Глава 7. Отец

Я бежала по лестнице, не думая почти ни о чем. Перед глазами до сих пор стояли светящиеся окна.

Наверно, стоило кому-то позвонить – только вот кому, не Воронцову же? Хотя, наверно, можно было позвонить и ему, только вот то шестое чувство, что кто-то называет интуицией, а кто-то – левой пяткой, подсказывало, что это все не важно. Важно только добежать до своей квартиры, найти в кармане ключи, отпереть трясущимися руками дверь…

…чтобы угодить в такие родные и любимые объятия.

- Папа, - я даже не спрашивала – утверждала, лишь чтобы снова ощутить это давно забытое чувство – называть отца «папой», когда он не за десяток тысяч километров, а вот тут, совсем рядом, что можно обнять, уткнуться в грудь, ощутить запах его любимого одеколона, не меняющегося уже долгие десять лет.

- Прости, что не смог приехать раньше, - одной рукой все еще удерживая меня, другой папа закрыл входную дверь. – Тяжело тебе пришлось, да?

Я лишь кивнула, стараясь сдержать накатившие слезы. Ну вот, Рита, дожила: каждый день истерика намечается. Хотя, перед папой можно было плакать: на то он и отец, чтобы понять, помочь, защитить… И именно в отце я нуждалась больше всего – только поняла это лишь сейчас.

- Как там мама? – снимая с меня сначала шарф с шапкой, а следом и куртку, спросил он. – Я хотел позвонить в больницу, но время уже позднее…

- Уже лучше. Если все будет в порядке, то через неделю ее уже выпишут, - я разулась и, все еще находясь в объятиях отца, прошла на кухню. На столе уже ждал ужин.

- Ничего, что я немного похозяйничал? – папа улыбнулся и, усадив меня за стол, тут же поставил тарелку с картофелем по-французски – его коронным блюдом. – Конечно, я в тебе не сомневаюсь, готовить ты умеешь, но лучше ведь, если о тебе позаботится кто-то другой?

- Ты не кто-то другой, - я улыбнулась, правда момент испортило позорное шмыганье носом. – Ты мой папа, единственный и любимый.


Утро наступило слишком быстро, а ведь мне снился такой хороший сон. В нем мы втроем – мама, папа и маленькая я – ходили в аквапарк, а потом гуляли по проспекту, на котором устраивали выставки молодые художники. Они за символическую плату рисовали прохожих, и одна из них, совсем еще девочка в забавном вязаном рыжем шарфике с мордой лисицы, сама попросила нарисовать такую счастливую семью.

Я открыла глаза и тут же уткнулась взглядом в висящую напротив кровати картину кисти не слишком известной художницы: мама обнимала одиннадцатилетнюю меня, и мы обе улыбались счастливо-счастливо. Мой сон был просто сном: папа так и не выполнил своего обещания сводить меня в аквапарк, а уехал, ничего толком не объяснив, и мама водила меня гулять одна. И только сейчас я заметила, что в глазах мамы, нарисованных слишком реалистично, залегла грусть.

- Ты уже проснулась? – раздался с кухни папин голос, а вместе с ним и соблазнительный запах кофе и оладий. – Умывайся и иди завтракать.

- Да, пап, - ответила я, но сначала заглянула на кухню за кофе, а уже потом поплелась с чашкой в ванную. И продиктовано это было не только любовью к этому ароматному напитку. Дело в том, что уже года четыре у меня гипотония, а в числе прочего она вызывает большие трудности при подъеме, так что без хотя бы глотка кофе я буду бродить скорее призраком, чем более-менее живым человеком. А таскать чашки с собой в ванную – привычка, которую ни мне, ни маме так и не удалось искоренить. Впрочем, мы уже привыкли, а вот у папы это вызвало смех. Впрочем, дело в моем внешнем виде в целом: все еще закрытые глаза, растрепанные две косы, пижама с какими-то неведомыми зверьками и неизменные радужные мишки-тапочки.

- Доброе утро, - промямлила я, усаживаясь на стул с ногами. – Можно мне еще кофе? Иначе я прямо тут усну, и ты меня не разбудишь еще как минимум пару часов, - и, в подтверждение своих слов, широко зевнула. Нащупав на подоконнике, сидеть возле которого я любила больше всего, пульт, я включила телевизор на первый попавшийся канал. Шли новости, причем сейчас как раз начинался новый репортаж.

«Вчера прошло первое заседание по делу об убийстве Евгения Новикова, сына депутата облсовета Степана Павловича Новикова, - говорила ведущая, красивая женщина за тридцать в дорогом костюме. - Напоминаем, что убийца был схвачен месяц назад, а две недели назад милиция вышла на заказчика – бизнесмена Олега Андреевича Трубачева. Как известно, адвокатом заказчика стал Константин Воронцов, глава крупнейшей в городе коллегии адвокатов. Материал из зала суда предоставит Евгения Кошевая».

Изображение студии исчезло, на его место пришел вид на здание суда, на фоне которого стояла миловидная блондинка лет двадцати пяти с микрофоном в руках. Позади толпились люди, их пыталась разогнать милиция. В общем, ничего нового и интересного. Но вот скажите мне на милость, зачем же так резко выключать телевизор?

- Пап? – я с неприкрытым удивлением посмотрела на отца, всего пару секунд назад резко выхватившего у меня пульт. Тут же пришла в голову мысль, что вот он, случай узнать хоть что-то, и я не упустила шанса этим случаем воспользоваться: - Скажи, вы с Константином Воронцовым ведь знакомы?

- С чего ты взяла? – выдал невероятно оригинальный ответ папа, заметно побледнев.

- Пап, вы как-то при мне разговаривали в школе, - напомнила я, чуть нахмурившись. – И я уже не маленькая наивная девочка, которую может обмануть притворное удивление.

- Это я заметил, - папа улыбнулся, и за эту улыбку я готова была простить любые недомолвки и тайны – но вовремя одернула себя. – Ты очень выросла с тех пор, как мы виделись в последний раз. Во всех смыслах. Но, к сожалению, я все равно не могу ответить тебе ничего интересного. Мы с Константином знакомы, но встречались лишь раза три, может чуть больше. А вот с его женой Машей… - отец замолчал и улыбнулся так, как улыбалась мама, вспоминая свои юношеские годы. – Мы учились на одном факультете, только я на два курса старше. Кстати, твоя мама была с ней в одной группе, они даже неплохо общались. А потом сначала она вышла замуж, потом я женился на Лене, родилась ты, а у Маши, еще раньше, сын. Общение медленно сошло на нет, а тогда, пять лет назад, когда ты присутствовала при нашем с Константином разговоре… Это был месяц со дня смерти Маши – ее убил какой-то наркоман.

Я едва не уронила чашку. Маму Димы убили? Подумать только… А я не просто не знала, не удосужилась даже поинтересоваться. И могла ведь, дура, в разговоре задеть тему его мамы… Идиотка ты, Беликова, при всем своем интеллекте.

- Рит, ты в порядке? – оказывается, папа уже не первый раз пытался воззвать ко мне, и теперь щелкал пальцами перед лицом. Я встрепенулась и словно бы очнулась от осознания… чего? Того, что у Димы не такая уж и хорошая жизнь? Или того, что мои проблемы и беды гораздо меньше, чем его? Безусловно, и этого тоже, но не только. Я ведь раньше никогда не задумывалась о том, как живет Воронцов, что происходит в его семье, лишь видела сына успешного адвоката, у которого есть если не все, то многое. Нет, конечно, я не воспринимала его как, скажем, тех же моих обеспеченных одноклассников, но никогда не задумывалась над тем, что же происходит там, куда допускают только самых близких. А еще я вдруг подумала, что не смогла бы пережить потерю мамы.

- Рита, очнись, - требовательно повторил отец, и теперь в его голосе появилось недюжинное беспокойство.

- Просто я знаю Диму Воронцова, - наконец-то ответила я, одним глотком опустошая чашку с только что заваренным кофе. – Мы с ним учимся в параллельных классах. Никогда бы не подумала, что он потерял маму…

- Ты с ним знакома? – в тоне отца послышалось беспокойство и что-то сродни тому, что было в голосе мамы – но гораздо в меньшей степени. Что, черт побери, вы все от меня скрываете?!

- Мы учимся в параллельных классах, у нас сведенная физкультура и общие школьные мероприятия, конечно, мы знакомы, - о том, что познакомились мы совсем недавно, да еще и в женском туалете, а физ-ру я обычно прогуливаю, я предусмотрительно умолчала. – И что в этом такого? Или есть что-то важное, чего я не знаю?

- Нет, конечно, нет, - как-то слишком быстро ответил папа и зачем-то начал рыться в карманах. Достав оттуда телефон, он посмотрел на часы и убрал телефон обратно. Зачем? На полочке ведь стоит будильник… - Так, если я не ошибаюсь, сейчас началось время для посещений, так что я пойду к маме. А ты сегодня останься дома, отдохни как следует, а с мамой посижу я. К тому же, нам в любом случае надо поговорить…

- О чем? – я тут же заинтересовалась, желая услышать лишь одно.

- Я бы хотел вернуться в этот город. Ты ведь не против?

Нет, нет и еще раз нет! Да я только за, всеми руками, ногами и прочими частями тела! Об этом я не преминула сообщить папе, радостно обняв его. Все вопросы, какие только у меня оставались, тут же куда-то исчезли, осталась лишь радость. Вот оно, счастье, подумала я, стараясь сдержать наворачивающиеся на глаза слезы. Что-то я в последнее время слишком много плачу, плохо это.

За своим счастьем я совсем забыла не только обо всех загадках, связанных в Воронцовыми, но и предупредить отца, кто же является маминым лечащим врачом.


Оказывается, папа привез с собой их с мамой старый фотоальбом, который он забрал с собой в Россию, чтобы, как он сам сказал, хоть как-то пережить нехватку его любимой семьи. И теперь это сокровище он торжественно передал мне. А я, признаться, была только рада: у мамы осталось слишком мало фотографий их с отцом молодости, да и моих тоже: раз, два и обчелся. А тут целый альбом толщиной как минимум с два моих учебника по биологии (немаленьких, кстати).

Запасшись чашкой кофе и печеньем, которое, кстати, тоже папа купил, я поудобнее устроилась на кровати и раскрыла альбом на самой первой странице. Оттуда на меня смотрел улыбающийся папа, причем был он чуть старше меня нынешней.

«Он у меня еще со студенческих времен», - тут же вспомнила я его слова, и с интересом принялась рассматривать фотографию. Мне всегда говорили, что я очень похожа на отца, но теперь я и сама это прекрасно поняла: мы были почти на одно лицо. Только со временем папины черты лица огрубели, а его нынешняя стрижка еще и визуально их преобразила, а я же выглядела почти так же, как улыбающийся юноша, только вот цвет волос у нас был разный: у меня темно-рыжий, а у него каштановый.

А на следующей странице рядом с все еще улыбающимся отцом стоял такой же улыбающийся мальчик – если я правильно помню, его друг детства, Егор. Сейчас он где-то заграницей, пишет компьютерные программы.

Папа учился по специальности «Прикладная математика», окончил университет с красным дипломом, да и вообще всегда любил и знал математику – и я пошла в него. Хотя, несмотря на название специальности, оттуда во время учебы моего отца выпускали больше программистов, чем математиков в прямом смысле этого слова, так что он скорее программист, да и работает по этой специальности. К тому же, мама говорила, что папа в молодости разбирался в этом всем лучше многих. А еще мама говорила, что папа умел красиво ухаживать – и я и сама это поняла, пролистнув еще пару страниц: с очередной фотографии на меня смотрела обнимающая отца девушка, в руках она держала огромную плюшевую игрушку и букет ромашек, а еще она улыбалась так счастливо-счастливо, что на глаза у меня навернулись слезы. Первая папина любовь, погибла в ДТП в конце первого курса.

А вот фотографии со дня математического факультета, с первой поездки в колхоз – раньше студентов часто туда отправляли, и что мама, что папа вспоминали это со смехом, – с какого-то семинара, просто фотографии их группы сначала на 1 курсе, потом на втором, на третьем…

Я на секунду замерла, так и не донеся печенье до рта: с фотографии на меня смотрели, кроме папы, еще две девушки – в одной из них я легко узнала маму, а другая…

«Мы учились на одном факультете, только я на два курса старше», - сразу же всплыли в памяти слова отца. Мария Воронцова, бесспорно, была красавицей, а ее улыбка… она передалась ее сыну, равно как и цвет волос. Значит, тут схожесть не с дядей, а с мамой, вопреки моим предыдущим представлениям.

Я перевернула страницу, но не увидела ничего, кроме пустых мест. Разворот, два, три, четыре – много, и лишь изредка попадаются фотографии: с мамой, с друзьями, а одна даже с Константином Воронцовым, его я узнала сразу. И снова альбом заполнен полностью: фотографии папы с мамой до свадьбы, после, фотографии со мной. Господи, не говорите мне, что это я! Это существо не может быть мной, пусть надпись твердит иное!

А вообще, в детстве я была довольно забавной, если не сказать милой: трогательные рыжие косички (тогда цвет почему-то не раздражал, а наоборот, казался медным – а теперь же больше напоминает ржавый), полные жажды знаний глаза и жизнерадостная улыбка. А вот тут я-четвероклассница плачу, потому что один мальчик (уехавший, кстати, лет пять назад) меня донимает, за волосы дергает. Прекрасно помню этот день: в довершение всего, я упала, сбила коленки и завела кошку, вернее, мне ее завели вместо хомячка. А вот, кстати, и Лиса – совсем еще маленький комочек шерсти, помещающийся у меня на ладошках. Как же давно это было, и как же счастливо мы все тогда улыбались…

Альбом закончился фотографиями с моего двенадцатого дня рождения – пожалуй, последнего, проведенного в кругу семьи. Фотографий было всего лишь три, и на всех – только я, и никого другого. И от этого почему-то стало тоскливо.

Я уже встала с кровати, намереваясь отнести столь дорогую сердцу вещь в место более надежное, чем моя комната, но заметила на полу листик – а, вернее, фотографию. Подняла – и замерла, не моргая и, кажется, даже не дыша. Дело было даже не совсем в том, что улыбающаяся Мария Воронцова держала в руках плюшевого зайца, который сейчас стоит у меня на шкафу, а в подписи: «В память о лучшем вечере лучшему парню на земле». Почерк был невероятно красивым и до того необычным и запоминающимся, что я тут же вспомнила то письмо, что было у мамы в руках в тот злополучный вечер. Таких совпадений не бывает. Это не просто странно – все гораздо хуже.

Я осознала, что делаю, только когда бесцветный женский голос произнес: «На данний момент абонент не може прийняти ваш дзвінок. Зателефонуйте, будь ласка, пізніше».* Тут же яростно нажала на сброс, благодаря богов за удачу и костеря себя на чем свет стоит. Даже контакт «Князь» тут же удалила из списка вызовов, забыв еще раз подивиться скромности хозяина номера.

Спросить что-то у отца, или, тем более, мамы, я не решилась, ночью старалась отогнать бредовые догадки бредовым же занятием – просмотром какого-то бессмысленного сериала, который, увы, мало чем помог. О том, что уже вообще-то понедельник, и скоро в школу, организм так и не вспомнил – и как следствие, утром я была похожа скорее на зомби, чем на более-менее живого человека. А сегодня еще эта злополучная биология…

________
«На данный момент абонент не может принять ваш звонок. Позвоните, пожалуйста, попозже» - дословный перевод того, что у нас говорится, когда телефон абонента выключен (на всякий случай, если кто совсем не в ладах с украинским). Если уж писать про Украину – надо быть достоверной.