Глава 21. Достойно Классика

Утро наступило слишком быстро: всего через два часа после того, как я наконец-то легла спать, зазвенел будильник, сообщая, что через три часа мне пора быть дома. Да уж, лучше было не ложиться вовсе, но Дима настоял, чтобы я поспала хоть пару часов, и не согласиться, разумеется, у меня не получилось.

Спорить с Воронцовым – себе дороже; это первый урок, который я вынесла из последнего прожитого дня (вернее, ночи). Вторым уроком стало то, что похмелье – не единственное, чем грозит употребление алкоголя.

Например, можно проснуться в одной кровати с парнем, в одной только его футболке. И то, что лежим мы под разными одеялами, дела не меняет.

- Рыжая, ты убить меня решила? – вдруг спросил-простонал Дима, прикрывая голову утащенной у меня подушкой. – Зачем тебе будильник на такую рань? И… ты чего такая красная-то?

- Мне через три часа надо быть дома! – воскликнула я (безотчетно мстя, не иначе), игнорируя последний вопрос. И тут же натянула опрометью откинутое одеяло по самый подбородок, что получилось, вероятно, очень смешно: я-то сидела, а не лежала. И всячески старалась игнорировать развалившееся рядом тело.

- Так что… можешь ненадолго куда-то исчезнуть, пока я оденусь?

- Пару часов назад ты не была такой скромной, - донеслось из-под подушки. Я мысленно застонала и покраснела еще сильнее, хотя, казалось бы, сильнее просто некуда. Мысли одна страшнее другой пронеслись в голове стаей ос, не упускающих шанса по пути ужалить меня.

Дима засмеялся. Нет, не так. Он откровенно заржал, но прекратил довольно быстро: голова его, похоже, была на моей стороне.

- Расслабься, рыжая, - наконец-то заговорил этот чертов гад, вдоволь налюбовавшись – и не поленился же подушку от лица убрать! – моим лицом, которое сейчас не все мастера слова смогли бы описать. – Ты просто попросила меня отвернуться, прежде вполне категорично потребовав футболку подлиннее.

Я вздохнула с облегчением, а кожа враз посветлела до нормального оттенка. Я уже вспомнила все подробности прошедшего вечера, перетекшего в ночь, которые забыла не только из-за некоторого злоупотребления алкоголем. У меня ведь всегда проблемы с утренним подъемом, а если я проспала всего пару часов, то проблемы эти вдруг становятся гораздо острее.

А вообще, это я просто-напросто оправдываюсь. Как всегда, когда натворю делов. А делов я натворила за последние двенадцать часов…

Вспоминать все было страшно. И стыдно. И чертовски приятно – некоторые моменты. И все равно стыдно: немного, причем по причине, совершенно отличной от первого «стыдно».

Прогулка по ночному городу удалась на славу. Давно, очень давно я не была настолько… счастливой, что ли. Этой ночью я просто забыла обо всех проблемах и наслаждалась обществом любимого человека, попросту забив на то, что будет завтра – сегодня, тогда это было уже сегодня, но в памяти отпечаталось как «вчера». Послушалась Диму и послала это все к черту.

Вот только… я еще и про Алину забыла. А ведь ее вчера – сегодня – увел Кирилл, причем лицо его не предвещало ничего хорошего.

Поэтому следующим моим вопросом стал вопрос о судьбе Соловьевой.

- Да не убил ее Кирилл, не переживай. Домой отвез, чтобы дед не видел, в каком она состоянии, - беспечно махнул рукой Воронцов, снова накрывая голову подушкой. – Я тебе дам ее номер, если хочешь, можешь потом сама позвонить, убедиться, что жива-здорова сестричка моя. Ей такую взбучку раз в месяц точно устраивают.

Легче мне не стало. Вдруг появилось кощунственное желание спросить, что знает Дима об отношениях своих сестры и дяди, но я тут же отогнала его от себя, понимая, чем подобный вопрос чреват. Особенно кому-то вроде меня, у кого все мысли на лице написаны.

- Кстати, твои вещи на стуле, переоденься, пока я надежно скрыт подушкой, - с неприкрытой насмешкой проговорил парень, но в словах его была доля логики. Не выйдет же, исключительно чтобы поиздеваться, не выйдет.

Ну и ладно, по сути, чего уж тут стесняться, я же, во-первых, не полностью раздетая, а, во-вторых, чего Дима в женском теле не видел. Так что, послушавшись совета, я быстро надела джинсы, сняла футболку, на секунду, совершенно безотчетно, втянув полной грудью неуловимый аромат, исходящий от футболки: родной, любимый, сводящий с ума. И тут же почувствовала этот запах куда более сильно, совсем рядом с собой.

У Димы были холодные руки, я заметила это уже давно (хотя, на самом деле, прошло меньше месяца даже с нашего знакомства, мне порой казалось, что это было слишком давно, словно в прошлой жизни), но руки эти почему-то всегда обжигали. Вот и сейчас, скользящие по моей обнаженной спине ледяные пальцы заставляли кожу под ними гореть, оставляли после себя странное, мучительно-приятное ощущение.

А внутри все словно замерло. От неожиданности, от наслаждения и от… страха. Где-то там, в глубине, закрался червячок страха и с каждым прикосновением только рос. Руки заскользили по животу вверх, а обжигающе горячие губы – по шее, оставляя легкие поцелуи. И это было так, что не опишешь словами, так ново, невообразимо приятно, так сводяще с ума.

Дима резко развернул меня к себе, поцеловал так страстно, властно и требовательно, как не целовал даже в клубе. Одна его рука скользнула к груди, лаская ее через тонкий поролон, другая потянулась к застежке на спине.

В моей голове пронесся рой мыслей, хотя раньше я искренне считала – верила, – что, когда (если) подобный момент наступит, не смогу соображать здраво. А сейчас сознание заполонили вопросы. Что дальше? Что я должна делать? А что, если?.. – и тысяча если. И во главе бешеного роя сомнение, совсем недавно бывшее маленьким червяком, отчетливое, заставившее меня – с огромным трудом – оторваться от парня и прошептать тихо-тихо, даже жалко:

- Не надо…

И если бы Дима не послушался, продолжил, я бы сдалась – да с удовольствием бы сдалась, – позволила ему что угодно, оправдываясь тем, что сделала все, что могла. Но он остановился.

Отпустил меня, отступил на шаг, посмотрел прямо в глаза.

- Теперь и сама понимаешь, что я не зря оставляю дистанцию, - только и сказал он. И сам протянул мне тунику, которую я тут же надела. – Тебе скоро домой.

Мне вдруг стало невообразимо плохо. Печально, больно, обидно и страшно одновременно. Так, что я позорно заплакала.

- Я не хочу домой… - только и произнесла, шмыгая носом, позволяя обнять себя, гладить по голове. – Не хочу туда, к этому околдовавшему маму ублюдку… я боюсь за нее, за папу, за тебя, за себя… правда, очень боюсь его…

- Он не посмеет ничего тебе сделать, - тихо, но с непоколебимой уверенностью, произнес Дима, перебирая мои волосы. Недавно он сказал, что ему нравится их цвет – я не поверила. А сейчас безоговорочно верила в гораздо более невероятные вещи. Что все будет в порядке, что мы все будем счастливы, что Дима всегда будет со мной… - Я пойду с тобой. Должен же познакомиться как следует с твоей мамой и убедить ее, что я отличный парень и ее дочурка в надежных руках.

Спорить я не стала. Только благодарно шмыгнула носом, почувствовав – наконец-то – себя абсолютно защищенной.


В десять пятьдесят пять мы с Димой стояли под дверьми моей квартиры: я искала ключи в недрах сумочки (должно быть, это самое женское, что есть во мне), а этот гад отпускал ехидные комментарии на тему черной дыры и Нарнии в пределах одного конкретно взятого кожаного изделия.

Я не выдержала, послала его в ту самую Нарнию, пожелав вот так вот всегда мучиться с поиском вещей. А все потому, что чертовски нервничала, что было более чем оправданно. Маму я, конечно, предупредила, что приду не одна, а с молодым человеком (звучит-то как официально, бррр!), но, во-первых, такое вот знакомство было мне впервой, а, во-вторых, обстоятельства играли совсем не в нашу сторону. Мама сказала, что Антон зайдет где-то к двум, и к этому времени я твердо решила спровадить Диму, несмотря на все кощунственные желания. Не стоит им встречаться, печенкой чую, не стоит.

- Нашла!

Хотя, закралась кощунственная мысль, лучше бы не находила.

- Мам, мы пришли, - закричала я с порога скорее по привычке. Разулась, повесила куртку на вешалку – Дима стоял, не решаясь раздеться. И даже не отпустил колкую шуточку на тему моего скопления брелков на крючке для одежды.

Нервничал. Даже он.

- Доброе утро, - в коридор из кухни вынырнула улыбающаяся мама. И тут же перестала улыбаться. Узнала.

- Дмитрий, я полагаю? – похолодевшим тоном спросила она, глядя на меня так, что мне тут же захотелось не просто провалиться под землю – пропахать всю нашу планету и оказаться на другом конце земного шара.

Дима сдержанно поприветствовал ее и сжал мою ладонь. Хотел успокоить, но только ли меня?

- Не стойте, проходите в зал, чайник скоро вскипит, - сказав это, мама снова скрылась в кухне. Надо было идти к ней, объяснить все, будучи наедине, но я не решилась ровно до того момента, как не раздался свист чайника. Но, даже когда я пришла на кухню помочь, мама не произнесла ни слова.

- Моя дочь была у вас? – это было первым, что спросила мама, причем исключительно у Димы. На меня она словно не обратила внимания.

- Некоторое время, - спокойно ответил парень. – Но вам не стоит волноваться по этому поводу.

- Это мне решать, - все так же холодно отрезала мама и только тогда посмотрела на меня. – Рита, я забыла сахар. Принеси, пожалуйста.

«Зачем?» - хотела было спросить я, памятуя, что и она, и Дима пьют чай без сахара, но спорить не стала. Хочет на время отослать меня? Пожалуйста. Только…

…только ноги мои почему-то дрожали. Хотя, причины были, и вполне определенные. И самая яркая – этот мамин взгляд. Ведь больше всего в жизни я всегда боялась ее разочаровать. И сейчас боюсь, а, по всему выходит, разочаровываю. Не слушаю, обманываю, не держу обещания. Ужасная дочь, которую только и остается, что за сахаром посылать, хотя я и про это почти забыла, предавшись неуместному самобичеванию.

- Какие у тебя планы относительно моей дочери? – услышала я и застыла возле двери. Сердце замерло, словно боялось услышать ответ.

- Все зависит от нее, - донесся спокойный – гораздо более, чем когда меня так «тонко» попросили выйти – голос Димы. – Я люблю ее и никогда не причиню ей вред.

И тишина, которую мне пришлось так беспардонно нарушить.

- Тебя только за смертью посылать, - мама… улыбнулась. Я даже не смогла ответить от неожиданности. Конечно, это была не ее прекрасная веселая улыбка, а обычная вежливая, но враждебность исчезла и из тона, и из взгляда.

Да что ей Дима такого сказал?!

- Рит, не спи, - с привычной насмешкой поддел меня он, гад такой, а глаза так и говорили: «Не переживай, теперь все в порядке». Я чуть неуверенно улыбнулась в ответ, и только потом спохватилась, поставила сахарницу и села на место, случайно задев руку парня. Это придало уверенности и сил, и уже в следующую минуту разговор оживился и начал протекать в дружественной атмосфере.

Вот только не зря мне говорила Катя: «Не приводи парня домой, пока он не узнает о тебе хотя бы половину всего». Вот кто маму за язык тянет? И как этот гад усмехающийся так ловко вытягивает из нее компромат на меня несчастную?

- Мам, еще одна такая история, и я перестану с тобой разговаривать, остригу волосы и уйду в монастырь! – на последних словах зыркнув на Диму, решительно заявила я.

- В мужской? – тут же уточнил этот гаденыш и потрепал меня по голове: - Тебе волосы-то не жалко?

- Жалко, - честно призналась я, - но это не аргумент! Мам!

- Хорошо, хорошо, больше не буду, - примирительно вскинув руки, с улыбкой ответила мама. – Зато буду чай, так что, если тебе не трудно…

- Мне не трудно, - тут же ответила я и ухватила Диму за рукав, заставляя подняться вместе со мной. – И ему тоже, пусть помогает. Я вас наедине не оставлю, еще вспомнишь, как я плавать училась!..

- Я лучше останусь, - засмеялся парень, но все же послушно взял чашки и направился со мной на кухню, где, едва сгрузив свою ношу на стол, притянул меня к себе и поцеловал. И только тогда я поняла, что именно этого мне хотелось за все время этого странного знакомства.

- Я теперь прощен? – отпуская меня, спросил Воронцов с нахальной усмешкой. Я красноречиво двинула его в бок и с меланхоличным видом поставила чайник на огонь.

- Так о чем вы с мамой говорили? – отвернувшись к полочке - чай был на самом виду, но я боялась поворачиваться и выдавать свое беспокойство, и поэтому сосредоточенно переставляла баночки-коробочки, - как бы невзначай поинтересовалась.

- Да так, ни о чем конкретном, - таким же фальшиво-небрежным тоном ответил, вернее, увильнул от ответа Дима. – И не стоит спрашивать у Елены Игоревны. Просто попытайся умерить свое любопытство и послушаться. Хорошо?

Я кивнула, безропотно соглашаясь: ни то тон был таким, что трудно было ослушаться, ни то руки так нежно прижали к себе.

Минуту стояла тишина. Я даже ни о чем не думала, просто старалась запомнить это ощущение. Почему-то казалось, что скоро все изменится слишком резко и кардинально.

- Чайник, - отстраняясь, Дима щелкнул меня по носу и добавил прежде, чем я начала соображать: - Закипел.

- А, да, точно…

И не удержалась, прижалась к парню, обняла за шею и уткнулась в плечо носом, понимая, что еще чуть-чуть, и расплачусь, позорно разрыдаюсь из-за каких-то плохих предчувствий, не имея никакой причины.

- Дим, я люблю тебя, - я вдруг поняла, что никогда раньше не говорила ему этого. А сейчас это стало жизненно важно, словно если сейчас не скажу – случится что-то плохое. – Просто знай и помни это, хорошо?

Я ожидала привычных добрых насмешек, каких-то жутко смущающих слов или чего-то в духе Воронцова, но вместо этого услышала лишь короткое:

- Ты тоже, - легкий поцелуй в волосы, - не забывай.

И едва слышно:

- Люблю.

Больше не надо было ничего. Хотя нет, надо: чтобы время замерло в этом самом моменте. Но оно немилосердно двигалось вперед.

Притихшую квартиру огласил дверной замок, мама буквально побежала открывать, радостно поприветствовала гостя, тот ответил тем же.

Двух часов еще не было. Я не успела.

- Это он, - не спросил – утвердил Дима. Я сокрушенно кивнула, отходя на шаг – к двери. Будто смогла бы не пропустить, будто смогла бы удержать, будто бы получилось сделать хоть что-то.

Может быть, и получилось бы. Вот только аккуратно отодвинули меня с другой стороны.

- Добрый день, Рита, Дима, - Антон-Шекспир улыбнулся вежливо, почти искренне. А потом словно спохватился, протянул Диме руку, этот чертовски хороший актер. – Меня зовут Антон, я друг Лены. Рад с тобой познакомиться.

- Я тоже, - Дима чуть улыбнулся – в рамках вежливости. Только вот я заметила, как он сжал зубы, как в глазах появилась пугающая сталь, а свободная рука сжалась в кулак.

Шекспир тоже это заметил.

- Молодежь, у вас сейчас чайник жариться начнет, - опуская руку – по комнате при этом словно заряд какой-то прошелся, бросающий в дрожь, - произнес он с улыбкой.

Я тут же опрометью кинулась к плите, разделяя тем самым самого дорогого и самого ненавистного мне людей.

- Дим, достань еще одну чашку, пожалуйста. Там, на верхней полке, - попросила я, трясущимися руками раскладывая пакетики по чашкам и заливая их кипятком. Аромат малины тут же наполнил кухню. Этот аромат навсегда останется для меня предвестником беды и не будет вызывать никаких положительных эмоций.

Снова раздался дверной звонок, Антон-Шекспир вызвался открыть, мама, до этого резавшая и раскладывающая по блюдцам в гостиной торт, вынырнула в коридор с испачканным в креме пальцем, мы с Димой – в тот же коридор с чашками чая, а в дверном проеме застыл… мой папа.

Чашка – моя самая любимая, с Джеком из «Кошмара перед Рождеством» - упала на пол с громким звоном, а почти одновременно с ней, с глухим стуком, коробка с пирожными – такими любимыми, с малиновым сиропом.

Немая сцена была достойна Гоголя.