Вот уже целую вечность Том чувствовал себя хуже некуда. Шок от утраты прошел, уступив место тупой, ноющей боли. Тому казалось, будто он каждый день теряет по литру крови. Когда снова начались занятия, он учился старательно, как никогда. Почти все время он выглядел потерянным и избегал общения с остальными насколько это было возможно. Большую часть времени он проводил за чтением — на подоконнике, на полу, у крыльца, а когда потеплело, то и возле чугунной ограды. Когда Том не сидел, уткнувшись в книгу, он чувствовал себя подавленным.

Он помнил все детали того кошмарного предновогоднего дня. Затянутые черным крепом люстру и зеркало. Тошнотворный запах похоронной хвои. Лежавшую в гробу Лесли, которая в прозрачном платье казалась уснувшим ангелом. На мгновение Тому почудилось, будто девочка была даже счастлива, что врачи наконец позволили ее душе освободиться от мук, но он тотчас прогнал прочь эту мысль. Не было ничего страшнее одного вида похоронных гирлянд, прозрачного савана и гробовой подушки.

К началу февраля Том полностью отдалился от других детей и выглядел потерянным. Он стал настолько молчаливым, что, казалось, не нуждался в чьем-либо обществе. В свободное время он часами бродил по Лондону, возвращаясь в приют только к ужину. Во время этих бесконечных прогулок Том уходил далеко за район Сент-Панкраса, гуляя иногда даже до Сити. Зато на Воксхолл-Роуд и в лавку мистера Барнетта он не ходил со дня смерти Лесли: вспоминать о том дне было еще слишком больно.

Постепенно Том снова начал общаться с остальными сиротами, хотя держался отчужденно. Боль от утраты сменилась ненавистью к Билли Стаббсу. Внутренний голос напоминал, что Лесли провела на улице весь день, да еще играла в снежки с ним самим. Но Том давил этот голос: про себя он давно решил, что во всем виноват именно Стаббс. Заставить Билли страдать стало теперь его мечтой.

* * *

Том медленно брел по брусчатке. Высокое апрельское небо было по-весеннему синим. Глубокая лазурь вместе с нежным предвечерним воздухом навевала воспоминания. Перед глазами вставал давний вечер, когда приютских детей везли с экскурсии в Лондоне. Большинство из них весело болтали друг с другом, и только Том одиноко смотрел в окно, ловя в вечернем свете фонарей манящую истому.

Бетонная стена завода сменилась лабиринтом фабричных закоулков. Двухэтажные дома казались кривыми из-за убегавшей под горку улицы. В воздухе стоял устойчивый запах тины: где-то недалеко протекала Темза. Цветущая в палисадниках белая сирень придавала синему небу предчувствие скорого лета. У подъездов сплетничали женщины. Ребятишки весело играли в футбол на заросшем травой проулке. На противоположной стороне улицы Том заметил паб, пыльные окна которого казались матовыми даже на солнце. Взглянув на торчащий из лужи кусок трубы, он открыл тяжелую дверь.

— Тебе чего, малец? — усмехнулся дородный бармен, покрутив бутылку. В зале пахло кислым пивом.

— Полпинты содовой, — Том аккуратно выложил монетку.

— Надо же. — Бармен окинул его насмешливым взглядом, но, взяв монету, отцедил половину пинтового стакана. — Далеко пойдешь, парень!

Со стороны барной стойки послышались смешки. Тома передернуло. Он вспомнил, как в детстве верзила Патрик Фелпс ради забавы сломал ему пинками руку. Очнувшись, он заметил, как медсестра Джейн накладывала гипс, грустно приговаривая «мой милый фарфоровый мальчик». Это были единственные ласковые слова, которые Том слышал за всю жизнь.

Том почувствовал, что глаза становятся влажными от слез. Он осмотрелся. За соседним столиком сидел белобрысый старик с порванным воротником. Его напарником был высокий мужчина лет сорока, постоянно покашливавшей и прикрывавший рот рукой. Том сразу окрестил его «чахоточником».

— Раз кабинет сформировал старина Невилл*, мы точно сдадимся Гитлеру, — фыркнул старик.

— Зато наци не любят большевиков, — заспорил подвыпивший товарищ.

— Они же безумны… — проворчал старик, подергав сальной шеей, точно ему был мал воротник.— Ты видал их петлицы с дубовыми листьями и фуражки с черепами? Ты видал, как они жгут книги?

— Как это — жгут книги? — ляпнул Том и тотчас вздрогнул. Он не привык разговаривать с незнакомыми людьми.

— Просто. — Седовласый с интересом посмотрел на него. — Зажигали костры и швыряли туда книги, какие считали вредными.

— Еще у них знак есть, похожий на паука, — пробормотал Том, поеживаясь при мысли о подобных кострах.

— Ты гляди: даже такой малец слыхал о свастике! — подивился старик. — Верно говоришь: эти полоумные заменили крест черным пауком…

Тому показалось, будто он сидит на обшарпанной скамейке у сквера и держит газету. На развороте была фотография громадного здания, увенчанного большим черным пауком. Картинка сменилась, и вот он стоит в толпе на митинге. Что если старик думал об этом?

— Да что я, бошей** не видел? — шумел худощавый мужчина, по выправке явно бывший моряк. — Сунутся — снова в нос получат.

— Так у них теперь самолеты какие… — ляпнул кто-то.

— Врут больше, — презрительно фыркнул моряк.

Паб загудел. Бармен что-то кричал игрокам в домино. Одни доказывали, что Гитлер правильно борется с курением. Другие отвечали, что бош без сигареты и черного кофе — не бош: запретить ему курить — верный способ потерять власть.

— Их безумному фюреру точно какая-то сила помогает, — вздохнул старик. — Посмотришь, псих психом, а все ему удается… Как по волшебству…

Часы с маятником показывали начало восьмого. Том с ужасом подумал, что опоздал на ужин. Спрыгнув со стула, он помчался к двери и через минуту бежал по улице, дыша легким весенним воздухом. Из кинотеатра валила толпа, не обращая внимание на сигналившие у светофора черные машины. «Никакого волшебства не существует», — как заклинание твердил Том. Но каждый раз, когда он повторял эту фразу, перед глазами вставал знак в виде паука.

До приюта Том добежал в сумерках. Фонари бросали призрачный свет на старый клен. Вечерняя мгла кружилась легким туманом возле кладбищенских надгробий. Перебежав трамвайные пути, Том остановился у афишной тумбы и посмотрел на объявление:



Ниже был рисунок девушки в голубом хитоне, прогуливавшейся с глумливой улыбкой возле лежащих львов. В руке девица держала длинный кнут. Тому показалось, что в ее серо-голубых глазах светилась порочная игривость. Миссис Коул говорила, что его мать была «из цирковых». При воспоминании о ее словах мальчика передернуло от омерзения.

С малых ногтей Том терпеть не мог цирк. Его раздражали наездницы, клоуны и горбуны. Его не восхищали акробаты: он считал их номера жульничеством, использованием какого-то секрета. Еще меньше ему нравились факиры: однажды на чердаке он нашел книжку о тайнах фокусов, и с тех пор не верил ни одному представлению. Но больнее всего было смотреть, как родители покупают детям сладкую воду и пирожные: эти избалованные мальчики и девочки казались Тому непригодными к жизни нулями.

Забежав в приютский двор, Том прислушался. В беседке виднелись силуэты подростков в кепках. Они курили папиросы и смеялись. На бордюре, свесив тонкие длинные ноги, сидела довольная Бренда. Рядом крутился Эрик Волей, выделывая пируэты.

— А ну покажи жирафа, — захохотал верзила. — Как они жрут, а? — Эрик вытянулся вверх, сложил руки у груди и схватил ртом ветку с почками. Раздался хохот, и другой верзила пнул Волея по спине.

Том с ненавистью посмотрел на беседку: это были тот самый Патрик Фелпс, окруженный вассалами — Роном Стимером и Мартином Фейлом. Их компания не раз мучила Тома: когда от скуки, когда для развлечения Бренды. Именно они сломали Тому руку, и это было еще пустяком. Однажды, когда Риддл подбросил в туфли Бренды пару слизней, они привязи его леской к дереву и били пинками, а довольная Бэкки наслаждалась этим зрелищем.

— Пепельницу, зверь! — воскликнул Патрик. — Волей протянул ладонь, и верзила под крики Эрика затушил об нее окурок.

Войдя в прихожую, Том осмотрелся. У плюшевого кресла стояла девочка с распущенными до плеч белыми волосами. Лицо с курносым носиком было усыпано веснушками.

— Привет… Как тебя зовут? — мягко спросил Том.

Девочка моргнула заплаканными веками. Свет дешевого плафона осветил ее короткое синее платье, усыпанное белым горошком.

— Эми… Эми Бенсон… — пролепетала она.

— А я Том… Том Риддл… Сколько тебе лет?

— Семь… — всхлипнула девочка. — У меня родители разбились в машине. Они назвали меня Эми — любимая. А что означает твое имя?

Том задумался. Говорить Эми, что «Томами» зовут котов, ему не хотелось. Но ничего другого в голову не приходило. — Я не знаю…

— Конечно… Ведь Том — самое обычное имя… — кивнула девочка.

Риддла перекосило. Вся его симпатия к Эми разом улетучилась.

— Что, Томми? Кошак ищет новую хозяйку? — Том чертыхнулся. По скрипучим ступенькам бежали Стаббс и Бишоп.

— Не бойся, — Бишоп подмигнул испуганной Эми. — Том — кошак безвредный. Только сидит и читает или ходит по приюту, как призрак.

— А будешь сгущенкой поить, ручным станет, — хихикнул Стаббс. — Лесли вот разок попоила…

Глаза Тома вспыхнули странным светом. Если бы о Лесли говорил кто-то другой, он, возможно, отнесся к этому спокойно… Но Стаббс! Риддл почувствовал, как ярость, точно просыпающийся вулкан, овладевает каждой его клеткой.

— Знаешь, Билли, — сплюнул с ненавистью Том. — Ты заплатишь за Лесли… Может, — усмехнулся он, — сдохнет твой банни?

Рев ярости прервал его слова. Билли со всего размаха ударил Тома в губу. Тот отпрыгнул, с отвращением глядя на черно-белую плитку. Из-за хрупкого телосложения у него не было шансов победить в драке.

— Что случилось? — из коридора бежала миссис Коул. — Господи, — вздохнула она, — где Риддл, там неприятности… Живо марш в комнату, — директриса схватила за руку Тома и потянула за собой.

— Вы не будете меня пороть… — настороженно сказал мальчик.

— Не сегодня, — бросила миссис Коул. — Но ты весь вечер просидишь в комнате, — с этими словами директриса вцепилась в левое запястье Тома и резко вывернула ему руку. Том вздрогнул от боли. Он был левшой, а значит, теперь по меньшей мере пару дней ему будет трудно написать хоть строчку. Солоноватая струйка крови сочилась по его губе.

* * *

Весь вечер Том просидел взаперти, послав отменную порцию проклятий в адрес Стаббса и миссис Коул. Ночью ему снился сон, будто он стоит у гроба Лесли рядом с зеркалом. Девочка звала его в зазеркалье, где мелькали фигуры нацистов. Том проснулся в холодном поту. Подойдя к умывальнику, он посмотрел в зеркало и отметил, что становится похож на миссис Коул. Его передернуло от отвращения. Он налил в раковину воды, чтобы попытаться хоть как-то вымыть голову. Том всегда старался быть чистым, наверное, потому что ему постоянно приходилось общаться с грязными людьми.

Том плюхнулся на скрипучую кровать и посмотрел в потолок, пытаясь игнорировать назойливое чувство голода: вчера из-за миссис Коул он остался без ужина. Впрочем, учитывая, какой там кормили дрянью («наверняка подгорелой запеканкой», — подумал мальчик), еще неизвестно, что было лучше. Рассматривая обои в виде рисунка кирпича, Том стал размышлять о матери. Ему не хотелось думать, что она крутилась по цирковой арене, лазила под общий смех по канату или неслась верхом под улюлюканье толпы верхом на каком-нибудь пони. В детстве Том верил, что однажды в приют зайдет похожая на него тонкая женщина с длинными черными волосами и бирюзовыми глазами. Затем она возьмет его за руку и уведет в другой мир. Как-то на Рождество Том видел в витрине гирлянды в виде разноцветных свечей. Тогда он мечтал о том, как они вдвоем с мамой будут вешать гирлянды на елку. Впрочем, все это были сказки детства. Поправив край дырявого шерстяного пледа, мальчик вышел из комнаты.

За завтраком Том пребывал в растерянности. Биггерт и Стаббс снова обсуждали какой-то план — видимо о том, как призвать к ответу непокорную шушеру из соседних дворов. Погружаясь в свои мысли, мальчик с грустью подумал, что у него не осталось даже фотографии Лесли. Затем Том внезапно представил, как миссис Роджерс валяется у него в ногах, корчась от боли, и на душе немного полегчало. Его вывели из забытья крики Бренды, игравшей с йо-йо. Том скривился: завтра, пятого апреля, был ее день рожденья.

— Риддл, тебе нужно особое приглашение? — крикнула Марта.

— Мммм. — замялся Том, посмотрев на едва начатую порцию перловки. Несмотря на постоянное чувство голода, он испытывал омерзение при виде каши и вареных овощей.

— Мы едем в лес, — снисходительно пояснила Марта. Несколько сирот лет восьми расхохотались, покрутив пальцем у виска. Том наградил их ненавидящим взглядом.

В автобусе Том смотрел на ухоженные домики, омнибусы** и трамваи. У закрытых ресторанов дворники-индусы подметали входы. Ближе к окраинам пошли старинные церкви и новые респектабельные дома в виде башен. На весенней лазури неба Том заметил маленькое облачко. Возможно, это была иллюзия, но ему казалось, будто оно становилось все больше.

— Быстрее, быстрее, выходим, — Марта торопливо махала рукой.

— Ко мне, — коренастый мужчина в спортивном костюме махал флажком. Это был Энтони Илкз — руководитель скаутских отрядов. — Строимся и разбиваемся на команды, — показывал он маленькими пухлыми руками. — Мальчики берут мяч, девочки бегут на эстафету… Ты, Риддл, посиди в сторонке, — сказал он с легким презрением.

Том грустно потупился в землю. В прошлом году он был единственным, кто не смог подтянуться на турнике и пробежать кросс без одышки. Наверное, бег был самым страшным наказанием для Тома: через несколько минут он начинал задыхаться, чувствуя во рту неприятный кислый привкус. Догадываясь, что и в этом году все будут бегать и играть в мяч, он взял с собой книгу.

— Кошак пойдет читать книжку, — фыркнул Биггерт. Люси Стюарт и ее новая подруга Кэтрин Бейл, звонко рассмеялись. Том бросил на них неприязненный взгляд, и под общий хохот поплелся к опушке.

Было ясно, но необычно холодно. Цветы излучали терпкий аромат, даря его чуть распустившимся почкам. В траве ползало много слизняков. Стараясь не наступить на них, Том подошел к оврагу, и, споткнувшись, скатился вниз. Поднявшись, он растер ушибленную ногу, а затем, расстелив прихваченное из приюта покрывало, сел на него и погрузился в чтение.

Его отвлекло тихое шипение. Оглянувшись, Том заметил извивавшиеся между полусгнившим пнем черные кольца. Это, несомненно, была змея. Том поскорее убрал ногу: гадюки считались невероятными злобными и опасными тварями. Однако змеиное шипение становилось осмысленным: Тому показалось, будто в нем можно было различить слова. Мальчик с волнением протянул руку, и черные кольца тотчас обвили ее.

— Привет, — прошипела похожая на садовый шланг гадюка.

— Привет, — Том погладил ее по головке. — Не знал, что змеи умеют говорить.

— Нет-нет, — зашипела змея, — это ты умееш-ш-ш-ш-шь говорить со змеями, Маленький Повелитель.

— Правда? У меня в голове звучали такие слова… Я думал, это бред.

— Это з-з-з-змеиный яз-з-з-ык, — смертоносные кольца все сильнее оплетали ногу. — Ты змееус-с-с-ст… Каждый из нас-с-с охотно придет тебе на помощ-щ-щь, Маленький Повелитель…

Кольца, быстро извиваясь, стали скрываться под корягу. Риддл посмотрел вверх. Все произошедшее было слишком невероятным, чтобы быть правдой.

— О, кого я вижу, — Том вздрогнул. — Мой друг кошак! — К краю обрыва подошли компания Патрика и Бренда. — Может, расскажешь стишок? — верзила под общий смех хлопнул в ладоши.

Однажды, когда Тому было пять лет, он рассказал наизусть пятый псалом. С тех пор Патрик со свитой ловили его в коридоре и, зажимая ребра ногами, глумливо просили «рассказать стишок». Если Том не соглашался, его били. Если соглашался, то получал пинки и удары «в благодарность».

— Не приближайся ко мне, Фелпс, — сплюнул с ненавистью Том. — Не приближайся, или я натравлю на тебя и Бэкки змею, — ухмыльнулся он.

— Ого! — фыркнул Патрик. — Наш Томми наглеет на глазах. Давненько тебя не учили жизни, дружок…

Том вздрогнул: он хорошо помнил побои, от которых было невозможно встать целую неделю. Обычно, пока он лежал в лазарете, его навещал Патрик, угрожая шприцем или обещая избить в подарок к выздоровлению. Судорожно ища защиты, Том, неожиданно для себя, что-то прошипел. Покров прошлогодних дубовых листьев зашевелился, и через мгновение раздался визг Бренды. Потрясенный Том только успел заметить, что от ее ног отползла черная лента. Мальчик едва заметил, как на пронзительный крик Бренды сбежались остальные дети, а испуганный Патрик попятился прочь, дрожа от страха. Том взволнованно смотрел на него, это был его шанс отомстить за всё.

— Боишься змей, да? — мстительно спросил Том. — Ползи домой, друг! — прошептал он, глядя на скрывающиеся в траве черные кольца.

— С-с-слушаюс-сь, повелитель, — зашелестела змея, ползя к коряге.

— Что случилось? — Из подбежавшей толпы детей выбежал мистер Иклз.

— Риддл натравил на меня змею! — Из тонкой ноги Бренды сочилась кровь, и девочка отчаянно кусала губы от боли. — Он сказал, что прикажет ей укусить меня, если…

— Успокойтесь, мисс Бекки. Сейчас отвезем вас в больницу… — забормотала Марта. — Что все-таки здесь произошло?

— Риддл сказал что-то непонятное на странном языке, и вдруг из кустов выползла огромная змея! — лепетал долговязый Мартин Фейл, показывая на кусты. — Риддл что-то прошипел ей, и гадюка напала на нее!

— Я не знаю, мэм… — вздохнул Том. — Бэкки, наверное, наступила на змею, а может она просто приползла… Не считаете же Вы, что я повелеваю змеями? — спросил он, глядя в упор на Марту и Илкза.

Марта бросила на Тома подозрительный взгляд. Мистер Иклз отчаянно морщил лоб, пытаясь разобраться, что к чему. Он, конечно, понимал, что все это полная чушь. Но Бренду укусила змея, и Риддл был с этим как-то связан. Том смотрел на них с замиранием сердца. Хотя они вряд ли поверят, что он говорит со змеями, миссис Коул ничто не стоило использовать этот случай как великолепный предлог, чтобы выпороть ненавистного ей мальчишку.

— Ничего я не считаю, Риддл! Живо все марш в автобус, — скомандовала, наконец, Марта. — А с тобой, Том, я еще поговорю в приюте.

Дети заковыляли к автобусу. Патрик с приятелями помогли уложить Бренду на брезент. В воздухе чувствовался приторный запах приближавшегося ливня. Том вздрогнул и подобрал валявшуюся игрушку йо-йо. Лоб покрылся влажной испариной, а руки дрожали. Только что змея укусила Бренду, и именно он, Том Риддл, заставил ее сделать это. Что если его слушались и другие животные? Невероятная мысль мелькнула в голове, и Том, посмотрев на чернеющее небо, задрожал от смеси страха и восторга.

* * *

Откинув плед, Том спрыгнул со скрипящей кровати. Быстро одевшись, он еще раз нажал на мелкую пружинящую сетку. Приближалась полночь, и он, тихонько закрыв дверь, вышел во двор. Черное бархатное небо озарялось ледяным светом звезд.

«Он ведь хочет жить», — прошептал в голове тонкий голос.

«А Лесли разве не хотела?» — парировал другой, высокий и ехидный.

«Чем провинился зверек? Чем?» — заспорил детский голосок.

«Джимми — тупой банни Стаббса, — усмехнулся холодный голос. — Подумай: завтра Стаббсу будет больно, очень больно….»

Том и не заметил, как, споря сам с собой, подошел к клеткам. Приютский вольер был небольшим помещением со стеклянной крышей. Когда-то здесь была теплица, где дети выращивали овощи, фрукты и заботились о диких утках. Но еще до рождения Тома шайка верзил купила лисенка и радостно смотрела, как он загрызает добрую крякву с селезнем. Затем закрыли и теплицу: у вечно пьяных Эндрю Грейпера и Ханны Коул не было денег на ремонт. Только недавно завхоз Эрни Спенсор перестроил теплицу в вольер.

Едва Том повернул ключ, как пара щеглов зашелестели. Нельзя было терять ни минуты: если проснется птичник, на шум прибежит Эрни Спенсор, а тогда уж точно несдобровать. Мальчик быстро зажег дешевую желтую свечу.

— Джимми… — прошептал он, вытянув левую руку. Серый клубок спал возле кормушки с травой. — Джимми, вставай, тварь ты тупая…

Испуганный кролик подбежал к дверце. Том быстрее открыл ее и посмотрел вверх. Веревка для мешков с отрубями была на месте. В центре виднелась петля, на которую мистер Спенсор вешал груз. Кролик, забавно дернув ушами, сел на задние лапы, замер на несколько секунд, потом выпрыгнул из клетки на деревянный пол теплицы.

— Вперед, — скомандовал Том. Его влажные глаза отливали сине-зеленым светом.

Кролик бежал к стене, поджав уши. Повинуясь неведомой силе, он приближался к деревянной балке. Том дождался, когда кролик доскачет до ближайшей к нему стенки загона, и сделал шаг назад.

— Вверх! — приказал он. Зверек отчаянно полез на стропила. Потрясенный Том смотрел, как Джимми выполняет его приказы.

— Прыжок в петлю… Лапами вниз… — Закрыв глаза, Том представил себе, как петля сомкнется вокруг шеи зверя. Сжимая веки, он все сильнее представлял картинку, как петля душит шею зверька, и тот, пища, не может вырваться из нее.

Некоторое время в теплице стояла тишина. Том уже начал думать, что его приказ не сработал, пока, наконец, откуда-то сверху не раздался слабый хрип. Том открыл глаза и вскрикнул. Серое тельце животного болталось в петле, свесив вниз задние лапы. Мертвая уши обвивали мордочку, словно умоляя напоследок о пощаде. «Я сделаю все что захочешь, только сними петлю…» — словно молил мертвый зверек. Зрелище было омерзительным. Мальчик побледнел, и со всех ног побежал из вольера. Выскочив во двор, он обхватил старый клен и только тут понял, что не может дальше идти. Одышка становились все сильнее, и Том, не выдержав, начал сгибать колени.

— Я убийца… убийца, — шептал в ужасе Том. — Боже, что я наделал?

Жестокость ушла, и вместо нее пришло ощущение утраты. В детстве Том чуть не заплакал, когда Джейн рассказала ему про загрызенную утку, которую дети кормили с рук. Теперь он стал таким же убийцей, как те верзилы. Это не могло быть правдой, не могло… Том как в тумане смотрел на вспыхивающие россыпи звезд. Грудь сотрясалась от рыданий. Ему было холодно.