Глава 3

Тана Грин.
4 сентября 1997 года. Начались занятия, и на записи в дневнике, конечно, будет оставаться меньше сил и времени.
Первый урок в этом году – маггловедение. Амикус и Алекто Кэрроу мне не понравились с первого взгляда: они кажутся грубыми и жестокими людьми. Но это полбеды, да нет – четверть. Гораздо хуже то, что они говорят и делают на занятиях.
Лекции Алекто я даже не записываю. Ставлю на пергаменте закорючки: мне якобы удобнее стенографировать. Я не собираюсь запоминать грязные выражения, которыми она поливает магглов и магглорожденных. Папа, прости, что я её не прерываю.
Урок у Амикуса Кэрроу и вовсе прошел странно. Он велел нам тренировать друг на друге Круциатус (?!). Пока всем удается изображать невладение волшебной палочкой. Мы занимаемся спарено с Когтевраном; что происходит у Гриффиндора и Слизерина, боюсь представить.
Перед большой переменой в общем коридоре вывесили декрет о наказаниях. Сперва мне показалось, что я вижу кошмарный сон. За любое нарушение дисциплины преподаватели вправе по своему выбору подвергать студентов немедленному Круциатусу или посылать за Филчем – в таком случае провинившихся ждет от 5 до 10 ударов розги. В особых случаях к этим наказаниям прибавляется еще от 1 до 3 дней заключения в подземелье, в кандалах.
Под досками объявлений стояли деканы. Профессор Макгонагалл метала на листки взгляды, полные ненависти. Профессор Флитвик опустил голову и выглядел ужасно виноватым. Наша бедная профессор Стебль, казалось, вот-вот упадет в обморок. Профессор Слизнорт даже не показался.
Первый ступор прошел, толпа взревела. В поднявшемся шуме думать стало невозможно, я отошла в сторонку.
Понятно, что прежние преподаватели не опустятся до применения новых наказаний. Очевидно и то, что Кэрроу станут применять Круциатус и розги часто, да и за особыми случаями дело не станет. А если так, то через несколько месяцев мы превратимся в развалины. И когда потребуется наша помощь в борьбе, от нас едва ли будет толк. Значит, надо стараться не нарываться. Необходимо поговорить с ребятами. А еще взять в библиотеке пару томов по врачующим заклинаниям и зельям. Со следами от розог и кандалов, думаю, и сама справлюсь, а вот с последствиями Круциатуса или заключения в подземелье – вряд ли. Напишу конспекты, размножу их, и пусть наши девочки тренируются по вечерам. Не все же «Ведьмополитен» читать. По говорю с Ханной Эббот, думаю, она поддержит эту затею.
…К сожалению, я не умею быть убедительной. Когда я собрала ребят в гостиной и попросила быть осторожнее, то прочла в их глазах недоумение, а у некоторых – даже разочарование. Они смолчали, правда. Обратиться к профессору Стебль? Вряд ли поможет. Мы обожаем её, но слушаемся не особенно.
Остается надеяться, что девочки будут как следует учить врачующие заклинания.
Вечер принес нежданную радость. Я патрулировала коридор и встретила Толстого монаха. Он где-то пропадал эти дни. Оказывается – гостил у собратьев по другую сторону Запретного леса.
- Не осуждайте меня, дочь моя, за мое малодушие. Я чувствую, что не вынес бы зрелища, когда злодеи, захватившие Хогвартс, торжествуют.
- Святой отец, вас не за что осуждать. Зрелище в самом деле было удручающее.
Не могу вспомнить первое сентября без холодка в груди. Столько ненависти вокруг… Даже справедливая ненависть – зло. А справедливы ли мы, до сих пор сомневаюсь.
Меня испугали глаза Снейпа. Вы видели глаза человека, который вот-вот покончит с собой? Непроницаемое, черное отчаяние и отвращение к миру и к себе. Страшно. И я не верю, что это глаза бессовестного предателя и убийцы.
- Какие нынче первокурсники? Много их?
- Гораздо меньше, чем обычно, святой отец. В школу ведь не пускают магглорожденных.
- Тяжкие времена настали, дочь моя. Где взять нам сил, дабы со смирением претерпеть до конца?
Призрак накрыл сероватой круглой ручкой мою ладонь. Милый Толстый монах, как я благодарна, что вы проживаете все наши беды вместе с нами.

Каролина Суоллоу.
4 сентября 1997 года. Меня тошнит, как беременную. Который день почти не ем, на переменах дымлю, как паровоз, в туалете Плаксы Миртл. Та поныла для порядка, но практически не поднимала шума. Как-никак, она тоже когтевранка. Не хуже других понимает, что лишние скандалы сейчас никому не нужны.
Все, что происходит, в высшей степени омерзительно. И эти Кэрроу, боров и хавронья – грязные, жирные, говорят, как хрюкают, подлецы и садисты. И новый директор, Иуда сальноволосый и тоже известный садюга. И новый декрет о наказаниях.
Круциатус – это еще ладно, это боль, но не унижение. А розги… Меня пробирает, как подумаю, что ко мне их тоже могут применить. Мучительно стыдно, хочется рыдать в голос.
Слизеринские змеята почуяли свою власть. Сегодня в коридоре Теодор Нотт запросто подвалил ко мне и заявил: «Приходи вечером ко мне в спальню, не пожалеешь».
Началось. Неужели придется спать с чистокровными отродьями? Хотя кто еще позарится на дочь заключенного в Азкабан? Уж если мне суждено идти путем порока, пройду с гордо поднятой головой.
- Я не привык долго ждать. Что ты мнешься, как целка?
Так. Что я не целка, ему известно.
- Я обдумываю свой наряд.
- Лучший наряд девушки – её нагота. В девять я тебя жду.
Красивый парень, и будь он чуть менее самодовольным, приглашение стало бы даже приятным. Не питаю иллюзий, конечно, что он примет меня под покровительство, или, тем более, через связи родителей поможет моему отцу. Он зовет меня, чтобы насладиться властью. Я иду, чтобы не создавать себе лишних проблем.
Прогулка во дворе, после обеда – единственная оставленная нам вольность. В Хогсмид теперь нельзя, собираться группами больше трех человек – тоже. Все организации должны зарегистрироваться (нашли дураков!). Как будто запретами и контролем можно задушить сопротивление.
Пример тому – мои однокурсницы. Полумна Лавгуд и Падма Патил, кажется, опять бегают на собрания своего ОД. Я могла бы напроситься с ними. Не хочу. Они слишком рискуют. У каждой, разумеется, веские мотивы: у Лавгуд Гарри Поттер – чуть ли не лучший друг, у Патил сестра на Гриффиндоре. Возможно, арестованный за происхождение отец – тоже веский мотив. Но я хочу жить на свободе и в здравии.
Итак, прогулка. Её тоже вольностью уже не назовешь. Идем парами, строевым шагом, под надзором преподавателей, в приятной близости от дементоров. Опять мне бросается в глаза пуффендуйка Тана: ведя за руки двух первокурсников, она одними губами поет. И дети так же, беззвучно, поют вместе с ней.
Наконец мы убираемся к себе в гостиную. Кто-то, смешно сказать, учит уроки. Другие пишут домой или читают письма, присланные им.
Мне не пишут. Я никому не пишу. Смотрю без зависти на тех, кто получает почту. И «Ежедневный Пророк» по утрам не читаю. Там списки убитых. Не хочу понимать, что я действительно сирота. А может, еще и нет. Надеюсь, что нет. Восемь вечера. Буду потихоньку собираться.
… Действительно, не пожалела. Теодор Нотт оказался не худшим вариантом. Провел в спальню (его однокурсники в гостиной и бровью не повели), усадил на кровать, угостил миндальными пирожными и огневиски.
Рискнула спросить:
- А нас не застанут?
Глупо. Если он захочет, на нас сбежится смотреть весь факультет.
- У моих сокурсников другие развлечения сегодня.
Спиртное помогло расслабиться. Мы с Ноттом славно развлеклись. У него красивое, ловкое тело, и любовник он уже довольно искусный. Я, кажется, тоже его не разочаровала. На прощание Нотт наложил на меня отрезвляющее заклинание и сунул в руку два галеона: «Деньги лишними не бывают. Я получил удовольствие и хочу отблагодарить». Я поколебалась немного. Возможно, завтра всему Хогвартсу станет известно, что когтевранки – дешевые шлюхи. А если не возьму, он сочтет себя оскорбленным, и случится может все, что угодно.
- Я тоже получила удовольствие. Ты самый лучший из мужчин, которые у меня были. Так что денег, извини, не возьму.