«Ме­ня звать ОʼДжел­ли,
Ис­пы­тан я в де­ле,
При­шел я в ши­нели
Из Лид­са в Ла­хор».

Это всег­да бы­ли мои лю­бимые сло­ва по­эта*. Пов­то­ряя их про се­бя, я вспо­минаю, как вы­чис­лял ма­гичес­кий объ­ем за­щиты Тянь­цзи­на. Как ис­кал ключ для взло­ма за­щиты Ю­ань-мин-Ю­аня. Как уп­ря­мо ка­раб­кался че­рез Гин­ду­куш, от­бра­сывая де­монов-лю­до­едов Даль­не­го За­пада. (Или вы вправ­ду по­лага­ете, что ки­тай­ские де­моны, уг­ро­жав­шие по­лако­мит­ся мя­сом Сю­ан-Цза­на — сказ­ка?) Как про­рывал­ся в Каш­га­рию — са­мое у­яз­ви­мое мес­то вра­га. Как мо­его дру­га Гре­гори Флин­та жра­ли аку­лы в За­ливе Ле­тучей Ры­бы под Че­муль­по. Толь­ко не ду­май­те, ра­ди Мер­ли­на, буд­то я за­ламы­вал се­бе ру­ки, ду­мая, как по­мочь нес­час­тно­му Гре­гори. Вов­се нет — он сам выб­рал се­бе та­кую смерть. Ибо пре­дал. Ку­пил­ся на слад­кую плоть ко­ре­ян­ки, а за дев­чонкой сто­ял Враг.

Вра­гом бы­ли не ки­тай­ские ман­да­рины или ин­дий­ские жре­цы. Бои с ни­ми тя­желы, но воз­можны. (В од­ной из них мне сож­гут ле­вую кисть — но это уже дру­гая ис­то­рия). Враг нас­ту­пал с Се­вера. Враг силь­ный и бес­по­щад­ный. Они бы­ли вы­пус­кни­ками Дурмстран­га. Они с детс­тва вла­дели Тем­ной ма­ги­ей. Они с детс­тва не бо­ялись ни хо­лодов, ни бо­ли. Они бы­ли вер­ны сво­ей Им­пе­рии, как мы — сво­ей. За ско­пищем не­нави­дящих нас ман­да­ринов мы всег­да чувс­тво­вали сталь­ное рус­ское пле­чо — пле­чо Дурмстран­га.

Мы взя­ли по­лови­ну их Се­вас­то­поля. Они возь­мут ре­ванш в Пе­кине**. Мы по­беди­ли их в Аг­ре и Ла­хоре. Они отыг­ра­ют­ся в Пах­та­аба­де и Хи­ве. Но это все бу­дет по­том. А по­ка я, по су­ти, был маль­чиш­кой. Мне стук­ну­ло двад­цать пять, я хо­рошо спра­вил­ся с пер­вым за­дани­ем и ду­мал, что уда­ча пре­будет со мной и впредь.

Как же силь­но я оши­бал­ся

***

Не знаю по­чему, но в дни мо­ей мо­лодос­ти ел­ки бы­ло мод­но ук­ра­шать пор­тре­тами чле­нов семьи. Я всег­да нас­то­рожен­но от­но­сил­ся к эти чер­но-бе­лым кол­догра­фи­ям на длин­ных сос­но­вых иг­лах. Он за­печат­ле­вали чле­нов семьи — жен­щин в чер­ных ме­ховых гор­жетках, боль­ших шля­пах и зам­ше­вых пер­чатках до лок­тя; муж­чин — в чер­ных смо­кин­гах с ба­боч­ка­ми, слов­но по­хорон­ных аген­тов. В этих дви­жущих­ся на елоч­ных вет­вях кар­тинках всег­да бы­ло что-то тра­ур­ное — стран­ная смесь двух ми­ров, где мой по­кой­ный отец озор­но под­ми­гивал нам, а жи­вая ма­туш­ка стро­го смот­ре­ла с со­сед­ней вет­ки.

Я ос­мотрел­ся: нап­ро­тив в крес­ле ле­жали свер­тки цвет­ной бу­маги и ко­роб­ки с ле­та­ющи­ми све­чами. По­золо­чен­ные шиш­ки ка­зались впол­не к мес­ту на ел­ке с пор­тре­тами — слов­но на­поми­нали о том, то праз­дник жиз­ни не ве­чен и ра­но или поз­дно мы все ста­нем та­кими пор­тре­тами. Все это вку­пе со снеж­но-во­дянис­той ка­шей за ок­ном впол­не мог­ло по­се­ять «чер­ную желчь» — ме­лан­хо­лию. Но толь­ко не у ме­ня: на­водя гля­нец на пор­трет­ные рам­ки, я ду­мал о том, что в Рож­дес­твенскую ночь все это про­си­яет зо­лотис­ты­ми и се­реб­ристы­ми ис­кра­ми. Мы с ма­туш­кой ся­дем за стол, и я вы­пущу фей­ер­верк раз­ноцвет­ных ог­ней — в Пе­кине я на­учил­ся этим зак­ли­нани­ям. И эти ог­ни пой­ма­ют феи, жи­вущие в сво­их ма­лень­ких хрус­таль­ных до­миках… Кста­ти, про фей…

— Ма­туш­ка, — об­ра­тил­ся я, ед­ва она по­дош­ла к тем­но-ко­рич­не­вому сер­ванту, ук­ра­шен­но­му ма­кетом вол­шебно­го фон­та­на, — а где гир­лянды с огонь­ка­ми фей?

К мо­ему удив­ле­нию мать рез­ко по­вер­ну­лась ко мне. Мор­щинки на ее лбу соб­ра­лись в стар­ческие склад­ки.

— Их нет, — су­хо от­ре­зала она.

В ее го­лосе бы­ло слиш­ком мно­го на­рочи­той рез­кости, что­бы я нас­то­рожил­ся.

— Что-то слу­чилось? — спро­сил я, ста­ра­ясь как мож­но бо­лее рав­но­душ­но рас­смат­ри­вать ле­тящие по ком­на­те бе­лые ви­тые све­чи.

— Я их раз­би­ла, — под­жа­ла гу­бы мать. За­тем по­вер­ну­лась к ру­лону се­реб­ристой бу­маги, ле­жащей на крес­ле.

— Раз­би­ла? — те­перь уже ис­крен­не уди­вил­ся я. — Но Бир­ди ни­чего не сто­ило их по­чинить!

К мо­ему удив­ле­нию лиц ма­тери пе­реко­сила мор­щи­на. С детс­тва я пом­нил, что та­кое вы­раже­ние ее ли­ца не пред­ве­щало ни­чего хо­роше­го.

— Вот не со­об­ра­зила. Пред­ставь­те! Не смог­ла, — яз­ви­тель­но ска­зала она. В ее сло­вах бы­ло столь­ко ярос­ти, что я слег­ка опе­шил.

— Хо­рошо-хо­рошо, — пос­та­рал­ся от­ве­тить я как мож­но спо­кой­нее. — Я, собс­твен­но, толь­ко по­ин­те­ресо­вал­ся, что слу­чилось…

— Я ис­па­рила их ос­татки! — сно­ва нах­му­рилась мать.

— В та­ком слу­чае я впол­не мо­гу ку­пить но­вые, — по­жал я пле­чами. По­жалуй, это бы­ло в са­мом де­ле на­илуч­шем ре­шени­ем.

У нас до­ма бы­ли ста­рин­ные ча­сы в ви­де баш­ни, из ко­торой каж­дый час вы­леза­ла ста­рин­ная гор­гулья и гром­ко кло­кота­ла. В детс­тве я звал ее про се­бя «мер­зкой гор­гуль­ей». Но сей­час в ее кри­ке бы­ло что-то по дет­ски теп­лое — слов­но я ждал ее кри­ка все эти го­ды. Хо­тя в нем был ка­кой-то за­та­ен­ный шум тре­воги.

Я ни­чего не ска­зал ма­тери и вы­шел в зим­ний сад по­курить. (Зим­ний сад — это, ко­неч­но, гром­ко ска­зано, у нас он все­го-нав­се­го ма­лень­кая оран­же­рея с тем­но-си­ним пру­дом по пос­ледней мо­де). Смут­ная тре­вога тер­за­ла ме­ня. Я ни­ког­да не по­верю, что моя мать, по­томс­твен­ная вол­шебни­ца в Мер­лин зна­ет ка­ком ко­лене, не мог­ла при­менить «Ре­паро». И по­чему она так разъ­яри­лась, ед­ва я спро­сил ее про эти «огонь­ки фей»… Ко­му-то по­дари­ла? Но что в этом та­кого? Да и ко­му нуж­ны «ог­ни фей» не пер­вой све­жес­ти? Я вы­пус­тил коль­цо ды­ма.

Это, ко­неч­но, бы­ла ме­лочь. Но в ми­ре нет ни­чего важ­нее ме­лочей. Всег­да удив­лялся, ес­ли ко­го-то с през­ре­ни­ем на­зыва­ли «ме­лоч­ным че­лове­ком». Ведь «ме­лоч­ный че­ловек» — это ум­ней­ший че­ловек, ибо он при­вык рас­смат­ри­вать каж­дую де­таль. И по­тому всег­да луч­ше, чем кто-то дру­гой, по­нима­ет про­ис­хо­дящее вок­руг не­го.

***

Сел­ви­ны по­жало­вали в по­лови­не шес­то­го — ми­нута в ми­нуту. Не пом­ню, кем точ­но они нам при­ходи­лись, но то­же ка­кой-то даль­ней род­ней. Или да­же близ­кой. Мис­сис Эли­забет Сел­вин бы­ла вро­де бы ку­зиной от­ца. От­кро­вен­но го­воря, она ка­залась мне на ред­кость неп­ри­ят­ной — пух­лая и веч­но ка­кая-то сон­ная, с боль­ши­ми гла­зами и свет­лы­ми ло­кона­ми. Отец звал ее за гла­за «Лиз­зи» и го­ворил о ней не ина­че, как с ус­мешкой. Ви­димо, мне по нас­ледс­тву пе­реда­лась неп­ри­язнь к тол­стым жен­щи­нам. Я ед­ва по­давил улыб­ку, гля­дя, как она с фыр­кань­ем вы­леза­ет из ка­мина.

За­то мис­тер Бер­трам Сел­вин был из тех, ко­го я зо­ву «нас­то­ящий охот­ник». Вы­сокий, то­щий с ма­лень­ки­ми чер­ны­ми уси­ками, ли­хо зак­ру­чен­ны­ми вверх, он сам то­го не ве­дая по­рож­дал ас­со­ци­ации с ути­ной охо­той. «Ру­жо и по­энетр», — как ехид­но го­ворил мой по­кой­ный отец. Са­мое уди­витель­ное, что тут он, бе­зус­ловно, был прав. Мис­тер Сел­вин не мыс­лил свою жизнь без до­бычи во­доп­ла­ва­ющей пти­цы. По мне, так до­маш­няя ут­ка нам­но­го мяг­че и вкус­нее ди­чи, но дя­дя Бер­трам мыс­лил ина­че.

Мо­ему удив­ле­нию не бы­ло пре­дела, ког­да из ка­мина вы­лез еще один тип — груз­ный тем­но­воло­сый муж­чи­на с боль­ши­ми уса­ми. Чер­ные гла­за, свер­кавшие, как уголь­ки, бро­сали нас­то­рожен­ные взгля­ды по сто­рона­ми. Ма­туш­ка, сто­ящая по­одаль от ка­мина, пред­ста­вила его мне, как Ар­чи­баль­да Сел­ви­на — ку­зена мис­те­ра Бер­тра­ма. Я сра­зу по­нял, что они с ма­туш­кой зна­комы. Но его нас­то­рожен­ные чер­ные гла­за мне не пон­ра­вились сра­зу. Они слов­но бы жи­ли от­дель­но от сво­его хо­зя­ина. Вот он сме­ет­ся — а гла­за хо­лод­ные и не­под­вижные; он хму­рит­ся — а гла­за ос­та­ют­ся преж­ни­ми. Та­кие гла­за бы­ва­ют толь­ко у лю­дей, уме­ющих скры­вать свои чувс­тва.

— Поп­ро­шу к сто­лу, — улыб­ну­лась ма­туш­ка. Она уже ус­пе­ла пе­ре­об­ла­чить­ся в тем­но-си­нее платье и взять в ру­ку бе­лый ве­ер с чер­ны­ми про­жил­ка­ми.

Бир­ди под чут­ким ру­ководс­твом ма­тери уже уб­ра­ла стол. На нем кра­сова­лась па­ра бу­тылок ро­зово­го фран­цуз­ско­го ви­на, лег­кий биф­штекс со спар­жей и жа­реной кар­тошкой — не­муд­ре­ный стол на­шей глу­ши. Фу­жеры бы­ли тща­тель­но пе­ревёр­ну­ты, а сал­фетки си­яли бе­лиз­ной с про­вин­ци­аль­ной на­рочи­тостью и ак­ку­рат­ностью. Ед­ва мы се­ли за стол, как я лег­ким дви­жени­ем паль­цев за­жег све­чи на ел­ке — за­мену бес­след­но про­пав­ших «огонь­ков фей».

Раз­го­вор на­чал­ся с об­ме­на се­мей­ны­ми но­вос­тя­ми. Ме­ня ужас­но об­ра­дова­ло, что Лу­иза, стар­шая дочь Сел­ви­нов, в прош­лом го­ду удач­но выш­ла за­муж за Ар­ноль­да Слаг­хорна и вой­ти в этот ред­кий уга­са­ющий род. Я улыб­нулся, вспом­нив это­го ре­бен­ка, учив­ше­гося на пять лет поз­же ме­ня. Лу­иза ка­ким-то об­ра­зом умуд­ри­лась по­пасть в Хафф­лпафф, за что по­лучи­ла до­ма на­каза­ние в ви­де «кру­ци­ату­са». Ос­таль­ные ста­ли драз­нить ее «бар­сучь­ем кор­нем», от че­го она, тон­кая, су­хень­кая и пры­щавая, ры­дала в ко­ридо­ре. Я не вы­дер­жал и на­ложил на ее обид­чи­ков зак­ли­нание не­ук­лю­жес­ти «Triximarve», а при по­пыт­ке ока­зать соп­ро­тив­ле­ние на­кор­мил их слиз­ня­ми. С тех пор Лу­изу под­драз­ни­вали «мис­сис Ро­ули», но силь­но до­кучать пе­рес­та­ли.

— А как зо­вут ки­тай­ско­го им­пе­рато­ра? — не­ожи­дан­но спро­сила ме­ня «мис­сис Лиз­зи», по­ка мы опус­то­шали сыр­ную та­рел­ку в ка­чес­тве за­кус­ки. У нас в про­вин­ции по­доб­ные ис­то­рии всег­да вы­зыва­ют жи­вей­ший ин­те­рес, как и лю­бые ди­ковин­ки.

— У не­го три име­ни, — от­ве­тил я, взяв ку­сочек сы­ра. — Пер­вое — лич­ное имя до вступ­ле­ния на прес­тол, ко­торое та­бу­иро­вано и не­из­вес­тно ни­кому. Вто­рое — имя по выб­ранно­му наз­ва­нию пе­ри­одов сво­его прав­ле­ния, под ко­торым им­пе­рато­ры ста­нови­лись за­тем из­вес­тны­ми.

— Им­пе­ратор сам вы­бира­ет се­бе имя? — уди­вилась мать.

— Да. Нап­ри­мер, вы­раже­ние «им­пе­ратор Кан-си» оз­на­ча­ет «им­пе­ратор, дав­ший го­дам сво­его прав­ле­ния наз­ва­ние «кан-си» — все­об­щее спо­кой­ствие, — от­ве­тил я. — Как его зо­вут на са­мом де­ле, мы не зна­ем. Но есть и третье, пос­мер­тное имя, оз­на­ча­ющее мес­то им­пе­рато­ра в «хра­ме пред­ков».

— Как же зо­вут это­го… Кан-си пос­ле смер­ти? — спро­сил Бер­трам Сел­вин.

— Шэн-Цзу-Жень-Ху­ан-Ди, — не­заду­мыва­ясь вып­лю­нул я, — что оз­на­ча­ет «свя­той пре­док, че­лове­колю­бивый им­пе­ратор».

— Мер­лин, за­чем это нуж­но! — под­ня­ла бро­ви мис­сис Эли­зибет. Она го­вори­ла всег­да груд­ным и чуть ле­нивым го­лосом — как боль­шинс­тво тол­стух.

— Ох уж эти ки­тай­ские це­ремо­нии, — вздох­нул мис­тер Бер­трам, при­губив ви­но. — Да­ром что они вош­ли в по­говор­ку!

Все рас­сме­ялись, вклю­чая ма­туш­ку. Я, как и по­ложе­но вос­пи­тан­но­му че­лове­ку, так­же изоб­ра­зил улыб­ку.

— На са­мом де­ле, за этим сок­рыт серь­ез­ный смысл, — спо­кой­но от­ве­тил я. — Ки­тай­ские тем­ные вол­шебни­ки ос­во­или спо­соб уби­вать че­лове­ка че­рез прок­ля­тие его ро­дово­го име­ни. Это слож­ней­ший вид чер­ной ма­гии, и он ред­ко ко­му уда­ет­ся. Но эф­фект от не­го по­добен по­целую Де­мен­то­ра.

— Че­рез прок­ля­тие ро­дово­го име­ни? — нас­то­рожи­лись чер­ные глаз­ки Ар­чи­баль­да Сел­ви­на. Он, по­хоже, знал го­раз­до боль­ше, чем прит­во­рял­ся.

— Имен­но так. Чёр­ная ма­гия от­лу­ча­ет вас от ро­да и кро­ви, — под­твер­дил я. — Пос­ле че­го вы ста­нови­тесь без­за­щит­ным для са­мого лег­ко­го уда­ра. — Све­чи на ел­ке дрог­ну­ли, слов­но под­твер­ди­ли пра­воту мо­их слов.

— Тог­да по­чему та­бу­иру­ют толь­ко имя им­пе­рато­ра? — уди­вил­ся мис­тер Бер­трам. Ког­да он го­ворил, его усы за­бав­но дви­гались на вер­хней гу­бе.

— Ма­гия слиш­ком слож­на, что­бы кто-то всерь­ез стал во­зить­ся с прос­ты­ми смер­тны­ми, — по­яс­нил я. — Очень мно­го сил и зат­рат, а бу­дет ли дос­тигнут ре­зуль­тат — сом­ни­тель­но. Там, — ука­зал я на­верх, — все из­ме­ря­ют по фор­му­ле «сто­имость — эф­фектив­ность».

— Ни­чего уди­витель­но­го я в этом не ви­жу, — през­ри­тель­но скри­вилась мис­сис Эли­забет. Я толь­ко сей­час по­думал, что длин­ное бе­лое платье смот­рится не­сураз­но на ее фи­гуре. — На­де­юсь, наш юный зна­ток Ки­тая пом­нит мисс Яр­лу Й­ер­гин?

— Ко­неч­но, — от­ве­тил я, нем­но­го опе­шив. Эта ми­лая тем­но­воло­сая де­воч­ка в оч­ках учи­лась в Сли­зери­не на год рань­ше ме­ня. Она ка­залась очень оди­нокой, ког­да шла по зас­не­жен­но­му дво­ру Хог­вар­тса в чер­ных пер­чатках и де­шевом ме­ховом пла­ще с ка­пюшо­ном.

— Те­перь она мис­сис Трэ­верс, — ус­мехнул­ся сэр Ар­чи­бальд.

— Мис­сис… Но ведь она же бы­ла об­ру­чена с Сай­мо­ном Эш­ли? — пот­ря­сен­но ска­зал я. Я до сих пом­нил, как мы все бы­ли пот­ря­сены, ког­да пос­ле Пас­халь­но­го ве­чера дол­го­вязый рай­вен­кло­вец Сай­мон встал пе­ред этой ти­хоней на ко­лено и пре­под­нес ей об­ру­чаль­ное коль­цо.

— Имен­но что бы­ла, — под­твер­дил мис­тер Бер­трам. На­ша вбе­жав­шая эль­фий­ка как раз ус­та­нови­ла на ка­мине но­вую сниз­ку све­чей и поп­ра­вила ве­нок из оме­лы.

— Эта юная, с поз­во­ления ска­зать, ле­ди прис­тро­илась ста­жер­кой в ми­нис­терс­тво, — фыр­кну­ла его же­на. — Пред­ставь­те, там она сня­ла мис­те­ра Ло­урен­са Трэ­вер­са —за­мес­ти­теля ми­нис­тра ма­гии. Че­рез па­ру не­дель их ви­дели гу­ля­ющи­ми под ру­ку в ми­нис­терс­тве и пар­ке. В и­юне, в ак­ку­рат ко дню рож­де­ния этой дря­ни, сыг­ра­ли свадь­бу. Ей двад­цать три, ему трид­цать де­вять.

— И омер­зи­тель­нее все­го то, что она до пос­ледней не­дели счи­талась по­мол­вле­на с мис­те­ром Эш­ли. Бед­ня­га был сов­сем убит го­рем, — вздох­нул сэр Ар­чи­бальд.

— И как же он это пе­режил? — спро­сил я. Сей­час я по­чему-то вспо­минал, как под та­кой же ел­кой мы ве­село во­зились с Бер­тра­мом, ког­да нам бы­ло по пять лет. Ка­мин для нас был Авс­тра­лий­ской ска­лой, под ко­торой скры­ты сок­ро­вища.

— Ед­ва не на­ложил на се­бя ру­ки по слу­хам, — под­твер­дил тол­стяк, рас­смат­ри­вая бу­тыл­ку. — Но мисс Й­ер­гин бы­ло всё рав­но — уди­витель­но бес­чувс­твен­ная мо­лодая осо­ба!

Мы пе­реш­ли к жар­ко­му, но я все еще не мог сос­ре­дото­чить­ся. Ло­уренс Трэ­верс счи­тал­ся од­ним из са­мых та­лан­тли­вых ав­то­ров, зна­током не­мец­кой ма­гии и ав­то­ром па­ры книг об этом. Мы изу­чали их на стар­ших кур­сах. Яр­ла… Скром­ни­ца Яр­ла — его же­на? Сколь­ко же ко­варс­тва дол­жно бы­ло та­ить­ся в этой ти­хоне, ес­ли она, встре­ча­ясь с Трэ­вер­сом, да­же не ра­зор­ва­ла по­мол­вку? «На­вер­ное, я в са­мом де­ле ни­чего не по­нимал в жен­щи­нах», — по­думал я.

Хо­тя, по­годи­те… Я вспом­нил, как Яр­ла взя­ла коль­цо от Сай­мо­на и сму­щен­но улыб­ну­лась. Те­перь я по­нимал, что она вов­се не бы­ла счас­тли­вой. К нес­частью, Сай­мон не учил­ся там, где по­том учи­ли ме­ня. Ина­че он сра­зу об­ра­тил бы вни­мание на ее не слиш­ком счас­тли­вый вид.

«Сек­рет от­но­шений с жен­щи­нами прост, — по­яс­нял нам при прод­го­тов­ке су­хопа­рый мис­тер Эй­ве­ри. — За­пом­ни­те на всю жизнь три пра­вила. Влюб­ленная де­вуш­ка — это счас­тли­вая де­вуш­ка. Влюб­ленная де­вуш­ка всег­да най­дет хоть час, хоть пол­ча­са, что­бы встре­тить­ся с лю­бимым. Влюб­ленная де­вуш­ка лю­бит сво­его муж­чи­ну — ос­таль­ные ей ма­ло ин­те­рес­ны. Все ос­таль­ное — ими­тация люб­ви с ка­кими-то це­лями». Сай­мон не знал этих пра­вил. За что, ви­димо, и поп­ла­тил­ся…

— Ес­ли бы не на­ши вой­ска, рус­ские дав­но бы­ли бы в Кон­стан­ти­нопо­ле! — су­хо ска­зала мать. По­ка я ме­тодич­но пог­ло­щал листья са­лата, раз­го­вор, по­хоже, пе­решел на по­лити­ку.

— И чем пло­хо? — про­басил Эн­то­ни Сел­вин. — В Кон­стан­ти­нопо­ле во­царил­ся бы по­рядок, рус­ская по­лиция на ули­це честь бы от­да­вала… Все ус­ло­вия для тор­го­вого де­ла. И на­ши ко­раб­ли не пла­тили бы ку­чу пош­лин, а сра­зу за­ходи­ли бы в рус­ский порт и про­ходи­ли та­мож­ню на Бос­фо­ре. Чем пло­хо? — пов­то­рил он.

— Но на­ши ин­те­ресы и честь… — ки­пяти­лась ма­туш­ка.

— У ме­ня был чу­дес­ный биз­нес с рус­ски­ми, — сок­ру­шен­но под­нял гла­за Эн­то­ни Сел­вин. — Я за­купал у них на се­вере ред­кие тра­вы для зе­лий. Те­перь он псам под хвост. Ра­зуме­ет­ся, — скри­вил­ся он, — на­шим Ло­урен­сам с Яр­ла­ми пле­вать на биз­нес — им по­давай ка­кие-то абс­трак­тные до­гово­ры и пак­ты.

— Но Ин­дия! — зас­по­рила ма­туш­ка.

— Ин­дия… Бред Трэ­вер­сов и Паль­мер­сто­нов, — скри­вил­ся сэр Ар­чи­бальд. — Возь­ми­те кар­ту и пос­мотри­те, где Ин­дия, а где Кон­стан­ти­нополь!

— А что об этом ду­ма­ет мо­лодежь? — не­ожи­дан­но спро­сил ме­ня сэр Бер­трам, пос­мотрев в упор.

Я грус­тно вздох­нул. Сэр Ар­чи­бальд с ин­те­ресом взгля­нув на мою «ба­боч­ку», слов­но она ста­ла дру­гого цве­та.

— За­дай­те се­бе прос­той воп­рос, — ска­зал я. — По­чему рус­ские лег­ко раз­би­ли нас в Пет­ро­пав­лов­ске, Ар­хангель­ске и Фин­ском за­ливе, но не мо­гут раз­бить в Кры­му? Что им сто­ит сбро­сить наш де­сант?

— У них не хва­та­ет сил? — с ин­те­ресом при­щурил­ся сэр Ар­чи­бальд.

— Ба­лак­ла­ва до­каза­ла, что это не так, — от­ве­тил я. — Как бы вы во­ева­ли с ни­ми на их мес­те, сэр? На мо­ре они с на­ми не во­яки, за­то на су­ше…

— Я бы дож­дался, ког­да мы вы­садим ар­мию в од­ном мес­те, — фыр­кнул он. Ма­туш­ка и мис­тер Бер­трам то­же смот­ре­ли на ме­ня с ин­те­ресом.

— Вер­но. И на­ша си­ла — ко­рабель­ная ар­тилле­рия, — под­твер­дил я.

— Зна­чит, нуж­но, что­бы на­ша ар­мия уш­ла по­даль­ше от ко­раб­лей, — нах­му­рил­ся он.

— Я рад, что ход на­ших мыс­лей сов­па­да­ет, сэр Ар­чи­бальд… — пор­трет от­ца с ел­ки доб­ро­душ­но под­мигнул мне. — Мы бу­дем ис­то­щены под Се­вас­то­полем, за­тем рва­нем к Бах­чи­сараю…

— И тог­да рус­ские зах­лопнут мы­шелов­ку, — мис­тер Бер­трам, ка­залось, поб­леднел, го­воря эти сло­ва.

— По­доз­ре­ваю, что под Ин­керма­ном они на­мере­но отош­ли, что­бы по­казать нам свою сла­бость, — про­дол­жал я. — Ведь Ба­лак­ла­ва про­демонс­три­рова­ла их си­лу да­же с ма­лым от­ря­дом. Мы по­верим и пос­ле Се­вас­то­поля по­бежим за ни­ми к Бах­чи­сараю. Тем вре­менем в Крым при­дут или Ки­ев­ская ар­мия или Дон­ские ка­заки…

— Ка­заки… — про­шеп­та­ла мис­сис Эли­забет. — Мой отец всег­да бо­ял­ся их ху­же ог­ня. Он был в Па­риже в че­тыр­надца­том го­ду…

— Об­ра­тите вни­мание, — кив­нул я, — что по ка­кой-то при­чине их нет в Кры­му. Слов­но рас­тво­рились. Рус­ские — по­том­ки мон­го­лов, а их ве­ликий за­во­ева­тель Чин­гиз-хан за­мани­вал вра­гов в без­водные сте­пи.

— И мы, вол­шебни­ки, не мо­жем по­мочь на­шей ар­мии! Прок­ля­тый «Ста­тут»! — скри­вилась ма­туш­ка.

— Да, прок­ля­тый «Ста­тут», — вздох­нул я.

Я пос­мотрел на ве­селые огонь­ки ка­мина. Все, ко­неч­но, бы­ло не так прос­то. В Ки­тае и Япо­нии мы вов­сю на­руша­ли «Ста­тут», нев­зи­рая ни на ка­кие кон­фе­дера­ции вол­шебни­ков. Од­на­ко вой­на с Рос­си­ей, то есть с Дурмстран­гом, де­ло иное. Луч­ше не на­рушать за­кон, имея де­ло с та­ким опас­ным вра­гом. Ма­туш­ка на елоч­ном пор­тре­те под­жа­ла гу­бы, слов­но оби­делась мо­им мыс­лям.

— Меж­ду про­чим, у ме­ня для вас кое-что есть, мо­лодой че­ловек, — ска­зал сэр Ар­чи­бальд, про­тянув мне кон­верт из бе­лого пер­га­мен­та. — Со­ва при­нес­ла днем, — хмык­нул он.

На­дор­вав кон­верт, я с вол­не­ни­ем пос­мотрел на вы­пала бу­мага. На ней бы­ла ко­рот­кая за­пис­ка:

Мое сер­дце упа­ло. Рож­дес­твенская ночь до­ма раз­ве­ялась, как счас­тли­вый ми­раж.

При­меча­ния:

*Пер­вые стро­ги сти­хот­во­рения Р. Кип­линга «Шил­линг в день».

** Лэнс име­ет в ви­ду мис­сию в Пе­кин рус­ско­го дип­ло­мата Н.П. Иг­нать­ева в 1860 го­ду. По ее ито­гам Рос­сия, уг­ро­жая вме­шатель­ством, прак­ти­чес­ки ли­шила Ве­ликоб­ри­танию и Фран­цию ре­зуль­та­тов по­беды во Вто­рой опи­ум­ной вой­не (1856 — 1860) и при­об­ре­ла се­бе При­морье и ре­ку Амур.