Глава 12. Наказание

Пара слов от автора:
1. Прошу прощения за долгую задержку: уезжала на экскурсионную поездку, а там, даже если бы был интернет, сил что-то писать все равно бы не было.
2. Эта часть мне не нравится чуть менее чем полностью, но что-либо убирать или вообще переписывать (что и того лучше) я не стала по одной-единственной причине: затевалось все ради одного-единственного пункта, в другом контексте который вместить было бы нельзя. И еще тут все сумбурно, странно и плохо, но в следующей главе я обещаю реабилитироваться. И вообще, это все Москва на меня так влияет, да.
3. Если ставите минус (предчувствую их левой пяткой), объясните, пожалуйста, почему. И сильно не ругайте, если можно.)
Ваша раскаивающаяся neereya
________________

- Что там эти, не очнулись?

Странно, но именно на этой фразе, произнесенной в соседней, должно быть, комнате незнакомым голосом, я открыла глаза.

- Неа. Ничего, скоро выспятся, и поговорим. Только надо было их каждого в отдельности сковать, а то по руке свободно, мало ли… - ответил второй голос, такой же неприятный.

- А ты, блять, найди сначала вторые наручники. Не веревками же их вязать, в конце-то концов, шеф же ясно сказал, чтоб особо следов не осталось.

Лучше бы вязали веревками, да не к батарее, подумала я, ощущая все прелести того, что левая рука была закинута наверх – пристегнута к ржавой батарее. Рядом в такой же позе полусидел-полулежал Дима, кажется, все еще то ли спавший, то ли находящийся без сознания. Но, похоже, никаких увечий на нем не было – насколько позволял видеть тусклый свет из-за задернутого шторами окна.

- Хотя парня следовало бы связать по рукам и ногам, уж больно резвый, - продолжил первый голос.

- Так почему не связал? Его бы еще приложить пару раз об стену, чтоб не повадно было старших бить. Сука, шишка на голове теперь нехилая… - значит, этот тот, кого Воронцов так лихо вырубил. – Ну, можно я его хоть стукну пару раз, для отвода души?

- Тебя бы самого стукнуть, - огрызнулся первый, наверняка старший по рангу, или что там у этих бандитов… - Знаешь, кто это вообще? Впрочем, обо всем по порядку. Во-первых, ты этих детишек вообще не трогай, знаю я тебя, только посмотрят не так. Обычная схема тут не канает, вы, дебилы с ватой вместо мозгов, засветиться успели, мне уже шеф с утра звонил. Орал, мол, я и мои ребята, что, в голову гуманоидами трахнутые, что не могут одну-единственную девку выловить так, чтоб аккуратненько и без шума? Что у нас – у вас, то есть, дебилоидов – вместо мозгов желе, что один и два путаете? Еще и пообещал при встрече каждого персонально бензопилой оттрахать. Хотел бы я на это посмотреть… Ах, да, ты же не в состоянии понять, почему шеф так рассвирепел, да еще и теперь сокрушаешься, что не пристукнул мальца сразу. Так вот, пристукни ты его, уже в живых бы не ходил, только вот не знаю, кто бы тебя первым убил: шеф или Князь.

- Он, что, его… - второй сказал это таким тоном, будто только что открыл совершенный вирус, пытаясь намешать «отвертку» – с небывалыми удивлением, страхом и каким-то странным восхищением. Только вот чем, осталось загадкой.

А я как-то отрешенно подумала о превратностях судьбы: это же надо, чтобы отец и сын носили одинаковые прозвища – при разнице поколений тогдашнего и нынешнего…

- Браво, додумался, - старший похлопал в ладоши. – Единственный и любимый. Так вот, теперь документы у Князя, и теперь не шеф шантажирует этого сукина сына, Беликова, а шефа – причем обещает испортить репутацию, жизнь и даже здоровье, если с ребятишками что-то случится. А нахера оно надо перед предвыборной кампанией? Так что подержим их тут немного, пока большие люди договорятся – а они обязательно договорятся, будь уверен, – и даже не поразвлекаешься.

Меня передернуло: от этого «поразвлекаешься» сразу вспомнилась пара документальных фильмов об аморальных похитителях – и мимо воли я подвинулась поближе к Диме.

- Только вот тут мы Князя уделаем: тонко намекнем этой девке, что если документы не найдутся и не вернутся хозяину, то пострадает ее мамаша – кстати, говорю сразу, пробей, где она сейчас находится, да отправь туда кого-то из своих, чтобы, если что, тут же исполнить угрозу, – раз уж папочка такой бесхребетный попался, что сразу к Князю бежит. А ведь умный мужик, а ни на что не способен…

- А девка эта, по-твоему, на что-то способна?

- О, ты разве ее не узнал: это же та самая девочка, которая второе, или даже первое, место в какой-то там олимпиаде Всеукраинской заняла. Ну, ей еще и шеф лично вручал сертификат на какую-то там стипендию.

Мне вдруг стало холоднее: значит, этим мифическим шефом был Степан Павлович Новиков, у которого недавно сына убили. Я помнила его взгляд: неживой и даже безжалостный, пугающий так, что я зареклась еще где-то побеждать, лишь бы только опять не встречаться с этим человеком.

- Но дело даже не в ней, - тем временем продолжал старший. – А в пареньке. Он это все тоже будет слышать, мотать на ус, а потом еще и девочка ему мозги промоет – и принесет нам документы на блюдечке с голубой каемочкой. Князь в нем души не чает, отдаст наверняка, стоит только попросить.

- А с чего ты взял, что он ради какой-то паршивой девки станет что-то делать – да еще и с шефом связываться? Нет в ней ничего такого, да и вообще, глупость это, ради бабы…

- Это ты сейчас, в коем-то веке, мозгами думаешь, да принципами, привитыми так крепко, что иначе ты просто не можешь. А в такой сопливой юности чем, по-твоему, любой пацан думает? Тем, что в штанах. Трахает он ее, как пить дать, а не даст она пару раз – побежит к Князю как миленький.

- А, может, новую найдет, нахера ему эта замухрышка?

- Может, он излишне умных любит, а, может, за невзрачной личиной что-то особенное скрывается, мне, честно, по тангенсу. Только ты, когда он тебя уделал, не видел, как он на Зюзю смотрел, когда тот к девке притронулся. Убил бы, если бы ее под прицелом не держали, я из машины все прекрасно видел. Ладно, я к шефу, а ты, Гамлет, через пару часиков голубков навести, если не проснутся, буди как угодно, лишь бы следов не осталось. И не дай бог накладка случится – так я тебя первого шефу отдам, еще и бензопилу в придачу.

Раздались шаги, хлопнула входная дверь, а потом послышалась звучная ругань – в адрес неких Отелло и Шекспира, «этих траханных малолеток», шефа, Князя, Димы персонально…

К холоду добавился вполне ощутимый страх: за папу, за маму, за Диму, за себя, разумеется, чего уж лицемерить… Но, надо отдать моей расшатавшейся психике должное: этот липкий страх так и остался тугим клубком, обещая проявить себя потом, вместе с матушкой истерикой. А пока меня только трясло, мозг же пытался соображать.

Я покосилась на Диму: как хорошо, что он еще не очнулся, иначе мало ли что… Да и не дай Бог бы услышал все эти «рассуждения» о наших с ним отношениях. Жаль, только, что вряд ли он не очнется к тому времени, когда бандиты начнут мне тонко намекать о том, что надо бы вернуть документы.

И, словно в подтверждение моих мыслей, парень зашевелился, открыл глаза и тут же спросил:

- Ты как?

- Нормально, если в этой ситуации вообще можно так сказать. А ты? Когда меня усыпили, они тебе ничего не сделали?

- Да нет, на удивление цивильные ребята оказались, как и тебя усыпили, и все на этом. Только башка трещит жуть: наверно, тот обиженный решил мне немного отомстить… - Дима говорил это таким спокойным тоном, словно случилось вполне рядовое событие. Разве что привычной насмешливости не было, да беспокойства добавилось – но ни намека на страх. – Знать бы еще, что им надо, но, думаю, сами скоро придут и все объяснят.

- Да, наверно, - согласилась я, внутренне костеря себя, на чем свет стоит: от одной мысли о том, чтобы рассказать все, что я слышала, язык словно отнимался. Не хотелось признаваться, что всему виной мой отец, все равно эти похитители сами придут и начнут «намекать». Пара часов отсрочки перед тем моментом, когда я не смогу смотреть Диме Воронцову в глаза, этого стоит.

- Знаешь, ты первая девушка, которую я так весело провожал домой, - вдруг сказал он.

- Весело? Это такой неуловимый сарказм?

- Да не то чтобы очень, - в тон Воронцова вернулись привычные смешливые нотки. И как ему только удается оставаться спокойным? – Но посуди сама: мало того, что вывожу я тебя из своего дома в пижаме, наркоманских тапочках и моей куртке, причем под ехидные комментарии Кирилла, так еще и нас при этом похищают, как в дешевом кино. Кстати, эти ребятки от нашего вида, похоже, сами немного охренели, так что есть чем гордиться.

- Как у тебя это получается? – и, столкнувшись с непониманием, уточнила: - Вот так легко ко всему относиться? – я действительно не понимала. Дима лишь пожал плечами.

- Просто отношусь ко всему философски, что и тебе советую. А если серьезно, то у меня в этом уже есть опыт. Рассказать?

Я кивнула. Как-то не верилось, что что-то такое ужасное, как похищение, с ним уже случалось, но парень бы лгать не стал – и от осознания того, что он уже успел в свои восемнадцать пережить такое, стало жутко. Но все равно я захотела послушать: может, хотя бы будет не так страшно?

Дима зашевелился, стараясь устроиться поудобнее, чертыхнулся, ругнулся и наконец начал рассказ:

- Ты же знаешь, что мой дед – довольно успешный бизнесмен? – и тут же сам ответил: - Ну да, должна, об этом почему-то все знают… Ну так вот, какому-то идиоту захотелось прибрать к рукам его бизнес, а как это сделать, кроме как не надавить на самое больное – близких людей? Дедушка, каким бы суровым он ни был, и папу с Кириллом, и меня очень сильно любит, и маму любил. И даже свою дуру-племянницу, Лесю, тоже любит, а уж дочку ее, Алину, так вообще. Я тебе о них потом расскажу – занятные личности что мама, что дочка. Но про них почему-то как-то не вспомнили, взрослых дяденек похищать не солидно, а вот пятнадцатилетнего паренька – в самый раз, тем более что дедушка меня и правда больше всего любит. Ну, значит, иду я со школы, солнце светит, птички поют, семестровые на носу, и тут, значит, выезжает эдакий черно-грязный микроавтобус, тормозит прямо напротив меня, вылезают из него ребятки вроде тех, что нас похитили, только побольше, и, соответственно, неповоротливее… Благодаря этой самой неповоротливости я, кстати, успел на стройку старую забежать, ты ее знаешь, на углу Садовой и Пушкина, и там с ними в прятки играл минут десять так точно. Только, как на зло, там сеть не везде ловила, и на нормальное место, где все ловит, я попал всего за минуту до того, как эти братки меня все-таки повязали, только и успел, что набрать номер Кирилла – папа тогда как раз на заседании суда был – да, предупредив, чтоб не дай бог чего не вякнул, сунул телефон во внутренний карман. Надеялся, как в кино, выспросить, куда меня везут, только вот не учел, что меня попросту вырубили, причем не как цивилизованные люди, хлороформом, а прозаично: пистолетом по голове. Только вот они сами прокололись: мало того, что не обыскали меня, неудобно им в машине было, так еще и сами водиле напоминали, куда ехать надо. Кирилл, конечно, сволочь еще та, но меня в обиду не даст, так что через три часа я был уже дома, но вот за тот час, что мне довелось пообщаться с похитителями, приобрел бесценный опыт, во-первых, в остроумии (черт дернул меня тогда с ними вообще разговаривать, думал, если заложник, ничего не сделают), во-вторых, в художественной матерщине (сделать-то они и правда ничего не могли, мне повезло, так что они только и делали, что матерились на меня, дедушку, начальство, весь мир), в-третьих, в умении оставаться спокойным и даже искать везде положительные моменты. Лишь бы только не позволять себе трястись от страха, я прикидывал, что бы с каждым из похитителей сделал Кирилл, если бы кто-то вообще позволил ему к ним приблизиться и делать, что он хочет. Не буду освещать, на что способен мой любимый дядя, он выдумщик еще тот, да еще и с присущим любому врачу цинизмом… - парень вдруг стал необычно серьезным. - А еще тогда же я понял, что не всегда простые работяги-исполнители беспрекословно слушают начальство, а за наглость можно отхватить как следует. У меня на спине есть небольшой шрам, аккуратный такой, Николай Семенович сам латал, а он в этом почти ювелир. Нет, не думай, ножом или еще чем-то меня не резали, - в голос вернулись привычные нотки, - просто по морде неудачно врезали: я отлетел как раз на крючок для батареи, хорошо хоть, что он просто глубоко меня поцарапал, а не встрял где-нибудь под ребром. Зато как потом Кирилл измывался, обещал, если я начну распускать язык, таким же методом меня приструнять будет. Хотя шутил он, конечно, но все равно было обидно. Зато пропустил все семестровые. Вот так вот весело было.

- Ничего себе весело, - ошарашено проговорила я, пытаясь переварить услышанное. Уж каким-каким, а веселым мне это не казалось – да и вообще, как можно так спокойно и даже с долей веселья рассказывать о таком страшном событии?

- Ну, такой уж я человек, со своими странностями. Ну, хочешь, могу что-нибудь веселое рассказать. Допустим, про любопытного маленького Димочку и только что разведшуюся тетю Лесю, хотя какая она «тетя», ума как у меня – а то и меньше. Не смешно, между прочим! Хотя нет, смешно… Ей вообще с мужиками капитально не везло всю жизнь: то бабник, то алкоголик, то, извини за такое, еще тот извращенец, то просто придурок. В общем, развод на ее счету это был уже четвертый – и это в ее-то тогдашние тридцать два, причем по довольно смешной причине: ее муж через пару месяцев после женитьбы вдруг понял, что, как бы это поделикатнее выразиться… мальчиков, в общем, любит. Разумеется, скандал, немедленный развод, Леся в ярости, пьет, курит, кроет бывшего муженька, почем свет стоит. А тут попадаюсь ей, значит, семилетний я, и вопрошает она у меня, как у представителя мужского рода, почему ей попадаются одни только га… гады, за что ее мир так не любит, ну, и далее в этом же роде. Ну, а тетя на слова, когда выпьет и разозлится, резкая; а я ребенок любопытный, не нахожу ничего умнее, кроме как спросить, что значат тетины слова, которые я повторять не буду, у Кирилла. Тот мне не отвечает, как-то вообще подозрительно сбегает, и иду я уже к папе…

Тут я не выдержала – захихикала, представив себе эту картину.

- Тебе смешно, - наигранно обиженно продолжил Дима, - а мне вспоминать не хочется, до сих пор от воспоминаний задница болеть начинает…

- Прости, обещаю больше не смеяться, - примирительно сказала я, но предательски захихикала снова.

- Нет, ты смейся, смейся, главное, чтоб не плакала, а то я тебя сейчас не смогу как следует успокоить, - «признался» Воронцов, только показалось ли мне, что первую часть фразы он сказал на полном серьезе? – А еще лучше, расскажи что-нибудь, а то у меня уже горло болит.

- И что же тебе рассказать?

- Ну, не знаю даже. Допустим, о том, когда ты впервые напилась, и не надо говорить, что это было недавно и в моем обществе! Ну или… - Дима резко замолчал и жестом велел мне притихнуть. Прислушавшись, я поняла, что входная дверь снова открылась, раздались тяжелые шаги, которые становились все громче и громче, и вот уже в комнату, где нас держали, зашел мужчина лет сорока на вид, отличающийся от тех бритых не только наличием волос, а еще и строгим костюмом, осмысленным выражением лица и общей, как бы поточнее выразиться… представительностью, что ли.

- Привет, ребятишки, - бегло осмотрев нас пугающими темными глазами, произнес он неожиданно приятным голосом, подходящим скорее актеру или певцу, чем преступнику. – Вас не слишком обижали?

- Да они сами кого хочешь обидят, - в комнату вошел другой тип, тот самый, который получил от Димы, вероятно, Гамлет. – Шекспир, мне точно нельзя мальчика хотя бы раз стукнуть?

- Я тебя сейчас самого стукну так, что весь день звездочки ловить будешь, - резко посерьезнев, ответил Гамлету Шекспир. Ну и клички у них, одна другой краше… Еще, кажется, среди них есть Отелло; еще Зюзя, совершенно не вписывающийся в это «литературное общество».

Мои отстраненные размышления прервал все тот же Шекспир, снова обративший на нас свое внимание:

- Дело в том, что произошло досадное недоразумение, - начал он, но его тут же перебили.

- Вы нас с кем-то перепутали и теперь пришли, чтобы принести извинения и отпустить? – с привычной долей язвительности осведомился Дима. Ну и зачем ему это, ответьте мне на милость? Неужели нельзя просто тихо посидеть, послушать? А вдруг этот Шекспир тоже не слишком-то чтит приказы свыше, тем более, судя по его виду и поведению, он и сам относится к этим самым «свыше»?..

Но его реакция повергла и меня, и лысого Гамлета в глубокий шок: этот пугающий человек рассмеялся, причем не зло, а так, как смеются с хорошей шутки.

- Нет, не настолько недоразумение, - отсмеявшись, ответил он. – Но гораздо более досадное. И, ты угадал, мы действительно вас скоро отпустим… может быть.

- В каком же случае это произойдет? – тут же ухватился за фразу Воронцов. Сейчас он напомнил мне отца: такой же цепкий, внимательный, да еще и чертовски серьезный – по выражению не лица, глаз.

- От тебя лично, Дима, - мужчина сделал на имени какой-то неуловимый акцент, от которого парень сжал кулаки так, что костяшки побелели, - требуется всего лишь сидеть тихо и не обижать моих ребят.

- Кто кого обижает, - прошептал Дима, а потом словно бы что-то понял: - Что вам нужно от Риты?

- Всего лишь поговорить, - Шекспир улыбнулся так, что, познакомься мы в других обстоятельствах, я бы поверила этой улыбке. Но было то, что было.

Были наручники, был холодный пол, были угрозы и… и еще была ладонь Димы, каким-то неуловимым движением начавшая сжимать мою. У него была холодная рука, но холод этот был приятным, в отличие от холода пола и батареи, приятным и чуть-чуть пугающим. Мне вдруг стало страшно. Опять, только в этот раз я по-настоящему испугалась того, что, возможно, последний раз Дима вот так вот сжимает мою руку, он ведь если и не скажет ничего плохого, достаточно будет того, что он знает, что знаю я…

- Поговорим, - голос дрогнул. Холодная ладонь сжалась, но стоило чуть пошевелиться, тут же безвольно повисла, словно ничего и не было. Я не могла заглянуть в глаза парню, в эти невозможно, невыносимо серые глаза – просто не было сил. Но и так знала, что там не было упрека. «Если ты так решила», - вот что было сказано еще холодной ладонью.

«Если с тобой что-то случится, я не прощу ни себя, ни тебя», - вот что было в холодных серых глазах, когда они смотрели на меня, уходящую из комнаты вместе с человеком со странным прозвищем Шекспир.

Но я этого не видела.

Я смотрела в пол, не в силах поднять глаза. Я боялась. Уже не чего-то конкретного, а всего понемногу.

И даже не заметила за этим отсутствующе-напуганным состоянием, что вышла на лестничную площадку.

- Я в любом случае тебя догоню, так что не дергайся, - опережая мои еще не оформившиеся мысли, произнес мужчина и достал сигареты. Несколько секунд – и вот он уже затягивается, выпускает клубы дыма… А я, что зачарованная, смотрю на тлеющий огонек.

- Ты ведь умная девочка, - огонек опускается вниз, а голос вынуждает смотреть в пугающие темные глаза. – И понимаешь, что даже если мы вас сейчас отпустим – а так, скорее всего, и будет, - все просто так не решится. Твой отец слишком сглупил, огрызнувшись на Степана Павловича, но проявил чудеса ловкости, быстренько передав очень важные для шефа документы Князю. Не стану объяснять, что к чему и кто есть кто, скажу только, что оба эти человека – в некотором роде хозяева всех нас, и грызутся они уже давно, но ничего друг другу сделать не могут даже в сложившейся ситуации. Подумай, кто тогда пострадает, - и снова затянулся, ожидая, пока я «подумаю».

Знала и так.

- Вижу, догадалась, - мужчина усмехнулся. – Это палка о двух концах. С Воронцовыми, Беликовым и его семьей все в порядке, пока документы у Князя. Но пока документы у Князя, каждый под прицелом Степана Павловича. Твой папа залез слишком далеко, а расплачиваться, если говорить прямо, будете вы с твоей мамой. Всем будет гораздо проще, если все вернется законному владельцу – и он лично запретит всем и каждому трогать кого-то из фигурантов этого нехорошего дела даже пальцем.

- И что же вы от меня хотите? – я заставила себя посмотреть Шекспиру в глаза, отправив страх куда-то далеко. Лишь бы только не выдать себя…

- Ничего.

Я моргнула. Еще раз. И еще. Разве рот только, как рыба, не открыла, глотая судорожно воздух.

- Ты ведь умная девочка и все решишь сама. Я просто хочу, чтобы ты все понимала и верно оценивала. А дальше…

А дальше пришли еще люди, и Шекспир замолчал, при этом едва заметно поморщившись. Я даже не осознала, что произошло – лишь позволила увести себя, пропустив мимо ушей все сказанное. В голове звенели слова мужчины, больше подходящего для актера, чем для человека, и было глубоко плевать на все остальное; пока все внимание не захватили знакомые голубые глаза.

- Все закончилось, так что можешь отмереть, - накидывая мне на плечи плед, проговорил Кирилл Викторович, усаживая меня в машину. В метрах пятидесяти от нее стояла еще одна, более строгая, и из нее вышел человек. Седоволосый мужчина, сила которого ощущалась даже если вот так вот смотреть ему в спину.

- Тебе понравилось это милое местечко, - «ненавязчиво» усадил меня в машину врач и сам сел рядом. Последним, что я увидела прежде, чем он сунул мне какие-то таблетки и велел выпить, я успела заметить, что Дима вышел в обществе Шекспира, и решила, что седоволосый мужчина занимает у Константина Викторовича аналогичную должность.

Проснулась я в знакомой комнате в серо-зеленых тонах. Не от шума, а от того, что этот шум разом исчез.