Глава 25

Каролина Суоллоу.
14 февраля 1998 года. С утра жестокий вихрь ломится в окна, выдавливая рамы, залепляя стекла единой снежной маской. В некоторых классах окна так замело, что приходится заниматься при свечах. Странно, да? От белого бывает темно.
Неуместный сегодня праздник. Валентинов день… Походы в Хогсмид, букетики и подарочки, поцелуйчики по углам. И я так поцеловалась первый раз – даже уж толком и не помню того парня из Дурмстранга. Кажется, русоголовый, крепкий, лопоухий. Он поглядывал на меня, кажется, с самого дня приезда, потом пригласил на Святочный бал. Был довольно любезен – прилично все же их Каркаров муштровал – и танцевал неплохо, хоть ноги мне не отдавил. Пытался даже говорить комплименты, но английским практически не владел. Меня сперва смешил его акцент и коверканье самых простых слов, но скоро и это наскучило. И сейчас вот помню, что на мне были серебристая мантия и сиреневый шарфик, а как звали моего кавалера – забыла.
А на Валентинов день мой дурмстранговец приволок букетик каких-то глупого вида цветов – петуний, кажется – и прочел по-русски стихотворение (как жаль, что ни капельки не поняла). Я заулыбалась, а он вдруг коснулся губами – моих губ. Нежно вышло, но ничего особенного: никакого «электричества», никакого головокружения. Лихорадка, безумие пришли после – с Эмиасом. Давно, однако ж, я не вспоминала сбежавшего любовника. И вот вспомнила – такой холод в сердце, словно мне абсолютно все равно, что происходит с этим человеком. Пусть хоть дементор из него душу высасывает у меня на глазах. Преувеличиваю, конечно: вместе с этим умерла бы и моя душа. Хотя жива ли она еще?
И где-то теперь, кстати, мой дурмстранговец? Подопечный бывшего Пожирателя, выпускник школы, где изучают не ЗОТИ, а сами темных искусства – очень, возможно, этот медвежонок с аляповатым букетиком и непонятными стихами сам стал сторонником Безносого. И если мы встретимся в бою – убьет, не задумываясь. Или я его убью. Война.
Как ни твердит мне Тана, что и теперь надо оставаться людьми, а главное, и в других видеть людей – теперь время, когда человеческие законы уступили место звериным. Да и то сказать, не все и раньше были людьми. Вот как я могу видеть человека в Снейпе после всех унижений, которые испытала от него вместе с другими учениками? Если он и невиновен – пусть страдает. Потом, если что, в аду не так жарко вспыхнет.
А жизнь-то продолжается, хоть и война. День влюбленных сегодня, надо же.
И под рукой мы передаем друг другу валентинки. Оглянувшись по сторонам, крепко сжав палочки, сливаемся в поцелуях. Чертим на стенах розовые и сиреневые сердечки, шепчем на ушко стихи.
После уроков Стебль организовала в теплицах нечто вроде цветочного магазина. За цитату из учебника гербологии каждый может получить цветок. Как и следовало ожидать, студенты валом повалили в теплицы – с учебниками под мышкой. Тана и Боунс, раздававшие цветы, прямо с ног сбивались. Пришлось становиться на подмогу.
Тана твердила вечером, что сегодня было «волшебство без волшебства», что именно о таких чудесах пишут сказки магглы. Знаю одно: тепло было сегодня у меня на сердце. Тепло от веселой суеты и лиц влюбленных, от захлопотавшейся Стебль и девчонок, от густого цветочного запаха, который обычно не терплю, и от колотившегося в стены теплицы февральского ветра.
А может, согревало душу и то, что Амикуса Кэрору не было сегодня в замке, а его сестрица изволила захворать. Частенько отлучаться стали наши меченые – то свиноподобных братца с сестрицей, то сальноволосого нет. Ходят слухи, что иногда они возвращаются весьма потрепанные. Откуда возвращаются? С налета на несчастных магглов или с оргии? Жаль, что никогда не уходят все трое одновременно. И что возвращаются вообще.
Но сегодня – уже почти отдых. К нам в теплицы даже спустилась Макгонагалл. Стебль усадила её за низенький столик в углу – свое любимое место отдыха, с вечно горячим кофейником и булочками на тарелке. Декан Гриффиндора сняла шляпу – поседела же за этот год – оперлась щекой на руку и, устало улыбаясь, смотрела на нас. Уж не знаю, что на меня нашло, но, подмигнув Тане, я затянула «Одо-героя». Подруга, Стебль, а вслед за ними и все, кто был в это время в теплице, подхватили мотив; оглянувшись, я увидела, что и у Макгонагалл шевелятся губы. Петь громко она себе не позволит. Пока.
Но мы поем – и верим в победу, в то, что будем так же храбры, как Одо-герой, когда придет наше время. Мы неподвластны ни зимней вьюге, ни бесчеловечным существам, стремящимся нас сломить. Сегодня день Любви, а её превыше всего ценил Дамблдор. В её силу верил наш мудрец, и мы поверим хотя бы на сегодня.
…Майкл Корнер, недавно оправившийся, и Терри Бут подарили нам с Таной по лиловому крокусу. Подружке Стебль наколдовала небольшой сосуд для цветка, а я приколола свой к волосам. Вот и нас поздравили. Впрочем, наш ли это праздник? Я уже давно не могу назвать свои чувства к Эмиасу ни влюбленностью, ни страстью. Это и не любовь точно. Болезненная память да скрытая от себя самой тревога за его судьбу – вот все, оставшееся мне.
Что до Таны, то очень надеюсь, ей не хватает времени, чтобы заглядываться на мальчиков. Хуже нет, когда влюбляется правильная девочка. В душе тихони-отличницы, зажатой и не знающей жизни, достаточно умной, чтобы осознать собственную некрасивость и бессилие перед природой, но недостаточно смелой, чтобы принять себя как есть, самое светлое чувство отравится обидой на весь свет и завистью. Потому-то «хорошие девочки» так часто влюбляются в зрелых мужчин или – уж на крайний случай – в последних хулиганов и бабников. Тайно порочная натура ищет способа проявиться.
Чем-то удивит людей моя ясноглазая подружка с чистым лбом и тугой косой, когда придет её час?
… Вечером, уже расставшись с Таной, я возвращалась к себе. И кто, как бы вы думали, ждал меня у лестницы? Теодор Нотт собственной персоной.
Необыкновенное, однако, у него было выражение лица: смесь раздражения от долгого ожидания, показной наглости и плохо скрываемого страха. И еще что-то, неясное.
- Ну, здравствуй, - я оперлась на перила. На всякий случай перехватила палочку поудобнее. – За амортенцию спасибо, кстати. Чудесный был аромат.
- Очень рад, что тебе понравилось, - отлично Нотт играл невозмутимость. – А цветок тебе подарил Бут?
- Нет. Корнер.
Слизеринец протянул руку к крокусу; на минуту мне показалось, что он вырвет цветок вместе с прядью моих волос – но он опустил ладонь и сказал холодно:
- Давно, видно, Майкла Круциатусом не угощали.
- А на тебя давно Паркинсон не вешалась.
Ничего, ничего. Даже не побледнел.
- Суоллоу, ты с приятелями немножко ошиблась в расчетах. Я вычислил того, кто подлил Паркинсон амортенцию, буквально за час. Смит – человечишка трусливый и глупый, а такой иногда бывает пострашнее Пожирателя. Знаешь, почему? Пожиратели имеют представление о преданности, а трусливый глупец предан лишь тому, на чьей стороне сила.
- А разве мало среди Пожирателей трусливых глупцов?
- Поспорил бы с тобой, но речь не о том. Подумай сама: Смит знает все про ОД. Знает также, чем занимаются тайком от директора и Кэрроу другие пуффендуйцы. Твоя подруга Грин, например… И отнюдь не только она. Хочешь, чтобы мы занялись ими вплотную?
Зря Нотт подступил ко мне: и не заметил, что я стою на пару ступенек выше. Даже взмаха палочкой не понадобилось – просто толкнула его обеими руками.
Сам Хогвартс, видно, хранит меня от Азкабана: ступеньки под ногами слизеринца превратились в покатую горку, и он не рухнул, сломив себе шею, а кубарем скатился вниз, путаясь в мантии. Я постояла немножко, посмеялась и убралась восвояси, пока он не вытащил палочку.