Остаток семестра Том провел в нервном напряжении. Временами ему казалось, будто он слышит из подземелий шелковое шипение Гейнора, а Дамблдор следит за ним из-за каждого угла. Постепенно Том начал успокаиваться: в конце концов в истории с Тайной комнатой он был виноват меньше всех. Если бы в школе не было маглорожденных учеников, ему бы не пришлось ее открывать. Если бы не погибла Эмили, он не впал бы в жуткую депрессию. Если бы к нему хорошо относился Дамблдор, он не волновался бы так и, возможно, сам закрыл бы Тайную комнату. Если бы глупая Миртл не закрылась в туалете, все закончилось бы не так плачевно. Настроение Тома улучшалось, и в свободные от подготовки к экзаменам часы он подолгу гулял один возле озера.

Хотя нападения прекратились, напряжение чувствовалось повсюду. Даже шумные гриффиндорцы говорили вполголоса, словно боялись спугнуть призрак. Директор Диппет все чаще срывался на фальцет, а иногда и на учениках. В последнее воскресение шестикурсник из Гриффиндора Джером Карвей попался на прогулке в Запретный лес. Директор, несмотря на протесты Дамблдора, назначил ему порку в двадцать розог. В довершение всего двадцать третьего июня выпал иней, и летняя трава казалась причудливо облитой сливками.

Было и еще кое-что, заставлявшее Тома нервничать. В школе по слухам объявился призрак Плаксы Миртл. Несколько раз он, поговаривали, являлся по ночам Оливии Хорнби, доводя слизеринку до истеричных криков. Оливия в самом деле выглядела не слишком хорошо, становясь все более бледной. Грусть Лив казалась Тому особенно тяжелой, когда он видел ее печальное личико в сочетании с коротким белым платьем.

Чтобы обезопасить себя от подозрений, Риддл вызвался помочь профессору Бири в приготовлении настойки мандрагоры. Если бы мандрагора поспевала сама по себе, пострадавших вывели бы из оцепенения не раньше конца августа. Том, однако, обнаружил в одном из египетских папирусов секрет ускорителя роста мандрагоры. Обрадованный профессор Бири воспользовался рецептом ученика, наградив Слизерин полусотней баллов. Теперь Том мог чувствовать себя спокойнее. Даже если кто-то из жертв сболтнул лишнее, директор скорее поверил бы в виновность самой жертвы, чем префекта, который поймал Хагрида и помог оживить оцепеневших.

В последний день семестра Большой зал был украшен цветами Слизерина — безусловного победителя в этом году. Директор Диппет, начиная речь, не преминул упомянуть о трагических событиях в школе и выдающейся роли слизеринского префекта. И все же Том, разглядывая над собой бесконечный ряд серо-зеленых вымпелов, чувствовал злость. На душе было мерзко от того, что директор, несмотря на похвалы, так и не позволил ему остаться в школе.

— Я рад сообщить,— провозгласил Диппет, — что почти все жертвы нападений вышли из оцепенения. Профессор Бири с помощью мистера Риддла приготовил зелье, которое позволило несчастным снова присоединиться к нам.

Зал зааплодировал. Пять учеников вышли из задней комнаты. Все они, кроме Натали Адамс, выглядели бодро — возможно, райвенкловке сообщили о смерти одноклассницы. Том тяжело вздохнул и взглянул на маглорожленных, думая о том, какое настроение царило бы в этом Зале, доведи он задуманное до конца. Семья Сприфингтон будет страдать, однако другие маглорожденные семьи отделались легким испугом. Том с яростью посмотрел на улыбавшуюся Лайзу Беттс: ему предстоит два месяца каким-то образом выносить омерзительных маглов, таких же, как и сама Лайза.

"Разве это справедливо, что Лорд Волдеморт должен подстраиваться под омерзительных маглов?" — усмехнулся в голове надменный голос.

"А разве жизнь вообще справедлива?" — удивился про себя Том, рассеянно глядя на потолок, залитый холодным летним солнцем.

"А разве нет? — усмехнулся голос внутри. — Вспомни Патрика и Стаббса. За добро Лорд Волдеморт награждает, за зло — карает". — Ученики начали спускаться с трибуны, и Том, поняв, что отвлекся, зааплодировал со всеми.

— Том... — Парень вздрогнул, но облегченно вздохнул, увидев рядом с собой малышку Натали Адамс. — Не знаю как поблагодарить тебя!

— Да не за что, — пожал плечами Риддл, вспоминая, как Гейнор приготовился к прыжку на ее худенькое тельце. Это было необычно — получать благодарность от человека, которого ты собирался убить.

Через два часа Том вместе с Друэллой, Рэндальфом, Араминтой и Ореоном сидел в купе и лениво слушал рассуждения Слагхорна. Профессор, разливая чай, недоумевал, зачем Дамблдор уломал директора оставить Хагрида в школе, отдав его в ученики Оггу. Том всегда поражался словоохотливости зельевара, но только сейчас отметил, что его веселая болтовня давала ощущение уюта.

— Не думаю, что он хотел кого-то убивать, — сказала Друэлла. — Наверное, он выпускал этого... Паука... По скудоумию.

— Потому что он даун, — охотно отозвался Ореон, взмахнув от волнения рукой. Том и Друэлла невольно улыбнулись, глядя на такую экспрессию.

— Ореон, Вы ошибаетесь, — зельевар назидательно поднял вверх толстый палец. — Рубеус не даун и не имбицил. Он просто великан — почти животное, причем невнятно злобное.

— Мычат и таскают камни, — усмехнулся Блэк, словно желая показать свою осведомленность.

— Именно, друг мой! — подтвердил зельевар. — На фоне большинства из них Рубеус невероятно умен. Подобно тому, как доисторическая обезьяна австралопитек была чуть умнее сородичей, так и великаны чуть умнее зверей.

— Зачем же они нужны? — серьезно спросил Риддл под дружный смех приятелей.

— О, их осталось совсем мало, — охотно ответил Слагхорн, подергав шеей, словно воротник был ему тесен. — Волшебники, следуя рекомендациям Тома, — улыбнулся зельевар своей шутке, — почти извели их под корень.

— Может, их использовать в каком-то полезном деле? — размышляла вслух Друэлла. — Камни таскать или что-то строить...

— Друэлла, они невероятно глупы, — вздохнул Слагхорн. — Разве что с помощью заклинания "Imperio", но этот способ запрещен министерством.

— Это действует на великанов? — с интересом спросил Том.

— Конечно, — взмахнул рукой Слагхорн. — Ужас заклинания "Imperio" заключается не только в том, что жертва полностью покорена вашей воли. Человек, находящийся под действием этого проклятия, помнит только свои действия, и не помнит ничего о том, почему и зачем он это сделал.

В приют Том вернулся ближе к ночи. После прибытия экспресса он задержался на вокзале, заказав содовой в магловском кафе. Из-за низких туч в воздухе стояла густая мгла, смешавшаяся с грязным запахом непросыхающих луж. В глубине двора компания Генри Ойрена "тренировала", как обычно, какого-то ребенка. Бедняга стоял на четвереньках, оперевшись грудью на скамейку и положив вытянутую руку на столик из грубых досок.

— Ну давай, — Билли Стаббс отвесил малышу подзатыльник, — изобрази каракатицу. — Присмотревшись, Том заметил, что за минувший год Билли превратился в широкоплечего парня с накаченными руками.

— Моллюска давай, зверь! — крикнул Генри, пнув мальчика по ребрам. Ребенок застонал, но покорно стал перебрать ручками, словно стараясь вылезти из моря на крутой берег.

Девочки расхохотались. Среди них Том заметил тонкую Люси Стюарт, которая, похоже, пользовалась расположением то ли Стаббса, то ли Генри. Впрочем, нет, — Билли не сводил глаз с щуплого тельца Эми Бенсон, которая смеялась, положив маленькие босые ножки на спину ребенка. Бренды в этом сборище не было: она, видимо, перешла в разряд низкосортных шалав, которых не приглашают на увеселения. Эми замахала ручкой, и Стаббс с улыбкой прижег окурок о плечо ребенка. Том подозревал, что бедняга был обещан Бенсон в качестве "ездового пони".

Не раздеваясь, Том упал на кровать и с ненавистью уткнулся в подушку. Когда-то Патрик не раз обещал сделать его самого "ездовым пони" Бренды, а та, сидя рядом, смеялась, медленно покачивая серой туфлей. Том с ненавистью думал, что он по-прежнему был так же бесправен, как и прежде. Его могли отколотить, дать пинка, выпороть по первой прихоти миссис Коул. Том с ненавистью стукнул кулаком о сетку: все это было по вине омерзительного магла — его отца.

Отец! При одной мысли о нем Том почувствовал, как похолодело внутри. Ему ведь исполнилось шестнадцать — возраст, когда за приютскими сиротами переставали особо следить. Том вспомнил лицо Слагхорна... Человек, находясь под "Imperio", помнит только свои действия... Так или иначе, но у него, похоже, было средство заставить родственников заговорить.

* * *

Следующие три дня Том провел в прогулках по городу. Вечерами он наблюдал, как компания Генри резалась в карты. Эми Бенсон, надев короткое белое платье в синий горошек, с гиканьем нарезала круги верхом на несчастном Алане Карсте. Девочка сжимала голыми коленками его бока и с яростью пришпоривала каблуками туфель его бедра. Войдя в раж, Эми засунула бедняге в рот веревку и натягивала "поводья" для собственной забавы. От скуки Том делал заметки в дневнике да читал в газетах о наступлении Вермахта в центральной России.

В четверг Том вышел из приюта после обеда и отправился на вокзал. Было пасмурно, и парень, опасаясь ливня, надел черный плащ. Пухлая кассирша объяснила, что поезда идут только до Норвуда. Расплатившись за билет и купив бутылку содовой, Том вышел на заполненный торговками перрон.

Через пару часов Риддл выскочил в пропахший табаком тамбур, а оттуда — на перрон. Транспорта до Литтл-Хэнглтона не оказалось: пройти туда можно было пешком. Подумав немного, Том отправился в поселок. Вскоре он понял, что ему, похоже, благоволит само небо. В самом начале поселка находилась кондитерская, в витрине которой красовался кремовый торт. Том прищурился: за время войны лондонцы позабыли о такой роскоши. Том дернул за ручку, и колокольчик возвестил о прибытии посетителя.

— Добрый день, — невысокая белокурая официантка улыбнулась ему, как, должно быть, улыбалась всем посетителям. — Меню или сразу заказ?

— Давайте сразу, — кивнул Том. В кафе было пусто, и он устроился у барной стойки.

— У нас чай, хороший. И шоколадный бисквит, — улыбнулась девушка.

— Хорошо, — кивнул Том. Официантка, кокетливо подергав плечиком, засеменила в противоположную сторону: должно быть, пошла на кухню.

— Как Вас зовут? — ласково поинтересовался Том, когда белокурая пышка вышла с подносом.

— Меган, — жеманно ответила девушка, ставя поднос на стойку. Она с интересом и, как показалось Тому, оценивающе рассматривала юношу в плаще, тёмно-зелёном свитере и чёрных широких брюках с сияющими карими глазами.

— Не могли бы Вы помочь в одном деле…. — неуверенно проговорил Том, достав из кармана исписанный листок бумаги. — Я еду в Литтл-Хэнглтон, и у меня важный пакет для тамошнего эсквайра сэра Эдварда Томпсона.

— В Литтл-Хэнглтоне никогда не было никаких Томпсонов, — удивилась Меган.

— В самом деле? Поймите, я помощник архитектора и еду в Литтл-Хэнглтон для помощи в реконструкции усадьбы Томпсонов, — Том показал конверт со штемпелем фирмы "Джордж Критлер и сыновья", который он взял еще позавчера.

— Нет. Эсквайр тамошний Томас Риддл. Может, перепутали чего — тут Литтлов полно. И Харфорд, и Корридж, и Ньюспуч... Ты, я сразу поняла: либо художник, либо архитектор, — усмехнулась девушка.

— Ладно, проверю. — Том постарался придать улыбке нотки смущения. — Ну, а что, богатый он у вас, тот эсквайр? — спросил он как можно непринужденнее.

— Не то слово, — Меган присела на соседний стул и кокетливо закинула ногу на ногу, показав сочные коленки в грубых чулках. — Старый Риддл вон какой дворец отстроил. Сынок Том — тот скупердяй известный, хотя богачом слывет.

— Это... Сынок Томаса который? — Том старался говорить осторожно, боясь чем-нибудь испортить дело.

— Ясный перец, — хихикнула Меган. — На днях из Оттавы приехал. Про того истории невероятные рассказывают. Особенно про женитьбу его. Давно это было, чуть не двадцать лет назад, — трещала официантка. — Так его треснуло, что в Канаду удрал.

— На герцогине какой-нибудь женился? — Мысленно Том послал приказ Меган говорить, но словоохотливая официантка, похоже, не нуждалась в его указаниях.

— Тут по соседству жил другой эсквайер, Винтер. Дочка его, Сесилия, говорят, полный улет была. Риддл на ней жениться обещал после Рождества. А тут осенью его какая-то муха укусила: сбежал с другой. Сесилия, бедняжка, с горя таблеток напилась. Пытались откачать, да толку мало было, — неуверенно поводила Меган рукой.

— Жаль, — машинально заметил Том, чтобы показать, как ему интересен разговор.

— И ведь с кем бежал, — цокнула языком Меган. — С дочерью старого нищеброда и бездельника Гонта. Имечко у нее какое-то было — не упомнишь. И затюканная совсем. Про таких у нас говорят: ни рожи, ни кожи, ни одежи...

— Кем был этот.. Гунт.. Или Гант? — усмехнулся Том, намеренно коверкая фамилию.

— А черт его знает, — потерла лоб Меган. — То ли батраком нищим, то ли пьяницей. В хибарке жил на склоне холма... Это как от Литтл-Хэнглтона вниз иди. Там до сих пор отпрыск его обитает. Дикарь и алкаш, — прошептала она.

— Понятно... — протянул Том. — Ладно, пойду на станцию узнавать про Томпсонов.

— Погоди, — в голубых глазах Меган мелькнул странный огонек. — Может, зайдешь вечерком? Работаю до восьми, — подмигнула она, — а потом поболтаем. С такого красавчика не дорого возьму, — прошептала она с апломбом, который придает некий шарм провинциальным бесстыдницам.

— Возможно, — Том посмотрел ей в глаза. — Obliviate! — мысленно произнес он. С минуту девушка смотрела на него с изумлением, точно видела в первый раз.

Том пересек пригород и вышел на проселочную дорогу, вдоль которой тянулись густые живые изгороди. День клонился к закату, и покрытое тучами небо озарялось зарей. Через какое-то время дорога повернула влево и круто пошла под уклон, так что перед ним открылся вид на раскинувшуюся внизу долину. Том увидел деревушку, примостившуюся между двумя холмами, — видимо, Литтл-Хэнглтон. По другую сторону долины на склоне холма возвышался красивый дом землевладельца, окруженный обширным бархатисто-зеленым газоном. Дом был огражден каменной стеной с большими воротами из двух мраморных колонн. От ворот до входа в дом вела гравиевая дорожка, утопавшая с двух сторон в цветущих петуниях. Пожилой садовник заканчивал уборку газона.

Пару минут Том, как завороженный смотрел на большой белый дом. Наверное, он вырос бы здесь в богатстве и неге. Парень сорвал былинку и покрутил ее в руках. Впрочем, был бы ли он тогда самим собой? Бросив яростный взгляд на гранитный дворец, Том не спеша пошел вниз по склону. Тропинка была извилистая, каменистая, вся в рытвинах и вела к темной группе деревьев, растущей ниже по склону.

Меган, похоже, сказала правду: среди тесно растущих стволов виднелось строение. Стены хибарки заросли мхом, черепица осыпалась, и местами через дыры проглядывали стропила. Вокруг росла крапива, такая высокая, что доставала до крошечных окошек с грязными стеклами. Вступив в густую тень деревьев, Том посмотрел на дверь домика, к которой была прибита мертвая серая гадюка. Том хмыкнул: без сомнения здесь жили волшебники, желавшие доказать, что они — змееусты. Некоторое время он с омерзением смотрел на хижину, чувствуя, как все его тело начинает гореть от стыда.

"Работаем до восьми", — вспомнились ему слова веселой девушки.

"А мы — после восьми, — мысленно ответил ей Том. — Вот что важно. И не вздумайте юлить, мистер Морфин".

Из-за собиравшихся туч становилось все темнее. Том открыл походную сумку и достал ручной фонарь. От прикосновения его пальцев ручник вспыхнул тусклым белым светом. Держа фонарь на вытянутой руке, парень медленно нес его между густыми зарослями. Наконец, он подошел к двери. Мертвая змея смотрела испуганно-злобным взглядом, словно напоминая, кто именно живет в этом доме. Риддл посмотрел с вызовом на чучело гадюки и осторожно приоткрыл дверь.

* * *

В доме Гонтов было необычайно грязно — грязнее места Том никогда не видел. Потолок покрывала плотная паутина, пол — глубоко въевшаяся сажа; на столе вперемешку с кучей немытых мисок и плошек валялись заплесневелые и гниющие объедки. Единственный свет давала оплывшая свеча, стоявшая у ног мужчины, чьи волосы и борода отросли до такой длины, что ни глаз его, ни рта Том различить не сумел. На мгновение ему показалось, будто перед ним сидит не человек, а грязный боров — вроде тех, что он видел на гравюрах в старинной книге басен. Мужчина дернулся и поднял правую руку с зажатой в ней волшебной палочкой и левую — с коротким ножом.

— Спок... — прошептал губами Том, но не договорил.

— ТЫ! — взревел мужчина. — ТЫ! — Том понял, что его вид привел хозяина в неописуемую ярость. Газеты, похоже, не лгали: его родственники (при одной мысли об этом парень почувствовал рвотный позыв) обладали буйным нравом. "Боров", взмахнув ножом и волшебной палочкой, бросился вперед.

— Стой! — воскликнул Том на змеином языке.

Мужчина затормозил и врезался в стол — на пол посыпалась заросшая плесенью посуда. Повисло долгое молчание, гость и хозяин разглядывали друг друга. Затем хозяин, покачиваясь, поднялся на ноги, отчего по полу с дребезгом и звоном покатились стоявшие у кресла пустые бутылки.

— Ты говоришь на нем?

Сработало! Том прищурился. Рано или поздно это животное, несомненно, начнет буянить снова. Сейчас важно было заворожить его, выудив главное.

— Да, я на нем говорю, — Риддл вступил в комнату, отпустив дверь, и та захлопнулась за ним. — Где Марволо? — прошипел он.

— Помер, — ответил опешивший хозяин. — Помер много годков назад, а то как же?

Риддл нахмурился, пытаясь придать себе серьезный вид.

— Кто же тогда ты?

— Морфин, кто же еще? — Заросший хозяин был, казалось, изумлен таким поворотом беседы. Надо проверить его реакцию, прежде чем...

— Сын Марволо?

— Ясное дело, сын, а…

Морфин отбросил волосы с грязной физиономии, чтобы получше вглядеться в Риддла. Том прищурился, заметив, как сверкнул на его пальце перстень.

— А я тебя за магла принял, — прошептал Морфин. — Здорово ты на того магла смахиваешь.

— Какого магла? — резко спросил Риддл. Неужели отца?

— Магла, в которого сестра моя втюрилась, он тут в большом доме при дороге живет, — сказал Морфин и неожиданно сплюнул на пол между собой и гостем. — Ты на него здорово похож. На Риддла. Только он теперь постарше будет, нет? Постарше тебя, коли присмотреться…

Морфина пошатывало. Чтобы удержаться на ногах, он цеплялся за край стола. Такой едва ли сумеет отразить быстрый удар.

— Он, понимаешь, вернулся, — глупо прибавил Морфин. Том осторожно сделал шаг вперед: для ментального удара надо быть как можно ближе к жертве.

— Значит, вернулся? Ага, бросил ее, и правильно, гнида такая, мужа ей подавай! — сказал Морфин и снова плюнул на пол. — Обобрала нас, понял, перед тем как сбежать! Где медальон-то, а, медальон Слизеринов, где он?

Том молча смотрел на него, пытаясь сообразить, что к чему. Видимо, у его родни был некий медальон самого Слизерина. Любопытно, где он. Морфин снова распалился, взмахнул ножом и закричал:

— Осрамила нас, потаскушка! А ты-то кто таков, заявился сюда, с вопросами лезешь? Все уж кончилось, нет, что ли? Все кончилось…

“Stupefy!” – изо всех сил воскликнул про себя Том. С минуту Морфин смотрел на племянника осоловелым взглядом, а затем стал оседать на пол.

Том облокотился на грубый деревянный стул и посмотрел в заросшее грязью лицо. По нему, казалось, только что не бегали насекомые. Преодолевая рвотный позыв, Том достал из его кармана палочку. С минуту он рассеянно размышлял, глядя на валявшее тело, а затем как можно жестче произнес:

— Imperio!

Светлый луч осветил лежащее тело с ног до головы. Затем человек открыл маленькие глазки. Том вздрогнул, заметив пугающую пустоту в его глазах.

— Умойся. Живо, — приказал Риддл. В этом доме ржавая ванна и туалет были в одной комнате. Том снова поморщился, представив, каково это — обмываться, улавливая запах нечистот.

— Мгм... Мгм.. — мычал Морфин что-то нечленораздельное, но его всхлипы заглушал плеск воды. Том слушал их, держа палочку наготове.

— Вытрись! — крикнул Том, когда Морфин, наконец, высунул лицо. — Колдографии!

— Что? — не понял Гонт, вытерев, наконец лицо.

Теперь черты его стали яснее. Том прищурился. Если присмотреться, то он, пожалуй, не был уродцем. Если его побрить, останутся крупные черты лица, широкий, похожий на гулю нос, и косящие в разные стороны глаза.

— Где ее колдографии? – повторил с ненавистью Том. – Мамины? Ну?

— Нету колдографий, — тупо замотал головой Морфин. — Нет у нас такого. Не делали мы их никогда… Галлеонов не хватит…

Том чертыхнулся. Можно было бы потрясти дядю за шкирку, но под “Imperio” человек, к сожалению, не способен лгать.

— Воспоминания о маме и Риддле. Живо, тварь! — прикрикнул Том. Морфин задергал головой, словно о чем-то вспоминая. — Legilimens! — крикнул Том, направив палочку на дядю.

Юноша с растрепанными кудрявыми волосами сидел возле двери, держа в руках серую гадюку. У окна стояла девушка с крупными чертами лица и в пепельно-сером платье. Она была настолько худой и тщедушной, что Тому казалось, будто он никогда не видел столь обреченного лица. В комнате слышались голоса, но Том с трудом улавливал обрывки спора. Неожиданно через открытое окно донеслось звяканье сбруи, конский топот и громкие веселые голоса. Юноша зашипел и с кровожадным выражением повернулся на звук. Девушка подняла голову. Том увидел, что лицо у нее совершенно белое.

— Боже, просто смотреть больно на эту лачугу! — послышался звонкий женский голос; он звучал так отчетливо, как будто девушка стояла в комнате. — Неужели твой отец не может распорядиться, чтобы ее снесли, Том?

— Она нам не принадлежит, — ответил голос молодого человека. — На той стороне долины все наше, но этот дом принадлежит старому бездельнику по имени Гонт и его детям. Сын абсолютно ненормальный, послушала бы ты, что о нем рассказывают в деревне…

Девушка рассмеялась. Звяканье и топот становились все громче, все ближе. Юный Морфин приподнялся, словно хотел выбраться из кресла.

— Том, — снова раздался голос девушки, на этот раз совсем рядом; очевидно, всадники приблизились к дому. — Может быть, я ошибаюсь, но, по-моему, там кто-то прибил к двери змею?

— Господи, так и есть! — воскликнул мужской голос. — Это, должно быть, сын, я тебе говорил, что он не в себе. Не смотри туда, Сесилия, любимая.

Звон и топот снова начали стихать.

— «Любимая», — прошептал Морфин на змеином языке, глядя на сестру. — Слышишь, он назвал ее «любимая». Все равно он не будет твоим.

Том взглянул в окно. Недалеко от дома мелькали силуэты всадников: красивый темноволосый молодой человек на гнедом скакуне и белокурая девушка в белой шляпке и синем костюме, ехавшая рядом с ним на серой кобыле.

— Убей их! — неожиданно крикнул Том, глядя на Морфина. Все было настолько ясно, что не приходилось и размышлять. — Всех троих Риддлов, — сплюнул он. — "Авада Кедавра", а потом бегом назад.

Он протянул палочку Морфину. Косматое существо покорно поднялось с табурета, а затем пошло к двери. Том поднялся и, освещая светильником дорогу, отправился за ним. Главное, чтобы он спокойно проскочил мимо садовника: в противном случае пришлось бы прикончить и его.

* * *

Два часа спустя Том расхаживал по залу. В узких светильниках устало горели снизки в пять длинных белых свечей. Старинные стулья с голубыми спинками и сидениями сияли возле орехового стола. Недалеко от коричневой двери с мозаичным стеклом валялся труп пожилой белокурой женщины с застывшими водянистыми глазами. Между двумя стульями лежал труп старого мужчины с пегими волосами и широко открытыми карими глазами: Томас Риддл, видимо, пытался защищаться. Возле белого камина с резной ручкой валялся он. Том подошел к телу человека, который внешне был его копией, и с силой пнул его.

На душе стояло горькое чувство разочарования. Эти твари умерли, даже не узнав, за что. Впрочем, у него не было выбора. Что бы ни говорил Слагхорн, а полной уверенности в памяти Морфина быть не может. Было еще удачей, что Морфин успел проникнуть в дом, когда садовник отправился вниз поливать газоны на нижней террасе. Ни шума, ни криков о помощи он не слышал.

Том с ненавистью посмотрел на труп отца. Он был Риддлом — настоящим темноволосым и кареглазым Риддлом. До сегодняшнего дня он представлял свою маму хрупкой темноволосой девушкой с черными, как смоль, волосами и карими глазами с синеватым отливом. Увы, образ матери не имел ничего общего с придуманной им "Наследницей Слизерина".

Подойдя к камину, Том повертел в руках кольцо. Он осторожно снял его с вернувшегося в хижину Морфина, когда уложил того спать. Дядюшка утверждал, будто это реликвия дома Певереллов. Том подошел к камину и с ненавистью посмотрел на металлическую индийскую вазу и затем быстро пошел вниз по мраморной лестнице. У входа парень вздрогнул: на миг ему показалось, будто под фонарями мелькнул силуэт садовника. Ускорив шаг, Том свернул в живую изгородь кустов и растворился между деревьями.

Местное кладбище оказалось небольшим квадратом, заросшим тисом. Могилы казались ухоженными: кругом виднелись силуэты каменных ангелов, скорбных чаш и склонившихся над ними тонких античных девушек. "Пруэтт с Вудом использовали бы этих босоногих муз Аида, как самок, по назначению", — усмехнулся про себя Том.

— Lumos, — прошептал Риддл. Конец палочки засиял тусклым красным огоньком.

Склеп Сесилии возвышался в центре кладбища в виде огромной чаши. Рядом стоял обелиск — маленький домик, вокруг которого были выбиты каменные свечи. Моросящий дождь покрывал каплями коричневый мрамор. По центру была выбита надпись:

Сесилия Джейн Винтер
(13.10.1907 — 28.11.1926)

Перед глазами мелькнул образ девушки в шляпке, мчавшейся за его... Тома передернуло от омерзения при одной мысли, что то существо можно назвать "отцом". Из-за этой девицы его маме было больно, и никто не думал пожалеть ее. Эта девица пришпоривала лошадь и наслаждалась верховой прогулкой, пока над его мамой потешался примат "дядя Морфин". У девицы шикарный склеп, а где лежит его мама, известно только небесам. Почувствовав прилив ярости, Том достал палочку и нацелил ее на памятник.

— Bombarda maxima! — произнес с ненавистью Риддл.

Надгробие покрылось трещинами, а затем стало с треском оседать. Через минуту на месте памятника валялась неаккуратная пирамида мраморных глыб. Том удовлетворенно посмотрел на разбитые камни и, развернувшись, пошел прочь. Сильный ветер отчаянно трепал полы его длинного плаща.