Глава 11

Каролина Суоллоу.
1 ноября 1997 года. Досадно. Старалась, как могла, а что вышло?
Во-первых, накануне Хэллоуина гриффиндорцы вывели из строя обоих Кэрроу: после очередной шутки оба попали в Больничное крыло с переломами. Думаю, вполне заслуженное наказание за примененный к трем студентам Круциатус. Однако я поняла, что ждать веселой реакции на мою акцию уже не стоит: Снейп – человек самый бесчувственный из всех, кого я знаю. Наверняка даже глазом не моргнет.
И точно. Разумеется, за последствиями своего представления я наблюдать не стала, ретировавшись в Выручай-комнату, а потом в спальню. Сокурсники, вернувшиеся с пира, рассказали, что три факультета после песни принялись орать на сальноволосого, а тот наблюдал с улыбочкой. Так обнаглел, что и слизеринцам вмешиваться не велел. Низкого же он о нас мнения. Ничего, ситуацию мы исправим, время есть. Крики студентов прекратила Тана Грин, наложив Силенцио.
С утра я встретила её в коридоре. Спокойная, но очень бледная, она шла в стороне от других пуффендуйцев, а рядом летело факультетское привидение – Толстый монах. Спрятавшись за чьими-то дюжими спинами, я подслушала разговор девочки и призрака.
- В годину войны сострадание к врагу не найдет понимания, дочь моя.
- Я не считаю его врагом.
- Тогда будь тверда. Ты поступаешь по совести.
О чем это они? Любопытно.
Мимо Таны, едва не задев её развевающимися полами мантии, стремительно прошел Снейп. Резко обернулся – я уж испугалась, сейчас наговорит девчонке гадостей. Ничего, зашагал дальше.
За обедом Тана сидела в самом дальнем углу. Однокурсники старались не смотреть в её сторону. Бойкот устроили, что ли? А ведь могли, барсуки тупые.
Перед совместной с Пуффендуем трансфигурацией окликнула Эрни Макмиллана.
- Смотрю, новые наказания изобретаешь?
-Что ты имеешь в виду?
- Бойкот, объявленный Тане Грин.
Макмиллан больше, чем обычно, стал похож на молодого индюка.
- Это наши факультетские дела. тебя вообще вчера за ужином не было.
- Мне рассказывали, причем в подробностях. Макмиллан, тебе надоело быть живым и здоровым?
Так, глазки распахнул, уставился.
- У нашего псевдодиректора на руке, приблизительно вот тут, есть такая несимпатичная наколочка. Если её коснуться палочкой, то может прибыть сам Великий Безносый, или, что более реалистично, с десяточек его подручных.
- Про Метку мне и без тебя известно.
- Стало быть, ты понимаешь, что наш Искариот мог с минуты на минуту вызвать своих. С теперь частенько ходит, к примеру, оборотень Сивый… Грин, можно сказать, вас спасла.
Макмиллан побагровел.
- Ханна мне с утра надоедает, канючит, чтобы я отменил бойкот. И, смотрю, у нее нашлись союзники.
- Тебе не кажется, что ты в меньшинстве, причем заслуженно?
- Мне неприятно, что Тана все время защищает Снейпа.
- У всех свои ошибки. Отличница не может себе позволить ругать педагога. Так бывает. Это мелочи, и уж точно не стоит из-за них отталкивать человека в гражданскую войну.
Эрни очень медленно кивает. Да воцарится мир на Пуффендуе! (Улыбаюсь).
Нотт… Думала, после инцидента с Алекто он отстанет. Однако, видно, просто ждал, пока я оправлюсь от Круциатусов окончательно. Сегодня снова позвал на свидание – на сей раз на Астрономической башне. Хочет превратить место, достойное мемориала, в приют разврата (как выразился бы тот же Макмиллан)? Ладно, выбора нет. Пойду.
…Ночь разлила в воздухе черный лед. Нотт минут пять накладывал на камни согревающие чары. Трансфигурировал плащ в бархатное покрывало, усадил, отогрел мне ладони дыханием. Ведь может быть очень милым, когда захочет.
- Тебе подходит осенняя ночь. Знаешь, сейчас самое мрачное время года. Легко творятся темные дела.
- Например, осквернение места памяти, - что ж, пусть знает, как я отношусь к его затее.
- Брось. Я же не веду тебя к его гробнице. Думаешь, у меня совершенно нет принципов и правил?
- Отчего же. Есть, да не про всякого честь.
Он влил мне в рот огневиски. И тут же накормил с рук кусочками шоколада. Уже когда расстегивал блузку, я спросила:
- Закончишь Хогвартс – станешь Пожирателем?
- Ты знаешь ответ, зачем же спрашивать? – он целовал мне шею. – И стану, и женюсь на чистокровной дурище вроде Паркинсон или чистокровной куколке вроде Гринграсс. А ты станешь моей любовницей. Постоянной любовницей.
Замечательный финт ушами. А ничего, что по милости чистокровных фашистов мой отец был брошен в Азкабан и убит?
- Не побрезгуешь?
- Но ты ведь не грязнокровка. А если бы и была – существует грязь, в которой очень приятно вымараться.
Покуда юноша голубых кровей марается о мое тело, смотрю в промозглую бездну ночи и вспоминаю давешний разговор со Слизнортом. «Даже мои подопечные, слизеринцы, на нее заглядывались. …Но кого они могли видеть в магглорожденной?» Бедный старикан считает, верно, что Америку нам открыл. Тане, скорей всего, и открыл, а я вещью стала с тех самых пор, как повстречала Эмиаса. И не стыжусь ничего, и не собираюсь быть другой.

Тана Грин.
1 ноября 1997 года. С самого утра все стало налаживаться. Перед завтраком ко мне подошли Бобби и Ханна. Братик ничего не сказал, обнял и уткнулся в плечо. А Ханна пообещала: «Я постараюсь упросить Эрни, чтобы он снял бойкот. Да, в конце концов, ну что он сделает, если ты переночуешь там, где положено?»
- Спасибо. Вы бы с Бобби не задерживались, наверное, ребята на меня еще злятся.
- Успокаиваются потихоньку. Тебе, в самом деле, не стоило… Ничего, если сама не смогу – попрошу профессора Стебль.
Бобби поднял голову: «Если Эрни запретит тебе возвращаться, я его стукну!» Замечательный у меня брат, правда?
- Не вздумай. И не делайте трагедии, ничего не случилось. Все, идемте на завтрак.
Потом в коридоре встретила Толстого монаха, и после разговора с ним стало совсем спокойно на душе.
Кстати, странность: несколько раз сталкивалась сегодня с директором. Обычно он очень редко показывается в коридоре.
Перед прогулкой Эрни и Ханна объявили мне, что бойкот снят. «Только не смей больше оправдывать предателей и убийц», - процедил Эрни сквозь зубы. Промолчала: спорить не время. Лучше подождать: ребята успокоятся, и я обязательно поговорю с ними. Беда в том, что не умею убеждать.
Как радостно было вернуться в родные комнаты! Некоторые из однокурсников, правда, еще косились, но большая часть дуться, видно, давно перестала. Огорчает, что Юджини до сих пор сама не своя: смотрит в пространство, заговариваешь с ней – отмахивается.
Примерно за час до ужина профессор Стебль вызвала меня к себе.
- Тана, с сокурсниками из-за вчерашнего не поругались?
Лучше не тревожить её лишний раз.
- Нет-нет. Было недопонимание, но все образумилось.
- Еще бы не было, - декан словно вспомнила что-то грустное. – Наверное, ты и не зря ребят вчера остановила, неизвестно, чем бы могло закончиться. Только пойми: они ведь правы были, и сами не знали, насколько правы. А я-то знаю.
- В чем правы?
- Директор наш нынешний… Он действительно Поттеров выдал… И ладно бы они ему совсем незнакомые люди были… А то с Лили он дружил.
Профессор подперла голову рукой.
- Они с первого курса не расставались ни на минутку, даром что с разных факультетов. Долго это продолжалось, потом все-таки разошлись их дорожки. А с Джеймсом, отцом Гарри, Снейп враждовал всегда. И вот… чтобы отомстить, видно…подружку не пощадил.
Директор в детстве дружил с Лили Поттер? Пытаюсь представить его маленьким. Становится смешно, ничего не получается. И неожиданно вспоминается Алекс
Однажды летом – мне около девяти тогда исполнилось – я искала Бобби, убежавшего в луга, и запнулась о чьи-то ноги. Оказалось – мальчик из соседнего квартала долго гулял и лег поспать. Он долго извинялся, а я все хихикала: ужасно смешной был мальчик. Длинный, худенький-прехуденький, вьющиеся каштановые волосы спутались до колтуна, а лицо перемазано земляничным соком. Мы нашли вместе Бобби, уплетали землянику втроем – у мальчика оказалось целое лукошко – и наконец-таки познакомились. Его звали Александр, и был он меня на два года постарше.
Отец Алекса держал лавчонку с ингридиентами для наиболее употреблемых зелий, да очень неудачно, то и дело оказываясь на грани разорения. От нервов иногда напивался. Кроме родителей, Алекс жил еще с дедушкой, немного повредившимся в рассудке. Когда отец приходил домой и готов был броситься на любого из домашних, кто только шевельнется, дед кричал ему: «Сынок, не бей жену, она еще родит тебе другого сына! Бей это отродье, может, оно быстрей сдохнет!» Дело в том, что Алекс был сквиб.
Отец совету следовал. Бывало, что Алекс приходил на наше место встреч – мы построили шалаш в лесу – весь в синяках. Я прикладывала к следам ударов листья подорожника – колдовать я тогда толком не умела, а дружок говорил, что ему ни капельки не больно. Да уж, не больно… Как вспомню его: кожа да кости, руки в ссадинах, а глаза смеются, – так готова заплакать. Два взрослых человека травили маленькое слабое существо.
А он был таким веселым и щедрым, казалось, его ничто не сможет согнуть и сломать. Он болтался между двух миров и твердил, что покорит оба.
Где ты теперь, Алекс? Жив ли ты?
…- Подружку не пощадил.
- Пусть этот грех останется на его совести. Мы судить не вправе. Возможно, завтра мы совершим нечто еще ужасней.