Глава 12

Тана Грин.
2 ноября 1997 года. Проснулась от того, что Юджини толкала в бок. Открыла глаза: темным-темно, должно быть, ночь еще.
- Тэнни, я не могу уснуть, мне страшно! Я уж который день сама не своя.
Подвинулась, Юджини влезла под одеяло.
- Ведь позавчера, на Хэллоуине…
Вновь приходится наложить заглушающие чары.
- Колдография Джеймса Поттера… Она же моя, из моей коллекции! – Юдж металась, как загнанный зверек; её кудряшки выбились из косичек и расплескались по подушке. – Тэнни, что мне делать? А если подумают на меня? Я не выдержу Круциатуса, и подземелий я боюсь!
- Никто тебя туда не отправит, - укутываю её покрепче. – Вторую-то колдографию ты где могла достать? Или сделать магическую запись голоса, причем измененного – это же слишком сложно для пятого курса. Думаю, и взрослые не все бы смогли. Не бойся ничего. Если уж будут спрашивать про колдографию, скажи, что потеряла её давно.
- А ведь я её не потеряла, - Юдж мрачнеет. – Я отдала…
Прикладываю палец к губам.
- Никому не рассказывай. Даже мне.
Юджини хмуро вздыхает.
- Хорошо. За браслет отдала. Больно понравился.
- Спрячь его понадежней.
Вот и помирились.
Травология… Вспоминаем свойства заунывника, попутно пересаживая некоторые побеги из ставших тесными горшков. Профессор Стебль удивляется: «Как хорошо цвете в этом году. Возможно, и коробочки будут. Лишь бы не зацвел раньше времени».
В соседней теплице сейчас роняет белые лепестки асфодель. Помню, когда училась на первом курсе, послала Алексу в письме пышную белую гроздь: цветок казался мне удивительно красивым. А друг ответил мне, что асфодель символизирует забвение, стало быть, мы скоро расстанемся и я забуду его.
Алекс не поехал, конечно, в Хогвартс. Не отправился он и в маггловскую школу: отец не пустил. «Читать-писать-считать тебя мать выучила, и хватит даром хлеб есть». Он заставил сына помогать в лавке. Мальчику приходилось сидеть там безвылазно: за любую отлучку его ждали побои. В письмах Алекс просил не заходить, когда приеду на каникулы: отца мои появления ужасно злят. Все потому, что мой папа – магглорожденный. В последние месяцы нашей дружбы мы почти не виделись.
А потом и переписка вдруг прекратилась, он не отвечал. Вернувшись домой на пасхальные каникулы, я узнала, что семья Алекса уехала. Бобби передал мне письмо, которое оставил ему друг. А еще чмокнул в щеку: мол, так просили.
«Тэнни, мы уезжаем. Куда – отец не говорит. Постараюсь отписаться, как только будем на месте. Но если не получится, пожалуйста, прости. Это не навсегда. Когда вырасту, я уйду из дома, найду тебя и никогда больше не брошу. И нам никто ничего не запретит. Не прощаюсь. Алекс».
Ни единой весточки от него с тех пор не было. Но мой друг – сильный человек, и я верю, что он сдержит обещание. Только бы его не тронула война.
…Профессор Стебль горестно вздыхает над ящиками с гиацинтами и нарциссами, где после Хэллоуина обнаружилась значительная недостача. Наверное, кто-то из старшекурсников решил поздравить девушку: весенние цветы среди осени – замечательный подарок. Хорошо, что есть люди, которые и в войну способны дарить цветы.
После прогулки столкнулись в коридоре с Каролиной. Поговорили в туалете Плаксы Миртл. Наверное, я вела себя бестактно, но мне казалось, что Каролина захочет поговорить именно об этом.
Несчастная Каролина, сколько же в ней горечи и страдания. Отец погиб, потому что до последнего оставался верен долгу. Мама, оказывается, когда девочка уезжала в Хогвартс, была на грани сумасшествия. С любимым человеком её разлучила война.
Немудрено, что Каролина живет местью. Ей хочется, чтобы хоть кто-то, хоть условно виноватый, поплатился за сломанные судьбы близких. Но ведь потом может стать очень горько – если узнаешь, что мстила невиновному. Нужно потихоньку разубедить её. Ей самой станет легче, если сможет простить.
Вспоминаю день, когда пришлось бежать нашему отцу. Вскоре после убийства министра Скримджера папу уволили со службы. А в начале августа ему пришла анкета. Делать нечего: заполнил. Через три дня его вызвали в Министерство, в Комиссию по учету маггловских выродков. «При необходимости мы обеспечим Вашу явку с помощью принудительными мерами». До указанного времени заседания комиссии оставался час.
- Джонни, - мама, сцепив пальцы, потянулась к отцу. – Ты не вернешься оттуда. Беги. Мы не успеем собраться. И прятаться легче одному. Ты не бойся, нам ничего не сделают.
- Да-да, дорогая, конечно, ты права.
Мы спешно собрали папе чемодан, и он аппатрировал. Мама очень долго стояла у окна, закрыв лицо руками; мы с Бобби прижались к ней с обеих сторон. Самый грустный день в нашей семье.
О папе с тех пор ни слуху ни духу. Мы не переписываемся, ведь письма могут перехватить и узнать, где отец скрывается.

Каролина Суоллоу.
2 ноября 1997 года. Перед обедом Большой зал огласился ревом стреноженной коровы. Миллисент Булстроуд завывала, вцепившись в руку… Теодора Нотта. Вот она, моя соперница (самому-то не смешно?). Вот на какой чистокровной дурище тебя женят. И ты еще скажешь, что об меня марался?
Поссорились, да? Не плачь, племенная корова Миллисент! Ты на коне и в фаворе.
А мне так странно, что до сих пор не ищут, не накладывают Круцио, не тащат полуживую в подземелья. Все словно забыли про хэллоуинские поминки, только Слизнорт дуется. Неужто догадался? Главное, чтобы молчал.
Но, видно, с нераскрытым преступлением ,пусть даже и делом чести для преступника, жить неудобно. И я сегодня после прогулки нарочно попалась на глаза Тане Грин, и она, натурально, окликнула меня.
- Ну здравствуй. Как живешь?
- Как мы можем жить сейчас? Обычная степень паршивости.
- Наверное, нам нужно поговорить.
- Пошли в туалет Плаксы Миртл. Я покурю заодно.
- Сейчас. Ребят до гостиной провожу.
Миртл, видно, впала в спячку: не показывается почти. Сильно она в этом году присмирела. Я закуриваю, в сыром воздухе сигареты пахнут противней, и не прокашляться никак. Какая-то гадость с легкими начинается.
Что у меня сейчас спросит хорошая девочка Тана? Правильная девочка, в твоей власти осудить и отвернуться, в твоей власти начать шантажировать. Ты же умничка, наверняка догадалась.
Третья сигарета превращается в пыль.
- Курить вредно! – странно, что правильная девочка умеет тихо подкрадываться. Странно наблюдать плутовской блеск в честных зеленоватых глазках.
- Ты зануда, - вздыхаю. И как после шутки начинать серьезный разговор?
Тана вдруг обнимает меня, гладит по волосам.
- Кэрол, сейчас будет очень тяжелый для тебя разговор. Но необходимый, понимаешь?
Нагнетает обстановку. Давай уже, начинай.
- Кэрол, каким был твой отец?
Холодею. Отшатываюсь.
Отец мой, высокий, черноволосый, со смешными пышными усами, в 40 лет – с детским блеском в близоруких глазах. Отец мой, магглорожденный волшебник, целитель в Мунго. Отец, наряжавшийся Санта-Клаусом, даже когда мне исполнилось 16. Я уже жила с мужчиной, а отец считал, что я до сих пор верю в детскую чепуху.
- Он был святым человеком, - достаю новую сигарету, и Тана не мешает мне. – Удивительно добрый, честный, совестливый. Никогда не врал, но мучился, если правда, которую должен был сказать, могла причинить боль. Берег нас с мамой, ни разу не повысил голоса, не сказал нам грубого или обидного слова. Он умел отдаваться без остатка. Полностью – работе, и полностью – нам с мамой. Я подумала бы, что человек не может разорваться, у него лишь одна душа, но отец показывал мне каждый день, что эта душа необъятна.
Роняю сигарету в лужу на полу. Жалкая бумажная трубочка, она сразу размыкает и осклизает. Тана убирает её, ненужную. Продолжаю рассказывать.
- Он был целителем. И когда стало понятно, что магглорожденных начнут вырезать, бежать отказался, потому что в войну лекари не прячутся, а спасают раненых. Его арестовали прямо в больнице. Говорят, в Министерстве магглорожденных приковывали цепями. И допрашивали в присутствии дементоров.
В углу слабо светится Плакса Миртл. Удивительное дело: молчит.
- А мама? – робким шепотком спрашивает Тана. – Как твоя мама теперь?
- Когда я уезжала в Хогвартс, мама уже практически сошла с ума.
- О Господи! – и Тана прижимается ко мне, и чувствую комок, прокатившийся по нежному горлу. Скорбная пауза. – Она в Мунго?
- Нет. Её перед началом учебного года забрала сестра. Тетка моя то ест. Живет в деревне… Может, там будет полегче.
- Ты не писала своей тете?
Качаю головой. До того ли?
- Когда совятню откроют, обязательно напиши.
Отвернувшись от пуффендуйки, прижавшись к волглой стене лицом, я беззвучно плачу. Чувствую, как Тана расчесывает мне волосы, как начинает плести косу. Ну уж нет! Где это видано: плохая девочка с косой?
И я оборачиваюсь, и отбрасываю её руки, и разворачиваю её за плечи, и распускаю волосы ей. Они разваливаются по плечам белой волной, лавиной, обилием льняных нитей. И стоит передо мной уже не примерная староста-отличница, а обманчиво- скромная тихоня-русалочка. Вы не смотрите, что потупилась: а взгляд-то все равно зеленый! (Неплохой зачин, набросаю что-нибудь).
… Сидим спина к спине, запрокинув головы. Я раскрываю последнюю тайну: рассказываю про Эмиаса. В общих чертах, конечно. Пусть после каждого слова от души отпадает кольцо железной цепи, но лучше уж пара колец останется, а то того и гляди улечу.
Да и тебе рано знать гадости, Тана. Тебя смущает даже наша с возлюбленным разница в возрасте: подумать только, он старше меня на 10 лет! А что бы ты сказала – или промолчала, страшно покраснев – если б узнала, что Эмиас был женат и имел дочь? Если бы узнала, как он, наврав семье про больного двоюродного дядю, за которым некому больше присмотреть, аппатрировал в Хогсмид и ждал меня в номере обители клопов под названием «Кабанья голова». На застиранных простынях он учил меня любви, а в перерывах, под настроение – изготовлению говорящих открыток. Мы ведь и познакомились благодаря этим зачарованным кускам картона: он продавал их в Косом переулке, а мне срочно требовалось что-нибудь, чтобы поздравить тетю Миранду: у папы смена, а рассеянная мама опять забыла про день рождения родственницы.
… Жена Эмиаса была, как и он, магглорожденной. И едва они узнали о смерти Скримджера, как вместе с дочерью бежали из страны. Эмиас оставил лишь коротенькую прощальную записку. Несчастную бумажку я сожгла, а сладенькие извинения в ней постаралась забыть. Тебе, Тана очень-очень рано знать, что так тоже бывает.