раньше проверял убивающее проклятие на крысах и голубях, но каждый раз по коже проходил мороз, а руки холодели.
Ему пришла в голову ассоциация с пещерными людьми, добывающими себе пропитание охотой.
Два часа спустя, когда Альбус проснулся, Скорпиус с видом добытчика притащил в палатку тушу зайца.
- Слушай, а что с ним дальше делать? Инсендио?
- Ты с ума сошел? Одни угольки останутся. Его освежевать надо, и на костер.
- О, впервые жалею, что у нас всегда был эльф.
- Надо все-таки учиться готовить, - вздыхал Скорпиус. - Никогда не знаешь, какие тебя ждут приключения.
В конечном счете, жаркое вышло не очень удачным - парни спохватились, что дичь нужно потрошить, уже когда заяц полчаса висел над костром, и в итоге мясо снаружи подгорело, а внутри - осталось сырым. Тем не менее, парни взяли по окорочку (они более-менее сносно прожарились), со смехом чокнулись ими, произнеся шутливый тост за свободу и дикую природу - Эх, жаль мы Лили не взяли с собой, - пробормотал Альбус. - Только бы она чего не ляпнула или не выкинула. Ее язык уже бессчетное число раз доводил до беды другую часть ее тела. Знаешь, она просто не может молчать - ох уж эти семейные обеды, когда она одновременно пыталась есть, изображать какую-то пантомиму и петь про то, что видит вокруг, пока мама не прикладывала ее по лбу ложкой. Хотя помогало минут на пять, а родители начинали ссориться. - А все-таки она мила у тебя. Спорим, она бы сейчас заплела в волосы веток и плясала у костра?
- Ха-ха, скорее всего, дружище. Правда, сначала тебе бы досталось по ушам за жестокое убийство зайца.
- Но как же так? Я же мужчина, добытчик, и все такое. Не одни же грибы нам есть? - Ну пожарить бы она его пожарила, но и ты бы свое получил. А так не удивлюсь, если она уже стала полной вегетарианкой.
Парни еще долго смеялись, вспоминая и обсуждая курьезные случаи из жизни, и наконец, помолчав минут пять, стали строить дальнейшие планы.
- Думаю, тебе нужно поскорее добраться до материка - начал Альбус, - тебя тут ничто не держит, так что наведайся к матушке и лети с ней через Ла-Манш. Заодно найдете Уизли, объясните им ситуацию и подготовите путь к отступлению для нас.
- И я так думаю. А тебе пока нужно остаться неподалеку?
- Да, присмотрю, хоть издалека, за сестрой и... Хотел еще одно…
- Я понял, дружище. Тогда, наверное, ждешь ночи и двигаешь к ней, в Косой переулок? А мне надо придумать, как выйти с матушкой на контакт - за мэнором сейчас неотступно следят, и соваться туда было бы крайне глупо.

Над Косым переулком висела ночь. Где-то плакали кошки. Дождь постукивал по стеклу. Палина сделал пламя камина чуть жарче, перелистнула страницу в книжке. Девушка уже готовилась ко сну, накинула на плечи голубоватый халат и распустила тяжелые волосы.
Вдруг в дверь постучали. Негромко так, словно боялись привлечь чье-то внимание. Открыла – и не сразу узнала небритого, грязного, худого парня, выросшего на пороге. Лишь когда в свете свечи мелькнули его яркие глаза, поняла: Альбус. Впустила, не медля больше ни секунды.
- Мерлин мой, что случилось? Ты из школы сбежал.
- Ага, - он почему-то закашлялся. – Паулина, я в розыске. Применил к однокурснику темную магию. К твоему кузену.
- Подрались на дуэли? – она поставила свечу на стол. – Глупые мальчишки. Но какой ты грязный. Давай я тебе организую ванну, а потом ты немедленно примешь перечного зелья и ляжешь в постель. Ты явно простужен.
- Это была не дуэль. Послушай, я действительно в розыске, и если меня поймают здесь, тебя могут привлечь, как соучастницу…
- Не мели чепухи. Сними уже свой жуткий плащ, я его почищу. А ты отправляйся мыться.

Глава 23. Изгнанные

Заседания комиссии при полиции нравов проходили в специально отстроенном здании с залом, спускавшимся амфитеатром – поменьше, чем в Визенгатоме, зато с огромными окнами, начинавшимися низко. Заглянуть мог любой желающий, а так как о заседании объявлялось публично, то обыкновенно окна облепляла толпа зевак. С любой позиции были прекрасно видны стоявшая по центру кафедра для судей с приставленным к ней секретарским столиком, свидетельская трибуна и красная скамейка для того, чье дело рассматривалось – коротко сказать, для подсудимого. Сегодня позорную скамью занял человек не рядовой, знаменитый, поэтому зевак прихлынуло раза в два больше обычного. Разбирали дело Гарри Поттера. Супружеская измена и избиение женщины.
До второго, собственно, никому не было дела: кто заинтересуется желторотой журналисточкой Сильвией Стюарт, которая на деле вовсе и не Стюарт, а Селвин, дочь человека с темным прошлым, внучка Пожираетля смерти? Но чтобы герой войны изменил жене, которая ждала его с ранней юности, которая подарила ему троих детей – это было неслыханно и крайне любопытно.
Комиссия на сей раз состояла из людей опытных и безупречной репутации: мистер Водроуб, почтеннейший член общества, отец троих детей, каждый из которых уже поступил на службу в министерство и отлично себя зарекомендовал; миссис Шафик, которая смогла повести законы о полном запрете искусственного прерывания беременности и об обязательном ношении неверными супругами знака на одежде; мистер Берк, младший брат которого недавно пострадал от темной магии. Сам же мистер Берк, при своей молодости ,успел прославиться проектом о запрете косметики и вызывающих цветов в одежде. Стенографировать назначили лучшего секретаря комиссии – Элоизу Суомп.
После обычных формальностей – выяснения имени, возраста и профессии подсудимого – перешли к сути дела. Мистер Водроуб попыхтел, погладил усы и спрсил:
- Мистер Поттер, когда у вас возник умысел на измену жене?
- Когда я полюбил другую женщину, - спокойно отвтеил Гарри. Его конвоиры, Вэнс и Прин, холодно переглянулись.
- А почему вы полюбили другую женщину? – тоненько спросила миссис Шафик, отчаянно похожая на Полную Даму с портрета у входа в гостиную Грифиндора. – По какому праву вы посмотрели на другую, если вы женаты?
Она раскраснелась от возмущения ,платочком промокнула потный лоб. Гарри проигнорировал её вопрос. Тогда в игру вступил мистер Берк, очень румяный, тонкокостный, белокурый молодой человек.
- Я полагаю, поведение мистера Поттера обусловлено мотивами… хм… полового характера, не так ли?
Миссис Шафик залилась краской и стыдливо опустила глаза, мистер Водроуб затеребил скатерть. Мистер Берк продолжал:
- Вас не устраивала супружеская жизнь? Почему? Ваша жена слаба для вас или же вы слабы для нее?
- А не шли бы вы с такими вопросами, - отозвался Гарри лениво.
- Попрошу без оскорблений. Ответьте хотя бы на следующий вопрос. Охарактеризуйте миссис Малфой, вашу любовницу, как женщину.
- Боюсь, пока занимаетесь разными глупостями, вам этого точно не понять.
- Секретарь, занесите в протокол: мистер Поттер неуважительно относится к членам комиссии и ставит под сомнение полезность её деятельности. Мистер Поттер, как часто вы случались со своей любовницей? Вы придерживались традиционных способов случки?
Гарри ругнулся сквозь зубы.
- Конечно, нет, - с жаром вмешалась миссис Шафик. – Всем известно, что традиционные, пристойные отношения могут быть только с женой, любовницу же заводят для всякой непристойности и непотребства. Так что у них могли быть только извращенные отношения.
- Принято. Мисс Суомп, занесите в протокол как доказанный факт: отношения мистера Поттера и миссис Малфой носили извращенный характер.
- Да заткнитесь вы все! – выкрикнул Гарри, вскочив со скамьи. – Никто не испытывает такого извращенного удовольствия, какое испытываете вы, копаясь в чужом грязном белье! Тупые сальные свиньи…
- Штраф за оскорбление, - зевнул мистер Берк. – Мисс Суомп, в протокол. Конвоиры, успокойте мистера Поттера.
Гарри плюхнулся на скамью, и Вэнс, взявшийся было за аврорские наручники, опустил руку.
Мистер Водроуб поднялся.
- Я вот еще что хочу сказать. Герой магического мира не принадлежит себе. Его ставят в пример детям. С его именем вырастают поколения. И если он пятнает себя подобным образом, общество должно быть особенно сурово в наказании.
- Да, - мистер Берк глянул в лист, лежавший перед ним. – Мисс Молли Уизли просила разрешения выступить от имени общества, порицающего порочные и развратные действия мистера Поттера. Она ожидает в коридоре. Пригласить?
- Естественно, - кивнул Водроуб. – Мы с удовольствием послушаем.
- Она, кажется, родственница мистера Поттера? – встряла миссис Шафик. - Отрадно, насколько хотя бы части нашей молодежи дорога нравственность.
Молли, как всегда, проявившая верх аккуратности в одежде и прическе, постукивая каблучками, прошла от двери к свидетельской трибуне. Пронзительно-чистые серые глаза с укором поглядели на опозоренного родственника, затем преданно – на членов комиссии.
- Лично мне сложно это говорить, - тихо начала она. – Но ради общего блага следует отбросить все личное. Мне и всей молодежи британского магического сообщества горестно осознавать, что герой, на примере которого мы воспитаны, оказался гнусным развратником и предателем. Да, предателем, потому что предал женщину, столько лет бывшую ему верной, предал мать своих детей, изменив ей с грязной потаскухой…
- Язык придержи! – рявкнул Гарри, за что получил от Вэнса жалящее заклинание в плечо.
- Никакие победы не дают человеку права посягать на моральные устои, на важнейшие ценности: семью, целомудрие, супружескую верность. Я не удивляюсь, что один из его сыновей – темный маг, а дочь – позор Хогвартса…
- Заткнись! – снова жалящее заклинание.
- От имени молодежи магической Британии я выражаю осуждение Гарри Джеймсу Поттеру и прошу у вас, уважаемая комиссия, строгого суда и примерного наказания для него!
Члены комиссии, секретарь и даже конвоиры не удержались от аплодисментов. Гарри тихо рассмеялся. Молли с суровым видом скрылась.
… Решением комиссии было объявление Гарри Джеймсу Поттеру порицания, которое должно быть оглашено в срок не позднее следующего дня через все магические средства массовой информации, а кроме того, обязание его носить на одежде знак изменника: алый кружок с черной точкой в центре. Мистер Берк торжественно прикрепил данный знак на куртку Гарри, после чего подсудимого препроводили снова в тюремную камеру, где он ждал разбирательства по делу о нападении на Драко Люциуса Малфоя.

Гермиона оглянулась по сторонам: велика опасность ,что она не заметит слежки, но все же… Она под маскирующими чарами, а в школе не знают об отлучке: для всех она гуляет с дочерью по Шармбатонскому парку. Роза не выдаст, на улице пробудет, сколько нужно, но ведь холодает, так что надо управляться побыстрее.
- Джинни, открой, это я.
Приятельница молча отперла, молча впустила. Гермиона вернула себе обычный облик – Джинни не отреагировала. Она была страшно вялая, с пустыми глазами и злой складкой у рта.
- Ты из-за этого кобеля?
- Не надо так о Гарри, – вырвалось у Гермионы.
- Жалеешь? Тоже, что ли, с ним спала?
- Нет. Ты пила сегодня?
- Огневиски вчера закончилось, а на улицу я не выходила. Жаль.
Джинни опустилась на стул, оперла голову на руки и вдруг расплакалась.
- Он мне изменил, понимаешь? Я его ждала, детей ему рожала. На других мужиков и не смотрела вообще, как замуж вышла! Так, по-твоему, благодарят? По-гриффиндорски это?
- Конечно, Гарри перед тобой виноват, - надо как-то договориться с ней, найти подход. Не знаешь, кого и жаль больше: Гарри, который в тюрьме, которого поливают грязью по радио и в газетах, или Джинни. – Но пойми, не то сейчас время, чтобы людям отказываться друг от друга. У нашей семьи есть враг, и он добивается именно того, чтобы каждый из нас оказался в одиночестве. Ведь одинокий человек более уязвим.
- Мне-то до этого что? Зачем ты ко мне пришла?- Джинни закачалась на стуле. – Мне плохо, не видишь, я на стенку лезу!
- Я вижу. Тебе лучше забрать Лили – не знаю, согласится ли Джеймс – и уехать. Хотя бы во Францию, к Биллу или ко мне.
- Какая Франция? – Джинни запустила пальцы в волосы. – Какая Франция? мне в душу наплевали, как ты не поймешь? Меня обманули! Гад… Гад… Вот видела же эту сучку, она передо мной стояла, как ты сейчас стоишь - и не знала! Иначе, клянусь ,своими бы руками придушила!
…От Джинни пришлось уйти ни с чем – скверно. Она не хотела слушать. Оставалось крайнее средство: поделать с ней то, что когда-то проделала с собственными родителями. Но неизветсно, легко ли это можно сделать, не причинит ли это Джинни большого вреда. Да и просто: от одного воспоминания о сотворенном тогда противна себе. Однако, скорее всего, придется решиться. Подруге и племянницам явно надо бежать из страны.
С площади Гриммо Гермиона отправилась вглубь Лондона, где в небольшой квартирке проживала её давняя и очень хорошая знакомая по Министерству – Роберта Томпсон. Они стали приятельницами еще с тех времен, когда Гермиона работала в Отделе регулирования и контроля за магическими существами. При отделе был небольшой штата переводчиков с языков магических существ, и среди них выделялась Роберта, знавшая языки водяного народа, вейл и умевшая общаться с дементорами без какого-либо ущерба для себя. Дело в том, что мисс Томпсон происходила из семьи потомственных азкабанских тюремщиков, у которых за века выработался некий иммунитет к этим страшным существам. Сейчас тюремщиком был старший брат Роберты, Саймон.
Мисс Томпсон, сухощавая женщина с вьющимися седыми волосами и затуманенными темными глазами, встретила гостью спокойно и просто, словно приход Гермионы, с которой они не виделись около двух лет, был делом самым обыкновенным, будничным. Налила запредельно горячего чаю – впрочем, сразу пододвинула холодного молока, памятуя, что не у всех ощущения столь же притуплены – и потянула свежий номер «Ежедневного Пророка».
- Ты уже читала?
- Да, - Гермиона подавила омерзение и боль, заколовшие в сердце, когда она перелистывала номер газеты, по специальному заказу присылаемой ей в Шармбатон.
- Тогда я понимаю, почему ты пришла ко мне. Из-за Саймона.
Гермиона коротко кивнула, а Роберта продолжала:
- Тогда сразу: из тюрьмы удобнее всего сбежать через лазарет. Но случаи, когда заключенным нарочно проносили яд, были многократны. Теперь из-за внезапно возникших заболеваний, особенно неестественных, в лазарет не отправляют. Передачи и свидания запрещены.
- А твой брат… Разумеется, не бесплатно…
- Нет, сам он ничего не передает. Риск слишком велик. Проследить может, запись нужную в реестрах сделать, впустить в лазарет кого следует. Но провоцировать заболевание заключенного – это нет.
- Хорошо, - Гермиона достала деньги. – Сколько стоит, чтобы твой брат проследил за одним человеком?

Хогсмид накрыли ночные тени. Скорпиус на околице на всякий случай наложил дезиллюминационные чары, однако и без того его вряд ли бы кто заметил: ночь, что называется, хоть глаз выколи. Редко где мелькал бледный отблеск свечи: кто-то припозднился, читая или работая. Будет ли огонек у миссис Принц? Навряд ли. Насколько Скорпиус успел понять, она «жаворонок», ложится рано, чтобы встать с рассветом. Хоть бы удалось разбудить. Может быть, через нее удастся передать письмо матери.
Окна её домика были темны и плотно занавешены. На удачу Скорпиус постучал. Отворили ему удивительно быстро. Впустили молча – практически втянули за руку.
- С вами все в порядке? – прошептала миссис Принц, слабо посвечивая Люмосом.
- А что со мной должно быть не в порядке, мэм?
- А где ваш друг?
- Полагаю, в безопасном месте.
- Вы голодны?
- По совести, да.
- Пойдемте на кухню. Только придется действовать в темноте.
Она пошла, почему-то крадучись. Скорпиус последовал её примеру.
- Да, я должна вам сказать… Ваша мать находится у меня. Она болела несколько дней, сейчас поправляется.
От нахлынувшего волнения аппетит пропал.
- Могу я спросить, что случилось, пока нас не было?
Миссис Принц сильно смутилась.
- Это связано с семейными обстоятельствами... Не уверена, что должен рассказывать посторонний человек...
- Что ж, хорошо, спрошу сам, пожалуй... Могу я ее увидеть?
- Она спит сейчас. Подождите, я разбужу её и позову вас.
…Астория полулежала в гостиной, на диване, на высоких подушках, сонными глазами вглядывалась в темноту. Когда Скорпиус вошел, чуть посветила Люмосом. Он остановился рядом с постелью матери, поцеловал её слабо трепещущую руку, поклонился. Астория слегка подалась вперед, и заговорила, стараясь держаться строгого тона:
- Скорпиус, где вы были, негодник? Я волновалась. Неужели не могли передать весточку?
- Рад бы, матушка, но в Запретном лесу почтовые совы не водятся.
Всхлипнув, мать вдруг повисла у сына на шее. Он мягко придержал её, погладил по волосам и тихо спросил:
- Что же произошло за эти дни?
- Видишь ли… Мы с твоим отцом…
- Вы расстались? Причем, я так понимаю, расстались нехорошо, если ты именно здесь и если ты болела несколько дней? – Скорпиус говорил все резче.
- Больна я была по иной причине, - Астория опустила лицо. – А расстались мы по моей вине. Уже шесть лет, как я люблю другого человека.
Скорпиус словно одеревенел.
- Могу я узнать, кого же? Или это ваша тайна?
- Нет, вы должны знать. Это отец вашего друга Альбуса.
- Гарри Поттер? Но это же замечательно! Тогда получается, мы с Алом почти что братья! - Скорпиус улыбался, и мать облегченно вздохнула.
- Хорошо, что хоть вы нас не осуждаете. Мы с твоим отцом... Серьезно повздорили, когда он узнал. Но это понятно. А... отца Альбуса... его уже судили за нашу связь, и еще будут судить за нападение на твоего отца.
На несколько секунд юноша замер, глядя перед собой. Потом сморщился, брезгливо повел носом:
- Здесь опасно. Нам нужно эвакуироваться на континент и обосноваться у Уизли, во Франции. Потом сразу же обратно, и заберем остальных.
- Но я не могу оставить человека, которого люблю, Скорпиус. Я должна быть рядом с ним.
- Вы не можете быть сейчас рядом с ним. Даже мы с Альбусом не прорвали бы теперь охрану Азкабана, а такого пленника сторожат усиленно. Вы не поможете ему здесь, а его подвергнете опасности. Вас уже ищут, и возьмут в заложники, чтобы оказать на него давление. Нам нужна метла, и мы улетаем завтра же. Но потом, как только мы окажемся в безопасности, мы тут же разработаем план, как вытащить и его, и всех остальных, я обещаю. А теперь вам нужно спать и набираться сил, потому что завтра у нас трудный день.
Через полчаса успокоенная Астория уже спала, а Скорпиус, наскоро смыв лесную грязь, на кухне хлебал травяной чай, заедая его сэндвичами. Миссис принц сидела напротив.
- Да, вы не могли бы мне точнее рассказать. Что случилось с матушкой?
- Переутомление и переохлаждение, нервное потрясение... Так как она женщина очень чувствительная, все привело к горячке. Была довольно высокая температура. Сейчас проходит, но лучше ей дня три побыть в постели.
- Только бы не нагрянула полиция нравов, миссис Принц! Ведь в этом случае придется устроить побоище, и тогда мы получается подводим вас под статью... В общем, нам крайне неудобно.
- Ничего страшного, - не удержавшись от искушения, хозяйка стянула шоколадную конфетку. - Вы знаете немецкий? Или сможете хотя бы изобразить немецкий акцент?
- У меня неплохо получается изображать акценты. Да и язык немного знаю, хоть не так хорошо.
- Тогда вы с матушкой немного измените внешность - фотографии я вам покажу. И если ко-то зайдет в дом, представлю вас, как своих единокровных брата и сестру из Германии.
Некоторое время в кухне висела ночная умиротворенная тишина.
– Но не могли бы вы уточнить: правда ли, что вы с Альбусом проводили какой-то темный эксперимент над Бенедиктом Берком?
- О, это очень интересная история! Он при нас оскорбил девушку, и мне пришлось вызвать его на дуэль. Я победил его, и тогда Альбус... - Скорпиус помялся, думая, рассказывать или нет. - Помните, на младших курсах мы с Альбусом расспрашивали вас о Волдеморте?
- Да, помню.
- Разумеется, нас не устраивали никакие ответы. И тогда мы решили - единственный способ все узнать - это поговорить с ним самим. Мы использовали Берка, чтобы вызвать дух Волдеморта, а потом Альбус ушел с ним туда... В общем, как он объяснил мне, там действуют свои правила - он не может рассказать ни слова из того, что видел, потому что смертным нельзя видеть то, что их ждет. Но, по его словам, то, что он видел, вселяло ужас....и было прекрасно! Он еще сказал - не ждите, что то, что будет там, соответствует привычным понятиями стандартам - вы скорее научитесь ходить на голове, чем примете или поймете то, что было там. Так он сказал. Конечно, то, что было и то, что есть - сильно отличается от всего, что мы привыкли слышать. Судите сами, миссис Принц, каков наш поступок?
-А обязательно было привлекать человека... Живого человека? Постороннего? Один из вас не согласился бы стать добровольцем для другого?
- Здесь свои тонкости. Во-первых, человек обязателен - от него нужна субстанция для образования духа, и он идет своего рода "временным обменом", условно уходит в мир мертвых, пока дух условно посещает мир живых. Но поскольку сам Альбус погружался в мир теней, нужен был ассистент - поддерживать энергию круга, она ведь очень нестабильна, и в любой момент контур может дрогнуть, и сюда рванутся хм... паразиты, скажем так. Так что мне пришлось поддерживать очень сложный магический контур, рассеивать заклинание, да и за безопасность отвечать. Мы предвидели, что Берк мог пожаловаться преподавателям, так что мы сразу взяли с собой мешки с необходимыми предметами, и не зря - теперь мы в розыске. Да еще и в лесу наткнулись на отряд кого-то вроде егерей. Не удивлюсь, если мы теперь разыскиваемся не хуже, чем Сириус Блэк в 1993 году.
- Да, про вас уже публиковали похожее объявление. Крайне опасны, - миссис Принц покачала головой. - Не сказала бы ,что одобряю ваш поступок, и не из-за того, что э то была темная магия. Ради того, что вы получили знание, мог пострадать или умереть человек. Вы это понимаете?
Скорпиус вздохнул.
- Конечно, не нам судить, но человечишко премерзкий. Впрочем, мы наверное, теперь не лучше, - он криво улыбнулся. - Наверное, это и неправильно... Хотя, мы можем сказать, что пытались помочь ему, Тому Риддлу. Наверное, наши одноклассники уже предали нас анафеме? Что они говорят?
- Про всех сказать не могу, но в день вашего побега ко мне заходили вместе с моим сыном Лили Поттер и Флора Эспин. Лили очень волнуется за вас, рвется разыскивать. Мы с сыном еле успокоили её, но не знаю, долго ли она сможет удерживаться от глупостей.
- Я обещал Альбусу, что поговорю и успокою ее. Она бывает слишком безрассудна порой. Вы сможете ее незаметно вызвать? Удивлен, что Флора тоже пришла. Неужели она не понимает, что у нее нет шансов? И все надеется, что Альбусу нужна ее забота?
- Вызывать Лили нарочно не придется: она обещала наведаться, надеется, что что-то узнаю. А Флора... - она вдруг так разволновалась, что, кажется, на глазах выступили слезы. - Не судите строго. У определенной категории женщин очень мал шанс на счастье. Она еще не успела этого понять.
- Мал шанс? Миссис Принц, наверное, восемь из десяти мужчин мечтают о такой жене, как Флора. Правда, мы с Альбусом - как раз те двое...
- Да, но вся штука в том, что девушки, подобные Флоре, мечтают о таких, как Альбус, а на других соглашаются, скрепя сердце. Я уже знала подобную историю, Скорпиус. Только тогда мужчина позволил такой девушке быть рядом. Милосердно ли он поступил - кто знает? Его убили, но она не смогла его забыть и уже никогда не была счастлива.
Скорпиус неловко потупился, кашлянув.
- Почему же так выходит, что людям нравятся не те, кто им лучше всего подходят? Я, например, по характеру одиночка, мне, наверное, никто не нужен – только приключения. Меня не манит домашний очаг. Альбус, хоть и кажется на вид спокойным, точно такой же, как я. Только его приключения - не в мире, не в политике, как мои, а там, где не ходят смертные. Уют и простота для него лежат еще дальше. К тому же он влюблен, и его возлюбленная - его муза и вдохновительница, я бы сказал. Почему такие трудные люди, как мы, сами того не желая, привлекаем ненужное нам внимание?
- Потому, что вы способны на творчество и познание. Вам даны крылья. А бывает ,что есть желание летать, а крылья не даны. Соглашаешься на бескрылых, но ведь все равно тянет в небо.
- Я бы сказал наш "секрет",если это кому-то поможет - мы не думаем о крыльях - мы лишь делаем то, к чему душа лежит. Пусть бы и они делали то же.
- Даже если они будут делать то же, разница все равно останется. Она неуловима, её, наверное, и выразить невозможно, но она столь же очевидна, как разница между мной и вашей матушкой.
- Разница между вами и матушкой? Странно, мне и в голову не приходило вас сравнивать. Могу ли я спросить, миссис Принц? Вы ведь знаете немного Паулину Мелифлуа? Дело в том… Я немного беспокоюсь, как бы Альбус не был... несчастлив, что ли... какой она человек?
- Что до Паулины - не беспокойтесь. Она одна из лучших, из самых чистых и светлых девушек, каких я знала. Правда, она очень несчастна, и не уверена, что это можно вытравить из её души.
Скорпиус облегченно выдохнул:
- Значит, она все-таки хороший человек. А выглядит неприступно...
- Она боится мужчин. Не знаю, что с этим поделать. Вы понимаете, у нее есть основания... Но разубедить её сможет разве что человек очень искренний.
- Мой друг, как мне кажется, иногда отличается излишней прямотой - засмеялся Скорпиус. - Даже не знаю, к добру это или к худу.

У профессии Паулины было одно несомненное преимущество: девушка могла работать на дому. Утром после того, как к ней заявился Альбус, Паулина сбегала в ателье, предупредила помощницу, что пока будет шить у себя на квартире, прихватила начатые заказы и вернулась.
Альбусу нравилось смотреть, как она работает: как ловко шныряют её тонкие пальцы, сжимающие иголку, как гнется белая шея, сползает с плеча темно-золотая коса. Иногда она просила помочь, подержать ткань или передать ножницы, и почему-то в эти минуты он чувствовал, что счастлив, как никогда прежде.
Говорили они немного, тем не менее, успели обсудить самое важное. Альбус во всех подробностях рассказал о том, как они со Скорпиусом заинтересовались Волдемортом, как искали сведения о нем, как и зачем решились вызвать его дух. Не скрыл и того, что ради собственных целей они использовали Бенедикта Берка, причинив ему, возможно, тяжкий вред. Наконец, возможно, он повинен в смерти членов отряда, встретившего им со Скорпиусом в лесу.
- Ты видишь, я опасный гость. И человек… Что я теперь за человек, сам не знаю.
- Ты непослушный, любознательный мальчишка, - усмехнулась Паулина и погладила его по волосам. – И прямой. До конца прямой.
Злило, что она продолжала, видимо, считать его маленьким – и неизвестно, что же нужно сделать, чтобы в её глазах повзрослеть.
- Извини, я не решилась сразу тебе сказать, - она встала, вытащила из угла ворох газет. – Твоего отца арестовали. Тебе лучше знать, может ли то, в чем его обвиняют, быть правдой. Лучше сам прочти.
…Дочитав последний номер, Альбус в ярости отбросил газету. Хотелось врезать кулаком по столу, как грохал отец в гневе, а лучше бы – себе по лбу. Вокруг отца, видимо, давно сгущались тучи, а тут родной сын так подсобил врагам. Ужасно больно за отца, страшно, мучительно хочется помочь, но не знаешь, как: охраняют его, поди, как самого матерого из уголовников. Разве дождаться вестей от Скорпиуса… В другое время позабавило бы, что они со Скорпиусом, считай, почти братья.
Паулина возникла так же незаметно, как и исчезала из комнаты, пока он читал.
- Пожалуйста, помоги мне с ужином. Глаза устали, боюсь порезаться.
… Он резал помидоры, потом принялся за китайскую капусту, а Паулина тем временем жарила яичницу с ветчиной. Просто, буднично – словно к ней зашел переночевать родственник. Словно ему не опасно выйти на улицу, и к ним не может в любую минуту нагрянуть полиция нравов или авроры. И главное, как ей-то не страшно?
- Ты со мной говоришь, как и раньше. Странно.
- Почему я должна говорить с тобой иначе?
- Разве тебя не смущает то, что я сделал? Вызвал дух темного мага, применил темную магию к человеку, убил нескольких. И даже, в общем, не жалею об этом. Почему ты не относишься ко мне хуже?
- Потому что я видела настоящих убийц. Ты забыл, может быть: мой отец был террористом. Я росла среди них.
Альбус поднял голову и внимательно, пронизывающе посмотрел, сжав непроизвольно руки, и спросил более тонким, вежливо-отстраненным голосом:
- Значит, теперь я для тебя такой же, как они?
Она встретила его взгляд спокойно, с тенью сострадания.
- В том и дело, что ты не такой.
- Если я тоже убийца, то в чем разница? - взгляд его стал холодным, прямым, рот сжался в тонкую линию.
- Там, в лесу, у вас был бой. Либо ты, либо тебя. Они понимали твои намерения и были готовы и способны ответить тем же. А мой отец и его друзья убивали невинных, ни о чем не подозревающих людей.
Альбус явно выдохнул с облегчением:
- А ритуал?
- Ритуал... Ты можешь обещать, что больше так не сделаешь? Не используешь человека тайком, без его на то согласия?
- Я ученый, и не могу не исследовать те тайны, которыми никто еще не занимался. Это - дело моей жизни, и я не отступлю! Но я обещаю, что буду привлекать добровольцев.
- Тем лучше. Бенедикт, по совести, мне очень неприятен, но все же он мой кузен, и мне было бы жаль, если бы он погиб или серьезно пострадал.
- Значит, ты не считаешь меня злодеем?
- Конечно, нет. И потом: если ты постоянно думаешь о том, что сделал, мне кажется, ты внутренне не в ладу с собой. Ты готов раскаяться, просто еще никак не признаешься себе в этом. Ты трусишь.
- Я на нелегальном положении, так что, возможно, мне еще не раз придется вступать в бой. Я... - он помедлил, опустил взгляд и положил свою руку на ее, - не хочу подвергать тебя риску...Так что если ты боишься…
- Альбус, чего мне бояться, - но руку она аккуратно убрала. - Что я теряю? Знаешь, сейчас у меня спокойная, независимая жизнь. Я рада этому, но в сравнении с возможностями, которые есть у других - это такие крохи! Стоит ли жалеть? Я не о деньгах сейчас говорю и не о положении в обществе. Есть иные двери, более важные, которые закрыты для меня навсегда.
На щеках юноши выступили пятна.
- Я знаю, кто виноват, Паулина. Это министерство. Это "ревнители нравственности!". Они возомнили себя вправе решать, кто хороший, а кто плохой! Знаешь, я и правда побывал Там, и не имею права ничего рассказывать, но я видел, как все происходит на самом деле. И мне горько от того, сколько лжи выливают на головы людям, и как они в это верят.
Она задумчиво склонила голову.
- То есть... Те, кто потерял чистоту, не обязательно обречены на погибель? Там, за чертой, им могут поверить? Для них возможно счастье - хотя бы там?
- Нет. Здесь их самая большая ложь. Никто ни достаточно хорош, чтобы заслужить, и никто не настолько плох, чтобы лишиться шанса. А они уверены, что только кристально честные люди "достойны". Ничего глупее в жизни не слышал!
- Значит, шанс есть у всех, да? Но если ничего не заслужишь, то как быть?
- Конечно, у всех. Заслужить и нельзя, зато можно попросить. Первыми отсеиваются те, кто требует, считая себя достойными. Как сказал мой любимый писатель: "Быть плохим — одно, совершать преступления — другое, это не всегда связано. Самые страшные преступники не совершают никаких преступлений".
- Тогда чем они преступники?
- Гордыней и мнением о себе, как достигших совершенства и достойных небесных почестей. Вот худшие из преступников - те, кто видит себя чистыми и незапятнанными, - лицо Альбуса даже потемнело от гнева: он вспоминал транспаранты с портретами министра.
Паулина замялась, потерлась щекой о ладонь и отрывисто спросила:
-- Альбус, скажи мне: в Хогвартсе за тебя, кроме сестры, есть кому волноваться? Если ты оставил там девушку, которая любит тебя - может быть, попробовать передать ей записку или как-то иначе известить о том, что ты жив и здоров?
- Скорпиус передаст Лили, что я в безопасности и не стоит нас искать. Но ты как-то странно сказала о моей сестре.
- Я не сестру твою имела в виду.
Альбус недоуменно прищурился:
- А кого?
- Неужели ты не понимаешь? Кроме сестры, наверняка есть девушка, которая тебя любит. Иначе любит. Не как сестра.
- Есть одна хаффлпаффка, но я держу ее на дистанции, чтобы не давать ложных надежд. Она не из тех, с кем я хотел бы связать судьбу.
- Хаффлпаффки - хорошие жены.
- Но мне не нужна хорошая жена. Меня раздражает забота и бытовые разговоры. Заботиться я о себе умею, а быт раздражает.
Паулина молча положила ему остывшую яичницу. Альбус, решив, что задел её, затараторил:
- Извини, пожалуйста, я не хотел тебя обидеть! И ты отлично готовишь!
Она улыбнулась и слабо махнула рукой.

«Внимание всем колдунам и ведьмам! За применение темной магии, убийство государственных служащих при исполнении служебного долга разыскиваются особо опасные преступники: Скорпиус Гиперион Малфой и Альбус Северус Поттер! Каждый, кому что-либо звестно об их местонахождении, обязан немедленно сообщить в аврорат или полицию нравов! За помощь следствию гарантирована награда, укрывательство уголовно наказуемо!» И портреты в овсю страницу.
- Что, опять? – негромко спросила круглолицая Августа Лонгботтом – кроме её сестры Алисы, кажется, единственный оставшийся в Хогвартсе понимающий человек. Лили только тмахнулась. Уселась: локтями – в колени, ладонями – под подбородок.
- Слушай, Августа, думаешь, им высшая мера светит?
Все -таки приятельница мечтала о карьере юриста – если, конечно, в азарте борьбы за нравственность министерство не запретит женское образование.
- Навряд ли, - Августа поправила высокий белокурый «конский хвост». – Молодые слишком.
- Так ведь совершеннолетние.
- Все равно. Есть негласное правило: преступникам до двадцати пяти смертных приговоров не выносить. Исключение могут сделать разве за попытку государственного переворота.
Лили принялась расхаживать по гостиной.
- Я свихнусь тут! Ал и Скорп в розыске, папа в тюрьме! Еще бред какой-то пишут, будто он спал с матерью Скорпа. А хоть бы и так – их какое дело? Мать мне не пишет, Джим тоже… Как забыли все про меня!
- Министерский отряд не забыл, - Августа понизила голос. – По очереди за тобой следят. Алиса рассказывала, что недавно Джулиус Милвертон пытался наложить на тебя следящие чары.
- Да ты что?!
- Она ему Конфундусом дала, но да она же не всегда рядом будет. Так что аккуратнее.
- Да что они, в конце концов, мне сделают? – Лили сердито дернула плечами. – В тюрьму не посадят, я ничего плохого не сделала, и вообще несовершеннолетняя. Выдерут? Ой, напугали!
- На хвост сядут, - прошипела Августа. – И попробуют через тебя их разыскать. Вот ты мне доверяешь – а зачем ты мне доверяешь? Вдруг я тоже тайно с ними?
Лили, сердито помолчав, уселась на подоконник, обхватив колени.
- Вот скажи, ты сегодня собираешься в Хогсмид? С Принцем, конечно?
- Допустим.
- Тогда идите не сразу туда, куда вы собирались идти, а зайдите сначала в кафе мадам Паддифут…
-Мы что, влюбленная парочка?
- Лучше, чтобы вас считали влюбленной парочкой. Можешь ему на шею повешаться, для порядку, но не сильно, не переигрывай. Да не хи-хи, а привыкай работать под прикрытием! Потом выйдете в задний коридор – ну, будто бы в уборную – и вылезете через окно, оно приоткрыто, а выходит в густой сад.
- У тебя паранойя.
- Нет, я просто реально мыслю.
- А если за нами все же следят и потом спросят, где мы были?
- В поля ходили, - Августа подмигнула. - Если уж тебе не дорога шкурка, то пусть лучше выдерут за аморалку, чем заподозрят, что твой поход связан с Малфоем, так?
… Как Лили ни фырчала, но советом подруги решила воспользоваться: мало ли что. Правда, Северус, даже когда ему шепнули на ушко, что все делается для конспирации, осбого восторга не выразил. Краснел, пыхтел, старался идти от спутницы на определенном расстоянии, а когда она взяла его под руку и демонстративно поцеловала, вжал голову в плечи. Но его удалось-таки завести к мадам Паддифут, заставить немного посидеть за столиком (и не зря – на улице за ними упорно шли, а затем последовали за ними в кафе две укутанные в плащ фигуры). А уж потом они сработали быстро: бесшумно вылезли через окно в заднем коридоре, глухим садом побрели по направлению к полям ,и только убедившись ,что никто не преследует, рванули к домику миссис Принц.
- Есть новости? – не удержавшись, с порога воскликнула Лили, когда хозяйка открыла им.
- Увы, никаких, - женщина сокрушенно покачала головой. - Но вы пройдите, выпейте кофе.
Лили, разочарованно вздохнув, потопталась на пороге и собиралась уйти, но женщина чуть не силой втянула её в двери, быстро заперлась и усилила заглушающие заклятия. Молча протащила в гостиную. Там на диване рядом с миниатюрной бледной блондиночкой сидел на диване белокурый юноша лет двадцати. При виде Лили он провел палочкой у себя над лицом… И перед ней предстал Скорпиус.
- Привет, - где-то от дверей, заикаясь, выговорил Северус. Лили полминуты просто хлопала глазами, потом ахнула и повисла у Малфоя на шее, расцеловала в обе щеки, снова обняла, снова расцеловала и забормотала, обезумев от счастья:
- А я думала, все, ты пропал. Знаешь, что ты в розыске? Августа говорит ,вышку не дадут, но страшно же… А где Ал? С ним все нормально? Ты надолго? Куда теперь?
- С Алом все в порядке, укрылся в надежном месте. А мы скоро уезжаем во Францию, вот, чтобы потом эвакуировать остальных.
Лили счастливо вздохнула, не отпуская его. Они двое и не заметили, что в комнате стало пусто. Оглянулись: никого. И тогда девушка, прильнув к юноше всем телом, с жаром поцеловала его в губы. Он обхватил её, привлек к себе и держал ,словно забыв, что нужно её когда-нибудь выпустить. Наконец Лили, счастливая, склонила головку Скорпиусу на плечо.
- Как это здорово! Ты и представить себе не можешь. Куда я, дура, раньше глядела? Чего тормозила?- она радостно шмыгнула носом. – Слушай, ну что же вы с Алом наделали такое, что вас по всей стране ищут? И на министерских зачем напали? И почему меня не взяли с собой? Знаешь, как мне тошно без вас!
- Ой, ну мы провели небольшое исследование тогда - собственно, это Ал провел, но так мне и не рассказал, что он там видел и о чем говорил с Волдемортом. Ну а потом эти министерские крысы видимо нас разыскивали, ну и нашли! А что тебя не взяли, это плохо, но как-то все очень быстро получилось.
- За мной по пятам наши стукачи ходят.
- Тогда тебе нужно быть осторожнее, они так и ждут, что ты выведешь их на нас! Но мы в безопасности - Альбус в порядке, а я с матерью улетаю во Францию, к Розе и тете Гермионе. А потом обратно, выручать остальных.
Снова был поцелуй.
- А эта Флора Эспин, оказывается, такая противная! Знаешь, что она тут трепала? Что если человек оступится, то он любви недостоин, и пусть лучше Ала выдерут, раз он темный... Я не ожидала от нее!
- Серьезно? Я-то думал, она безобидная пышка и без ума от Ала!
- Вот и я тоже так думала. А она теперь не разговаривает ни со мной, ни с Северусом, хотя он-то вообще тут при чем? Зато мне Августа с Алисой помогают. Предупреждают о шпионах.
- Что ж, теперь становится понятно, от кого лучше держаться подальше. Да и кому можно доверять? Вы все почти родственники - Поттеры да Уизли, но половина кузенов и кузин не разговаривает с Алом только потому, что он попал на Слизерин. Как-то это странно - ожидаешь, что люди умнее, знают хорошо своих родственников, чтобы не верить пропаганде, а тут оказывается, что они верят всему подряд и готовы отказаться от человека, которого знали всю жизнь.
- Да... Знаешь, хоть Берк и гад, мне все-таки не нравится то, что вы с Алом сделали. Н будь уверен, я от вас не откажусь, пусть хоть режут, - она поцеловала его. - Только возвращайся поскорее.
- Наверное, было все-таки неправильно. Наверное, лучше поискать добровольцев для этого дела. Так что, Лили, за нас не волнуйся, и не давай повода делать тебе взыскание - за тобой следят, ведь ваш с Алом отец у них. Ничего, мы его обязательно вытащим!
Они сидели на диване еще долго. Лили жалась к Скорпиусу, он гладил её по спине, по плечам, по рассыпавшимся волосам, иногда целовал припухшие губы. Наконец они нехотя побрели на кухню, к остальным. В коридоре Скорпиуса остановил Северус.
- Слушай, я хотел попросить… Ты ведь к Розе, да? Ты это… Присмотришь, чтобы её не обижали, а?
- Ну разумеется! Передам ей от тебя привет и присмотрю. Все будет в порядке.

Спускалась осенняя, холодная, чернильная ночь. Застелив Альбусу раскладушку и разобрав постель себе, Паулина мягко, но с капризной ноткой бросила: «Отвернись, я переоденусь». Он и отвернулся. Даже лицо прикрыл, но, чуть не выкрутив шею, подглядел украдкой и успел заметить мелькнувшее в темноте тонкое бледное тело.
- А теперь закрываем глазки, не то баньши заберет, - хрустально рассмеялась Паулина, забираясь под одеяло. – Тебя так в детстве не пугали?
- Нет, меня пугали, что бладжер зашибет. Родители - фанаты квиддича, так что мне по него все время говорили. Они очень расстраивались, что у меня ни малейшего интереса к спорту, не то, что у Джима с Лили.
- Ты так и не пристрастился к игре? Жаль. Слизерин многое потерял.
- Ну, я всегда больше ценил голову, чем метлы. Трудно быть слизеринцем в гриффидорской семье, да еще когда вся родня оттуда. Все время нужно смеяться со всеми, быть в компании, иначе ты плохой и странный. И когда я стал уединяться, бабушка Молли перестала трепать меня за щеки и закармливать пирогами, а начала придираться и прикрикивать. Что уж говорить о многочисленных кузенах... А когда я попал на Слизерин...
- Да, могу представить. Точнее... Что уж там, не могу.
- Ну как, тебя перестают приглашать, при тебе говорят о тебе же в третьем лице, и это только взрослые.
- А дети? Ну, брат - я помню. Сестренка у тебя миленькая, хотя шумновата. Но сейчас она ведь сильно выросла?
- А дети и "пошутить" и "разыграть" могут - вроде того, чтобы положить в ботинок что-то кусачее или облить новую одежду краской, или толкнуть в лужу. И они, похоже, говорили мне примерно то, что их родители воспитанно не говорили в лицо, но обсуждали дома. Лили, да еще Роза, дочь маминого брата - только они общаются со мной, как раньше. Для остальных важнее, видимо, клановые интересы, да и люди-то... Постольку, поскольку они в группе.
- Как странно! Ведь у нас тоже - сплошные клановые интересы. Или, как нам с сестрой говорили, интересы рода. В интересах рода мы должны быть воспитанными девицами, завидными невестами - и нас с малых лет обучали манерам, танцам, иностранным языкам. Но все было относительно просто: или ты соответствуешь требованиям, и тогда тебе не больно, или не соответствуешь, и тогда - не обессудь. А потом нас из тех же интересов рода взяли под опеку Берки, и стало еще проще. Ты приживалка - изволь слушаться во всем, иначе выставят на улицу без куска хлеба.
- Вас тоже били? - Альбус приподнялся на локтях. - Какой ужас... И вас еще считали виноватыми в школе!
- Лучше не спрашивай... А почему тоже? Неужели тебя?... У вас же такая простая вроде, свободных взглядов семья.
- Свободных взглядов? Да, вполне. Но наша мама - вспыльчивая женщина, и они с отцом часто ссорились - он пропадал на работе, ей не хватало внимания. Да еще из-за нас...Мама баловала Джеймса, отец души не чаял в Лили, так что когда они ссорились и отец уходил в ночное дежурство, мама срывалась на нас. Мне не раз доставалось ремнем, хотя Лили приходится тяжелее - ее последний раз наказали этим летом, и то мне пришлось вмешаться, иначе это длилось бы дольше. Хотя она, конечно, иногда сама провоцирует своими выходками. Так что, увы, здесь газеты не врут - в семье у нас и правда разлад. Я на каникулах почти все время гощу у Скорпиуса.
- Бедняжка... Ну почему ты должен это терпеть? Именно ты, такой добрый и умный?
- Разве я добрый? Мне куда больше жаль тебя - тебе ведь было хуже, а ты куда больше меня ни в чем не виновата!
- Почему ни в чем? Знаешь, мне было ужасно стыдно ходить на уроки к профессору Саммерби. Я даже нарочно старалась у него не очень хорошо учиться. Ведь больно, наверное, ставить хорошие оценки дочери убийцы твоей любимой... И еще... Не хочется говорить, но ты это со временем поймешь. Когда мужчина дурно обращается с девушкой - девушка часто сама виновата.
- Что? Ну чем, чем ты была виновата? Тебе надо было себя изуродовать, чтобы не привлекать внимание? Какая глупость! Я никому не дам тебя тронуть! Пусть только попробуют - размажу по стенке! Как ты можешь говорить, что ты виновата, в чем?
- Видимо, не хватало чего-то. Невинности, может быть, целомудрия. Иначе мужчины не подумали бы, что я легкая добыча.
- Они так подумали не из-за тебя. Ты - самый свет... - Альбус запнулся, - они это делали только потому, что за тебя некому было вступиться! - от волнения он даже сел на раскладушке, прищуриваясь в темноте.
Паулина долго молчала, отвернувшись к стене ,чтобы юноша не увидел, как она вытирает слезы. Он не выдержал:
- Я что-то не то сказал, да? - спросил тревожным голосом.
- Тебе не надо забивать голову. Не стоит. Не связывайся с девушками, у которых... Словом, не все хорошо. Они не дадут счастья, заставят быть вечной подпоркой. Все впереди. Ты еще встретишь хорошую, чистую девочку, которая будет только твоей. Понимаешь? Только твоей.
Альбус помедлил с ответом, потом, неожиданно, тихо рассмеялся:
- Не знаю, почему все так на это оглядываются? Какая разница, что у кого в прошлом? Почему считается, что, например, парень должен брать в жены только девушку, которой никто не касался?
- Есть разные мнения, - она пожала плечами, и то из них, на которое не падала тень, бледно сверкнуло в темноте. - Кто-то считает, что женщина как бы запоминает первого мужчину, и дети рождаются только похожими на него. Конечно, её законному мужу это обидно. А может, дело в том, что, раз девушка не соблюла себя до брака - это свидетельствует о её распущенности. Тогда она и после будет изменять мужу.
- Ну о первом слышал, и никакие исследования этого не подтверждают. А про второе... Ведь все люди разные! И обстоятельства их жизни тоже разные! Зачем так обобщать, это же логическая ошибка!
- Ты так любишь все усложнять. Ты хоть и слизеринец, но из нового, сложного мира. А наш мир, прежних слизеринцев, был двухмерный, совсем простой. Есть чистокровные - и есть все остальные. Есть интересы рода - и есть все остальное. Есть правила поведения для чистокровных - и есть все, что не подпадает под эти правила, то есть недолжное.
- Но ведь сегодня делают все то же самое, только наоборот! Есть хорошие люди - гриффиндорцы, министерство, и плохие - Слизерин и "пятая колонна", какие-то неведомые враги, которые нас якобы хотят изнутри разложить. Мы ходим строем, с факелами, проклинаем тех, кто не хочет жить так, как все. Разве это - сложный мир? И разве зло перестает быть злом, надев маску добра и говоря о справедливости?
- Вы уже с факелами ходите? - теперь и она приподнялась. - Мерлин, дикость какая. Словно при Гриндевальде.
- Слов нет, что происходит. Теперь и розгами секут публично, в Большом зале, по субботам, причем по доносам соседей по комнате. Донесли, что без одобрения относишься к новому закону министра? Десять прутьев обеспечено.
Она поежилась.
- Хорошо, что ты ушел.
- Мы и сами, по правде, жалеем только, что не ушли раньше. Жаль, мы не можем забрать Лили с собой. Но честное слово, надолго она там не задержится!
- Думаешь, сбежит? Или есть план, как её оттуда вытащить?
- Есть пара мыслей - наверное, нам стоит перебраться на континент. Мне и так неудобно, что я так долго подвергаю тебя риску. Теперь ведь наказывают за недонесение и укрывательство.
- Говорю тебе, мне нечего терять. Чем сидеть и ждать, когда вспомнят, что ты дочь врага народа, лучше хоть что-то сделать для того, кто... Кто дорог и близок. Кому ты желаешь счастья.
- Правда? Тогда давай убежим!
- Убежать? Альбус, но я ведь буду тебе обузой. Лучше, действительно, беги на континент, спрячься и не думай обо мне.
- Я думал о тебе слишком долго, Паулина, чтобы бросить теперь на произвол судьбы, - медленно произнес юноша.
Ей словно сдавило горло.
- Давай спать, Альбус. Давай спать.
- Ты устала, наверное?
- Просто, мне кажется, ты не вполне понимаешь, что говоришь. Мне страшно. Лучше давай уснем.
- Что же не понимать, я говорю о переезде, ведь здесь опасно. Впрочем, как хочешь. Спокойной ночи, Паулина.
- Спокойной ночи.
На миг Альбусу показалось, будто она жалеет, что постелила ему в одной с собой комнате.

Глава 24. Заговор авроров.

Роза примостилась на широких каменных перилах восточной террасы. Душистый свежий ветерок шевелил рыжие кудри и шелковую голубую пелеринку формы. Покрутила меж пальцев чайную розу, подаренную соседом по парте, Пьером Варле. Неглупый парень и неплохо знает английский, так что есть, с кем хоть чуть-чуть можно поговорить. Хотя сейчас на праздную болтовню почти нет времени. Дядя Гарри в тюрьме, Альбус и Скорпиус в бегах, а им с мамой нужно думать, как выручить одного и помочь другим. Еще и Лили в Хогвартсе осталась – считайте, практически заложница. Есть надежда, что Северус ради Розы позаботится о её кузине, но многое ли он сам может? Скажет чуть слово поперек - отхлещут так, что в Больничном крыле неделю проваляется, и дело с концом.
А сегодня, за обедом, из Хогвартса пришло письмо. Почерк на конверте незнакомый. Камешек надавил на сердце. Не дождавшись конца обеда, Роза поторопилась на любимую террасу – здесь прочим ученикам не нравилось, казалось холодновато, а Розе самое то. Взобравшись на перила, она вскрыла конверт.
Там лежала копия карточки вроде тех, на которых записывают сведения о наложенном взыскании. Имя Северуса – бедняга, попался-таки. И почему-то Лили. Роза вчиталась. «17 сентября 2022 года Северусу Принцу и Лили Поттер по десять розог за аморальное поведение».
Цветок улетел с террасы вниз, на тропинку, но девушка даже не заметила. Боль обручем сжала виски. Вдохнув, Роза приказала себе успокоиться.
Бланк карточки, в конце концов, можно украсть, почерк – тут явно рука Порриджа – подделать. Зачем это кому-то нужно? Да мало ли, злая шутка. Или это тот же враг, что преследовал маму и опозорил дядю Гарри.
Хотя, с другой стороны, Роза хорошо знает кузину. У Лили почти барьеров в определенном плане. А Северус мог просто не устоять… Или все же нет, зря она его подозревает? Ах, право, не до того теперь, не до собственнических замашек, когда вся семья в опасности. С Северусом потом поговорить будет время, когда все успокоится. Если он действительно разлюбил – какая разница, когда она об этом узнает? А если нет – к чему сейчас мучиться подозрениями, отвлекаясь от дела?
Карточку и конверт надо сохранить. Они могут оказаться уликами. Ведь дядя Гарри ,когда его освободят, наверняка продолжит искать загадочного врага. Но Роза покажет конверт и карточку, конечно, только дяде Гарри: не нужно, чтобы мама прежде времени думала о Северусе плохо.

Мальчик с изумительными глазами второй раз врывался в жизнь Паулины Мелифлуа, чтобы переиначить её. Первый раз она, покорная, приученная только слушаться, безропотно приняла его дар – возможность изменить судьбу. Сейчас она хлебнула самостоятельности и не хотела ничего брать, не оценив. А когда оценивала, выходило, что Альбус для нее – по-прежнему маленький мальчик, колотящий её обидчика слабенькими кулачками, тихо плачущий, когда его осрамили на всю школу.
Он вырос, Паулина ему почти по плечо. Он называет себя убийцей, не то гордясь, не то стыдясь, а ей смешно: такими ли были подлинные убийцы, приходившие к ним в дом! Эдвард Шафик, добывший маггловские бомбы для «Флориш и Болттс» и магически их усиливший, брал из ее рук чашки чая, называл её «маленькая леди», гладил по голове и целовал в щечку. Он, кажется, был первым человеком, от которого она видел хоть тень добра, хоть намек на снисхождение.
Тогда казнили через повешение: от дементоров давно отказались, а на Аваду пока не решились. Отец, когда его взвели на виселицу, и не взглянул в сторону их с мамой и Джорджианой, а мистер Шафик отыскал взглядом Паулину и кивнул ей – как раз перед тем, как ему мешок накинули на голову. Паулина тогда зарыдала: ей было щемящее жаль его. Итак, первую в жизни ласку она узнала от настоящего убийцы – уже недобрый знак.
Ей почему-то отчаянно хотелось рассказать Альбусу об том моменте, а еще о том, как за провинности по её плечам гуляла отцовская трость, и о том, как Вэнс первый раз втащил её в пустой класс – и в то же время становилось невыносимо стыдно при мысли, что он может узнать хоть об одной из этих мерзостей. Она мечтала о его жалости, о его утешениях – и ужасалась мысли, что он догадается о её мечтах.
Ей хотелось говорить с ним, она наслаждалась минутами, когда они расслабленно болтали. Он говорил довольно странно, приходилось думать, и это было приятно. Хотя иногда открывалось то, что она предпочитала не знать. Он в детстве переживал, оказывается, ту же боль и унижение, что и она. И еще была девушка, которая любила его – пока безответно, но кто знает? Хаффлпаффки, при всем простодушии, счастье устраивать умеют. Погодите-ка, почему Паулину это должно волновать? В конце концов, Альбус ясно дал понять, что беспокоится о её, Паулины, судьбе чисто по-дружески. И от его слов захотелось расплакаться.
А еще пару раз стало не по себе: когда она поймала его жадный, поглощающий взгляд и когда он мягкими пальцами дотронулся до её запястья – и по рукам, по плечам разлилось тепло.
…После того ночного разговора, когда она показала себя совсем дурочкой, Паулину мучила неловкость. Она невольно чуждалась Альбуса и, чтобы как-то загладить впечатление от молчаливого дня, к вечеру решилась напечь пирожков.
Она возилась с тестом, а Альбус, как обычно, сидел в уголке и жадно смотрел на нее – на выбившуюся из-под косынки прядь, на её шею, спину, голые локти. От нагревшейся духовки стало жарко, пришлось расстегнуть две пуговки на блузке.
И вдруг со дна души поднялась паника: Паулина услышала, как Альбус поднялся и подошел к ней. Положил ладонь на спину. Паулина напряглась и лишь успела ужаснуться нахлынувшей обреченности. А дальше – влажноватые губы коснулись её шеи. Девушка в ужасе зажмурилась, к горлу подступили слезы.
- Не надо… Пожалуйста, не надо… Пожалуйста…
Альбус отпрянул.
- Прости. Я это… Помочь хотел.

После выхода очередного номера «Ежедневного Пророка» вряд ли нашелся хоть один человек в магической Британии, который смог бы нормально позавтракать. На первой полосе был заголовок «Истинное лицо Народного Героя».
«Шокирующая правда - то, что от вас скрывали.
В связи с последними событиями, потрясшими все магическое сообщество Британии, у многих возник закономерный вопрос - неужели мог герой, храбро противостоявший силам тьмы, поступить столь аморально, изменить жене, да еще и вырастить сына темным магом и убийцей? Простая ли это случайность? Журналистское расследование, длившееся не один год, наконец прольет свет на страшную правду. Когда мы поняли, как все обстояло на самом деле, мы не знали, как нам дальше жить - все, о чем нам говорили долгие годы, оказалось лишь прикрытием страшной правды. Какой бы ужасной ни оказалась правда, мы, однако, уверены, что лучше знать все, как есть, и не можем молчать.
Эта зловещая история начинается с мрачной фигуры Альбуса Дамблдора. Юный гений, едва окончив школу, примкнул к печально известному Геллерту Гриндевальду, вдохновителю и главному виновнику крупнейшей в истории войны. Однако Геллерт не захотел делить с Альбусом власть, и пути честолюбивых юношей разошлись. Долгие годы совершенствуясь в искусстве дуэли, Дамблдор, однако, не предпринимал никаких шагов, пока война была в разгаре. Он лишь воспользовался ситуацией, чтобы, когда поражение Вермахта уже стало очевидным, добить ослабевшего бывшего друга, забрать принадлежавшие ему темные артефакты и получить величайший авторитет в Британии и за ее пределами. Но к этому времени у него уже созрел план для получения абсолютной власти. Отказываясь от поста министра, он заключил тайный договор с наиболее талантливым из своих учеников - Томом Марволо Риддлом, позднее известным под именем Лорда Волдеморта. Изображая взаимную ненависть, двое великих магов, по сути, поделили магический мир - один был синонимом страха, другой - благородным спасителем. Но Дамблдор не был бы собой, если бы не захотел устранить соперника. Он подослал ему своего человека с пророчеством, направив его на безоружного ребенка с тем расчетом, чтобы его мать, принеся себя в жертву, покончила с Волдемортом. Так и случилось - путь к неограниченной власти был открыт.
Однако, Волдеморт, совершенно справедливо не доверяя Дамблдору, принял меры предосторожности, обезопасив себя от смерти.
Узнав об этом, старый интриган затрясся от ужаса, ожидая возмездия бывшего подельника. Он вырастил себе нового чемпиона - того самого мальчика, Гарри Поттера, на котором споткнулся великий темный маг. Не обладая особыми личными качествами, Гарри Поттер оказался достойным учеником и непримиримым врагом Темного Лорда. Одного Дамблдор не учел - честолюбивому юноше совершенно не нравилась роль марионетки, и когда он узнал от старика все, что требуется, то спокойно убил его ударом в спину, свалив вину на личного недоброжелателя, Северуса Снейпа. Снейпа не любили и охотно поверили в его виновность. Дальнейшее было нетрудным - будучи убийцей Дамблдора, Гарри Поттер тем самым стал владельцем Бузинной палочки, за которой охотился Волдеморт. Обманом дав врагу заполучить ее, Поттер действовал наверняка, и палочка, не став сражаться с истинным хозяином, предала Волдеморта и убила его. Путь был свободен. Слава народного героя позволила без экзаменов попасть в аврорат, и беспрекословный авторитет дал Поттеру возможность сколотить вокруг себя группу преданных сторонников.
Добравшись до места главы аврората, Поттер повел двойную игру - собирая компромат и выводя из игры одного за другим своих недоброжелателей и слишком опасных друзей, одновременно играя в активные действия по поимке "загадочного шантажиста", которым сам мистер Поттер и был все это время. Финальный эпизод трагедии был не за горами - собрав группу преданных авроров, Поттер собирался выложить компромат на высших должностных лиц, и пользуясь замешательством, силой захватить министерство, убив министра и заняв должность диктатора с неограниченными полномочиями. Как и в случае Волдеморта и Дамблдора, лишь нелепая случайность встала перед честолюбивым заговорщиком в конце пути, когда от победы отделял лишь один шаг.
Мариэтта Эджком».

Джинни, роняя газетные листы, бродила по комнатам опустелого, похолоделого дома. Она не пила несколько дней, в голове было ясно, и дальнейший путь Гари представлялся со всей безжалостностью. Обвинение в государственной измене и заговоре, скорый суд, Авада на площади за Косым переулком – там уж много лет, как учредили Лобное место. Может, за ним последует и их средний сын. А она будет безвестно доживать свой век – отрекшаяся жена врага народа.
Отрекшаяся… А она-то себя считала верной! Гордилась способностью ждать: с одиннадцати лет все-таки добивалась любимого. Со стороны может казаться, что она польстилась на его славу. Но она любила его.
Она не думала о том, что ему что-то еще нужно, кроме верности. Не считала нужным сдерживать свой характер: пусть приноравливается. Какое там приноравливается – с его-то детством в чулане и бременем предсказаний, с испытанием всенародной известностью и адской работой в аврорате! Она не желала его понимать, давать ему отдых. За отдыхом, за пониманием он и отправился к другой.
А сейчас – как она доказала свою верность? Была ли она с ним в час позора? Пыталась ли увидеть его в толпе, когда его выводили с заседания комиссии, послать единственную ободряющую улыбку, единственный прощающий взгляд? Хотя ведь и той стервозы наверняка там не было. Мы же неженки, мы же струсили ,поджали хвост и в норку спрятались, затаились и сидим, лишь бы нас не тронули. Но Джинни – Джинни не трусила никогда в жизни.
Он должен понять. Она докажет. Она сделает невозможными суд и Аваду на площади. Она вырвет его из когтей Кейджа. И тогда он снова сможет оценить её.

- Чушь! Идиотизм! Классическая паранойя! – Невилл так ударил ладонями по столешнице, что стол пошатнулся, свитки пергаментов покатились в сторону Чарльза.
- Mon Dieu, уж очень странно звучит. Чтобы герой? А может, его хотели устранить противники? Например, кто-нибудь из полиции нравов? Они же не есть друзья аврорату? – предположил Дезэссар, без обычного наслаждения прихлебывая кофе.
- Может быть, но ведь прямой бред…
- Конечно, бред, - меланхолично сказал Чарльз. – Но из-за него друга твоего казнить могут, вот в чем штука.
- Казнить! – Невилл нелепо растопырил пальцы. – Замечательная плата за то, что он спас нас всех. Ты пойми, ведь я был там, дрался с ним бок о бок. Ко мне он обращался перед тем, как идти на смерть. Я видел, как его после той Авады принес Хагрид.
- Да ведь и я видел, - вздохнул Чарльз. – И я там был.
- Там – это где? – ядовито уточнила Дженнифер.
- В битве за Хогвартс.
- Ну и что? Вы считаете себя всевидящим? Сверхчеловеком, может быть? В «Ежедневном Пророке» написали, что Поттер - предатель, убийца и заговорщик. Вы что, не верите официальной позиции?
- И про Гарри, и про покойного профессора Дамблдора уже писали много разного, - хмыкнул Невилл.- Мы не обязаны верить продажной газетенке.
- Что?! – вспыхнула Дженнифер. – Как вы посмели назвать официальное издание, одобряемое министерством?
- Тише, - улыбнулся сидевший в уголке Баттер. – Дженн, милая, ты могла бы понять, как тяжело расставаться с иллюзиями. Но, я надеюсь, грядет разбирательство, ходе которого в виновности Поттера не останется никаких сомнений.
- Если будет разбирательство, следует допросить портреты, - невозмутимо проговорил Чарльз. – У нас и портрет Дамблдора, и портрет Снейпа имеются.
- Только вы можете быть так глупы, чтобы верить холсту и краске, - Дженнифер хихикнула и зло добавила. – Портрету Снейпа вообще недолго осталось, не сегодня-завтра директор подпишет распоряжение о том, чтобы сжечь весь этот хлам, - она указала на изуродованные картины. - Я надеюсь, тянуть профессор Уиннергейт не станет. Что до портрета Дамблдора, его судьбу решит разбирательство, но допрашивать разрисованную тряпку, как свидетеля…. Увольте! Увольте! А вам, профессор Лонгботтом, и вам, профессор Саммерби, следует помнить, что в нашем обществе победившей справедливости обвинения не выдвигаются зря.
- Мне печально, что у вас, англичан, принято так варварски относиться к искусству. Да, мне очень это горько, - покачал седой головой Дезэссар. – Разрисовывать картины! Жечь! Это же безобразие!

Сначала была вода. Холодная. Много воды. Подозрительно много воды. Джеймс пытался хватать её ртом, но струя залилась ему в нос, и стало нечем дышать. Он резко сел, отфыркиваясь, и уже в сидячем положении открыл глаза.
Очень сильно болела голова. Кто-то хватал и тормошил за плечо. Ручки слабенькие – стало быть, девчонка. Как её зовут? Лидия? Лора? Вроде на другую букву…
- Кейтлин я, - вздохнула девушка. – Нам тут всем газетки прислали. Новости срочные и скверные. Тебя протрезвить?
Неплохо бы. Тыковка раскалывается. Жаль, эта девка только жесткие такие антипохмельные знает.
- Пиво маггловское есть?
- Нет, только сливочное.
- Ох, зараза… Ну сбегай, а? До магазина? У меня в левом кармане куртки маггловские деньги лежат…
- Газету сначала прочти.
…Десять минут спустя Джеймс сидел, массируя виски и очень стараясь хорошенько подумать. Раз такая статья вышла – это все. Отцу конец. А с ним самим что будет? А с матерью? А с Лили? Да и отца жаль. Не чужой.
Надо бы к матери сходить. Поддержать. Вместе авось придумают что-нибудь.

До ночи Паулина дожила машинально – потому что привыкла, не впервой ей так жить по инерции, сквозь боль, делая то, что должно. Оставив Альбуса наедине с горячими пирожками, она ушла заниматься шитьем, а после предупредила, что хочет перед сном прогуляться, и вышла.
Только что прошел дождь, огни витрин отражались и множились в лужах. Окна освещались яркими люстрами и мягкими ночниками, стучали каблуками прохожие, возвращавшиеся с работы, от холода звенели их голоса, донося обрывки бесед. А Паулина стояла посреди тротуара, чужеродная и лишняя.
Как глупа она была, надеясь, что Альбус относится к ней по-особенному! Вбила себе в голову и слепо верила, что хотя бы её маленький рыцарь не будет видеть в ней жалкий кусок мяса. Но нет – недостойна. У всякого своя судьба, и её дорога – через чужие постели, многими изнасилованной и никем не любимой. Она для того, видно, и родилась на сет, чтобы мужчины, воплотив в жизнь низменные инстинкты с ней, надругавшись над её телом, шли к другим, хорошим, чистым женщинам и с ними жили в нежности.
Колени тяжелели, казалось, ноги вот-вот подкосятся. Все просто, в сущности, все так просто. Если путь противен – не ходи им. Нельзя вечно жить, не подпуская к себе мужчин: однажды ты доверишься кому-то, как доверилась Маленькому Рыцарю, а потом увидишь похоть и в его глазах. Он не виноват, и никто не виноват. Просто она такая ,с ней нельзя иначе. Но ей больно. Значит, чтобы прекратилась боль, нужно лишь прекратить жить.
Как легко будем шагнуть в Темзу с любого моста! Только сначала – дать Альбусу ,что он хочет. Пусть, пусть возьмет, мальчику нужно. А дальше рано утром оставить записку, деньги для миссис Принц за работу и набить карманы пальто камнями…
Она тихо вернулась домой, стала стелить постели. Альбус виновато помалкивал. Бедный мальчик, нет нужды себя корить, что делать ,если он ,как и все мужчины, почуял тавро блудницы на её душе.
А ведь она завтра умрет. Или подождет несколько дней, чтобы он скрылся и не узнал о её судьбе? В любом случае, скоро начнется обратный отсчет её жизни. Так было у отца и у Эдварда Шафика. Пока страшно. Ничего, она привыкнет.
Альбус погасил свет, а она все не ложилась, не накрывалась одеялом, так и сидела в тоненькой ночной сорочке. Он остановился у её кровати, посмотрел в глаза – даже в темноте чувствовалась его ощущение вины и боль сострадания.
- Ты меня теперь боишься? Прости, пожалуйста, я не хотел. Я случайно. Честное слово.
Она затомилась. Скорее бы уж все произошло. Вот он присел рядом, на краешек.
- Я не хотел тебя обижать. Просто, понимаешь, ты такая красивая…
В груди заныло от ожидания унижения и боли, как бывало перед отцовскими наказаниями. Он любил оттягивать момент расправы. Минуты, когда Паулина ожидала удара, были мучительнее следующих, когда боль уже наступала.
Альбус робко протянул руку, и Паулина со вздохом опустилась на постель. Сорочка плохо прикрывала ноги, но это ведь уже все равно – пусть только скорее, пусть сейчас. Он недоуменно повел плечами, вдруг зажмурился, сглотнул и лег рядом. Ждать больше не было сил – и Паулина положила ладонь ему грудь с тем чувством, с каким на платформу выходит человек, собирающийся броситься под поезд. Альбус приподнял голову, посмотрел с недоумением и робко потянул девушку к себе. Его губы неловко прижались к её губам.
…В рамы бился резкий ветер, стекла, кажется, похрустывали. Пряди распущенной косы щекотали плечо, Паулина досадливо сбросила их. Пальцы Альбуса как-то по-мальчишечьи теребили её запястье.
Не было боли, не было стыда. Он не использовал её – он ласкал её, он дарил ей жизнь, любил её – и это стало таким откровением, что Паулина притихла, пока молча вглядываясь в открывавшиеся дали новой жизни. Неважно, что будет после. Пусть он скоро её разлюбит. Но на свете появился человек, который не захотел её растоптать, а подарил минуты счастья и неги. Ради него, ради памяти о тех минутах стоит жить.
- Ты теплая, - пробормотал Альбус, улыбаясь.
- А какой же мне быть? Живая, вот и теплая.
- Так странно все. Лежим тут с тобой… Ты теплая…
- ТЫ жалеешь? – испугалась Паулина.
- Да ты что? Мне хорошо.
Они обнялись, поцеловались.
- Люблю тебя, - прошептала она. – Как же хорошо, что ты есть на свете, просто есть…
- И ты – есть…

Утро настало пасмурное, но Альбусу оно показалось летним, солнечным и теплым. Палуина порхала по квартире, щебетала, заваривая кофе, распахивала форточки, сыпала крошки воробьям, даже на полминуты закружилась в ей одной слышном вальсе. И её опять захотелось поцеловать. И еще, и еще.
- Мы уедем, - сказал Альбус за завтраком.
- Ты уверен?
- Ни в чем еще не был так уверен. Мы уедем, тебе небезопасно здесь оставаться. И я не хочу бояться тебя потерять.
Своей узкой ладонью она накрыла его ладонь. Забыв о кофе, они жадно смотрели в глаза друг другу.
Что-то стукнулось в стекло. Сова принесла номер «Ежедневного Пророка» и билась крыльями, требуя впустить. Паулина схватила газету и бросила птице кусочек кекса. Развернула машинально. Замерла.
- Альбус, здесь… Нет, это какая-то ошибка… Глупости… Прочти сам.
Альбус прочитал внимательно - внутри все окаменело. Встряхнул головой. Потер лоб.
- Это все спланировано. Кто-то очень по-крупному сыграл против отца. Обвинение в измене - да тут не просто устранение! Это, пожалуй, тихий переворот сверху. Теперь введут чрезвычайное положение и обыщут просто всех - заговор авроров, понимаете ли! Да, теперь остается только ждать чистки! Видимо, старая сволочь давно ждала предлога... Так, здесь точно нельзя больше оставаться, и Скорпиуса ждать некогда! Планы поменялись! Собираемся немедленно, берем все необходимое, уходим в лес... А потом попробую связаться с дядей Джорджем - ему можно доверять, и думаю, он знает, что происходит в мире и кто где находится. Значит, в путь!

Глава 25. Мятеж

В следующие дни по магической Британии полетели письма с совами. Они бились в форточки, стучали в оконные рамы домов авроров, оставшихся верными прежнему начальнику. Те хватали их в тревоге, читали, прислушиваясь: после статьи в «Пророке» начались аресты руководящего состав аврората, вот-вот могло дойти и до низших чинов. И не только к ним были отправлены письма, но и к некоторым семьям, сохранившим с Поттерами дружбу или хоть память о школьных годах: к Томасам, Макмилланам, Гольдштейнам, Корнерам. Одна сова отправилась на юг Франции, где теперь укрывалась семь Билла Уизли, у которых как раз гостил жених старшей дочери, Тедди Люпин.
…Они собрались ночью на той площади за Косым переулком, где днем проходили казни. Были там подразделения под командованием Альберта Дейла, Роберта Грина и некоторых других, Макмилланы – отец и сын, Дин Томас с товарищами-журналистами, Майкл Корнер, Билл со средней дочерью и будущим зятем. Энтони Гольдштейн прислал нескольких подчиненных, на которых мог положиться. Билл Уизли прибыл с дочерью и будущим зятем. Несколько обособленно от остальных стояла группа из крепких молодых людей, которых, как «мировых и верных ребят», привел Джеймс.
Джинни с молодой быстротой взбежала по ступенькам помоста для казни.
- Авроры! Друзья! Все, кто не равнодушен! Видите ли вы, где я стою?
На лица, белевшие в темноте, словно туча набежала, гонимая ветром по ночному небу. Перед ними высилось порождение якобы светлой власти – эшафот, разве что без плахи по центру, но с рядом столбов, к которым привязывали, прежде чем пустить в осужденного Авадой – непростительным заклятием, применение которого волшебником каралось смертной казнью. А властям можно. Недавно вышел секретный указ, разрешающий в особых случаях полиции нравов применять к подследственным – ей все расширяли и расширяли полномочия – применять к подследственным Круциатус.
- Нас обманули. Результаты нашей победы присвоены кабинетными карьеристами, а нас вырезают, как баранов. Мой муж, победивший Волдеморта, оклеветан и брошен в тюрьму! Где мы были, когда Волдеморт был на пороге? Мы сражались! Мы не боялись погибнуть, мы рисковали жизнями! Мирная жизнь превратила нас в трусов! По бредовому обвинению забрали человека, которому мы все обязаны жизнью - и никто не вышел? Почему мы сидим, как бараны, и дрожим от страха, что придут за нами? Почему никто не вышел отплатить долг? Мы что, превратились в рабов? Мы, ветераны и дети ветеранов? Вам - не стыдно смотреть на себя в зеркало?– голос Джинни зазвенел, она раскраснелась, волосы развевались. – Вы все, кто помогал ему на войне, кто бок о бок с ним боролся с преступниками – помогите мне в борьбе за правду и справедливость! Кровавого паука Кейджа нужно остановить!
- Верно говоришь! – крикнул старший Макмиллан. – Возьмем министерство штурмом!
- Они все сейчас в министерстве. Экстренное заседание какое-то, - чуть задумчиво протянул Дин Томас.
- Тем лучше! – Джинни, казалось, вся горела. – Уничтожим ос в их гнезде! Среди нас ведь нет трусов? Лучше сразу уйдите. Драться будем насмерть.
Но никто не шагнул в сторону.
- Мы победили Пожирателей смерти, - лицо Джинни просветлело. – Неужто не справимся с чинушами? На министерство! За Гарри! В бой!
Молча и быстро, держа палочки наготове, добрались до здания Министерства. Легко «сняв» ночной караул, проникли в атриум. Там началось непредвиденное, никем не обдуманное.
Из боковых комнат, из больших ворот в центре зала начали выпрыгивать люди в серых мантиях, много, пожалуй, не один десяток. Посыпались заклинания, и повстанцы сосредоточили щиты, взявшись за круговую оборону .
Наконец, когда под натиском врагов щиты ослабели, повстанцы дружно бросили в разные стороны ударные заклинания и рассредоточились - аппарировали, занимая выгодное положение - за колоннами, статуями, массивными тяжелыми столами.
- Засада! Черт, неужели они нас ждали? - кричала Джинни.
- Кажется, старый параноик установил сигнализацию и держит поблизости пару десятков личных телохранителей! - крикнул в ответ Альберт Дейл.
Из каминов то и дело выходили новые и новые маги - видимо, полицейских сгоняли в спешном порядке, по тревоге. Повстанцы оборонялись яростно, но и их ряды редели. Вот скорчился на полу Билл, зажимая руками кровоточащий живот, вот упал, истошно крича, Дин Томас, объятый темно-синим колдовским пламенем, вот Доминик Уизли отлетела к колонне, отброшенная взрывом, вот ничком лежит Роберт Грин, сраженный убивающим проклятием.
Джинни, растянувшаяся за одной из поваленных скульптур, направила палочку себе на горло, и усилила голос Сонорусом.
- Стойте! - раскатился громовой крик. - Вы можете убить нас всех, задавить числом, как жирные, трусливые крысы. Но я обращаюсь к тебе, мерзкий старый извращенец! Ты слышишь меня, Кейдж? Ты слышишь меня, старый лицемерный ублюдок? Ради своей власти ты готов уничтожить любого, даже того, кому обязан жизнью каждый, кто живет в Англии! Я знаю, что ты подонок, но ты так привык слушать только речи своих холуев, что наверняка сам забыл, кто ты! То, что ты последняя сволочь, пусть знают все, и пусть узнают, что ты еще и жалкий трус! Ты ведь отсидишься за спинами своих охранников, побоишься выйти на бой с женщиной, жалкий выродок?
- Не побоюсь - раздался вдруг со стороны главного входа громкий, спокойный голос, знакомый каждому жителю магической Британии.
- Прекратите огонь, - приказал министр. - Ты хочешь сразиться со мной, женщина? Избавь меня от своих проклятий, меня не интересует ничего, что может сказать мать темного мага. - Ты не стоишь и пальца моего сына, мразь! - рявкнула Джинни, решительно выйдя из-за обломков статуи.
Противники смотрели друг на друга, не кивая - Джинни яростным, ненавидящим взглядом, Кейдж - холодным, давящим взглядом хищника, человека, привыкшего, что каждое его слово вызывает смертельный ужас и напряженное внимание. Впервые за много лет кто-то осмелился поднять голос на Максимуса Кейджа, и уже много лет никого из этих людей нет в живых. Так будет и на этот раз.
- Инсендио Триа! - вскричала Джинни, и мощный разряд пламени полетел в министра, однако тот чудом успел аппарировать, оказавшись возле развалин постамента.
Взмахнув палочкой, Кейдж поднял обломки статуй и колонн, прикрывая себя, словно щитом, и обрушивая на противницу тяжелые камни. Повстанцы и полицейские разошлись к углам Атриума, завороженно глядя на дуэль.
Джинни с трудом уворачивалась, блокировала булыжники, одновременно пытаясь контратаковать. Наконец, она сменила тактику - ударила заклинанием в постамент, на котором стояли министр, и тот был вынужден переместиться снова. Джинни вновь метнула пламя и, не давая Кейджу времени собраться, атаковала Сектумсемпрой, темным заклинанием, о котором слышала от мужа.
Кейдж не успел блокировать его полностью и закричал от боли и ярости. Джинни метнула ударное заклятие, но министр блокировал его очередной глыбой, расколовшейся от удара, и атаковал замораживающим заклинанием, которое Джинни едва успела отклонить - боковым зрением она успела заметить, как покрылись ледяной коркой обломки статуи гоблина.
Кейдж продолжил нападение, послав магические кинжалы, один из которых вошел Джинни в плечо, а другой прорезал бедро. В ответ она запустила в него мощным багровым заклинанием, при попадании способным поразить жизненно важные органы противника - этому заклинанию, убившему Беллатрису Лестрейндж, научила ее в свое время мать, как ее научил Альбус Дамблдор на занятиях Ордена Феникса. Кейдж, однако, сумел блокировать и его, и немедленно ответил, выпустив веер магических снарядов. Мощности Протего не хватило, чтобы заблокировать всю силу разряда, и Джинни застонала, упав на одно колено. Министр, кажется, торжествовал, но Джинни не собиралась сдаваться, и запустила в противника еще одно ударное заклятие. Кейдж вновь аппарировал. Джинни заозиралась, вновь призвав щитовые чары, когда Кейдж вскричал из противоположного конца зала:
- Confrigno Maxima! - мощность взрыва с легкостью сломала щит, сокрушая все, что находилось поблизости, дробя камни. Дым рассеялся, и в центре зияла воронка, оплавленный камень дымился, кое-где полыхал огонь. Джинни откинуло к стене. Сломанная палочка лежала шагах в десяти, рука безвольно свисала, изо рта лилась кровь. Но глаза ее, все же злые и яростные, были устремлены на врага. Министр, с окровавленным, обезображенным лицом медленно подошел к побежденной женщине.
- Ты заплатишь за это, ведьма, - прошипел он полным ледяной ярости голосом. - Ты заплатишь за свою непокорность, за свою наглость! Вы бы все жили спокойно, прими вы как факт, что власть - это я! Теперь же твой муж умрет, но перед этим я казню у него на глазах обоих ваших сыновей! И другим будет неповадно проявлять непокорность. Отныне никто не посмеет и слова сказать против нас. Мы - порядок, и никому не позволено думать, будто он особенный. А теперь, зная это, умри! - с этими словами министр выпустил то же самое багровое в грудь Джинни. Джиневра Молли Поттер, отброшенная ударом, сползла по стене, безжизненно вывернув руку.
- Мама! - как-то по-детски вскрикнул Джеймс, до того стоявший ступоре. - Ты... - он направил на министра палочку, но тот, прежде чем юноша успел выпустить заклятие, спокойно обезоружил его.

В палатке пахло шоколадом и хлебом: даже для ужина было поздновато, но Паулина по просьбе Альбуса сделал ему и Джорджу Уизли – рыжему толстячку с проседью в волосах и взглядом, вечно кого-то ищущим – по сэндвичу. Юноша вместе с дядей сидели за низким столиком, на котором было разложено десятка два поблескивавших золотом монет.
- Твоя удача, племянник, что я успел спрятать от министерской комиссии фальшивые галлеоны. Иначе где бы мы их достали сейчас? Подделывать, знаешь ли, тоже нужно уметь. Вот подсунут лепреконское золото – сам знаешь, что бывает…
После недолгой беседы с племянником, внезапно вместе с незнакомой девушкой заявившимся в магазин, Джордж укрепился в намерении, которое зрело в нем со дня ареста Гарри – пойти партизанить по лесам. Анджелина в Италии, лечит Роксану - у девочки отчего-то сильные проблемы с легкими – вернется не раньше, чем через полгода; а Фред парень бойкий и сообразительный, весь в дядю покойного. Не пропадет. Авось удастся и его вытащить. И не его одного. Для того теперь-то Альбус и Джордж вместе возились над фальшивыми галлеонами: юноша вспомнил, как отец и тетя Гермиона когда-то рассказывали ему о способе связи в Отряде Дамблдора. На монеты следовало навести Протеевы чары. После Джордж свяжется с сыном, передаст ему галеоны, тот раздаст их верным людям, и все станут ждать сигнала.
- Часть тебе, племянник, часть мне.
- А точно так сработает? – засомневалась Паулина, разливая шоколад. – если чары накладывает не один человек? Будут ли монетки, зачарованные разными людьми, связаны между собой?
- Вы в этом разбираетесь, мисс? – подивился Джордж перед тем, как набить рот.
Паулина чуть побледнела и не ответила.
- Мы сначала попробуем, - успокоил её Альбус.
После наложения чар Альбус и Джордж, взяв монеты, трижды расходились в разные углы палатки и пробовали послать сообщение. Как и беспокоилась Паулина, галлеоны, зачарованные разными людьми, не передавали сообщений друг другу.
- Вот гадость-то, - расстроился дядя. – И не снимешь.
Альбус почесал в затылке.
- Пожалуй, попробую.
- Что?
- Снять заклятие. Оно обратимо. Черная метка была скорее исключением, так как впечатывалась в живое тело.

В последовавшей за дуэлью Джинни и Кейджа короткой свалке погибли практически все уцелевшие до того повстанцы. Лишь Роджеру Макмиллану и Тедди Люпину удалось скрыться, унеся тяжело раненых Билла и Доминик, да Джеймса и трех его друзей взяли живыми. Сейчас они ожидали решения своей судьбы в камере, под усиленной втрое охраной. А полиция нравов и аврорат, спешно заверивший министра в преданности, начали опознание погибших с тем, чтобы позаботиться об их семьях.
… С утра радио не работало. Тане показалось это крайне подозрительным; спешно одевшись, она решила добраться до Косого переулка: Паулина ближе к центру событий живет, может знать, в чем дело. Когда женщина уже застегивала плащ, в дверь заколотили. Тана впустила гостью: то была её мать – Мэрион.
- Что случилось, мам? Радио не работает, ты так рано… Несчастье?
Мэрион коротко отдышалась:
- Было восстание в министерстве. Боб погиб. Он участвовал на стороне повстанцев. Нас приходили арестовывать, но мы спаслись. Энни, Терезия и Стив уже в безопасности. Я за тобой.
Тана оперлась рукой о стену.
- Мама, возвращайся к ним. Мне нужно забрать Северуса из Хогвартса. Его тоже могут арестовать.
- Хорошо. Я буду ждать тебя.
- Не жди. Возвращайся. Потом мы вас разыщем.
Тана отворила дверь, собираясь выйти – и упала, оглушенная. Мэрион, бросаясь к дочери, швырнула Экспеллиармусом во ввалившегося аврора, но после недолгой схватки тоже была оглушена. Вынеся двух бесчувственных женщин из дома, авроры перекинули их через древки метел и взлетели.

Министр магии, в парадном белом плаще, с котелком, прикрывающим тенью изуродованное шрамами лицо, вышел на трибуну. Поднял руку, и толпа, стоящая перед трибуной, затихла.
- Волшебники и ведьмы Соединенного Королевства! Мы живем в трудные времена. Враг злобен и хитер. Все мы знаем о внешнем враге, но упускаем внутреннего! Пятая колонна предателей, недобитые темные маги и золотая молодежь, польстившаяся на презренные блага, которыми нас заманивают в болото постмодернизма, вседозволенности, нелюди, продавшие свои души за чечевичную похлебку, - здесь министр возвысил голос, - вчера вечером попытались нанести удар. Предатель, которого долгие годы чествовали как героя, собрал целый заговор, шпионскую сеть, занимавшуюся шантажом и провокациями, стараясь выдать свои преступления за преступления власти, скомпрометировать народное правительство! Теперь же, когда заговор был раскрыт, враг ударил открыто – состоялось покушение на мою жизнь, я был обезображен, но никакие покушения и никакая темная магия не заставят меня отступиться от великого дела, которое мы все начали! От создания Великой Альтернативы обществу потребления и постмодерна, от создания общества бескорыстия, альтруизма, отдачи и единения! От надличностных и духовных ценностей. Я заявляю вам - враги корчатся от ненависти и бессильной злобы, наблюдая наши успехи! И теперь они показали свое истинное лицо! Теперь, когда мы как никогда близки к окончательной победе, враги сделают все для того, чтобы попытаться остановить нас! Их пятая колонна, агенты влияния, жертвы пропаганды эгоизма повсюду, скрываются под разными личинами! Берегитесь, друзья! Только единение каждого с каждым поможет нам вместе преодолеть атаку врагов. Не мы начали эту войну! Но мы не дадим уничтожить себя тем, кто живет ради уничтожения, смерти и ненависти. Я объявляю о создании Армии Света! Самые избранные, чистые, незапятнанные, воспламененные патриотизмом члены нашего общества войдут в нее, и сбросят тайных и явных врагов мира и справедливости в море! Объявляю также о введении чрезвычайного положения и комендантского часа! Враги не дремлют! Не поддавайтесь на провокации. Если вы не враг, вам нечего бояться своих защитников. Армия Света - наш залог в победе над тьмой! Ура!
- Ура! Ура! Ура!
…Профессор Баттер заглушил радиоприемник. Лили Поттер рыдала, уронив голову на руки; Августа Лонгботтом пыталась её обнять. Забыв об обязательной субординации, сидевшая рядом с Флорой Алиса Лонгботтом вскочила и бросилась к подруге через весь зал, и сам отец близняшек, декан Гриффиндора, неловко заковылял к студентке. Из-за стола Рейвенкло вылез Северус Принц и, как всегда, бестолково навис над плачущими. Никто больше не вмешивался: все были так или иначе потрясены услышанным.
Речи министра Кейджа предшествовало сообщение о ночном мятеже и попытке захвата Министерства магии. Возглавляла мятеж Джиневра Поттер, мать Лили; при подавлении она была убита, как и многие, кто последовал за ней. Джеймс Поттер, брат Лили, с несколькими друзьями схвачен. Имея хоть смутное представление о злопамятности Кейджа , стоило ждать неминуемой расправы.
«Постойте, а что будет с Альбусом ,если его схватят?» - пришло в голову Флоре, и не хватило сил отогнать эту мысль? Знает ли он, что сталось с его семьей? Что его мать убита? Наверняка казнят его отца, брата и, может быть, сестру. Нет, Лили – несовершеннолетняя, её не тронут, но все-таки… Положим, Альбус – темный маг, он заслужил наказание, но Флора вовсе не желала ему смерти и тем более не хотела бы, чтобы пострадала его семья.
А директор Уиннергейт весьма глумливо наблюдал за горевавшими.
- Может быть, закончим трогательное оплакивание государственной преступницы? Необходимо перейти к более важному. Итак. Сейчас студенты, фамилии которых я назову, в обязательном порядке сдадут палочки и в целях безопасности их товарищей будут препровождены членами министерского отряда в карцер, где и пребудут, покуда в школе не установится надлежащая безопасность. Покидать территорию школы запрещается по любым причинам, как студентам, так и преподавателям. Ворота будут закрыты.
Он зачитал с десяток фамилий, среди которых оказались Лили Поттер, еще один гриффиндорец – Фред Уизли и почему-то Северус. «А, конечно, среди повстанцев было много авроров. А его дядя, брат миссис Принц, вроде бы работает в аврорате».
Не все из названных сдались без боя, кто-то пытался сопротивляться, но членами министерского отряда немедленно был разоружен и связан. Их вывели – Фред Уизли и Северус чуть не на руках несли Лили.
…А вечером в хогвартском дворе жгли портреты из учительской. Согнали всех учеников во двор – кроме тех, кто сидел в карцере – картины вытащили из учительской, покидали в неровную горку. Лица на обезображенных портретах хранили прежнее выражение, только у некоторых испуганно метались глаза. Джулиус Милвертон, Бенедикт Берк, профессор Баттер и профессор Рид обступили костер с четырех сторон и разом крикнули:
- Инсендио максима!
Пламя охватило резные рамы, потянуло горелым деревом. Многие из учителей опустили головы, кто-то из первокурсников испуганно сжался, и Флора понимала, почему :ей почудилось, как с картин раздаются сдавленные стоны. Когда же огонь добрался до изображенных на холстах фигур, тишину двора прорезали крики боли. Девочки-первокурсницы в ужасе заплакали, лица профессоров заалели не то от зарева, не то от стыда. Флора случайно наткнулась взглядом на Амаранту Нотт и Патрисию Гэмп: даже они выглядели так, будто их сейчас стошнит. Лишь директор, профессор Рид да Берк сохраняли спокойствие, полное довольства.
- Что же мы молчим? - с наигранной бодростью выкрикнул Баттер. - Старшекурсники, подайте пример младшим. Запевай!
И они, заглушая слабеющие, захлебывающиеся, полные муки крики портретов, теснясь друг к другу плечами, затянули гимн Светлых.

В глубинах Шармбатонского леса один из директоров, отличавшийся романтичностью, когда-то велел построить нечто вроде охотничьего домика. В школе много внимания уделялось травологии и уходу за магическими существами, ученики часто уходили в походы с ночевкой ,а про палатки иногда забывали. Правда, вскоре выяснилось, что охотничий домик облюбовали парочки, жаждущие уединения, но не сносить же его из-за таких пустяков. Мало кто принял во внимание, что одна из парочек так старательно накладывала заглушающие чары, что их стало невозможно уничтожить.
Об это милом месте Гермионе однажды поведала Флер, и сейчас ос старшей дочерью женщина поджидала там гостей. Да, пришлось смириться с тем фактом, что лучший друг предал подругу и завел любовницу. По совести, увидев Асторию, она в чем-то поняла Гарри: эта женщина отличалась уравновешенностью и чуткостью, которых порой Джинни так не хватало, а также была замечательно хороша собой. А потом и вовсе стало не до склок. Джинни не стоило оставлять одну, без надзора – она была способна на любое сумасбродство. И вот её не стало.
Паника окатывала Гермиону холодными волнами. Джинни – родная кровь Рона, маленькая девочка, так часто просившая совета, самоуверенная девица, с которой они то цапались, то болтали о разных глупостях, довольно бездарная жена и мать… Джинни – неуправляемый поток дикой силы. Джинни нет. А над Гарри и Джеймсом теперь висит смертный приговор.
…Астория с сыном появились минута в минуту. Надо сказать, увидеть Скорпиуса вновь Гермиона была рада: молодой человек пошел в отца только лицом, на деле же был куда приятнее в общении и умнее. В их деле лишняя голова ой как нужна. Кроме того, Скорпиусу обрадовалась Роза.
- Порталы будут готовы через два дня, - вздохнула Гермиона. - Как вы думаете, мы успеем? Им ведь не могут вынести приговор так скоро?
- Боюсь, министр ожидает провокаций, попыток отбить пленных, - ответил Скорпиус с мрачным лицом. - Зная его, мы можем ждать худшего.
-Значит, надо действовать тихо, - вставила Роза. - Не поднимая шума, попробовать вытащить дядю Гарри и Джеймса из Азкабана. Мам, ты ведь говорила, что знакома с тюремщиком?
- Вряд ли он захочет нам помогать, - остановила её мать. - Для него это слишком рискованно, какую бы сумму мы не предложили.
- Добровольно не захочет, - согласилась Астория. - Но нет ли способа заставить его?
- Есть, - лицо Гермионы стало жестким. - Самый надежный - наложить Империо.
- У меня в этом смысле имеется опыт, если надо... - пробормотал Скорпиус.
- Да? Вы уверены, что сможете? Тогда мне ваша помощь понадобится в транспортировке. Я не знаю... Глупо надеяться на лучшее... Не уверена, что они в хорошем состоянии оба.
- Согласен, миссис Уизли, нам с вами нужно отправляться вместе - идти в одиночку было бы слишком рискованно.
- А еще вам нужно алиби, - Роза вновь подала голос. - Точнее, алиби нужно маме, чтобы её отсутствия, если что, никто не заметил.
- Я могу сыграть миссис Уизли, если у вас есть оборотное зелье, - предложила Астория. - Только... Как-то надо решить вопрос с вашими предметами. Боюсь, я в них не сильна.
- Тогда маму смогу сыграть я. А вы сыграете меня. Оборотного достаточно, мне Северус перед отъездом целую бутыль подарил.

Глава 26. Великая Альтернатива

Солнце не успело встать, а эшафот за Косым переулком уже выскребли, площадь вокруг него тщательно вымыли, обеспечили надежное приземление двум фестралам, которые привезут клетки с узниками. Только горизонт заалел, стали обходить дома, собирая зрителей.
Джеймса Поттера и его сообщников осудили в два дня, приговорили к смертной казни, и сегодня надлежало привести приговор в исполнение.
В девять утра к площади, уже полной народу и оцепленной аврорами и полицией нравов, подогнали две железные клетки. В одной из них, связанные и скрученные, щурили глаза на утреннее солнце четыре парня. В другой приник к решетке, точно желая разорвать её, бывший герой магического мира, а ныне главный обвиняемый по делу о заговоре авроров – Гарри Поттер. Слушаний в отношении него еще не проводили, и привезли его, собственно, с тем ,чтобы он увидел казнь сына, прежде чем умрет сам. Его везли позади клетки с осужденными, и он мог видеть, как они переговариваются, как пытаются размять руки, затекшие в путах, как Джеймс подставляет лицо солнцу и последнему для него утреннему ветру.
Повозка с осужденными остановилась у подножия эшафота, а клетку с Гарри протолкнули дальше, на оставленное свободным пространство, чтобы ничто не мешало ему видеть все четыре столба. Вот осужденных взводят по ступеням – Джеймс вскинул голову и что-то ободряюще бросает товарищам. Привязывают к столбам, а в это время секретарь, мечущийся тут с рассвета и изрядно продрогший, зачитывает ,в чем виноваты юноши и какому наказанию будут подвергнуты. Гарри напирал на решетку, словно выдавливая её.
Джеймс, когда его привязали, плюнул полицейскому с алой повязкой на рукаве в лицо и обернулся:
- Отец, прости! И Ал пусть меня простит, а Лили не поминает лихом!
Гарри ударился о решетку, пытаясь её вышибить. Секретарь махнул платком, полицейский с красной повязкой подошел к первому из привязанных, приставил палочку к его сердцу и что-то прошептал. Секунду спустя парень безжизненно поник головой. Вот второй… Третий… наконец палач приблизился к Джеймсу. Тот ухмыльнулся, залился тихим искренним смехом – и так умер, с улыбкой на лице. По толпе прокатился тихий вздох. Гарри застыл, вцепившись в прутья. В давней щетине блестела росинка слезы.

Армия Света, о которой говорил министр, была сформирована в кратчайшие сроки из волшебников, желающих подтвердить свою преданность Кейджу самым прямым образом. Брали в нее вне зависимости от боевой подготовки, но если таковая все же имелась, человека ставили руководить отрядом – группой из пяти-семи человек – в том числе с тем ,чтобы обучить их. Руководители отрядов подчинялись двенадцати комиссарам, а те ,в свою очередь – экстренно сформированному при министре военному совету.
Деятельность Армии Света состояла преимущественно в вылазках с целью проверки семейств волшебников. К тем ,кто казался неблагонадежным – к примеру, встречал бойцов без надлежащего уважения – применялось физическое и магическое внушение. Тех, кто оказывал сопротивление, или хранил дома ненадлежащие книги и артефакты, арестовывали, проводили короткое разбирательство и, если устанавливали его общественную опасность, отправляли в лагерь, спешно созданный на самом севере страны. Первой партией в него завезли родственников тех, кто участвовал в мятеже Джиневры Поттер, но их рук – часто женских, старческих, словом, немощных – было недостаточно для объемов работы ,которую предстояло выполнить. Ходили слухи, что министр дал приказ заготовить огромное количество древесины для волшебных палочек, варить литры весьма опасных зелий и изготавливать целый ряд не вполне безобидных артефактов. Но это, скорей всего, не более, чем сплетни.
Из подготовленной и верной министру молодежи – курсантов школы авроров и слушателей обучающих программ при министерстве – была сформирована также Дружина Света, во главе которой встала Молли Уизли; тем самым Кейдж показал, что личную преданность ценит больше, чем родственные связи. После создания и краткого обучения Дружина Света была направлена в Хогвартс, дабы при поддержке министерского отряда одерживать порядок, дисциплину и взращивать в школьниках надлежащую преданность.

Утром после заточения детей бунтовщиков в карцер Флора Эспин проснулась с довольно странным ощущением. В спальне висела холодная тишина, какая бывает в помещении, которое давно покинуто. Однако – Флора взглянула на часы – было всего-то шесть утра. Обычно она вставала первая.
Инстинкт подсказал заглянуть в соседние спальни: там тоже было пусто и тихо. Флора в страхе вернулась к себе и только тут приметила, что одежды подруг нет на месте. Жутко покраснев, все же пошарила по тумбочкам: так и есть, взяли самое необходимое.
Спешно умывшись и одевшись, Флора спустилась в гостиную. На диване одиноко сидел потерянный Герберт Смолли.
- Ты не знаешь, почему никого нет? Где все?
- Они ушли, - пожал плечами Смолли. – Ушли нынче ночью. Пятый, шестой, седьмой курс - все, кроме Клейторна, Милвертона, да нас с тобой. Кажется, увязались даже некоторые с четвертого и третьего курса.
- Куда ушли? Как?
- Не знаю. Ушли, и все.
За завтраком выяснилось, что за ночь опустели также спальни старших курсов Гриффиндора и Рейвенкло. К удивлению Флоры, не ушли Августа Лонботтом - должно быть, не могла бросить сидящую в карцере подругу – и черноволосая красавица-рейвенкловка Люси Бласт: она вообще отличалась клинической аполитичностью.
Уиннергейт был в ярости – если можно так назвать желчно потемневшее лицо и глаза, забегавшие, как у паникующей крысы. Он немедленно запретил всю переписку и почтовые отправления, приказал намертво запереть не только двери, но даже и окна, выставить у ворот часовых и заковать заключенных в карцере в кандалы. После завтрака, говорят, он вызвал «на ковер» профессоров Лонгботтома и Саммерби, причем оба вышли оттуда страшно помятые. В Больничное крыло они обратиться не рискнули: Бесси Прин в новом учебном году запретили лечить подвергнувшихся любому взысканию.
Два дня спустя в «Ежедневном Пророке» написали, что Джеймс Поттер, старший брат Лили и Альбуса, казнен. «Скоро и Альбусу на эшафот», - отстраненно подумала Флора, и от этой мысли больно ей не было – лишь темно и тяжко. А еще через день в газете сообщили о том, что умер в тюрьме Гарри Поттер. После казни сына он попытался покончить с собой, его остановили, но он той же ночью отошел в тюремном лазарете.
Профессор Лонгботтом ходил черный. Его дочь под покровом ночи, говорят, пыталась перебросить что-то для Лили в карцер. Поймать Августу не удалось: она чуяла опасность и хорошо заметала следы.
А еще через несколько свинцовых дней хогвартские ворота наконец отворились, но лишь для того, чтобы впустить Дружину Света. Крепкие ребята и подтянутые девушки в алых мантиях с желтым кружком у сердца – знаком света и добра – маршем прошли до Большого зала. В возглавлявшей их рыжеволосой девушке со свистяще гибкой осанкой Флора узнала Молли Уизли - гриффиндорку, выпустившуюся в прошлом году, круглую отличницу, старосту, уважаемого члена министерского отряда и вообще, как о ней говорили, «образец достойного поведения».
С того дня Дружина Света просочилась в жжизнь Хогвартса, как в щели дома просачиваются муравьи. Вместе с министерским отрядом люди в алых мантиях патрулировали коридоры. По утрам они выстраивали школьников шеренги и вели на занятия. Расписание в целях соблюдения нравственности перекроили: девочкам устроили уроки отдельно от мальчиков. Более того, пара человек из Армии Света постоянно торчали в гостиной, чтобы не допускать общения девочек и мальчиков между собой.
За час до ужина девушки из Дружины Света читали на факультетах лекции о необходимости послушания государству, вреде темной магии и кознях соседних стран. За невнимание можно было остаться без ужина или попасть на отработку. Что грозило за споры с лекторами, наверное, объяснять не нужно.
Надо сказать, из карцера заключенных все-таки выпустили, и в ту же ночь Лили Поттер, Фред Уизли и Августа Лонгботтом бежали из школы. Как они умудрились просочиться – никто не мог понять; очевидно, остался неучтенным, незапечатанным, неохраняемым какой-то из подземных ходов. Дружина вместе с министерским отрядом провела обыск. Кажется, что-то даже нашли.
Флору происходящее мало интересовало, хотя и тяготило. Она перестала понимать, кому следует верить, и решилась плыть по течению, не раздумывая, что станется с ней завтра. Остался последний год – его надо пережить, а дальше, в конце концов, можно уехать, если очевидно выясниться, что оставаться невыносимо.
На уроках приходится довольствоваться обществом девиц из министерского отряда или испуганной, неразговорчивой Люси Бласт. Вечерами в гостиной одни младшекурсники всхлипывают после порки, другие довольно скалятся, получив от Молли, мисс Рид или кого-то из отряда похвалу за донос. Даже с Гербертом Смолли не поговоришь: разговоры мальчиков и девочек объявили безнравственными. Но все-таки Флора не жалеет, что беглецы не позвали её с собой. Она не уверена, что они поступили правильно, как не уверена в том, что не выдала бы их, начни Уиннегейт её допрашивать. Быть может, потому подружки ничего ей так и не сказали.
А гриффиндорцы – курс четвертый, кажется, - попытались выкрасть из кабинета директора меч. Вредно бывает читать учебники по истории магии. Их секли в Большом зале, пока они не потеряли сознание. Профессор Лонгботтом потом жаловался профессору Саммерби, что «такого не было даже при Волдеморте».

Альбуса разбудили голоса у палатки. Они с Паулиной и дядей Джорджем расстарались на славу, окружили место стоянки всевозможными защитными заклинаниями, их бы никто не увидел, но сами они слышали и видели все, что происходило вокруг. И вот утром Альбус, еще не очухавшийся от сна, узнал голос Лили.
Он осторожно выглянул. Сестра сидела на полянке вместе с Августой Лонгботтом и Фредом Уизли; у ног их валялась потрепанная школьная метла и какой-то узелок. Все трое, очевидно, были утомлены, но если Августа еще держалась, то Фред и Лили, кажется, готовы были лечь и скончаться на месте. Вглядевшись, Альбус приметил их бледность – будто они несколько дней не видели солнечного света – темные круги под глазами, истощенный вид.
«Так, стоп. Откуда они вообще тут взялись? Сбежали из школы? Предположим. Но также это могут быть полицейские под оборотным. И засада поблизости. Надо проверить».
Августа вытащила из кармана карту.
- Видимо, мы миль на пять промахнулись. В общем-то, они довольно близко.
Лили повалилась на траву:
- Я никуда не полечу! И тем более не пойду. Я вообще умираю, вот.
Фред молча поворачивался вокруг себя, набирая веток для костра.
Под дезиллюминационными чарами Альбус обошел полянку, шепча про себя Ревелио. Никаких следов присутствия посторонних. Есть вероятность, что они хорошо маскируются, и все же…
Выбить палочки у Лили и Фреда не составило труда. Августа вскочила и, не видя противника, наугад выпустила Импедименту и Инкарцеро, но, разумеется, промазала. Минута – и все трое, связанные, валятся на полянке.
Альбус снял дезиллюминционные чары. Лили ахнула. Фред округлил глаза. Августа пробовала приподняться.
- Что тебе подарил наш отец на Рождество, когда тебе было девять? – обратился Альбус к сестре.
- Платье, - всхлипнула Лили. – Праздничное, из зеленого шелка. Я еще просила у мамы взять её зеленые тени.
- Отлично, - юноша перешел к Августе. – Как зовут парня твоей сестры?
- У Алисы нет парня.
- Хорошо. Что ты, - это уже к Фреду, - стащил из магазина своего отца, когда тебе было пять лет?
- Канареечные помадки, - вздохнул Фред. – А твой братец отобрал их у меня и накормил тебя и Лили.
Взмах палочки – и все трое свободны.
- Прошу прощения. Вы же понимаете, в наше время надо быть бдительным.
- Ты, как тот легендарный Грозный Глаз, - Августа потирала запястья. – Он, если ты помнишь, все-таки попался.
- Прекрасно помню. А вы что, сбежали из школы? Там начался полный кошмар?- Альбус помог сестре встать на ноги. Лицо Лили вдруг мелко задрожало.
- Ал, а ты разве не слышал… Про родителей и Джеймса?
По животу пополз ледяной холод.
- Не слышал. Дядя Джордж никак радио наладить не может. Что случилось?
- Их нет, - Лили зажмурилась. – Их нет, Альбус, никого! Мама и Джеймс собрали авроров и выступили против Кейджа. Маму убили в бою, а Джеймса казнили… А папа… Умер в тюрьме…
Небо над головой закружилось и разбилось, во рту стало горячо. Сердце сильно стиснуло. Альбус обнял сестру, прильнувшую к нему, точно замерзший котенок, и некоторое время молчал, смаргивая слезы, жегшие глаза.
…Час спустя Альбус сидел у входа в палатку. Три найденыша отпаивались чаем, грелись и отдыхали, Фред рассказывал, что происходит в школе и в обществе – из того, разумеется, что было школьникам известно, Августа коротко и сухо дополняла.
- Еще когда детей восставших отправили в карцер, - объяснила она под конец. – Лично я оставалась, чтобы вывести Лили и Фреда, когда их выпустят, или освободить их и сбежать. Алиса сказала мне, куда примерно отправится её группа. А метлы давно были заготовлены. К сожалению, мы с ребятами слегка промахнулись.
Альбус не мог ни о чем спрашивать, ни о чем говорить, не мог смотреть Лили в глаза. Горе зачерняло мир. И он не выдержал, вышел на воздух, опустился на стылую осеннюю землю и так сидел, обхватив руками лоб. И внезапно почувствовал чье-то присутствие. Оглянулся: рядом присела Паулина. Положила руку на плечо.
- Ты сейчас думаешь о них? О своих родителях, о брате?
- Я не знаю, Паулина. У меня, как ни странно, не получается думать. Очень редко такое бывает, но в голове ничего нет. А внутри как-то замерз.
- Тебе больно? Ты винишь себя в чем-то?
- Не знаю, но не больно, пока. Наверное, больно будет потом. Наверное, я виноват. Хотя... Разве статьи бы не выпустили без нашего побега? Но я, увы, положил еще один камень.
- Всего лишь один. Если твоего отца давно хотели убрать - а я не сомневаюсь, что он многим был как кость в горле - убрали бы и без вашей истории с Берком. Один камнем больше, одним меньше... Такие же камни ,уж извини, заложили все ваши домочадцы.
-Конечно, темная магия - это покруче, чем распутное поведение Джима и Лили, - криво ухмыльнулся Альбус. Постоял, покачавшись взад-вперед на каблуках, потом неожиданно развернулся и обнял Паулину. Она терлась щекой об его плечо и поглаживала по спине. Тихо спросила:
- Как ты думаешь, где они похоронены? Когда станет безопасно, надо бы навестить - так ты попрощаешься с ними.
Альбус отстранил ее, поднял голову, сказал твердым, немного суховатым тоном:
- Мне сейчас нельзя поддаваться слабости. Эти люди доверились мне, и я отвечаю за то, чтобы мы, по возможности, выжили. Поэтому я не могу себе позволить слабость. Давай накормим ребят, и надо будет составить план действий.
Паулина гордо посмотрела на него:
- Это правильно. Если ты слизеринец, ты отомстишь за близких и сам останешься недоступным для врагов. Ведь так?
- Разумеется! Слабость - это не то качество, что ценили Салазар и Мерлин.
И, взявшись за руки, они побрели в палатку. Там Альбус первым делом попросил подробнее рассказать, кт о из беглецов как уходил и где остановился. Августа стала рассказывать:
-Метлы в основном были у нашего факультета, поделились по-братски, но все равно кому-то пришлось аппарировать. Уходили порознь, чтобы нас не смогли выловить одновременно. Точно знаю про Хаффлпафф - они в нескольких милях отсюда, на Дербиширских болотах. Одна из главных в их группе - моя сестра Алиса. Мы, собственно, туда и держали путь, да вот немного не долетели.
- Ну что ж, вам, похоже, повезло. Тогда я отправляюсь туда, разыскивать всех. Мы должны собраться вместе. Дядя Джордж, присмотрите пока за лагерем?
-Да, наши хотели отправиться куда-то на юг, к Брайтону, - добавила Августа. - А вот с Рейвенкло сложнее... Эти придурки решили затеряться в трущобах Лондона.
- О ужас...Придется их вылавливать, и с трудом...
- Они, возможно, кучкуются неподалеку от Бейкер-стрит, - хихикнула Лили. - Ну, место встречи... Может быть...
- Ох, проверю там. Паулина, поставишь пока Лили на ноги? Болеть нам, к сожалению, некогда. Наложите всю возможную маскировку и ждите моего возвращения.

Патрисия в смущении и тревоге переступила порог спальни мальчиков. Бенедикт, заперев двери Алохоморой и наложив заглушающие, уселся на кровать и посмотрел на девушку с наглым требованием.
Она, как и обещала, слушалась его, подчинялась во всем. Позволяла лапать себя тощеньким ручонкам, позволяла узким липким губам жадно и зло целовать. Когда они уединялись в пустом классе - членам министерского отряда, как и Дружине Света, не было надобности следить за собственной несомненно высокой нравственностью – покорно садилась к нему на колени, позволяла ему делать, что заблагорассудиться. Он любил причинять ей боль. Это она терпела тоже из страха, что, лишившись покровителя, обречет себя на боль куда большую. Порки в Большом зале – хотя когда-то она с удовольствием любовалась на наказания - и сожжение портретов снились в кошмарах. С тех пор, как прогремело восстание Джиневры Уизли, Патрисию мучил и призрак темного, холодного, точно ледник, карцера. Казалось бы, за что её можно отправить туда? А вот вспомнят, что темный маг и убийца Скорпиус Малфой практически встречался с ней – тогда пиши пропало…
- Сядь рядом, - приказал Берк. Девушка послушалась. – Отложи палочку.- И снова она подчинилась.
- Что ты хочешь?
- Милая, - он сжимал пальцы, точно разминая кисти. – За кого ты собираешься замуж? Ты ведь, наверное , уже решила?
- За тебя, конечно, - быстро ответила Патрисия.
- Прекрасно. Тогда, полагаю, раз уж я все равно, полгода не пройдет, как женюсь на тебе, то ты не должна быть против…
Она обмякла от ужасной догадки.
- Против чего? Ты пугаешь меня. Послушай, не нужно…
- Ты ведь обещала слушаться меня, - Берк встал. – Так слушайся. Ложись на кровать.
Она поглядела в желтоватые глаза, в отчаянии всхлипнула. Скинула туфельки и покорно легла, вытянувшись во всю длину.
…В спальне девочек, по счастью, была только Амаранта – Патрисия бы не пережила, если бы еще кто-то догадался. Амаранта ни о чем не спрашивала. Велела собрать чистые вещи и идти в душ, а сама ,покуда подруга смывала с себя липкие и бесстыжие хватки, приказала эльфам на кухне заварить чая с ромашкой и принести какого-нибудь джема. Весь вечер Патрисия лежала в постели и рыдала, пряча лицо в ладонях подруги – та велела двум соседкам пока не входить.
- Сколько… Сколько это будет продолжаться? Неужели мне придется за него идти? Я устала…
Амаранта молчала. Она не великая искусница была успокаивать. Тем более, когда в утешение сказать нечего.

Максимус Кейдж постоял у окна загородной резиденции, покачиваясь на каблуках. С трудом унял вновь поднимающееся в груди ликование - нельзя терять голову, особенно в момент триумфа. Наконец-то, его многолетние планы как никогда приблизились к осуществлению. Как бы его ни называли тираном враги, они не понимают главного. Руководитель государства - это прежде всего ответственность. Нельзя привязываться к одному человеку, ведь пожалев одного, можно потерять сто. Пожалев сто - потерять десять тысяч. Пожалев десять тысяч - потерять страну. Он знал, что его проклянут близорукие современники, глупцы, жалеющие отдельные жизни! Они не понимают - политик не имеет права на жалость, привязанность, словом, слабость. Его задача - это выживание всего общества в целом! Не отдельных частных жизней, а всего целого! И именно этой великой задаче и посвящена его жизнь. Он знал, что не дождется искренней благодарности - а как иначе? Только жесткие и непопулярные меры помогают преодолеть угрозы, и иначе в истории никогда не было! Только когда каждый работает на благо общего, живя не ради бесполезного насыщения брюха, эгоистических желаний, а отдавая на благо целого - и, кстати, получая справедливое вознаграждение за труд, и возможно выживание всех и каждого! Почему-то, так многие неспособны понять и принять столь очевидную и безошибочную логику. Пускай. Теперь, воспользовавшись провокацией против Поттера (правы были коммунисты - нравственно то, что объективно способствует достижению цели), стало возможным убрать последние рудименты демократии, парламентаризма и прочих орудий шкурников, плутократов и чистокровок. Кому знать, как не ему, сыну маглорожденного мелкого чиновника, скромного, исполнительного старосты своего факультета, которого попрекали происхождением, отсутствием дерзости, наглости, серьезностью и верой в высокие ценности?
Теперь, когда новая армия, вычистив, подобно острейшему скальпелю, все наросшие гангрены, всех, кто вольно или невольно мешает общему выживанию и продвижению в будущее, путь, наконец, открыт. Конечно, в руководстве армии, полиции, аврората всегда будут те, кто почувствует себя не безукоризненным винтиком машины, а попытается использовать власть в личных целях - о, его уберут. Чистка не должна прекращаться в принципе - как после каждой операции стерилизуют хирургические инструменты.
Почему проваливались попытки других вождей построить общество отдачи? Ведь не он же первый! Проблема была в лидере, вожде, острие! Пока правил вождь, все шло хорошо, но в преемники приходил человек либо серый, либо слишком амбициозный. Кейдж решил для себя эту проблему. Ему не придется думать о преемнике. Его личные агенты ведут поиски. На континенте они ищут свитки и записи Николаса Фламеля о философском камне, в Англии - день и ночь прочесывают дюйм за дюймом в поиске пропавших Даров Смерти, а на крайний случай. Всегда есть крестражи. Да, это зло, но сколько раз он побеждал, лишь благодаря силе? Добро должно уметь защищать себя, и опять же - еще одна жизнь в обмен на обеспечение Будущего? Это было целесообразно, а значит - нравственно.
Наконец, когда старое общество окончательно будет сломлено, можно будет развернуть истинный масштаб Великой Альтернативы - пока под Империусом Кейджа находится британский премьер-министр и ряд ключевых министров, а так же Империус наложен на ряд владельцев крупнейших газет, телеканалов, радиостанций - и результаты дают о себе знать - идеи Альтернативы завладевают умами британской молодежи, да и людей в возрасте. Потом же, нужно будет преобразовать и маггловское общество по аналогии с магическим - и политически, и культурно. Тогда, переведя экономику на военные рельсы, покончив с безработицей, вложившись в работу разведки и СМИ, можно будет начать работу по организации международной оси Альтернативы - а ведь в мире немало стран, близких им по духу. Однако, одернул себя Максимус, это слишком далекая цель. Теперь же нужен был точный расчет. Предстояло решить, кто именно из высшего и среднего руководства в ближайшие дни отправится в лагерь, вместе с чистокровками, родственниками врагов народа и либералами, а кто займет освободившиеся места. Достав омут памяти, министр принялся размышлять.

Глава 27. В лесах и в городе.

На веки лег приглушенный свет. Гари невольно моргнул. Голову то припекало, то холодило. Раскрыл глаза - перед глазами сначала были неясно-цветные пятна. Затем стал различать: вот торшер с абажуром винного цвета ,палевые занавески, плотно задернутые. Вот темное платье и золотые волосы женщины, стоящей рядомс постелью. Маленькая женщина с хрупкими руками. Астория?!
Гарри привстал, жадно пытаясь дотянуться, вглядываясь. Захлебывался, не мог вымолвить ни слова. В тюрьме он измучился, ничего не зная о её судьбе: может её поймали и также подвергли позору, или держат, как заложницу? Или она погибла из-за него, как Джинни, как Джеймс?
Теплые узкие ладони бережно заставили его снова лечь. Тонкий пальчик прижался к губам. Гарри пытался задержать взгляд на лице любимой, но зрение снова расфокусировалось. Он забылся.
В следующий момент просветления рядом с Асторией оказалась Гермиона. Села рядом с кроватью, грустно посмотрела. Взмах палочки – и он опять погрузился в сон.
Когда же наконец ему позволили по-настоящему прийти в себя, он снова увидел у постели их обеих – но на сей раз Астория склонилась к нему и крепко поцеловала, а Гермиона горестно сжала его руку.
- Где я?
- Во Франции, неподалеку от Шармбатона, - пошептала Астория. – Мы с сыном снимаем здесь…
- Как ты выбралась? С тобой все было в порядке?
Она одарила его нежнейшей улыбкой.
- Конечно. А ты… - Астория не договорила, резко отошла к окну.
- Как я здесь оказался?
- Из тюремного лазарета человека вытащить сравнительно просто, - натянуто улыбнулась Гермиона. - Достаточно в реестре больных сделать запись о смерти. Кстати, сын Астории мне здорово помог.
- Взятка или Империо?
- Империо. Пробовали через взятку сначала – бесполезно.
Память о пережитом, боль свежих потерь, радость встречи потихоньку оживали, и сердце билось все сильнее, но тело еще не слушалось.
- Когда мне можно будет встать?
- Он уже рвется на подвиги! – чуть наигранно всплеснула руками Астория.
- Это хроническое, - вздохнула Гермиона. – Когда оправишься – будет можно. Пока будут разбираться без тебя.

Тянуло октябрьским холодом. Ученики дышали воздухом только на прогулках, длившихся от силы полчаса, но приносили с собой дух глубокой осени, и тосковали от невозможности бродить полями, вдыхая его полной грудью, по-здоровому замерзнуть, ощутить сосущее чувство голода, окунуться в туман и послушать последние крики птиц.
Однажды, возвращаясь из библиотеки, Флора загрустила. Оглянувшись, нет ли поблизости кого-нибудь из Дружины или министерского отряда, она остановилась у окна и с тоской посмотрела на дальний темно-рыжий лес и седое поле. В прежние времена миссис Принц, бывало, выводила их на долгие прогулки с посиделками у костра. Они рассказывали истории, пели… Где теперь миссис Принц?
Давеча Северус спрашивал о том же профессора Саммерби. Тот с непонятным стыдом и бессилием пробормотал, что надеяться не на что: она сестра врага народа и почти наверняка арестована. Неужто правда это? С каждым часом все страшнее жить.
Профессор Саммерби сегодня лежит у себя в комнате, ученики и профессор Лонгботтом на свой риск его навещают. Вчера вечером он наткнулся на двух дружинников, тащивших в пустой класс Люси Бласт. Он вмешался, оглушил одного, но другой обезоружил учителя и избил так, что тот некоторое время лежал без сознания. Люси Бласт, во время схватки убежавшая, тайком привела Северуса, тот дотащил профессора до комнаты и оказал помощь. Он вообще повадился помогать то одним, то другим; поговаривают, по ночам они с профессором Саммерби варят лекарственные зелья. Колдомедики доморощенные.
- Ай, пустите! Мы не виноваты! Мы не нарочно! – послышался за поворотом надрывный детский крик. Флора шмыгнула в ближайшую нишу: авось не заметят. Из-за угла показались Молли Уизли и с ней два дружинника, тащившие за шиворот первокурсников-рейвенкловцев, мальчика и девочку. Рядом семенил третий, хаффлпаффец, пару раз уже замеченный на доносительстве.
- Мы случайно… Случайно сбили плакал, - плакала девочка.
- А Кит утверждает, что нарочно,- осадила её Молли.
- Неправда! – мальчишка рванулся. – Он врет! Мы не хотели!
- Хотели или нет, но вы нанесли оскорбление торжеству светлых сил, сбив плакат, это торжество изображающий. Будь вы совершеннолетними, речь шла бы об уголовном разбирательстве. Ведите их в карцер. Директор решит их судьбу.
Вечером в Большом зале все было готово для публичного наказания. Перед преподавательским столом поставили скамью, принесли ведро с розгами. Так как при нынешнем регулярном назначении телесных наказаний Порридж скоро слег от переутомления, то пороли теперь двое самых сильных парней из Дружины. Кто-то из гриффиндорцев прозвал их «палачами», да так их теперь даже не за глаза, а про себя и обозначали все.
Учеников выстроили у стен и затем ввели провинившихся. Мальчик шел, опустив голову, страшно красный. Девочка рыдала и тряслась. Увидев скамью и розги, она вскинула головку и умоляющим взглядом обвела собравшихся, но никто не шелохнулся. Детей заставили раздеться и уложили. Прутья засвистели, Флоре захотелось зажать уши и зажмуриться.
Мальчик только приглушенно стонал, а девочка с первого удара закричала так, что её тонкий голос эхом кувыркнулся под потолком. Толпа зашевелилась. Флора не понимала, в чем дело, до тех пор, пока вперед не выскочил Северус Принц. Отпихнув палача, бившего девочку, он вырвал розги и сломал об колено. Обернулся ко второму – но тот, на время оставив мальчика, одним ударом повалили щуплого рейвенкловца. Вдвоем палачи живо скрутили Принца, и директор Уиннергейт, до сих пор хладнокровно наблюдавший за происходящим, знаком велел подвести его ближе.
- Жалеете малышню? – проскрипел директор. – Ну-ну. Показушничать легко, молодой человек. А согласились ли бы вы принять наказание за этих маленьких мерзавцев?
Северус дернул тощими плечами.
- Да.
- Отлично. Им было назначено по двадцать пять ударов каждому? Тогда вам в общей сложности достанется пятьдесят ударов за них и двадцать пять за нападение на дружинников. Раздевайтесь и ложитесь. Этих освободить.
…К концу наказания под скамьей натекла кровавая лужица. Люси Бласт, стоявшая недалеко от Флоры, зажала рот рукой и отошла к стене. Многие выглядели подавленными, даже некоторым членам министерского отряда было очевидно не по себе. Лишь Молли, мисс Рид да Уиннергейт сохраняли абсолютное спокойствие.
Северус поднялся все-таки сам. К нему подбежал профессор Лонгботтом, прихватил одежду юноши и повел прочь. Флора почувствовала, как Герберт Смолли сжал её руку.
- Я не хочу туда же, - в панике прошептал мальчишка; девушка заметила, что он неотрывно смотрит на лужицу крови под скамьей. – Не хочу…
- Веди себя благоразумно, не нарушай правил, и ты там не окажешься, - деревянно ответила она.

Скорпиус прибыл через три дня после того, как Альбус послал ему Патронус с сообщением. К тому времени до палатки успели добраться бежавшие после битвы на континент Роджер Макмиллан и Тедди Люпин; итак, «малый лагерь», как окрестили его сбежавшие школьники между собой, несколько вырос. Альбус побывал у хаффлпаффцев на болтах, у гриффиндорцев на побережье, проверил их боевые силы и научил обращаться со средствами связи. И вот прибыл Скорпиус, да не один: рядом с ним на месте назначенной встречи стояла Роза.
- С твоим отцом все в порядке, - сразу заверила она Альбуса. – Он скоро поправится.
Глаза юноши расширились, как блюдца, он пропустил вдох и еле выдавил:
- Да? Я… рад. Как тебя тетя Гермиона отпустила?
- Просто. Наверное, она сама приедет вместе с дядей Гарри, когда тот поправится. Ну, веди нас в свой лагерь.
Они отправились к «малому лагерю», Роза шла чуть поодаль, и Альбус не преминул спросить у друга:
- Как вам удалось вытащить отца? Где он сейчас? С ним точно все в порядке?
- Он во Франции, у миссис Уизли и матушки. Она позаботятся о нем, не беспокойся.
- Хорошо, - Альбус перевел дыхание. - А у нас тут целая армия собирается, знаешь? Старшие курсы посбегали из Хогвартса и собираются партизанить. Правда, пока они разрозненны, но планируют объединиться. У гриффиндорцев и хаффлпаффцев я был. Хуже всего с рейвенкловцами. Рассеялись по Лондону.
- Что, даже гриффиндорцы? - с недоумением повел носом Скорпиус.- Я думал, они все давно в карательных органах.
- Представь, отнюдь не все! Августа, Фред и Лили многих сумели сагитировать бежать.
- А Северус? - Роза порывисто обернулась к мальчикам. - Он ведь тоже в Лондоне, да? - Нет, - мотнул головой Альбус. - Лили сказала, он решил остаться. Заявил, что в школе он сейчас нужнее. Ну так вот. По идее, должны бы бежать и наши, но о них как раз ничего не известно.
- Что ж, наш факультет, кажется, омещанился. Между нами, Альбус, представляешь, что сказал бы Том Риддл? Потомки чистокровнейших фамилий лижут ботинки безродным чинушам!
Тем временем Альбус остановился, взмахнул палочкой, и вновь прибывшим стали видны две стоящие рядышком палатки: одну занимали, видимо, Альбус с девушкой и сестрой, другую облюбовали Фред с отцом, Роджер и Тедди.
- Так, их мы успеем обрадовать, к тому же кто-то из них наверняка сейчас караулит. Пойдемте, вас Лили и Паулина уже заждались.
Едва за Скорпиусом опустился матерчаты полог, его шею обвили хрупкие девичьи руки, рыжая макушка потерлась об его подбородок, нежные губы прильнули к его губам. Лили отвлеклась, только чтобы кивнуть Розе – причем Альбус удивился болевой судороге, мгновенно пробежавшей по лицу кузины.
- Я уже боялась, мы увидимся только на том свете, - жаловалась Лили, припав к груди Малфоя. – Я всего стала бояться. Ведь у меня, ты знаешь…
-Знаю, - он перебирал темно-рыжие пряди. – Но твой отец жив. Он сейчас во Франции, болеет, но скоро поправится. И еще приедет к тебе.
- Правда? – глаза Лили сделались детскими. – Скорпиус, неужели правда? Ты… Ты Альбусу уже сказал?
- Роза сказала. Может, дашь мне теперь отдохнуть с дороги?
Новые обитатели лагеря поздоровались также с Паулиной, накрывавшей на стол. Роза вызвалась помочь, а Лили почему-то лишь плюхнулась на скамейку и слегка пофырчала.
- Как Франция? – спросила Паулина.
- Неплохо. Но слишком жарко, на мой вкус.
- Вы ведь жили на юге, да?
Роза не успела ответить. Лили нарочито-громко протянула:
- А ты когда-нибудь была во Франции?
- В Париже, - Паулина спокойно раскладывала по тарелкам превосходно зажаренную рыбу и картофель.
- Когда был жив твой отец? – с расстановкой спросила Лили.
- Помолчи, пожалуйста, - оборвал Альбус. – А то костью подавишься.
- Ты же не давишься.
- Я пока не начинал есть.
- Да я не о том.
- Лили, - строго сказал Скорпиус. Девушка притихла, ковыряясь вилкой в тарелке. Через некоторое время Роза спокойно спросила:
- Правда, что…
- Что Северус остался в Хогвартсе? Правда, - подхватила Лили. – По-моему, он просто обленился. Но до этого здорово мне помог. И в карцере вместе сидели, и еще якобы на свидание ходили в Хогсмид, хотя на самом деле мне со Скорпиусом тогда надо было встретиться. Но нам поверили! Даже наказали.
- Мне кажется, чтобы оставаться в тылу врага и помогать тем, кто в этом нуждается, тоже требуется мужество, - мягко вставила Паулина.
Лили прищурилась.
- Но ты почему-то не осталась.
- Я ушла вслед за Альбусом.
- Естественно. Такого жениха жалко терять, правда?
Альбус подавился, Скорпиус энергично похлопал его по спине. Роза устало вздохнула:
- Лили, не будь дурой. Альбус – преступник в розыске, темный маг, сын и брат врагов народа. Думаю, ты могла бы сообразить. Альбус, извини.
- Ничего, - тот отдышался. – Слушай, Паулина, рыба прекрасная, но у меня что-то нет аппетита. Скорпиус, давай обойдем лагерь дозором, что ли.
Отойдя на приличное расстояние от палатки, Альбус решился заговорить:
- Ты вообще понимаешь, что происходит? Лили Паулине житья не дает, почти не позволяет нам оставаться наедине. Никогда раньше она так себя не вела.
- Слушай, я ей займусь. Пока мен не было, боюсь, ей было неспокойно....надеюсь, теперь, когда мы вместе, она станет мягче?
- Я тоже на это надеюсь. Нет, сначала все было нормально, но когда мы с Паулиной при ней поцеловались... Началось то, что ты видишь теперь. Ну да ладно. Я рассчитываю еще, Роза сумеет немножко держать её в узде, хотя с ней самой творится что-то странное. Что мы будем делать с нашими беглецами? Главным образом - как мы найдем рейвенкловцев и что нам делать после?
…Как найти рейвенкловцев, сообразила Роза: наверняка они выйдут на связь с Ребеккой Гольдштейн. Пока же в следующие два дня «малый лагерь» оброс новыми палатками: к команде Альбуса присоединились гриффиндорцы и хаффлпаффцы. Народу скопилось порядочно, и Альбусу пришлось заняться распределением функций.
Для начала он выделил боевой отряд для участия в партизанских вылазках. Затем определили тех, кто будет охранять лагерь днем и ночью. Нескольких определили в тех, кто будет добывать пропитание, а часть девочек отправил под начало Паулине – кашеварить. Несколько хаффлпаффцев под началом Алисы Лонгботтом должны были заниматься лечением раненых и заболевших.
Что до боевого отряда, то Альбус и Скорпиус отвели отобранных ребят на несколько метров от лагеря, на полянку. Первым заданием было окружить её защитными чарами. Затем распределили по парам и велели, для начал, обезоружить противника.
- Никаких правил, - предупредил Скорпиус. – Те, с кем вы будете сражаться, правил не придерживаются.
Заблестели вспышки Экспеллиармуса. Малфой ходил взад-вперед, критически осматривая защитные чары каждого, поправляя при необходимости, стараясь объяснить принцип действия.
- Отлично. Теперь переходим непосредственно к боевой подготовке. Помните, ваша цель - как можно дольше остаться незамеченным и бить наверняка, не давая противнику поднять тревогу. Альбус?
Вместе взмахнув палочками, Альбус и Скорпиус трансфигурировали бурелом в тренировочные макеты.
- Итак, начнем. Простейшее, но эффективное заклинание, Ступефай, хлеб с маслом для любого боевого мага. По идее, все должны его знать, однако некоторые им пренебрегают, считая слишком примитивной техникой. Но это заблуждение - в магловской драке удар кулаком в нос - самое простое, но оттого не менее эффективное средство. Прежде чем идти дальше, всем следует прилично освоить его. Итак, встаем напротив макетов и по команде невербально оглушаем их. Вперед!
Кто-то хорошо и быстро справился, молниеносно нанеся по макету удар, у некоторых возникли затруднения. Скорпиус помог отстающим, похвалил тех, у кого получалось хорошо.
- Отлично. Теперь, самое время перейти к защите. Протего - такое же универсальное средство защиты, как Ступефай - универсальное средство нападения. Итак, разбиваемся на пары - один по очереди пытается оглушить противника, другой - заблокировать атаку.
Засверкали красные лучи, щитовые чары. Альбус и Скорпиус, наблюдая за тренирующимися шагах в двух, переглянулись.
- Жаль, но похоже, шансы наши довольно печальны. Большинство нетвердо знает азы, а какой путь между азами и полноценной битвой?
- Да, боюсь, на острие придется стоять нам, а ребят обучить скорее прикрытию.
- Надеюсь, хоть кто-то из взрослых придет...
- Иначе мы обречены вечно бегать по лесам, пока всех не переловят или не разбегутся.
- Вот что, Ал. Давай я пойду на разведку - обойду известные мне адреса и проверю, нет ли где желающих к нам присоединиться. Заодно в городе можно будет быть в курсе последних новостей.
- Согласен. Думаю, тебе понадобится мантия-невидимка и оборотное?
- Было бы неплохо, - невесело улыбнулся Скорпиус, затем встал и обратился к тренирующимся:
- Хорошо! Теперь, перейдем к остальному базовому арсеналу - Импедимента и Петрификус Тоталус.

Мрачные октябрьские сумерки сменялись студеной ночью. В её тени и жилые-то дома мертвели, и неестественным казалось электрическое сияние окон – а нежилые пугали, точно внезапно появляющиеся в темной воде утопленники. Близ одного из таких домов и появилась как бы из воздуха фигура женщина в плаще и большом платке, повязанном так, что лица почти не было видно. Она нырнула в пустой гулкий подъезд, легко взбежала по лестнице, подсвечивая голубоватым огоньком. Постучала пять раз, по-особому отмеряя паузы, в дверь одной из заброшенных квартир. Дверь отворилась – женщину пустили.
- Как славно! Я уже думал, придется ложиться голодным. Что у тебя? –молодой человек с острыми усиками принял сверток, который гостья достала из довольно маленькой сумки.
- Не обольщайся. Все го лишь курица с карри.
- О, блаженство! – он втянул запах. – Проходи, разделишь трапезу.
- Я не собираюсь тебя объедать. Вот чему-нибудь горячему была бы рада. Хоть кипятку дай. Ночь такая, что внутри все смерзлось.
Женщина скинула платок, оказавшись уже знакомой читателям Ребеккой Гольдштейн. А явилась она в заброшенные, дома, чтобы навестить приемного брата – Альберта Дейла. Тот, правая рука Гарри Поттера, бунтовщик, официально числился среди погибших, но мало кто знал, что, когда пришло время хоронить тела мятежников, Дейла не обнаружили. Он был объявлен в тайный розыск, и семью Гольдштейн, естественно, допросили и взяли под наблюдение. Однако Альберт сумел установить с Ребеккой связь. От нее он узнал о произошедшем за последнее время: о казни Джеймса Поттера с товарищами, о смерти Гарри Поттера, об Армии Света и о массовом побеге учеников из Хогвартса.
- Как папаша?
- Пока отстранен от должности. Не увольняют и не арестовывают, потому что ничего не могут доказать. Ему хватает мозгов нигде не светиться. А шпик сегодня новенький – или, может, прежний оборотного напился, уж не знаю.
- Новый – это интересно… Пей чай.
- Даже чай? Ты ограбил магазин?
- Всего лишь конфисковал одну пачку. Никто не заметит.
Они сидели на кухне, на ворохе старых газет, прислонившись спинами к стене. Альберт ел с жадностью очень промявшегося человека. Ребекка смотрела в ночную стынь.
- Я надеюсь, Роджер все-таки спрятался надежно.
- Я тоже на это рассчитываю, но сомневаюсь, что он будет сидеть просто так. А что твои поиски?
- Представь, нашла.
Он чуть не подскочил.
- И молчишь, а! Вот ты всегда так…
- Да, я всегда оставляю вкусное на десерт. Так вот, они поселились не так далеко от тебя, в заброшенных домах. Я договорилась кое с кем, завтра его приведу. Готовься.
- Надеюсь, он и об остальных факультетах что-нибудь знает.
…Альберт Дейл плохо помнил родителей, особенно отца. Собственно, тому повезло когда-то еще меньше: он своих не знал вообще, а вырос в приюте и в одиннадцать лет получил письмо из Хогвартса. Попал на Гриффиндор и выделялся не столько учебой, сколько ожесточенным безрассудством. Из-за неважной успеваемости не попал в аврорат, занимался, как выразились бы магглы, «частной охраной деятельностью». А вот жизнь Энтони, на которого напал задолжавший семье Гольдштейнов темный маг, спас не по долгу службы - случайно, мимо проходил. Сам же от тяжелого проклятия, которым поразил его темный маг, скончался в больнице св. Мунго.
Энтони не посмел пренебречь долгом жизни. Он разыскал семью погибшего – женщину, с которой тот состоял в сожительстве, и их маленького сына и с тех пор навещал, помогал, чем мог. Когда же мать Альберта решила в поисках счастья уехать на континент, Энтони с легкостью уговорил отдать ребенка на воспитание.
Нелегко пришлось Альберту в приемной семье. Жена Энтони совершенно не одобряла его поступок, и хоть не выражала открыто враждебность к пасынку, но всем видом и обращением показывала, насколько ей неприятно и тягостно пребывание Альберта в их доме. Многочисленные родственники семейства игнорировали мальчика. Альберту не оставалось ничего, как научиться в ответ игнорировать и их, и мачеху. Зато с дочерью Гольдштейна, Ребеккой, он очень подружился, да и Энтони привязался к способному пареньку, возлагая на него большие надежды. Увы, они не оправдались: отчим хотел, чтобы Альберт пошел после Хогвартса по коммерческой части, а тот поступил в школу авроров. После этого в отношениях Энтони и его пасынка наступило значительное охлаждение, однако Ребекке ничье мнение было не указ.
…На следующий день она привела к брату одного из рейвенкловоцев; от него-то Альберт и узнал, где могут находиться сбежавшие гриффиндорцы и хаффлпаффцы.

К восковой голове куклы липли рыжие волоски. Надрез – и в ранку, которая словно сейчас закровоточит, сыплется земля, взятая с кладбища. Белый язычок свечи пляшет в нацепленных на куклу роговых очках.
Вам пора на покой, Персиваль Уизли. Вы слишком долго жировали, объедая министерство. Вы мешаете продвижению новых кадров.
Примус Бейхмеот кривит румяные губы. Он вроде шута и сутенера пока, он доставляет ближнему кругу девочек, в том числе маггловских, а некоторым и мальчиков, запросы у всех разные. Он развлекает честную компанию на посиделках. Мистер Уизли им брезгует и нашептывает на него Кейджу. Тот не слушает. Уизли глуп. Его родственники так скомпрометировали себя, что не сегодня-завтра Персиваль слетит с поста, а там и до Азкабана недолго. Или до лагеря. Да, в лагере Бейхемот тоже бывает, по большей части, чтобы выбрать девушек, пригодных для утех власть имущих. Однажды он встретился там с бывшей коллегой – Таной Принц. Она с матерью сидела у большого котла, нарезая ингредиенты. Бейхемот отвернулся. Ему все равно.
В Африке и Индии он видел ужасы похлеще, зато научился многим полезным штукам. Он участвовал в темномагических ритуалах, о которых, пожалуй, и в Дурмстранге не слыхивали. Он не отказывался от банальной наркоторговли, ведь это приносило прибыль. Он и в работрговле поучаствовал. Он вывернул, подробнейшим образом разглядел и ощупал все изнанки, какие могут быть у жизни. С таким опытом, безусловно, только во власть.
В рот куклы сыпется черный перец. Засовывается кусочек мяса. Взлетает толстенная длинная игла.
- Персиваль, молчи!
Но Кейдж привязался, кажется, к «шуту». Впрочем, привязанность тирана, как известно, нож обоюдоострый: сегодня ты в наперсниках, завтра на эшафоте. Следует укрепиться, окружить Кейджа своими людьми.

Глава 28. Переворот

Следующие два месяца жизнь в магической Британии ознаменовалась многочисленными нападениями на отряды Армии Света и диверсиями. То, когда Армия Света устраивала рейд по проверке волшебников на лояльность, как бы из ниоткуда начинали сыпаться заклятия, и бойцам приходилось отступать, часто побросав арестованных; то на крышу здания полиции нравов уселся дракон, подпалил кровлю и деревья вокруг, провалился лапами внутрь, задел нескольких сотрудников. Пока его вынимали, оказалось, что удалось сбежать некоторым заключенным.в помещениях аврората и министерства то и дело по необъяснимым причинам возникало возгорание.
Армия Света отчаянно искала злоумышленников, а между тем их действия становились день ото дня серьезнее. Были найдены мертвыми два заместителя главы аврората, начальник комиссии при полиции нравов и несколько её членов, в том числе небезызвестный читателям мистер Водроуб, два комиссара Армии света. Стену полиции нравов дважды сносило взрывом – по чистой случайности обходилось без жертв. Наконец, на первого советника министра, когда он в сопровождении охраны покидал место службы, было совершено нападение неустановленной группы лиц, в результате которого и советник, и охрана были убиты.
Министр не бушевал от ярости, как полагали многие. Его фанатизм лишь раскалялся, как железо на огне; он все тверже и неумолимее шагал к цели, которую поставил перед собой. Глава аврората был отправлен в Азкабан, его заместители – в лагерь, как не справляющиеся с работой и заподозренные в измене. Глава полиции нравов не знал, чего боится больше: смерти от руки террористов или приказа об аресте. Глава отдела пропаганды слег: его мучил недуг, природу которого не мог определить ни один целитель в Мунго.
По радио предупреждали об опасности: террористы, изменники могут находиться среди мирных волшебников, маскироваться под них, вовлекать их в свои преступления. Радио призывало не доверять никому. По приходе на работу каждый подлежал обыску. Солдаты Армии Света получили разрешение применять силу при каждом из обысков и досмотров – для профилактики.

- Проходите, дорогой друг! Присаживайтесь!
Старенький француз, щурясь сквозь пенсне, втянув голову в плечи, обвел глазами светлый кабинет главы отдела пропаганды. Персиваль Уизли по состоянию здоровья неделю назад вышел в отставку, его исполняющим обязанности назначили Примуса Бейхемота, и тот, воспользовавшись случаем, выписал к себе в помощники верного и безопасного человека – прежнего коллегу по Хогвартсу.
Бейхемот сидел в глубоком кожаном кресле, как и прежде, румяный и довольный.
- Сейчас вам принесут кофе и гренок с сыром. Я же помню, вы любите.
- О, вы так добры, - француз стал смешнее от смущенной улыбки. – Я уже забыл их вкус. В Хогвартсе нас кормят без излишеств. Преподавателям еще дают по сосиске в день к прочему, но что есть сосиска, мой друг? А студентов держат на хлебе и каше. Бедняжки, они совсем исхудали.
- Вы оттуда выбрались, вот и славно, - Бейхемот кашлянул. – То есть я хотел сказать, правильно, что студентов отучают от излишеств, но у вас есть возможность улучшить рацион и заодно принести государству побольше пользы, чем вы могли бы, продолжая вдалбливать знания в чугунные головы. Вы в курсе, чем занимается отдел пропаганды?
- Я так понимаю, месье... Объясняют, что есть хорошо и что есть плохо? Или нет?
- Да, именно. А что хорошо и что есть плохо, решает министр Кейдж. Если сегодня что-то считалось хорошим, а завтра министр объявит это плохим, мы должны немедленно втолковать населению, что оно именно плохо. Да так втолковать, чтобы никто не сомневался. Понимаете?
- Хм, вполне доходчиво... Значит, что я должен буду именно делать?
- Вы будете рассылать задания составителям текстов пропагандистских брошюр, лекторам при министерстве и дружине Света в наш родной Хогвартс. Проверять готовые тексты. Главное - уметь читать между строк, улавливать, чего хочет власть. Министр не всегда говорит прямо, но он всегда откровенен. Вы понимаете, о чем я?
- Полагаю, да! Я одно время был литературоведом, так что, надеюсь, между строк читать могу. Да, мсье, я верно понял, что министр хочет иметь сведения их Хогвартса не только от Уиннергейта?
- Вам уже и об этом известно? Вы подаете надежды, мой друг! Именно этого и хочет министр. Вы будете при мне, сведения лично предоставлять, разумеется, не сможете, а выход из Хогвартса запрещен, так что задачка нелегкая. Подумайте, кого привлечь. Можно поработать с ленами Дружины света- они иногда отправляются на побывку домой. С членами министерского отряда: им иногда разрешают видеться с родственниками. в общем, нам нужны агенты.
- Что ж, я так думаю, согласие как-то облегчило бы мое положение, а отказ, конечно, чреват осложнениями? Так что же я теряю? Я согласен, мистер Бейхемот.
Бейхемот улыбнулся так, что казалось: он сейчас заурчит, как объевшийся сметаной кот.
- Террористы, мой друг. Да, вот с этой неприятности придется вам начать свою карьеру. Среди них, полагаю, немало сбежавших школьников. Агенты в Хогвартсе могли бы помочь в розыске.
- Месье, это правда непростая задача... Они именно что сбежали...У нас сейчас несколько старшекурсников и малыши...
- Не может быть, чтобы никто, вовсе никто из оставшихся не был дорог тем, кто сейчас прячется по лесам. Итак, мое первое вам задание: распространите слух, что наиболее неблагонадежных школьников, как не подлежавших исправлению и негодных для дальнейшего обучения в Хогвартсе, переведут в трудовую школу при лагере. Сделайте так, чтобы об этом узнало как можно большее число людей, но только чтобы это не было официальной новостью.
«Прекрасно! Этот француз в меру сообразителен, к тому же очень трясется за свое благополучие. То, что нужно старине Примусу. Дезэссар мечтает о спокойной вольной старости, он очень устал, а новые условия в Хогвартсе могли вскоре убить его. Вот уж кто мог бы продаться за чечевичную похлебку - и именно за нее продался! А попробуй, рыбка моя французская, лягушатник разлюбезный, соскочи с крючка. Я-то читал ту копию твоего дела, которая не в аврорате хранится, а в более секретных местах. Шпионил, мой милый, неудачно, однако же и этого довольно... И чуть ты дернешься - выложу компромат. И отправишься в трудовой лагерь, как миленький - спасибо, если только туда».

Начало декабря выдалось ясным и малоснежным; если бы не солнце, очень низко висевшее над землей, да не крепкие морозцы, можно было бы подумать, что наступает весна, а не зима.
В ширившемся лагере партизан – они успели несколько раз сменить местоположение – ближе к полудню кипела работа. На поляне тренировался отряд боевиков. Он несколько поредел в последнее время, хотя и появилось несколько новых лиц. Схватки с Армией Света происходили не без потерь.
У палатки, стоящей по центру, сидели на поваленном бревне Альбус и Скорпиус. Оба склонились над пергаментом, расчерченным прямоугольниками и стрелками. Малфой водил над бумагой карандашом.
- Так, смотри, вот тут поставят сцену. По такому контуру, скорее всего, оцепят. Важно избежать жертв среди мирного населения. Кстати, есть информация, что Кейдж не ограничится магическими средствами защиты. Он стал набирать наемников из магглов, накладывая на них Империо, и каким-то образом обзавелся маггловской техникой. То есть наша сила удара…
А в это время поодаль несколько девушек под руководством Паулины – в их числе были Роза и Лили – готовили на всех обед. Лили ковырялась с картофелиной, стараясь не глядеть на валявшуюся в стороне шкуру убиенного утром зайца. Скорпиус пообещал девушке заячью муфточку, но и это её успокоило мало. Должно быть, чтобы поднять себе настроение, Лили затянула песню из тех, которым когда-то её учил дядя Рон:
- Ясно заря улыбалась
Блеску мерцающих струй,
Парня вели молодого
На роковой Поцелуй.
Милый, за что, милый, за что,
Чем же ты так провинился?
Разве что тем, разве что тем,
Что не в такую влюбился.
Роза, услышав мотив, напоминающий об отце, болезненно прищурила глаза, словно не давая слезам закапать. Дрожащим голосом присоединилась:
- Был хаффлпаффец веселый,
Горя-заботы не знал,
Да увидал слизеринку,
Глянул и тут же пропал.
Девчонки, кроме Паулины, весело подхватили припев. А она чинилась: несмотря на статус подруги главы лагеря, она стеснялась остальных девушек, чувствовала себя ниже их, что временами даже флегматичного Альбуса злило.
- Сколько поклонников ярких,
Ни одного не затмить,
Сколько ей дарят подарков –
Столько ему не купить.
Золотистый голос Лили переливчато струился:
- А собралась она замуж,
Понял – ему не житье,
Чтоб никому не досталась,
Кинул Авадой в нее.
И тут Паулина, сама испугавшись, жалобно вступила:
- Милый, за что, милый, за что,
Чем же я так провинилась?
Разве что тем, разве что тем,
Что не в тебя я влюбилась.
Альбус и Скорпиус переглянулись, улыбаясь. Девчонки аплодировали Паулине, причем громче всех отбивала ладоши Лили, которая, казалось ,её еще недавно терпеть не могла. И тут со стороны лагеря, противоположной той, где проходили тренировки, раздался громкий свист.
Мгновенно тренировка остановилась, костерок под котлом потух, а котел покрылся крышкой и уменьшился, палатки свернулись. Пять минут спустя поляна и заросли вокруг нее, такие оживленные ,опустели, будто и не спутала здесь нога человека.

Часть площади огородили барьером, поставили сцену с трибуной. Вокруг сновали люди в черных, серых, болотно-зеленых коротких мантиях. Собравшимся резало глаз непривычное зрелище: маггловские бронированные автомобили, солдаты в бронежилетах, с автоматами. Город готовился к встрече министерского кортежа, зевак заворачивали за полкилометра от места приготовлений. Когда прибыл Кейдж в сопровождении телохранителей, ему навстречу кинулись начальник охраны, глава местной полиции нравов и командир взвода Армии Света, недавно пополненной маггловскими солдатами-наемниками. Осмотрев площадь, охранники министра пригласили его за сцену, на которую он должен будет подняться для обращения буквально через полчаса. Толпа теснилась за кольцом ограждения, ожидая, когда разрешат подойти ближе.
Неожиданно несколько фигур из передних рядов синхронно выхватили из рукавов палочки, взмахнули ими, и периферийный кордон пал. Около двух десятков, парни и девушки, рассыпались по площади, на ходу бросая взрывные заклятия в огороженную часть площади. В ответ стремительно посыпались заклинания, раздались автоматные очереди. Нападавшие левитировали несколько машин, используя их в качестве укрытия. Однако, среди террористов уже были жертвы: проклятия и автоматные очереди не прошли даром.
Внезапно появился невысокий светловолосый парнишка в окружении товарищей, направивших на него щитовые чары, не давая министерским служащим возможности его поразить. Тот же, глубоко сосредоточившись, читал магические формулы. Земля под ногами задрожала, и тут Скорпиус (а это, разумеется, был он) топнул, одновременно завершив заклинание на высокой ноте, и асфальт под ним треснул, разойдясь во все стороны. Трещина, быстро расползалась, министерские срывались в нее. Заграждения рушились. Завершилось все мощным подземным взрывом, от которого по цепи загорелось и взорвалось несколько машин. Скорпиус продолжил читать заклинание. Из пробитых заклинанием трещин в земле поднялись валуны и по мановению его палочки обрушились на защитников министра.
В то же самое время, не давая опомниться, Альбус Поттер, находясь позади своих товарищей, шептал что-то, и когда Скорпиус направил камнепад в сторону военных, выпустил заклинание, свистнувшее в небо пылающей огненной кометой. Разорвавшись в небе на дюжину осколков, огненный шквал ударил сверху, вздымая пламя, испепеляя полицейских, авроров, армейцев. Хотя оборона была явно пробита, сопротивление еще держалось; уцелевшие, преимущественно из числа личной охраны министра, начали отстреливаться убивающими проклятиями. Скорпиус командовал отступление, прикрывая товарищей периодическими контратаками, и наконец, ушел вслед за остальными. Нападавшие аппарировали, потеряв троих убитыми; один был тяжело ранен. К моменту их отступления министр магии Максимус Кейдж уже успел аппарировать на соседнюю улицу, как и было предусмотрено протоколом безопасности.
…Зимний колючий ветер натащил облака, и посыпавшаяся крупка спешно прикрывала вывороченный, дымящийся асфальт, таяла в лужах крови, ткала саван изуродованным телам. Радио в ужасе молчало. Волшебники, боясь наткнуться на бойцов Армии Света, не выходили на улицы.

После теракта в министерстве всех охватил ужас. Никто не знал, на кого первого обратится гнев министра. Все догадывались, что такое покушение - признак скорых арестов, и теперь никто из чиновников не осмеливался даже заговорить с другим - что, если кто-то заметит, и это будет истолковано как попытка заговора? Новый глава аврората, как говорится, точил нож.
А вот далее, события приняли совершенно неожиданный оборот. Максимус Кейдж, придя в офис, получил от секретаря письмо, отправленное буквально полчаса назад. В письме значилось: "Загляните в почтовый ящик такой-то на улице такой-то, чтобы узнать все о своих подчиненных. Аппарировав, министр велел охране проверить подозрительное место, и со всеми предосторожностями открыл подозрительный ящик. Внутри не было ничего, кроме толстых бумажных конвертов. Развернув их, министр долго не мог прийти в себя - в тексте содержался компромат практически на каждого чиновника, полицейского, военного, аврора. Чуть ли не все они были коррупционерами, половина втайне сочувствовала террористам и пятой колонне.! Как можно было строить новый мир с такими людьми? Нужно было перетряхнуть всю верхушку. Но с кого начать?..
...Утренняя речь министра подтвердила худшие опасения каждого. Долгое выступление о "раковой опухоли, давшей метастазы по всему организму нашей страны" заставило трястись: никто не мог знать, не запишут ли его в раковые клетки. Паника еще больше усилилась, когда чиновники стали получать совами конверты с компроматом на себя - это значило, что то ли их недоброжелатели, то ли министр, то ли кто-то третий дает понять, что именно им не пережить следующего вала репрессий.
Примус Бейхемот, заметно волнуясь, о чем-то шептался то с одним, то с другим, долгими вечерами перескакивая от одного порога к другому, к концу следующего дня промокнув до нитки под ледяным дождем - все камины были под наблюдением, и никто не был самоубийцей, чтобы рискнуть говорить о чем-то через каминную сеть.
Вечером, в своем особнячке, Бейхемот предпринял, однако, необъяснимые действия. Оделся он странно, одновременно в костюм-тройку с бабочкой, цилиндр, но при этом нацепил ожерелье из зубов, маску-череп, взял в руки связку зловещих на вид кукол. Спустившись в подвал, он оказался в странной комнате, где пол и стены были изрисованы будто бы разноцветными детскими мелками, только вот уж очень неприятное впечатление оставляли рисунки. Над камином в центре висела большая, жутковатая маска, оскаленная в гримасе, вокруг нее видели маски поменьше. Бейхемот принялся бормотать слова на непонятном, чужом языке, ударяя в бубен, и не отрываясь глядел на пламя камина. Наконец, схватив курицу из клетки, стоявшей в углу, он перерезал ей горло ножом и окропил кровью камин. Дым, поднимавшийся от камина, принял пурпурный оттенок, и тут маски вуду, кажется, ожили - глаза их засветились голодным огнем, а рты словно радостно оскалились в ожидании пищи.
- Друзья мои! - воскликнул Бейхемот. - Трудные времена я переживаю! Но у меня появилась прекрасная возможность! Министр готовится к репрессиям! Все напуганы! Я прошу вас, друзья, о сделке!
Глаза большой маски вспыхнули ярче.
- Убейте главного аврора и троих его подчиненных! Сведите их в постель! Заставьте замолчать Шафика и Берка, когда я буду говорить свою речь! И помогите расправиться с охраной министра! О да, я прошу многого! Поэтому я обещаю великую награду! Когда я добьюсь своего, когда власть будет в моих руках, я обещаю вам - любое, неограниченное количество душ взамен! Я открою вам путь, и вы сможете выпить до дна любого жителя Британии! Поверьте, у меня будет такая возможность!
Видя, как плотоядно оскалились маски, Бейхемот решительно взял заточенную острую кость, уколол свой безымянный палец, и капнул крови в рот центральной маски. Сразу же стали твориться жуткие вещи - раздался оглушающий свист, перемешанный с хохотом, тень Бейхемота, отбрасываемая огнем камина, пылавшего теперь темно-фиолетовым пламенем, разделилась на деяток теней, закруживших по комнате. Тени, ожив, принимали чудовищные, странные формы, выкарабкиваясь по лестнице, из окна подвальчика. Наконец, каминное пламя резко потухло, и вместе с ним словно омертвели маски. Бейхемот, с трудом переставляя ноги, поплелся наверх. Сил практически не оставалось.

А меж тем лагерь повстанцев несколько дней лихорадочно перемещался по Британии, не оставаясь на одном месте дольше шести часов. Наконец они осели в том месте, откуда и начались их странствия – в болотах Дербишира.
Снег покрывал трясины, маскируя опасные места – легко попасть в ловушку. Топи изредка глухо вздыхали, но уже замирали, и шел от них тяжелый дух гибели. По ночам Альбус иногда забавы ради пытался связаться с людьми, утонувшими здесь, а по утрам, бывало, долго спал. И вот однажды его, блаженно дремавшего, разбудила Паулина.
- Ал, вставай! Вставай скорее, милый, тебя очень ждут!
Дрема мгновенно слетела.
- Нападение?
Но лицо Паулины было спокойно, хоть и притаилась в глазах растерянность и ожидание, как у недавно принесенного с улицы зверька, который еще не знает, оставят ли его.
- Нет, совсем наоборот. К тебе… гости.
И тут до юноши долетел голос Розы, о чем-то ворковавший с… Сомнений быть не могло, ей отвечала тетя Гермиона. А если здесь тетя Гермиона – значит?
Задыхаясь, Альбус вскочил, спешно оделся и бросился к выходу. Но его опередили. Откинув матерчатую дверь, в палатку вошел отец.
Несколько минут они стояли и просто смотрели друг на друга: отец – бледный, с новой болезненной нотой в глазах, с опущенными плечами, и сын – одновременно похудевший и заматеревший, с прищуром и повадками человека, привыкшего к боям, с явственной щетиной ,в застиранном свитере, но уверенный теперь и в своей жизни, и в своей силе. Они молчали – и вот Альбус сжал веки, поник головой и встал перед отцом на колени.
Гари поднял сына, прижал к груди, поцеловал в макушку и никак не мог выпустить. Паулина, закрыв лицо руками, опустилась на топчан за тканой перегородкой и несколько раз протяжно и глубоко всхлипнула. У порога палатки столпились, не решаясь зайти, Гермиона с Розой, Лили, Скорпиус и Астория, но Гарри и Альбус ни на кого не обращали внимания.
- Папа, – Лили наскучило ждать, она подошла к отцу и как-то умудрилась прицепиться, положив ему голову на плечо. – Ал тебя уже с Паулиной познакомил?
У Гарри немного вытянулось лицо.
- Нет. А это кто?
Лили оглядела палатку.
- Прячется где-то. Стесняется. А, вон она, - нырнув за перегородку, она чуть не силой вытянула Паулину и поставила перед всеми. – Папа, это…
- Это моя невеста, - откликнулся Альбус, наконец подняв голову.
Вечером партизаны грелись у костров; Гарри с сыном, дочерью и Паулиной, Астория со Скорпиусом, Гермиона и Роза собрались у одного. Лили снова напевала что-то, Астория шутливо посоветовала ей, когда закончится война, стать певицей, девчонка весело ответила, что непременно так сделает.
- Гарри, а давно ли мы так с тобой сидели? – Гермиона подбросила в огонь пару шишек. – И с Роном, - добавила она севшим голосом.
- Они сидели, а я в Хогвартсе торчала, - пожаловалась сыну Астория. – Никто тогда не догадался сбежать. Вот дураки мы были, правда?
- Зато молодые, - вздохнул Гарри. – А сейчас, поглядите-ка: дети наши выросли. Уже вместо нас воюют.
- Да, вот недавно пару терактов организовали, - проронил Альбус. Гарри фыркнул в рукав.

Перед широким заседанием министерства чиновники рассаживались, не дыша. Кто был смертельно бледен, кто, наоборот, раскраснелся, кто-то ежеминутно вытирал лицо платком. Сегодня Кейдж должен был зачитать список тех, кому в скором времени суждено отправиться в подвалы концлагеря.
В торжественной белой мантии он вышел к трибуне и не заговорил – зашипел, то и дело срываясь на крик, так что собравшиеся цепенели:
- В то время, как мы, сражаясь с внутренним врагом, неустанно трудимся, созидая великое будущее для новых, грядущих поколений, некоторые позволяют себе жить ради личного обогащения, воруя у будущих поколений, у завтрашних детей! Объедая их, лишая шанса на завтрашний день. Если мы не избавимся от метастаз в наших рядах, обществу отдачи, справедливости не суж....
И вдруг привычную гробовую тишину разорвал голос Бейхемота, вскочившего с места и заголосившего фальцетом:
- Братцы, да что же это творится, а? Что это мы как бараны, братцы? Нас тут стоит целая толпа, и один мясник с ножом нас режет, как захочет? Самим-то не позорно на себя смотреть, а? Что, всем так страшно? Так перережет этот маньяк по одному, ежели так будем трястись и дальше! - голос его сорвался совсем уж на визг, чиновники затаили дыхание от ужаса.
Кейдж впился пальцами в трибуну, затрясся от ярости:
- Ты что, шут, ополоумел? Измену мне устроить решил, подлец? Охрана, уничтожить его, немедленно!
Министр махнул рукой кордону, но случилось нечто еще более странное - часть охранников схватилась за горло, словно их душит, и забилась в мучительной судороге, а некоторые вместо того, чтобы убить смутьяна на месте, выпустили оглушающие в своих товарищей. Кто-то из чиновников, не выдержав, запустил оглушающее в охрану, и тут со всех спало оцепенение, сменившись безумной, лихорадочной деятельностью - озверевшие от животного страха собравшиеся обрушили шквал заклинаний, оттеснив министра с группой телохранителей в угол. Кейдж было рванулся к выходу, но кто-то, выкрикнув: "Экспульсо!", завалил вход. Министр, взмахнув палочкой, выпустил мощное заклятие взрыва, убив нескольких, но тут же был сражен бурей оглушающих, ударных, огненных и рубящих проклятий, направленных дюжиной палочек. Все безумие не продлилось и двух минут. Когда тяжело дышашие люди пришли в себя, разоренный, разбитый в клочья зал, с потрескавшимися стенами, упавшими люстрами и колоннами был заволочен пеленой дыма, личная охрана министра и десятка два чиновников были мертвы, а от самого министра осталась лишь куча пепла и костей да обгоревшая фуражка с куском мантии. Так пришел конец Максимусу Кейджу, самому всесильному и жесткому министру магии в истории Англии.

Глава 29. Разоблачение

В лагере повстанцев было шумное движение. Палатки сдвигались, матерчатые стены убирались – получался просторный шатер, где смогли уместиться все члены лагеря. Час назад наблюдатель в Лондоне донес, что министр Кейдж убит. Альбус и Скорпиус созвали срочное общее совещание. Их родители устроились среди прочих и ждали, как распорядятся их дети.
Альбус в задумчивости остановился перед опрокинутым ящиком, на который, вероятно, собирался влезть, чтобы его было лучше видно и слышно, но так и остался стоять, лишь усилии голос Сонорусом.
- Вы знаете, что Кейдж убит.
- Да, и мы свободны! – взволнованно крикнул один из гриффиндорцев.
- Нет, - Альбус поднял голову, окинул ярким взглядом зал. – Хоть он и мертв, система стоит. Смерть прежнего министра означают лишь то, что на его место придет новый. Если мы этому не помешаем, разрушив систему до основания. Нужно торопиться. Пока среди министерских некому отдавать приказы. А если у них нет лидера, они разобщены и уязвимы. Нам самое время ударить в полную силу.
- Прекрасно, - откликнулся из зала Гарри. – С чего начнем?
- Попробуем освободить лагерь, где держат жертв репрессий Кейджа. Если его вправду охраняют так, как я слушал, возможно, это будет решающий бой. Сначала атакуем демонстративно, чтобы они стянули силой, а потом задействуем резервы и ударим им в тыл.

Прошедшие два дня переговоров результата не дали. Главы департаментов, аврората, полиции нравов, а теперь и армейское начальство никак не могли сойтись на подходящей кандидатуре - и никто не мог позволить другой фигуре нарушить равновесие. Тогда как выборы нового лидера стали вопросом первой необходимости - с деятельностью террористов нужно было заканчивать, укрепить пошатнувшуюся систему, уменьшить давление репрессий, конечно, но не давать послаблений, чтобы люди не вырвались.
Постепенно, все пришли к мысли о необходимости выбрать зависимую, компромиссную фигуру, на которую каждая сторона могла бы при необходимости надавить, дабы не дать другим узурпировать полноту власти. Тут-то Бейхемот и выдвинул кандидатуру бывшего коллеги, эмигранта-француза Анри Дезэссара.
Бедный эмигрант, так одиноко чувствовавший себя на чужбине, страшно растерялся, когда ему предложили столь высокий пост. Он ахал, отнекивался, уверял, что вовсе не подходит на эту должность, что не обладает характером и волей, необходимыми государственному мужу, наконец ,что слабо осведомлен о нравах и традициях магической Британии. Скорей всего, однако, он и вовсе не желал решать судьбу негостеприимной страны, где довелось ему испытать множество унижений и где в любом его действии окружающие видели глупость или подвох. Однако же его реакция еще более утвердила высшие чины во мнении, что новый министр будет удобен им: столь слабый, нерешительный, не ориентирующийся в чужих порядках человек был идеальной марионеткой. Как ни просил Дезэссар оставить его в покое, его почти насильно заставили подписать приказ о назначении его исполняющим обязанности министра магии до утверждение кандидатуры, положенного по закону.

Невилл медленно-медленно вошел в теплицы, опустился на ящик в углу, сжал голову руками. В теплицах прохладно, почти свежий воздух. Жаль, учеников не разрешают забирать на отработки ,ведь в нынешних условиях труд среди ярких цветов, не вянущих даже зимой, и ужимок, на которые так щедры многие магические растения, стал не наказанием, а наградой почти.
Кто-то в северной теплице стекло разбил… Невилл поправил. Жизнь бы поправить прстым Репаро. Чтобы никогда не родилось на свет ни Кейджа, ни Уиннергейта. Чтобы дочери не скитались по лесам, а жена не обслуживала беспардонное, озверелое от вседозволенности хамло из Армии Света. Чтобы Гарри, Джинни, Рон, Джеймс были живы, а Альбус и Лили были с родителями. Чтобы Тана не пропадала Мерлин знает где – ясно, что-то случилось с ней, иначе она давно вышла бы на связь с ним, Чарльзом или Северусом – спина её сына не превращалась то и дело в кровавое месиво, а Чарльз не валялся пластом после побоев со стороны оболтусов, которых сам же учил, или после темных проклятий директора. Да, на худой конец, чтобы портреты прежних директоров не горели на дворе, и Невилл не услышал бы невозможных, ужасающих криков.
Стыдно… Смел был Лонгботтом в семнадцать лет, когда вдохновлял всю школу на сопротивление Кэрроу и готовил восстание против Снейпа. Выходит, тогда еще можно было быть смелым. Конечно, можно. Ведь тогдашний директор не наказывал несогласных с ним деканов темными проклятиями и не устраивал провинившимся ученикам публичные порки в семьдесят розог. А теперь, раз попробовав фирменного заклятия Уиннергейта, Невилл боится, до тошноты боится новой волны выматывающей ,несколько часов не проходящей боли во всем теле. Чарльз вон не боится. Они с Северусом чуть не единственные смеют защищать остальных учеников и учителей от Дружины Света и её прихвостней из министерского отряда. Невилл не знает, доживут ли Чарльз и Северус до конца учебного года.
Предположим, Чарльзу нечего терять… Хотя зачем врать себе! Память о жене не мешала старшему Саммерби с преданностью обогретой приблудной собаки ловить каждое движение Таны, не мешала мучиться и стыть от боли, когда ей было плохо, не мешала неловко заботиться о ней самой. Чарльз принял свою позднюю, безнадежную любовь, смирился с ней и ею живет. Но он определенно хочет жить. А уж семнадцатилетний Северус – и тем более. Нечего, Невилл, нечего оправдывать трусость инстинктом самосохранения. Да за такой инстинкт бабушка бы из дому тебя выгнала и правильно сделала.
Что же ты сердцем-то ожирел? Головы не поднимаешь, глаза прячешь и все молчишь, молчишь, гад? Неужто Уиннергейт страшнее Пожирателей Смерти? Неужто не хватит у тебя духу однажды взять и бросить в эту гадину с брезгливой рожей Аваду Кедавру? Ну да, потом ты труп. Но так умирать не стыдно. А продолжать жить, как ты живешь – сущий позор.

Сумерки опустились на лощину, в которой укрылся повстанческий лагерь. Августа Лонгботтом, стоявшая на карауле, ковыряла носком померзшие сухие листья, присыпанные снегом. Неожиданно ее внимание привлекла фигура, моментально возникшая шагах в пятнадцати – довольно высокий человек в темном плаще с капюшоном. Августа вскинула быстро палочку, чтобы подать сигнал тревоги, однако незнакомец опередил ее, обезоружив. Он подошел ближе и негромко сказал:
- Не бойтесь, мисс Лонгботтом, я вам не враг. Я пришел с миром. Можете эвакуировать лагерь, но позовите, пожалуйста, ваших главных.
- Кто вы? - спросила Августа недрогнувшим голосом.
- Скажите, что я тот, кого они давно искали. Думаю, молодые люди поймут.
…Альбус и Скорпиус, держа наготове палочки, приближались к укутанному в плащ человеку. Незнакомец сидел на камне, кажется, ничуть не переживая о происходящем и даже не думая защищаться.
- Кто вы и что вам нужно? - настороженно спросил Альбус.
Человек молча встал и откинул капюшон. Перед ними стоял бывший учитель чар, а ныне - исполняющий обязанности министра магии - Анри Дезэссар.
- Как? - синхронно выдохнули друзья. - Что вы здесь? Откуда?
- Как раз-таки "как" - это довольно простой вопрос. Люди вообще очень глупы, и к тому же предсказуемы, - нелепая фигура Дезэссара выглядела все той же, вот только взгляд из-за поблескивавшего пенсне был теперь не встревоженно-потерянный, как обычно, а очень спокойный, ироничный, но при этом отдающий холодом. Рот искривила слегка саркастическая усмешка, будто он пересказывал старым знакомым сплетни какой-то глупой и взбалмошной старухи. Его голос был голосом усталого актера, ненадолго скинувшего маску.
- Это я о моем назначении, джентльмены. Люди, конечно, глупы и предсказуемы, но политиков это касается, пожалуй, в наибольшей степени. Когда эти гиены начинают друг друга грызть, они всегда выбирают в вожди самого, как им кажется, трусливого и безвольного. Интересно, что история ничему не учит... Впрочем, я, увы, заболтался: сказывается невозможность годами ни с кем поделиться мыслями. Я пришел предложить вам сотрудничество, господа.
Альбус почувствовал испуг, а затем ярость от внезапной догадки.
- Подождите...Так неужели все эти случаи шантажа, все эти разоблачения, это ваших...
- Джентльмены, у нас действительно мало времени, чтобы именно теперь это все обсуждать. Я пришел просить вас о сотрудничестве, ведь у нас с вами общий враг.
- Это какой же? - недоверчиво спросил Скорпиус.
- Тоталитаризм, конечно. Идиотская система! В общем, предложение мое таково. У вас в лагере есть шпионы. Это Джоркинс и Флепсон. Семьи в заложниках, вы понимаете.
- Про Джоркинса мы знали, специально держим для дезинформации - пробормотал Альбус. – Но Флепсон? У него же нет семьи?
- Увы, есть: гражданская жена и дочь. Опасно привлекать людей со стороны, мистер Поттер: вы так мало о них знаете. Так вот. О вашем плане нападения на концлагерь уже известно. Туда стянутся все - Армия Света, аврорат, полицейские. Они планируют ударить не там, откуда вы ждали, ударить с фланга. Если же вы поместите отвлекающий удар туда, откуда они будут ждать нападения, а свои истинные резервы расположите здесь, в тыл ударите уже вы им. Кроме того, ваш покорный слуга обещает принять личное участие. У меня есть дюжина верных людей, так что мы нейтрализуем командование, когда вы ударите им в спину.
После минутного молчания Дезэссар, встал, придержав поясницу и охнув, после чего, однако, шутливо подмигнул.
- Ну как, джентльмены? Со своей стороны, разумеется, обещаю полную реабилитацию всем повстанцам, награждение и скорейший демонтаж системы. Не беспокойтесь, я знаю о людях во власти достаточно, чтобы у людей не возникало желания бунтовать. Да люди и устали бояться. Поймите, я же не какой-то полоумный диктатор вроде Кейджа. Сила должна быть мягкой и незаметной глазу.
- И поэтому вы убили дядю Рона, того журналиста... – Альбус сглотнул внезапную горечь.
Дезэссар, кажется, виновато опустил глаза:
- Мистер Поттер, мне право, жаль. Но верите вы или нет, кровь - это крайние меры. У меня были планы абсолютно бескровных вариантов, если, конечно, не считать кучки головорезов у власти. Итак, опять же, могу я считать, что мы договорились?
- Подождите! А клевета на моего отца? – Альбус задроал. - Заговор авроров?
- Мистер Поттер, такой чуши даже мне не могло прийти в голову! Это сфабриковали люди Кейджа, их топорная работа. Видимо, его давно хотели задвинуть и устроить здесь то, что творится сейчас. На моей совести лишь первая статья о ваших семейных неурядицах.
- Один вопрос, мсье Дезэссар, если вы позволите - протянул Скорпиус, с подозрением глядя на своего визави, - как вы нашли наш лагерь?
- Разумеется, у меня здесь свой человек. И чтобы у вас не оставалось сомнений в моей искренности, я назову вам его - это Альберт Дейл. Незаменимый, храбрый сотрудник.
- Дейл? Не может быть. Он же всегда помогал отцу, они столько вместе прошли...
- Поверьте, мистер Поттер, Альберт и есть храбрец, каких поискать. Просто у него есть более глубокая лояльность, чем даже к дорогому шефу. Впрочем, негоже разбалтывать чужие тайны, - снова подмигнул француз. - Кому как не мне, знать.
- То есть женщина? - спросил Скорпиус.
- Ох, мистер Малфой, я понимаю ваше любопытство, но все-таки к вашему вопросу это отношения не имеет. Может, вы даже знакомы с этой очаровательной дамой. Итак, господа? По рукам?
- А что же нам остается? – тяжело вздохнул Альбус. - Мы же понимаем, что рано или поздно нас перебили бы поодиночке. Люди устали, хоть и держатся на энтузиазме. Так что нам придется довериться человеку, который долгие годы...
- Готовил свержение тоталитарной диктатуры - закончил за них Дезэссар. - С вами приятно работать, мсье. Очень приятно было пообщаться! А теперь, прошу меня извинить, au revoir! И удачи в нашем теперь уже общем деле, - с этими словами француз легко поклонился, щелкнул каблуком и аппарировал.

Работа, определенная Тане и Мэрион, заключалась в том, что варить каждый день по четыре больших котла зелий, список которых и ингредиенты выдавались утром. В основном, что любопытно, то были бодрящая настойка и Феликс Фелицис. Иногда мать или дочь посылали на лагерный двор, где следовало обработать вновь добытые другими узниками ингредиенты.
В одиночку норму выполнить было невозможно. Поняв, что наказаниями повышения производительности труда не добиться, лагерное начальство выделило им помощницу, в которой Тана, к изумлению и ужасу, узнала Джорджиану Мелифлуа. Когда начались массовые аресты, содержатель девушки, испугавшись за свою шкуру, сам сдал её аврорату.
Джорджиану часто забирали для утех лагерного начальства. Возвращали такую измученную, что она не только работать – пошевелиться не могла. Но конвой и надзиратели не входили в лабораторию, брезгуя запахами, и женщины, пользуясь этим, прятали бедняжку в угол потемнее; там она отсыпалась.
Сегодня, к счастью, Джорджиана была относительно бодра – насколько можно быть бодрой, если ешь только хлеб с утра и баланду вечером – и Тана без страха оставила её с матерью, когда по приказу надзирателей ушла на лагерный двор. Необработанный материал лежал под навесом: на сей раз травы, много трав. А навес находился довольно близко у ворот.
Иногда у нее на глазах, когда она работала во дворе, ввозили новых узников. Тана бегло всматривалась в их лица, давя захлебывающийся стук сердца: каждый раз она боялась, что среди них сегодня будет Северус. Каждый вечер они с матерью тайно молились за всех – за своих родных, за Чарльза, Невилла, за учеников Таны, за тех из прежних товарищей Мэрион, кто еще был жив. Горько будет умирать на дощатых грязных нарах лагерного барака или в его пыльном дворе, где травинки не пробивается и на земле багровые пятна въевшейся крови, но страшней и горше было бы знать, что твои близкие, дорогие тебе люди спастись не успели.
Но Мэрион с Таной пока не собирались умирать. Кто-то должен говорить другим, что все закончится благополучно. Помочь иначе редко когда получалось.
…Сегодня ворота не открылись, узников не ввезли. Тана работала, два конвоира рядом, поигрывая волшебными палочками, переговаривались о том, как «зажгут» нынче вечером в Косом переулке. И вдруг из домика заведующего, усиленная Сонорусом, прозвучала тревога. Охранники кинулись к воротам, заперли на засов и побежали куда-то вглубь территории, за бараки, крикнув товарищам, охранявшим других узников, что «часовых сняли».
Очевидно, лагерь кто-то осаждает. Вон остальных конвоиров поднимают по тревоге… Стало быть, угроза серьезная. Уж не вздумают ли выставить заложников живым щитом? Нет, загоняют в бараки.
- Иди вперед! – крикнули Тане. Сообразив, что обязательного обыска сейчас по нехватке времени не будет, она сунула в рот несколько листочков: пригодятся больным. Узники подчинялись со всей поспешностью: тех, кто пытался открыто протестовать, нападал на конвой, в первые же дни запытали в лагерном дворе Круциатусом.
Уже когда за заключенными закрывались двери, небо накрыло заревом от переливчатой вспышки: вероятно, за стенами разом кинули в кого-то множество заклятий. Бой кипит нешуточный.
Мать и Джорджиана уже были на месте. Мэрион прижимала к себе девушку, пытаясь согреть её, второй день дрожащую в ознобе. Другие заключенные – кто повалился на койку, радуясь нежданному отдыху, кто прильнул к щелкам в стенах, пытаясь разглядеть, что происходит. Тана, раздав украденные листья больным, присоединилась ко второй группе.
- Что там, дочь? – спросила Мэрион, баюкая Джорджиану.
- Хлопки доносятся, мелкие такие. Аппарирует кто-то… Не одна сотня. Часть конвоиров вернулась на места.
- Так! Значит, подкрепление прибыло. Наверняка аврорат или полиция нравов.
- Или Армия Света, - простонала одна из больных, Джоркинс. – Скоты проклятые!
Вспышки заклинаний все тускнели. Громкий скрип: ворота открылись. Поведут пленных? Принесут раненых? Мимо Таны кого-то протащили, она успела разглядеть рыжие волосы. Сорванный девчоночий голос прохрипел:
- Убейте, заразы! Как папку… Как Джима…
Женщина содрогнулась, узнав голос одной из учениц-гриффиндорок – Доминик Уизли. Зеленая вспышка. Тана тихо охнула.
- Да, братцы, - вздохнула старуха Миджен. – Кажется, те молодцы, кто бы они ни были, проиграли.
С разочарованным вздохом арестантки стали покидать «наблюдательные посты».Неожиданно, как жужжание насекомых, опять послышалось великое множество хлопоков, а затем грянуло так, что стены барака, кажется, шатнулись.
Заключенные переглянулись, но от стен барака не отошли. Сейчас им не было видно практически ничего: конвоиры отошли куда-то, а вокруг сильно потемнело, как дымом все заволокло. Характерного запаха, однако, не ощущалось. И вдруг один за другим нескоько тяжелых взрывов прогремело, тряхнув землю, так что ослабленные женщины попадали с ног.
- Что это? – пролепетала Джорджиана. – Что происходит? Что это значит?
- Это значит, что скоро мы выйдем отсюда, - Мэрион потрепала её по плечу. – На свободу или на тот свет, уж не могу сказать, но скоро нашим мукам конец.

Зимним утром в Хогвартсе царили тишь и темень. Сигнал к подъему уже был дан, но до завтрака время еще оставалось. Невилл шел через силу, временами останавливался, принуждал себя двигаться дальше. было очень страшно. Шел он, вероятнее всего, на смерть.
Конечно, ему не убить Уиннергейта – на это и надеяться нечего. Тот успел продемонстрировать свои знания и способности. Кабинетному ученому, который последний раз сражался в семнадцать лет, с ним не сладить – это факт. Но если хотя бы попытаться протестовать, подать пример – может, и другие подымут головы.
Вот и вход в кабинет, куда мальчик Невилл когда-то так безрассудно залез вместе с Луной (глее она теперь?) и Джинни (все еще не верится, что мертва). В самом деле, чего они хотели добиться? Как бы они тогда передали Гарри меч? Но все же не зря, не зря это было. Пример подан, и остальные поняли, что директорская власть не является неприкосновенной. И сейчас Невилл идет к Уиннергейту, по сути, ради этого.
Горгулья не спросила пароль. Невилл, сжимая кулаки, взбежал по лесенке. Вскинул палочку. Сейчас… Сейчас… Распахнул дверь. Кабинет директора был пуст.
Неудивительно, в общем-то: ранний час. Секунду поколебавшись, Невилл рванулся к директорским комнатам. Он не будет убивать человека во сне, о нет. Он вызовет на дуэль.
Но в директорских комнатах также никого не было. Лонгботтом обошел все уголки, несколько раз накладывал Ревелио. Никого. В растерянности он опять вышел в кабинет. Портрет Дамблдора лукаво улыбался.
- Профессор Уиннергейт ушел, мой мальчик. Ушел сегодня рано утром, около, - старик оглянулся, посмотрел на часы позади себя. – Да, около пяти утра. Я полагаю, он не вернется.
- Ушел? Но почему?
- До вас медленно доходят вести. Ступай в Большой зал, там все узнаешь. Полагаю, все уже собрались.
Первое, что бросилось в глаза Невиллу, когда он вошел в зал – растерянные лица Баттера и Рид. Молли Уизли сохраняла достоинство, но взгляд её тревожно бегал. Ученики, которым передалось предчувствие скорой перемены, шептались между собой. Глубоко вдохнув, как перед нырянием, Лонгботтом вышел на середину.
- Уиннергейта нет, - сказал он громко. – Не знаю, почему, но он трусливо сбежал этой ночью, - Невилл расхохотался. – Сбежал, слышите? А это значит, дорогие мои, - он обвел взглядом помощников директора и Дружину Света, - что вам конец. Потому что крысы бегут с корабля, лишь когда он тонет.
Молли поднялась, разогнулась – бледная, гневная.
- Дружинники Света, я приказываю вам арестовать этого человека, - она указала на Невилла. – Что же вы стоите? Не решаетесь. Вот трусы. – Она резко обернулась. – Петрификус Тоталус!
- Протего! – два щита, одновременно посланные Чарльзом и Северусом, огородили Невилла от заклятия. Однако дружинники по-прежнему не шевелились, прислушиваясь к чему-то. И вот уже Невилл услышал нарастающий в коридоре шум. Шаги? Да, шаги.
- Корабль и вправду тонет, - из-за стола поднялась Люси Бласт. – Ворота Хогвартса открыты. Кейдж уже три дня мертв. Вам не на кого надеяться, палачи.
- Ложь! – Молли рванулась к дверям, распахнула. Снаружи никого не было. – Видите? Это привидения опять шумят.
- И все-таки, - наконец подал голос Баттер. – Я как заместитель директора приказываю Дружине Света обойти замок и проверить сведения относительно ворот.
Пришлось подчиниться. Дружинники, подкрепленные частью министерского отряда, отправились на обход. К их удивлению и облегчению, в замок, кажется, действительно никого не проникало. И все-таки у одного из замурованных подземных ходов две девушки остановились, как бы осматривая его. Одна из них держала другую за руку, пока их товарищи не скрылись за углом.
Амаранта (а то была она с подругой Патрисией) взмахнула палочкой, отодвинула крепкий засов на двери.
- Беги. Дойдешь до Хогсмида, там воспользуешься каминной сетью, а лучше аппарируй.
- Но…
- Беги! Неспроста Уиннергейт ушел. значит, творится неладное. Спасайся.
- А ты?
- Я вернусь в зал и сложу оружие. Думаю, меня не тронут.
Патрисия, вся дрожа, скользнула в проход. Амаранта молча вернулась в большой Зал, отдала палочку профессору Лонгботтому и села за стол Слизерина. Дженнифер Рид, поежившись, спешно выбежала.
Между тем спустившиеся вниз дружинники и члены отряда не сразу поняли, что оказались в кольце. Их окружали, обступали со всех сторон, и хотя никаких заклятий еще не применяли, несколько девочек и Бенедикт Берк завопили от страха. Надо думать, особенно повлияло на них то, что среди окруживших их невесть откуда взявшихся противников было немало беглецов, покинувших Хогвартс осенью. И вот засверкали вспышки.
- Импедимента!
- Инкарцеро!
- Протего!
- Петрификус Тоталус!
- Протего!
Кто-то из противников рухнул, но и некоторые дружинники упали, а часть их и членов отряда вдруг кинулась напролом, сквозь толпу, лихорадочно работая локтями, и с воплями пустилась до конца коридора.
- Стоять! Стоять, трусы! Предатели! – вопила Молли, в ярости пуская заклинаниями им вслед. Она отвлеклась от схватки, и её легко оглушили сзади.
К десяти утра Хогвартс был в руках повстанцев.

Джек перевел дух, отдышался. Оборотное зелье начало терять силу, но в номере он уже устроился, хозяин таверны его не побеспокоит - спит, дражайший, сном младенца.
Нет, ну каков подлец, старый лягушатник! Зло брало, как он столько лет водил всех за нос. Ведь он, он, мерзавец, за всеми этими разоблачениями стоял.
- Сам ты, дурак, виноват, старина Примус, сам привел негодяя на трон - так чего же удивляться, что армия перебита, и всех, кто привел этого шантажиста к власти, то арестовали, а кого просто прочно повязали компроматом? - ругал себя Джек.
Да, давно он не вспоминал свое настоящее имя. Как-то давно он прочитал роман русского писателя, про нечистую силу, жутко смешной - и оттуда взял забавную идею для псевдонима. А псевдоним понадобился, едва Джек окончил школу. Мальчишке хотелось приключений и денег одновременно, чего больше – он и сам не знал, но видел смысла торчать в Англии. После выпускного бала начались его странствия. Выкручивался из всех передряг благодаря везению и интуиции.
Хорошо, чутье не подвело и на этот раз, и он успел покинуть особняк до того, как к нему нагрянули авроры. Теперь, пожалуй, они пойдут на корм его друзьям. Джек поежился: при мысли о друзьях по телу бежали мурашки. Эти кредиторы будут посерьезнее министерских держиморд.
Вдруг, словно поддержав его опасения, сам собой загорелся камин. Джек опасливо отошел, достал из кармана брюк палочку. И не зря: из дыма сложились одна за другой призрачные фигуры, а затем и очертания оскаленной маски вуду.
- Друзья! - с притворной радостью воскликнул Джек, в душе отчаянно ища выхода.
- Ты готов? - прошипело сразу с полдюжины разных голосов.
- Нет! Нет, мне нужно только время, еще не все потеряно, - бормотал Джек, стараясь заболтать их.
Тени обступали его с разных сторон, и он, с неожиданной для своих габаритов ловкостью, вдруг прыгнул, разбив на ходу окно, приземлился в траву. Вскочил, огляделся, зашипел от боли - подвернулась нога. Судорожно сопя, заковылял прочь, к лесу, но не успел сделать и десяти шагов, как кто-то невидимый подставил подножку, а потом нечеловеческая сила схватила за ноги и потянуло по земле, в заросли, в темноту, где вдали уже виднелись горящие голодным блеском глаза.
- Убивают! Помогите! Я все верну, обещаю! Я добуду вам сколько надо, честное слово! - визжал толстяк, отчаянно цепляясь руками за траву, в то время как по нему уже плясали гибкие, нечеткие тени, словно стая ворон, готовящаяся расклевать падаль. Бейхемот исчез в зарослях кустов, вопль поднялся до нечеловеческой громкости и резко оборвался.

Последний взрыв был такой силы, что заключенные попадали с ног. Живо вскочили и отбежали от стены: снаружи, приближаясь, раздались тяжелые шаги. В барак вошли два надзирателя.
- Живо за нами! Ты, - он ткнул палочкой в Тану, - ты и ты, - с нар встали Мэрион и Джорджиана. – Эти тоже, - пришлось подняться старухе Миджен, больная Джоркинс встать не смогла.- Чего это она лежит? – надзиратель шагнул к нарам, другой остановил его:
- Не время. Для щита этих хватит. Бери их и тащи.
Выйдя на свет, Тана инстинктивно зажмурилась от летавших повсюду вспышек. Вокруг кипела схватка. В ограде зиял огромный пролом. Конвоиры шли, прикрываясь узницами, точно живым щитом. «Сейчас дойдут до ворот, а потом… Что дальше? Просто бросят нас или убьют?» Спасать их не будут, и это правильно. Не до них сейчас. Тане должно быть все равно – но мама… Но Джорджиана…
Лавируя между сражающимися, конвоиры вытащили пленниц к тому месту, где Тана недавно перебирала ингредиенты. На небольшом столике блеснул нож. Как она раньше не замечала? Довольно острый, ведь кожура на корешках плотная бывает. Тана, проходя совсем близко от столика, машинально накрыла нож ладонью, стянула, сжала в кулаке. «Близко к воротам… Совсем близко… И конец…» Вот мать споткнулась, её удержали, грубо встряхнули.
Тана перевела остекленевший взгляд на открытую шею конвоира. И с силой, какой не ведала в себе, с размаху ударила его ножом. Хлынула кровь. Он схватился за горло, выронив палочку, женщина подхватила её. Его товарищ, стоя спиной, ничего не видел. Убитый – да, она убила его - человек хрипел, оседая. Тана навела на конвоира, державшего её мать, палочку и прошептала заклинание, столько раз слышанное со времен Второй магической войны:
- Авада Кедавра.
Полыхнул зеленый луч. Другой конвоир тоже упал. Мать и Джорджиана побежали. Тана, обессилев, прислонилась к навесу. Может быть, в нее чем-то попали, а может, она сама потеряла сознание.
…Кто-то лил ей воду в лицо. Тана вдохнула, открыла глаза. Белое солнце, облачное небо. Тишина. Нет, гомон, но то гомон юных и родных голосов. Её ученики.
- Миссис Принц, ну как вы?
Перед ней была Паулина. Да, точно. Нашла ли она свою сестру? Узнала ли? Они ведь тут бритые ходят, и похудели все так… Жива ли Джорджиана? Жива ли мать?
- Лагерь освобожден. Я сестру нашла, и маму вашу. Они вас ждут. Они думали, вы погибли.
- Я не погибла, я… убила. Правда, что мы свободны?
- Правда, пойдемте скорее! Вам помогут.
Посреди лагерного двора горел костер, вокруг него на расстеленных плащах и одеялах сидели, а по большей части лежали освобожденные узники. (Трупы успели куда-то деть –а Тана очень боялась увидеть заколотого ею человека). Несколько девушек суетились при них, оказывая помощь. Паулина, накинув бывшей учительнице на плечи свой плащ, поспешно обняла укутанную в одеяло Джорджиану: бедняжка то и дело начинала мелко трястись и всхлипывать. Мэрион как всегда прямо сидела рядом. Они с дочерью прижались друг к другу и некоторое время не произносили ни слова.
- Профессор Принц! – кто-то тронул Тану за плечо. В белобрысом парне с обветренным лицом она узнала Скорпиуса Малфоя. Слабо улыбнулась и ужаснулась поднявшейся в груди боли. Какое она право имеет смотреть людям в глаза? Она убийца.
- Кейджа свергли. Лагерь прекращает свое существование. Вы сегодня же отправитесь домой.
Две рыжие девушки стоят рядом с ним. Лили Поттер и Роза Уизли. Может ли Роза сказать, что с Северусом?
- Думаю, Северус встретит вас. Хогвартс тоже сегодня должен быть освобожден.
Вон к Паулине подошел черноволосый паренек с яркими глазами. Помогает ей поить сестру теплой водой. Альбус Поттер. Итак, у них с девушкой все получилось. Теперь все должно быть хорошо.

Глава 30. Свадьба

Пять месяцев спустя.
Министр Магии Анри Дезэссар, облаченный в парадную красную мантию, с бородкой клинышком, и на сей раз без вечного пенсне, с прямой, военной выправкой, производил неожиданное впечатление - исчезли привычные его знакомым сутулость, искательно-смущенные нотки, почти пропал акцент - министр говорил негромко, но четко, спокойным, уравновешенным тоном. Речь по случаю вступления в должность он начал так:
- Волшебники и ведьмы Британии! Я обращаюсь к вам в трудный час. Наша страна пережила потрясения бесчеловечного режима, цензуры, похищений, доносов и возмутительного лицемерия. Но благодаря тем, кто, несмотря на смертельную угрозу, отважился выступить против тоталитарной диктатуры, наш народ вернул свободу, не допустил кровопролития, гражданской и внешней войны. Но рано думать, будто враг наш, тоталитаризм, повержен окончательно! Давайте не будем забывать, что семена этого зла живут и в нас тоже - когда мы молчим, когда мы терпим, когда позволяем правителям творить беззаконие! Англия - родоначальница парламентской демократии, и тем более горько мне, уроженцу другой европейкой державы, было видеть кажущуюся гибель демократии здесь, в Великобритании. Однако, хвала небесам, этого не случилось. Но победа стоит немногого, если мы не извлечем из нее уроков. Какие же уроки преподнесли нам эти годы? Что позволило выродкам вроде Кейджа хозяйничать, убивать, терроризировать? Посмею сказать - это внутренняя вражда нашего, магического сообщества, вражда между аристократией и маглорожденными, между консерваторами и прогрессистами. Да, у каждого есть точка зрения, аргументы, личная история, но я прошу всех посмотреть выше, в общем - именно вражда, бесконечная месть, этот замкнутый круг и приводят нас то к Волдеморту, то к Кейджу. Поэтому я призываю вас - пусть остаются неотомщенные обиды, пусть есть справедливые счеты - у каждой из сторон, но чтобы эта вражда не длилась вечно - предлагаю зарыть топор войны. Итак, моим первым указом в должности министра будет организация нового праздника - Дня примирения. Первого июня , в Косом переулке будет организован большой всенародный стол, куда приглашаются все, вне зависимости от факультетов и происхождения, дабы выпить кубок мира.
Также, отменяются все ограничения и привилегии для факультетов школы Хогвартс. Директором я назначаю заслуженного героя Второй войны, профессора Невилла Лонгботтома! Новой политикой школы пусть будет преодоления вековой вражды и поиск общих задач для учеников каждого факультета.
Упраздняются Армия Света, полиция нравов, все министерские дружины и отряды, их бывшие участники подлежат судебному процессу. Каждый, кто запятнал себя подавлением и расправами граждан, получит справедливое наказание.
Ввиду бессмысленности военной экономики в ближайшие месяцы будет объявлено о снижении налогов и оказании помощи частному предпринимательству.
Наконец, желающие помочь в возрождении страны могут обратиться в вербовочный пункт Министерства - увы, после масштабной люстрации нам будет не хватать людей для такой масштабной работы.
Дорогие друзья! Мы пережили ужасные события, но я верю, что они не пошатнут наших идеалов - свободы, равенства, справедливости! Помните, не вы - слуги государства и общества, но мы - ваши покорные слуги! А теперь, прошу всех волшебников и ведьм готовиться к Празднику Примирения! Слава Ее Величеству! - с этими словами Дезэссар изящно поклонился, и под рукоплескание толпы, сошел со сцены, прямой, непривычно стремительный.

Тана шла по тихим коридорам. После переворота, бегства Уиннергейта и выдворения дружины Света и министерского отряда школу временно закрыли – до следующего учебного года. Предстояло пересмотреть программы по многим предметам, провести ремонт, найти кандидатуры на освободившиеся вакансии, а главное – дать ученикам и учителям отдохнуть от кошмара, в котором они жили последнее время. Те, кому предстояли СОВ или ЖАБА, могли по выбору сдать экзамены экстерном или остаться на второй год.
Итак, школа умиротворенно молчала, отдыхая от детских голосов и беготни. Но преподаватели все же приходили на работу – переписывать конспекты лекций, учебные планы и отдирать от стен, как шутил Невилл, «тоталитарный мусор».
Хотя Невилла и назначили директором, сидеть в по праву принадлежащем ему кабинете он терпеть не мог. Если не ходил по школе со старшеклассниками, добровольно вызвавшимися помочь с ремонтом – устраивался в учительской, в любимом кресле, и под бубнеж вечно во все мешавшихся портретов прежних директоров перебирал картотеку соискателей, любезно предоставленную министерством магии. Если кандидат нравился Невиллу – обязательно или профессор Снейп принимался язвить, или Финеас Найджелус Блэк бросал что-нибудь высокомерное, и так до бесконечности.
Да-да, портреты вернулись в школу. В первый день, когда Тана вновь переступила порог учительской, они ровным рядом висели на своих местах. Женщина уже слышала о варварстве, которое сотворили над картинами при Кейдже, и возвращение их показалось подлинным волшебством, которое способен сотворить, несомненно, лишь сам древний замок.
- Вам что-то непонятно, племянница? – бросил Снейп таким тоном, что, будь Тана школьницей, задавать вопросы она бы поостереглась. – Кстати, с возвращением.
- Вас тоже… А почему вы все, собственно, опять здесь? Ваше законное место – в кабинете директора, среди коллег.
- Мы посовещались и решили, что здесь принесем школе большую пользу, - соизволил объяснить Блэк.
Вот они и приносили пользу, мешая Невиллу набрать новых учителей. Правда, один из них – он почти не высовывался, и никто не помнил, как его зовут – внес все-таки дельное предложение: отправить наконец Бинса на заслуженный отдых и найти учителя живого, прогрессивного, умеющего преподать предмет и живущего в духе времени. После этого в Министерство полетел еще один запрос – о соискателе на должность преподавателя истории магии.
…- Ему двадцать два, Лонгботтом! Всего двадцать два! И естественно, он не женат. Хотите, чтобы он вместо лекции флиртовал со старшекурсницами?
- А вы разве флиртовали?
- Лонгботом, не забывайтесь.
- Нет, серьезно. И вообще, мы даже не знаем, как он выглядит. Может, его старшеклассницы так испугаются, что откажутся ходить на занятия?
Переработку лекций по истории магии поручили Тане – она и сидела сейчас, переписывая языком, который был бы понятен современным школьникам, период гоблинских войн, когда Чарльз, носившийся по разным мелким поручениям, присел рядом и подал ей чашку кофе. Даже неплохо заварил на сей раз.
- Я старался. Знаешь, я у тебя хотел спросить… - он повертел в пальцах запасное перо. – Тебе снится твой муж?
Рука дрогнула – клякса осталась. Но это ничего, ничего. От этого вопроса хотя бы уже можешь не плакать. Лагерь научил сдерживаться.
- Снится, разумеется. А почему спрашиваешь?
- Мне… Ко мне Берилл не приходит. Давно, знаешь. Давно не приходишь. Я её помню, люблю… А она не приходит. А вот ты мне часто снилась, - он сильно покраснел. – Волновался, наверное.
Тана, тихо улыбнувшись, накрыла его грубую, в ожогах ладонь своей.
А в школьном дворе сидели на скамейке, обнявшись, Роза и Северус. Им с товарищами сегодня удалось-таки очистить от плакатов один из этажей: Уиннергейт ведь тоже распорядился какие-то заклинания наложить, чтобы изображения было непросто сорвать.
- Сегодня в «Ежедневном Пророке» написали, что членам той дружины – ну, знаешь, что в Хогвартсе была в последнее время, вынесли приговор, - негромко говорила Роза, пока Северус вынимал из её спутанных кудрей кусочки штукатурки. – В основном штрафы, исправительные работы, но двум парням и еще Молли – по полгода в Азкабане.
- Тебе её жалко? – безучастно спросил юноша.
- Мне? Даже не знаю, как объяснить. Нелепо все это. Мы с ней не дружили, наоборот – соревновались вечно, кто умнее, кто учится лучше. Соперники – ведь уже не совсем чужие друг другу люди, правда? И вот мы враги, и она в Азкабане… - Роза вздохнула.
Северус мрачновато усмехнулся.
- Видела бы ты, что она тут устраивала.
- Да, это в её духе. Такие увлеченные люди всегда жестоки. Скорпиус как-то говорил мне об этом. Если человек готов пожертвовать ради чего-то своей жизнью – он так же легко пожертвует и чужими. Теперь я яснее его понимаю.
- Но все же? Ты ведь с ним все-таки не согласна.
- Но все же я считаю, что жизнь – не наивысшее из благ, есть то – ну, то есть должно быть у достаточно развитого человека – то, что её дороже. Своей жизни, не чужих – чужими распоряжаться права никто не имеет. Вот этого Молли почему-то не понимала. А ты как считаешь?
Северус украдкой поцеловал горевший на солнце кончик её локона. Поломчал. Потом принялся говорить совсем о другом – о том, что мама сегодня хотела сделать пудинг, а профессор Саммерби выкопал в библиотеке рецепт какого-то зелья - очнеь старый, между прочим – и, пожалуй, стоит этот рецепт опробовать…

А в магазинчике в Косом переулке тем временем царил сущий кавардак. Паулина вместе с помогавшими ей Джорджианой и Лили шила себе подвенечное платье.
Конечно ,если бы она взялась за работу в одиночку, то управилась бы за небольшой срок, в спокойной обстановке и аккуратно, но сестры влюбленных – страшные существа… То есть очень любезные существа, которые неизменно рвутся помогать, даже когда их не просят. Настойчиво отказывать было неудобно.
Начнем с того, что Лили органически была не приспособлена держать в руках иголку с ниткой. С ножницами она тоже не дружила, а режущих заклинаний в её исполнении Паулина и вовсе побаивалась. Джорджиана, в отличие от юной Поттер, шить умела неплохо, но предпочитала организовывать работу. Она решала, когда закончить в этот день, когда начать на следующий, какой ширины будут рукава, нужно ли нашивать мушки на фату (да, Альбус настоял, чтобы невеста выглядела как следует – в белом платье и под покрывалом), когда делать перерыв и кто варит кофе. Паулина с детства знала, что для собственной безопасности перечить сестре не следует, но Лили убедить не удалось. В итоге большую часть времени Лили и Джорджиана переругивались, иногда кто-то из них убегал, хлопнув дверью - но на следующий день все вновь сходились за работой.
Однажды на порог ввалились, смеясь, Альбус и Скорпиус, в легких мантиях нараспашку - май выдался поистине душным. Они принесли угощение и бутылочку медовухи по случаю того, что обоих обещали при успешной сдаче ЖАБА принять на обучение при Отделе тайн. Кроме того, Альбус искал добровольцев для нового эксперимента, а Скорпиус готовился к полуфиналу Британского дуэльного турнира.
Альбус поцеловал Паулину, чмокнул в щеку Джорджиану, Лили, и проследовал на кухню - готовить угощение.
Девушки обступили Скорпиуса, и тот, приняв шутливо-испуганное выражение, широко развел руки, пытаясь обнять всех трех одновременно. Паулина отправилась на кухню, помогать жениху, а Скорпиус, взяв Джорджиану и Лили под руки, повел их в гостиную. Он догадывался, что девушки слегка пикировались: это пошло с тех пор, когда Джорджиана с немалой экспрессивностью поблагодарила Скорпиуса с Альбусом за освобождение из лагеря и спасение сестры. Они со Скорпиусом тогда разговорились, и Лили была, кажется, недовольна. Вот и теперь Скорпиус, в душе кляня ретировавшегося с поля боя друга, старался поддерживать разговор одновременно с обеими девушками, стараясь не допустить обострения ситуации.
- Скорпиус, а вы планируете связать свою жизнь с дуэлями? Тогда вам два пути - в бретеры или в авроры, - ласково говорила Джорджиана.
- В бретеры его не пустят, - ввернула Лили.
- Увы, да, я не умею играть в карты, - признался Скорпиус. - Но вы правы, Джорджи, мне нравится сражаться, и я бы не отказался работать хоть аврором, хоть военным. Одна проблема - здесь не с кем сражаться - улыбнулся он, посмотрев девушке в глаза.
- Почему же не с кем? Разве все сторонники Кейджа пойманы? Разве перевелись темные маги?
- Ну, в каком-то смысле, ужасный темный маг прямо сейчас находится в соседней комнате и сотворяет, судя по запаху, чудрвищное заклинание подгоревшего яблочного пирога.
- Ничего, это заклятие легко нейтрализует моя сестра, - Джорджиана улыбалась, поблескивая зубками. - Но мы оба знаем, что не все темные маги так безобидны, как наш дорогой Альбус.
- Да и Ал не безобидный, если уж на то пошло, - Лили хмыкнула. - Не слышали, как он отделал Берка?
- Например, наш беглый директор Уиннергейт, не за столом будь помянут, - согласился Скорпиус. - Кстати, да, теперь этот псих ищет кого-то, кто согласился бы добровольно пройти то же, что Берк. Я давно предлагал ему дать объявление в маггловскую газету: они только и ждут, чтобы побыть жертвами какой-то непонятной им же самим магии, еще и платить за это готовы... Странный все-таки народ. Раз уж заговорили о темных магах, я был бы рад, если бы меня отправили воевать на континент, - задумчиво протянул Малфой.
Лили побледнела.
- Ты хочешь уехать? Скоро? А меня возьмешь?
- Конечно, езжай со мной, если хочешь, - улыбнулся Скорпиус. - Я же не завтра и не послезавтра уезжаю.
- Но ведь Лили надо закончить образование, - нежно напомнила Джорджиана. - Ей всего шестнадцать, она еще ребенок. Да и её отец вряд ли бы одобрил это.
- Знаешь ли, мой отец меня не контролирует, - Лили вздернула носик.
Альбус наконец позвал за стол. Держа обеих спутниц за локоток, Скорпиус провел их на кухню и помог усесться.
- Да, мы вот с Альбусом поспорили: приглашать все колена Уизли, о которых известно, или ограничиться ближайшим кругом? – поделилась Паулина, разрезая пирог.
Лили принялась рассуждать:
- Если ближайший круг, выйдет очень мало гостей. Ну сами посудите! Тетя Гермиона с Розой и Хьюго. Да, и с женихом Розы. Дядя Джордж с женой, Фредом и Рокси. Дядя Чарли - надеюсь, без питомца и без очередной румынки.
Повисло неловкое молчание: дяди Билл и кузина Доминик погибли в битве за лагерь.
- Тетя Флер с Викки, Тедом и Луи. Дедушка слишком болен, прийти не может. Вот и все! Видите, как мало. Ну, правда, плюс мы с папой и Асторией со стороны Ала. И мисис Принц и ты, Джорджи, со стороны Паулины. Разве это свадьба?
- Вот такой дисбаланс - протянул Скорпиус. - Со стороны невесты только подруга, она же сестра.
- Не Берков же звать, - откликнулась Джорджиана. - А других родственников у нас нет. Разве где-то скрипит тетушка Электра. Но у нее такой скверный характер, вы бы знали... Кстати, Берков будут судить?
- Разве что за активное доносительство, - подал наконец голос Альбус. - Но я не горю желанием заседать в комиссии, разбирающей, кто хорошо себя вел, а кто не очень.
- Пожалуй, правильно, что маятник не пошел в обратную сторону. Не стали репрессировать тех, кто репрессировал тех, кто репрессировал тех, кто... Вы поняли, - поддержал Скорпиус. - Накажут самых одиозных, и хватит на этом.
- В газете уже писали о помолвке нашего кузена Бенни с какой-то Патрисией Гэмп, - невинно заметила Джорджи. - Я её, признаться, не помню совсем... Что за штучка?
- Редкостная дрянь, - скривилась Лили и очень выразительно посмотрела на Скорпиуса.
- Наша однокурсница, - пояснил Альбус. - Соперничала с Лили из-за Скорпиуса.
- Ни с кем я не соперничала! - обиделась Лили. - Он сам меня выбрал, правда?
- Именно так, Лили, - ответил Скорпиус, прижав девушку к себе. Она едва не замурлыкала.
- Интересовалась одним, а выходит за другого... Печальная история. А может, дело в вас, Скорпиус? Может, вы роковой мужчина и Лили когда-нибудь ждет та же судьба, что и эту Гэмп?
- Думаю, мы застрахованы от этого - у нас свободные отношения - улыбнулся Скорпиус. - Вы не поверите, но это была идея Лили.
- Отчего же? Поверю.
Альбус и Паулина, кажется, не слышали, о чем говорят за столом. Они косились друг на друга и то и дело брались под столом за руки.

В газетах писали, что бракосочетание Альбуса Северуса Поттера и Паулины Араминты Мелифлуа состоится первого июня сего года близ Годриковой Впадины. Флора решилась пойти: посмотреть на Альбуса, да и просто – почувствовала, что эту ступеньку надо преодолеть. Нужно приучить себя спокойно смотреть на чужое счастье.
Собственно, её влюбленность в Альбуса давно прошла, выветрилась за последние месяцы директорства Уиннергейта. Тоска по воле, ужас от зрелища жестоких наказаний и страх попасть под раздачу, одиночество, когда покинули все подруги, наконец, элементарное чувство голода – не больно наешься пустой кашей – отлично выбили весь вздор из головы. У Флоры было время привести мысли в порядок, проанализировать свой небогатый опыт, сделать выводы и смириться.
Женщины, видимо, вправду делятся на две категории. У одних есть шанс стать возлюбленными, а других любить невозможно. От чего это зависит – сложно сказать: может быть, от красоты и врожденной женственности, или от чего-то другого. Любит же нескладный Северус Принц тощую и лохматую Розу Уизли.
Так вот, Флоре не повезло принадлежать к той категории, которую невозможно любить. Ей придется смириться с презрением со стороны мужчин. Это не значит, что в ней не будут нуждаться. Многим нужна кухарка или нянька. И замуж возьмут, и не бросят. Хаффлпаффки – хорошие жены. Только нелюбимые.
На свадьбу Альбуса пойти необходимо – так Флора сможет примириться со своей судьбой.
…Для гостей установлен крытый шатер, но сама церемония – на открытом воздухе. Вся природа сейчас – дивный храм с лазурным куполом, травяными красками расписанный. Ручьи журчат и птицы звенят краше органной музыки.
Новобрачные стоят перед низкой кафедрой, за которой читает речь чиновничек. Невеста… Слов нет, она красива. Локоны горят тяжким золотом под полупрозрачной фатой. Точеное лицо светло от умиротворения. Как будто ей сию секунду не страшно умереть, потому что она примирилась сл всем, что есть на свете.
Альбус… Вот уж закрытый человек: не скажешь, что он чувствует, ни единой эмоции не отражают яркие глаза. И потому, когда Флора спрашивает себя, не легче ли было бы увидеть его в Азкабане – она понимает, что не легче ни капли. Ведь на его лице по-прежнему не отображалось бы ни единого чувства.
От толпы родственников невольно отводишь взгляд, потому что бережешь глаза. Десятка три рыжих макушек полыхают на летнем солнце, так что Флора удивляется, как еще никто не поднял тревогу, не вызвал пожарных или не наслал Агуаменти Максима. А ведь здесь, как успела услышать Флора, вроде бы еще не все Уизли.
На общем огненном фоне выделяются разве каштановые с проседью волосы матери Розы, полуседая макушка отца Альбуса и золотистая корона волос его новой жены. А, вон еще белый пучок миссис Принц – посаженой матери невесты – и каштановые лохмы её сына. Так, а кто это стоит позади всей толпы? Знакомая фигурка, только поникшая вся. Хоть и в шляпе с широкими полями, а узнать несложно. Патрисия Гэмп.
Что ей тут нужно? У самой свадьба через два дня. Хотя вообще-то ясно, что. С шафера глаз не сводит. И на что надеется только, если сдала Малфоя при первой возможности ,если с Берком спала и замуж за него собралась? Ишь как глазами его ест, каждое движение ловит. А хотя.. Она красивая. Значит, ей надеяться можно. Берк любит – может, и Скорпиус полюбит когда-нибудь.
Интересно, а вон там, на пригорке, откуда открывается хороший обзор, что за штучка? Стройненькая, в лиловом костюмчике, в шляпке с вуалью. Так, побирается ближе… Она отличается от местной публики ,резко и неуловимо отличается, но ей здесь интересно, и то не праздное любопытство. Но в чем её цель?
Следует ли предупредить хозяев? Хотя зачем? Какое Флоре дело до этого семейства, где любят лишь тех, кто дотягивает до уровня, держит планку. Ну вот, целуются новобрачные. Почему-то в груди заболело. Отвернуться ,что ли. Уже закончилось, идут в шатер.
Шафер странным образом очутился рядом с незнакомкой в вуали, шепчется с ней. Флора оглядывается и замечает фигурку Патрисии, быстро взбегающей на холм. Флора машинально прислушивается к разговору.
- Я гощу в этой деревне, здесь мило ,но скучно. Увидела свадьбу и захотела разглядеть поближе.
- Если вы скучаете, может быть, вы останетесь и на праздничный обед?
- О нет, я не могу. Муж ждет. Прощайте.
И незнакомка живо затерялась в толпе. Флора только успела заметить выбившийся из-под шляпки пепельный локон.
Через некоторое время, когда Флора в задумчивости брела по лугу, она увидела ту самую девушку под вуалью, идущую в совсем другую от деревни сторону. Оглянувшись, но, видимо, не заметив никого, незнакомка аппарировала.
В шатре царило веселье - Скорпиус как раз заканчивал свою речь. Вначале он, тушуясь внимания родственников, начал слишком расплывчато и нечетко, но потом вошел во вкус, вспоминая проделки и курьезы школьной жизни.
- И наконец, я бы хотел от всей души объявить благодарность магистру зловредных наук Туллиусу Уиннергейту, чья унылая физиономия придала нам решимости вовремя уйти из Хогвартса, а Альбусу - перестать топтаться в нерешительности и устроить наконец личную жизнь! Ура!
Собравшиеся смеялись, а Скорпиус наконец сел, глубоко вздохнув и отерев пот со лба.
- Нормально? - спросил он Лили. Та, довольно кивнув, чмокнула его в щеку, после чего подмигнула почему-то стушевавшейся Паулине, и все набросились на угощение.
...Вечером, когда на небе уже сверкали звезды, Альбус и Скорпиус отошли от веселых, поющих, танцующих гостей, присели на валун, стоящий в некотором отдалении.
- Знаешь, это до жути банально, но за этот год я прожил как будто в три раза больше, чем . за все предыдущее время, - произнес Альбус. - Только что мы были полудетьми, а теперь... Ветераны, взрослые люди, а я еще и женат. Удивительно, неужели она все же согласилась за меня выйти?
- А почему нет, дружище? - спросил Скорпиус. - Она тебя любит, это видно невооруженным глазом.
- А ты колеблешься, кто тебе больше нравится, моя сестра или ее? - улыбнулся Альбус.
Скорпиус неловко развел руками:
- Да в том и дело, что они обе нравятся. Не поверишь, но Лили сама сказала - зачем, мол, нам запирать друг друга и изводить ревностью?
- Что-то, как мне кажется, она все равно не очень довольна твоим общением с Джорджи.
- Это и понятно, все мы люди. Знаешь, одного боюсь, как ни странно - разделить судьбу твоего отца. Сделать в семнадцать лет самое выдающееся деяния, а дальше - жить обычной жизнью, как у стандартного человека. Семья, дом, работа, и так по кругу. Ты не боишься?
- Ну, за себя-то я спокоен, мои путешествия туда, где не ходят смертные, только начинаются, - улыбнулся Альбус той улыбкой, которую некоторые называли увлеченной, а некоторые - жутковатой.
- А знаешь, я думаю, что не грозит и мне уныние. Что-то мне подсказывает, что наши приключения только начинаются.