Глава 2. Двенадцатая ночь

В Лондон вернулись через три дня. По традиции елку следовало разбирать шестого января, но мистер Крауч торопился в министерство. Лаванда была расстроена, в то время как Барти, скорее, радовался переезду: разбирать елку всегда казалось ему слишком грустным занятием. Из-за большого количества вещей Краучи не могли воспользоваться каминной решеткой, и прибегли к порталу в белой чайной чашке. Для Барти тот вечер стал особенно радостным: впервые за неделю у него почти не болела рука.

Первые новости пришли на следующий день. Вернувшись с работы около четырех, Бартемиус Крауч бесстрастно объявил, что сегодня, в Двенадцатую ночь, праздник все-таки состоится: к ним в гости придут Лонгботтомы. Лаванда, поившая Барти жасминовым чаем, всплеснула руками. Аластор Лонгботтом был, конечно, первым помощником ее мужа. ("Полковник при генерале", — как назвала их ехидная Мерайя). Однако гости в доме Краучей были редкостью: Бартемиус не жаловал светские развлечения. Изредка заглядывали разве что родственники Лаванды — Мерайя да ее брат Джонатан. И если с первой Бартемиус на удивление неплохо ладил, то второго терпеть не мог, называя балбесом и забулдыгой.

— Мог бы сказать вчера, — недовольна поджала губы Лаванда. — у меня даже нового вечернего платья нет!

— Августу, поверь, такое мало интересует, — мистер Крауч спокойно опустился на стул. Барти настороженно смотрел на отца: сегодня тот пришел с работы рано, как никогда, и, похоже, не был в хорошем настроении.

— Как бы не так, — миссис Крауч церемонно отставила чашку на разноцветную бамбуковую салфетку. — Наряжаться она любит, только делает это плебейски.

— Тебе же лучше, — устало прикрыл глаза Бартемиус. — Лонгботтомы, знаешь, неприхотливы.

— Согласись, им не хватает культуры, — вздохнула миссис Крауч. — Вроде бы люди душевные, но вместе с тем...

— Так они к нам идут не на светский прием с шампанским и омарами, — терпеливо пояснил Бартемиус. — Мы с Аластором обсудим дела. Ты поболтаешь с Августой... Барт с Фрэнком. Он, кстати, может тебе рассказать о Хогвартсе, — снисходительно кивнул Бартемиус сыну.

Мистер Крауч, как обычно, не мог усидеть на стуле. Поднявшись, он подошел к шкафу и стал рассматривать черные и позолоченные фолианты книг. Эта шкафчик с затемненными стеклами, на которых красовались движущиеся букеты полевых цветов, был гордостью миссис Крауч. Барти понятия не имел, что в нем особенного, но мама назвала его "благородным" или "романтическим".

— Дундуковатый малый, — вздохнула Лаванда.

Барти едва не прыснул, взглянув на маленькую книжную этажерку. Лаванда с лыбкой посмотрела на двустворчатые дымчатые дверки. От ее улыбки Барти почувствовал ощущение приятной легкости. В другое время он, возможно, заранее возненавидел бы этого Фрэнка, но после слова "дундук", парень казался ему забавной куклой.

— Дундуковатый... — прошептал Барти, оглядываясь на стоящую напротив группу белых венских стульев с орнаментом из черных роз.

— Конечно, дундуковатый, — кивнула Лаванда, поправив край горчичного платья. — Я его помню на Рождество в министерстве. Стоит, смотрит исподлобья и невнятно мычит.

— У него неплохие оценки, — сказал снисходительно Бартемиус. Как обычно, он знал о своих подчиненных каждую мелочь. От его тяжелых шагов завибрировали стекла на этажерке.

— Еще бы, — съязвила миссис Крауч. — Кто осмелится поставить плохие оценки сыну видного сотрудника Аврората?

— Лава, надеюсь, ты будешь на высоте, как всегда, — спокойно ответил Бартемиус. — Потерпи Августу, пока мы...

— Что-то случилось? — Женщина окинула мужа внимательным взглядом. Барти, тем временем, подцепил ложкой лимон и, как обычно, с удовольствием его проглотил.

— Угадала, — Бартемиус шагнул в сторону от шкафу к приоткрытой дубовой двери. — Я тебе говорил, что рано или поздно они начнут.

При этих словах мистер Крауч достал из черного "дипломата" свежий номер "Пророка" и протянул его жене. Лаванда прищурилась. Барти взглядом левитировал со столика мамины очки в форме висящих стекол. Женщина, кивнув в знак благодарности, надела их и уткнулась в текст.

— Трагедия в баре "Дырявый котел", - стала читать Лаванда. - Сильное темное проклятие наложено на дверь. Три человека погибли. Подробности уточняются". Все трое — маглорожденные? — задумчиво спросила она.

Барти продолжал смотреть, как завороженный, на колдографию, изображавшую задымленное помещение. Кое-где метались авроры, пытавшиеся вывести людей из паба и убрать столики.

— Они начали действовать, похоже, — мистер Крауч, вздохнув, также присоединился к жене и сыну. С минуты все трое смотрели на колдографию. Затем Барти перевел недоверчивый взгляд на мать: она, похоже, знала нечто, о чем нельзя было рассказывать ему.

— Надеюсь, тебе это не повредит? — спросила Лаванда. Сейчас миссис Крауч была в домашнем платье с вырезом. Когда она говорила, на ее шее вырисовывался шов, оставшийся от операции по удалению щитовидки.

— Скорее, такое по части Грюма, — равнодушно ответил Бартемиус. — Может, еще Вэнса... Но ему, знаешь ли, не помешает хороший втык министра.

— Значит, Аластор придет по делу? — уточнила Лаванда. Судя по голосу, она, похоже, была несколько упокоена тем, как развивались события.

— И да, и нет, — уклончиво сказал мистер Крауч. — Будет праздничный вечер, а потом мы подготовим проект... Кстати, насчет праздника, - он неожиданно впился глазами в темно-коричневую полироль стола. — Лава, у нас нет елки!

— Кто бы ее поставил, посуди сам? — Миссис Крауч говорила спокойным чуть капризным голосом, как говорят выросшие в роскоши люди, которых вдруг по недоразумению заставляют самих вымыть тарелку.

— Но нам же будет нечего разбирать! — мгновенно среагировал Бартемиус. — Смолли надо дать чертей.

— А если наколдовать елку? — спросил Барти, рассматривая белую спинку стула. Ему ужасно хотелось поучаствовать в подготовке встречи. Однако, хотя реплика была брошена невзначай, отец среагировал немедленно:

— Наколдованная елка... Думай, иногда, что несешь, — горько вздохнул он. — Ты только представь, — постучал он по лбу, пристально глядя на сына, с каким видом мы покажемся перед Лонгботтомами?

— Не шуми, Барт просто предложил, — холодно ответила Лаванда. — Он ребенок и еще не понимает. — У нее на коленях все продолжала лежать газета, с колдографией снующих авторов по бару.

— Ты с ним сидишь целыми днями, могла бы и объяснить, — махнул рукой Бартемиус. — Здоровый малый, пора соображать... Смолли! — Крикнул он. Затем, подняв ладонь, прощупал рисунок усов.

— Да, Мастер Крауч, — возникшая пожилая эльфийка с упоением поклонилась хозяину. Барти, чувствуя ком внутри, с неприязнь посмотрел на старуху. Смолли, принадлежавшая в своем время матери мистера Крауча, шпионила за ним и доносила отцу о проделках сына. От ярости Барти впился глазами в букет васильков, изображенный на створке двери этажерки; впрочем, он давно усвоил урок, что при криках надо молчать.

— Смолли, нужна елка, — сухо сказа Бартемиус.

— Но... Мастер Крауч... — сказала эльфийка разбитым голосом. — Сегодня шестое января... Купить уже невоз...

"Так тебе и надо", — злорадно подумал Барти, бросив украдкой взгляд на мать. Лицо Лаванды оставалось бесстрастным, хотя по едва заметным движениям лица можно было понять, что она не одобряет поведения мужа.

— Меня это не интересует. Елка должна стоять в зале через два часа, — добавил он. — Да, скажи Дройлу, пусть повесит шары и шишки. — Эльфийка поклонилась и, тараща огромные глаза на хозяина, попятилась к двери.


* * *

Елку Смолли все-таки достала: то ли связалась с пожилым торговцем Карфаксом, то ли перекупила из какой-то лавки. Неказистая ель не производила впечатления, что заставило мистера Крауча нахмурится. Но выбирать не приходилось. Дройл нацепил на нее семь позолоченных шаров и модный ныне "дождь" — тонкие нити из серебряной фольги, напоминавшие снежную шапку или иней. Барти, впрочем, не испытывал никаких чувств: все-таки в напряжении ели после Рождества было что-то неприятное.

— Барт, переоденься, — бросила находу Лаванда. Сама миссис Крауч наспех создала себе наряд, надев светло-голубое платье и синие туфли, купленные пару месяцев назад для похода в Камингартен.

Мальчик, вздохнув, пошел в свою комнату. Из-за проклятого гипса выполнить мамину просьбу было трудно. Пришлось со вздохом позвать на помощь Винки, которая, чтобы протянуть руку хозяина, порезала его любимую светло-серую рубашку с серебристыми полосками. Потом ее, конечно, починят заклинанием, но все равно — она, как говорила мама, станет "десятым сортом". Винки помогла мальчику надеть черный замшевый костюм и черную венскую бабочку. Все было бы не плохо, если бы уродливая рука не висела на длинной веревке из бинта.

— Пожалуй, я обновлю его косынкой или шарфиком... Сыночек, пожалуйста, подойди, — раздался из соседней комнаты мамин голос.

— Ага... — Барти поспешил на голос мамы. Миссис Крауч задумчиво рассматривала свое отражение в большом трельяже из черного ореха. Барти улыбнулся. У мамы всегда было уютно, и он, ловя привычный запах французской парфюмерии, по привычке присел на маленький пуфик.

— Барт, как лучше: так или так? — Лаванда сначала накинула на плечи платок цвета морской волны, а затем повязала его вокруг шеи, закрывая шрам.

— Вокруг шеи, — важно кивнул Барти, словно он был известным балетным критиком и сидел перед спектаклем, проигрывая тросточкой.

— Думаешь? — миссис Крауч неуверенно повернулась на каблуках и поправила платок на шее.

Глядя на черные антресоли, Барти вспомнил, что когда-то нашел в заначках мамы книгу русского писателя Льва Толстого, пропахшую вечерним "опиумом". Хотя Барти тогда исполнилось десять, он проглотил за три месяца интересный роман о войне русских с императором Наполеоном.

— Быстрее, быстрее... — в комнату вбежал лысый Дройл. — Леди Лаванда, Мастер Барти, — важно поклонился он, — Мастер Крауч зовет в холл.

— Идем, Барт... — Женщина, взяв за руку сына, быстро пошла по узкому коридору. Мальчик не очень понимал, зачем именно мама поддерживает его, коль скоро он давно научился ходить со своим мерзким гипсом. Глядя на тяжелые бронзовые подсвечники, украшавшие стены, он думал о том, как не допустить гостям насмехаться над его висевшей рукой.

— Наконец, — отец поприветствовал их легким кивком. Хотя мистер Крауч надел парадный смокинг "угольного" цвета, он продолжал читать на ходу какую-то бумагу, делая на полях пометки обычным магловском карандашом. Барти неприязненно покосился на его аккуратно выглаженные стрелки брюк. Если бы не каприз этого человека, он сейчас стоял бы с нормальной рукой...

"Каминная комната", как в семье Краучей называли холл, была просторным помещением. В самом его центре расположился огромный камин, инкрустированный отделкой из белого мрамора. Миссис Крауч с гордостью повторяла, что он напоминает камины итальянских домов Ренессанса. Окна этой части дома в самом деле были в форме высоких полуовалов с геометрически правильным орнаментом перегородок. Впрочем, это было не просто проявлением художественной прихоти миссис Крауч. Лаванда, как и вся семья Бэддоков, оставалась верной католической церкви, и потому не было ничего удивительного в ее желании отстроить холл на итальянский манер.

Напольные часы в виде башни пробили без четверти шесть, когда в камине вспыхнуло пламя и раздался щелчок. Барти обернулся: хотя он не раз путешествовал с помощью летучего пороха, вспышка пламени вызывала у него затаенный страх. Мгновение спустя из камина вышел долговязый белобрысый мужчина в очках. На нем был дешевый длинный плащ то ли бежевого, то ли светло-желтого цвета.

— Добрый вечер, сэр, — побежавшая Смолли на ходу приняла у мужчины плащ и понес его к стоявшему в левом углу вещевому шкафа. Рядом с ним располагались черная галошница и небольшое хранилище для зонтиков, которое по словам мистера Крауча, он унаследовал от покойной бабушки. Лаванда не раз пыталась заменить это "убожество" на что-то более "благородное", но на сей раз Батемиус жестко пресекал поползновения жены.

В камине снова раздался хлопок, и на зеленый ковер вышла невысокая пухловатая женщина в ярко-малиновом платье. Барти с удивлением посмотрел на выступающий из-под ткани большой бюст: мама всегда говорила, что обтягивающие платья в их возрасте — верх вульгарности.

— Милости прошу, — подошедший Дройл поклонился и принял бордовый плащ миссис Лонгботтом, аккуратно повесив его в в тот же темно-коричневый шкаф. Женщина, нахмурившись, придирчиво осмотрела инкрустированную позолотой дверку, словно ища в ней изъяны. Длинноносый мужчина невозмутимо рассматривал корейский фонарь на тонкой ножке, на абажуре которого были изображены движущиеся иволги.

После третьего щелчка из камина вышел невысокий мускулистый мальчик с круглым лицом и короткими, стоящими "ежиком", волосами. "Правда, дундук", — подумал Барти, рассматривая его пухлые щеки. Несколько мгновений мальчик отряхивал с брюк сажу, а затем упал на колени.

— Фрэнк, будь внимательнее, — строго сказала черноволосая женщина. К удивлению Барти мальчик быстро поднялся и отошел от камина. На нем был забавным темно-синий костюм, продающий сходство с магловскими школьниками. Барти не сомневался, что мама назвала бы его "дребеденью за три галеона".

— Ваша очередь, сэр, — подбежавшая эльфийка Криопа указала Фрэнку на шкаф помельче. Мальчик стоял и смотрел во все глаза, словно впервые в жизни видел такое чудо. Затем, скинув расстегнутый синий плащ, сам протянул его удивленной Криопе.

— Добро пожаловать, — миссис Крауч на правах хозяйки дома улыбнулась гостям. Ее муж и сын наклонили головы в знак приветствия. Лонгботтомы смотрели на них с явным удивлением. Долговязый мужчина сделал шаг вперед и к изумлению Барти слегка приобнял его отца за плечи.

— Аластор... — Отец к удивлению Барти был не против такой фамильярности. — Очень рад... Очень... — повторил он.

— Рада вас видеть, миссис Лонгботтом, — улыбнулась Лаванда пухлой женщине.

— Взаимно, миссис Крауч, — сухо ответила гостью. Барти с неприязнью осмотрел ее ярко-красное платье: ему не понравилось, что эта женщина смеет так разговаривать с его мамой.

— Добрый вечер, — кивнул Барти коренастому мальчишке. Он намеренно сделал самый маленький кивок, чтобы отомстить за сухой тон его матери.

— Привет, — пробормотал увалень, рассматривая каминную оправу, словно она была диковинкой. "Каминов что ли не видел?" — ехидно подумал Барти.

Мальчик еще раз осмотрел семью Лонгботтомов. Аластор - высокий длинноносый человек в очках немного напоминал отрешенного от жизни профессора. Пухленькая Августа казалась не в меру живой и отчасти строгой. Их сын Фрэнк так сильно крутил головой, словно его изумляла каждая вещь. Возможно, они были самыми обычными людьми, но после слов мамы Барти в каждом их жесте, в каждом движении видел что-то глупое или комичное.

— Что же... Думаю, без лишних церемоний преследуем в зал, — спокойно показал мистер Крауч в сторону полутемного коридора. — Смолли, стол готов?

— Да, Мастер Крауч, — поклонилась подбежавшая эльфийка.

— Прошу вас следовать за нами, — снова улыбнулась Лаванда. Барти показалось, что в улыбке мамы есть некая натянутость, но она мгновение спустя на ее лице не было и тени.

"Могли бы и поблагодарить", — неприязненно подумал Барти. Фрэнк шел рядом с ним, посапывая и рассматривая все кругом. ("Точно носорог", — подумал с отвращением Барти). Он решительно не знал, о чем с ним можно говорить.

Хотя зал был подготовлен к празднику наспех, он сохранял рождественский дух. Небольшая ель переливалась золотистыми отблесками шаров и шишек. Двери и балюстраду украшали рождественские венки. Рядом с люстрой мама наколдовала идущей снег. На противоположной стене, где, собственно, висел портрет покойной Мэри Крауч, эльфы сделали движущуюся панораму зимнего леса. Бронзовые подсвечники также украшали нити серебряного дождя.

— Милости прошу, — указал Бартемиус на стоящий посреди зала большой черный стол. Можно было, конечно, поужинать в столовой, но мистер Крауч, видимо, хотел устроить праздник в главной комнате.

Стол был сервирован для легкого ужина. В центре высились две бутылки шампанского и белого вина. Рядом стояли металлические вазочки и блюдца, наполненные разными сортами орехов, сыра, колбасы и фруктов. По боками были разложены шесть приборов с ослепительно белыми салфетками. Барти надеялся, что обе семьи сядут напротив друг друга. Однако мистер Крауч сразу присел рядом с мистером Лонгботтомом, а миссис Крауч — с миссис Лонгботтом. Барти пришлось сесть рядом с Фрэнком, который снова засопел, посмотрев на миндаль.

— Что же, я рад приветствовать друзей в нашем скромном доме! — монотонно сказал мистер Крауч, подняв бокал. — Безмерно рад нашей встрече!

Барти посмотрел на светло-серый рукав своей рубашки и поймал себя на мысли, что из всех домашних предметов более всего отец похож на часы, которые говорят по распорядку, словно по удару гонга.

— Скажем прямо: не такой скромный, — рассмеялась Августа, подвинув солонку. Барти показалось, что на лице мамы мелькнула тень. Гостья, между тем, стала беззаботно рассматривать инкрустированный позолотой сервант.

— Да, для нас это тоже честь, — промямлил долговязый мистер Лонгботтом. Привстав, он поднял бокал, словно желая сгладить неловкость жены. Барти снова с отвращением посмотрел на гипс: из-за него он вынужден почти ничего не есть, довольствуясь тем, что смог взять левой рукой.

— Вот и славно, — кивнул Бартемиус, поднеся бокал к губам. Лаванда сделала это почти одновременно с мужем. Барти поскорее последовал примеру мамы.

Он пил шампанское в первый раз. Когда-то в детстве Барти пригубил пиво, думая, что перед ним столь любимый сладкий лимонад. Вкус оказался невероятно горьким и, как показалось мальчику, просто гнусным. Ожидая ощутить что-то подобное и сейчас, Барти заранее напрягся и ошибся: напиток оказался кисловатым, но в целом приятным.

— Ваша родственница? – Аластор с интересом указал на портрет Мэри Крауч.

— Да, моя сестра Мэри, — ответил Крауч. – Умерла, когда мне было двенадцать лет. – При этих словах Дройл появился из воздуха и заменил приборы.

— Но... как это произошло? – Августа посмотрела на Бартемиуса с легкими изумлением, словно слегка опешив от его будничного тона.

— Мэри всегда была любимицей родителей, — продолжал монотонно мистер Крауч. — В семь лет заболела чахоткой, и остановить этот процесс не удалось, — задумчиво посмотрел на висящий возле двери рождественский венок из остролиста. — Отец и мать просто сходили с ума от того, что все так произошло. Семь лет они боролись с ее болезнью, как могли...

— Простите, — недовольно фыркнула Августа Лонгботтом, — но в нашей юности уже был стрептомицин.

— Именно, — патетично раздел руками Бартемиус. — Вообразите, что стрептомицин изобрели незадолго перед смертью Мэри. Волшебники, к сожалению, не могут лечить эту проклятую болезнь магией. Она начала принимать препарат, но слишком поздно: разрушение легких стало необратимым. Наверное, в день похорон я и пообещал себе, что ее портрет, — указал он на верх, — всегда будет висеть в моем доме.

Барти задумчиво посмотрел на сиявшие в серванте фужеры. Портрет "тети Мэри" постоянно висел в зале, наблюдая за жизнью их семьи. Мистер Крауч обожал рассказывать как он, ребенком, был вынужден помогать ухаживать за сестрой. Вместе с тем (и Барти это слегка изумляло) он никогда не слышал от отца рассказа о самой тете Мэри. Мистер Крауч рассказывал о ее болезни и смерти так, словно это была очередная интересная история.

— У тебя сильный ушиб? — черные глазки миссис Лонгботтом внимательно посмотрели на гипс Барти. К отвращению мальчика Фрэнк, оторвавшись от тарелки, также стал рассматривать его руку. Барти поморщился, заметив в глазах гостя внимательный огонек. Неужели этот "дундук" понял его состояние?

— Перелом, — важно кивнул Крауч. — Я отправил его лечится к маглам. Должны же мы, волшебники, делом доказать возможность совместной жизни с ними.

— Барт, ты... Ты великий человек... — пролепетал Аластор Лонгботтом, поправив съехавшие на нос очки. — Все наши так называемые маглолюбцы только мелют языком, а вот делом...

— Да, считаю, что мы должны доказывать дружбу с маглами, — продвинул бокал Крауч. Позолоченная люстра вспыхнула множеством свечей, которые, разгоревшись, стали отбрасывать блики на фужеры. — Иначе докатимся до до того, что произошло в "Дырявом котле", — развел он руками.

Барти насторожился. Мгновение назад он едва сдерживал ярость, потупившись в тарелку. В эту минуту он, пожалуй, ненавидел и магловские больницы, и магловское лечение. Но разговор, похоже, начал переходить на события в "Дырявом котле", а это было намного интереснее. Барти осторожно посмотрел на маму, но та сидела ровно, поджав губы.

— Мне кажется, разговор не совсем для детских ушей, — изрекла миссис Лонгботом. — Фрэнк, думаю Бати покажет тебе свою библиотеку?

— Мой сын, возможно, согласится, — в голосе миссис Крауч звучал холод, словно она напоминала гостье, у кого есть право командовать в ее доме.

— Замечательно, — кивнул мистер Крауч. — Бартемиус, покажите юному мистеру Лонгботтому свою комнату, — его монотонный голос, казалось, даже не допускал мысли о возражении.

— А в девять разберем елку, — мягко улыбнулась Лаванда, словно не произошло ровным счетом ничего.

Барти с яростью сжал ладонь. Не вмешайся сейчас отец, мама приподнесла бы этой хамке отменный урок. Вместо этого на губах отвратительной женщины в красном мелькнула улыбка. "Ничего... У нее есть я", — со злостью подумал он. Затем, не глядя на Фрэнка, поднялся из-за стола и, кивнув маме, небрежно указал гостю на входную дверь.


* * *

Барти и сам не мог понять, что именно его разозлило сильнее всего. Возможно, причиной была наглость миссис Лонгботтом. Возможно, он злился на отца, который ради дружбы с какими-то отвратительными маглами считал необходимым держать его в гипсе три недели. Возможно, он рассвирепел из-за того, что отец поставил маму (Барти чувствовал это каким-то шестым чувством) в неловкое положение. Так или иначе, идущий рядом с ним крепыш с глуповатой улыбкой не вызывал у него никакой симпатии.

— Можно ко мне... Или в библиотеку, — Барти, как и положено по этикету, указал гостю дорогу по коридору, хотя на душе скреблись кошки.

— Ммм... — промчал невнятно Фрэнк. Он, похоже, то ли ощущал неудобства от мелькавшего перед глазами лабиринта, то ли в самом деле тупил.

— Ну, хорошо, тогда ко мне, — мальчик указал на двери небольшой комнаты. Сейчас его охватывало подобие гордости хозяина, который должен представить гостю дом в наилучшем виде.

За минувшие годы "детская" кардинально изменилась. Старый диван убрали, поставив вместо него группу светло-коричневых кресел с мягкими подушками. Над ними висел наколдованный темно-синий шар, который Барти давно научился зажигать и тушить по своему усмотрению. На столе стояла небольшая коробка, из которой мальчик по желанию извлекал пергамент и письменные приборы. Зато пианино осталось на месте: Барти иногда просил маму сыграть на нем, и та охотно исполняла "Рондо" Сен-Санса или "Лунную сонату". Войдя в комнату, Барти двумя щелчками зажег шар и вызвал Винки.

— Что желает Мастер Барти? — с упоением спросила эльфийка, почтительно поклонившись. Фрэнк ошарашенно смотрел на нее, стоя возле пианино.

— Винки, принеси чай и заварных пирожных, — Барти, представив на своем месте мать, старался говорил спокойно и мягко тоном хозяина, который не допускал мысли, что его можно ослушаться.

— Садись, — показал он на кресло. Фрэнк присел, все еще оглядываясь по сторонам. "Даже не поблагодарил", — с удивлением подумал Барти. — Ты учишься в Хогвартсе?

— Я? А, ну да, — ответил Фрэнк. — Завтра как раз с каникул возвращаюсь.

— А в каком колледже? — Барти рассеянно посмотрел на увитую желто-коричневую плюшевую подушку.

— Гриффиндор. Самый лучший колледж, — охотно улыбнулся Фрэнк, удивленно глядя, как Винки лихо расстелила разноцветную салфетку из бамбука, поставила на нее маленький чайный сервиз и вазу с пирожными.

"Сущий даун", — подумал Барти, глядя на его непроходящую улыбку. От мамы он знал, что в школе чародейства и волшебства Хогвартсе есть два благородных колледжа — Райвенкло и Слизерин. Маглорожденные, ничего не слыхавшие про волшебство, обычно попадали в Хаффлпафф или Гриффиндор — если сильно повезет. Впрочем, попасть в Гриффиндор было удачей только для маглорожденных. Барти знал, что там учатся шумные идиоты, с которыми лучше не иметь дел. Туповатый Фрэнк явно не был похож ни на одного из них.

— Я почему-то думал, что ты в Хаффлпаффе, — решил поддеть его Барти.

— А, нет, — снова улыбнулся Фрэнк. — Красивый, — указал он на белый чайник с голубыми фигурками.

— Дельфтский фарфор, — пожал плечами Барти. — Мама заказала в Голландии. У нас есть голландская печь с такой плиткой, только в том крыле.

— Это хорошо, — посетитель лихо откусил пирожное и вытер крем ладонью.

— Возьми, — Барти, преодолевая отвращение, щелчком направил ему салфетки.

— Ничего себе... Ты здорово колдуешь, — пробасил Лонгботтом. — У нас так четверокурсники разве что умеют.

— Мерси, — иронично ответил Барти. — Если хочешь, я принесу тебе альбом о магических школах...

— Давай, — охотно проурчал Фрэнк. — Дельфтский фарфор... — повторил он нараспев, словно в самом деле узнал какое-то чудесное слово.

Барти с облегчением вздохнул. Поход в библиотечную комнату займёт не менее десяти минут. Значит, в течение ближайших двадцати минут можно было освободиться от общества тупицы. Осторожно выскользнув из комнаты, он вышел к лестнице. Можно было пройти в библиотеку через коридор и малую гостиную, но Барти решил пройти через зимний сад. Это, собственно, была небольшая крытая галерея, в которой миссис Крауч выращивала цветы. Для пущего эффекта в центре красовался маленький фонтан, а по бокам стояли античные статуи.

Подойдя к фонтану, Барти остановился. Из библиотеки отчетливо доносились голоса, один из которых принадлежал отцу. Похоже, они с мистером Лонгботтомом переместился а кабинет. Остановившись возле статуи Антиноя, мальчик прислушался.

— Не могу понять, — журчал ровный голос Аластора Лонгботтома. — Если он хотел уничтожить маглов почему не устроил теракт в людном месте? Трое погибших — согласись, не его масштаб.

"Интересно, кто?" — подумал Барти, потрогав рукой горячее ухо. Сердце сильнее забилось в ожидании чего-то таинственного.

— Он не хотел, думаю, убивать маглов, — раздался надтреснутый голос отца. — Неназываемый символически закрыл для маглорожденных дверь. — Судя по скрипу паркета, мистер Крауч опять начал расхаживать по кабинету.

— Значит? — осторожно спросил Аластор Лонгботтом. Барти чуть не фыркнул: их гость, похоже, заранее был согласен со словами его отца.

— Значит, надо принять экстренные меры безопасности, — подтвердил Бартемиус. — Подготовь распоряжение об усилении охраны на станциях и в Хогвартс-экспрессе. "Дырявый котел" оцепим аврорами дня на три.

— Ну и паника поднимется из-за "Хогвартс-экспресса"... — Барти напряг слух. Неужели у немого мистера Лонгботтома появилось собственное мнение?

— Вот и хорошо. — Отец говорил приглушенно и, похоже, не счел нужным спорить с помощником. — Пусть вся сочувствующая ему мразь типа Араминты Мелифлуа подожмет хвосты.

Барти насторожился. Араминту Мелифлуа он видел пару раз в детстве на праздничных приемах в министерстве. Эта хрупкая белокурая женщина казалась ему невероятно милой. Барти до сих помнил, как мило она беседовала с мамой и подарила ему коробочку немецких марципанов. Потом, кажется, они с удовольствием ели их на Рождество. Оказывается, отец считает ее мразью? "Зато кретин Фрэнк, надо думать, воплощение ума", — с неприязнью подумал мальчик, рассматривая мраморный лук Дианы.

Он не закончил мысль. Сверху раздался грохот, словно какой-то предмет упал и покатился по полу. Барти поначалу не понял, что произошло, ноинстинктивно попятился к фонтану, а затем к выходу. Наверху послышался стук бегущих каблуков. "Фрэнк!" Эта мысль, точно молния сверкнула у него в голове. Внутри все похолодело при одной мысли, что этот болван что-то натворил. Главное сейчас было скорее покинуть зимний сад... Стараясь не скрипеть дверью, мальчик скорее выскочил из галереи.


* * *

— Ну, ничего особенно страшного не произошло, — миссис Крауч посмотрела на вжавшегося в кресло сына. — Да, балбес Фрэнк разбил моего любимого зайца, — ее голос предательски дрогнул.

— Балбес, прежде всего, не Фрэнк, а наш, — отозвался мистер Крауч. — Дело не в статуэтке, Лава, — Бартемиус расхаживал по комнате твёрдыми шагами. — Дело в том, что нашего ни о чем нельзя попросить.

— Я пошел принести Фрэнку книгу, — поморщился Барти. От ярости у него в душе нарастало чувство, напоминавшие снежный ком. Из-за идиота, который сам полез в этажерку, разбилась любимая мамина статуэтка из китайского фарфора — заяц, играющий на дудке. Отец, конечно, сделал все, чтобы починить ее, но китайский фарфор до конца не чинится волшебством.

— Помолчи, — вздохнул Бартемиус. Хотя праздник завершился, он все еще не снял парадного костюма. — Неужели ты не мог занять гостя чем-то кроме книги?

— Барт хотел, как лучше, — отозвалась разбитым голосом Лаванда. В отличие от мужа она успела переоблачиться в домашнее темно-зеленое платье и сейчас сидела в кресле напротив. Она казалась спокойной, однако неестественный блеск глаз и морщинки под глазами выдавали ее состояние.

— Как лучше... — Задумчиво сказал мистер Крауч. — Между прочим, вершина невежливости — оставить гостя одного в чужом и незнакомом доме. Я полагал, что мой сын все-таки воспитан лучше, чем оказалось на самом деле.

Барти, потупившись, посмотрел на темно-коричневый ковер. Из-за проклятого Фрэнка праздник едва не сорвался. Августа, словно довольная происшествием, заторопилась домой, и Бартемиусу стоило немалых усилий упросить их остаться на коктейль. Лаванда, впрочем, была не в настроении разбирать елку, и с этой обязанностью справились Дройл с Винки. Едва эльфийка положила последнюю шишку в коробку, как мистер Лонгботтом, продолжая извиниться, поспешил покинуть дом. Барти знал, что после произошедшего его ожидает "серьезный разговор", но, похоже, все складывалось не так плохо. Самое большее, что ему угрожало, было "психологические наказание" — лишение на день общения и права покидать комнату.

— Ты, между прочим, могла бы ему объяснить... — повернулся он к жене, но тотчас осекся. Лицо Лаванды стало белым, как и всегда накануне "бури".

— Не смей... — Прошептала она... — Не смей упрекать меня в чем либо! — последнее слово она крикнула так громко, что заставила Бартемиуса отступить.

— Лава, я не говорю, что ты... — пролепетал мистер Крауч.

— Замолчи! — Лаванда, взвизгнув, поднялась с кресла. — Мало того, что твои уроды испортили моего любимого зайца, ты еще смешаешь кричать на меня! Ненавижу! — воскликнула женщина.

— Мама.. — Барти, пролепетав, стал подниматься с кресла. Бронзовый подсвечник, стоящий на пианино, приобретет расплывчатые очертания.

— Отстаньте от меня оба! — взвизгнула Лаванда. — Как же я вас всех не перевариваю! — всхлипнула она. Вскочив, женщина помчалась к выходу и мгновение спустя громко хлопнула дверью.

— Не забывай, что вы все купаетесь в лучах моей славы, — прошипел Бартемиус и, не глядя на сына, также направился к двери. — Лава, подожди! — крикнул он.

Барти побледнел. В висках застучала кровь, а руки покрылись холодным испарением. Прищурившись на блик турецкой ламп, он с ненавистью подумал о том счастливом дне, когда ему исполнится тридцать пять или сорок лет. Он непременно будет знаменит настолько, что никто, ни одна душа ("ни одна тварь", — скривился про себя Барти) не посмеет сказать ему такие слова.

Примечание:

Двенадцатая ночь — ночь с 6 на 7 января. По британским поверьям, именно в двенадцатую ночь необходимо разбирать Рождественскую елку.