Глава 8. Приказ

Это случится сегодня в полдень. Время выбрано будто бы для казни. Но ведь это тоже в какой-то степени казнь, не так ли? Сегодня она лишится возможности иметь детей. Лишится навсегда. И это будет означать, что даже если когда-нибудь Волдеморта скинут с трона, ее жизнь никогда не станет прежней.

Вечером в субботу, после того, как услышала приговор, она убежала в свою комнату, закрылась в ванной и прорыдала до самого утра, а потом уснула прямо на холодном мраморном полу около ванны.

Вчера она сначала пыталась убедить его, что будет внимательна при приеме контрацептивного зелья. Ее аргументы не возымели на Долохова никакого эффекта. Тогда она начала умолять, спрятав гордость так далеко, как могла.

Но Долохов был непреклонен. Он презрительно отводил взгляд, стараясь лишний раз не смотреть на грязнокровку. Долохов бы цепным псом Волдеморта, для него приказ Повелителя – закон, который нарушить невозможно.

Этой ночью Гермиона так и не смогла уснуть. К счастью, Долохов не пришел к ней вечером, и она могла спокойно пролежать в постели до самого утра, наедине со своими мыслями.

С первыми лучами солнца девушка заставила себя встать с постели и умыться. Глупо пытаться избежать неизбежного. Как там говорят? Перед смертью не надышишься.

Надо сказать, она чувствовала себя абсолютной идиоткой из-за тех мыслей, что были у нее в субботу. Да, она была полной дурой, когда думала, что в Долохове есть хоть что-то человеческое, что ему есть хоть какое-то дело до нее, до ее чувств, до ее переживаний. Но теперь она убедились окончательно, что он просто монстр, злой и безжалостный.

Она решила для себя, что нужно принять то, что сегодня произойдет. Она не сможет привести в этот мир нового человечка, но она может внести лепту в разрушение режима Темного Лорда – для чужих детей, для будущих поколений.

Промокнув лицо полотенцем, она взглянула в изможденное лицо в отражении. Из жалости к себе, слезы скопились в глазах. Но она не позволила им пролиться. Гермиона наспех расчесала свои непослушные локоны, а потом заплела их в тугую косу.

Сегодня ее личный монстр отведет ее в Министерство и, как знать, может она найдет там что-то, что поможет ей начать борьбу.

Или кого-то.

Когда она вышла из ванной комнаты, то увидела Долохова. Пожиратель Смерти стоял около двери.

– Доброе утро, – холодно проговорил он.

Гермиона не стала отвечать, продолжая молча смотреть на него взглядом, полным ярости и страха.

– Сегодня мы должны прибыть в Министерство за полчаса до процедуры, чтобы тебя зарегистрировали.

Процедура.

Гермиона фыркнула в отвращении. Назвать так это омерзительное, человеконенавистническое действо.

– Но, по моему опыту, в Министерстве все происходит дольше, чем должно бы, поэтому мы прибудем туда пораньше. На всякий случай.

По моему опыту. Глаза Гермионы свирепо сверкнули. Сколько же женщин до нее он уничтожил таким образом?

– Я зайду за тобой через час. Будь готова к этому времени.

Не дождавшись ответа, он последний раз посмотрел на нее каким-то непонятным взглядом и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Только после ухода Долохова Гермиона вдруг поняла, что все это время сильно сжимала кулаки, так что ногти впились в кожу, оставив красные полосы на внутренней стороне ладоней.



Часы пробили без пятнадцати одиннадцать, когда они отбыли из поместья к точке аппарации, связанной с каминной сетью Министерства. Шагнув из камина в главный холл, они смешались с толпой. Долохов ощутимо обхватил рукой ее предплечье, таща за собой.

Что с ним сегодня творились? Гермиона не могла понять. Он будто бы злился на нее, но за что? Неужели он настолько недоволен тем, что ему приходится тратить свое драгоценное время на стерилизацию грязнокровки, вместо того, чтобы… насиловать ее?

То состояние апатии, в которое силком затащила себя Гермиона, мгновенно развеялось, когда по холлу разнесся истошный крик, а потом последовала нецензурная брань. Девушка вздрогнула, и они с Долоховым остановились, повернувшись на шум. Люди вокруг тоже замедлились, наблюдая за разворачивающейся картиной.

Двое егерей тащили под руки сильно сопротивляющегося юношу, который выкрикивал в их адрес ругательства и проклинал Волдеморта. Гермиона вгляделась в его лицо, когда юношу вели мимо, и сделала судорожный вздох, узнав его.

Невилл Лонгботтом.

Ее бывший сокурсник выглядел ужасно: весь в грязи и лохмотьях, отросшие волосы походили на паклю, нижнюю часть лица закрывала густая щетина.

Гермиона не успела посмотреть, куда именно его повели, потому что Долохов дернул ее вправо, и они свернули в длинный узкий коридор. Пройдя его, они вышли в небольшой круглый атриум, по периметру которого была целая череда дверей. Первое, что ощутила Гермиона, оказавшись здесь, это просто невыносимая жара и совершенно сухой воздух, который обжигал слизистую носа. Казалось, они стоят посреди пустыни.

Долохов подвел Гермиону к деревянным скамьям, расположенным в центре атриума.

– Чтобы ни шагу отсюда, пока я не вернусь, поняла? – бросил он, заставив Гермиону опуститься на скамью.

Девушка кивнула.

– Я серьезно, грязнокровка, – глаза Долохова засветились опасным блеском, похожим на тот, что она видела в них во время битвы. – Все камины зачарованы, пройти через них грязнокровки могут только в сопровождении своих хозяев. И не думай, что кто-то в новом Министерстве станет тебе помогать. Для всех тут ты лишь движимое имущество. Так что сиди смирно и жди меня, поняла?

– Да, – слабо отозвалась Гермиона.

Долохов пронзил ее цепким взглядом и, развернувшись, направился к одной из дверей, вскоре скрывшись за ней.

Оставшись в одиночестве, Гермиона задумалась о Невилле. Зачем его привели сюда? Где его держали до этого? Вид у него был такой, будто все это время он провел в Азкабане или где-нибудь в шахте, добывая алмазы и золото.

Переживания о судьбе Невилла стремительно сменились напоминанием, зачем тут она, когда одна из дверей приоткрылась и оттуда выглянула медсестра, подзывая очередного пациента.

Гермиона была дочерью дантистов, и ей с раннего детства приходилось часто бывать в клиниках, навещая родителей, поэтому она никогда не испытывала страха перед приемом врача. Но сегодня ее сердце колотилось, как у кролика, пойманного охотником. Она отчаянно пыталась отогнать страшные мысли, но те упорно лезли в голову вновь и вновь. Сегодняшний день был роковым. Одним из тех дней, что круто меняют жизнь, кардинально, безвозвратно. И она ничего не может сделать, чтобы предотвратить это. В попытке подавить слезы, девушка крепко стиснула зубы и сжала руки в кулаки.

Через пятнадцать минут вернулся Долохов, держа в руках какую-то бумагу, сложенную пополам. На ее безмолвный вопрос он ответил:
– Твоя анкета.

Он опустился рядом на скамью. Гермиона сидела, уткнувшись взглядом в свои колени, и то и дело заламывала пальцы, всем своим видом выдавая крайнюю степень напряжения. Долохов же, напротив, выглядел слишком спокойным. Он сидел, чуть расставив ноги и сцепив пальцы в замок, и буравил стену напротив. Его расслабленная поза и безразличие ко всему происходящему заставляло девушку нервничать еще сильнее.

Спустя еще минут двадцать одна из дверей с шумом распахнулась, и в атриум практически пулей вылетела женщина в халате целительницы, побежав в коридор.

– Я скоро вернусь, – сказал Долохов и, поднявшись со скамьи, также направился в коридор.

Ожидание давило на Гермиону. Она бы предпочла, чтобы все закончилось сразу, как они пришли. Время от времени в атриуме появлялись новые посетители, двери кабинетов то и дело хлопали, впуская и выпуская пациентов и целителей. Гермиона в какой-то момент даже стала думать, что, может, Долохов все уладит, и ее не будут подвергать этой унизительной процедуре. Но, когда зерно надежды начало давать первые корешки в душе девушки, вернувшийся вскоре следом за целительницей Долохов разбил ее зародившиеся иллюзии вдребезги, сказав:
– Мы следующие, грязнокровка.



Они подошли к кабинету, откуда несколько минут назад выбегала целительница, дверь так и оставалась открытой. На секунду Гермиона замерла в проеме, но, ощутив на спине ладонь Долохова, все же прошла внутрь.

Медицинский кабинет был небольшим и выглядел совершенно обычно – у окна стол, за которым сидела целительница, напротив – кушетка, накрытая больничной простыней, у стен – полки, заполненные различными зельями и свитками. Гермиона и сама не знала, что она ожидала тут увидеть. Возможно, котел и прыгающих вокруг него чертей, готовых сварить ее в кипятке. Ведь ее восприятие происходящего сейчас было именно таким – это был разверзнувшийся ад.

Когда они вошли, целительница, до этого выводившая что-то пером на пергаменте, подняла глаза от бумаг и смерила девушку нечитаемым, каким-то совершенно стеклянным взглядом.

Для нее это обычная работа, не так ли? Просто еще одна процедура. И плевать, что ее, такую же женщину, сейчас лишат очень важной частички, делающей ее творцом новой жизни.

– Фамилия? – спросила целительница.

– Грейнджер, – ответил за Гермиону Долохов, отдав целительнице ее анкету.

Женщина пробежалась глазами по бумаге, а затем бесцветно проговорила, обращаясь к Гермионе:
– Садитесь на кушетку.

Девушка вздрогнула, ощутив на своей спине ладонь вновь подошедшего к ней Долохова. Сейчас каждый ее нерв, казалось, был оголен так, что любое прикосновение чувствовалось, как движение наждачной бумаги по коже. Она проследила взглядом за целительницей, которая прошла к полкам и взяла оттуда пузырек с мутно-зеленой жидкостью. И тут ее будто накрыло словно волной во время прилива.

Гермиона резко повернулась к стоящему позади нее почти впритык Долохову и, заглянув ему прямо в глаза, будто ища островок человечности, шепотом проговорила:
– Умоляю, не делай этого со мной.

Слезы снова заполнили глаза. Дыхание сбилось. Изо всех сил подавляемые рыдания рискнули прорваться наружу в любую секунду.

– Прошу тебя, – продолжила Гермиона, не получив от Пожирателя никакой реакции на произнесенную мольбу. – Я буду принимать зелье каждый день. Я не допущу беременности. Пожалуйста.

Внезапно Долохов грубо схватил девушку за волосы, намотав локоны на кулак, и дернул на себя, чем вызвал ее жалобный писк. Мужчина склонился к самому лицу дрожащей Гермионы и холодно, выделяя каждое слово, проговорил:
– Что я тебе сказал? Это приказ.

Смотря в отливающие стальным блеском глаза Долохова, Гермиона всхлипнула.

– Либо ты сейчас сама сядешь на кушетку,– продолжил он, – либо я наложу Империус и приправлю его порцией Круциатуса, который напомнит тебе, где твое место. Что выбираешь, грязнокровка?

Хватка на волосах ослабла, и Гермиона смогла выпрямиться. Когда Долохов отпустил ее, она медленно, на ватных ногах подошла к кушетке и села на нее. К ней подошла целительница и протянула пузырек со словами:
– Выпейте.

– Что это? – спросила Гермиона, дрожащими руками принимая из рук женщины зелье.

– Выпейте, – снова повторила целительница, и Гермиона нахмурилась.

– Пей это чертово зелье, грязнокровка! – рявкнул Долохов. – Иначе, клянусь, я собственноручно волью его тебе в глотку.

Девушка судорожно вздохнула и залпом опустошила пузырек, вернув целительнице пустую емкость.

– Ложитесь, – произнесла целительница, достав волшебную палочку.

Гермиона легла на кушетку и вцепилась пальцами в простыню. Целительница взмахнула палочкой, и на сотые доли секунды перед глазами у Гермионы возникло лицо маленькой девочки, мило ей улыбающейся. Девочки, которую этот мир никогда не увидит.

Она почувствовала надрез где-то внутри, но острая боль, возникшая резко и неожиданно, тут же отступила. Гермиона сообразила, что та мутно-зеленая жидкость, которую она выпила, была, вероятно, зельем мгновенного заживления ран.

– Процедура завершена, – констатировала целительница, а потом повернулась к Долохову и добавила: – Пожалуйста, распишитесь в журнале в подтверждение.

Вот и всё.

Пожиратель подошел к столу и, взяв перо, оставил подпись в той части журнала, где указала целительница.



Последующее произошло для Гермионы как в тумане. Она очень смутно помнила, как Долохов схватил ее за предплечье и заставил встать с кушетки. Потом они прошли по коридору к центральному атриуму и по каминной сети добрались до точки аппарации, откуда переместились прямиком в поместье.

Девушка начала приходить в себя лишь когда они оказались в гостиной. Пожиратель Смерти выпустил ее из рук, и она попятилась от него на пару шагов.

Руки дрожали, сердце неистово колотилось в груди. Она никак не могла поверить, что все кончено.

– Лапонька… – начал Долохов, но замолк, встретившись со свирепым взглядом медовых глаз.

– Я. Ненавижу. Тебя, – процедила Гермиона сквозь зубы, делая акцент на каждом слове.

Ее голос подрагивал, лицо было белым, как мел.

– Ты – монстр, – продолжила она. – И, может, это будет стоить мне жизни, но я добьюсь того, чтобы ты заплатил за все, что сделал.

Долохов двинулся к ней, и Гермиона отскочила на шаг.

– Не подходи ко мне! – вскрикнула она. – Не смей ко мне прикасаться!

Когда мужчина вновь предпринял попытку подойти, она развернулась и метнулась прочь. Но Долохов оказался расторопнее девушки, измученной затяжным стрессом. Он в несколько шагов догнал ее и, обхватив рукой в районе талии, прижал спиной к своей груди. Гермиона начала яростно брыкаться, крики, вырывающиеся из ее горла, смешались с истеричными рыданиями. Мужчина продолжал удерживать ее, пока она не выдохлась и не обмякла в его руках.

– Пусти, – слабо проговорила она, вцепившись пальцами в его руку, которая удерживала ее железной хваткой.

– Ну, все, лапонька, успокойся, – мягко прошептал Долохов ей на ухо.

– Я тебя ненавижу, – повторила Гермиона сквозь слезы и снова дернулась.

– Я знаю, лапонька, – снова с совершенно неуместной в данный момент нежностью в голосе сказал Долохов, а потом добавил: – Послушай меня сейчас внимательно. Ты слушаешь?

Рыдания смолкли, всхлипнув пару раз, Гермиона затихла.

– Целительница была под Империусом, – сказал Долохов.

Мозг Гермионы начал стремительно обрабатывать полученную информацию, но, видимо, сказалось нервное перенапряжение, и она никак не могла сообразить, какой реакции на эту фразу ждет от нее Долохов.

– Что? – переспросила она.

– С тобой все в порядке. Перед процедурой я наложил на целительницу Империус. Она делала лишь то, что я ей велел.

Он разомкнул объятия, и Гермиона отступила, а затем медленно повернулась лицом к Пожирателю Смерти.

– Я чувствовала боль от надреза, – произнесла Гермиона.

– Все должно было выглядеть естественно, на кабинет было наложено Следящее око, – сказал Долохов. – Я приказал целительнице сделать надрез в безопасном месте, и рана была тут же залечена исцеляющим зельем, которое ты выпила до процедуры.

– Я тебе не верю, – холодно сказала Гермиона. – Ты лжешь! Ты говоришь мне это сейчас, чтобы я поверила, что тебе не все равно, и... перестала тебя ненавидеть.

На последних словах Долохов мягко улыбнулся.

– А это возможно? – спросил он.

Гермиона отвела взгляд и скрестила руки на груди.

– Если я лгу, не кажется ли тебе такой вариант слишком мудреным? Ведь намного проще было бы просто стереть тебе память. Или, скажем, заменить воспоминания на выгодные мне?

– А где гарантия, что ты уже не изменил мою память?

– Гарантий нет, лапонька. Тебе придется поверить мне на слово.

Гермиона фыркнула.

– Поверить на слово тебе?

– А почему бы и нет? – Долохов сделал шаг по направлению к ней, и Гермиона немного поежилась. – Все это время я оберегал тебя. Я вытащил тебя из Азкабана, я спас тебя от Джагсона…

– Ты делал это не ради меня, а ради себя, – отрезала Гермиона. – Я для тебя лишь игрушка.

Замолчи, дура, зачем ты говоришь ему все эти очевидные вещи?

– Не строй из себя мученицу. Условия твоей жизни вовсе не похожи на условия других рабынь. Ты ведь знаешь это, не так ли? – произнес Антонин. – Твои маленькие подружки наверняка рассказали тебе о том, как любят развлекаться их хозяева. Например, та блондиночка. Она ведь принадлежит Лестрейнджам? Уверен, ей было чем поделиться.

Гермиона закусила губу, вспомнив отрывки из рассказа Лаванды.

– Учитывая мою репутацию, они, наверняка, спрашивали, что я делаю с тобой. Что ты им рассказала? – глаза Долохова, когда он говорил это, горели вызовом.

– Правду, – с ответным вызовом бросила Гермиона, сама не заметив, что сделала шаг навстречу Долохову, – что ты насилуешь меня каждый день!

Антонин усмехнулся.

– В подробностях рассказала? Все детали? – его голос сочился ехидством, и Гермиона недоуменно нахмурилась. – Или ты утаила ту часть, где сама подставляешься под мои пальцы, а потом кончаешь со сладостным стоном?

Гермиона густо покраснела.

– Это… лишь физиология. Это ничего не значит, – уклончиво проговорила она.

– О, нет, грязнокровка, это значит очень многое, – ответил Антонин, подойдя почти впритык к ней и теперь смотря на нее сверху вниз, так что Гермионе пришлось задрать голову, чтобы сохранить зрительный контакт. – И не говори мне, что ты не чувствуешь этого. Если эту связь чувствую я, то совершенно точно чувствуешь и ты.

– Какую связь?

– Ту связь, которую ты создала, когда наложила на меня Обливиэйт. Как она на тебе отражается? Я вот чувствую желание и жгучую, до боли в груди потребность быть рядом с тобой. А что чувствуешь ты, когда смотришь на меня?

Гермиона выдохнула. Раньше она не понимала источника этих возникающих где-то в подсознании эмоций, но теперь все встало на свои места. Магическая связь укрепляет существующие чувства. А она Долохова боялась. Вот откуда этот всепоглощающий страх, который зарождался в ней раньше при одном взгляде в пару холодных карих глаз.

– Раньше я чувствовала страх, – ответила она честно.

– А теперь?

– Я…. не уверена. Страх остался, но…. уже не такой сильный. И еще…

Привязанность.

Она так и не решилась это произнести. Долохов не должен знать, что с недавних пор, она стала относиться к нему иначе. Не как к безжалостному зверю, каким она видела его ранее.

Он – насильник. Это факт, который она ни секунды не отрицала. Ни один их половой акт не происходил по обоюдному согласию. Долохов всегда просто брал ее. Иногда она сопротивлялась, иногда не особо, потому что не всегда хватало моральных сил. Но она просто не могла игнорировать то, как ласков он был с ней во время секса – шептал нежные слова, успокаивая ее, готовил ее, перед тем как войти, добивался, чтобы она тоже получила удовольствие. А еще он никогда не издевался над ней, не избивал, не мучил.

– Что еще? – спросил Долохов, останавливая поток ее размышлений.

– Ничего, – быстро ответила Гермиона.

Маленькая врушка.

Но сегодня у него не было настроения ловить ее на лжи, копаться в ее душе, допытываться правды. Поэтому Антонин просто мягко улыбнулся, проведя большим пальцем от ее подбородка вверх по скуле.

– Это правда? То, что ты сказал про целительницу, – спросила Гермиона.

– Да.

Девушка вгляделась ему в лицо. Было не похоже, чтобы он врал. Ну, или он просто блестящий актер.

С ней все в порядке. Надежда на возможное светлое будущее возродилась как феникс из пепла. Он снова помог ей. Внял ее мольбам. Пошел против Темного Лорда, чтобы сохранить то, что было важно ей.

Немыслимо.

– Почему ты это сделал? – спросила она.

Долохов пожал плечами.

– Ты воин, как и я, – произнес он. – Для меня то, что с тобой собирались сделать, это…. за гранью, – Гермиона недоуменно моргнула, и Долохов продолжил: – Обо мне многое говорят, лапонька. И, признаться, большинство из слухов правдивы. Я – лучший киллер Темного Лорда, – он усмехнулся, но совсем безрадостно. – Самый эффективный. Но мало кто знает, что у меня есть свои принципы. И один из них, никогда не добивать ногами поверженного врага. Мы победили, вы проиграли. Ты уже в рабстве, лишена всех прав, лишена магии. Как ведьма, ты заплатила достаточную цену за попытку противостоять Темному Лорду. Но уничтожать тебя как женщину – это слишком для меня.

Сердце Гермионы отбивало бешеный ритм. Она не знала, как реагировать на его слова. Она даже представить себе не могла, что он сделает нечто подобное для нее.

Девушка продолжала молча смотреть на стоящего в непосредственной близости мужчину. Ее внимательный взгляд Долохов истолковал по-своему и склонился к Гермионе в явной попытке ее поцеловать. Она резко отшатнулась, будто ошпарившись.

– Да ладно, лапонька, неужели за то, что я провернул, я не заслужил хотя бы поцелуя? – с легкой обидой в голосе спросил Долохов.

Гермиона знала, что должна была отстраниться, когда он снова наклонился к ней. Она просто не имела права отдаться в руки Пожирателю Смерти. Так легко, без борьбы. Но она была слишком уязвимой сейчас, чтобы суметь взять под контроль закручивающееся в груди желание, когда он так нависал над ней, обдавая горячим дыханием ее кожу и пожирая голодными глазами ее фигурку. А еще после встречи с сокурсницами Гермиона начала испытывать такое давящее одиночество, что нежные и теплые прикосновения Долохова стали казаться лучом света в непроглядной тьме.

И она поддалась, позволив ему завладеть ее ртом и зарыться пальцами в ее непокорные кудри. И, несмотря на то, что умом она понимала, как все это неправильно, ее тело требовало окунуться в этот порочный омут с головой. И она впервые не стала слушать голос разума.

Долохов подхватил совершенно не противящуюся Гермиону на руки и усадил на журнальный столик, стоящий у стены. Мужчина взялся за края воротника ее блузы обеими руками и дернул ткань в разные стороны, разрывая петельки, на которых держались пуговицы, и те со стуком рассыпались по полу. Таким же резким движением он буквально сорвал юбку со стройных ног девушки, отбросив предмет одежды в сторону.

Обхватив руками ее ноги под коленями, он потянул их вверх, заставив девушку упереться ступнями о столик. Какое-то время он просто смотрел на раскрывшуюся перед ним картину, и Гермиона начала краснеть под его изучающим взглядом. К своему стыду девушка почувствовала, как приятный импульс пробежался по половым губам, и они начали потихоньку набухать от возбуждающей ситуации, в которую она сама позволила себя утянуть.

Долохов вытащил из штанов свой уже стоявший колом член и заскользил им по ее увлажнившемуся входу. Гермиона смущенно отвернулась, но он обхватил ее подбородок пальцами и повернул ее к себе лицом.

– Не отворачивайся, лапонька, – почти промурлыкал он. – Смотри, как я беру тебя.

Гермиона опустила глаза туда, где их тела соприкасались, и тогда он резко толкнулся в ее разгоряченное влагалище на всю длину, заставив девушку сделать рваный вдох от внезапного прилива удовольствия. Он начал медленно двигаться внутри нее, пока она как завоженная наблюдала за его действиями. Раньше были лишь ощущения, а теперь все было перед глазами и это добавляло особую перчинку.

В какой-то момент она поняла, что ей не хватает прикосновения, не хватает ласки. Вероятно, желание отобразилось у нее на лице, потому что Долохов прошептал:
– Помоги себе.

– Что? – переспросила Гермиона.

– Поласкай себя там, – уточнил Антонин, остановившись на мгновение. – Твои пальчики сами найдут правильные точки и возьмут нужный темп. Просто отключи голову и поддайся навстречу желанию.

Девушка не могла решиться, все еще испытывая ярчайшее в своей жизни смущение.

– Не к чему стыдиться, лапонька, – сказал Долохов. – Здесь только ты и я. И посмотри, я весь принадлежу тебе.

Гермиона пару секунд колебалась, а потом все же медленно опустила ладонь на клитор и провела по бугорку пальцами. Долохов был прав, она будто подсознательно знала, что делать. И когда он возобновил движения, она начала выписывать пальцами круги на чувствительном местечке, прислушиваясь к своим ощущениям, и новое поглотившее ее чувство удовлетворения было чем-то настолько захватывающим, что она не смогла сдержать протяжного стона.

По мере того, как учащались толчки Долохова, Гермиона ускоряла и круговые движения. Стыд, владеющий ею ранее, как-то незаметно растворился, осталось лишь желание достичь кульминации. Она была уже почти готова, была в шаге от вершины удовольствия, полностью сконцентрировавшись на движениях, как вдруг Долохов резко вышел из нее. Гермиона удивленно вскинула голову, остро ощущая пустоту там, где ее тело требовало наполненности, и встретилась с насмешливым взглядом мужчины.

– Ты божественна, моя маленькая львица, – произнес он глубоким голосом, который сводил ее сейчас с ума. – Такая настоящая.

Последние слова он почти выдохнул, а затем прильнул губами к ее манящему ротику и, ладонью накрыв левую грудь, зажал возбужденный сосок между пальцами.

Свободной рукой он неожиданно прикоснулся к ее набухшим нижним губам и вторгся двумя пальцами между них, дразня нежные стенки. Гермиона была уверена, что он понимал, что ей этого недостаточно. Он просто играл с ней, как гепард с зажатой в лапах антилопой, зная, что она никуда не денется.

– Чего ты хочешь сейчас, моя грязнокровка? – спросил он, снова оставив ее изнывающее лоно. – Скажи, и я дам тебе это.

Она знала, что именно он хотел услышать. Он издевается, показывает свою власть. Но возбуждение настолько сильно давило на нее, требуя разрядки для тела, не позволяя мыслить трезво, что она просто не могла оказать сопротивление.

– Я хочу испытать оргазм, – проговорила она, в миг покраснев. – Пожалуйста.

Испытать оргазм. Долохов усмехнулся про себя. Его девочка еще так невинна, что даже в такие моменты использует литературные выражения. С этим он тоже поработает в будущем.

Он поддался ее мольбе, снова войдя в нее, чем вызвал громкий вскрик, и ускорился так стремительно, что она начала задыхаться, проглатывая вдохи, непроизвольно сжав мышцы там внизу, отчего его проникновения стали отдаваться легким жжением. Но прилив удовольствия был таким мощным, что даже это неприятное ощущение доводило ее до исступления.

Оргазм был невероятным, пронзив ее будто электрическим разрядом. В момент, когда ее влагалище сокращалось, Долохов ввел в нее два пальца, чем усилил ее удовольствие.

Когда напряжение в ее теле стало сходить на нет, он вытащил пальцы, которые захватили с собой немного спермы из ее влагалища, и поднес их к ее полуоткрытому ротику. Ничего не соображавшая в тот момент Гермиона позволила ему проникнуть внутрь и оставить горьковатую субстанцию у нее на языке.

– Ты просто умница, – похвалил Долохов девушку, будучи в восторге от ее покладистости.

Он опустил глаза вниз и заметил, как маленькая струйка спермы начала вытекать из ее входа, который был чуть расширен после проникновения его толстого члена. Он провел пальцам между ее половых губ, вызвав ее всхлип, а потом аккуратно затолкал субстанцию обратно, размазав остатки вокруг входа. Ему нравилось знать, что это тело всецело принадлежит ему, как снаружи, так и внутри.

Он стянул с ее мокрого от пота тела порванную блузку, отбросив ее, взял девушку на руки и аппарировал в свою спальню. Он привел ее сюда впервые. И теперь она всегда будет спать здесь. Так он решил. И, судя по тому, что он сейчас наблюдал, она не будет особо возражать.



– Стой, где стоишь! – раздалось с дальнего конца улицы, куда не дотягивался свет фонарей, и мужчина остановился.

– А орденовцы всегда так неприветливы с теми, кто им помогает? – усмехнувшись, спросил он.

Из темноты ему навстречу вышел человек, закутанный в мантию. Его лицо скрывал капюшон. Палочка была вскинута в готовности атаковать.

– Быть приветливым с тобой? – человек не скрывал ненависти в голосе, почти выплевывая с презрением каждое слово. – Ты – убийца. Наше сотрудничество вынужденное, но это не значит, что во мне появится хоть капля доверия к Пожирателю Смерти. Поэтому оставь светскую беседу. И лучше скажи когда?

– В субботу, в шесть вечера, – отозвался мужчина. – Защита спадет не более чем на пять минут. Но этого времени вам хватит, чтобы проникнуть за барьер, забрать пленников и переместиться. Условия ты помнишь? Не более трех человек. И мне плевать, кто будут остальные двое, но вы должны забрать…

– Я помню, – резко оборвал его собеседник. – Понятия не имею, зачем это тебе. Но мне она подруга и соратница, между прочим. И я более чем заинтересован в том, чтобы вытащить ее из клетки.

Мужчина кивнул.
– Значит, мы оба получим то, чего хотим, – произнес он.

Даже несмотря на то, что он все тщательно продумал и выбрал идеальный день для маневра – субботние бои перетянут на себя внимание всех служащих и охраны – миссия оставалась практически суицидальной. Слишком много неизвестных, слишком много возможных препятствий, которые могут возникнуть слишком внезапно. И очень высока вероятность присутствия на боях Темного Лорда собственной персоной, что станет значительной дополнительной помехой.

Но он должен был сделать это.

Ради нее.



Гермиона проснулась, чувствуя себя полностью отдохнувшей. Последнее время она пребывала в состоянии непрекращающегося стресса. Из-за этого она не могла спать, не могла нормально есть, а перебирая в библиотеке книги в поисках информации о способах разорвать связь ее магии с браслетом-подавителем, она стала замечать, что ее руки все чаще дрожат, выдавая сильную нервозность.

Но сегодняшнее утро было совсем другим. Первое, что она ощутила, когда проснулась, была мягкость шелка, струящегося по коже. Это было странно, ведь Гермиона точно помнила, что ее пододеяльник не был шелковым, но ей было в этот момент так хорошо, что она отбросила лишние вопросы в сторону, не имея сейчас желания загружать голову.

Вторым приятным ощущением была полная расслабленность. Она впервые за долгое время не чувствовала напряжения в теле, и это было так хорошо, что, проснувшись, она даже не сразу открыла глаза, позволив себе еще какое-то время насладиться этой сказкой.

Вдоволь понежившись в постели, сладко потягиваясь, Гермиона все же открыла глаза и не сразу поняла, где находится. Черно-красное постельное белье, черная мебель вокруг и вид из окна на знакомый сад, но с другого ракурса.

Мозг начал судорожно искать объяснение, и тут в сознании возникли воспоминания прошлого дня.

Она отдалась Долохову. Сама. Добровольно. Она делала все, что он хотел. И кажется она даже…

Девушка скривилась, вспомнив горький вкус на языке, когда Долохов заставил ее облизать его пальцы, которые была в его…

Боже, какой стыд!

Она была будто в прострации, когда ее подхватили волны сильнейшего в ее жизни удовольствия. Она вспомнила, как кровь била в голове словно в набат, но она не прислушалась тогда к этому сигналу тревоги, позволив Долохову использовать ее тело так, как ему нравилось. Он успешно манипулировал ею, не встречая ни малейшего сопротивления.

Поезд ее мыслей ускорился, перед глазами замелькали излишне эротичные картины, заставившие ее щеки вспыхнуть, но она не успела погрузиться в самобичевание – скрипнула дверь ванной комнаты, и в проеме показался Долохов.

Он был в полной амуниции Пожирателя Смерти, не хватало только той омерзительной серебряной маски.

– Доброе утро! – произнес он, растянув губы в улыбке, и Гермиона инстинктивно плотнее укуталась в одеяло.

Он заметил ее смущение и, подойдя к постели, сел на край.

– Ты проспала почти сутки, – произнес он, положив ладонь на ее бедро поверх одеяла, – Много всего накопилось последнее время, да? Сегодня тебе лучше?

Гермиона кивнула,а потом спросила:
– Это твоя комната?

– Да, – произнес Долохов. – Теперь ты будешь проводить ночи здесь.

Тон его голоса не допускал и малейшей возможности оспорить сказанное. Он выдал это как факт.

– Вчера ты была великолепна, моя львица, – сказал он глубоким голосом и, обхватив одеяло, потянул его вниз, обнажая ее тело.

Гермиона смутилась, быть полностью нагой перед одетым мужчиной казалось ей унизительным.

– Ты даже не представляешь, как роскошно выглядишь, когда кончаешь, – продолжил Долохов. – Знаешь, если бы ты так не устала, я бы заставил тебя кончить еще пару раз вчера. Думаю, нужно будет сегодня наверстать упущенное.

Его пальцы легонько пробежались вдоль ее тела и остановились на выступающем бугорке ее интимной зоны. Гермиона машинально сдвинула ноги, она не хотела этого сейчас. Ей нужно было все проанализировать, разобраться в себе, понять, где ее желания, а где манипуляции опытного мужчины.

У Долохова были совсем другие планы. Он не убрал руку, когда ее ноги сомкнулись и начал легонько поглаживать чувствительную горошинку. Гермиона противилась недолго. Ноги сами раздвинулись, когда половые губы намокли с внутренней стороны. Пальцы Долохова проникли между набухших складок, и девушка прикусила губу, стараясь сохранить остатки самообладания. Совершив несколько толчков, Долохов убрал пальцы и достал из кармана колбочку с контрацептивным зельем, как поняла Гермиона по цвету и консистенции содержимого емкости.

Он вытащил пробку и подставил колбочку к ее губам. Девушка послушно выпила зелье и откинулась на подушки, потому что Долохов вновь проник в нее пальцами и возобновил движения, даря приятное тепло внизу живота. Она уже ждала разрядки, когда он вдруг убрал руку, и следом она ощутила, как что-то тонкое и гладкое проскочило между ее половых губ. В ужасе Гермиона распахнула глаза и встретилась с насмешливым лицом Долохова.

Он что, только что засунул в нее колбу? Прямо туда?

Гермиона начала паниковать, не зная, что ей делать. Явственно читающийся в ее расширившихся глазах страх развеселил Долохова, и он негромко рассмеялся.

Гермионе же было не до смеха. Начинавшаяся истерика была тут же подавлена, когда мужчина стал с упорством растирать уже чувствительный клитор. Девушка хотела запротестовать, но с ее губ срывались лишь стоны. Когда ее влагалище стало сокращаться в оргазме, она по-прежнему чувствовала колбу внутри.

– Пожалуйста, вытащи ее, – сбивчиво проговорила Гермиона.

– Ты и сама сможешь ее достать, она не так глубоко, – положив ладонь ей на талию, произнес Долохов.

Мужчина стукнул ее пальцем по носу и встал с постели.

– Мне пора на работу. Увидимся вечером.

Он направился к выходу, и Гермионе ничего не оставалось, кроме как проводить его растерянным взглядом.



Она выбросила проклятую колбу сразу, как вытащила ее, два часа назад. Но ее не отпускало чувство унижения. А еще она злилась. Долохов использовал ее как живую куклу. Наслаждался ее страхом и неопытностью.

Он думает, что превратил ее в податливую игрушку. Но он не на ту напал. Она не сдастся так легко. Он хочет манипулировать ею? Что ж, она принимает правила игры, но только манипуляции больше не будут односторонними.

Он совершенно точно хочет ее. И хочет исступленно. Она помнила его горящий безумным огнем взгляд, гуляющий по ее телу, и его нетерпеливые касания.

Она была уверена, что вчера он не лгал.

… Я весь принадлежу тебе.

Она должна попробовать использовать интерес Долохова к ней в своих целях. Для начала, чтобы уговорить его рассказать, что сделали с плененными мальчиками. А потом добиться, чтобы он отвел ее к Невиллу.

Ей нужна полная картина происходящего в Британии, чтобы начать разрабатывать план борьбы.