Глава 4. Та, что смотрит из зазеркалья

«Но в одиночестве время тянется невыносимо медленно, и часто, когда сидишь
один, из углов выползают странные мысли; как бледные безжизненные руки,
машут они и грозят. Это тени призрачного вчерашнего дня, причудливо
преображенные, снова всплывающие воспоминания, серые, бесплотные лица,
жалобы и обвинения…».
(Ремарк «Возвращение»)


Темная спальня встретила меня протяжным скрипом открываемой двери и жалобными завываниями вьюги за окном. Какое-то время я все еще стояла у входа, подозрительно озираясь по сторонам, как будто в комнате мог находиться еще кто-то, кроме меня. Но это было всего лишь странной иллюзией, возникающей из-за бушующей за окном бури. Метель была настолько густой, что летящие по воздуху хлопья снега не позволяли рассмотреть то, что творилось на улице. Казалось, весь Малфой-Менор был окутан непроницаемым белым шаром и теперь пытался поглотить все, что находилось на территории поместья. Свирепый ветер издавал резкие и пронзительные стоны, забираясь в щели между оконными рамами и водосточные трубы, а навязчивые снежинки неровным слоем ложились на подоконники. Наверное, только самый безумный решился бы сейчас выйти на улицу, рискуя попасть в бешеный вихрь. А я почему-то подумала, что была бы не против оказаться посреди этой снежной бури прямо в таком виде, как сейчас: тонкой шелковой мантии, с растрепанными волосами, которые то и дело лезли в глаза, и легких домашних туфлях. Может быть, тогда я бы смогла хоть как-то привести в порядок свои мысли и отделаться от странного ощущения неполноценности. Сегодняшний разговор с Темным Лордом еще больше выбил меня из колеи, и это только сильнее подчеркивало весь сюрреализм происходящего. Все должно было происходить не так и поэтому казалось ненастоящим. Не могло быть такого, что я на свободе, а рядом со мной нет моего Тома. Точнее, теоретически он есть, но сейчас это совершенно другой человек, если его еще можно было так назвать. Конечно же, все это происходит не по-настоящему.
Сначала мои странные сны о вересковом поле, потом жжение Черной Метки на левом запястье, более редкие появления дементоров — это то, из-за чего я начала сходить с ума. А возвращение в Малфой-Менор, встреча с Нарциссой, обезображенное лицо Тома — только игра моего воображения, очередной кошмар Азкабана. Скоро я снова очнусь в камере, увижу рядом изнуренного Рудольфуса, а позже, совсем скоро, Том заберет меня по-настоящему и скажет, что так хотел снова меня увидеть…
Довольно улыбнувшись своим догадкам, я решительно подняла волшебную палочку и зажгла несколько свечей. Тонкие струйки пламени на концах длинных фитилей мгновенно вспороли темноту, осветив просторное, убранное в бордовые тона помещение. Я плотно закрыла двери и прошла в комнату, по пути скидывая туфли и чувствуя, как ноги утопают в мягком ковре. Все это было так странно — само видение и его реалистичность — что я уже была готова верить в происходящее. Может, одной из причин было то, что меня по-прежнему беспокоило равнодушие Темного Лорда. Сегодня он смотрел на меня так, словно перед ним стояла не я, а бездушная статуя. А мне так и хотелось снова вырваться из своей спальни, броситься к кабинету и крикнуть, что это я, его Беллс, встряхнуть и заставить смотреть себе в глаза так же, как и прежде. Правда, что-то мне подсказывало, что этого не случится; единственное, как он мог бы на это отреагировать, — применить ко мне несколько непростительных проклятий в знак наказания за неподобающее поведение. А я не так страшилась боли, как перспективы разочаровать Темного Лорда своими поступками.
Я легла спиной на кровать, чувствуя, как тело утопает в мягкой перине, и закрыла глаза. Хотелось успокоиться, но сердце, как назло, с каждой секундой стучало все быстрее, как будто должно было произойти что-то очень важное. А если все, что могло, уже произошло? На душе был какой-то невидимый груз, лишающий возможности здраво оценить ситуацию и понять, что делать дальше. Одно я знала точно: нужно стараться быть как можно более полезной Милорду и делать все, чтобы снова доказать ему мою преданность.
Но разве я мало раз показывала ему, что он — самое важное в моей жизни? Оставалось только думать о том, что он это понимает, но ни капли не ценит. Вспоминать его равнодушие было невыносимо. Если бы он выражал презрение и в его глазах играла ненависть, мне было бы значительно легче, я бы точно знала, что не все потеряно, но сейчас…
Он так холодно осведомлялся о нашем ребенке, а когда узнал, что его нет, мне показалось, вздохнул с облегчением. А когда-то он так хотел его, говорил, что это то, что свяжет нас навсегда.
Я плохо помнила те времена, а картины прошлого в сознании рисовались совсем размыто. Это были призраки, недосягаемые мечты, которые так безжалостно украл у меня Азкабан. Наше с Томом украденное счастье. Конечно, разве в тюрьме могли быть счастливые воспоминания?
И, несмотря на то, что меня до сих пор окружала тюрьма, на меня лавинной обрушивались все эмоции, которые я должна была испытывать все прошлые годы: боль потерь, усталость, немая ярость, злость на себя и на всех окружающих, невыносимая тоска по Тому. Сколько бы я отдала сейчас за его теплые объятия! Раньше они могли отгородить меня от всех бед и переживаний, которые сейчас только сильнее сгущались вокруг меня.
Так ярко вспомнилась сырая камера, чьи-то грубые руки, удары по лицу и то, как кто-то совершенно безжалостно трахает меня, смеясь прямо на ухо. Прежде это казалось чем-то нереальным, а сейчас на миг мне почудилось, будто я снова там, в подвалах Азкабана, в руках безликого подонка. В отчаянии я стиснула кулаки, сдерживая крик. Если бы я только знала имя этого ублюдка! Если бы я только могла добраться до него! Тогда бы я поочередно выкручивала ему суставы, а может быть, заживо сдирала кожу раскаленным металлом и при этом смеялась, размазывая по рукам теплую кровь.
Эти мысли приносили мне странное, зверское удовольствие, но при этом я вдруг чувствовала себя немного легче и свободнее. И только тогда, когда я снова села на кровати, я поняла, что плачу. Совсем редкие, почти незаметные тонкие струйки стекали по щекам из уголков глаз, как будто так и должно было быть. Наверное, это был первый раз за последние годы, когда я по-настоящему заплакала.
Сквозь полупрозрачную пелену я все еще видела комнату, очертания которой с каждой секундой все стремительнее становились размытыми. Взгляд почему-то наткнулся на одиноко стоящую на столике бутылку с янтарной жидкостью. Наверное, это оставил Рудольфус, когда в последний раз был у меня. В последнее время он почти никогда не расставался с огневиски. Плохо понимая, что делаю, я потянулась к напитку и откупорила бутылку. В нос тут же ударил резкий, слишком приторный запах напитка, и я невольно поморщилась. Никогда не любила его, но все же сделала несколько больших глотков. Огневиски обожгло горло, я поморщилась, с трудом подавляя рвотный рефлекс. Но еще через несколько секунд почувствовала, как по телу проходит тепло, и тогда уже смелее отпила из горла.
Глупо было просто так сидеть посреди комнаты с размазанными по щекам слезами и напиваться. Тем более, что с каждым глотком я чувствовала себя еще несчастнее. Все чувства, которые еще несколько минут назад казались призрачными, вдруг резко стали настоящими, почти осязаемыми, а голова стала еще тяжелее от многочисленных мыслей.
Когда же, наконец, закончится это заточение? Почему у меня так часто болит Метка, а Том все не приходит? Или, может, стоит прийти к нему самой?
Эта мысль показалась мне подходящей, тем более что-то мне подсказывало, что рано или поздно нам все равно предстоит разговор. Оттягивать его было невозможно, ведь для меня имела значение каждая секунда. И что будет, если я в следующий миг снова проснусь в серой камере рядом с молчаливым Рудольфусом и не успею сказать Тому все то, что хотела?
Я резко встала с кровати и какое-то время еще стояла посреди комнаты, пытаясь удержать равновесие. Голова кружилась, так что координация оставляла желать лучшего. Я всегда очень быстро пьянела, и от этого мои движения становились неровными и нелепыми, а мыслительный процесс замедлялся. Но разве сейчас это было проблемой? Тем более все, что происходило, было не на самом деле, а только в моем сознании.
По правую сторону от кровати стоял туалетный столик, над которым висело огромное зеркало в старинной резной раме с завораживающе двигающимися змеями. Они выгибали свои изящные тела, открывали хищные рты, беззвучно шипя. А теперь мне почему-то показалось, что я еще не видела более безобразных существ, так похожих на Нагини, которая только и ждала момента, когда меня можно будет получить на ужин. Было так странно видеть, как Темный Лорд трепетно к ней относится, словно для него нет никого важнее.
До чего же распространилась моя ревность, я не могу видеть его даже со змеей! Издав короткий истерический смешок, я подошла к зеркалу и почти удивленно взглянула на себя. Кто эта худая высокая женщина с болезненно бледной кожей, запавшими щеками и огромными черными кругами под глазами? Откуда у нее эти безобразные морщины, рассекающие все лицо, и почему ее тонкие губы покрывает кровавая корочка? Казалось, что на меня из зеркала смотрел мертвец, инфернал, и единственное, что придавало жизни этому лицу, — это глаза. Они казались слишком, неестественно живыми, хотя, может быть, их просто наполняло безумие.
Я с интересом рассматривала женщину, взирающую на меня с той стороны зеркала, не понимая, откуда она здесь появилась. Ведь передо мной должно было предстать мое отражение! Я должна была смотреть на Беллатрикс Лестрейндж, одну из самых красивых дам аристократии волшебного сообщества, но… На лице той, что смотрела из зазеркалья, я увидела тень растерянности, а потом скупую слезинку, скатившуюся по щеке.
Эта женщина в зеркале смотрелась просто-напросто жалко, и это меня разозлило. Захотелось, чтобы она исчезла, а вместо нее появилась прежняя Беллатрикс Лестрейндж, с блестящими черными волосами, нежной фарфоровой кожей и идеальными чертами лица. На какое-то время я закрыла глаза, потом вновь открыла, но отражение никуда не делось. Глядя на то, что осталось от моей красоты, я больше не удивлялась, почему Темный Лорд перестал обращать на меня внимание. Я снова зажмурилась и тут же почувствовала, как из глаз потекли теплые слезы. Из горла вырвался приглушенный всхлип, который через несколько секунд тут же перерос в отчаянный вскрик. Я резко дернулась, и в следующий момент на зеркало обрушилось несколько сильных ударов.
Как же мне хотелось больше не видеть эту старуху, уничтожить ее изображение, чтобы она больше никогда не появлялась. Казалось, что, нанося удары зеркалу, я навсегда изгоняю из себя свой страшный образ и что через несколько мгновений я снова стану такой, какой была прежде. Стекло отчаянно хрустнуло, пошло мелкими трещинами, я продолжала безжалостно крушить его, не обращая внимания на боль в руках. Кожа на ладонях в какой-то момент покрылась кровью, и красные следы оставались на гладкой поверхности. Когда зеркало окончательно треснуло пополам, а мне к ногам упало несколько осколков, я закричала. Не знаю, от физической боли или моральной, но я уже не могла остановиться. Было видно, как рвется кожа рук, как моя мантия покрывается темными пятнами, а с локтей струится густая жидкость. Резная рама дергалась на стене, змеи на ее рисунке озлобленно открывали пасти, а я продолжала выбивать из нее последние остатки стекла, уже не чувствуя рук.
И только тогда, когда в раме не осталось ни одного стеклышка, я медленно села на пол, прямо на острые осколки и разлитую кровь, и обессилено уткнулась лицом в колени, тихонько заплакала, не в силах больше кричать. Теперь я ничего не чувствовала, кроме странной зияющей пустоты в душе и невыносимой боли в руках. И было так холодно, так одиноко, как никогда раньше. Хотелось просто исчезнуть, чтобы больше никогда ничего не чувствовать…
Я даже не услышала, как тихонько скрипнула дверь и кто-то прошел ко мне, легко ступая по полу. Когда незнакомец крепко обнял меня и прижал к себе, я просто вцепилась в него, пачкая кровью белую рубашку и продолжая всхлипывать. Почему-то я больше всего боялась, что он исчезнет, что больше некому будет унять мою дрожь. В его руках вдруг стало теплее и даже немного стихла боль. Я тихонько всхлипнула, на миг испугавшись, что мои слезы ему не понравятся. Но тут же отогнала от себя эту глупую мысль: если он сейчас пришел ко мне и обнял, то так будет всегда.
Дрожь постепенно проходила, слезы на щеках высыхали, и из моего рта вырывалось только ровное размеренное дыхание. Кажется, я даже улыбнулась.
— Видишь, все хорошо, Белла, — послышался тихий шепот прямо над моим ухом. — Покажи мне свои руки, я постараюсь…
Я не дала ему договорить, резко отстранившись. И тогда я была готова кричать от разочарования и вновь нахлынувшей пустоты. Рядом со мной сидел Рудольфус, все еще сжимавший меня с объятьях, удивленно глядя то в мое лицо, то на мои израненные руки.
— Руди? — кажется, в моем голосе прозвучало удивление. — Это ты?..
Этот вопрос, наверное, был глупым, но я действительно плохо верила, что это он. Когда открылась дверь, мне показалось, что вошел Том, и что все будет хорошо, но… Это был всего лишь Руди. Теперь я четко понимала это, видя его взлохмаченные, с проседью волосы, помятую и покрытую кровью рубашку, едва заметные морщины на заросшем лице. От него пахло табаком, огневиски и снегом, а движения казались не очень твердыми.
— Белла, он не придет, — едва слышно прошептал Рудольфус. — Теперь все по-другому, и ты первой должна была понять. Мы все изменились, и…
Превозмогая боль, я зажала руками уши, не желая слушать всего этого. Какие же глупости он говорил! Неужели мой муж тоже сошел с ума, как и я? Или это часть моего кошмара?
— Не говори так, Руди, — прошипела я. — Он заберет нас! Темный Лорд такой же, как и был, и…
Мой монолог прервался вскриком, когда я резко двинула рукой и с нее снова потекла кровь. Кажется, я задела вены… И плевать, главное, чтобы скорее все прояснилось. Рудольфус тем временем медленно поднялся на ноги, и я услышала, как под его ботинками стали крошиться осколки зеркала. А я все еще сидела на них, чувствуя, как они больно впиваются в колени, но не смела шевелиться. Мой невидящий взгляд был устремлен куда-то в сторону, и мне совершенно не хотелось ничего воспринимать. Внезапно почему-то разболелась голова, и это немного затмило боль от порезов. А тем временем Рудольфус подхватил меня на руки, у него это получилось несколько неловко, скорее всего, из-за выпитого. Я обмякла в его объятьях и даже не пошевелилась, когда он положил меня на кровать. Руди какое-то время возился с волшебной палочкой, и довольно скоро я ощутила, как раны на руках перестают болеть, оставляя только неприятное ноющее чувство.
В комнате повисла тишина, в которой лишь изредка слышались завывания ветра за окном и хриплое дыхание Рудольфуса. Он неподвижно сидел на краю кровати и, кажется, смотрел на меня.
— Когда он вернется, Руди? — прошептала я, едва шевеля пересохшими губами.
— Кто, Белла? — его голос внезапно оказался резким, и я вздрогнула от неожиданности. И может быть я, если бы была чуть внимательнее, различила бы в нем страх и обеспокоенность. — О чем ты говоришь, Беллатрикс? Кто вернется?
Он повернулся ко мне и взглянул в глаза. На его уставшем нахмуренном лице отразилось непонятное мне выражение, но я никак на это не отреагировала.
— Тебе нужно отдохнуть, Белла, ты, по-моему, еще не совсем пришла в себя… — пробормотал Рудольфус.
— О чем ты, Руди?
На самом деле мне не хотелось сейчас вести длинные заумные беседы, было только непреодолимое желание неподвижно лежать и ждать очередного кошмара. Я почувствовала, как теплые руки нежно и заботливо стянули с меня мантию, после чего накрыли одеялом. Было очень трудно шевелиться, да и не хотелось. Мне стало почему-то странно уютно, как не было уже очень долго. Расправляя на мне край одеяла, Руди случайно задел рукой мою щеку, и я инстинктивно вздрогнула. Он мгновенно замер, а я внимательно смотрела в карие глаза мужа.
— Белла, — Руди задержал палец у меня на лице, а я ощутила, как от его почти незаметного прикосновения по телу разливается приятное тепло. Совсем не так, как от прикосновения Милорда, когда мне хотелось только одного — убежать куда подальше и навсегда позабыть взгляд красных глаз-щелей.
— Тебе еще рано сходить с ума, — прошептал Рудольфус. — Ты ведь самый сильный человек из всех, кого я знаю, так зачем ты хочешь убежать от реальности? Ты всегда боролась, так что же в тебе сломалось теперь?
Он замолчал, еще раз смерил меня обеспокоенным взглядом, наклонился и легко коснулся губами моего лба. От этого движения я опять вздрогнула, но тут же снова почувствовала непонятный прилив спокойствия. А я и не думала, что с Руди так хорошо, а может, когда-то так и было. Только почему-то мне совершенно не понравились его слова. Но о них можно подумать и позже.
Когда Руди вышел из комнаты, я медленно закрыла глаза и уже через несколько минут почувствовала, что погружаюсь в сон.