Глава 5. Почему маме страшно?

Мама спала совершенно безмятежным сном. Будто бы ничего не произошло, и она просто прилегла отдохнуть после тяжелого рабочего дня. Только вот бинты, пластыри и капельница не давали забыть о том, что всего час назад она едва не умерла.

Врачи сказали – не справилась с управлением и едва избежала встречи с грузовиком. Милиция как раз разбирается в том, что произошло, но, судя по предварительному заключению, это произошло из-за снегопада и льда на некоторых участках дороги.

Вообще-то, у мамы не было машины, но она часто брала рабочую, особенно когда выезжала к клиентам на дом. Вот и сегодня был как раз такой случай. Хотя, я готова поклясться, еще позавчера мама говорила, что ближайшую неделю ей не придется выезжать из офиса: почти все ее клиенты разъехались кто куда, и можно будет посвятить себя заполнению отчетов и прочих рабочих бумаг. Да и, к тому же, такого осторожного водителя, как моя мама, трудно найти: она прекрасно знает, что ремонт транспорта в случае чего придется проводить за свой счет, и старается этого самого «случая» избегать. Вернее, старалась.

Наверно, произойди подобное не с близким мне человеком, я бы заметила эти странности. Но кое-что не укрылось даже от моего затуманенного ума: когда я повернула в нужное крыло, едва не столкнулась с Константином Воронцовым, который тоже спешил, но из больницы.

- Аккуратней, - проговорил он, придерживая меня и тут же обходя, чтобы через секунду скрыться за поворотом. А я, пробежав еще с десяток метров, влетела в мамину палату – и тут же чьи-то сильные руки ухватили меня, а палец лег на губы.

- Тише, она спит, - голос принадлежал молодому мужчине, который, удостоверившись, что я не стану продолжать свой путь, отпустил меня и развернул к себе. И – странное дело – мне на секунду показалось, что передо мной Дима Воронцов, только повзрослевший. Такие же светлые волосы, схожие черты лица, только глаза не серые, а голубые.

Я чуть тряхнула головой, и наваждение прошло: этот врач просто был чем-то похож на Воронцова, а почему, меня особо не заботило. Волновало лишь одно: что с мамой?

- Маргарита Беликова, я полагаю. Давайте поговорим в коридоре, - и, не дожидаясь согласия, взял меня за предплечье и буквально вытолкнул в коридор, впрочем, аккуратно закрыв за собой двери. – Для начала, я бы попросил вас не бегать по клинике без бахил и халата, да и с ними тоже только ходить. Помочь своей маме вы ничем не сможете, а вот навредить ей и другим пациентам – легко. Вы ведь уже едва не столкнулись с человеком, и хорошо, что он был посетителем, а не пациентом. Но, впрочем, воспитывать вас нужно не мне, а вашей маме, благо она скоро встанет на ноги и напомнит вам, как необходимо себя вести. Не думаю, что вам нужны медицинские подробности, поэтому скажу только, что Елена Игоревна отделалась лишь легким сотрясением, закрытым переломом предплечья, растяжением и ушибами. Если осложнений не будет, через две недели ее можно будет выписать. Сейчас она спит – ей вкололи снотворное, и вы можете посидеть с ней, но только до семи – тогда закончится время для посещений. Только постарайтесь не шуметь и возьмите у дежурного халат с бахилами. И, пожалуйста, ни в коем случае не заставляйте вашу маму волноваться.


Три часа пролетели слишком быстро, и вот уже медсестра настойчиво просит покинуть палату, обещая присмотреть за мамой и обязательно позвонить, когда она проснется. В обмен на обещание отдохнуть и приехать только выспавшейся и бодрой, иначе мама будет беспокоиться, а больным нервничать нельзя.

Противиться я не стала и покинула здание больницы, когда часы показывали 19:15. Свет в палате мамы погас еще до того, как я вышла на улицу, а вот фонарь горел во всю, и свет его почти слепил, отражаясь от белоснежного снега. А как слепят фары несущегося на тебя грузовика? Это ведь страшно – понимать, что через секунду ты можешь умереть? Страшно – не иметь возможности что-то изменить, сделать что-то, что не успел?

А ведь этим утром я даже не поговорила с мамой – позорно проспала время, когда она собиралась на работу. А ведь я не должна была оставлять ее одну, только не в таком состоянии. Даже не просить что-то рассказать, а просто сказать, что я ее люблю и всегда буду рядом, обнять… Это за последние три часа я произнесла «Я люблю тебя, мамочка» едва ли не больше, чем за всю прошедшую жизнь, а сегодня утром ничего такого не сказала – и могла больше не сказать никогда. Не иметь возможности сказать такую обыденную и привычную фразу, обнять, ощутить такой любимый и привычный запах сладких духов, даже услышать очередную лекцию на тему скорого поступления – это страшно. Мне страшно, очень страшно. Страшно потерять самого дорогого человека, страшно остаться одной…

Меня даже затрясло – это я поняла уже когда стояла напротив своего дома, вглядываясь в темные окна на седьмом этаже. Особенно тряслись покрасневшие – я, похоже, забыла надеть перчатки, как и шапку – руки, холод внутри стал невыносимым. И идти домой, в пустую квартиру, вдруг представившуюся такой неуютной, вдруг не стало ни сил, ни желания. Я села на запорошенную снегом лавочку, совершенно этого самого снега не замечая, а лишь тупо глядя в темное небо. И поэтому я не заметила, когда кто-то подошел и защелкал пальцами прямо у меня перед носом, пока рука не ухватила меня за плечо и не дернула так, что я едва не потеряла равновесие.

- Рита, что с тобой? – Катя, обеспокоенная Катя в фиолетовой шапке и белой куртке. А позади, возле дороги, еще кто-то, чей образ ускользает от сознания. Во дворе не слишком светло, и лица я не вижу, а определить по фигуре точно не смогу. Мозг о том, что лишь двое могут быть с Катей, и это явно не Керн – тот носит шапку при любой отрицательной температуре, – упрямо молчит, а я и не пытаюсь к нему воззвать, лишь тупо смотрю на стоящую передо мной девушку. – Что произошло?

Слов не нашлось. Я не выдержала и расплакалась, уткнувшись подруге в плечо. В бессвязном бормотании она, кажется, разобрала отдельные слова и поняла меня.

- Ну же, не плачь, все ведь обошлось, - Катя обняла меня и погладила по голове, словно сестру или дочь. – Пойдем домой, выпьем чаю с травами, ты успокоишься и поспишь, а завтра поговоришь с мамой. Пойдем, все будет хорошо, только если ты не заболеешь.

- Угу, - я согласно кивнула и тут же начала рыться в карманах в поисках ключей. Нашла, вывернув едва ли не все содержимое, и даже не заметила, как уронила что-то в снег.

- Сама справишься? – раздался голос Димы Воронцова, но я не придала ему особого значения. Все еще обнимающая меня за плечи девушка сказала тихое «Да, спасибо», и забрала из трясущихся рук ключи, ласковым голосом повторяя, что все будет хорошо.

Через час я и сама это поняла, а к девяти почти успокоилась, только руки подрагивали, а на глаза то и дело наворачивались слезы.

- Кстати, куда положили твою маму? – вдруг спросила Катя, наливая мне еще мятного чая. Себе же она заварила черный чай, который каким-то чудом нашла среди бесчисленных баночек-скляночек с чаем зеленым, травяным и кофе.

- В клинике имени Юдина, - ответила я, и только потом вспомнила один очевидный факт.

- Частная клиника? – Щербатова озвучила мои мысли, вплоть до удивления в голосе. Да, больница имени Юдина, как все (даже персонал) ее называют, является частной, ее владелец – один из самых богатых людей нашего города, но только почти все государственным больницам предпочитают Юдина, если им это, конечно, по карману. Мы с мамой относимся к «почти», и удивленная подруга это прекрасно понимает. – Наверное, начальство оплатило…

- Наверно, - безропотно согласилась я, и тут кухню в серо-лиловых тонах огласила задорная песенка – звонил мобильник Кати.

- Да, мам, я у Риты, - девушка резво поднялась и вышла в коридор, впрочем, зря: и оттуда я прекрасно слышала разговор. – Нет, мама, я не знаю, когда приеду. Может, только перед школой, - и молчание – подруга наверняка выслушивает много «ласкового». – А вот так! У нее мама в аварию попала, таким не шутят. Мам, я не хочу оставлять подругу одну, тем более в таком состоянии, - и снова тишина. – У тети Лены перелом предплечья и легкое сотрясение. Мам, я позвоню позже.

- Все в порядке, - когда Катя вернулась на кухню, я уже допила свой чай, и теперь смотрела на нее отсутствующим взглядом. – Тебе пора домой, иначе Яна Сергеевна будет переживать. Со мной все в порядке, я сейчас лягу спать, а завтра поеду к маме. А тебе нужно к своей.

- Точно все в порядке? – недоверчиво уточнила подруга, хотя в ее вопросе и проскользнуло облегчение. Дождавшись неуверенного кивка, она продолжила: - Тогда сейчас иди в ванную и сразу же спать, а я подожду, пока ты уснешь. И завтра, пожалуйста, позвони мне. А Софью Михайловну я сама предупрежу, насчет этого не переживай. Это не обсуждается!

Возражать я не стала: не было ни сил, ни смысла. И уже через двадцать минут я уснула, ощущая, как моя единственная подруга гладит меня по голове.


- Все, можешь заходить, - медсестра с приятной и ободряющей улыбкой подошла ко мне, сейчас сидевшей в удобном кресле возле маминой палаты. – Только проконтролируй, чтобы твоя мама пообедала, да и сама, если что, составь ей компанию, - и, подмигнув, женщина направилась в следующую палату, а я тут же рванула в мамину.

- Риточка, почему ты такая бледная? – в этом вся мама: она всегда заботится сначала обо мне, а потом о себе. Хотя сама по цвету лица сливается даже не с постельным бельем – оно здесь нежно-лилового цвета, – а с многочисленными бинтами. Такая хрупкая, беззащитная, родная и невозможно любимая.

В следующую секунду я не выдержала и обняла маму, тут же разрыдавшись.

- Мам, пообещай, что такого больше не будет, - с наслаждением вдыхая такой знакомый и родной аромат ванили, прошептала я. – Я люблю тебя, как никого. Пообещай, что с тобой всегда будет все в порядке.

- Обещаю, - хоть я и не видела маминого лица, но поняла, что она улыбается, несмотря на головокружение, боль во всем теле и усталость – об этом ее состоянии меня заранее уведомила та самая медсестра. И улыбка эта не слетела с ее губ, пока мне не пришло сообщение.

Я тут же полезла в карман, мысленно костеря себя за то, что не отключила звук. Сообщение было от незнакомого номера, но стоило его открыть, как стало понятно, кто же мне написал.

«Белка, ты чего подруге не звонишь? Она волнуется, но сама звонить не рискует – вдруг отвлечет. Выдели минутку, отчитайся, что все в порядке».

Содержательно, даже слишком. Значит, он не боится меня «отвлечь», да?

- Воронцов, ты странный тип, - прошептала я, старательно пытаясь скрыть улыбку. Но она тут же спала, как только до меня донесся мамин голос, такой же, как и позавчера, после того злополучного репортажа.

- Как ты сказала? Воронцов? – у нее, кажется, даже задрожали руки.

- Да, Дима Воронцов, мы с ним учимся в параллельных классах… - подтвердила я, а потом нахмурилась, решившись спросить: - Что-то не так? И кто звонил тебе позавчера, кто довел тебя до слез? И при чем здесь Воронцов?

- Остерегайся этого… мальчика, - словно чего-то вдруг испугавшись, совершенно не слыша моего вопроса, проговорила мама, и тут дверь отворилась, и в палату вошел лечащий врач – тот самый блондин, чем-то похожий на Диму.

- Добрый вечер, Елена Игоревна, Маргарита, - врач улыбнулся, но, судя по тону, он был чем-то раздражен. – Общество дочери способствует хорошему самочувствию? Как вы себя чувствуете?

- Хорошо, - мама через силу улыбнулась. – Рита очень способствует моему хорошему самочувствию.

- Это, безусловно, хорошо, но вам все же стоит поесть. А пока я бы побеседовал с вашей дочерью, - тут этот блондин так выразительно на меня посмотрел, что я невольно почувствовала себя виновницей всех бед пациентов этой клиники. – Вы ведь не против, Маргарита?

- Нет, конечно, - только и оставалось промямлить мне, а в ответ получить лицемерную улыбку.


- Маргарита, что же вы творите? – как только дверь в кабинет врача, фамилию которого на табличке я так и не успела прочитать, захлопнулась, спросил мужчина, тут же проходя к своему столу и усаживаясь в массивное черное кресло. Кабинет его был обустроен просто, но со вкусом, в каждой вещи чувствовалась немалая ценность. – Вы садитесь, не стойте, - блондин кивнул на кресло напротив, а сам достал из стола пачку сигарет, явно дорогих. – Надеюсь, вы не против, - скорее для проформы спросил он и закурил, выпуская дым, к счастью, не в мою сторону. – Я же вам вчера говорил: Елене Игоревне ни в коем случае нельзя волноваться. А вы, похоже, решили проигнорировать мое предупреждение.

- О чем вы? – совершенно искренне удивилась я.

- Когда я вошел, ваша мама была не просто расстроена – она показалась мне напуганной. Неужели подобные разговоры не могут подождать хотя бы до выписки?

- Это мое дело, - резче, чем следовало, ответила, или, вернее, даже огрызнулась я. Теперь то, что показалось мне до этого, стало очевидным: у этого врача есть неприязнь либо ко мне, либо к кому-то, имеющему со мной что-то общее. И, если учесть, что раньше мы с ним нигде не пересекались…

- Вы всего лишь родственник, а не лечащий врач, и это не только ваше дело, - затянувшись, ответил блондин, выпуская клубы дыма уже в мою сторону. – Кстати о родственниках… вы с Еленой Игоревной живете одни? Где ее родители, ее муж?

- Одни, - я вздохнула: начался разговор на нелюбимую мною тему семьи. – Мамины родители умерли уже давно, а отец сейчас в России, во Владивостоке. Братьев и сестер у нее нет.

- Это плохо. Вы можете вызвать сюда своего отца, он…

И, по традиции, договорить он не успел: дверь резко распахнулась, и в кабинет вошел…

…я тихо, но емко и некультурно вопросила у Вселенной, что здесь происходит, и тут же раздалась почти такая же реплика, только уже громкая. Серые глаза смотрели с удивлением и… опасением? Другого слова я подобрать не смогла.

- Дима, тебя не учили стучать, прежде чем заходить в кабинет? – «немую сцену» прервал доктор, все так же невозмутимо докуривающий сигарету. Он аккуратно затушил ее о край пепельницы и, сцепив руки в замок, положил их на подбородок. – Я тебя внимательно слушаю.

- Заткнись, - прошипел ему в ответ парень, и только хотел добавить что-то еще, как я шепнула ему:

- Вы знакомы?

- Да, к сожалению, - с характерным вздохом ответил мне Воронцов, с раздражением глядя на сидящего в кресле мужчину. Теперь я поняла, что они все-таки похожи, как похожи могут быть только близкие родственники.

- Это мой дядя, Кирилл Викторович Воронцов, - наверно, не напейся я сегодня с утра валерьянки (иначе просто невозможно было даже сварить кофе – руки почему-то тряслись, как у заправского алкаша), то не смогла бы сдержать удивленного возгласа, но все ограничилось лишь недоумением и вопросительным взглядом в сторону Воронцова-племянника. – И он мне сейчас объяснит, какого черта вообще происходит.