Глава 3. Без идиллии

- Я дома, - как обычно прокричала я, запирая двери трехкомнатной квартиры большой новостройки. Как всегда, ответом служила тишина: мама еще на работе, кошка отвечать не умеет (да и спит, наверное, зараза), братьев-сестер нет, а папа… папа далеко и, может быть, позвонит вечером. Этим, следующим или через месяц.

Вздохнув уже скорее по привычке, я стянула с себя зимнюю куртку, и, предварительно отряхнув (сегодня, как-никак, выпал первый снег – хотя и запоздало, в начале декабря, но опоздание он решил компенсировать количеством), повесила на пустующий крючок для одежды. Сапоги на толстой подошве без всяких изысков отправились под тумбу, на которой безмятежно дрыхла ангорская кошка Лиса. Ключевое слово «дрыхла» - я не удержалась и стряхнула на нее остатки снега с шапки.

Раздалось недовольное «Мяу», но эта ленивая зараза так и не сдвинулась с места, лишь посмотрела на меня так, словно пыталась испепелить. Да уж, некоторые вещи не меняются.

Забросив сумку в свою спальню, я поплелась на кухню – ставить чайник. Умру, если не выпью хотя бы чашку кофе, а лучше – три. Нет, я не кофеманка (хоть и люблю этот напиток), а выполняю предписания врача – спецгруппу мне дали не за красивые глазки, и даже не за плохое зрение (оно-то у меня отличное), а за регулярное понижение давления. Вот и приходится его повышать подручными и, что греха таить, вкусными средствами.

Насыпав ароматного порошка – почему-то, сколько не пыталась себя приучить, я пью только растворимый кофе, причем три в одном, – я поползла обратно в спальню, на ходу стаскивая пиджак и водолазку. Вслед за ними в угол полетели джинсы и носки, а из шкафа тут же были выужены спортивные штаны и безразмерная футболка с таблицей проверки остроты зрения, заканчивающейся надписью «Хватит пялиться на майку!». Только я натянула домашние вещи, клацнул чайник, и вовремя: я уже хотела наплевать на все и завалиться спать минимум до завтрашнего обеда.

Все-таки, уроки Сержа – не время, чтобы отдохнуть. Даже если ты пришла на урок едва ли не впервые (хотя, если серьезно, то это был пятый раз) за семестр, это не повод отлынивать, особенно от игры, и особенно когда капитан твоей команды – парень с донельзя подходящей кличкой «Князь». Они, на пару с Керном, ставшим капитаном другой команды, меня прямо-таки загоняли: второй, словно специально, подавал в мою сторону, а первый даже не пытался помочь. Хотя, кого я обманываю: он готов был в любой момент исправить мою оплошность, которая, к счастью, последовала лишь одна. Но мы все равно проиграли: наверно, это карма такая. Вроде бы отбивали, забивали, а все равно проиграли две игры из трех (причем оба раза завалились на «контрольном мяче»), в результате чего вынуждены были позорно пропрыгать «жабками» три круга по немаленькому залу. Так что болели не только отбитые мячом руки, но и ноги.

А еще хотелось взвыть: кого еще обвинить в проигрыше, как не отличницу, которая и на физкультуру-то раз в пятилетку ходит? Дима, конечно, ничего не сказал, да и остальные тоже, только вот взгляды порой бывают красноречивее слов. Так что настроение, и так упавшее ниже плинтуса, скатилось до абсолютного нуля. Да и заколку мне Воронцов так и не вернул, да еще и красноречиво усмехнулся, дотронувшись до своей щеки. Напоминает, гад, будто я без него забуду!

А ведь не забуду ни его запаха, ни взволнованного шепота, ни холодного взгляда с едва различимыми нотами ярости и раздражения, ни его неожиданных слов.

«Тебе с распущенными волосами лучше».

Я подошла к зеркалу и сняла одолженную у Кати резинку. Темно-рыжие волосы доставали мне до середины спины и чуть вились, не доводя меня, впрочем, до состояния «пуделя». Но весьма милые, если над ними поколдовать, завитки с лихвой компенсировал проклятый цвет. Да еще и фамилия… краше было бы, только будь я Белкиной.

- Так, кофе, - решительно напомнила я себе, ухватывая резинку и собирая волосы в неаккуратный пучок. Но, подумав, сняла ее и распустила волосы – хотя бы дома.


Прелесть растворимого кофе в том, что его можно заваривать, даже где-то проторчав пять минут после того, как чайник закипит, и вкус его от этого хуже не станет. В этом я в очередной раз убедилась, заливая чашку кипятком и усаживаясь с ней на уютный уголок, как раз напротив телевизора, который я успела включить параллельно с завариванием кофе.

По местному каналу шли новости: сюжет о флэшмобе в честь начала зимы как раз закончился, и ведущая заговорила о том, что наконец-то поймали заказчика громкого убийства сына какого-то политика. И, конечно же, он тут же нанял адвоката, причем лучшего в городе: Константина Викторовича Воронцова. Того у самого выхода из здания милиции облепили журналисты.

«Скажите, ваш клиент признает себя виновным?»

«Как вы будете строить линию защиты?»

«Правда ли, что ваш клиент виновен в еще трех убийствах?»

«Сколько вам заплатили, чтобы вы помогли отмазать от тюрьмы убийцу двадцатилетнего юноши? У вас ведь у самого есть сын не намного младше…» - от такого наглого вопроса я поперхнулась кофе, а вот мужчина с телеэкрана даже глазом не моргнул.

«Все вопросы после суда», - твердо заявил он, выныривая из толпы. На экране вместо изображения раздосадованных журналистов появилась фотография Константина Викторовича, рядом с которой буквы складывались в досье, которое я честно пропустила мимо ушей – и так понятно, что там напишут. Вместо этого, я думала над тем, насколько непохожи отец и сын: у Воронцова-старшего волосы каштановые, а у младшего – светлые, у отца черты лица грубые, суровые, но рост небольшой, и телосложение скорее типичного офисного работника, а вот сын красавец еще тот, высокий, спортивный и подтянутый. Одна только деталь напоминает о прямом родстве: невозможно серые глаза, в глубине которых закралась ярость. Интересно, почему адвокат на этой фотографии такой?

Невольно вспомнился случай, когда я видела этого человека вживую: лишь раз настолько вблизи, чтобы можно было заглянуть в глаза. Это было три года назад, когда отец зачем-то заговорил с Воронцовым после собрания родителей нашей параллели – я тогда не слушала их разговор, прочно отключившись от мира при помощи наушников. Зато хорошо рассмотрела глаза адвоката: холодные серые, почти стальные, с яростью и раздражением где-то в самой глубине. Хотя, несмотря на это, держался он сдержанно, а в конце даже пожал папе руку и улыбнулся мне, хоть улыбка и получилась холодной. Совпадение или нет, но отец уехал ровно через месяц после этого разговора.

И вот сейчас на меня смотрели те же глаза, вот только видела я перед собой не отца, а сына.

Странно, но за один день Дима успел прочно засесть у меня в голове, да так, что все мысли невольно приводили к нему, такому разному за всего-то два часа, которые мы провели «вместе», такому удивительному и… манящему. Словно особо сложная головоломка.

А ведь так оно и есть: нет загадки сложнее, чем Человек. Может, это и странно, но если относиться к людям так, жить становится веселее и, одновременно с этим, легче. Анализируя те или иные поступки людей, начинаешь видеть их истинную причину, понимать, что из себя этот человек представляет, что от него можно ожидать, как ему отвечать, чем защищаться и чем нападать. Так, только благодаря привычке наблюдать за малейшими действиями и изменениями человека, я научилась держаться на плаву в окружающем обществе: в словесных, как и прочих, перепалках я откровенно слаба, но могу уйти от разговора, перевести его в другое русло или намекнуть на что-нибудь такое, что желание меня доставать отпадает сразу. Поэтому (ну и по причине того, что контрольные работы еще не отменили) мало кто открыто говорит мне гадости, и, хоть иногда и насмехаются, быстро это заканчивают. Так жить привычно и легко, только вот…

…только вот не все – открытая книга. К таким исключениям совершенно точно относится Дмитрий Воронцов. И дело во впечатлении не за один день, а за те десять с половиной лет, что мы проучились в параллельных классах. Непредсказуемый, непослушный, но легкий в общении, жизнерадостный и неординарный, Дима всегда меня восхищал. Ведь про него и правда часто говорят: учителя, Катя, другие одноклассники. А я невольно запоминаю и составляю для себя его портрет, который разбивается вдребезги после очередного рассказа. Человек-загадка – вот кто он. Это только сегодня он ведет себя более-менее понятно и, может, для других даже предсказуемо, но все равно удивляет. Подумать только, за каких-то два часа, из которых мы говорили от силы пятнадцать минут, он успел удивить меня не один раз. Да еще и эта его резкая перемена настроения… уж не связано ли это с новым делом его отца?

Пока я предавалась размышлениям, новости сменились погодой: синоптики обещали обильные снегопады и температуру до -10, – а кофе как-то незаметно закончился. Пришлось подниматься, снова ставить чайник и искать еще один стикер – в этот раз с самым крепким кофе, что есть в доме. При резком движении тело отозвалось болью, причем везде, начиная от головы и заканчивая, как ни странно, ягодицами.

А ты что хотела, Рита, посетив физ-ру впервые за последние полтора месяца?



Ровно в семь тридцать прихожую огласил привычный вопрос:

- Рита, ты дома? – это пришла с работы мама, привыкшая, как и я, говорить совершенно ненужные фразы. Вот такая вот у нас с ней привычка, от которой так просто не избавишься.

- А куда я денусь, мам, - все по той же привычке ответила я, выползая из кухни. Состояние тела дошло до отметки «не согнуться, не разогнуться» (а всему виной чертова разминка с элементами растяжки), а настроения – до «найдите мне веревку и мыло».

- Ты чего уроки не учишь? – отряхивая пальто от снега, строго спросила мама, даже не глядя на меня. Это тоже что-то вроде традиции, только она мне совсем не нравится.

- Я вообще-то уже все выучила, нам на завтра мало задали, - подавив вздох, ответила я.

- Смотри мне, если узнаю, что не делаешь домашнее задание – пеняй на себя. Сама ведь потом не поступишь и будешь без образования, - и снова одно и то же. Вот только почему до мамы никак не дойдет, что я поступлю, причем с большей вероятностью, чем остальные мои одноклассники? И что даже если и не сделаю домашку, все равно успею решить все в классе, или учителя простят – редкость ведь; и что на учебу не нужно тратить все свободное время, без отдыха все будет только хуже, и никакие знания сердечнососудистой системы не помогут, если резко упадет давление.

Наверно, только у моей мамы вызывает недовольство «десять» даже не за контрольную, а за самостоятельную по не нужной мне биологии; только она за «одиннадцать» по алгебре может долго читать морали на тему того, насколько важен средний балл аттестата. Но, как бы там ни было, я люблю эту женщину. Ведь ради меня она бросила институт после четвертого курса, хотя мечтала преподавать, ради меня устроилась на ненормированную работу, и только ради меня порой устраивает лекции – уж она-то знает, как тяжело выживать в этом мире, особенно когда осталась одна с четырнадцатилетним подростком.

- Мам, я грею ужин? – и снова привычная фраза, которой заканчиваются любые морали. Утвердительный кивок, и я плетусь обратно на кухню, понимая, что настроение приближается к точке замерзания Гелия*. По телевизору снова новости: рассказывают про то преступление, заказчика которого будет защищать Воронцов, но я намеренно убираю звук – не хочу слышать эту историю в новой интерпретации уже третий раз за сегодня. На плите греется картофель с мясом, за окном падает снег, из еще почти полной чашки доносится божественный аромат кофе, мама умывается и идет ужинать…

…семейная идиллия нарушается, так и не успев начаться.

Даже тщательно обдумав все спустя некоторое время, я так и не поняла, что же произошло сначала: маме позвонил неизвестный номер, или она увидела репортаж, в котором как раз показывали всех действующих лиц громкого убийства – то есть заказчика, исполнителя, убитого и адвоката заказчика, – но она разом побледнела, едва не выронила телефон и вернулась в ванную, зачем-то там запершись. Спустя минуту раздался шум воды и трель звонка – стандартной мелодии Nokia, которую мама все не хочет менять.

- Мам, все хорошо? – я постучалась в ванную костяшками пальцев, прислушиваясь к исходящим оттуда звукам.

- Да, дорогая, - могу поклясться, что мама плакала, но пыталась это скрыть. – Ужинай без меня и отправляйся отдыхать, а то совсем себя загоняешь.

Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться, съесть немного ужина и, забрав с собой остывший кофе, отправиться в свою комнату. Только вот ни читать, ни смотреть что-либо не хотелось – или, вернее, не моглось, а сон пришел где-то под утро. Перед этим я не удержалась и заглянула к маме в спальню: она спала, держа в руках какое-то письмо, написанное красивым и запоминающимся почерком.

Лежащая в ее ногах Лиса подняла голову и вопросительно мяукнула, но, словно убедившись, что я не стану читать чужих откровений, отвернулась от двери и замурчала.

_________
*При атмосферном давлении Гелий вообще не замерзает, а замерзает только при давлении в 25 атмосфер и температуре, близкой к абсолютному нулю.