Глава 1. Гарри Поттер мертв

Трейлер к фанфику:
https://www.youtube.com/watch?v=3jG_yPJXQTA



– Гарри Поттер мертв! – усиленный магией голос Волдеморта разносился далеко по окрестностям и наверняка его слышали в каждом уголке Хогвартса.

– Он был убит при попытке к бегству. Он пытался спасти свою жизнь, пока вы тут погибали за него. Мы принесли вам его тело, чтобы вы убедились, что ваш герой мертв. Битва выиграна. Вы потеряли половину бойцов. Мои Пожиратели смерти превосходят вас числом, а Мальчика-который-выжил больше нет. Воевать больше не имеет смысла. Всякий, кто продолжит сопротивление, будь то мужчина, женщина или ребенок, будет убит, и то же случится с членами его семьи. Выходите из замка, преклоните передо мной колени, и я пощажу вас. Ваши родители и дети, ваши братья и сестры будут жить, все будет прощено, и вместе мы приступим к строительству нового мира.

Интересно, сколько среди них найдется трусов и предателей? И сколько идиотов, которые поверят в эту ложь? Все будет прощено. Ага. Посмертно.

– За мной, – скомандовал Темный Лорд, и Пожиратели смерти последовали за ним к воротам школы.

– Стой! – прозвучал следующий приказ.

Они остановились во дворе школы и выстроились в шеренгу.

– НЕТ! – выкрикнула седовласая женщина в профессорской мантии.

Из школы стали выходить другие уцелевшие защитники замка. Раздалось еще несколько отчаянных криков, сопровождаемых безумным хохотом Беллатрисы Лестрейндж.

Драккл ее раздери, она действительно двинутая. И как мне удалось вытерпеть ее постоянное присутствие рядом все эти годы в Азкабане и не сойти с ума? Хотя, как знать…

Все больше криков и проклятий в адрес Пожирателей стало раздаваться из толпы.

– МОЛЧАТЬ! – крикнул Волдеморт. Раздался хлопок, мелькнула яркая вспышка – и все смолкло. – Игра окончена. Клади его сюда, Хагрид, к моим ногам – здесь ему место!

Великан опустил Поттера на землю.

– Видите? – сказал Волдеморт, расхаживая взад-вперед позади лежащего тела. – Гарри Поттер мертв! Поняли вы теперь, что вас обманули? Он был всего лишь мальчишкой, требовавшим от других, чтобы они жертвовали жизнью ради него!

– Он уже столько раз тебя бил! – раздался выкрик рыжего парня, вслед за которым зазвучали и другие голоса из толпы.

Мда. Быстро же заглушающие чары развеялись. Ослабел старик.

Мгновение – искра в сторону Темного Лорда, и Антонин молниеносно выставил щитовые чары, защищая Повелителя. Темный Лорд не стал медлить – он тут же бросил зеленый луч в ответ. Мальчишка рухнул замертво.

– РОООН! – истошный девичий вопль резанул по ушам.

Взгляд Антонина метнулся в сторону шума – вьющиеся каштановые волосы и такое знакомое лицо. Где-то он уже видел эту худенькую фигурку.

Гогот Пожирателей, какие-то слова Темного Лорда, женские крики и новые проклятья – все это прошло фоном и мимо, холодный взгляд карих глаз следил лишь за юной ведьмой, упавшей на колени перед бездыханным телом рыжего парня. Ее маленькие ручки обхватили широкие плечи мальчишки, а лицо уткнулось в его грудь.

Поттер, рыжий мальчишка и девка с копной каштановых волос. Ну, точно! Маленькая бестия из того маггловского кафе!

Тогда девчонка хорошо постаралась, накладывая Обливейт. Восстановление воспоминаний проходило болезненно. Снейпу, несмотря на его блистательное мастерство, понадобилось немало времени, чтобы собрать осколки его сознания в единое целое. Но он должен был вспомнить, чтобы понять, проанализировать свои ошибки, как он делал всегда после неудачной битвы, а потом…. отомстить. А вот и шанс. Убить ее? Нет, слишком мелко, больше в стиле Кэрроу – этот боялся даже школьников-первогодок, если у тех были палочки, и уж конечно он бросил бы Аваду при любой угрозе – чтобы уж наверняка.

Да и не хотелось почему-то ее вот так сразу убивать. Девчонка была забавным экземпляром, чем-то необычным, интересным, как оригинальная игрушка, которую только выпустили в продажу. Всего лишь грязнокровка, но сильнее многих знакомых ему ведьм и волшебников. Опыта ей, конечно, не хватало, но зато техника была безупречна. Он ощутил это с первым же брошенным в его сторону заклятием, еще тогда в Отделе тайн. Там было несколько детей, но запомнил он именно ее. Мерзавке тогда удалось наложить на него Силенцио. Не сказать, чтобы его это сильно ослабило, он прекрасно владел невербальной магией. Но режущее заклятие его собственного производства, брошенное ей в ответ бессловесно, определенно ударило не в полную силу, что помогло ей выжить.

Теперь он вспомнил все! Девчонка билась яростно, как разъяренная львица. Пожалуй, это было даже не всегда просто, отражать ее чары. Скорость реакции, движения палочки, мощное заклятие Забвения опять же. Нет, убивать ее преждевременно. Он еще не наигрался. Тем более, на ней его клеймо. Она принадлежала ему и больше ей не ускользнуть.



Она не замечала снопа искр, озаривших серое небо. Не видела Пожирателей, бросившихся в атаку на защитников Хогвартса, которые встали стеной у дверей замка, вскинув палочки.

Мир вокруг как будто перестал существовать.

В ее ушах был только звон, заглушающий все иные звуки, а перед глазами тело Рональда – милого Рона, ее первой любви, первого мальчика, который ее поцеловал.

С трудом оторвав взгляд от Рона, она посмотрела на бездыханное тело Гарри, покоящееся чуть в отдалении.

Двое ее лучших друзей, двое мальчиков, ставших ей братьями, мертвы. Мертва и надежда, что свет победит.

– Гермиона! Гермиона, вставай! – сквозь гул, стоящий у нее в голове, она услышала чей-то голос.

– Профессор МакГонагалл? – осипшим голосом произнесла Гермиона, посмотрев на женщину.

Перед глазами все расплывалось, будто в замедленной съемке она видела, как мужчина, облаченный во все черное, бросил в декана Гриффиндора режущее проклятье. Женщина смогла его отбить и бросила в ответ неизвестное Гермионе заклятье, которое тут же повалило врага на землю. Но появившиеся рядом еще двое мужчин мощным шквалом проклятий все-таки смогли сразить женщину.

Следующее, что Гермиона увидела после падающей на землю Минервы Макгонагалл, был направленный в ее сторону кончик волшебной палочки, а потом она погрузилась в спасительную тьму.

Впрочем, с победой Волдеморта во тьму погрузился и весь мир вокруг. По крайней мере, для таких, как она.



Сражение длилось недолго. Хогвартс пал в течение часа. После смерти Гарри моральных сил на борьбу у людей осталось мало. Некоторых из тех, кто не был сражен заклятием во время битвы, Пожиратели казнили прямо там, во дворе школы – в назидание остальным. Вид изувеченных тел убитых преподавателей и других защитников школы окончательно подкосил дух тех, в ком еще теплилась надежда на реванш.

С болью в сердце Гермиона смотрела на Джинни, которая бросилась в ноги Темному Лорду и срывающимся голосом умоляла пощадить ее родных. Артура и Молли Уизли казнили вместе с сыновьями, дав им возможность умереть как семья, как выразился с усмешкой Волдеморт.

В награду за содействие в войне, Волдеморт решил отдать оборотню Сивому тело Гарри в качестве лакомства – всё, кроме головы, которую Пожиратели подвесили над воротами школы, прибив ее к флагу Гриффиндора. Сивый почти молниеносно расправился с останками тела Мальчика-который-не-выжил. Этого зверства не выдержали несколько школьников, рухнув на землю без чувств.

– Жалкое зрелище, – бросил один из Пожирателей, имени которого Гермиона не знала. Коренастый лысый мужчина презрительно скривился, смотря на упавшую только что без сознания Парвати Патил. – Все они лишь слабая, никчемная мелюзга, возомнившая, что может победить воинов великого Темного Лорда.

– Такой ублюдок, как ты, только и может, что сражаться с детьми. Омерзительная трусливая шавка!

Внутри у Гермионы все похолодело, она медленно повернулась в сторону практически выплюнувшей последние слова Анджелины Джонсон.

– Да как ты смеешь, грязная шлюха! – рявкнул Пожиратель, выхватив палочку, которая тотчас превратилась в плеть.

Первый удар пришелся на плечо Анджелины. Девушка вскрикнула, но устояла на ногах. Второй же удар, обрушившийся на ее спину, когда она пыталась увернуться, повалил ее с ног. Мужчина продолжал нещадно хлестать вздрагивающую и кричащую все сильнее от каждого нового удара гриффиндорку. В какой-то момент ее голос стал срываться на хрип, а на форменной рубашке стали проступать пятна крови.

Это было больше, чем Гермиона была способна выдержать. Она метнулась к дрожащей Анджелине и упала перед ней на колени, закрывая ее своим телом.

– Пожалуйста, прекратите, – в слезах Гермиона повернулась к уже вошедшему в раж Пожирателю. – Умоляю! Вы убьете ее!

– Тоже хочешь получить, поганое грязнокровное отродье? – злобно зашипел мужчина и замахнулся, чтобы нанести удар. Гермиона зажмурилась и прижалась к Анджелине плотнее.

– Джагсон, ты обалдел? – услышала Гермиона резкий, чуть хрипловатый мужской голос где-то поблизости.

А потом чья-то рука в жесткой хватке сомкнулись на ее волосах на затылке, и в тот момент, когда ее потянуло вверх, из чуть приоткрытого рта Гермионы вырвался слабый стон боли. Она распахнула глаза и, насколько была возможность, повернулась в сторону удерживающего ее человека – высокого широкоплечего мужчины стройного телосложения, облаченного в форму Пожирателя смерти. Несколько прядей вьющихся темных волос падали на его бледное лицо, что вкупе с пронизывающим взглядом отливающих стальным блеском глаз создавало образ то ли опасного безумца, сбежавшего только что из психбольницы, попутно убив несколько санитаров, то ли хищника, загнавшего жертву в ловушку и готовящегося к решающему прыжку. На основе того, что она слышала, он, вероятно, был в какой-то степени и тем и другим.

Да, Антонин Долохов был одним из самых сильных, опасных и жестоких темных магов в рядах Пожирателей смерти, самозабвенно преданный Повелителю, безжалостно пытавший и убивавший врагов Темного Лорда, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков. Гермиона не могла объяснить причину, но, пожалуй, именно его мощная энергетика, накрывающая ее волной всякий раз, когда он оказывался рядом – вот, что заставляло ее боятся его даже больше, чем Волдеморта.

– Какого Салазара ты лезешь в это, Долохов? – чуть ли не зарычал Джагсон. Сейчас он чем-то напоминал капризного ребенка, у которого отобрали игрушку. – Шлюхам нужно показать их место.

– Темный Лорд распорядился выставить девок на торгах, так что ты портишь товар, – жестко бросил Долохов, встряхнув Гермиону и сильнее сомкнув пальцы на ее затылке, когда та дернулась, в попытке высвободиться из его хватки. – Если тебе так понравилась та кошечка, покупай ее и развлекайся потом сколько влезет.

Джагсон что-то недовольно пробубнил себе под нос, и, убрав палочку обратно в кобуру, поспешил уйти подальше от Долохова, который проводил его жестким пристальным взглядом.

– А ты проблемная, да, лапонька? – холодно проговорил Антонин, когда Джагсон отошел на приличное расстояние.

Он повернул Гермиону к себе лицом и обхватил ее рукой за подбородок, заставляя посмотреть на него. Гермиона всхлипнула и попыталась высвободиться, но мужчина лишь усилил хватку. Его взгляд был полон арктического холода, пробирающего до костей, отчего у нее перехватило дыхание, а сердце, казалось, пропустило удар.

– Тебе мало событий на сегодня? – тихо проговорил Долохов, продолжая сверлить ее взглядом. – Хочешь, чтобы тебя еще и избили до полусмерти? – мужчина вдруг посмотрел куда-то позади Гермионы, и его лицо искривила мерзкая усмешка. – Или, может, ты хочешь, чтобы тебя оттрахали где-нибудь на развалинах твоей любимой школы, как ту блондиночку? – рывком он развернул девушку к себе спиной, обхватив ее одной рукой за подбородок, а второй – за талию, и, прошептал ей на ухо: – С этим я могу тебе помочь.

Гермиона заметила двух приближающихся к ним людей и вгляделась в лица – худощавый мужчина с нервно подергивающимися глазами, одетый в форму Пожирателя, тащил за собой Лаванду Браун, удерживая ее за ворот блейзера («Почти за шкирку, как котенка», – подумала Гермиона). Вид у блондинки был сильно потрепанный: волосы спутались и были кое-где покрыты грязью, юбка смята, от колготок почти ничего не осталось, блузка была застегнута только на две нижние пуговицы, а блейзер висел лоскутами, больше напоминая тряпку.

Что сделали с Лавандой, было понятно не только по ее внешнему виду, но и по самодовольному лицу Пожирателя, периодически бросающего на девушку гадкий похотливый взгляд.

Двое остановились около Долохова и Гермионы.

– Долохов, я смотрю, ты тоже нашел себе аппетитненькую игрушку? – весело хохотнув, произнес мужчина и смерил Гермиону голодным взглядом с головы до ног.

Гермионе стало не по себе, и она почти рефлекторно сильнее прижалась спиной к Долохову. Она понимала, что это глупо, искать защиты у безжалостного убийцы, но почему-то сейчас он ощущался меньшим из зол.

– Типа того, – бросил Долохов в ответ, крепче обхватив Гермиону за талию. – А ты со своей уже наигрался, как я вижу, – продолжил он. – И как?

Худой Пожиратель осклабился и грубо обхватил Лаванду за плечи. От его жесткой хватки девушка стиснула зубы.

– Нормально. Жаль только широкая дырка попалась. Походу в ней побывала половина школы.

Гермиона невольно посмотрела в лицо Лаванды, которая покраснела и отвела взгляд в сторону. О ее душевном состоянии свидетельствовала только одинокая слеза, скатившаяся по щеке.

Долохов хмыкнул, никак не прокомментировав слова собеседника, и тот еще раз улыбнулся ему, а затем, кивнув, направился дальше, таща Лаванду за собой, туда, где стояли остальные плененные школьницы.

Антонин развернул Гермиону лицом к себе.

– Ну что, лапонька, как нам…

– Долохов!

К Пожирателю со спины подошел Корбан Яксли. По его чистому сюртуку, на котором не было ни пылинки, и идеально уложенным волосам, заплетенным в тугую косу, Гермиона предположила, что он не особо активно участвовал в бою, вероятно, лишь раздавая указания. Конечно, некоторые Пожиратели уже очистили одежду заклинанием, но вид у них все равно оставался немного взъерошенный, если не сказать, потрепанный. У всех, кроме Яксли.

«Типичный министерский чинуша», – подумала Гермиона.

Долохов повернулся на голос, перехватив Гермиону за ворот свитера.

– Темный Лорд приказал отвести всех пленных в Министерство. Готовь мисс Грейнджер, – на этих словах он перевел насмешливый взгляд на Гермиону, – к транспортировке.

Долохов молча кивнул. Гермиона не успела даже обернуться – мужчина молниеносно выхватил палочку, приставил древко к ее виску и произнес:
– Отключись.



Элайза Партон, дочь аврора, поддерживавшего Орден Феникса и павшего в битве за Хогвартс, сказала ей, что они сейчас находятся в одном из складских помещений Аврората, где раньше держали животных, используемых для различных государственных нужд. Это объясняло наличие клеток около двух метров высотой, расположенных вдоль стен помещения, тускло освещенного несколькими маленькими лампами, которые свисали с потолка.

Помимо Гермионы и Элайзы с ними в одной «камере» были еще Падма и Парвати Патил, Луна Лавгуд и Алисия Спиннет. Не считая Элайзу, все они были в Отряде Дамблдора.

«Это можно использовать», – подумала Гермиона.

Ее мысли будто прочитала Алисия:
– Нужно попытаться сбежать, Гермиона. Ты самая сильная и опытная из нас, у тебя есть шанс. А мы поможем.

– Нет, Алисия, если мы сбежим, то только все вместе, – произнесла Гермиона. – Я не позволю вам рисковать своими жизнями ради меня.

– Гермиона, – подала голос Парвати, – это, конечно, все очень трогательно, но давай мыслить здраво – шанса сбежать всем не предвидится. Ты самая умная из нас, ты сможешь выжить, если сбежишь, сможешь найти помощь, чтобы потом освободить всех пленных, а не только нас пятерых.

Гермиона молчала. Что она могла сказать? Да, у нее действительно больше шансов, если бежать одной. Но это никак не соотносилось с ее моральными качествами. Как она может бросить остальных здесь?

Зная, что их ждет….

Долохов сказал про торги, верно? Они – живой товар. Быть военнопленными у Пожирателей – ужасно, но быть у них в рабстве – чудовищно.

Она помнила пустой взгляд Лаванды и похотливый взгляд того мужчины. Помнила и свои ощущения, когда Долохов держал ее за талию, прижимаясь к ней всем телом. Что ее ждет, попади она в рабство к нему?

Поток мыслей Гермионы был прерван как всегда отстраненным, почти потусторонним голосом Луны:
– Гермиона, девочки правы, это единственный выход. Торги послезавтра вечером. Мы должны продумать план.



– На выход! – рявкнул открывший клетку мужчина в форме охранника Министерства.

Сначала вышли Парвати и Элайза, за ними следом Гермиона (она в центре, как и договорились) с Луной, затем – Падма и Алисия.

Снаружи их ждал еще один охранник. Всего двое – повезло. Они проработали план, предусматривающий выведение из строя четверых. Конечно, теперь у них есть возможность завладеть только двумя палочками, но, с другой стороны, план шестерых хрупких девочек обезвредить четверых здоровых мужчин казался не особо многообещающим. А так, у них есть шанс.

Две палочки – две ведьмы, готовые оказать сопротивление.

Пока их строили по двое, Гермиона успела оглядеться – проход между клетками был пуст. И снова – повезло.

– Шагайте! – снова рявкнул охранник, и они двинулись к выходу.

В тот момент, когда до дверей оставалось всего пара метров, Алисия крикнула «Давайте», и девочки бросились на охранников группой по трое.

Один из парней, с виду не намного старше Гермионы, растерялся, и это помогло Алисии завладеть его палочкой, которую она тут же кинула Гермионе, пока они с Падмой продолжали удерживать охранника.

Бросить парализующие чары… и мы все побежим по запланированному маршруту….

Она видела, как Луна выхватила палочку у охранника, на которого навалились Парвати и Элайза.

Наверняка нам будут пытаться помешать, да и палочек у нас всего две, но…

Один, два, три, четыре – драгоценные секунды исчезали, как песчинки из верхней части песочных часов.

– Бегите, – крикнула Парвати.

Это вывело Гермиону из ступора, и они с Луной рванули со всех ног.

Гермиона судорожно прокручивала в памяти маршрут, который ей объяснила Элайза – направо, направо, вверх по лестнице два пролета, прямо, налево….

– Стоять! – проход им преградили двое охранников. Отбиваясь от их проклятий, Гермиона увидела в дальнем конце коридора еще четверых, бегущих по направлению к ним, но, к счастью, они были далеко. Элайза говорила, что в блоке Аврората аппаровать невозможно – это давало им фору.

Она метнула парализующие чары в одного, пока Луна связала другого чарами Инкарцеро, а потом блондинка схватила ее за руку и потянула в боковой коридор.

– Нет, не туда, – крикнула Гермиона, – нужно прямо…

– Прямо не получится, – спокойно и все также потусторонне проговорила Луна, кивнув вперед.

Те четверо охранников были совсем близко. Гермиона кивнула, и они рванули в узкий боковой коридор.



Грязнокровка свернула вправо, и Макнейр вдруг резко остановился и хрипло расхохотался.

Когда Антонин остановился следом, посмотрев на него, Макнейр пояснил:
– Коридор заканчивается малым залом для собраний. Там тупик. Грязнокровка в ловушке.

И кривая усмешка изогнула его губы.

– А та, вторая? – спросил Долохов, кивнув в сторону левого коридора.

– Она выбежит прямо к кабинету Главного Аврора.

– Я за грязнокровкой, а ты за блондинкой, – бросил Долохов и побежал в коридор, где минуту назад скрылась Гермиона.

Признаться, Долохов был в восторге. Это было каким-то охрененным чудом, то, как грязнокровка не только своими действиями, но даже бездействием заставляла его кровь бежать быстрее. Будто сам факт ее присутствия в непосредственной близости автоматически повышал уровень адреналина в его крови до высоких отметок. То, что, казалось, давно потухло в нем – желание сражаться, соперничать, творить, в конце концов – все это зажигалось искрой при одном ее появлении в поле зрения, достаточно было лишь взгляда ее глубоких карих глаз, которые так и светились интеллектом.

А интеллект Долохов ценил, пожалуй, также высоко, как и магическое мастерство. Раньше он был уверен, что высокий уровень владения магией неотделим от высокого же интеллекта. Сильных волшебников среднего ума он просто не встречал. А потом он познакомился с Амикусом Кэрроу, и его теория разлетелась вдребезги. Для Долохова оставалось загадкой, как этому совершеннейшему идиоту удавались все эти мощные темные проклятья. Разгадывать эту загадку, впрочем, Антонин не имел никакого желания, ведь тогда бы ему пришлось чаще общаться с Кэрроу, чего его и без того не слишком стабильная психика просто не вынесла бы. Ему и так порой казалось, что он терял несколько извилин каждый раз, когда общался с Амикусом во время редких совместных заданий. Заразна ли тупость? Сомнительно. Но проверять это на себе он все же не стремился.

Напротив, он старался по возможности окружать себя людьми, у которых были хотя бы зачатки интеллекта (разве можно рассчитывать на что-то большее, когда вращаешься в кругу сторонников кровесмешения?). По этой причине он закорешился с Роули – магом средней руки, чрезмерно импульсивным, когда дело доходило до битвы, но способным к критическому мышлению и анализу. И, спасибо Мерлину, Темному Лорду их альянс пришелся по вкусу, поэтому он все чаще посылал их на задания вдвоем. Считал ли он Роули другом? Конечно, нет. Антонин был слишком осторожным человеком, который не доверял никому. Жизнь научила. А без доверия, какая может быть дружба? У Долохова не было друзей. Никогда. Торфинн был, скорее, достойным напарником, с которым иногда можно было обсудить что-то помимо миссий во славу Повелителя.

Грязнокровка же была чем-то иным. Чем-то неисследованным, чем-то за гранью. Как порожденная магглами девчонка могла быть таким сильным дуэлянтом? Ведь она давала отпор чистокровным магам, которые намного старше и опытнее ее. Роули упоминал что-то про нее, какие-то слухи – «самая умная ведьма своего поколения», кажется, так ее называли. Мда, магам Британии пора заканчивать с этим кровесмешением, а-то скоро маггловские фокусники будут колдовать лучше них.

А этот ее взгляд….

Когда девчонка сражалась, ее взгляд был решительным, непоколебимым, можно даже сказать свирепым, а еще в ее глазах он видел страсть и какую-то особую глубину, притягивавшую его как омут, в который хотелось шагнуть и окунуться с головой.

Собственно, насладиться этим самым взглядом, вбегая в малый зал собраний, у Долохова времени не было – не успел он переступить порог, как ему пришлось прикрыться Протего, защищаясь от мощного Вердимилиус, сноп зеленых искр которого его чуть не ослепил. Летящее следом Экспульсо вынудило его скрыться за монолитной колонной, неслабо пошатнувшейся, когда в нее ударило заклятье.

Да, девчонка хороша. Но… Поиграли и хватит.

Когда Антонин пошел в атаку, грязнокровка четко и технично отбивала его удары, бросая сильные ответные чары, но все же она выдохлась, он это чувствовал по силе последних двух выпущенных в него проклятий. Неудивительно, грязнокровка многое пережила – битва в Хогвартсе, смерть друзей, сразу плен, дуэль при побеге. Антонин был более подкован в бою. И даже несмотря на то, что в Азкабане его рефлексы притупились, он все равно оставался блестящим дуэлянтом.

В момент, когда он ощутил брешь в оборонительных чарах девчонки, он бросил подряд Редукто и Экспульсо, которые она отбила, выставив щитовые чары, чего Антонин и ждал. Полетевшее в нее следом обездвиживающее заклятье поразило ее в самую грудь.

Наблюдать удивленное выражение лица грязнокровки в ту секунду, когда она осознала, что щит не сработал – было отдельным удовольствием.

Когда Гермиона рухнула на пол, мужчина, медленно, расслабленной походкой подошел к ее распластанной на полу фигуре и опустился рядом на колени.

– Славная дуэль, лапонька, – проговорил он, нежно очертив указательным и средним пальцами ее скулу и спускаясь ниже, по шее к груди.

Гермиона чуть шевельнулась. На ее лице по-прежнему было непонимание.

На ее немой вопрос он ответил:
– Прессум гравис, малышка. Я знаю, что ты сейчас ощущаешь – тяжесть во всем теле, руки и ноги будто свинцовые, так что ими почти невозможно двинуть. Я испытал на себе всю силу этого заклятья, будучи мальчишкой приблизительно твоего возраста, когда меня обучал ему один венгерский колдун.

Антонин на секунду отвел взгляд, улыбнувшись как-то отстраненно и почти мечтательно. Давно он не вспоминал времена своей юности. Неужели эта грязнокровка настолько сильно на него действует?

– Удивительное заклятье, – продолжил он, снова посмотрев на гриффиндорку. – Моментально выводит противника из строя. Его особенность в том, что нет таких оборонительных чар, которые могут его отбить или подавить. Поэтому твой щит не сработал.

Мужчина аккуратно, почти нежно убрал несколько прядок с лица Гермионы и затем мягко щелкнул ее пальцем по носу, отчего она вздрогнула.

– Такая пылкая и одновременно такая нежная, – проговорил он. – Очаровательное создание.

Он поддел рукой край ее свитера и подтянул его вверх, обнажив небольшую грудь, обтянутую белым кружевным лифчиком.

– Нет, – с трудом пролепетала Гермиона, попытавшись отстраниться.

Куда там, заклятье едва позволяло ей вздохнуть полной грудью, не то чтобы двигаться.

Крупная рука задрала лифчик, и Долохов провел горячими пальцами по выпуклой дорожке шрама, который остался после его режущего проклятья.

– Наверное, это было больно и на излечение, предполагаю, ушло немало недель, да?

Мадам Помфри прописала ей кучу разных зелий и целебную мазь, которыми она лечилась почти полтора месяца. Шрам затягивался невероятно долго, да еще и болел в течение всего процесса исцеления.

Гермиона посмотрела Долохову в глаза, но промолчала. Впрочем, вряд ли он ждал от нее ответа.

– Тебе повезло, что я был под Силенцио, а-то бы мы сейчас не разговаривали.

Да уж… Оказаться в плену и быть проданной в рабство. Повезло, так повезло.

Ладонь мужчины продвинулась вверх, и грубые пальцы ощутимо сжали торчащий сосок левой груди девушки. Долохов немного покрутил его между пальцев и слегка оттянул, отчего Гермиона еле слышно застонала.

– Прелестная девочка, – констатировал он.

Может ли он позволить себе минутную слабость? Ну, может, не минутную… И все же.… Каковы шансы, что кто-то заявится сюда сейчас, помешав ему?

Нет, нельзя терять самообладание. Так он станет похожим на Басти Лестрейнджа, который не может удержать гормоны в штанах, будто ему четырнадцать лет. Позорище. И как Темный Лорд мог подарить Метку этому недоноску?

– Жаль, нельзя взять тебя прямо здесь, – сказал Долохов, – Ты сейчас такая притягательная. Ну да ладно, я умею ждать. Когда после торгов ты перейдешь в мою собственность, я отымею тебя во всех возможных позах в каждом уголке моего поместья.

Мужчина опустил ее лифчик, поправил свитер и, встав, подхватил Гермиону на руки и перекинул через плечо. Девушка попыталась сопротивляться, из-за заклятья вышло, впрочем, слабенько.

Антонин покрепче обхватил ее, а затем звонко шлепнул ее по попе свободной рукой.

– Не дергайся, грязнокровка, а-то я не сдержусь.



Когда ее начали готовить к выставлению на торгах, Гермиона по-прежнему была под действием заклятья Долохова («Прессум гравис», – всплыло в ее памяти). Это значительно облегчило работу всех, кто участвовал в приведении товара в презентабельный вид, как выразился Макнейр. Гермиона узнала, что именно Макнейра назначили ведущим торгов.

Действие заклятья сошло на нет только, когда Гермионе уже нанесли макияж, сделали укладку и одели ее в самое короткое кружевное белое платье без бретелек, которое оно только видела в своей жизни. Она ощущала себя проституткой, будучи облаченной в этот кусок материи, который не прикрывал практически ничего. Но ведь так и есть, да? Теперь она просто шлюха, тело для ублажения любых фантазий этих извращенцев, сжиравших ее и других плененных девушек голодными, хищными взглядами.

За время пребывания в плену Гермиона ни разу не видела никого из пленных мальчиков. В той части Министерства, где их держали, были только девушки. Судьба ребят оставалась неизвестной. Гермиона была уверена, что Темный Лорд уже давно решил, куда деть противников новой власти мужского пола. Продажа в пользование Пожирателям – самый очевидный, но далеко не единственный вариант. Организовать развлечение в виде боев без правил? Использовать их для опытов? Или что-то иное, что могла породить больная фантазия психопата, лишившегося человеческого облика и, что важнее, души.

Когда ее вели к сцене, Гермиона была в какой-то прострации. Все вокруг расплывалось, а в голове стоял необъяснимый шум. Возможно, таким был постэффект заклятья Долохова, а может, сказывалось нервное перенапряжение. Лишь оказавшись за кулисами, впритык к сцене, она поняла, что источник этого шума – зрители. Их было человек сто, не больше. Пожиратели и некоторые иные сторонники победителей отпускали грязные шуточки, улюлюкали и просто гнусно хихикали и гоготали, пока Макнейр представлял очередную пленницу.

Сейчас это была Лаванда Браун. Она стояла посреди сцены абсолютно голая, но даже не пыталась прикрыться. Гермиона не знала, от страха это, шока или же девушка просто сломалась, смирившись со своей судьбой. Гермиона была девственницей, и поэтому ее никто не трогал – невинной она стоила дороже. Тем же, у кого уже был сексуальный опыт, так не повезло. Когда Гермионе делали макияж перед торгами, в комнате находились два охранника, один из которых во всех скабрезных подробностях хвастался другому, как он насиловал одну из плененных девушек. От того, что Гермиона услышала, у нее волосы встали дыбом. Она подумала, что если на такое способен рядовой работник Министерства, что же будут делать с приобретенными рабынями известные своей жесткостью и часто крайней степенью садизма Пожиратели Смерти?

Макнейр, было видно, наслаждался своим положением, с особым энтузиазмом комментируя внешний вид Лаванды, не избегая и возможности прощупать ее везде, куда мог дотянуться, показывая товар.

Впервые с Макнейром они с друзьями столкнулись, когда он, будучи министерским ликвидатором опасных животных (а по факту просто палачом), был приглашен привести в исполнение приговор гиппогрифу Клювокрылу. А о том, что Макнейр собой представляет, Гермиона узнала на пятом курсе от членов Ордена Феникса. Он был ничем не примечательным, можно сказать жалким человеком, трусом и никчемным магом с наклонностями садиста, получающим удовольствие, унижая и мучая беззащитных и тех, кто был слабее его.

«А кто из Пожирателей таким не был?» – подумала Гермиона.

Волдеморт даровал Макнейру должность заместителя главы созданного при Министерстве новым правительством «Отдела по обороту и контролю использования невольников» в качестве награды за захват особо опасных преступников Молли и Артура Уизли. Хотя, «захватом» это было назвать сложно – Пожиратель просто поразил их в спину обездвиживающим заклинанием, пока они отбивались от группы оборотней. Во главе Отдела был поставлен Корбан Яксли, а Макнейру вверили обязанность по проведению торгов на невольничьем рынке, чему он, судя по самодовольной физиономии, был несказанно рад.

Лаванда Браун ушла с молотка за 15 000 галлеонов во владение Рабастана Лестрейнджа. Но, судя по тому, каким сальным взглядом на девушку пялился Родольфус Лестрейндж, похлопывая брата по плечу, Лаванде, скорее всего, придется мириться как минимум с еще одним насильником.

– А теперь, господа, с преогромнейшей радостью спешу представить вам одну из королев нашего сегодняшнего мероприятия, – произнес с воодушевлением Макнейр, когда Лаванду увели со сцены.

Сердце Гермионы набатом застучало в груди.

– Ту самую грязнокровку, которая доставила Министерству столько неприятностей, знаменитую подругу Гарри Поттера. Встречайте, Гермиона Грейнджер!

В зале раздался оглушительный гул. Верзила в министерской форме охранника выволок слабо сопротивляющуюся Гермиону на сцену, и ее тут же ослепил яркий свет, исходящий от магических прожекторов, мешая ей разглядеть лица зрителей.

Девушку подвели к середине сцены, туда, где минуту назад стояла Лаванда.

– Мисс Грейнджер, хоть и является грязнокровкой, но еще не так грязна, как прочие, – продолжил Макнейр. – Она еще невинна, дорогие друзья. По крайней мере, между ног. – Макнейр скривился в усмешке, и по залу пронесся гогот.

– А теперь, рассмотрим товар детальнее, – продолжил Макнейр.

Далее все произошло так внезапно, что Гермиона не сразу успела среагировать – Макнейр взмахнул палочкой, и белое кружевное платье буквально растворилось в воздухе, оставив девушку совершенно голой перед взорами сотни пар глаз.

Отойдя от шока, Гермиона резко выдохнула и попыталась прикрыться руками, но очередной взмах палочки аукциониста материализовал невидимые веревки, которые обхватили тонкие запястья девушки и развели ее руки в стороны, чтобы ничто не мешало зрителям лицезреть тело рабыни.

Гермиона яростно забилась в невидимых путах, что вызвало у Макнейра улыбку, а в зале раздался громкий хохот зрителей.

– Девочка весьма строптива, как вы можете видеть, – снова продолжил Пожиратель, – потому, несомненно, сможет распалить любого. Ломать ее будет отдельным удовольствием, не сомневайтесь.

– Итак, стартовая цена за мисс Грейнджер – 10 000 галлеонов! – объявил Макнейр, и торги начались.

Зрители будто сошли с ума. Выкрикивая быстро растущие предложения по цене, гости аукциона срывались на хрип, пытаясь перекричать друг друга. Во время торгов Лаванды такого безумия Гермиона не наблюдала. Очевидно, для Пожирателей «грязнокровка Поттера» была каким-то особо лакомым кусочком, ценным трофеем, за который каждый из них был готов отдать многое. Когда сумма достигла 80 000 галлеонов, соперников осталось двое – Августус Руквуд и Антонин Долохов.

– Итак, мы остановились на 80 000 галлеонов от мистера Руквуда, – произнес Макнейр. – Мистер Долохов, желаете перебить цену?

– 90 000, – бросил Долохов с таким непроницаемым выражением лица, будто деньги не имели для него никакого значения.

В толпе начали перешептываться. Долохов никогда не создавал впечатление выходца из богатой семьи. По правде говоря, кроме того факта, что он был чистокровным, об Антонине Долохове его соратникам по оружию вообще было мало что известно. И, похоже, наличие у него такой крупной суммы свободных денег вызвало искреннее удивление у многих.

Долохов не смотрел на Руквуда, но боковым зрением все же заметил, как тот сглотнул и замер, вероятно, решая, стоит ли игра свеч.

«Готов», – подумал Долохов и сжал губы в тонкую линию, подавляя улыбку. По мнению Антонина, это действительно стоило того, пусть он сам до конца и не понимал, почему. Он просто хотел получить эту грязнокровку, она была ему нужна… просто…. Да просто потому, что он так хотел.

С юности он никогда не потакал своим эгоистичным желаниям, направляя свои силы на достижение только великих целей. Так разве он не имеет сейчас права, по прошествии стольких лет, хоть раз просто поддаться порыву?

Он решил для себя, что право такое у него есть.

Только один раз. Только сейчас. И больше никогда.

– 90 000 раз, 90 000 два, 90 000…. – говорил Макнейр, и Долохов с силой сжал руки в кулаки (Не проявлять эмоций, даже искренняя радость будет воспринята как слабость).

– 200 000, – раздался чей-то голос с конца зала, и гости ахнули, закрутив головами в поисках говорящего.

В этот раз Антонин уже не смог остаться невозмутимым и тоже повернулся на голос. От входа, расположенного в конце зала, через проход к сцене пробирался невысокий лысый мужчина.



«Джагсон, – пролетело в голове Долохова. – Но откуда столько денег у этого упыря?»

Джагсон остановился недалеко от сцены и бросил самодовольный взгляд на Долохова. Слева к нему подошел Гойл и похлопал соратника по плечу, затем с такой же победоносной ухмылкой на кривой физиономии с ними поравнялся Селвин. Было очевидно, что мужчины объединились для совершения покупки.

Тварь! Мразь! Ты сдохнешь в муках вместе с двумя своими подпевалами.

Антонин сжимал кулаки, что было сил, теперь уже от ярости, кипящей в нем. Он ненавидел свое бессилие сейчас, но, как бы ему ни хотелось метнуть в Джагсона и этих двоих Аваду, он не мог. Темный Лорд, может, и простил бы ему убийство Джагсона, но Гойл и Селвин пока еще пользовались его благосклонностью и были ценными Пожирателями смерти.

– Мистер Джагсон! Это невиданная щедрость! – произнес оттаявший от шока Макнейр. – Мистер Долохов, перебьете цену?

Твою мать, твою мать, твою мать!

Долохов сжал челюсти так, что, казалось, еще чуть-чуть, и зубы начнут крошиться от давления. Он проиграл.

***

У Гермионы бешено колотилось сердце, готовое вот-вот выскочить из груди. Она не знала, в какой момент стала так отчаянно надеяться, что Долохов победит. Это было таким неправильным, каким-то нездоровым желанием. Он ведь такой же сторонник Волдеморта, как и все они, не знающий жалости, не имеющий чести, беспринципный, бессовестный, злой…. И совершенно непредсказуемый.

Но лучше ли будет оказаться во власти этого Джагсона, который с нечеловеческим, почти звериным лицом хлестал Анджелину тогда у Хогвартса?

– Мистер Долохов? Я вынужден начать отсчет, – снова подал голос Макнейр. – 200 000 ра…. Повелитель!

Антонин поднял недоуменный взгляд на Макнейра, решив было, что ослышался, но увидев, что тот уже стоит на коленях, покорно склонив голову, он повернулся в сторону выхода.

Темный Лорд вальяжно шел по проходу между рядами, зрители покорно склоняли головы в знак почтения. Долохов резко выдохнул.

– Ах, похоже, я пришел как раз вовремя, – произнес Волдеморт, и Гермиону передернуло от его шипящего с надрывом голоса. – Хотел бы прийти раньше, но было одно дело, не терпящее отлагательств.

Волдеморт поднялся на сцену, и Макнейр встал с колен.

– Повелитель, такая радость, что Вы почтили своим присутствием наше скромное мероприятие, – подобострастно проговорил он.

– Уолден, – прошипел Темный Лорд, – не стоит принижать значимость данного аукциона. Такие мероприятия – это именно то, что нужно новому миру. Это помогает нам восстановить естественный порядок вещей и вернуть каждого на предназначенное ему природой место.

Волдеморт перевел взгляд на Гермиону.

– Грязнокровка Грейнджер! Как приятно видеть Вас снова, – насмешливо бросил он, а потом снова повернулся к Майнейру. – И сколько же готовы предложить мои верные соратники за право владения столь ценным экземпляром?

– Последняя названная цена – 200 000 галлеонов, – сказал Макнейр. – Предложена Джагсоном.

– Достойная сумма, – Волдеморт одобрительно хмыкнул, посмотрев на Джагсона.

Губы лысого Пожирателя растянулись в улыбке, и он чуть склонил голову в благодарности. Но улыбка на его лице задержалась ненадолго, медленно она начала сползать по мере того, как Волдеморт продолжал говорить.

– И как бы ни было мне радостно от того, что вы, мои дорогие друзья, готовы так вложиться в успех нашей миссии по благоустройству нового мира, я вынужден огорчить вас сейчас.

В зале установилась давящая тишина.

– Это произошло по моему недосмотру. Я должен быть проконтролировать все еще тогда, в Хогвартсе…. Признавать сей факт весьма печально, особенно сейчас, когда мы победили. Но, правда, друзья мои, в том, что грязнокровка Грейнджер, ввиду какой-то трагической ошибки природы, наделена исключительным интеллектом и хитростью, что делает ее особо опасным врагом нашего магического сообщества. Посему ее следовало бы убить, чтобы все мы могли спать спокойно.

Все мышцы были напряжены до предела, удары сердца в грудной клетке начали отдаваться болью, руки дрожали. Гермиона почти не дышала.

– Но, чтобы никто не сомневался, что в новом мире есть место правосудию, я принял другое решение. Наверное, следовало бы сделать все в более официальной обстановке, но раз уж так случилось, что все мои верные слуги сейчас здесь….. Не вижу причин это откладывать. За пособничество врагу №1 магического сообщества я приговариваю его ближайшую соратницу, военную преступницу Гермиону Грейнджер к пожизненному тюремному заключению и приказываю незамедлительно препроводить ее в Азкабан, где она и проведет остаток своих дней.

Глава 2. Узники

Казнь состоялась на второй день после победы.

Его убили быстро, как жалкого маггла, случайно попавшегося на пути. Один взмах волшебной палочки, вырвавшийся из древка зеленый луч – и жизнь единственного наследника рода Малфоев разделилась на «до» и «после». Не то, чтобы он не знал, что так будет. Темный Лорд не прощает ошибок. А в случае с Люциусом Малфоем ошибок было хоть отбавляй, а банальных промахов еще больше.

Повелитель сказал, что в новом мире нет места слабости, ведь именно слабость в свое время была причиной распространения маггловской заразы в магическом сообществе. Волшебники не проявили твердости, когда магглы проникли сквозь барьер и начали осквернять магию. Они спустили все на тормозах.

А Люциус был слабым. Ему хорошо, даже очень, удавалось вести подковерные игры и плести интриги в Министерстве, но когда дело доходило до битвы, он прятал голову в песок, боясь запачкаться. Да, несмотря на всё его (вполне искреннее, надо сказать) презрение к магглам и грязнокровкам, он так никого из них и не убил за эти годы. Пытал – да, но ни разу с кончика его палочки не сорвался луч Авады. Глупо было надеяться, что Волдеморт не обратит на это внимание.

Люциус Малфой уже давно был своему Повелителю поперек горла, но тот не торопился избавляться от удобной боевой единицы перед предстоящей битвой, очевидно, оставив это удовольствие на потом, в качестве десерта после основного блюда под названием «Победа», как часть своего триумфа.

Когда все было кончено, Темный Лорд похлопал Драко по плечу, почти по-отечески, и сказал что-то о чести семьи Малфоев, которую Люциус посрамил, а он, Драко, должен восстановить (через служение Повелителю на благо нового мира, разумеется). И затем, перед тем как аппарировать из Мэнора на особо важное мероприятие (поганые торги, где будут словно скот распродавать его однокурсников), только что не швырнул с хозяйского плеча милость – разрешение похоронить отца на семейном кладбище на территории поместья.

А сейчас, стоя у могильного камня с надписью «Люциус Малфой», Драко себя презирал. И кроме ненависти к себе, он не чувствовал ничего. И за это презирал себя еще больше.

Это ведь ненормально, да? Ничего не чувствовать, в связи со смертью отца.

Когда-то он боготворил этого человека и мечтал стать похожим на него, когда вырастет. Будто вспышки перед его глазами всплывали воспоминания о тех беззаботных школьных временах, когда он был «сыном Люциуса Малфоя», перед которым лебезил весь Слизерин, а остальные – боялись, завидовали, ненавидели… Что угодно, но не оставались равнодушными. И ему это нравилось.

Тогда сделать пакость «святому Поттеру» казалось чем-то важным, значимым.

Наивный дурак!

Он знал, когда всё вдруг стремительно полетело к чертям. Смерть Диггори на Турнире (он уже тогда знал, кто в ней виновен) – вот та точка невозврата, когда его отношения с отцом дали первую трещину.

С Диггори они никогда не были не то, что друзьями, они даже не общались почти. Разве что во время турнира, когда он искал способ насолить Поттеру. Однако произошедшая трагедия была как-то слишком близко, слишком рядом. Наверное, поэтому она так отозвалась в его душе. Но тогда он отмахнулся от голоса совести, словно от назойливой мухи. Он убедил себя, что отец знает, что лучше для семьи.

Мерлин, как же глуп он был тогда.

Все они были. Дети, слепо идущие за своими родителями, потому что «так надо», потому что «так было всегда», потому что они «аристократы», «голубая кровь». Да, хрена с два – у Люциуса кровь, все еще стекающая по виску тогда, когда глаза уже потухли, была такого же красного цвета, как и у полукровки Поттера, когда он лежал перед дверями Хогвартса, в алых пятнах, растекшихся повсюду на одежде.

Он пытался жить как обычно, будто ничего не произошло. Честно пытался… Делать вид, что все идет так, как и должно. Но почему-то не мог. Он больше не мог смотреть на отца так, как раньше – с восхищением и уверенностью, что тот все делает правильно. Потому что смерть Седрика Диггори совершенно точно НЕ была чем-то правильным.

А потом провал миссии в Отделе тайн – и жизнь семьи Малфоев пошла по наклонной.

Арест отца и его заключение в Азкабан, открытое презрение магического сообщества, и самое ужасное – немилость Повелителя.

Страх… Вот что он чувствовал каждый день. Страх за маму, страх и за свою жизнь.

А еще злость. Драко злился все время. Он срывался на всех, кто только попадался под руку. Младшекурсниках, сокурсниках, друзьях (если их можно было так назвать). Но больше всего он злился на Поттера. Драко убедил себя, что все его проблемы именно из-за Мальчика-Который-Никак-Не-Сдохнет.

Винить во всем Гарри Поттера было так легко. Это давало ощущение почвы под ногами, ощущение ностальгии по тем старым, беззаботным временам, по детству, которое ушло так рано и безвозвратно.

Но сейчас, стоя перед могильным камнем, Драко винил во всем лишь себя. Наверное, надо было бы винить отца. Ведь все это произошло из-за его мании величия, из-за его неуемных амбиций, из-за его неутолимой жажды власти.

Но какой смысл винить мертвеца? Он уже заплатил за свои ошибки сполна. Теперь очередь Драко платить за свои.

За свою глупость, когда считал, что отец все делает правильно.

За свою наивность, когда верил, что все разрешится само собой.

За свою слабость, когда сделал неправильный выбор.

Больше он не будет совершать подобные ошибки. Отныне он будет делать только правильный выбор.

Драко точно знал, с чего начать. Защитить маму – вот первостепенная задача сейчас. Она не должна быть здесь. Слишком опасно. Они все слишком зависят от настроения Повелителя – в эту секунду он тебя хвалит, а в следующую, услышав плохую новость, бросит Аваду в первого, кто окажется рядом.

А когда Нарцисса будет в безопасности, он начнет играть свою роль. Он напомнит всем, как Малфои стали Малфоями, сильнейшим родом в Британии.

Как там говорил Темный Лорд? Он ждет от Драко «великих дел, которые восстановят имя Малфоев»? Что ж, будут ему великие дела. Да столько, что этот безносый упырь в них потонет.



– Экспульсо!

– Инкарцеро!

– Баубиллиус!

– Протего!

– Отключись

В Тренировочном центре новобранцев двое молодых людей в серых спортивных костюмах участвовали в демонстрационной дуэли. По периметру зала на скамейках за защитным барьером расположились остальные ученики. В будущем все они станут солдатами армии Темного Лорда. Отдельным везунчикам, лучше всего проявившим себя в ходе подготовки, будет оказана великая честь – вступить в ряды Пожирателей Смерти.

Как тренер он должен был следить за их техникой и правильным применением боевых заклинаний, чтобы по окончании дуэли указать на ошибки и дать комментарии. Но, как он ни старался, он не мог сконцентрироваться. Все его мысли занимала она. Маленькая грязнокровка настолько прочно засела у него в голове, что даже здесь, в Министерстве, ему всюду мерещилась непослушная копна каштановых волос.

Девчонка в Азкабане уже три недели. Как она там? Достаточный ли это срок, чтобы сойти с ума?

Долохов помнил это место очень хорошо. Будучи наслышанным о том, что делали дементоры с заключенными, он сильно напрягся, когда в первый день они вшестером собрались вокруг него, покружили, но вдруг… убрались прочь. И больше не появлялись в его камере. Все 15 лет им не было до него никакого дела. Еще бы, насытиться-то нечем – у него же не было ни одного светлого, по-настоящему счастливого воспоминания. С одной стороны, это, конечно, замечательно, хотя бы о дементорах беспокоиться не нужно, но с другой… этот факт наталкивал его на грустные мысли о прожитой жизни.

Одиночество не сильно его напрягало. Он привык быть один, наедине с самим собой. А поскольку в Азкабане заняться все равно больше было нечем (ведь ему не давали ни книг, ни газет), он просто сидел на холодном каменном полу или на такой же холодной железной кровати и смотрел в маленькое решетчатое окно… И думал. Много думал. В какой-то момент он понял, что, если что-то и сведет его здесь с ума, так это его собственные мысли.

Ах, да, еще хохот Беллатрисы… Или ее разговоры… с кем-то.

С кем, дракл ее раздери, она разговаривала? Камера же одиночная.

Святая Цирцея, как же эта отбитая на всю голову ведьма его заколебала своим трепом!

Честное слово, иногда он задумывался, а не специально ли его закрыли в камере рядом с мадам Лестрейндж, чтобы сделать его пребывание в Азкабане еще более мучительным?

А грязнокровка? Наверняка, у нее полно счастливых воспоминаний, которые придутся дементорам по вкусу. Да и одиночество ей не грозит. С такой-то нежной кожей и милой мордашкой….

Она не протянет в тюрьме и полугода.

– Тренер! – в очередной раз окликнули его.

Долохов поднял глаза – на тренировочной площадке один из парней стоял над лежащим на полу парализованным товарищем. Какие там заклинания они применяли? Кажется, этот бросил Экспульсо, когда он вспоминал, как приятна была на ощупь ее кожа тогда, в малом зале собраний, а тот, с прилизанными волосами, вроде как наколдовал Инкарцеро, когда он представлял, как, наверное, упруги бедра ее юного тела….

– Сэр? – снова обратился к нему студент.

– Неплохо, – начал Долохов, подойдя к ученикам, – для школьников. Но если вы хотите быть достойными солдатами Новой армии, вам нужно научиться использовать что-то не столь… односложное.

Вдруг тяжелые дубовые двери распахнулись, и в зал вошел Роули в амуниции Пожирателя Смерти. Они с Антонином договорились перекусить после работы, а потом отправиться вместе на собрание к Темному Лорду.

– На сегодня все, – произнес Долохов. – За выходные каждый из вас должен отработать какое-нибудь двусоставное, а лучше трехсоставное боевое заклинание и продемонстрировать его на дуэли в понедельник. Все свободны.

Начав переговариваться между собой, студенты быстро покинули тренировочный зал.

– Трехсоставное? – усмехнулся Роули, подойдя к напарнику. – Ты, правда, думаешь, что эти мальчики смогут наколдовать что-то сложнее Петрификус Тоталус?

– Это Центр боевой подготовки, Роули, – бесцветным голосом проговорил Антонин, – а не курсы бытовых чар. Эти мальчики сделали выбор в пользу военной карьеры и должны быть готовы выполнить любой приказ. Без вопросов. А приказы у нас, сам знаешь… Они не смогут постоянно обходиться простым Инкарцеро.

– Ты пытаешься сделать из них…, – Торфинн чуть помедлил, а затем уверенно продолжил, – себя.

Долохов нахмурился и посмотрел на Роули.

– Но они – не ты. У них разные способности. Не каждый из них за три дня сможет научиться трехсоставным заклятьям боевого класса.

– Я поставил задачу. Как они будут ее решать – меня не волнует.

– Тебя не волнует, – повторил Роули.– А что волнует?

Взгляд Долохова помрачнел.

– Это, конечно, был риторический вопрос, – Торфинн усмехнулся. – Я знаю, что тебя волнует. Точнее, кто.

Антонин ненадолго прикрыл глаза и устало провел ладонью по лицу. Потом снова посмотрел на Роули.

– Тебя там не было, Финн, ты не знаешь, как все это было… Сначала этот мудак Джагсон, а потом… Чувствую себя…

– Как ребенок, у которого отец забрал любимую игрушку, – закончил за Долохова Роули, окидывая отрешенным взглядом тренировочный зал.

– Че ты сказал? – бросил Долохов.

– Да ладно тебе, – лишь отмахнулся Роули, снова посмотрев на напарника. – Думаешь, это не заметно что ли?

– Что незаметно?

– Ты постоянно упоминаешь ее в разговоре. Почти в любом, – сказал Роули, стойко встретив убийственный взгляд Антонина. – С той битвы в кафе, как только Снейп восстановил тебе память.

– Нихрена, – попытался отбиться Долохов.

– Вот только мне не заливай. Мы с тобой сколько лет вместе на миссиях? – парировал Роули. – Ты, конечно, весь такой непробиваемый, но некоторые вещи за столько-то лет я явно вижу. Ты увлекся девчонкой.

Долохов запустил руку в свои темные вьющиеся волосы и, шумно выдохнув, опустился на расположенную рядом скамью.

– Как это могло произойти? – спросил он будто самого себя. – Она грязнокровка!

– Ага, грязнокровка, – кивнул Роули. – Дерзкая, умная, воинственная, длинноногая… Каштановые волосы. Все, как ты любишь, – констатировал он.

Долохов поднял удивленный взгляд на собеседника.

– Что? – ответил Торфинн на немой вопрос. – Думаешь, за все эти годы я не узнал, какие женщины тебе нравятся? Да и в Лютном ты всегда выбираешь одинаковых девок.

– Ты еще скажи, что я влюбился, – недовольно скривившись, резко сказал Антонин. – Я не пятнадцатилетний пацан, Финн, и уже давно не западаю на длинные ножки и симпатичную мордашку.

– Мы оба опытные маги, Тони. И думаю, ты понимаешь также как и я, что дело не в ножках и мордашке. Точнее, не только в них. Всё это лишь приятный бонус, – ответил Торфинн. А когда Антонин снова поднял голову, посмотрев на него, продолжил. – Причина в той связи, которая образовалась между вами после заклятья Забвения. Мощная магия всегда оставляет отпечаток. А уж вторжение в чужое сознание такой силы и подавно. И если между волшебниками существовала эмоциональная ниточка, она всегда подкрепляется магически. Ненависть, страх… Увлеченность….Я ведь не ошибусь, если скажу, что девка понравилась тебе еще тогда, в Отделе тайн? Ее Обливейт просто впечатал эту эмоцию. На мне-то, к примеру, ее заклятье никак не отразилось, потому что меня грязнокровка никак не зацепила.

Антонин отвел взгляд в сторону, спорить было глупо. Он и сам знал о влиянии магической энергии на человеческое тело. Ничто не проходит бесследно. И в том, что девочка запала ему в душу тоже сомнений не было.

– В любом случае, теперь это уже не имеет никакого значения, – произнес Долохов, с недовольством отметив, что это прозвучало как-то уж слишком отчаянно.

– Почему? Попроси Повелителя о милости, – предложил Роули.

– И как ты себе это представляешь? – скривившись, спросил Антонин.

– А почему нет? Он ценит тебя, наверное, больше всех нас. Я уверен, если ты правильно подберешь слова, он исполнит твою просьбу. Ну, а если нет… Ты просто извинишься, и вы закроете эту тему.

– Просто извинишься, – Долохов хохотнул, вставая со скамейки. – Это ты так шутишь, Финн?

– Не убьет же он тебя за такую мелочь, в конце концов? – ответил Роули, а потом, задумавшись на секунду, добавил: – Ну, может, Круциатус бросит. Так не в первый же раз.

– У него особый Круциатус, – Антонин напрягся. – Мне до сих пор иногда то его наказание после провала в кафе снится в ночных кошмарах, – вдруг его лицо озарила легкая ухмылка. – Черт, девка так поработала с моей памятью, что я даже не понимал, за что меня пытают.

– Да, интересную игрушку ты себе выбрал, – подхватил Роули. – Эксклюзив.

Антонин подхватил свою мантию, лежащую на скамье, и мужчины направились к выходу из зала.

– Знаешь, – холодно проговорил Долохов после некоторой паузы, когда они уже подошли к дверям, – меня не очень радует, что тебе так много обо мне известно.

– Значит ли это, что мне теперь нужно оглядываться? – с усмешкой бросил Роули.

– Возможно, – коротко ответил Антонин, проходя в дубовые двери первым. Он надеялся, что напарник не заметил, как его губы в этот момент тронула едва заметная улыбка.



Кап-кап-кап…

Крики стихли, кажется, полчаса назад. Или прошел уже час? Время здесь тянулось как-то иначе. Оно то растягивалось, превращая минуты в часы, то вдруг начинало бежать словно стрелки на циферблате в ускоренной съемке – и часы становились секундами. Она перестала следить за временем – не только за часами, но и за днями. Последней была восьмая засечка на каменной стене, сделанная краем железной тарелки, в которой дважды в день появлялась еда – магия Азкабана. Такая же магия, как и та, что очищала ее каждый день. Эти чары действовали еще при старом правительстве и были призваны минимизировать контакты с заключенными, которые были осуждены на пожизненное.

Кап-кап-кап…

Наконец-то тишина. Это было редкостью здесь. Обычно кто-то обязательно или кричал, или стонал, или молил… Она научилась засыпать под эти ужасающие звуки, лежа на железной кровати и изо всех сил кутаясь в одеяло, которое, впрочем, назвать таковым можно было с огромной натяжкой – материя была настолько тонкой, что просвечивала при свете дня, и, конечно, совсем не согревала. А учитывая, что из-за присутствия дементоров и окружающего башню океана в Азкабане всегда царили могильный холод и сырость, непрекращающаяся простуда стала вечным спутником Гермионы с момента заключения.

Кап-кап-кап…

Она знала, почему так тихо. Дементоры насытились и ушли, давая заключенным время восстановиться. Они никогда не высасывали душу без остатка, всегда оставляя чуть-чуть надежды, чуть-чуть жизни, чтобы на следующий день прийти снова. Вечный шведский стол. В первый день они забрали ее воспоминания о прибытии в Хогвартс на первом курсе, поглотив восторг и предвкушение чего-то грандиозного и оставив лишь память о разрушенных в битве стенах замка. Во второй день они отобрали радость в ожидании Рождества – осталось лишь горе от потери друзей и близких, с которыми она проводила праздники.

Каждый день они приходили и вычеркивали из памяти самое светлое, оставляя только мрак, пустоту и боль… Вчера они украли их с Роном первый (и последний) поцелуй, и теперь лишь его мертвое тело стояло у нее перед глазами.

Кап-кап-кап…

В первую ночь здесь она ждала не только дементоров. Она знала, что они приходили к другим – слышала мольбы женщин и рваные стоны мужчин. А еще она видела. Видела, как охранники издевались над телом Тонкс в камере напротив. Она видела все. Эти картины яркими вспышками до сих пор всплывали у нее перед глазами, даже сейчас, когда Тонкс уже два дня как мертва, а ее камера пуста. Эта девушка была сильным человеком, но едва ли кто-то смог бы выдержать столько...

Гермиона ждала Пожирателей. Но когда дементоры насытились и ушли, она осталась одна до утра. А утром пришел Селвин, новый надзиратель Азкабана. Гермиона вжалась в стену, готовясь к худшему. Но он поспешил успокоить ее, сказав, что посетителей ближайшие три недели не предвидится, ведь он хочет подарить ее девственность своему другу. Он не сказал кому.

Будет ли это Долохов? Попытается ли он получить то, что ускользнуло прямо перед носом на торгах? Или это будет тот второй – Джагсон? Кто из них лучше? Нет, не так. Кто из них менее жесток и безумен? Есть ли разница, если ей все равно суждено умереть здесь? Пусть не от пыток Пожирателей, но от дементоров…

Или от банальной болезни – кашель с каждым днем становился все хуже, вчера весь день болела грудь, и было сложно дышать. Те крупицы магии, которые остались в ней, несмотря на ошейник-подавитель, отчаянно боролись с болезнью, но магии все же было слишком мало. И болезнь брала свое – сдавливая легкие до жжения, вынуждая дышать маленькими рваными вздохами.

Кап-кап…..

Последние капли, скопившиеся после дождя в оконном проеме между прутьями решетки, упали на пол. И теперь лишь ветер разрывал тишину.



Поместье Темного Лорда возвышалось на холме среди скалистых гор. Чем-то шестиэтажный замок с остроконечными башнями разной высоты и ширины напоминал Хогвартс, только мрачнее. Драко не знал, кому поместье принадлежало ранее, но был уверен, что бывшему владельцу оно теперь уже точно не понадобится.

Пройдя сквозь четыре заградительных магических барьера (чертов безносый параноик) юноша вошел через парадный вход и уверенной походкой направился в южное крыло замка – туда, где Повелитель принимал своих преданных соратников. Он знал, что, скорее всего, пришел последним, ведь ему никто не встретился на пути – вероятно, все уже были внутри в ожидании собрания.

– Малфой! А мы все гадали, придешь ты или нет, – едва переступив порог гостиной южного крыла, он услышал елейный, но с явным едким оттенком голос слева.

Стоящий вместе с Гойлом-старшим и Треверсом, Мальсибер гаденько ухмылялся. Драко знал, они с отцом никогда друг друга не жаловали, и сейчас, вероятно, Мальсибер чувствовал себя хозяином положения в связи с устранением недруга с игрового поля. Конечно, он не мог упустить возможность кольнуть по больному его сына.

– А с чего бы мне не прийти, Мальсибер? – холодным тоном, растягивая слова (совсем как отец), спросил Драко, повернувшись к мужчинам в пол оборота.

– Ну как же. После того, как твой отец так сильно налажал. Даже не знаю. Если бы такой позор обрушился на мою семью, я бы, наверное, залез в свою нору и носа не показывал от стыда.

Он широко улыбнулся, хотя скорее оскалился, как акула, готовая проглотить маленькую рыбку. Но он просчитался. Драко никогда не был жертвой. Он сам был хищником – не тигром или волком, но хитрой лисой. Пожиратели были осведомлены о талантах Люциуса, но они понятия не имели, на что способен его сын. Пока не имели…

– Очень хорошо тебя понимаю, Мальсибер. Если бы я был на твоем месте, я бы именно так и поступил. Но, видишь ли, в том, чтобы быть Малфоем есть много преимуществ. И одно из них – даже если один из Малфоев облажается, остальные-то все равно останутся Малфоями. А ты, как бы ни старался лебезить перед Повелителем, все равно всегда будешь просто Мальсибером.

Улыбка медленно начала сползать с губ мужчины, его лицо довольно быстро стало покрываться красными пятнами от поднимающейся внутри ярости, а глаза начали метать искры.

Ситуацию, которая вот-вот могла перерасти в дуэль, невольно спас нарисовавшийся непонятно откуда Амикус Кэрроу.

– Драко, рад видеть тебя, – он протянул ему руку, за которую Драко схватился, как за спасительную соломинку.

– Взаимно, Амикус, – вальяжно протянул Драко, пожимая его руку. Если бы он был актером, ему бы точно дали сейчас награду «Актер года» за такую невозмутимость.

– Сочувствую, насчет твоего отца, – произнес он, увлекая Драко в сторону.

– Не стоит, Амикус, – со всем безразличием, которое он только способен был продемонстрировать, произнес Драко. – Отец был трусом, за это и поплатился.

– А как Нарцисса?

Будто тебе не плевать.

– Ей тяжело, конечно. Я отправил ее на материк, чтобы она немного отвлеклась, развеялась. Знаешь – выставки, дома моды, шопинг, – Драко ухмыльнулся. – Расскажешь, что у вас тут интересного произошло, пока я разбирался с семейными делами? Я хотел прийти на торги, но…. Сам понимаешь. Не до того было в тот день.

– Однако, как я слышал, ты своего не упустил и уже прикупил себе парочку куколок? – кривая улыбка скосила и без того не отличающееся привлекательностью лицо Кэрроу.

Драко кивнул.

– Кто-то из тех, с кем ты учился?

– Нет, я не такой задрот как Гойл, – Драко чуть скривился, будто в отвращении и пояснил: – Он купил Пенелопу Клируовер, по которой с ума сходил. Помнится, она отказала ему в свидании на третьем курсе. Наверное, сейчас она сильно жалеет об этом.

Кэрроу хохотнул.

– И как тебе игрушки?

– Одна ничего так, а вторая слабовата оказалась, – вялым тоном ответил Драко. – Едва неделю продержалась, – парень усмехнулся. – Кто ж знал, что она не любит грубые игры? Теперь придется новую покупать.

Амикус хмыкнул, но никак не прокомментировал услышанное, внимательно наблюдая за кажущимся безразличным Драко Малфоем.

– А ты что же, купил себе игрушку? – осведомился Драко таким будничным тоном, будто речь шла о покупке метлы.

– Не-а, – отмахнулся Кэрроу, – как представлю, что какая-то шлюха будет рыскать по родовому поместью… Я хожу в заведение Нотта, цыпочки там хорошенькие, на любой вкус. Еще Макнейр провел в прошлую пятницу званый ужин. Он хочет сделать это своеобразной традицией. Но мне кажется, что последующие вечеринки не будут столь увлекательными, как была эта.

– А что там было особенного? – спросил Драко, окидывая помещение скучающим взглядом.

– Главным блюдом была рыжая подружка Поттера.

– В каком смысле «блюдом»? – Драко недоуменно обернулся к Кэрроу, ему стало как-то не по себе и, видимо, это отразилось на его лице. Он наслушался о соратниках Темного Лорда всякого и уже мало чему удивлялся. Поэтому сейчас он был готов и эту новость воспринять буквально.

– Драко выдохни, – Кэрроу хлопнул парня по плечу. – Макнейр, конечно, отбитый, но не до такой степени. Она просто была куклой на вечер, в специфическом развлечении. Тебе стоит сходить и самому все увидеть, на словах это звучит не так вкусно.

– Да, наверно я ...

– Смотри куда прешь, Джагсон, – огрызнулся в другом конце комнаты Долохов, которого, тот, видимо, задел, когда проходил мимо.

– Пошел ты, Долохов, – рявкнул мужчина в ответ.

– Все никак не могут успокоиться после того, что произошло на торгах, – прокомментировал Кэрроу, пока они с Драко наблюдали, как мужчины, обменявшись яростными взглядами, разошлись по разным углам гостиной.

Когда Драко вопросительно посмотрел на него, Амикус произнес:
– Ах да, я ж тебе еще не рассказал! На аукционе Джагсон, Руквуд и Долохов устроили целое шоу за право обладать грязнокровкой Поттера.

Грейнджер…

– И кто победил? – равнодушно спросил Драко.

Молодец, отец бы тобой гордился – истинный аристократ во всей своей надменности.

– Никто. Все обломались, – усмехнулся Кэрроу. – На торгах появился Темный Лорд и отправил грязнокровку в Азкабан. Эй, а вы с ней вроде ровесники?

– Ага, учились на одном курсе, – скривившись, бросил Драко. – Поганая грязнокровка бесила меня все шесть лет. Хоть на седьмом курсе этой всезнайки в школе не было.

– Ну, теперь у тебя есть возможность поквитаться с маленькой сучкой. Уверен, Селвин не будет против, если ты с ней поиграешь.

– Читаешь мои мысли, Амикус, – улыбнулся Драко и, кивнув, пошел занимать свое место за столом, так как в дверях только что появился Волдеморт, знаменуя начало собрания.

– Хотелось бы, сученыш, – едва прошептал Кэрроу, когда Драко уже был на достаточном отдалении и не мог его слышать, и тоже направился к столу.



– И в заключении, важная новость, – произнес Темный Лорд по прошествии двух часов. – Наш дорогой мистер Селвин, отладивший работу Азкабана в новых условиях, с понедельника встанет во главе Аврората. А его место в качестве начальника тюрьмы займет Джагсон, прекрасно проявивший себя не только в битве за Хогвартс, но и в качестве главы карательного отряда.

За столом раздались вялые аплодисменты, безусловно, не из-за радости за соратника, а из-за страха вызвать гнев Повелителя своим безразличием к этой новости. И только Селвин бодро похлопал бывшего напарника по плечу.

– Селвин просил не говорить раньше времени, – пояснил Темный Лорд, с полуусмешкой наблюдая, как шок на лице Джагсона сменяется выражением абсолютного счастья. – Надеюсь, сюрприз удался?

– Да, Повелитель! – подобострастно выдохнул Джагсон. – Конечно, Повелитель! Благодарю за оказанное мне доверие! Я Вас не подведу!

Ты еще край его мантии поцелуй, уебок.

Долохов скривился в отвращении – как же его бесили эти хреновы лизоблюды.

– Очень на это надеюсь, – бесстрастным голосом сказал Волдеморт.

Но лишь те, кто близок к нему, могли услышать за этим безразличием скрытую угрозу наказания в случае провала.

– На сегодня все! – закончил Темный Лорд, поднявшись со стула.

Гостиная наполнилась шумом отодвигаемых стульев и шелестом мантий –Пожиратели поднялись со своих мест и теперь направлялись к выходу.

– Повелитель! – оклик остановил Волдеморта, который покидал гостиную.

– Антонин? В чем дело? – Темный Лорд повернулся к мужчине.

– Повелитель, прошу, уделите мне время.

Темный Лорд как-то глубоко вздохнул и усталым взглядом посмотрел на Долохова.

– Антонин, сегодня у меня был очень напряженный день, – произнес он. – Неужели это не может подождать хотя бы до завтра?

– Прошу, Повелитель, это займет всего пару минут.

Долохов знал, что его настойчивость сейчас – это хождение по лезвию, Повелитель никогда не отличался терпением, но, в конце концов, почти вся жизнь Антонина была движением на грани.

Волдеморт с минуту (самую долгую минуту в жизни Долохова) молча смотрел на него, а потом снова глубоко вздохнул и поднял глаза к дверям, где в проеме стояли двое задержавшихся Пожирателей. Мужчины почувствовали на себе взгляд Повелителя и молниеносно покинули гостиную, закрыв за собой двери.

Они остались наедине, и, несмотря на пронзительный взгляд Темного Лорда, Долохов не начинал говорить. Он слишком хорошо изучил Повелителя и знал его тягу к абсолютному контролю всех и вся. Начать говорить первым сейчас могло иметь последствия как минимум в виде Круциатуса.

– Скажи мне, Антонин, ты счастлив? – вдруг спросил Темный Лорд, и Долохов замешкался, вопрос был неожиданным.

– Повелитель?

– Тебе нравится твоя новая работа? – уточнил Волдеморт.

– Да, Повелитель, нравится, – моментально почти отчеканил Долохов.

Надо сказать, он не задумывался над этим. Нравилось ли ему готовить солдат Новой армии? Да, наверное, это то, к чему он и должен был прийти в итоге. У него достаточно знаний и навыков, которые можно передать молодому поколению. И у него достаточно опыта, чтобы сделать из них достойных солдат. Ведь он сам с ранней юности был солдатом, молча выполнявшим то, что приказано. Кого-то надо было убить – он шел и убивал, достать нужную информацию – он, не мешкая, применял Круциатус даже на детях.

Да, Антонин Долохов всегда был верным солдатом армии своего Повелителя. Правда, последнее время он все чаще сначала думал, а только потом исполнял приказ. Это было ново и странно. Он сводил все к влиянию Азкабана и старался отбрасывать ненужные сомнения. Эффективность – вот черта идеального солдата, а раздумья лишь тормозят и мешают. Так он считал раньше.

А теперь…

Теперь он ощущал какую-то пустоту.

Не то, чтобы раньше он был всем доволен – еще за пару лет до заключения его стало сопровождать непонятное ощущение незавершенности, будто он не получал что-то в полной мере, что-то важное. И самое поганое, что он никак не мог понять, что это. Поначалу, он думал, что ему не хватает адреналина – до Азкабана было слишком мало битв, все больше мелкие убийства да пытки.

После Азкабана битв стало много, но его все также сопровождала пустота. А еще к пустоте добавилась какая-то усталость. «Может, так приходит старость?», – думал он. Он слышал, что с возрастом люди все больше хотят покоя и все меньше битв. Он всегда надеялся, что с ним такого не случится, что в нем всегда будет гореть огонь, с которым он, казалось, был рожден. Наверное, природу не перехитрить, и годы берут свое. Но, черт возьми, ему всего сорок шесть. Разве это старость? Магглолюбец Дамблдор дожил до ста пятнадцати – вот это старость. И потом, старостью с натяжкой можно объяснить ощущение пустоты сейчас – допустим, это недостаток покоя. Но в чем была причина этой пустоты двадцать лет назад, когда он был молод и полон сил?

– Ты не выглядишь счастливым, – продолжил Волдеморт, прервав поток его мыслей. – Скажи, чего тебе не хватает, Антонин?

– Мести, – выпалил он, и это, драккл подери, прозвучало слишком уж заученным наизусть.

– И кому же ты хочешь отомстить?

А вот теперь пора вспомнить все, чему тебя учил отец – сдержанность, настойчивость и невозмутимость.

– Повелитель, в моей стране очень серьезно относятся к нарушению границ сознания, – Антонин начал издалека, зная, как Темный Лорд любит обтекаемые просьбы. – Наказание тому, кто посмеет прикоснуться к чужим воспоминаниям – рабство до конца дней у того, на чье сознание преступник покусился.

Ну, может не рабство, а всего лишь двадцать пять лет тюрьмы, но ложь легла складно и звучала вполне правдоподобно на фоне расхожих в Англии стереотипов о жестокости волшебников Восточной Европы.

– Это справедливо, – Волдеморт кивнул.

– Вы, конечно, помните, Повелитель, нашу с Роули неудачную попытку захватить мальчишку Поттера. В тот день его грязнокровка вторглась в мой разум.

– Да, и полагаю, ты рад тому, что грязнокровка теперь получила по заслугам, – сказал Волдеморт.

Это был не вопрос, а утверждение, и оспаривать его (как и любое другое утверждение Темного лорда) было опасно. Но Антонин никогда ничего не боялся.

– Не сочтите за дерзость, Повелитель, но я не считаю, что грязнокровка наказана достаточно.

Волдеморт задержал на Долохове заинтересованный взгляд.

Антонин продолжил:
– Я был в Азкабане и уверен, что эта девчонка не протянет там и полугода, – улыбка тронула губы Темного Лорда. – Полгода – слишком мало, чтобы почувствовать себя отомщенным. Поэтому я хотел просить Вас о милости – позволить мне забрать грязнокровку себе, чтобы наказать ее так, как принято на моей Родине наказывать за такие злодеяния.

Темный Лорд пронзил Долохова нечитаемым взглядом, а потом повернулся к окну, всматриваясь вдаль.

Сердце бешено колотилось в груди, пока он напряженно вглядываться в лицо Повелителя. Согласится ли он исполнить его просьбу или бросит пыточное за дерзость? Если раньше, когда лицо Темного Лорда еще имело человеческие черты, можно было как-то предугадать его реакцию, то сейчас это был какой-то муляж из музея восковых фигур – никаких эмоций, просто бездушный слепок.

Медленно Волдеморт повернулся обратно к Антонину, и его шипящий голос как ножом разрезал звенящую тишину:
– Что ж. Полагаю, я должен поддерживать стремление моих соратников следовать традициям. В конце концов, именно традиции наших великих предков – это фундамент, на котором зиждется новый мир. Можешь забрать грязнокровку в пользование, но я хочу, чтобы, когда ты закончишь с ней, она была ликвидирована, – взгляд Темного лорда стал стальным. – Не подарена, не продана. Ликвидирована. Девка представляет опасность даже без магии, и если насчет тебя, Антонин, я уверен – ты сможешь держать грязнокровку в узде – то об остальных твоих товарищах, если она попадет к ним, увы, я такого сказать не могу.

– Конечно, Повелитель, – Долохов чуть склонил голову в учтивом поклоне. – Когда месть свершится, грязнокровка будет уничтожена.



Он аппарировал в Азкабан прямо из поместья Темного Лорда. Да, он знал, что нельзя просто взять и забрать грязнокровку – нужно пройти все круги ада со всеми этими бюрократическими процедурами. В самом деле, недоумевал он, Пожиратели захватили власть всего три недели назад и вроде бы должны были стать хозяевами жизни, и они, конечно, получили определенные привилегии в магическом сообществе, но эта ненавистная бюрократия не только никуда не исчезла, но уже успела запустить свои щупальца во все новые инициативы правительства.

Черт возьми, насколько раньше, когда они были вне закона, все было просто: хочешь убить пойманного предателя крови – швырнул Аваду и дело с концом. Но сейчас, когда они получили власть, вместе с ней пришла и куча обязанностей.

Антонин, конечно, понимал, что в глазах граждан любое действие нового правительства должно выглядеть законно, чтобы не спровоцировать бунт. И именно поэтому в Министерстве вели строгий учет всех пленных и рабов без хозяев, а любое действие требовало регистрации. Но этот гребаный Яксли со своей гребаной педантичностью иногда просто перегибал палку, и банальную казнь грязнокровок нужно было теперь заверять в стольких разных инстанциях, что иногда и вовсе пропадало желание их убивать.

Три долбанных недели – вот, сколько прошло со дня торгов.

Три долбанных недели он уже мог бы развлекаться с грязнокровкой.

Слишком много времени прошло впустую. Больше тратить его он не намерен. Сегодня он уйдет отсюда вместе с девчонкой. И если кто-то попробует остановить его сейчас – ему не поздоровится.



– Ну, здравствуй, куколка, – омерзительный приторный голос раздался из коридора, а потом решетка ее камеры, скрипнув, распахнулась, и сквозь проем внутрь прошел лысый коренастый мужчина в черно-синей мантии надзирателя. Гермиона помнила его – тот Пожиратель, который истязал Анджелину после битвы, он же пытался купить ее на торгах – Джагсон.

– Радуйся, грязнокровка, – продолжил он, присев на корточки перед сидящей на полу у стены Гермионой, – больше скучать тебе не придется. Отныне ты будешь развлекаться, как и все прочие шлюхи тут.

Мужчина приблизился к ней, и в этот момент Гермиона крепко обхватила пальцами лежащую под рукой железную тарелку и, что есть сил, полосонула острым краем по лицу Пожирателя. Он охнул и рухнул на пол, больше, вероятно, от шока, чем от боли. Определять масштабы нанесенного ущерба времени у нее не было, обыскивать слишком быстро приходящего в себя мужчину на предмет наличия палочки – тоже, поэтому Гермиона просто стремглав выбежала из камеры и рванула по коридору.

Она не знала, куда бежит и что будет делать, когда встретит кого-то из охранников (о дементорах и говорить нечего) – у нее нет палочки, нет даже какой-нибудь вилки, чтобы можно было ткнуть врага в горло. Но просто сидеть и ждать своей участи – это не по-гриффиндорски. Она – львица и будет бороться до последнего вздоха.

Она продолжала бежать, когда услышала, какой-то шум позади и обернулась, чтобы оценить свои шансы, как вдруг столкнулась с чем-то у поворота. Потом что-то сильно сдавило ее плечи, останавливая от падения назад.

– Как ты тут оказалась? – услышала она до боли знакомый хрипловатый голос и вскинула голову, чтобы посмотреть на говорящего.

Нет, нет, нет…

Вероятно от толчка, несколько темных прядей чуть вьющихся волос выпали из зачесанной назад и слегка приглаженной прически Долохова, что вместе с трехдневной щетиной создало образ опрятной небрежности. Его заинтересованные глаза оттенка морозного шоколада холодно смотрели в ее полные страха медовые.

Осунувшаяся и белая как снег – нормальный вид для заключенного Азкабана.

– Она здесь! Поймана!

Долохов поднял глаза на крик. Оповестив остальных, к ним подбегал охранник, судя по виду, совсем еще мальчишка. «Один из новобранцев, – заключил Антонин, оценив того скептическим взглядом. – Нашли кого охранником ставить. Идиоты».

Вдруг грязнокровка дернулась в его руках, и Долохов встряхнул ее, заставляя стоять спокойно. Он снова посмотрел ей в глаза и заметил, как страх, отчетливо читающийся там ранее, сменился чем-то другим. Болью? Нет. Отчаянием – девчонка поняла, что шанса на спасение нет. Неужели она и правда верила, что сможет сбежать отсюда? Хотя, с другой стороны, она смогла выбраться из камеры. На возникший у него следом вопрос тут же был найдет ответ – в коридоре появился Джагсон, лицо которого было в кровавых разводах, видимо, наспех вытертое рукавом мантии.

«Нормально так приложилась», – с усмешкой подумал Долохов, когда Джагсон подошел достаточно близко, чтобы можно было разглядеть шрам, рассекающий его лицо наискось.

– Долохов? Чего тебе тут надо? – резко бросил Джагсон, тяжело дыша, видимо, из-за того марафона, который устроила ему грязнокровка.

Его грязнокровка…

Внезапно тельце в руках Антонина едва ощутимо завибрировало. Грязнокровка задрожала в тот момент, когда раздался голос Джагсона. Честное слово, если этот мудак тронул ее целку, он снесет его мерзкую башку нахрен.

– Пришел забрать то, что принадлежит мне, – спокойно и как-то буднично ответил Антонин. – Очень мило, что ты решил привести ее прямо сюда, чтобы мне не пришлось тратить время на поиск ее камеры.

– Че ты несешь, мать твою? – теперь уже почти рычал Джагсон. – Эта девка моя. Как и все девки в этой тюрьме.

– Остальных можешь, так и быть, отставить себе. А эту – подарок Темного Лорда – я забираю. Сейчас, – все также невозмутимо ответил Долохов.

– Подарок Темного Лорда..., – повторил Пожиратель обескуражено. – Что за….?

– Повелитель был так щедр сегодня, – с улыбкой оборвал его Долохов деланно дружелюбным тоном, – столько раздал наград за верную службу. Мне – эту сладенькую грязнокровочку, тебе – эту смердящую дыру посреди гребаного океана. Уверен, ты хотел бы это отпраздновать, но боюсь, я не могу присоединиться. Знаешь ли, не терпится распаковать свой презент.

– Долохов, ты уже который раз встаешь у меня на пути, – зарычал Пожиратель.

– Нет, Джагсон, это ты вечно лезешь туда, куда тебе лезть не следует, – парировал Долохов.

Лицо Джагсона покраснело от ярости, и он выпалил, злобно шипя:
– Думаешь, раз ты с малолетства умело отсасываешь Повелителю, так у тебя прав больше, чем у остальных?

В руке мужчины появилась палочка.

–Кру….

Наколдовать Джагсон, конечно, ничего не успел, потому что его приплюснутый нос встретился с мощным кулаком Антонина, который наверняка придавил его еще больше.

Раздался едва слышный хруст.

– Мразь! – выкрикнул Джагсон, хватаясь ладонями за сломанный нос.

Резкими взмахами молниеносно оказавшейся у него в руке волшебной палочки, Антонин вырубил с помощью тройного Отключающего юнцов-охранников, которые попытались его скрутить. А затем, не давая все еще дезориентированному Джагсону ни секунды передышки, направил в него заклятье Эверте Статум, которое отбросило его к стене, и тот медленно сполз по ней с тихим стоном. Его палочка отлетела вглубь коридора. Вся мощь удара о стену пришлась на голову мужчины, и сейчас тоненькая струйка крови тянулась по его левому виску.

Крепко удерживая одной рукой все еще подрагивающую Гермиону, Долохов медленно подошел к Джагсону и, смотря на него сверху вниз, угрожающе произнес:
– Я не убил тебя лишь потому, что на тебе Метка. Но в следующий раз меня это может и не остановить, так что держись от меня и моей собственности подальше.

Долохов отошел на пару шагов, готовясь аппарировать.

– Кстати, вдруг ты не знаешь, – добавил он, с усмешкой смотря в перекосившееся из-за сломанного носа лицо Джагсона, – у тебя кровь на лице, не мешало бы умыться.

Да, чувство, что он упускает что-то значимое, не покидало Антонина уже давно. Но когда маленькая дрожащая грязнокровка прижималась к его широкой груди, он вдруг ощутил, что пустота, зияющая в его душе, начала затягиваться.

– Держись крепче, лапонька, – Долохов сильнее притянул к себе Гермиону, и они аппарировали прочь.

Глава 3. Конец детства

Уолдена Макнейра никогда не воспринимали всерьез. В глазах окружающих он был ничем не примечательной «серой мышью». Несмотря на то, что Макнейры были чистокровными волшебниками, они не могли похвастаться такой же богатой родословной, которая была у семей из списка «Священных двадцати восьми». Поэтому Уолден, будучи студентом Слизерина, никогда не получал тех привилегий, которые были у многих других чистокровных учеников этого факультета. И поскольку интеллектом Макнейр тоже не блистал, выделиться среди прочей серой массы выпускников по окончании Хогвартса ему так и не удалось.

Используя свои связи, отец смог пристроить своего нерадивого отпрыска в одно из государственных учреждений местного значения в Лондоне, где он продолжил свое блеклое существование в качестве типичного клерка.

Его жизнь могла бы быть довольно унылой, если бы он по совершеннейшей случайности не встретился с одним из величайших волшебников Великобритании – тем волшебником, чье имя, в скором времени, стали бояться даже произносить.

И какова же была радость Уолдена, когда он впервые в своей жизни почувствовал себя нужным. Он довольно быстро поднаторел в темных искусствах, что, помимо несомненной полезности данных навыков для него лично, также повышало его ценность в глазах Повелителя.

Он был искренне огорчен, когда Волдеморт исчез, но в отличие от отдельных его последователей, Макнейр никогда не был фанатиком. Он шел за Темным Лордом по двум причинам: во-первых, принадлежность к Пожирателям смерти давала ему ощущение собственной значимости, чего он никогда не испытывал ранее, а, во-вторых, он наконец-то нашел занятие по душе – пытки и убийства, за что ему воздавал должное Повелитель.

При этом, хоть Макнейр и был в свое время посредственным студентом, идиотом его назвать было нельзя. После исчезновения Темного Лорда он смог не только выставить себя несчастной жертвой, но и умудрился добиться должности в Министерстве. Работа, которую ему вверили, была, конечно, не так интересна, как та, которой снабжал его Повелитель, но тоже имела свои прелести и вполне устраивала Макнейра.

А когда Повелитель вернулся, Уолден, используя имеющиеся в его арсенале таланты, смог и его убедить в своей непоколебимой лояльности. Наверное, время между возрождением Темного Лорда и битвой в Отделе Тайн Макнейр мог бы назвать лучшим в своей жизни, потому что все было почти идеально. Он оставался служащим Министерства, совмещая работу и хобби, но при этом выполнял отдельные, часто весьма занятные поручения Повелителя, которые разнообразили его досуг.

Потом был Азкабан, и он думал, что его дни сочтены, но судьба опять преподнесла ему шанс. Победа открывала перед ним немыслимые доселе возможности для реализации его желаний и стремлений. Поэтому Макнейр из кожи вон лез, чтобы угодить Повелителю, надеясь, что тот его отметит, а другие наконец-то станут с ним считаться.

И казалось, все шло хорошо. До того момента, пока в дверях аукционного зала не появился Темный Лорд и не зачитал приговор грязнокровке Поттера.

Теперь, когда облаченную в тюремную робу и закованную в цепи грязнокровку уводили из зала, он мог думать только об одном – выживет ли он? Что, если Повелитель накажет его за то, что девку вообще выставили на торгах? Конечно, можно попробовать свалить всю вину на Яксли, в конце концов, именно он принимал все решения, как глава Отдела по обороту невольников. И все-таки Макнейр понимал, что Темный Лорд не из тех, кого интересуют формальности – если он захочет наказать кого-то, под раздачу попадут все причастные, и он в первых рядах.

Да, сейчас Уолден Макнейр не на шутку боялся за собственную жизнь. Но, как оказалось, переживания эти были напрасными.

– Перед уходом мне бы хотелось сделать еще одну вещь, – произнес Темный Лорд, слегка улыбнувшись.

Улыбка Повелителя (хотя сложно было назвать улыбкой это искривление тонких полосок, что были у него вместо губ) чаще всего не предвещала ничего хорошего. Обычно она была первым признаком того, что Волдеморт был в предвкушении удовольствия от применения пыток, например, к своим верноподданным за очередную их провинность. Потому тишина, царящая в зале, была томительно гнетущей. Она висела над головами присутствующих как Дамоклов меч, угрожающий упасть в любую секунду.

– Уолден, – Темный Лорд повернулся к Макнейру, и тот учтиво склонил голову, готовый тут же взяться за исполнение любого приказа в надежде, что это спасет его от возможного гнева Повелителя, – признаться, я более чем доволен той работой, которую ты провел, чтобы сделать это важнейшее мероприятие столь прекрасно организованным и интересным.

– Я рад служить на благо нового мира, Повелитель, – ответил Макнейр и склонил голову еще ниже.

– Счастлив это слышать, друг мой, – продолжил Волдеморт. – И чтобы все видели, как я ценю моих верных соратников, которые с таким энтузиазмом отдаются нашему общему делу, я принял решение вознаградить тебя за твою верную службу.

– Выведите следующий товар, – бросив взгляд за кулисы, обратился Темный Лорд к охранникам.

На сцену почти волоком вытащили брыкающуюся изо всех сил Джинни Уизли, облаченную в короткое светло-розовое платье.

Волдеморт подошел к девушке впритык и произнес:
– Какой нежный цветок. Жаль, ядовитый. Отравлен своими родителями.

– Не смей говорить про моих родителей, ты и мизинца их не стоишь! – гневно выкрикнула Джинни. – Омерзительный монстр!

Звук нанесенной пощечины разбавил тишину. На бледной щеке гриффиндорки стал быстро проступать след от удара.

– Ну надо же, сколько варварской агрессии, а была такой вежливой всего пару дней назад, когда валялась у меня в ногах, вымаливая прощение для своих магглолюбивых родственничков, – с усмешкой проговорил Темный Лорд, и зрители в зале загоготали.

Повернувшись к Макнейру, Волдеморт продолжил:
– Уверен, ты научишь свою новую зверушку, как нужно вести себя с господами, не так ли, Уолден?

Глаза Макнейра блеснули от едва сдерживаемой радости, и он снова, чуть склонившись, произнес:
– Конечно, Повелитель, я покажу ей ее место.

– Прекрасно, иного я и не ждал, – одобрительно проговорил Темный Лорд. – Однако, у меня есть определенные планы относительно той роли, которую мисс Уизли может сыграть для построения нового мира, о чем я сообщу позже, и мне нужно, чтобы она была в состоянии свое предназначение исполнять в полной мере. Поэтому не слишком увлекайся пока что, Уолден.

Волдеморт посмотрел на Макнейра отливающим сталью взглядом, и тот, все еще не поднимая головы, произнес:
– Как прикажете, Повелитель.



– Шевелитесь, шлюхи, – охранник толкнул Луну в спину, и она чуть ускорила шаг, следуя за Алисией, Элайзой и Кэти Белл.

– Почему нас привели обратно? – задалась вопросом Кэти, когда охранник запер их в камере Аврората и ушел. – Решили продать в другой день?

– Они готовились два дня, составляли списки, – произнесла Элайза. – Было бы странно передумать в день аукциона.

– Верно, – сказала Алисия. – Случилось что-то, что вынудило их вернуть нас в камеры. Возможно, нас отправят на какие-то другие торги?

– Но почему только нас и почему так внезапно? – задалась вопросом Кэти. – Девочек, которые эти дни были со мной в камере, купили сегодня.

– Эти девочки были чистокровными? – вдруг подала голос Луна, внимательно посмотрев на Кэти.

– Нет, две полукровки, остальные – магглорожденные. А что?

Алисия поняла ход мыслей Луны и произнесла:
– Они вернули только чистокровных.

Девушки переглянулись. Конечно, любое решение Волдеморта не предвещало ничего хорошего, но подобная избирательность при отборе рабынь на продажу пугала вдвойне своей странностью.



Он отклонился влево за секунду до того, как небольшой фонарь-подсвечник ударился о стену совсем рядом с ним. Еще пара сантиметров и он точно влетел бы ему в голову.

– Ты чуть не попала в меня, мелкая шваль! – прорычал Макнейр, глаза его горели яростью.

– Не переживай, сволочь, в следующий раз обязательно попаду, – сузив глаза бросила Джинни и метнулась к комоду в очевидной попытке схватить стоящую там керамическую вазу.

– Даже не думай, дрянь!

Макнейр выхватил палочку и швырнул девушке в спину Конфундус, отчего она споткнулась и упала, не добежав полметра до комода. Мужчина быстрой походкой подошел к растянувшейся на полу девушке и, схватив ее за волосы, потянул за собой в центр комнаты.

<Жестокая сцена>

– Сейчас я научу тебя послушанию, шлюха. Получишь сполна, – злобно прошипел Макнейр и, встряхнув все еще находящуюся под действием заклятья девушку, швырнул ее на кровать. Джинни успела только вскрикнуть от боли.

Он почти молниеносно скинул мантию и сапоги. Звякнула пряжка ремня, и следом на пол упали штаны. Уолден в одной рубашке подошел впритык к постели, где потихоньку начинала приходить в себя Джинни.

Мужчина наступил коленом на кровать, и матрас прогнулся под его весом. Глядя на едва шевелящуюся девушку, он почувствовал, как в вожделении дернулся его член.

– Темный Лорд приказал не слишком увлекаться, но, уверяю тебя, я найду способы заставить тебя кричать, оставив в сохранности все части твоего тела.

Он провел рукой вдоль тела девушки снизу вверх, а когда достиг груди, где заканчивалось нежно-розовое платье, обхватил его край и резко дернул на себя, буквально сдирая его с хрупкой фигуры девушки. Платье треснуло по швам, и он отбросил бесполезную материю прочь.

Осознав, что она осталась совсем нагой, Джинни, уже практически оправившаяся от заклятья, попыталась отползти на другую сторону кровати, но мужчина отвесил ей такую сильную пощечину, что комната поплыла у нее перед глазами. Сквозь пелену, девушка с ужасом увидела, как Макнейр обхватил рукой свой член и принялся водить ладонью по всей длине. Затем он вцепился свободной рукой в волосы Джинни и дернул ее голову на себя.

– Открой рот, сука, – рявкнул он.

Несмотря на боль от железной хватки Макнейра на ее затылке, Джинни начала что было сил дергаться и пинаться. Тогда мужчина отпустил свой член и, продолжая удерживать девушку за волосы, второй рукой дал ей еще одну увесистую пощечину. И пока она отходила от удара, он поднял с пола свой массивный ремень.

– Хочешь поиграть, грязная потаскуха? – с усмешкой проговорил Макнейр, складывая ремень пополам и поправляя хватку. – Что ж, я люблю игры.

Джинни даже не сразу поняла, что это было, когда со свистом рассекающий воздух широкий кожаный ремень ударил по нежной коже. Она вскрикнула от острой боли. Следом мужчина нанес второй удар, пришедшийся на ее живот. В инстинктивной попытке защитить место удара, Джинни сложилась пополам, и следующий удар обрушился на ее сгорбленную спину.

Кожа Джинни была очень тонкой, и даже одного удара хватило, чтобы она начала краснеть в тех местах, куда попал ремень. Но удары не прекращались и тогда, когда девушка уже начала кричать от боли в голос, и на ее теле стали тут и там появляться ссадины и кое-где на местах, где кожа была особо сильно рассечена, начала выступать кровь.

Либо устав, либо потеряв интерес к пытке, в какой-то момент Макнейр отшвырнул ремень в сторону и снова схватил Джинни за волосы. Девушка не сопротивлялась, когда он притянул ее голову ближе и уткнулся членом прямо в ее сомкнутые губы. Все ее тело горело и дрожало, перед глазами все еще стояла пелена. Вероятно, ее организм, и без того измученный психологическими страданиями от недавней потери всей семьи, просто не выдержал еще и физической боли, и Джинни поддалась, открыв рот и впуская горячий член мучителя внутрь.

Макнейр протяжно застонал, проникая глубоко в горло девушки. Не ожидая такого напора, неопытная Джинни стала задыхаться из-за показавшегося ей огромным незваного гостя, который заполнил все свободное пространство в ее горле, не давая возможности вдохнуть и каплю кислорода. Паника накрыла ее, и она попыталась высвободиться, руками уперевшись в бедра мужчины, но Макнейр лишь жестче вцепился в ее волосы в районе затылка, удерживая ее голову в нужном ему положении, и начал совершать резкие возвратно-поступательные движения в ее маленьком ротике.

Девушка билась, мычала и плакала одновременно – Макнейру не было до этого никакого дела. Напротив, казалось, ее мучения только подогревали его желание еще больше. И только когда сознание Джинни начало медленно уплывать от недостатка кислорода, член вдруг покинул ее горло, освободив дыхательные пути.

Поняв, что снова может дышать, девушка стала судорожно хватать воздух рваными вдохами. Не дав ей и минуты, чтобы прийти в себя, Макнейр подхватил ее почти невесомое тело и грубо бросил обратно на матрас животом вниз. Затем он залез на кровать и навис над подрагивающей девушкой.

Не успела она опомниться, как в комнате снова раздался свист рассекающего воздух ремня и удар обрушился теперь уже на ягодицы Джинни. Затем еще один удар и еще один. Сначала девушка вскрикивала лишь слегка, потом стала умолять мужчину прекратить. Но ее мольбы только вдохновляли Макнейра на новые, более сильные удары. И Джинни перестала умолять. Ее молчание не понравилось Пожирателю, и он резким, немного истеричным голосом бросил:

– Я хочу слышать, как ты кричишь, шлюха!

Очередной удар рассек нежную кожу ягодиц, и на них выступила кровь.

– Кричи, сука! Кричи!

И Джинни закричала. Закричала так, что голос срывался. Наслаждаясь страданиями своей жертвы, Пожиратель бросил ремень на пол и, обхватив ладонями пунцовые от кровоподтеков ягодицы девушки, широко раздвинул их, открывая себе обзор на обе ее дырочки, и резко ворвался в ее совершенно сухое влагалище.

Истошный крик Джинни смешался с удовлетворенным стоном насильника. Его резкие, постепенно набирающие интенсивность толчки натирали нежную кожу изнутри будто наждачкой. Кровь от порванной девственной плевы стала единственной смазкой, которая увлажнила горячие стенки ее входа.

Джинни уже не сопротивлялась, боль, казалось, сейчас застилала собой весь мир. Кроме лица на девушке почти не осталось нетронутого ремнем места, она чувствовала каждое нервное окончание в своем ослабленном пыткой теле, а между ног боль была такой, будто туда вогнали нож и вращали лезвие.

Девушка лишь подрагивала и рвано хрипела каждый раз, когда Макнейр входил в нее. Ей казалось, что эта пытка длилась вечность.

Наконец, мужчина вышел из измученного тела девушки и перевернул ее обратно на спину. Джинни была так измождена многочисленными ударами и изнасилованием, что даже не пыталась закрыться, когда Макнейр, еще немного поводив рукой по члену, кончил прямо ей на грудь с каким-то почти звериным рыком, закатив глаза от накрывшей его эйфории.

Встав с кровати, он окинул довольным взглядом результаты своей работы – девушка неподвижно лежала на постели, аристократически бледная кожа ее лица резко контрастировала с краснотой ее туловища, а между ее слегка раздвинутых ног была размазана кровь.

<Конец жестокой сцены>

Макнейр легонько провел пальцами вдоль тела своей вожделенной игрушки. Даже почти невесомое прикосновение к раздраженной коже вызывало ощутимую боль, поэтому Джинни тихо заскулила.

– Хорошая девочка, – промурлыкал Пожиратель. – Если дальнейшее обучение будет проходить так же результативно, к следующей пятнице мы сможем выставить тебя перед гостями.

Мужчина наклонился к самому лицу девушки, которая смотрела на него сквозь полуприкрытые веки, и глубоким шепотом добавил:
–Ты будешь звездой вечера.

Эти ужасающие по своему двойному смыслу слова были последним, что услышала Джинни, перед тем как ее сознание окутала тьма.



Раньше Антонин Долохов не придавал значения дням недели. В самом деле, какая разница, что там в календаре, если тебя могут отправить на задание в любую минуту, вне зависимости от того, был это вторник или воскресенье.

Но сегодня Антонин понял две вещи.

Во-первых, встав в гребаные шесть утра после вчерашней полуночной миссии и притащившись в Министерство к семи в свой первый рабочий день, он осознал, что ненавидел, как минимум, понедельники.

А во-вторых, теперь он точно знал, кто готовил еду для заключенных в Азкабане – это были повара Министерства магии. Просто не было иного объяснения, почему каша, которую он имел неосторожность съесть в министерской столовой на завтрак, по вкусу и даже по виду напоминала ту непонятную субстанцию, которой их пичкали в тюрьме. И сейчас, в обеденный перерыв, когда Антонин стоял с подносом у витрины, на которой был выставлен «Суп дня», его желудок напомнил ему о неудачном утреннем эксперименте, отдавшись болезненным спазмом, и подтолкнул его к мысли, что он, кажется, не особо-то и голоден.

Зато теперь ясно, почему Яксли ходит обедать в кафе на соседней улице.

На самом деле Антонин никогда не был привередлив в еде. Казалось, его желудок мог даже гвозди переварить, если бы требовалось. Но Азкабан подкосил его, наградив кучей хронических заболеваний, в том числе язвой желудка, которая была так запущена за пятнадцать лет заключения, что уже ни одно зелье не могло вылечить ее полностью, имея лишь временный эффект. А вспоминая боль, сравнимую, наверное, со средней силы Круциатусом, когда он однажды не успел вовремя принять восстанавливающее зелье, Антонин стал тщательнее следить за тем, что он ест, просто чтобы не усугублять.

Взглянув на часы, висевшие над входом в этот десятый круг ада, под названием «Столовая Министерства магии», Долохов осознал, что до конца обеденного перерыва осталось всего двадцать минут, и снова перевел взгляд на витрину с супами. Он глубоко вздохнул, вспомнив, что впереди еще четыре рабочих часа и что-то съесть все же нужно, и положил на поднос одну из тарелок с супом, после чего на пустующем месте в витрине тут же материализовалась такая же тарелка.

Бросив на поднос два куска серого хлеба и, взяв стакан простой воды, потому что тыквенный сок выглядел уж слишком подозрительно, он развернулся и направился к свободному столику, как вдруг его окликнули.



С недавнего времени укрепить отношения с Антонином Долоховым стало для Макнейра целью, которая должна была в дальнейшем способствовать его попаданию в ближний круг Темного Лорда. Ведь Долохов всегда пользовался особой благосклонностью Повелителя, что было поводом для скрытой ненависти и открытой зависти всех остальных Пожирателей смерти.

Причина привилегированного положения Антонина в их организации была для Уолдена загадкой. Бесспорно, Долохов был идеальным солдатом – он никогда не подвергал сомнению решения Повелителя, никогда не задавал лишних вопросов, и, даже получив приказ на практически суицидальную миссию, просто кивал и без толики страха шел ее выполнять. Кроме того, не было сомнений и в уровне его колдовского мастерства – если не считать Северуса Снейпа, Антонин Долохов был сильнейшим магом в их организации, и даже годы, проведенные в Азкабане, не пошатнули этот его статус. К тому же, он довольно быстро вернул себе былую форму после освобождения, что было удивительно для многих. Но, как ни крути, все это не объясняло, почему Темный Лорд настолько выделял его среди прочих.

На момент вступления в ряды Пожирателей Уолдену было всего восемнадцать. Будучи практически ровесниками, они с Долоховым были в то время самыми молодыми членами этой организации. Потому Макнейр поначалу сравнивал себя с ним, однако довольно быстро бросил эту затею – сравниться с ним в мастерстве, очевидно, было недостижимой мечтой, но что больше волновало Уолдена, так это то, что как бы он ни старался выслужиться, он ни на йоту не приближался к той степени симпатии Темного Лорда, которую получал Антонин.

И Макнейр придумал план, который был весьма прост – сблизиться с Долоховым, понять, чем таким он располагает к себе Темного Лорда, наблюдая с ближайшего расстояния, и, по возможности, сделать то же самое, только лучше, чтобы доказать свою ценность Повелителю.

Да, план был прост. В теории. Но на практике Уолден понятия не имел, как осуществить первый этап – подружиться с этим неприступным русским, который мало говорил, редко проявлял яркие эмоции, скрывая их за непроницаемой маской, и часто смотрел на собеседников холодным, тяжелым как глыба льда взглядом, который пугал и вводил в ступор попавших под него до такой степени, что они просто забывали, что хотели сказать секунду назад.

Но наконец-то настал тот момент, когда Макнейр мог начать реализацию своего плана. Он понимал, что нужного ему результата не достигнуть быстро, но для первого шага сейчас было самое время.

По этой причине, в середине обеденного перерыва он появился в дверях министерской столовой, будучи уверенным, что, как делали все новички в свой первый рабочий день, сегодня сюда зайдет и Антонин Долохов. И он оказался прав.

– Долохов! – окликнул его Макнейр.



Антонин повернулся на голос и увидел приближающегося к нему мужчину.

Гребаный Мерлин, этому что надо?

– Макнейр, – он кивнул, когда тот поравнялся с ним.

– Как проходит первый день? – криво улыбнувшись, чрезмерно дружелюбно спросил Макнейр.

Было лучше, пока не появился ты.

– Как новобранцы? – добавил он.

– Мальчишки. Гонору много, а с талантом не густо, – сухо ответил Долохов.

– Похоже, работы предстоит много, – поддакнул Макнейр.

– Ну да, – кивнул Антонин и начал демонстративно оглядываться по сторонам, будто в поисках свободного столика, надеясь, что собеседник поймет его намек и уберется восвояси.

Но тот и не думал заканчивать разговор.

– Я смотрю, ты так и не прикупил себе игрушку, – произнес он, и Долохов сильнее сомкнул пальцы на бортиках подноса с обедом.

– В заведениях осталось еще много нераспроданных цыпочек, на любой вкус, – продолжил Макнейр, видимо, не заметив, как напрягся Антонин. – Я уверен, ты найдешь что-то подходящее. Приходи, я подгоню тебе лучших…. По дружбе.

Только таких друзей не хватало.

– Сейчас не до того, Макнейр. Может позже, – сдержано, но почти на грани проговорил Долохов.

– Ясно, покупать ты не хочешь. Но от развлечения ведь не откажешься?

– Что за развлечение?

– В эту пятницу я организую званый ужин. Будет только элита. Приходи, немного развеешься.

Да я скорее пойду ловить русалок в Черном озере, чем участвовать в чужой больной фантазии.

– Я подумаю. А теперь извини, обед скоро закончится, – Антонин кивнул на поднос, который держал в руках.

– Да, да, конечно, – извиняющимся тоном сказал Макнейр. – Если надумаешь, начало в пять.

Он уже повернулся, готовясь уходить, но потом все же добавил:
– Кстати, я смотрю, ты взял суп…

Антонин бросил на Макнейра косой взгляд исподлобья.

– И что?

– Ничего, просто… – Макнейр чуть замялся. – Рекомендую взять что-нибудь другое. Дружеский совет.

Антонин с минуту смотрел на уходящего прочь мужчину, а потом взглянул на тарелку с «супом дня» и, ругнувшись себе под нос, бросил поднос со всем содержимым в расположенное неподалеку мусорное ведро и, недовольно дернув плечом, направился к выходу из столовой.

Гребаный понедельник.



Дрожащими руками Джинни взяла с туалетного столика расческу и провела ею по своим длинным густым волосам. Сейчас любое действие, даже такое обыденное, напоминало ей о хозяине. Макнейр любил запускать свои грубые руки с длинными кривыми пальцами в ее рыжую шевелюру, до боли оттягивая пряди, добиваясь стонов боли. Слезные мольбы рабыни, казалось, действовали на него как афродизиак – его глаза загорались огнем страсти, стоило ему услышать всхлипы и стоны, срывающиеся с искусанных в кровь губ измученной девушки.

Эльфийка Трикси всегда умело залечивала раны, ссадины и синяки, которые были последствиями ночных забав Макнейра. Но тело все помнило, и каждый нерв вздрагивал, отзываясь болезненным покалыванием, стоило Пожирателю лишь прикоснуться к одному из тех мест на теле девушки, где недавно красовался синяк, оставленный его кулаком, или ссадина от удара ремнем из толстой черной кожи.

Дни во власти Макнейра были для Джинни адским котлом, выжигающей все внутри агонией, которая не прекращалась ни на минуту, и она искренне считала, что хуже быть уже не может. Но потом, в прошлую пятницу состоялся званый ужин.

Мероприятие, которым Макнейр, было видно, очень гордился и которого он ждал с мучительным нетерпением. Он сказал ей, что на него приглашена элита Пожирателей смерти. И Джинни знала, что ей уготована там особая роль. Но она и предположить не могла, что воображение Макнейра окажется настолько извращенным.

На званом ужине Джинни ни разу не сделали больно физически, но психологические муки от того сильнейшего унижения, которое она в тот вечер испытала, причиняли ничуть не меньше боли, чем побои, которыми сопровождалось каждое изнасилование.

По задумке Макнейра, рабыня в этот вечер должна была стать чем-то вроде редкого зверька в контактном зоопарке для развлечения гостей. Но Джинни видела это иначе.

Лежа совершенно голой в центре стола, который был уставлен различными яствами, девушка ощущала себя рождественским гусем – главным блюдом с хрустящей корочкой, от которого каждый хотел оторвать кусочек.

Появляющиеся в гостевой столовой поместья Макнейра мужчины поначалу не верили своим глазам и подходили к столу, чтобы убедиться, что это не галлюцинация. А когда уверялись в реальности происходящего, то просто не могли упустить возможность пощупать каждый квадратик тела «поттеровской шлюхи».

И щупать было что – грудь Джинни была развита не по годам, и если не знать, что ей всего восемнадцать, можно было бы подумать, что никак не меньше двадцати пяти. Два пышных бугорка с крупными сосками сильно выделялись на фоне худенькой фигурки юной девушки, и это разжигало пожар желания в глазах похотливых гостей.

Сопровождая свои действия уничижительными репликами и гаденькими усмешками, мужчины, сидящие за большим обеденным столом, в перерывах между поглощением пищи, гладили нежную кожу девушки, запускали руки в ее шелковистые волосы и неприятно оттягивали соски, стоящие торчком от царящей в гостиной прохлады.

За какие-то полчаса, ощупанная всюду, куда можно было добраться, Джинни прониклась неимоверным отвращением к окружающим ее людям. А еще она ощущала себя грязной и использованной, и в какой-то момент она с трудом подавила порыв соскочить со стола и броситься прочь из гостиной, чтобы запрыгнуть в ванную и наконец-то смыть с себя следы прикосновений этих омерзительных людей. Но она не могла, просто потому что помнила, что Макнейр пообещал сделать с ее телом после ужина, если она не будет хорошей девочкой. Поэтому, даже не будучи парализованной заклятьем, она лежала словно кукла: так неподвижно, что у гостей не было сомнений, что на нее наложены чары.

Джинни помнила, как от неожиданности вздрогнул Амикус Кэрроу, когда она рефлекторно дернулась от прикосновения его пальцев к ее чувствительному соску, который за этот вечер уже так много раз терзали, что он покраснел и слегка ныл.

– Оцепенение спало, Уолд, – произнес Кэрроу.

– Она не под заклятьем, – самодовольно ответил Макнейр.

– Да ладно? – Кэрроу неверяще уставился в лицо Джинни, будто ища в ее глазах подтверждение слов Макнейра, что заставило девушку залиться краской от унижения. – Как тебе это удалось?

– Просто она знает, что будет за непослушание, – произнес Макнейр, склонившись к самому лицу Джинни. – Так ведь, малышка?

Губы Джинни задрожали и, она коротко кивнула, едва сдерживая всхлипы.

– Ого, всего за две недели выдрессировал? – Нотт-старший хохотнул. – Сильно.

Выдрессировал – это правильное слово. Макнейр именно дрессировал ее, как животное в цирке. По правде говоря, Джинни и ощущала себя эдаким животным в клетке.

Страх…. Раньше она не знала, что это.

Джинни всегда была смелым человеком, истинной дочкой своих родителей. Настоящая львица с когтями и клыками, которыми она умело пользовалась. Но одно дело отбиваться от наглых слизеринцев или приставучих старшекурсников, а совсем другое – оказаться в полной власти изощренного садиста, не знающего жалости.

Львица на манеже…. Словно заключенный в неволе зверь, Джинни чувствовала себя беззащитной и слабой перед укротителем, держащим в руках кнут, который нес с собой острую боль.

Макнейр очень быстро научил ее бояться. Он не делал ничего особенного – только ежедневно унижал и истязал ее, отдавая приказы. Он даже магию не использовал. Исключительно ремень и кулаки. И этого хватало, чтобы заставить ее подчиняться. Джинни не знала, но в Министерстве магии, где диких зверей иногда использовали для дополнительной охраны и некоторых других нужд, Макнейра иногда приглашали в помощь для укрощения особо непокорных из них. И выполнял он эту работу не только с энтузиазмом, но и большим успехом. Он точно знал, куда бить и как сильно, чтобы не вызвать непоправимых повреждений, но четко донести свою очередную команду.

Боль оказалась не только сильным мотиватором, вынуждая Джинни слушаться, но и поспособствовала пересмотру ее взглядов на жизнь. Раньше она испытывала крайнюю степень презрения к тем волшебникам, которые, оказавшись в плену у Пожирателей смерти, в итоге, после многочисленных пыток, сдавались и делали то, что требовал Волдеморт. Но за эти недели ежедневных истязаний ее казавшиеся непоколебимыми принципы сильно пошатнулись.

Она поняла, что быть героем на словах, когда ты окружена близкими и друзьями, очень легко. В какой-то степени можно и Круциатус вытерпеть, зная, что где-то там тебя ищут и, наверняка, спасители уже в пути. Но совсем другое дело, когда ты с врагом один на один и у тебя нет возможности оказать ему сопротивление. И ждать помощи не от кого, ведь все друзья убиты или в рабстве.

Когда их только поймали, Джинни надеялась, что диктатура Пожирателей не продержится долго. Она ожидала, что многочисленные казни и пытки несогласных с новым режимом станут катализатором для бунта, который, в итоге, приведет к свержению власти Волдеморта.

Но только теперь она поняла, что они ошибались с самого начала.

Члены Ордена Феникса воспринимали Волдеморта очередным психом, совершенно свихнувшимся на ненависти к магглам и магглорожденным. Потому что он таковым и казался во время второй войны – импульсивным, озлобленным шизофреником, одержимым идеей сесть на трон магической Британии и поработить маггловскую часть страны. И после его окончательной победы Джинни ожидала глобальных изменений в государстве, установления тирании.

У Волдеморта же были другие планы.

Макнейр не скрывал от Джинни новостей, не запрещал ей читать газеты. Он даже был не против, чтобы она иногда присутствовала в гостиной, когда к хозяину приходили его соратники и за бокалом эльфийского вина обсуждали инициативы нового правительства. Поэтому она была в курсе событий. Она не знала, была ли в этом задумка Макнейра, но узнавать новости очередного дня стало для Джинни отдельной пыткой.

И не потому, что все было ужасно.

Наоборот, все было слишком спокойно.

Потому что ожидаемая тирания так и не установилась. Не было повсеместного бесчинства Пожирателей смерти, бесконечного насилия, многочисленных убийств невинных.

По правде говоря, после утверждения теперь уже на всех высших министерских постах лояльных Волдеморту волшебников, политика марионеточного правительства, пришедшего к власти еще год назад, стала значительно мягче.

Конечно, магглорожденных волшебников власть по-прежнему третировала. Их лишили определенных прав в социуме – избираться и быть избранными, занимать руководящие должности в государственных структурах, для их детей были созданы отдельные классы в учебных заведениях, отделяя их от детей полукровок и чистокровных. Но магглорожденных больше не хватали на улицах и не отправляли в Азкабан. Тех, кто хотел вернуться в маггловский мир, без проблем пропускали через барьер, правда, отбирая палочку и надевая браслет-подавитель, и возможности вернуться в магический мир у перешедших уже не было.

Соратники Темного Лорда умело манипулировали общественным мнением, сея в социуме зерна нужных им идей не так явно, как раньше, а медленно, аккуратно. Если не считать магглорожденных и их семьи, основная масса граждан магической Британии не ощутили кардинальных перемен в своей жизни. И некоторые вполне искренне перенимали пропагандируемую идеологию избранности волшебной расы.

Для утверждения своей власти Волдеморт делал ставку на тех граждан магического сообщества, которые чувствовали себя обиженными судьбой и были настроены критически к действовавшей ранее власти. Газеты и публичные лица, многие из которых были под Империусом, убеждали их, что их тяжелое положение связано с перекосом политики прежней власти в сторону сохранения связей с маггловским миром, на что шли «значительные бюджетные средства» и «все усилия законодателей», а проблемы волшебников игнорировались.

Пожиратели успешно использовали недовольство отдельных, к слову, весьма многочисленных групп, добиваясь их поддержки обещаниями статуса, должности и иных атрибутов лучшей жизни. Слова активно подкреплялись действиями.

В первую же неделю новое правительство выпустило «социальный пакет» реформ, который стал первым ощутимым драйвером для укрепления режима Волдеморта. Министерство выделило бюджетные средства на выплату всем нуждающимся волшебникам единовременного пособия в размере пятисот галлеонов на взрослого и тысяча на ребенка.

Частично выплаты спонсировали богатые чистокровные семьи, что помогло им довольно быстро изменить мнение о себе среди основной массы населения с неприязни в сторону, как минимум, нейтралитета, но чаще симпатии. И когда во вторую неделю правительство объявило о смещении отдельных «неэффективных» чиновников (по факту просто нелояльных к новому режиму) и замене их на этих чистокровных благодетелей, это не вызвало у населения ни возмущения, ни негодования, а было принято во многом даже с одобрением.

Также было объявлено о создании Новой армии, куда после прохождения специальной подготовки принимали несовершеннолетних чистокровок и полукровок старше четырнадцати лет. Служба давала возможность повысить качество жизни, ведь жалование даже рядовых солдат было высоким. Кроме того, военная карьера означала перспективу получения заветного привилегированного социального статуса. Потому, в первую очередь, на обучение направили своих детей представители небогатых слоев населения, в надежде дать им шанс на лучшую жизнь.

А, учитывая, что каждая новая инициатива правительства поддерживалась словесной бомбардировкой буквально из каждого камина со стороны общественных деятелей и СМИ, о том, насколько позитивно очередное решение Министерства магии повлияет на жизнь простых волшебников, общество не противилось нововведениям и, в целом, положительно относилось к новой власти.

И Джинни Уизли, дочь предателей крови, военная преступница и сторонница террористов (именно так называли в газетах членов Ордена Феникса) с каждым прочитанным выпуском «Ежедневного пророка», с каждой услышанной от гостей Макнейра новостью все больше теряла надежду, что когда-нибудь ее жизнь изменится. А еще она все сильнее чувствовала одиночество, потому что, казалось, всех, кто остался на свободе, новый режим не особо тяготил. Похоже, бунтовать было некому. А если некому бунтовать, то кто будет вызволять из рабства ее друзей и ее саму?



Зайдя в гостиную южного крыла поместья Темного Лорда, Макнейр был встречен Амикусом Кэрроу.

– Мы что – первые? – спросил он, пожав ему руку.

– Ага, – Кэрроу кивнул.

– Как думаешь, почтит нас сегодня своим присутствием наш платиновый мальчик?

– Уверен, что он придет, – твердо сказал Амикус. – Мы с тобой оба знаем, что будет с тем, кто не придет. И он знает. Едва ли мальчишка рискнет гневить Повелителя после всего, что было.

Макнейр хмыкнул и произнес с кривой ухмылкой на тонких губах:
– Однако ж мелкий засранец быстро оправился от потери папочки, да? Едва неделя прошла со смерти Люциуса, как сопляк пришел прикупить игрушку.

– Драко купил рабыню?

– Ага, даже двух, – подтвердил Макнейр. – Заявился в Министерство в прошлую среду весь такой из себя, как ни в чем ни бывало. Будто фамилия Малфой еще имеет какой-то вес.

Губы Кэрроу искривила усмешка, впрочем, совершенно не затронувшая глаза. Макнейру, наверное, никогда не понять, что такое быть членом семьи из «Священных двадцати восьми». Один промах – это пшик, ничто. Большинство и не заметит, а кто заметит – быстро забудет. Мало кто из знатных чистокровных признается, но Малфои уже много столетий негласно считаются одним их сильнейших родов Британии и уничтожить их авторитет в магическом сообществе одним роковым взмахом волшебной палочки просто невозможно. Даже если эта волшебная палочка принадлежит одному из величайших волшебников всех времен.

– Вкус на девок, скажу тебе, у него паршивый, – продолжил Майнейр. – Выбрал самых зачуханных, как по мне. Хотя, как знать, может у молокососа член только на убогих встает, – мужчина громко хохотнул.

Постепенно комната начала заполняться другими прибывшими Пожирателями.

Когда в гостиной появились Долохов с Роули, встав особняком у противоположной стены, Кэрроу извинился перед Макнейром и двинулся в их сторону.

– Не хочу тебя расстраивать, но к нам идет Кэрроу, – шепотом произнес Роули, обращаясь к Долохову, который стоял спиной и не мог видеть приближающегося к ним мужчину.

– Твою ж…, – Антонин проглотил ругательство, потому что Кэрроу уже почти поравнялся с ними.

– Тони! Финн! – с улыбкой Амикус по очереди пожал мужчинам руки. – Ожидал увидеть вас, парни, на званом ужине у Макнейра. Жаль, что вы не пришли, было весело.

– Мы предпочитаем другие методы увеселения, – грубым тоном отозвался Долохов.

– Да? И какие?– непринужденно спросил Кэрроу.

В его родной стране говорят, наглость – второе счастье. Но узнав Кэрроу, Антонин понял, что второе счастье – это все-таки глупость. Вот как отделаться от человека, который настолько туп, что даже не понимает, что ему не рады?

Ясно уловив по выражению лица Долохова его готовность напрямую послать Кэрроу куда подальше, Роули поспешил снизить градус напряжения:
– Определенно, не такие интересные, как те, что были у Макнейра. Расскажешь?

Казалось, воодушевившись вопросом Торфинна, Кэрроу принялся в красках описывать детали званого ужина, и услышанное в очередной раз укрепило Антонина в мысли о том, что у Макнейра явно что-то не так с башкой.

Они познакомились в начале 70-х, еще будучи мальчишками – Макнейр всего на год моложе Антонина. В рядах Пожирателей смерти они были самыми юными, и их невольно сравнивали братья по оружию, да и сам Повелитель. Антонину всегда было плевать на то, что о нем думают другие. А вот Уолден, наоборот, хотел заслужить симпатию окружающих. И для достижения этой цели он использовал все возможные средства, начиная от чрезмерно показушного выполнения приказов Темного Лорда с эдаким самозабвенным выражением лица, и заканчивая постоянным, явным лизоблюдством в попытке угодить всем и каждому. И это работало. Макнейр быстро стал полноправным членом коллектива, старшие товарищи охотно приглашали его на вечеринки в свои поместья, брали с собой в рейды по барам Косого переулка и в бордели Лютного.

Антонин же, наоборот, всегда держался в стороне и так и не завел дружеских связей в кругу Пожирателей. Но если к остальным членам их организации он был безразличен, то к Макнейру испытывал крайнюю степень презрения. Причиной этому было даже не то, что он ненавидел подхалимов, прекрасно понимая, что такие люди верны лишь себе и готовы совершить предательство в любую минуту, лишь бы спастись самим. И он убедился в этом, когда Темный Лорд исчез, а Макнейр вышел чистеньким, как, впрочем, и многие другие Пожиратели смерти, такие же лизоблюды.

Настоящей причиной того, что он так и не смог установить более-менее приятельские отношения с Макнейром была склонность того к садистским удовольствиям. Антонин сам много раз применял различного рода Пыточные, чтобы выбить информацию, и он был в этом весьма искусен. Но пытать просто так, когда враг уже ничего полезного дать не может, казалось ему пустой тратой времени. Обычно, добиваясь от жертв того, что ему было нужно, Антонин просто бросал в них Аваду.

Макнейр же был другим. Долохов не раз наблюдал, как он буквально упивается болью своих жертв. И даже когда враг выложил все, в надежде облегчить свои страдания, Уолден продолжал пытку, просто ради смеха, ради ощущения власти над другим человеком. Он с особой изощренностью пытал, насиловал, истязал мечущихся в агонии и молящих о смерти пленных и убивал их лишь тогда, когда они уже были не способны шевелиться и кричать.

В разговорах с Роули Антонин называл Макнейра не иначе как больным ублюдком и старался по возможности минимизировать с ним контакты. Поэтому сейчас для Долохова было явным перебором слушать из уст и без того раздражающего его Кэрроу рассказ о вечеринке, организованной этим человеком. И в этот раз вроде бы ничего особо омерзительного Антонин не услышал (если не считать слишком уж интимных подробностей про умело отсасывающую рабыню Басти и Рода Лестрейнджей и про каких-то двух очень гибких шлюх-близняшек, которых притащил Нотт). Но чувство отвращения все равно не отпускало его. Просто ему было мерзко все, что связано с Макнейром и его безумными фантазиями. И в тот момент, когда Антонин уже готов был взвыть, у дверей возникла перебранка, которая перетянула на себя внимание всех присутствующих.

– Парни, простите, – произнес Амикус и решительно направился в сторону общающихся на повышенных тонах гостей.

– Наконец-то, – Антонин облегченно выдохнул, посмотрев вслед удаляющемуся Кэрроу, и перевел взгляд обратно на Роули. – И что он вечно лезет к нам?

– Я не уверен,– с совершеннейшей серьезностью на лице сказал Торфинн, нарочито задумавшись, – но мне кажется, его привлекают твоя простота и открытость.

Долохов пару секунд смотрел на напарника исподлобья, поджав губы.

– Пошел ты, – бросил он, наконец, так и не сумев скрыть улыбку.

Торфинн был единственным из его знакомых, кто мог заставить его улыбнуться искренне.



– Переходим к следующему вопросу, – произнес Темный Лорд, отложив в сторону пергамент с утвержденным списком приговоренных к казни волшебников. – Те из вас, кто присутствовал на первом аукционе, наверное, помнят, что я обещал сообщить вам о своем решении касательно судьбы чистокровных рабынь.

Макнейр поднял глаза от стола и теперь пристально смотрел на Повелителя.

– Не скрою, решение далось мне нелегко, – продолжал Волдеморт. – Но ситуация в магическом сообществе сейчас весьма удручающая. За несколько столетий распространения маггловской заразы многие магические семьи были ослаблены кровью этих животных, и нам потребуется немало сил и времени, чтобы восстановить естественный порядок вещей.

Присутствующие за столом согласно закивали.

– Поэтому каждая капля чистой крови сейчас на вес золота. И несмотря на то, что предатели крови не могут считаться полноценно чистокровными в силу своей испорченности магглолюбской идеологией, они все же могут сослужить нам полезную службу в деле оздоровления волшебной нации. Поэтому я принял следующее решение. Отныне все чистокровные рабыни будут использованы для зачатия и вынашивания детей.

Волдеморт повернулся к сидящему по правую руку от него Корбану Яксли.
– Корбан, вам с Уолденом необходимо распродать всех чистокровных рабынь до нашего следующего собрания, которое состоится через две недели. Я буду ждать от тебя отчет, а также список всех покупателей. В данном вопросе нужен жесткий контроль.

– Конечно, Повелитель, – отозвался Яксли.

– И прошу тебя, Корбан, – добавил Волдеморт, – удостоверься, если необходимо, лично, что каждый покупатель осознает, какие обязанности он на себя принимает, приобретая такую рабыню.

Яксли кивнул.

– Уолден, – Темный Лорд перевел взгляд на Макнейра, – насколько я понимаю, ты не готов расстаться с маленькой мисс Уизли, и я могу ожидать, что ты в скором времени порадуешь меня новостью о наследнике рода Макнейров?

– Да, Повелитель. Для меня огромная честь служить на благо магического сообщества.

– Иного, Уолден, я и не ждал, – улыбнувшись, произнес Темный Лорд, а потом продолжил, окидывая взглядом присутствующих. – И в заключении, важная новость. Наш дорогой мистер Селвин….

Все последующее Макнейр слушал уже в пол уха. Он обдумывал полученный приказ. Вот и возможность проявить себя и заслужить особую милость Повелителя. Уж этот шанс он не упустит. Тем более что этот приказ так приятно будет исполнять.



– На сегодня все! – закончил Темный Лорд, поднявшись со стула.

Пожиратели встали следом и начали двигаться в сторону выхода. Макнейр был уже у дверей, когда его окликнул Амикус Кэрроу.

– Что такое, Амикус? – спросил Уолден.

Кэрроу хотел что-то сказать, но замер, когда они оба ощутили на себе тяжелый взгляд. Посмотрев в сторону, где предположительно находился смотрящий, они встретились с не требующим словесных пояснений взглядом Темного Лорда, рядом с которым стоял Долохов, и поспешили покинуть гостиную, закрыв за собой двери.

– Уолд, хотел попросить тебя об услуге, по дружбе, – произнес Кэрроу, пока они, не торопясь, шли по коридору к зоне аппарации.

– Предположу, что твоя просьба будет связана с приказом Повелителя относительно чистокровных? – с улыбкой сказал Макнейр. – И сразу же вынужден ответить отказом. Ты же слышал, что сказал Повелитель? Жесткий контроль. Приходи в Министерство в понедельник.

– Да ладно тебе, Уолд, – просящим тоном проговорил Кэрроу, – ты же сам понимаешь, что будет в понедельник – столпотворение как в магазинах Косого переулка перед Рождеством. Там и выбрать-то нормально не получится. Ну же, друг…

– Ну ладно, – сдался Макнейр, – пойдем.

Кэрроу широко улыбнулся и хлопнул товарища по плечу.

Когда они вышли в небольшой внутренний дворик, откуда можно было аппарировать, то увидели Роули, который неторопливо шел к точке аппарации.

Одинаковая мысль промелькнула в головах Кэрроу и Макнейра. Роули – полезный контакт по двум причинам: потому что входил в элиту Пожирателей Смерти и потому что был в дружеских отношениях с Антонином Долоховым, расположение которого хотели получить они оба.

– Эй, Финн, – окликнул его Амикус.

Торфинн остановился и обернулся.

– Есть какие планы на остаток вечера? – спросил Макнейр, когда они с Амикусом подошли к нему.

– Не особо, – ответил Торфинн, – домой собираюсь. Неделя была адская, хочу просто отдохнуть. А вы куда?

– Подбирать Амикусу чистокровку, – произнес Макнейр. – Может с нами? Вдруг тоже надумаешь прикупить девку?

Хочешь – не хочешь, а периодически нужно светиться в компании братьев по оружию. Держаться обособленно от коллектива может себе позволить только Долохов. Он – исключение, особый случай. А в отношении всех остальных, слишком явная отстраненность от группы может вызвать ненужные подозрения.

– Почему бы и нет, – Роули пожал плечами.



Макнейр открыл дверь, взмахом волшебной палочки зажег лампы на потолке, и пропустил их внутрь помещения. Судя по всему, ранее это был какой-то склад или архив, теперь же здесь держали чистокровных рабынь – по периметру располагались клетки, в которых на каком-то, очевидно, наспех сооруженном настиле лежали девушки.

– Они спят или в отключке? – спросил Амикус, заметив, что никто из девушек даже не шевельнулся, когда они вошли.

– Под Отключающим. Сегодня их транспортировали с другого склада. Заклятье наложили, чтобы исключить повторение того неприятного инцидента перед торгами,– ответил Макнейр. – Я сейчас открою клетки, сможешь всех посмотреть и пощупать. Еще пару часов они будут в отключке.

Макнейр двинулся к клеткам. Пока он накладывал Отпирающее заклятье, Роули повернулся к Амикусу.

– Слушай, я ведь так и не спросил тебя….Как Алекто? Как вообще… всё?

Амикус с минуту задумчиво молчал, вероятно, решая, стоит откровенничать перед Роули или нет.

Торфинн Роули был одним их тех людей, которые нравятся всем. Но нравятся не так, как чрезмерно услужливые подхалимы, рассыпающиеся в пустых, но так приятных многим комплиментах. И вовсе не так нравятся, как люди, настолько невзрачные и малопритязательные, что другие не видят в них угрозы, а потому не против, что они ошиваются рядом.

Ничто из перечисленного не относилось к Торфинну Роули.

Торфинн был весьма импульсивным, когда дело касалось битвы, и эта его несдержанность вместе с неаккуратностью, как ни странно, давали ему преимущество в бою. Порой Роули, едва заметив цель и толком не разобравшись в ситуации, так стремительно начинал бросать проклятья, что враг и глазом моргнуть не успевал, а уже был сражен. Конечно, иногда жертвами хаотичных заклятий Роули становились свои же, как например Пожиратель смерти Гиббон, погибший от его Авады, брошенной необдуманно. Но Волдеморт называл это «сопутствующими потерями» и весьма ценил Роули, как одного из самых эффективных своих исполнителей.

Некоторые шутили, что во время битвы в Торфинна, вероятно, вселяется дух его предка, Дамокла Роули, известного своей вспыльчивостью. Потому что, несмотря на его импульсивность во время сражения, в обычной жизни Торфинн был сдержан и рассудителен, кроме того, был неплохим стратегом. Высокий уровень его интеллекта также не вызывал сомнений. Но уважали Торфинна не за эти его, несомненно, достойные качества.

Торфинна уважали за его умение хранить секреты. Буквально каждый из Пожирателей смерти знал, что даже случайно высказанная в присутствии Роули информация, будет раскрыта им разве что под пыткой. А еще Роули умел слушать и делал это так внимательно, что казалось, ему действительно не все равно.

Именно по этой причине, Амикус Кэрроу, все это время в одиночестве переживавший трагедию, которая произошла с его сестрой из-за той их оплошности в Хогвартсе, недолго думая, честно ответил сейчас на вопрос Роули:

– Всё хреново, Финн.

Роули хотел было что-то ответить на это, но тут подошел Макнейр.

– Все клетки открыты, выбирай, друг, – сказал он. – Там сбоку таблички с фамилиями девок, на случай если тебя интересует их родословная.

Пока Амикус ходил от клетки к клетке, осматривая товар, Макнейр тихо, чтобы он не услышал, чуть склонившись к Роули, произнес:
– А он изменился, да?

– О чем ты? – немного отстраненно спросил Торфинн, поддержав разговор скорее из вежливости, нежели из особого интереса.

– Ну, он последнее время какой-то … задумчивый, что ли, – ответил Макнейр и тут же усмехнулся. – Иронично, да? Кэрроу, который за всю свою жизнь, наверное, ни разу не думал, стал задумчивым.

– Ничего удивительного. У него сестра практически овощем стала, – все также без энтузиазма произнес Роули.

– Как по мне, так оно и к лучшему. По крайней мере, нам не придется больше терпеть на собраниях эту злобную суку, – резко бросил Макнейр. – Да и хрен бы с ним, с характером, но хотя бы на мордашку была симпатичной. Так ведь нет же, такая же уродливая, как и ее братец.

– Ты всех женщин только с позиции привлекательности оцениваешь? – Торфинн повернулся к собеседнику.

– Ну а что еще-то? Это ж просто дырка, а все, что вокруг для того, чтобы твердел быстрее.

Если бы Макнейр посмотрел на Торфинна, возможно он увидел бы то презрение, которое отразилось сейчас в его глазах, но он продолжал наблюдать за Амикусом и ничего не заметил.

Торфинн вздохнул, чтобы сохранить внешнее равнодушие.

– Я думаю, то, что случилось с Алекто, тронуло его сильнее, чем кажется, – произнес Роули. – Они были близки, насколько мне известно. Было бы странно, если бы произошедшее никак на нем не отразилось.

– Ой, только не говори, что тебе жалко этого недобитка, – теперь уже Макнейр посмотрел на него, вскинув брови.

– Конечно, нет, – отмахнулся Роули, придав голосу как можно более равнодушный тон. – У меня своих проблем хватает.

– Ага, – мужчина усмехнулся, – например, как обскакать Долохова.

– Что ты имеешь в виду? – Торфинн недоуменно свел брови, и между ними залегла небольшая складка.

– Мы строим новый мир, структура власти меняется, все хотят занять местечко потеплее, пока есть возможность, – произнес Макнейр. – Повелитель доволен вашим эталонным дуэтом, но за большим столом всегда мест меньше, чем желающих их занять. Как думаешь, когда встанет выбор, кого Он вероятнее всего предпочтет? Ты ведь не питаешь иллюзий, что твои умственные способности окажутся для Повелителя ценнее, чем беспрекословная исполнительность также весьма неглупого Долохова?

Торфинн отвел взгляд в сторону, задумавшись.

– Я выбрал, Уолд, – к ним подошел Кэрроу, – возьму Лавгуд.

– Отличный выбор, Амикус, идем, подпишешь документы, – улыбнувшись, произнес Макнейр и добавил, недовольно скривившись: – После слов Темного Лорда о жестком контроле, Яксли, наверняка, совсем с катушек слетит с этой хреновой бюрократией.

Когда мужчины прошли в расположенную в углу помещения дверь, ведущую, по всей видимости, в кабинет, где хранились документы, оставшись в одиночестве, Торфинн погрузился в свои мысли еще глубже.

Хотел ли он сидеть за большим столом? Не особо. Он никогда не был амбициозным. Среднего уровня ему было вполне достаточно. С другой стороны, вечно быть на побегушках казалось весьма незавидной перспективой. Сейчас они с Долоховым на равных, а что будет, если Повелитель возвысит его? Подчиняться бывшему напарнику – выдержит ли он такой психологический прессинг?

Торфинн не знал, что конкретно ему нужно делать, но пришел к выводу, что, когда вернется сегодня домой, он подумает об этом.



Этот день был напряженным и насыщенным, и он чувствовал колоссальную усталость, когда прибыл вечером на собрание Пожирателей смерти. Однако сегодняшний приказ Темного Лорда воодушевил его настолько, что утомление как рукой сняло, потому что перед глазами замаячил тот самый шанс. К черту Долохова и прежний план. Теперь у него новая стратегия, и она поможет ему, наконец-то, занять свое место под солнцем, заслужить особую милость Повелителя.

Но, похоже, так думали многие, даже этот кретин Амикус, поэтому он должен действовать активнее, чтобы быть в первых рядах, когда нужно будет отчитываться перед Темный Лордом.

Именно по этой причине, едва оказавшись в поместье, Макнейр сразу же направился в комнату своей рабыни. На этот раз это было не просто приятное развлечение, на кону стояла его карьера, а, значит, провести впустую даже один день непростительно.

Он распахнул дверь и, шелестя мантией, вошел в комнату. Уизли, в этот момент, как он велел ей ранее, приводила себя в порядок перед приходом хозяина. Она сидела за туалетным столиком, расчесывая свою роскошную копну рыжих волос, вид которых доводил его практически до исступления, но он бы никогда не признался в этом своей шлюхе.

Заметив его, Джинни отбросила расческу и вскочила со стула, скрестив руки перед собой и покорно опустив подбородок к полу. Макнейр усмехнулся и, подойдя впритык к дрожащей всем телом девушке, грубо схватил в кулак волосы у нее на затылке, вызвав жалобный писк рабыни, а потом не терпящим пререканий жестом потянул ее вниз, заставив опуститься на колени.

Опустившись на пол, Джинни почувствовала, что хватка на затылке ослабла, но она понимала, что это вовсе не из-за желания хозяина облегчить ее боль, а лишь чтобы дать ей возможность свободнее шевелиться. Уже отработанным движением, она сняла его ремень, пряжка которого звякнула, когда он упал на пол, а потом расстегнула пуговицы на брюках и высвободила член хозяина. Пару раз проведя ладошкой по всей длине, она обхватила головку губами и продвинулась вперед, заглатывая член наполовину.

Джинни научилась контролировать дыхание, делая вдох, когда во рту оставалась одна лишь разгоряченная головка, а ее лицо больше не морщилось в отвращении, просто потому что страх прогневить хозяина был сильнее и подавлял любые другие эмоции.

Девушка умело совершала возвратно-поступательные движения вдоль члена Макнейра, неотрывно смотря ему в глаза снизу вверх. Она знала, что он любил именно такую позу. Вид полностью сломленной и послушной рабыни помогал ему возбуждаться быстрее. А чем быстрее он возбудится, тем быстрее кончит, а, значит, эта пытка может завершиться раньше.

Джинни начала ускоряться, пытаясь довести мужчину до кульминации, но он неожиданно снова дернул ее за волосы, поднимая с колен. Когда он потянул ее в сторону кровати, девушка уже понимала, что ее ждет, поэтому опустила руку на клитор и на ходу провела по нему пальцами, чтобы хоть немного увлажнить преддверие влагалища перед тем, как член насильника ворвется внутрь.

Проникновения Макнейра всегда были болезненными, но, когда он вторгался в ее совершенно сухой вход, это было нестерпимо. Хозяина не заботил комфорт рабыни, поэтому он не тратил время на предварительные ласки, и Джинни искала любую возможность самостоятельно облегчить свои страдания.

Макнейр заметил ее мучительные попытки и расхохотался, истолковав, впрочем, увиденное по-своему.

– Что, сука, не терпится насадиться на мой член? – продолжая посмеиваться, спросил он.

Мужчина толкнул девушку на кровать, перекинув ее через край. Стоя на коленях, Джинни уперлась животом в деревянную боковину постели. Она почувствовала, как пальцы Макнейра грубо проникли между ее, к счастью, уже влажных половых губ.

– Смотри-ка, течешь не хуже шлюх с Лютного. Я всегда знал, что вы, предатели крови, те еще ненасытные потаскухи.

На глаза Джинни навернулись слезы. Макнейр резко и до упора вошел в нее, сразу взяв такой бешеный ритм, что у девушки сбилось дыхание.

В этот раз насильник терзал ее хрупкое тельце недолго, а когда кончил, излившись внутрь, не стал выходить сразу. Девушка чувствовала, как его член внутри нее обмяк, но боясь пошевелиться, так и продолжала лежать, щекой уткнувшись в матрас.

– Сегодня Повелитель раскрыл свои планы, относительно твоего предназначения в новом мире, девка, – сказал Макнейр.

Сердце Джинни пропустило удар.

– Надеюсь, ты окажешься такой же плодовитой сучкой, как и твоя магглолюбка-мать. Потому что, если ты не подаришь мне наследника, я сдам тебя в самый злачный бордель Лютного, где твою дырку растянут так, что ты ноги свести не сможешь.

Глаза Джинни в ужасе расширились.

Подаришь мне наследника…



Луна несколько раз в жизни испытывала это странное ощущение, когда сознание будто плывет в кромешной тьме. Первый был полгода назад – тогда Пожиратели похитили ее с поезда перед рождественскими каникулами и доставили в поместье Малфоев, всю дорогу она была под Отключающим. Второй раз к ней применили это заклятье на развалинах Хогвартса, перед тем как отправить в Министерство вместе с другими пленными.

Третий раз был сегодня вечером. Последнее, что Луна помнила, это как ее и других девушек, которые вместе с ней находились на складе в Блоке Аврората, заставили встать вдоль стены, а потом Уолден Макнейр по очереди подходил к пленницам и накладывал Отключающее. Когда он подошел к ней и взмахом волшебной палочки применил заклятье, сознание девушки подхватила мощная волна, и все резко погрузилось во мрак.

Сейчас, вырванная потоком магической энергии из темноты, Луна открыла глаза и посмотрела в потолок, простирающийся над ней бежево-белой мозаикой. Осознав, что лежит на кровати, девушка чуть шевельнулась, разминая затекшие конечности. Потом она медленно приподнялась на локтях и тут заметила сидящего в кресле напротив нее Амикуса Кэрроу.

Он широко улыбнулся и почти проворковал:
– С пробуждением, солнышко.

Луна нервно сглотнула подступивший к горлу ком.

Глава 4. Знакомые незнакомцы. Часть 1

Вихрь аппарации подхватил ее, и ослабленный за три недели заключения организм Гермионы испытал все последствия перемещения – тошноту, головокружение, головную боль и мышечные спазмы. И когда чары окончательно развеялись, если бы не крепко прижимающий ее к своей груди Долохов, Гермиона наверняка бы рухнула на пол.

Оказавшись в точке назначения, несколько мгновений они просто стояли, молча и не шевелясь, и Гермиона была бы рада простоять так остаток своей жизни, просто потому что понимала, что как только Долохов выпустит ее из рук, ей придется столкнуться с жестокой реальностью, которая ждала ее в месте, куда он ее притащил.

Наконец, мужчина разомкнул объятия, и Гермиона тут же отскочила от него на пару шагов. Она обхватила себя руками и бросила выжидающий взгляд на Долохова, который сверлил ее изучающим взглядом в ответ.

Эта треклятая тюремная роба, как же он ненавидел ее. Впрочем, смотря на маленькую грязнокровку, которая казалась еще меньше, когда пыталась закрыться, скрестив руки, в каждой детали он видел напоминание об Азкабане.

Спутанные, торчащие во все стороны волосы. О, да. Гребаная очищающая магия за пятнадцать лет превратила его некогда густые волнистые волосы, которые были своеобразной фамильной чертой рода Долоховых, в какую-то истонченную паклю, и потребовалось два месяца и литры целебной настойки, чтобы вернуть волосам хотя бы сносный вид.

Изможденное, вытянувшееся лицо и бледная кожа. Это последствия недостатка сна, еды и пребывания в постоянном холоде тюремной камеры. Ах, да, и еще дементоры – довесок, который он не получил, но который абсолютно точно получила она, и получила сполна.

Почему он молчит?

Какие бы планы Долохов ни строил на ее счет – хотя, черт возьми, она догадывалась, что это были за планы – Гермиона не сомневалась, что ничего хорошего ей ждать не следует в любом случае. Признаться, она боялась, что он набросится на нее сразу же, как они прибудут, ведь в ее глазах он был самым настоящим свирепым непредсказуемым зверем. Поэтому она немного опешила и смутилась, когда Долохов вдруг сказал:

– В шкафу есть нормальная одежда. Выбери себе что-нибудь. А эту тряпку нужно бросить в камин.

Гермиона хотела было что-то ответить, но тут же осеклась, когда Долохов вдруг крикнул:

– Руна!

В комнате с характерным хлопком материализовалась эльфийка.

– Мастер Антонин, – пролепетала она. – Руна уже начала переживать, что что-то…

– Заканчивай верещать, – жестко оборвал ее Долохов. – Эта грязнокровка, – он кивнул на девушку, и эльфийка, до сих пор стоящая к ней спиной, обернулась и посмотрела на нее несколько удивленно, – будет жить здесь. Помоги ей привести себя в порядок.

Похоже, вид у нее был просто ужасным, потому что эльфийка только что не заплакала, окидывая Гермиону жалостливым взглядом больших зеленых глаз.

– Ох, юная мисс… Руна поможет… Руна сейчас принесет, все что нужно, – засуетилась эльфийка.

– Не говори. Делай, – резко бросил Долохов, и Руна, опустив свои длинные уши, щелкнула пальцами и испарилась.

Снова оставшись с Долоховым один на один, Гермиона затравленно посмотрела на мужчину и еще крепче обняла себя руками, впившись пальцами в предплечья.

– Условия твоего пребывания в моем доме очень просты, грязнокровка. Я приказываю – ты выполняешь. Если ослушаешься – получишь наказание. Уяснила? – Долохов сверлил ее жестким холодным взглядом.

Пару секунд Гермиона просто смотрела на него, а потом все же коротко кивнула.

Судя по всему, такой ответ его удовлетворил и, когда через минуту рядом с ними опять появилась эльфийка, Долохов просто молча покинул комнату.

Гермиона, которая все это время едва дышала, наконец-то, позволила себе шумно выдохнуть.



Амикуса Кэрроу и Луну Лавгуд связывала давняя неприязнь. За те полгода, что девчонка пробыла в Хогвартсе (пока ее не заключили в подвал поместья Малфоев, чтобы заставить ее отца подчиняться), она вместе с Невиллом Лонгботтомом и несколькими другими ребятами из Отряда Дамблдора устраивала Амикусу и его сестре Алекто «веселую жизнь» практически каждый день. Новые преподаватели и по совместительству заместители директора по дисциплине брат и сестра Кэрроу многочисленными угрозами, проклятьями, да и просто издевательствами пытались приструнить бунтующих учеников, но ни одна из их «дисциплинарных мер» не давала ощутимого результата. Лишь после рождественских каникул Пожиратели смогли более-менее вздохнуть с облегчением.

Мисс Лавгуд, конечно, получила, образно говоря, неслабый удар под дых в связи с победой Темного Лорда, но Амикус, как человек весьма злопамятный, испытывал сильную потребность лично отомстить девчонке за ее сопротивление его власти там, в Хогвартсе.

Поэтому сегодня, увидев среди чистокровных рабынь знакомую непокорную блондинку, он просто не мог упустить шанс отыграться на ней за все унижения.

Он взмахнул палочкой, и сорвавшееся с ее кончика Фините Инкантатем вытянуло девушку из обморока.

Открыв глаза, Лавгуд едва шевельнулась, а потом медленно приподнялась на локтях.

Амикус перекинул ногу на ногу, и, видимо, среагировав на движение, девушка перевела взгляд в угол комнаты, где в кресле сидел он.

– С пробуждением, солнышко, – произнес мужчина, и улыбка, уже пару минут красовавшаяся на его лице, стала еще шире.

Он почти физически ощущал то напряжение, которое испытывала девчонка.

– Здравствуйте, профессор Кэрроу, – медленно пролепетала она.

Глаза Амикуса блеснули.

Профессор Кэрроу. Идеально.

Ему было интересно, как девушка обратится к нему. Хозяин? Мистер Кэрроу? Просто банальное «сэр»?

То, что она сама выбрала обращение, подчеркивающее его статус преподавателя, вызвало ликование Амикуса. Как будто они все еще в школе, но только теперь у него есть рычаг давления на смутьянку. К счастью, пока что она не знала, что он весьма ограничен в действиях, которые может совершить в отношении нее. Но он, несомненно, использует это ее незнание, когда будет развлекаться.

Он встал с кресла и подошел к кровати. Присев на ее край, Амикус медленно, смакуя каждое движение, провел тыльной стороной ладони по щеке девушки. На ее лице по-прежнему отражалось лишь напряженное ожидание, но он заметил, как она слегка вздрогнула от прикосновения. Девчонка боялась, и это было восхитительно.

– Я чувствую твой страх, красотка, – мягко произнес Кэрроу, ладонью очерчивая небольшую грудь Луны, и спускаясь ниже, к талии. – Он буквально витает в воздухе. В Хогвартсе ты была смелее.

Лавгуд сглотнула, и ее глаза немного расширились.

– Помнишь, как ты постоянно нарушала дисциплину? – продолжил Амикус. – Ты была очень плохой девочкой, доставляла нам с сестрой проблемы каждый день. Постоянно перечила нам, подстрекала других учеников к неповиновению и тебя невозможно было заставить подчиняться даже Круциатусом.

Мужчина обогнул пальцами бедро девушки, и его рука скользнула на внутреннюю сторону ее ноги, чуть выше колена, и начала движение вверх, что заставило Луну поджаться всем телом.

– А сейчас ты совсем другая, да, малышка? – губы Кэрроу искривила усмешка. – Такая немногословная. Кажешься покорной. Это так? Ты будешь послушной?

Мужчина склонился к самому ее лицу и впился взглядом в ее широко распахнутые в ужасе глаза. Его рука застыла в пугающей близости от ее самого интимного места. Луна чувствовала, что дрожь, пару секунд назад тронувшая ее руки, усилилась и теперь охватила все тело, но она ничего не могла поделать, чтобы унять ее. Дыхание участилось и стало более тяжелым, грудная клетка интенсивно двигалась вверх-вниз.

Она коротко кивнула на вопрос Кэрроу, но он лишь хохотнул и произнес:
– Нет, солнышко, я хочу, чтобы ты сказала это. Полным предложением. Итак, ты будешь послушной?

– Д-да… Я... буду послушной, – дрожащим голосом пролепетала Луна.

– Замечательно, – мужчина, к ее облегчению, убрал руку с внутренней стороны ее ноги, но лишь для того, чтобы потрепать ее по голове, как собаку. – Значит, мы подружимся.



Гермиона никогда не была одной их тех девушек, которые много времени уделяли уходу за собой. Она крайне редко использовала масла для тела, кондиционер для волос был скорее необходимостью (без него волосы постоянно спутывались и совершенно не расчесывались), а сидеть в ванне она никогда не любила, считая это пустой тратой времени, и предпочитала принимать душ.

Но сейчас, после всех этих недель, проведенных в холоде, голоде и грязи тюремной камеры, просто лежать в теплой воде, источающей едва уловимый запах лаванды и нектаринов, казалось настоящим блаженством.

Гермиона пыталась протестовать, когда эльфийка предприняла попытку помочь ей помыться, но когда та начала биться головой о край ванны, перечисляя все те ужасы, которые хозяин сделает с ней, если она не выполнит приказ, девушка сдалась. Около четверти часа она просидела в ванне, краснея с головы до пят, пока Руна делала свою работу.

Закончив, эльфийка наполнила ванну и ушла, наконец-то позволив Гермионе расслабиться.

Спустя, наверное, минут двадцать, Гермиона вылезла из просторной ванны лазурно-голубого оттенка и завернулась в большое махровое полотенце. На туалетном столике рядом с раковиной Руна оставила все, что могло понадобиться девушке, чтобы привести себя в порядок. По противоположной стене пола до потолка тянулось зеркало в золотистой раме. Гермиона подошла к нему и окинула внимательным взглядом фигуру в отражении.

Мда. Вид почти как у тех несчастных заключенных концлагерей, изображения которых она видела в книгах по истории из домашней библиотеки ее родителей. Гермиона всегда была худой, но сейчас худоба была явно болезненной. Щеки впалые, кожа цвета мела, плечи острее, чем обычно. Неудивительно, что Долохов так недовольно смотрел на нее – видимо, забирая ее из Азкабана, он ожидал, что получит в собственность что-то более приятное глазу.

Гермиона пробежалась взглядом по своему отражению вниз – на ногах уже начали потихоньку отрастать коротенькие волоски. Она не питала иллюзий относительно того, зачем ее купил Долохов. Она прекрасно осознавала, что поддержание презентабельного вида станет теперь ее ежедневной рутиной. Гермиона не хотела создавать комфорт Долохову, но также она понимала, что у него полно рычагов воздействия, у нее же – ни одной возможности сопротивляться. Магию подавлял ошейник, да и палочки у нее все равно нет. Впрочем, чтобы оказать на нее давление, ему и магия не нужна– он был в несколько раз сильнее физически. С какой стороны ни посмотри – шансы нулевые.

Лишний раз провоцировать Долохова на жестокость Гермиона не собиралась. Ее некогда неудержимый боевой дух подкосили сначала смерть друзей, а потом заключение в Азкабане. Наверное, у нее просто не хватало моральных сил на борьбу. Поэтому она подошла к туалетному столику, на котором Руна оставила различные уходовые мази и зелья и взяла в руки баночку с мазью для удаления волос.

В Хогвартсе Джинни отчаянно пыталась привить ей любовь к магическим косметическим средствам, но Гермиона так и не решилась использовать ни одно из них, оставшись верной проверенным маггловским методам.

Завершив процедуру, которая оказалась куда более терпимой и эффективной, чем маггловские восковые полоски, Гермиона осторожно открыла дверь ванной и выглянула наружу. Комната была пуста. Но Долохов мог появиться в любую минуту, поэтому она поспешила к платяному шкафу, чтобы подобрать себе какую-нибудь одежду.

Шкаф был таким же антикварным, как и все в спальне. Она провела рукой по резной створке. Было очевидно, что за мебелью давно не ухаживали: поверхность оказалась немного шершавой, кое-где облупился лак.

Интересно, кому раньше принадлежало это поместье?

Девушка открыла дверцы и обнаружила внутри целую коллекцию разнообразных по стилю и цвету платьев. Она провела рукой по тканям – в основном шёлк и лён, и немного шерсти.

И тут в голове Гермионы что-то щелкнуло. Что стало с владелицей этих платьев? Была ли она убита прямо в этой комнате? Мучилась ли она или смерть пришла быстро? Были ли у нее дети? Они тоже мертвы?

Поток вопросов, роящихся в голове Гермионы, прервал звук открывающейся двери, она резко обернулась – в комнату вошел Долохов.

– Как и все девушки, ты слишком долго собираешься, – с усмешкой сказал он. – Выбери себе уже что-нибудь.

Глаза Гермионы загорелись вызовом – впервые за эти три недели.

– Я не буду это надевать, – бросила она.

– Не твой стиль? – все также криво улыбаясь, произнес Долохов.

– Я не стану носить платья твоих жертв, – голос Гермионы дрогнул на последнем слове, но глаза по-прежнему сверкали яростным сопротивлением.

Мужчина на пару секунд замер, и эмоции на его лице стали стремительно меняться – удивление, грусть, и, наконец, злость. И если последнюю эмоцию она могла предугадать, то первые две стали неожиданным открытием.

Сделав черты лица еще более жесткими, чем обычно, злость никуда не исчезла, когда он, издав короткий смешок, произнес:
– Что ж, так даже лучше. Не придется возиться со всеми этими завязками и пуговицами, чтобы раздеть тебя.

Гермиона вздрогнула, ее кисть непроизвольно поднялась на уровень груди, и пальцы сомкнулась на крае полотенца, там, где был узел, фиксирующий его на теле. Она судорожно окинула взглядом комнату в поисках путей отступления.

Она не готова. Она думала, что готова, но теперь поняла, что ошибалась.

Долохов сделал шаг вперед, и Гермиона бросилась вправо, туда, где на тумбочке стояла небольшая, но, судя по виду, увесистая статуэтка. Мужчина рванул в том же направлении, но комната была довольно просторной, а он находился в другом ее конце, поэтому Гермиона успела добежать раньше и схватить статуэтку. Она резко развернулась и швырнула, оказавшуюся, похоже, мраморной, фигурку в подбегающего Долохова. Статуэтка определенно попала бы ему прямо в голову, если бы не щит Протего, который Долохов в последнюю секунду выставил перед собой невербально. Белая с темно-серыми прожилками фигурка ударилась о защитные чары и с глухим стуком упала на пол. Мужчина опустил глаза вниз, и, отшвырнув статуэтку ногой, снова шагнул к Гермионе.

Больше не найдя под рукой ничего, что можно было бы использовать как оружие, девушка запаниковала. Расстояние между ней и хоть и медленно, но неумолимо приближающимся Долоховым было уже сейчас слишком коротким – около трех метров. Это случится сейчас – он изнасилует ее, а она совсем беззащитна.

Как была беззащитна Тонкс перед теми зверями в Азкабане.

Когда перед глазами всплыло искаженное нечеловеческими страданиями лицо этой некогда веселой и энергичной молодой женщины, мысли Гермионы превратились в какой-то винегрет – картинки воспоминаний стремительно сменялись, спутываясь друг с другом и закручиваясь в жутких комбинациях.

Гермиона не раз испытывала страх за время странствий в поисках крестражей. Но то, что она увидела в камере напротив в ночь смерти Тонкс, было, без сомнения, самым ужасающим из ее воспоминаний. Те мужчины не просто хотели получить удовольствие. Они откровенно глумились и издевались над телом женщины, причиняя ей, судя по ее душераздирающим крикам, невыносимую боль. Они не применяли проклятий, но смогли превратить, казалось бы, обычные вещи в изощренные орудия пыток, с интересом наблюдая, насколько сможет растянуться женское влагалище, принимая в себя поочередно эти предметы, пока не порвется.

Все те жуткие сцены на долю секунды возникали и тут же исчезали у нее перед глазами, пока Долохов приближался.

И вот, он уже совсем близко. Между ними всего один метр.

Каждая клеточка тела дрожала, каждый мускул ныл от напряжения. Кровь стучала в висках с такой силой, что, казалось, сейчас разорвет тонкую кожу и хлынет наружу.

И вдруг…. ее отпустило. Мышцы расслабились, подарив недолгое, но такое необходимое облегчение. Даже страх улетучился, уступив место спокойствию и апатии. На какие-то пару-тройку секунд в реальности вокруг нее будто сгладились все углы, и боль от соприкосновения с ней ушла.

Испытывая это непонятное ей пока ощущение, Гермиона внезапно осознала, что Долохов так и не приблизился к ней.

Напряжение моментально вернулось снова.

Осторожно Гермиона подняла глаза на замеревшего перед ней мужчину, посмотрев ему в лицо. Она ожидала увидеть что угодно – типичные для него холод и жесткость или насмешку и издевку – но никак не то, что увидела. Долохов выглядел искренне шокированным и … смущенным? Он просто стоял и смотрел куда-то вниз, а в его глазах закручивался вихрь эмоций, сменяющих друг друга как в калейдоскопе. В замешательстве Гермиона проследила за его взглядом.

Пол под ее босыми ногами был мокрым. Это странно. Откуда здесь вода?

Понимание накрыло ее слишком стремительно. Гермиона начала задыхаться, щеки стали алыми от сильнейшего стыда. Это не вода.

Это невозможно. Это не могло произойти с ней. Прямо здесь…. Перед ним.

Страх, стыд и чувство полной безысходности смешались в жесточайший коктейль, который девушка была не в силах выдержать. Мир вокруг начал ускользать, и Гермиона медленно сползла по стене, рухнув на колени. Слезы неудержимым потоком заструились по щекам, застилая глаза мутной пеленой.

Она не знала, сколько времени провела вот так – на полу, в слезах – но, когда поток слез уменьшился, и она снова открыла глаза, то обнаружила, что осталась в комнате одна. Похоже, она была настолько погружена в переживания, что даже не заметила, как Долохов ушел.

Он оставил ее одну, снова озадачив своим странным поведением. Почему он не проклял ее за эту выходку? Почему не избил? Ведь Долохов не брезговал маггловскими приемами, Гермиона помнила, как он дрался во время битвы в Отделе тайн. Но он просто…. ушел. Хотя, возможно, той унизительной сцены, которую он наблюдал, было достаточно, чтобы повеселить его сегодня.



Последние три недели были настоящим адом. И Амикус был рад, что эта маленькая блондиночка, так удачно возникшая на пути, может разбавить его тягостные будни небольшой искрой ностальгии по тем временам, когда все было иначе, тем временам, которые он не ценил.

– Вставай, красотка, – произнес он, стоя у подножия кровати.

Луна свесила ноги, и аккуратно соскользнула с постели.

Он подошел к ней впритык и посмотрел на нее сверху вниз. По сравнению с худощавым и высоким Амикусом, Луна и так была маленькой, но, когда он возвышался над ней вот так, она чувствовала себя практически Дюймовочкой.

– В моем доме ты не будешь носить эту безвкусицу, – мужчина поддел пальцами кромку ее платья и чуть оттянул. – Снимай.

На пару секунд Луна замешкалась. Он что, хочет, чтобы она разделась прямо здесь?

– Тебе что-то не ясно? Мне повторить приказ? – не скрывая удовлетворения в голосе, спросил Амикус.

Луна отрицательно покачала головой и потянулась к шнуровке, расположенной на правом боку. Несмотря на то, что пальцы ее дрожали, ей все же удалось довольно быстро расправиться с завязками, и уже через минуту платье упало к ее ногам.

С неприкрытым удовольствием Амикус пожирал глазами невинное тело девушки, с ликованием отметив, что ее щеки вспыхнули румянцем, когда он провел тыльной стороной ладони от ее плеча вниз к предплечью.

– Честное слово, если бы я знал, что чтобы тебя усмирить, достаточно тебя раздеть, я бы сделал это еще в Хогвартсе, – усмехнувшись, произнес Амикус.

Он обошел дрожащую фигурку вокруг, окинув ее заинтересованным взглядом с головы до ног. Луна обхватила ладонью правой руки предплечье левой в отчаянной попытке хоть немного прикрыться.

– А ты хорошенькая, – сказал он, пальцами приподняв ее голову за подбородок. – Если бы не обстоятельства, я бы даже оставил тебя себе.

Луна удивленно моргнула.

– Но разве не Вы теперь мой… хозяин?

– Ах, как же приятно слышать эти слова из твоих уст, красотка, – Амикус усмехнулся. – Увы, но нет. Ты лишь подарок. Через две недели ты станешь собственностью Драко Малфоя.

Девушка напряженно сглотнула.

– Вы ведь с ним общались вне стен школы, не так ли? – спросил Амикус, вальяжно расположившись в кресле напротив. – Когда тебя держали в подвале поместья Малфоев?

– Д-да, – дрожащим голосом произнесла Луна, – немного общались.

– И что ты думаешь о Драко Малфое?

Луна отвела глаза в сторону, видимо, подбирая слова. Амикус подался вперед и задал прямой вопрос, ответ на который должен был стать ключевым элементом паззла, всплывшего у него в голове после сегодняшнего собрания:
– Что он делал с тобой в подвалах Мэнора?

Девушка чуть нахмурилась и проговорила:
– Ничего. Он ничего со мной не делал.

Амикус сощурил глаза, и Луна продолжила:
– Он приходил пару раз в день. Приносил еду. И… рассказывал новости… О Хогвартсе, о ребятах, о разном…

Кэрроу хмыкнул.

– Значит, ты не считаешь его жестоким, или, скажем, садистом?

– Нет, конечно, нет! Он совсем не такой.

– Ин-те-ре-сно, – протянул Амикус, встав с кресла. Он подошел к окну и, сложив руки перед собой, пару минут молчал, казалось, обдумывая что-то. А потом повернулся к Луне и спросил: – Скажи, красотка, как ты считаешь, может ли человек, не склонный к жестокости, за пару месяцев превратиться в безжалостного убийцу?

Луна помедлила с ответом, отведя глаза в сторону, а потом, пронзив Кэрроу уверенным взглядом, сказала:
– Я думаю, нет.

Амикус кивнул, и его губы растянулись в улыбке:
– Вот и я так думаю.



Ночь Гермиона так и провела – сидя на медленно высыхающем полу недалеко от кровати. Она была совершенно истощена морально и, похоже, тело ее тоже ослабло.

Утром, едва первые лучики солнца проникли в комнату, девушка перевела взгляд, до этого устремленный куда-то в пустоту, на дверь. Она ждала, что Долохов ворвется сюда. Но он так и не появился, даже когда золотые лучи уже вовсю рассекали небосвод.

Зато появилась Руна с подносом, полным разнообразной еды. По виду эльфийки было ясно, что она определенно чувствовала, что что-то не так, но попыток заговорить с Гермионой не предпринимала, а просто поставила поднос на прикроватную тумбочку и тут же аппарировала прочь. Возможно, это был приказ Долохова, а может, Руна просто не понимала, как себя вести с подозрительно притихшей девушкой, которая не шевельнулась и даже не подняла глаз, когда она материализовалась в комнате.

Гермиона ощущала себя в какой-то прострации, в ее сознании по-прежнему была мешанина из воспоминаний – об Азкабане, мертвых друзьях и событиях вчерашнего вечера. А еще перед глазами стояло смущенное лицо Долохова, которое не позволяло ей избавиться от охватившего ее всю чувства унижения. Где-то на задворках сознания она понимала, что всему виной стресс, накопившийся за эти три насыщенные страшными событиями недели, но от этого ей не становилось легче.

Слезы снова заполнили глаза.



Когда Антонина что-то нервировало, мешая рассуждать рационально, он брал в руки какую-нибудь книгу и углублялся в чтение. Книги помогали ему привести мысли в порядок и успокоить бушующие чувства.

Большинство его знакомых были уверены, что диапазон испытываемых им эмоций крайне скуден. На самом же деле, за этой внешней холодностью и кажущимся равнодушием скрывалась огромная мозаика из различных переживаний и страстей. Но Антонин помнил наставления отца: никто не должен знать, что ты чувствуешь, эмоциональный мужчина в глазах других слаб, а слабого никогда не будут воспринимать всерьез. И он научился надевать маску безразличия еще будучи подростком – его почти никогда не видели радостным, грустным, взволнованным, влюбленным. Единственное, что он позволял себе проявлять публично, были разные градации злости – от недовольства и неприязни до гнева и ярости.

Но эмоции всегда бурлили в нем, поэтому, чтобы их усмирить и не дать им вырваться наружу, он брал в руки книгу и погружался в мир, разворачивающийся на ее страницах. И эмоции отходили на второй план, в итоге просто растворяясь и оставляя после себя лишь дымку.

Обычно это работало так. Но только не сегодня.

Сегодня Антонин уже час сидел в кабинете и пытался читать, но его постоянно что-то отвлекало. То эти дурацкие птицы на раскидистой иве под окном своими руладами вызывали головную боль, то гребаный треск поленьев в камине сбивал с мыслей, но самым ужасным была то и дело всплывающая перед глазами картина рыдающей на мокром полу грязнокровки.

Твою мать! Неужели он настолько страшен, что способен одним своим видом спровоцировать такую реакцию? Ведь он даже пальцем к ней не успел притронуться.

Или девчонка наслышана о его подвигах во славу Темного Лорда? Ну, да, он совершал разное, и не всегда это было просто милосердное убийство. Наоборот, чаще всего это были жестокие и длительные пытки, а только потом спасительный для пленников луч Авады.

Но он же ни разу не причинил ей боли. А вчера с трудом, но сдержался, так и не поддавшись искушению, хотя у него был нехилый стояк, когда ее хрупкое теплое тельце прижималось к его груди. Да он из Азкабана ее вытащил – за одно это она должна быть благодарна ему по гроб жизни.

А теперь он сидит тут, как какой-то растерянный мальчишка и не может решиться, чтобы зайти в ее комнату и взять то, что его по праву.

Она грязнокровка. Он ее хозяин. У нее нет выбора. Она обязана делать все, что он скажет.

Драккл ее подери!

– Руна!

Эльфийка тут же материализовалась посреди кабинета.

– Ты отнесла грязнокровке ужин? – эльфийка кивнула. – Что она делает? Что вообще она делала весь этот день?

– Юная мисс ничего не делает, просто сидит на полу, – произнесла эльфийка.

– Просто сидит? На одном и том же месте? – Антонин нахмурился.

Она сидит там со вчерашнего вечера. Черт!

Руна кивнула и продолжила:
– Утром юная мисс, кажется, плакала. Руна не решилась заговорить с юной мисс, потому что юная мисс выглядела немного странно.… Руна боялась расстроить юную мисс сильнее.

Выглядела странно... Отличная работа, Антонин – ты свел ее с ума.

– Она хотя бы съела что-нибудь?

Ушки эльфийки поникли, и она отрицательно покачала головой.

– Ладно. Иди, – Антонин свел пальцы на переносице.

Ему нужен совет.



В понедельник в кафе было довольно много посетителей, но им все же удалось занять столик в углу зала. Антонину нравилось это заведение – оно было достаточно вместительным, чтобы даже в обеденный перерыв всегда можно было найти свободное место, но при этом там царила атмосфера уюта и умиротворения, располагающая к приватным беседам. Ему также нравилась местная еда, которая была вкусной и одновременно не напоминающей о язве желудка. А что особенно радовало Антонина, так это то, что вероятность встретить в этом кафе кого-то из Министерства была ничтожна мала – заведение находилось на границе с маггловским миром и довольно далеко от зон аппарации и самого здания Министерства, поэтому их с Роули коллеги практически никогда не появлялись здесь в обед, предпочитая кафе, расположенные ближе к месту работы.

Отлевитировав свои заказы на столик, мужчины расположились на деревянных стульях напротив друг друга.

– Ну и как первый день под началом Селвина? – спросил Антонин, когда они приступили к обеду.

Сегодня на еженедельной утренней планерке, Селвин, новый глава Аврората, ясно дал понять Торфинну, занимавшему должность старшего Аврора, что пятничная выходка Долохова в Азкабане не будет забыта, и платить за это придется Роули, раз уж до Долохова добраться не представляется возможным.

– Чувствую, будет весело, – горько усмехнувшись, ответил Роули. – Селвин не спустит на тормозах то, что ты сделал с Джагсоном.

– Он что, прикопался к тебе? – Антонин поднял глаза на собеседника. – Но почему? Ведь ты не причем.

– Мы с тобой…. напарники, Тони, – Торфинн вовремя проглотил слово «друзья», заменив его на более нейтральное. – А это значит, нас воспринимают как единое целое, и любое твое действие будет невольно отражаться и на мне.

– Тебе нужна помощь? – лицо Долохова ожесточилось, как всегда, когда он готовился к бою, и Торфинн подавил улыбку. В такие минуты он понимал, что он не один.

– Нет, – ответил Роули, – с Селвином я разберусь сам. Лучше расскажи, как прошли выходные с грязнокровкой? Хорошо развлекся?

Твою мать.

– Не совсем… – уклончиво начал Долохов.

Торфинн подался вперед и шепотом спросил:
– У тебя что, не встал?

Долохов бросил свирепый взгляд на собеседника.

– За такие вопросы можно и по морде получить, Роули, – сквозь зубы процедил Антонин.

– Ладно. Что тогда?

– Она…

Антонин запнулся, а потом быстро огляделся по сторонам и низким, едва слышным голосом произнес:
– Она обмочилась.

Роули моргнул, и уголки его губ медленно стали подниматься вверх, пока он, наконец, сдавленно не рассмеялся.

– То есть теперь перестает быть образным выражением гуляющая среди темных магов Британии фраза «Антонин Долохов способен напугать до усрачки», – сквозь смех проговорил Торфинн.

– Хватит ржать, Финн, – со злостью оборвал его Долохов. – Тебе что, десять лет?

– Ладно, ладно, – Торфинн вернул лицу серьезное выражение. – Что ты с ней сделал такого?

– Да ни хрена я с ней не сделал, – резко ответил Долохов. – Я едва подошел. Не знаю, что ее до такой степени напугало, – Антонин на секунду задумался, отведя взгляд в сторону, а затем продолжил: – Может, конечно, не стоило пытаться затащить ее в постель в день освобождения из Азкабана…

– Думаешь?

Талант к саркастическим высказываниям среди Пожирателей смерти всегда был прерогативой Люциуса, и Антонин никогда не думал, что его напарник способен на не менее едкий сарказм, которым сейчас просто сочился его вопрос.

Долохов облокотился одной рукой на стол и наискось накрыл ладонью лицо.

– Понятия не имею, что с ней делать дальше, – произнес он.

– Все настолько плохо? – спросил Роули.

Антонин убрал руку от лица:
– Руна сказала, что она постоянно плачет, сидя на полу. И ничего не ест. В выходные я несколько раз порывался просто войти в комнату и напомнить ей, где ее место и кто ее хозяин.

– Ну, судя по всему, это она как раз хорошо понимает, – отметил Роули.

– В любом случае, я так и не смог.

– Магическая связь… – проговорил Торфинн.

– Да, гребаная магическая связь. Есть способ ее разорвать?

– Конечно, есть, – Роули кивнул и спокойно уточнил: – Нужно просто перестать испытывать эмоции к тому, с кем у тебя связь.

– Потрясающий совет, Роули! И как я не догадался? Все же так просто, – Антонин скривился.

– А какой ответ ты ожидал от меня получить? Если бы я знал, как это сделать, я был бы, наверное, популярнее Мерлина, – Торфинн скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула. – Величайшие маги тысячелетиями не могут найти ответ на вопрос, как корректировать чувства без негативных последствий для психики. Я тебе уже говорил, девчонка проникла не только в твою голову, но и в душу. В этом проблема. Не магия создала эту связь, а ты сам.

Долохов сцепил пальцы рук и оперся локтями о стол:
– Теперь-то мне что делать?

– А это смотря, чего ты хочешь. Какие у тебя планы на грязнокровку?

– В каком смысле?

– Ты собираешься потрахать ее немного, а потом убить или хочешь, чтобы девочка обосновалась в твоем поместье в качестве украшения на долгие месяцы?

– Ну, я… – Антонин замялся.

– Понятно. Значит второе, – произнес Роули уверенно, а потом продолжил: – Тогда нужно, чтобы девочка при виде тебя не испытывала всепоглощающий ужас.

– И как этого добиться?

– Для начала, перестань смотреть на нее этим своим фирменным взглядом.

Антонин нахмурился:
– О чем ты?

– Я о том твоем взгляде, от которого взрослые-то волшебники чуть в штаны не накладывают.

Антонин бросил на собеседника холодный взгляд исподлобья.

– Да, – Роули кивнул, – именно об этом взгляде я и говорю.

Долохов моргнул, и черты его лица немного смягчились. Торфинн тем временем продолжал:
– Неудивительно, что девочка так среагировала. Сколько ей лет? Восемнадцать? Девятнадцать? Молоденькая еще совсем, а уже столько всего испытала. Война, потеря друзей, торги…. Азкабан…. И ты сам понимаешь, что она могла там увидеть. Тебе нужно постараться быть с грязнокровкой помягче. Следи за ее реакцией на твои действия и слова и корректируй их по ходу при необходимости. Я уверен, она сейчас в таком состоянии, что одно неосторожное слово, и у нее может поехать крыша.

Антонин внимательно слушал Роули, но понимал, что с коммуникацией у него будут явные проблемы. Он об этом даже никогда не задумывался. Подстраиваться под собеседника – это вообще не про него. Антонин всегда говорил, что думает, а если мысли озвучивать было небезопасно, он просто молчал. Единственный человек, в разговоре с которым он тщательно обдумывал, что планирует сказать, был Темный Лорд. Оно и понятно – опрометчиво брошенное слово могло обернуться летящей в твою сторону Авадой.

Но на то, как все остальные воспримут его слова, ему было наплевать. А уж подстраиваться под грязнокровку…

– И, помимо этого, тебе нужно дать ей немного свободы, – сказал Роули.

– Ты охренел что ли? Может, еще предложишь ошейник с нее снять и палочку вручить?

– Не утрируй. Я имел в виду создать для нее иллюзию выбора. Пусть ей кажется, что она может хоть что-то решать сама. И вот, кстати, почему на ней до сих пор тюремный ошейник? Надень на нее браслет – эффект тот же, а воспринимается уже по-другому.

Антонин бросил усталый взгляд в окно. А он-то думал, что самое сложное будет вытащить девчонку из Азкабана.



Солнце уже давно перевалило за полдень, и его яркие лучи освещали просторную спальню, где находилась Гермиона. Ночь и сутки после того постыдного происшествия Гермиона провела на полу, почти не двигаясь. Ее периодически потряхивало от нервного перенапряжения, есть совсем не хотелось, поэтому она игнорировала еду, которую исправно три раза в день приносила Руна.

На второй день она встала и немного походила, разминая затекшие мышцы, а затем снова опустилась на пол, на этот раз в углу, откуда был лучше обзор на комнату. Сегодня, на третий день ее пребывания в поместье Долохова, она осознала, что ей хочется помыться. Липкая, раздраженная кожа была лишним напоминанием о событиях той злополучной ночи. Зайдя в ванную комнату и увидев в отражении свое опухшее от почти непрекращающихся рыданий лицо, Гермиона наспех ополоснула его и сделала несколько крупных глотков прохладной воды, ощущая теперь почти нестерпимую потребность в жидкости.

Приняв ванну, девушка вернулась в спальню и огляделась. Что ей делать теперь?

Одеться? Гермиона посмотрела на шкаф. Нет, Долохов не дождется. Она не сдаст позиции. Она сказала, что не станет надевать одежду погибшей женщины, и пусть накладывает Империус, если ему так уж хочется увидеть ее в одном из платьев той несчастной.

Девушка подошла к кровати и стянула с матраса покрывало. Обернувшись им в три слоя, Гермиона сделала из него что-то наподобие туники. Хотя больше это было похоже на одеяние домашних эльфов. Да и плевать! Теперь она почти такой же домашний эльф. С грустью Гермиона вспомнила свою прошлую жизнь, которая сейчас казалось чем-то почти нереальным, те безвозвратно ушедшие времена, когда она была многообещающей студенткой одной из лучших школ магического мира и планировала заняться наукой, может, пойти работать в Министерство, и, конечно, начать общественно-политическую кампанию по отмене рабства для домашних эльфов. Девушка горько усмехнулась про себя: сейчас, похоже, у домовиков больше прав, чем у нее.

Неожиданно, ее живот заурчал. Ну да, последний раз она ела еще в Азкабане (если, конечно, ту серо-белую жижу можно было назвать едой). Девушка повернулась к прикроватной тумбочке, где стоял поднос с завтраком, принесенным Руной. Тосты с джемом манили ее, как пчелу цветочный нектар. Она практически набросилась на хлеб, съев его за какие-то полминуты. Чай она пить не стала – там наверняка что-то намешано, и добровольно вливать в себя какое-то зелье она не станет.

Что теперь?

Гермиона подошла к окну. Погода была просто чудесная. Солнце заливало золотистым светом неухоженный, но все равно обладающий каким-то особым шармом сад. Маленькие разноцветные птички прыгали по веткам раскидистой ивы, щебеча между собой.

Девушка с ногами забралась на небольшую тахту, стоявшую впритык к подоконнику, и обхватила колени руками.

За два дня Долохов так ни разу и не появился. Неужели она стала настолько омерзительна ему, после того, что произошло, что он больше не хотел ее видеть? Она была бы рада, если бы это было так. Гермиона решила, что вполне может провести в этой комнате всю оставшуюся жизнь.

С другой стороны, она знала, что этим ее мечтам не суждено сбыться. Долохов не позволит ей просто доживать тут остаток своих дней, в тишине и спокойствии. Он не для этого хотел купить ее. Не для этого вытащил ее из Азкабана.

Что он будет с ней делать? Накажет ли за то, что произошло в ту ночь? Насколько он будет к ней жесток?

Гермиона, конечно, понимала, что больше не принадлежит самой себе, но все никак не могла до конца принять тот факт, что теперь она лишь тело, объект для удовлетворения чужих желаний. И она могла лишь догадываться, как быстро она, неопытная, хрупкая девочка, наскучит Долохову.

А что будет после?

В ней теплилась надежда, что муки ее продлятся недолго и закончится все безболезненно. Вероятно, в конце концов, она либо станет жертвой Убивающего, что будет, наверное, просто подарком судьбы, либо сойдет с ума от пыток, что в нынешней ситуации виделось ей не таким уж плохим исходом, ведь нездоровый мозг не способен адекватно реагировать на боль, а значит будет легче.

Впрочем, в ее сознании возникал и еще один, но поистине жуткий сценарий, о котором она старалась не думать. Сценарий, где ее передавали бы из рук в руки, от одного Пожирателя другому, и так до тех пор, пока ее тело кого-то привлекает и пока в ее глазах разум не уступил место безумию. Иными словами, пока она все видит, чувствует и привлекательно корчится в муках, пробуждая больное желание в своих мучителях.

Жуткие образы возможных вариантов ее дальнейшей судьбы всплывали перед глазами, сменяя друг друга. Кто бы мог подумать, что самую умную ведьму своего поколения ждет такая незавидная участь…

Две птички прыгнули на подоконник по ту сторону окна. С минуту они чистили друг другу перышки, а потом вдруг взмахнули своими маленькими крылышками и взмыли ввысь, стремительно скрываясь из виду.

Как бы она хотела стать такой же птичкой и улететь прочь отсюда.

Эмоции захватили ее внезапно, последние пару дней для нее это стало уже практически нормой. Может, так и сходят с ума?

Глаза снова закрыла пелена, и Гермиона спрятала лицо в ладонях. Тихий плач постепенно перерос в судорожные рыдания. А она, наивная, думала, что в ней больше не осталось слез.



Антонин больше не мог медлить (и не хотел). Сегодня он сделает первый шаг, последует совету Роули. Или, по крайней мере, очень сильно постарается ему последовать.

Быть помягче. Что это, черт подери, значит? Нет, он, конечно, смутно представлял себе, как это должно выглядеть в результате. Но как прийти к этому результату?

Антонина нельзя было назвать мягким даже с очень большой натяжкой. Сколько себя помнил, он был резким, отстраненным и неприступным. Даже в подростковом возрасте он чаще был один, ведь любые попытки его ровесников завести с ним дружбу заканчивались ничем. Вот просто вообще ничем. Антонин вяло реагировал на их попытки завести дружеский диалог, отвечая все больше односложными словами или короткими фразами. А когда собеседники, отчаявшись или потеряв интерес, отходили в сторону, он очень быстро о них забывал, снова погружаясь в свои мысли.

С теми же, кому все-таки удавалось привлечь его внимание, Антонин все равно был холоден, если не сказать груб. Ему было плевать на чувства, которые собеседники испытывали во время разговора с ним. В конце концов, он никого не удерживал рядом с собой силой, они всегда могли уйти, если их что-то не устраивало. Но они не уходили. Они терпели. И он знал почему.

Потому что он – Антонин Долохов, наследник одного из влиятельных русских родов. Долоховы, конечно, не были настолько авторитетны, как, скажем, Малфои в Британии, но достаточно уважаемы в магическом сообществе Восточной Европы. Многие волшебники, сначала в России, где он родился, а потом в Венгрии, куда их семья переехала, когда ему было одиннадцать, подталкивали своих детей, чтобы те завели с ним дружбу.

Еще в раннем детстве Антонин понял, что настоящих друзей у него никогда не будет, а будучи подростком укрепился в мысли, что и искренняя любовь ему не светит. Единственная причина вызванного к его персоне интереса была в том, что дружить домами с домом Долоховых, уважаемой и, что важнее, чертовски богатой семьей, было выгодно во всех отношениях.

И Антонин ненавидел это. Ненавидел всех этих детей, которые терпели его резкость, встречая ее с несменной улыбкой. Ненавидел и их родителей, которые лебезили перед его отцом. Впрочем, его отцу, надо отдать ему должное, все эти волшебники тоже были омерзительны. И он с ними был так же груб, как и Антонин с их детьми.

Познакомившись с Темным Лордом, которого некоторые тогда еще называли Том Риддл, он невольно стал потихоньку учиться общаться, сглаживать углы и держать язык за зубами, когда этого требовали обстоятельства. Но от старых привычек трудно избавиться, поэтому в целом он оставался холодным и неприступным.

Единственный человек, рядом с которым он позволял себе немного оттаять, был Роули. Антонин так и не понял, как это произошло, но в какой-то момент этот волшебник, присоединившийся к Пожирателям смерти после гибели отца, стал ему почти что другом, ну или как минимум, человеком, с которым он мог вести расслабленную беседу, без необходимости каждую эмоцию держать за семью печатями.

Быть помягче. Это будет непросто. Но какие-то шаги он наметил. Он даже достал для грязнокровки маггловскую одежду – джинсы, свитер и туфли без каблука – раз уж она категорически отказывается носить те платья, что есть в шкафу.

Начало вроде бы неплохое.

Это не может закончиться провалом. Не должно.

Когда Антонин вошел в комнату грязнокровки, первое, что он увидел, это как девушка рыдала, уткнувшись лицом в подтянутые к груди колени. Какого хрена? Она вообще прекращала плакать хоть раз за эти три дня?

Похоже, девчонка была так поглощена своим горем, что даже не услышала звука открывающейся двери.

Долохов бросил на кровать принесенные с собой вещи и медленно двинулся к окну, рядом с которым на тахте сидела грязнокровка. Видимо, шелест мантии в непосредственной близости все же привлек ее внимание, потому что, когда он был буквально в двух шагах от нее, девушка резко вскинула голову и повернулась в его сторону.

Ее все еще полные слез глаза шокировано расширились. Девушка кинулась прочь с тахты так резко, что чуть не упала на пол, в последний момент все же удержавшись рукой за подоконник и устояв на ногах. Она вжалась в стену позади нее и обхватила себя руками в защитном жесте.

За долгие годы общения с Пожирателями смерти, большинство из которых было выпускниками Слизерина, Антонин сполна наслушался об упрямстве гриффиндорцев. И девчонка сейчас демонстрировала эту их черту во всей красе.

Так и не переоделась. Ну, естественно. Маленькая упертая гриффиндорка. Что это вообще, простыня?

– Эта тряпка удобнее, чем платье? – спросил он, вложив в голос всю мягкость, на которую только был способен.

Девчонка не ответила, молча смотря куда-то в противоположную стену.

Все еще боится. Даже просто встретиться с ним взглядом.

– Ты в этом похожа на домашнего эльфа, – предпринял он очередную попытку привлечь ее внимание.

Грязнокровка прикусила дрогнувшую нижнюю губу и отвернула голову в бок. Сначала он думал, что ему кажется, но нет – хрупкую фигурку и правда слегка потряхивало. Он сделал шаг, сокращая между ними расстояние.



Похожа на домашнего эльфа.

Решил поиздеваться, прежде чем сделать свое грязное дело. У Гермионы не было сомнений, что он пришел завершить то, чего не смог по каким-то одному ему известным причинам сделать в первую ночь.

Долохов приблизился на один шаг, двигаясь медленно и едва уловимо, словно зверь, готовящийся к атаке.

Гермиона сжалась сильнее и тихонечко всхлипнула. Это произойдет сейчас. Она готовила себя морально весь вчерашний день и сегодняшнее утро. Убеждала себя, что нужно просто отстраниться и будет легче. Но когда она отвернула голову в сторону, она все равно слышала его тяжелое дыхание и чувствовала его присутствие в непосредственной близости.

Страх – это именно то чувство, которое правило Гермионой, когда этот человек был рядом. Но это был какой-то странный, необычный страх. Он был будто подсознательным, возникающим где-то в глубине и поднимающимся оттуда в ту секунду, как она встречалась со взглядом холодных карих глаз.

Он сделал еще шаг и теперь нависал над ней, она ощутила его горячее дыхание на своей коже. Слезы начали прокладывать соленые дорожки на ее щеках, и она сделала пару рваных вдохов. Все ее тело сковал панический ужас.

И в тот момент, когда она уже готова была закричать, не выдержав напряжения, он вдруг спросил:
– Ты не хочешь прогуляться по саду?

Глава 5. Знакомые незнакомцы. Часть 2

Гермиона моргнула. Поток слез тут же остановился. О чем Долохов только что спросил ее?

– Ты не хочешь прогуляться по саду?

Должно быть, она ослышалась. Гермиона медленно повернулась и, подняв голову, заглянула мужчине в глаза. Он выжидающе смотрел на нее в ответ. И выглядел он при этом... Гермиона не могла понять, что конкретно в нем было не так, но в эту минуту он совершенно точно не был похож на того типичного Долохова, которого она привыкла видеть.

– Ч-что? – все же осмелилась спросить она и сжала руки в кулаки в страхе перед его реакцией, которую она не в состоянии была предсказать.

Долохов вздохнул и произнес:
– Я спросил, не хотела бы ты прогуляться в саду? Не стоит в такую прекрасную погоду торчать дома. Почему бы тебе не выбрать какую-нибудь книгу в библиотеке и не посидеть в беседке?

Глаза Гермионы в удивлении округлились. Ее рот приоткрылся, но слова так и не успели сорваться с губ, которые быстро сомкнулись вновь. Он издевается? Или ему стало скучно, и он так развлекается? Но что это за игра?

Так, стоп. Он сказал…

Библиотека.

Тогда, перед торгами Гермиона много думала о том, какой будет ее новая жизнь. Мозг подбрасывал ей разные противоречивые сценарии, но в одном она была твердо уверена: ей больше никогда не доведется даже просто находиться рядом с книгами, не то, что читать их. Книги опасны, потому что в них могут содержаться знания, способные помочь противникам установившегося режима свергнуть его, даже без магии, даже если они в рабстве.

Но Долохов только что сказал, что она может выбрать книгу. Сама. В библиотеке. Мозг Гермионы судорожно пытался переварить полученную информацию. А потом у нее в голове всплыла первая часть сказанного им. Со смесью настороженности и удивления она снова заглянула Долохову в глаза и спросила:
– М-мне можно выйти отсюда?

– Конечно, можно, – мужчина сказал это с такой невозмутимостью, будто это было чем-то само собой разумеющимся, а потом добавил: – Мне казалось, это очевидно, учитывая, что дверь все это время была не заперта.

Девушка непроизвольно бросила быстрый взгляд на дверь, а потом снова посмотрела на Долохова. На его лице внезапно отразилось понимание. Теперь была его очередь удивляться.

– Подожди… Хочешь сказать, ты не пыталась открыть ее? Серьезно?

Гермиона нахмурилась. Она понятия не имела, что на это ответить. Да, конечно, у нее и мысли не было, что Долохов позволит ей ходить по дому одной, без сопровождения. Это если в принципе отбросить те мысли, которые дрейфовали в ее сознании с момента прибытия сюда. Мысли о том, что это ее новая тюремная камера, пусть и комфортная по сравнению с Азкабаном, но все равно эта комната воспринималась ею не иначе как клетка.

– Ладно, замнем, – Долохов резко развернулся и, подойдя к кровати, взял в руки лежащую на ней стопку одежды, – Знаешь, я не буду против, если ты захочешь и дальше ходить в этой тряпке, – он снова подошел к Гермионе, – но, может, ты попробуешь переодеться во что-то более… нормальное?

Гермиона опустила глаза на аккуратно сложенную одежду, которую протянул ей Долохов.



Даже по меркам Луны, которую мало что удивляло по жизни, Амикус Кэрроу вел себя странно.

На следующий день после прибытия в поместье ее поразило сразу несколько вещей. Сначала она была озадачена, когда днем в дверях комнаты, в которой она провела ночь, появился Кэрроу и пригласил ее составить ему компанию за обедом, будто гостью, а вовсе не пленницу.

Легким удивлением сопровождалось осознание того, что эльфы подали ей ту же еду, что и хозяину дома, что совершенно точно не укладывалось в рацион рабыни. К примеру, те же эльфы питались лишь остатками с господского стола.

А последним, но самым неожиданным для нее было то, что Амикус дал ей разрешение свободно перемещаться по поместью, за исключением западного крыла на третьем этаже, где располагались хозяйские спальни. Во избежание лишних проблем, Луна все же решила аккуратно осведомиться по поводу возможности посещения библиотеки, поскольку у нее были определенные сомнения по этому поводу, но Кэрроу лишь отмахнулся, сказав, что запрещенные для нее части дома он уже назвал.

Вообще, за проведенные здесь два дня,ее общение с Амикусом Кэрроу было весьма сносным, если не считать периодических подколов, напоминающих Луне о ее нынешнем положении в магическом сообществе.Не то, чтобы они общались много, но разговоров во время совместного приема пищи Луне, которая всегда была очень наблюдательна, хватило, чтобы составить об этом человеке новое мнение, значительно отличающееся от того, которое у нее было ранее.

Конечно, в Хогвартсе их отношения были, мягко говоря, натянутыми, а сейчас она старалась лишний раз Кэрроу не провоцировать, тщательно обдумывая то, что хотела сказать, и взвешивая каждое слово. И все равно, нынешний Амикус Кэрроу был как-то уж слишком не похож на того профессора Защиты от темных искусств, которого она помнила – откровенно злого, чрезмерно вспыльчивого и без лишних раздумий накладывающего на детей Круциатус за малейшее неподчинение.

Этот Кэрроу был каким-то слишком спокойным и совершенно не импульсивным, и девушка никак не могла понять, игра это или она только сейчас узнала его настоящего.

В понедельник Луна впервые с момента появления в поместье, проснулась раньше полудня. Видимо, за выходные ее организм наконец-то восстановился после трех недель холодного и голодного пребывания в клетке в Министерстве магии.

День выдался солнечным и знойным, поэтому, позавтракав, Луна расположилась с книгой в уютном кресле на террасе, куда почти не попадали солнечные лучи, отчего там царила приятная прохлада. Любовный роман Миранды Салтман «Огненная любовь» о волшебнике, спасшем ведьму от дракона, был совершенно не в стиле Луны, предпочитавшей приключенческие истории. Но вчера, когда Кэрроу привел ее в библиотеку, она так сильно разнервничалась под его изучающим взглядом, что схватила эту первую попавшуюся ей на глаза книгу.

Роман читался легко и быстро, к обеду она его уже закончила. Кэрроу, который по-прежнему преподавал в Хогвартсе и занимал там пост заместителя директора, отбыл из поместья рано утром и вернуться должен был не раньше трех дня. Убедившись за эти несколько часов, что эльфы не приставлены следить за ней, Луна все же решила, после некоторых раздумий, попытать удачу и сходить в библиотеку, пока хозяина дома нет, чтобы в одиночестве попробовать найти там что-то нужное.

Библиотека располагалась на третьем этаже поместья, где в противоположном крыле были хозяйские спальни. Она помнила запрет Кэрроу и совершенно точно не собиралась его нарушать. Девушка прекрасно понимала, что, если комнаты открыты, значит, ничего полезного она там найти не сможет, а если заперты заклинанием, любые попытки проникнуть туда будут тщетны, ведь магии она лишена. Потому Луна просто не видела смысла лишний раз провоцировать Кэрроу этими совершенно бесполезными действиями и, оказавшись на нужном этаже, сразу же прошла в восточное крыло, где была библиотека.

Пара показавшихся ей весьма любопытными книг о способах нейтрализовать подавляющие чары, предсказуемо оказались защищены блокирующим заклятьем, так что она даже дотронуться до них не смогла. Зато она смогла взять в руки вполне заслуживающее внимания практическое пособие по сбору магической энергии из плодов волшебных деревьев, которых по счастливому совпадению в саду поместья Кэрроу было предостаточно. Сложив в стопку поверх пособия четыре приключенческих романа для отвода глаз, Луна вышла из библиотеки и уже шла по лестнице, когда со стороны западного крыла послышался пронзительный крик.



Долохов ушел около пятнадцати минут назад, а Гермиона по-прежнему стояла у окна со стопкой одежды в руках, пребывая в абсолютном шоке от происходящего. Почему он так добр с ней? Это какая-то уловка. Это должна быть уловка. Но зачем? Мозг Гермионы лихорадочно перебирал возможные мотивы Долохова, но в итоге все предположения были отброшены в сторону, как начисто лишенные смысла.

Он принес ей маггловскую одежду. Гермиона не хотела сейчас думать, сколько людей могло при этом пострадать. Но, понимая, что мрачные мысли только усугубят ее и без того нервозное состояние, она убедила себя, что Долохов просто наложил на магглов Империус и забрал то, что ему было нужно.

Он разрешил ей ходить по поместью одной. Он даже дверь не запирал.

Дура, какая же ты дура, Гермиона! Ты могла бы уже сбежать отсюда. Хотя… Территория поместья почти наверняка (нет, совершенно точно) окружена защитным барьером, через который ей не пройти, не зная отпирающего заклятья. А может там купол? Барьер или купол? Это нужно выяснить при первой же возможности.

Гермиона скинула ненавистную простыню и разложила на кровати одежду, принесенную Долоховым. Белья нет. Кто бы сомневался. Девушка бросила взгляд на шкаф. Она точно видела на одной из полок несколько комплектов нижнего белья, когда заглядывала внутрь в первый вечер здесь. Он пытается вынудить ее сделать то, что он хочет. Ничего не выйдет! Без белья – значит без белья.

Гермиона натянула светло-голубые джинсы и разноцветный свитер, на которые явно были наложены Подгоняющие чары, потому что село все идеально. Черные балетки тоже были точно по размеру.

Позвав Руну, она попросила эльфийку проводить ее в библиотеку, чтобы выбрать книгу.

Гермионе никогда даже в страшном сне не могло присниться, что посещение библиотеки когда-нибудь будет для нее удручающим. Гриффиндорка всегда тянулась к знаниям, поглощала книги залпом. Но так было в той, старой жизни. Когда она была свободна и когда у нее была магия. Сейчас же, пока она шла между стеллажами, практически каждая книга, на которую падал ее взгляд, била ее по больному. Корешки книг пестрили «магическими» заголовками: «100 видов гламурных чар», «Магия крови», «Травмирующие проклятья», «Магия исцеления для начинающих», «Заклятья невидимости».

Чары. Заклятья. Проклятья.

Магия. Магия. Магия.

Буквально все в этой библиотеке напоминало ей, чего она лишена и почему. И это было как ножом по сердцу. С тех пор как семь лет назад она пришла в магической мир, волшебство стало той частью Гермионы, без которой она больше не мыслила себя. Казалось, магия сделала ее по-настоящему цельной. А теперь... Теперь у нее было ощущение, будто от нее оторвали кусок и растоптали его у нее на глазах. И это было невыносимо.

В конце концов, на одной из полок она наткнулась на какой-то явно сопливый любовный роман с нейтральным названием «Страстные сердца», и, скривившись, взяла книгу в руки.

Беседка, куда отвела ее эльфийка, располагалась в тени раскидистых деревьев, и сейчас, в этот жаркий вечер, она была маленьким оазисом, дарившим легкую прохладу.

Гермиона буквально заставляла себя читать, она знала, что ей нужно немного отвлечься от мрачных мыслей, уменьшить сковавшее ее тело нервное напряжение.

Мадам Локридж, главная героиня этого бульварного романа, только что выдала скучнейший монолог о том, как страдала, пока сэр Грегор странствовал, когда у беседки появился Долохов.

– Интересно? – осведомился он, кивнув на книгу в руках Гермионы.

Она пожала плечами, машинально захлопнув книгу. Долохов зашел в беседку, и то слегка расслабленное состояние, в котором Гермиона находилась уже какое-то время, тут же испарилось.

– «Страстные сердца», – прочитал Долохов название на обложке, а потом взглянул девушке в глаза и с искренним удивлением сказал: – Никогда бы не подумал, что ты читаешь подобное…

– Это была первая попавшая мне на глаза книга, которая была не о магии, – тихо проговорила Гермиона.

Долохов никак это не прокомментировал, но его лицо приобрело нечитаемое выражение.

– Я собираюсь перекусить. Не хочешь со мной? – спросил он, и, не получив ответа, добавил: – Насколько я понимаю, те два маленьких тоста с джемом были единственным, что ты съела за эти три дня. Предположу, ты очень голодна?

Гермиона закусила губу и отвела взгляд в сторону. Да, она очень хотела есть. Но она определенно не хотела есть в компании Долохова. Сейчас она скажет ему, что не голодна и, может, он оставит ее в покое еще на какое-то время. Но в ту секунду, когда она уже собиралась ответить отказом, ее желудок предательски заурчал.

Долохов усмехнулся и произнес:
– Полагаю, это значит «да»?



В глубине коридора были две комнаты, дверь в одну из которых была наполовину приоткрыта – оттуда раздался взволнованный мужской голос:

– Пожалуйста, успокойся, это же я.

– Не надо, не подходи ко мне, – послышался в ответ женский голос, в котором Луна четко уловила истерические нотки.

Девушка подошла к двери и медленно распахнула ее.

В середине комнаты стоял Амикус Кэрроу, а в паре метров от него, вжимаясь в спинку кресла и с выражением явного испуга на лице, сидела его сестра Алекто.



Победа в войне стала моментом триумфа для многих Пожирателей смерти. Но только не для Амикуса Кэрроу и его сестры.

Перед часовым перерывом, который объявил Темный Лорд во время битвы, их обоих, связанных и под Отключающим, нашел в гостиной Когтеврана Селвин, и они вместе аппарировали в Запретный лес к остальным Пожирателям смерти.

И лучше бы они этого не делали. Лучше бы они сбежали.

Темный Лорд был взвинчен и зол. Амикус понимал, что они просто попали под «горячую» руку, потому что наказание, которому подвергнул их Повелитель, было несоразмерно проступку. Боль от Круциатуса была нестерпимой, и в какой-то момент он даже подумал, что сейчас встретит смерть. Но Пыточное было лишь разминкой. Темный Лорд приготовил для них обоих кое-что намного страшнее.

Он иногда поступал так с особо провинившимися слугами или врагами – проникал в их сознание и насылал мучительные видения. И с ними Повелитель поступил также. Но если Амикусу удалось каким-то чудом избежать последствий, не считая периодических ночных кошмаров, которые беспокоили его до сих пор, то для Алекто все закончилось трагически – после пытки личность этой энергичной и чрезмерно эмоциональной женщины будто стерлась, осталась лишь блеклая оболочка, безучастная ко всему происходящему вокруг.

Поначалу Амикус думал, что отдых и отсутствие стрессов помогут его сестре стать прежней. Он долго пытал целителя Святого Мунго, который сказал ему, что надежды нет. Оставлять ее в отделении для душевнобольных он отказался, решив, что дома у нее есть хоть и призрачный, но шанс восстановиться, в больнице же она просто угаснет окончательно.



Когда дверь распахнулась, петли скрипнули и Амикус резко обернулся на звук.

– Пошла ВОН отсюда! – проревел он на стоящую в дверях Луну.

И в эту секунду Алекто вскрикнула и зажала ладонями уши, словно маленькая девочка, услышавшая как родители ругаются.

Увидев реакцию сестры, Кэрроу пронзил Луну свирепым взглядом и рявкнул:
– ТЫ! Смотри, что ты натворила, дрянь!

Затем он снова повернулся к сестре и сделал шаг по направлению к ней. Действия мужчины явно вызвали еще большую панику Алекто – она вскрикнула и обхватала голову руками.

Амикус замер на месте.

– Я могу помочь, – размеренно проговорила Луна.

– Чем ты можешь помочь? – резко бросил Амикус, а потом, посмотрев на сестру, добавил тихим голосом: – Ей никто не может помочь.

– У нее приступ паники, – произнесла Луна, и Амикус повернулся к ней. – Я видела такое раньше. Думаю, я знаю, как с этим справиться. Позвольте мне попробовать.

Амикус снова посмотрел на дрожащую сестру, начавшую что-то бормотать себе под нос, потом провел ладонью по лицу и произнес:
– Ну, давай. Вперед.

Луна медленно направилась к Алекто, стараясь не делать резких движений. Подойдя к женщине, она опустилась на корточки перед ее креслом, и Алекто перевела на нее встревоженный взгляд.

– Мисс Кэрроу, Вы помните меня? – мягко спросила Луна. Алекто нахмурилась, изучающе всматриваясь в лицо девушки. – Я – Луна Лавгуд. Вы вели у нас в Хогвартсе маггловедение.

Последнее слово, будто взрыв от луча Бомбарды, заставило Алекто вздрогнуть, в ее глазах явно читался страх, и она сбивчиво и почти шепотом произнесла:
– Магглов не должно здесь быть. Если отец узнает, что в поместье маггл, он накажет нас с Амикусом.

Луна, не подавая виду, быстро сориентировалась:
– Нет, нет, здесь нет магглов. Здесь все чистокровные. Я тоже чистокровная.

Лицо Алекто начало расслабляться, и Луна продолжала:
– Вам нечего бояться. Ваш отец Вас больше не обидит. И Ваш брат здесь, в безопасности. Видите?

Луна указала ладонью в сторону Амикуса, и Алекто внимательно посмотрела на него. Мужчина весь подтянулся, заметно напрягшись.

– Амикус, – проговорила Алекто, – ты плохо выглядишь. Я же говорила, что тебе нужно больше спать. Ты будто… постарел.

– Ты права, сестренка, – Амикус медленно подошел к Алекто и, опустившись на корточки рядом с Луной, положил свою ладонь поверх руки сестры. – Я обязательно высплюсь. А пока, может, тебе тоже стоит отдохнуть? Помочь тебе лечь в постель?

– Да, я, кажется, устала, – проговорила Алекто чуть отстраненно.

Мужчина помог ей подняться с кресла и проводил до постели, укрыв ее пледом, когда она легла.

Взмахом волшебной палочки он погрузил ее в сон, а потом повернулся к Луне и, схватив ее под локоть, потянул за собой к двери.

Когда они покинули комнату и отошли на несколько метров в сторону, мужчина отпустил Луну и шепотом, но достаточно четко, чтобы девушка расслышала каждое слово, спросил:
– Какого хрена ты тут забыла?

– Я услышала крик… – начала было Луна.

– И тут же рванула туда, куда я тебе ходить строго запретил, – оборвал ее Амикус. – Хотя, кому я запрещаю, – добавил он, всплеснув руками, – пора бы мне привыкнуть, что ты вечно нарушаешь правила.

– Просто я… – снова попыталась объясниться Луна.

– Заноза в заднице, вот ты кто, – процедил Кэрроу сквозь зубы.

– Я подумала, кому-то нужна помощь, – выпалила Луна, пока Амикус снова ее не перебил.

– И почему тебя распределили на Когтевран? Ведешь себя, как гриффиндорка. Эти с комплексом героя, вечно рвутся всех спасать… – произнес Амикус, а потом шумно выдохнул и добавил: – Ладно. Похоже, нам надо поговорить. Идем.



Они ели молча, лишь лязг столовых приборов прерывал тишину.

В попытке немного разрядить обстановку, спустя десять минут Долохов произнес:
– Это поместье моей тетки, – Гермиона, до этого момента смотрящая исключительно в свою тарелку, подняла глаза на Антонина. – Оно досталось мне по наследству после ее смерти. И, чтобы ты себе там не надумала лишнего – она умерла своей смертью.

– Значит, – хрипло начала Гермиона, а потом, прочистив горло, продолжила, – платья в шкафу принадлежали ей?

– Да. Она жила здесь одна. Ее муж давно умер. Детей у них не было. А поскольку тетка по какой-то непонятной причине просто обожала меня, она завещала мне все свое имущество, в том числе и это поместье. Светлана, так ее звали, умерла, когда я был в Азкабане. До моего появления здесь после освобождения, дом пустовал, и никто за ним не ухаживал.

– А Руна?

– Она была домовой в моем родовом поместье в Венгрии. Я забрал ее оттуда, когда обосновался тут.

Гермиона снова уткнулась глазами в тарелку с супом и принялась отрешенно водить в ней ложкой. Почему она подумала, что Долохов убил хозяев дома? Ведь она в этом даже не сомневалась. Хотя, если вспомнить его биографию, ничего удивительного в этих мыслях не было.

– Тебе неплохо бы найти себе занятие, – снова подал голос Долохов, и Гермиона перевела на него вопросительный взгляд. – Книги рано или поздно закончатся. Даже по магии, – уточнил он.

– Мне заняться уборкой? Или, может, готовкой? – осторожно предложила девушка.

– Нет. Только если ты сама, конечно, этого не хочешь.

Девушка нахмурилась, ища подвох.

– На самом деле, я подумал… Я не стану настаивать, но, может, ты хотела бы заняться садом? Привести его в надлежащий вид, – поинтересовался Долохов.

– Да, с удовольствием! – выпалила Гермиона и тут же отвела взгляд в сторону, заметив, что Антонин сузил глаза, настороженно рассматривая ее, видимо, удивившись тому чрезмерному энтузиазму, с которым девушка отреагировала на его предложение.

Затем он молча кивнул, и столовая снова погрузилась в тишину.



С минуту Амикус просто сидел, облокотившись одной рукой о край длинного обеденного стола и подперев ладонью голову в районе виска, и смотрел на Луну, сидящую рядом.

– Где ты этому научилась? – спросил он. – То, как ты успокоила Алекто…. Ты сказала, что уже видела такое раньше.

– Да, – ответила Луна. – Это было с моей мамой. Она любила разного рода эксперименты. Последний закончился для нее трагично, но до этого тоже не все было удачно. Однажды она проводила исследование чар Умиротворения, пыталась их усовершенствовать… Но в какой-то момент все вышло из-под контроля, заклинание срикошетило и ударило прямо в нее. После этого она полгода страдала от приступов тревоги, ей все время что-то мерещилось, и она не всегда адекватно воспринимала реальность и окружающих ее людей. Целитель Святого Мунго сказал, что чтобы снимать эти приступы нужно найти для пострадавшего точку опоры, сконцентрировать его внимание на чем-то другом, дать ему понять, что причин для волнения нет. Маме это помогло. Она полностью пришла в норму. Возможно, Вашей сестре тоже поможет, если делать это регулярно?

– Едва ли, – Кэрроу провел ладонью по лицу. – Целители сказали, что у нее в мозгах какие-то необратимые нарушения, – отвернулся к окну и продолжил: – Она принимает меня за нашего отца. Черт! Ну вот почему я так похож на этого ублюдка?

Мужчина повернулся обратно к Луне и пару минут сверлил ее долгим, напряженным взглядом.

– Почему ты помогла? – спросил он, наконец. – Она пытала тебя в Хогвартсе. Как и я. Ты должна ненавидеть нас обоих.

– Я не знаю,– девушка пожала плечами, – не помню, чтобы я когда-либо испытывала ненависть к кому-либо. Ей нужна была помощь, и я помогла. Это просто… я.

Луна подарила Амикусу легкую дружелюбную улыбку, и мужчина в ответ скривился, цокнув языком, и снова отвернулся.

– Как же все это не вовремя, – проговорил он, окидывая невидящим взглядом комнату. – Я не могу дать задний ход сейчас. Если я заявлюсь в Министерство за второй рабыней – это будет выглядеть подозрительно. Темный Лорд не оставит это без внимания. Он обязательно залезет ко мне в голову и пробьет мои ментальные Щиты… Он все узнает, – Кэрроу посмотрел на Луну. – Мне придется отдать тебя Малфою.

Луна моргнула и спросила своим обычным, казавшимся другим потусторонним голосом:
– Вы хотите, чтобы я следила за ним?

Глаза Кэрроу блеснули.

– Мелкий засранец что-то замышляет. Темный Лорд считает, что перегнул его через колено. Но он не знает Малфоев, как знаю я. Мальчишка не так прост.

Луна опустила голову и посмотрела на свои руки, которые лежали на коленях.

– Он не убьет тебя… И вряд ли будет пытать, – сказал Кэрроу. Он говорил это Луне, но, казалось, будто пытался убедить сам себя. – Темный Лорд ясно дал понять, что таких как ты нельзя использовать для развлечения. У вас иное предназначение.

– Какое? – тихо спросила девушка, не поднимая глаз.

– Уверен, ты уже сама догадалась. Вариантов не так уж и много, правда?

Слабая, явно вымученная улыбка тронула губы Луны. Да, она уже давно сложила два и два. Но также она понимала, что совершенно не готова играть эту роль.



Удушающая жара держалась два дня, и в среду наконец-то подул легкий ветерок.

Выращивание растений всегда было хобби ее мамы, которому она посвящала все свободное время, а Гермиона никогда особо не интересовалась этим занятием. Но начав утром возиться с разными кустарниками и клубнями осенних цветов, она с удивлением обнаружила, что это довольно увлекательно.

Конечно, садоводство само по себе не было целью Гермионы. Она лишь искала способ изучить территорию, чтобы сбежать. И когда Долохов сам предложил ей работать в саду, радости ее не было предела. Но, похоже, она слишком восторженно среагировала, потому что Пожиратель посмотрел на нее с подозрением. В будущем нужно быть осторожнее. Нельзя подавать виду. Пусть Долохов думает, что она действительно рада быть тут, и что у нее нет ни единой мысли о побеге.

Позавтракав, Гермиона сразу же попросилась в сад и изобразила самую искреннюю, какую только могла радость, когда Руна принесла ей семена, клубни и несколько мелких кустов для посадки. Она знала, что Долохов наблюдает, чувствовала на себе его пронзительный взгляд.

Но шанс начать изучение местности появится у нее уже вечером.

Долохов рассказал ей, что по средам в Тренировочном центре проходила публичная демонстрационная дуэль среди тех, кто лучше себя проявил на тренировках в течение прошлой недели. Это мероприятие призвано было показать способности солдат Новой армии. Дуэли проводились вечером, и девушка ждала, когда Пожиратель покинет поместье.

Гермиона вскинула руку и посмотрела на серебряный браслет, красиво отливающий на солнце. Долохов дал ей его вчера вместо ошейника. Вероятно, это были какие-то более сильные блокирующие чары, подумала Гермиона. Иной причины, зачем бы Пожирателю заменять подавитель, она не нашла. Будет ли этот браслет сильной помехой? Возможно. Но попробовать все равно стоит.

Когда солнце стало садиться, Гермиона позвала Руну.

– Руна, скажи, пожалуйста, хозяин уже ушел?

– Да, мисс, хозяин аппарировал около двадцати минут назад.

Пора.

– Знаешь, – начала она буднично, – я хотела бы осмотреть сад, чтобы… лучше понимать, как красивее его оформить. Можешь пока заняться этими цветами, – девушка указала на лежащие рядом клубни, – посадить их здесь? А потом те кустарники…. Их нужно высадить около террасы.

– Конечно, мисс, Руна все сделает.

Гермиона улыбнулась и неторопливо, чтобы не вызвать подозрений, направилась вглубь сада. Первой задачей было понять, где начинаются Защитные чары, чтобы определить, барьер там был или купол. Чары барьера и купола развеиваются по-разному.

Насколько Гермиона помнила из книги по истории старинных поместий, купол обычно возводился только непосредственно над домом, так как наложение таких чар требовало значительной магической энергии и удержать ее долго могли только мощные древние артефакты, которых в поместьях волшебных семей было обычно в достаточном количестве. Да и сами стены домов были буквально пронизаны магией. Прочая же территория ограждалась лишь барьером и всевозможными заглушающими и предупреждающими заклятьями.

Пробираясь между густых кустарников и раскидистых деревьев, Гермиона наконец-то уткнулась в Щитовое заклятье. Она вскинула голову. Нужно как-то понять, насколько высоко тянется ограждение. Девушка начала осматриваться вокруг. Около дерева лежал небольшой камень. Гермиона подняла его и, размахнувшись, бросила вверх. Камень пролетел метров шесть и, ударившись о Щит, упал на землю. Следующие три попытки также не увенчались успехом, и Гермиона поняла, что ей нужно забраться выше. На дерево – высокое и мощное.

Найти такое дерево труда не составляло. Но проблема была в том, что на большинстве из них ветки начинались вне пределов досягаемости, так что забраться наверх не представлялось возможным. Почти час Гермиона вышагивала по саду в поисках подходящего дерева, пытаясь дотянуться до нижних веток.

И наконец-то, вот оно! Гермиона подняла с земли несколько камешков и положила их в карман. Подпрыгнув, она ухватилась за ветку и начала карабкаться вверх. Дерево было очень пышным, со множеством веток и добраться до его макушки не составляло труда. Забравшись достаточно высоко, она вытащила камень и бросила его вверх. Неудача – камень ударился о барьер и полетел вниз. Остальные три камня, заброшенные выше, постигла та же участь.

Черт! Похоже все-таки купол.

Глубоко вздохнув, Гермиона огляделась – вокруг территории поместья простиралась бескрайняя равнина. Даже если она сможет прорваться через Щит, она будет долго бежать по открытой местности. Волшебнику с палочкой поймать ее не составит труда.

Солнце уже почти скрылось за горизонт. Долохов скоро будет здесь. Ей пора вернуться к дому, чтобы он ничего не заподозрил.

Гермиона начала спускаться вниз, но то ли она устала, то ли была недостаточно аккуратна, но в какой-то момент одна из ее ног соскользнула с ветки и, не успев вовремя среагировать, девушка, взвизгнув, полетела вниз. Ударяясь о ветки, она несколько раз перевернулась в воздухе. Гермиона заметила, что земля была уже совсем близко, и закрыла глаза, готовясь к удару, но… ничего не произошло.

Девушка распахнула глаза и дернулась от неожиданности, осознав, что висит буквально в нескольких сантиметрах над землей, удерживаемая магией. Левитирующее заклятье исчезло так же быстро, как и появилось, и она рухнула на траву лицом вниз.

– Тебя вообще оставлять одну нельзя, грязнокровка? – раздался над ней уставший голос.

Гермиона приподнялась на руках и села на землю, приходя в себя.

– Какого черта ты там делала? – спросил Долохов.

– Изучала защитный барьер, – ответила Гермиона обреченно.

Он все равно догадался бы.

– На дереве? Нахрена?

– Пыталась понять, насколько он высокий.

Пару секунд была тишина, а потом Долохов вдруг рассмеялся, как-то непринужденно. Гермиона нахмурилась и подняла на мужчину яростный взгляд.

Он насмехался над ней!

Вдоволь повеселившись, Пожиратель с улыбкой на губах посмотрел на девушку и произнес:

– Роули был прав. У вас, гриффиндорцев, ни дня без приключений, – Гермиона покраснела и отвела глаза в сторону. – Чтоб ты знала, девочка, здесь, – Долохов обвел рукой пространство перед собой, – с защитными чарами все нормально. Вся территория под куполом.

– Это я уже поняла, – тихо проговорила Гермиона.

– Ладно, – голос мужчины немного смягчился. – Пойдем домой. Нужно обработать твои раны.



Пока Руна залечивала ее порезы и ссадины, которые, казалось, были повсюду на теле девушки, Гермиона осознала, что ей очень повезло. Она падала с высоты, наверное, метров пятнадцать, попутно встретившись почти с каждой последующей веткой. И еще неизвестно, чем бы все закончилось, если бы Долохов не оказался рядом. Она вполне могла сломать себе шею, если бы упала на землю.

Когда эльфийка закончила и аппарировала, Гермиона надела пижаму, которую ей перед уходом дала Руна, и, глубоко вздохнув, вышла из ванной. Как она и ожидала, Долохов ждал ее в комнате. Он стоял спиной, смотря в окно. Солнце уже давно скрылось, и ночь вступила в свои права. Мантия и сюртук мужчины были перекинуты через спинку кресла, стоящего в углу.

Гермиона прочистила горло, и Долохов обернулся.

– Руна хорошо знает свое дело, да? – произнес он. – Она много раз лечила меня в детстве. Я постоянно во что-нибудь вляпывался и возвращался домой в ссадинах и синяках.

Долохов сделал пару шагов в сторону Гермионы, и отметил, что девочка напряглась, но не отступила.

– И что мне с тобой делать, лапонька? – мягким голосом спросил он, приближаясь к ней. – Твой сегодняшний проступок нельзя оставлять без внимания. Тебя следует проучить.

– Я больше не буду, – пролепетала Гермиона и с недовольством заметила про себя, как по-детски наивно это прозвучало.

Губы Долохова расплылись в довольной улыбке.

– О, я даже не сомневаюсь, что будешь. Ведь ты – Гермиона Грейнджер. Я помню тебя в битве, ты воин, а не беззащитная жертва. В тебе есть этот… огонь.

Такой же, как у меня.

– Мне вот интересно, – произнес Долохов нарочито задумчиво, продолжая двигаться к Гермионе, – правильно ли я понимаю, что если ты начала искать способ сбежать, то с тобой уже все в порядке? В смысле, безумие тебе явно не грозит.

Девушка настороженно посмотрела на мужчину, который был всего в паре метров от нее.

Как в тот раз.

– Что? – спросила она в смятении.

– Я хочу сказать, что ты уже неплохо знаешь поместье, но все еще недостаточно хорошо знаешь хозяина. Я думаю, пришло время нам познакомиться поближе.

Глаза Гермионы расширились, когда она поняла его не особо тонкий намек. Девушка метнулась в сторону, но в этот раз мужчина оказался быстрее – он перехватил ее за талию и прижал к себе спиной.

Склонившись к ее уху, он прошептал:
– Не бойся, моя львица, я буду помягче.

Произнося последние слова, мужчина улыбнулся, вспомнив недавний разговор с Роули.

Потянув яростно брыкающуюся Гермиону за собой, Долохов подошел к кровати и бросил девушку на нее лицом вниз. Он залез следом и вжал Гермиону в матрас.

– Давай сюда свои милые ручки, чтобы нам ничего не мешало, – Антонин обхватил руки девушки и невербально наколдовал веревки, которые мягко обвились вокруг ее тонких запястий, привязывая их к изголовью.

Гермиона почти завыла от бессилия, еще яростнее забившись в путах в тщетных попытках высвободиться. Мужчина заключил ее в ловушку своими коленями, расставив их по обе стороны от ее фигурки.

Когда Долохов поддел край ее пижамных штанов и стал спускать их вниз, девушка начала бороться с новой силой, попытавшись подтянуть ноги к себе и вылезти из-под нависающего над ней Пожирателя. Эти бесполезные попытки сопротивления лишь вызвали у него улыбку – Долохов медленно, смакуя каждый отчаянный вздох девушки, снял с нее пижамные штаны. А пижамная рубашка после взмаха волшебной палочки слетела с нее, попутно разрезавшись пополам в районе спины.

Внезапно Антонин осознал, что сейчас впервые видит ее нежный розовый вход. Ему захотелось разглядеть его получше, и он потянулся за декоративной подушкой, лежащей чуть дальше на кровати. Как и прежние его действия, это движение вызвало с ее стороны волну протестов, которые выражались в интенсивных подергиваниях и выкручиваниях.

Мужчина одной рукой прикоснулся к животу девушки чуть пониже пупка и приподнял ее туловище, а второй подложил под нее подушку. Непрекращающиеся метания Гермионы заставляли ее аккуратные складочки сгибаться, что само по себе пробуждало в нем ураган желания.

В ту секунду, когда он провел пальцем по извилистым складкам ее перегородки, Гермиона вдруг притихла. Антонин поднял глаза выше – голова девочки была повернута вправо, утыкаясь ухом в подушку. Она тяжело дышала и едва слышно всхлипывала.

Он нежно развел ее ягодицы в стороны, обеспечивая себе лучший обзор, и почувствовал пальцами, как напряглись ее мышцы.

Долохов снова посмотрел на нее – личико сжалось, между бровей залегла складка, глаза были плотно зажмурены. Он потянулся к ней рукой и внешней стороной указательного пальца провел по ее щеке. Девушка распахнула глаза – они были красными от слез.

– Тебе не стоит так напрягаться. Ты ведь умная девочка и должна понимать, что чем сильнее ты сожмешься, тем больнее будет, когда я войду. И вопреки тому, что ты там себе наверняка нафантазировала, я не любитель криков боли во время секса.

– Пожалуйста, не надо, – осипшим от рыданий и криков голосом проговорила Гермиона.

Антонин никак не отреагировал на ее мольбу. Он скользнул рукой между ее ног и, нащупав бугорок на вершине ее складок, начал мягко его массировать. Складочки очень быстро увлажнились.

Да, юность есть юность.

Не прекращая движений, он внимательно следил за выражением лица девочки. Он видел, как постепенно мышцы ее лица расслаблялись, ее тело отдавалось ощущениям.

Гермиона, вопреки своему психологическому состоянию, чувствовала, как приятное тепло растекается внизу живота, а половые губы немного набухают от манипуляций Долохова. И она ненавидела себя сейчас – за свою слабость, за отсутствие сопротивления, за слезы и за то, что ей становилось хорошо. Как в такой омерзительной ситуации может быть хорошо? Разве тот удушающий стресс, в котором был сейчас ее разум, не должен пресекать все попытки насильника возбудить ее?

Гермиона никогда не мастурбировала. Она была слишком скромной, чтобы делать это даже наедине с собой. Она иногда представляла, каким будет ее первый мальчик. В ее мечтах он был нежным и аккуратным, с милой улыбкой и добрыми глазами.

– Ааа, – Гермиона протяжно вскрикнула от острой боли, когда Долохов неожиданно резко ворвался в ее узкий вход, разрывая волокна плевы.

– Тшш. Тихо, лапонька, расслабься, – хрипло прошептал мужчина, склонившись над ее ухом.

Гермиона не могла расслабиться, это было совершенно невозможно. Потому что несмотря на то, что ее глаза снова были закрыты, сознание отчетливо рисовало ей образ Долохова, смотрящего на нее и говорящего что-то с чрезмерной фамильярностью, будто их действительно связывали какие-то близкие отношения, а не принудительное подчинение.

Поначалу он не шевелился, давая ей возможность привыкнуть к его внушительному члену внутри себя. Через пару мгновений он начал медленно двигаться вперед-назад, отчего внутренние стенки ее влагалища отдавались неприятным жжением.

Гермиона больше не дергалась, только тихо всхлипывала от каждого нового толчка.

– Ничего, девочка, больно только первый раз, – сказал он, будто зная, что она чувствует.

Мужчина наклонился и поцеловал подрагивающую от беззвучных рыданий Гермиону в висок. Она почти не слышала, что он говорил, сконцентрировавшись на боли. Она не должна испытывать удовольствие.

Никогда. Только не с ним.

Долохов будто прочитал ее мысли и снова накрыл пальцами клитор, водя по нему в перерывах между толчками. Боль стала отходить на второй план, а обволакивающее живот тепло становилось все более ощутимым по мере того, как толчки участились, а поглаживания набирали интенсивность.

Хоть она сама и не делала этого никогда, Гермиона часто слышала рассказы соседок по общежитию. Они порой в ярких красках описывали свои ощущения во время секса, и Гермиона прекрасно понимала, к чему все приближается сейчас. Она не могла вынести мысль, что вот-вот достигнет кульминации от манипуляций Пожирателя Смерти.

– Хватит, прекрати! – закричала Гермиона в панике.

Ее мольбы, конечно, не были услышаны. И как она ни старалась снова отстраниться, игнорировать реакцию организма с каждой секундой становилось все сложнее. В какой-то миг напряжение охватило ее в последний раз, а затем спазмы удовольствия волной прошлись по всему ее телу. И в ту минуту, когда стенки ее влагалища сокращались в мощном оргазме, она почувствовала ударившую вглубь нее струю.

Излившись внутрь, с минуту Долохов лежал на ней, сбивчиво дыша, уткнувшись в копну ее восхитительно шелковистых каштановых волос, а потом вышел из ее обмякшего тела и отстранился.

Они кончили одновременно.

Идеальная гармония.

Он взглянул на простыни – всего несколько капелек крови и чуть красноты вокруг входа. Его маленькая нежная грязнокровка была изящна даже в этом.

Удивительная девочка.

– Вот мы и стали ближе, лапонька. И совсем не страшно, да?

Мужчина едва ощутимо провел рукой вдоль ее позвоночника, и Гермиона чуть шевельнулась.

– Пожалуйста, можно мне уйти? – всхлипывая, произнесла она, дернувшись в путах. – П-прошу, отпусти.

– Традиции требуют, чтобы в первую ночь мужчина оставлял девушку наедине со своими мыслями, – сказал Долохов. – Но мне не кажется это правильным. Я считаю, мужчина должен оставаться рядом, чтобы помочь девушке принять то, что теперь она всецело принадлежит ему, – Гермиона снова всхлипнула. – Чем скорее ты осознаешь новую реальность, лапонька, тем лучше для тебя же. А я помогу тебе в этом.

Мановением палочки он очистил простыни, себя и ее вход от крови, следующим взмахом освободил ее от веревок, а затем лег рядом на кровать и за плечи потянул девушку к себе. Гермиона легонько взбрыкнула, но Антонин без усилий подавил ее вялое сопротивление, прижав ее спиной к своей широкой груди, и затем поцеловал ее в плечо. Поначалу девушка была сильно напряжена и подрагивала, но постепенно ее тело расслаблялось, поддаваясь. К удивлению Антонина, вскоре он услышал, что ее дыхание выровнялось – его грязнокровка уснула.

Это было намного приятнее, чем он представлял себе. Честно говоря, это превзошло все его ожидания. Ее нежная кожа, ее узенький вход. То, как она реагировала на его касания и толчки, то, как она кончила. Все было идеально.

Вдыхая запах ее волос и ощущая ее мягкую кожу под пальцами, Антонин вдруг понял еще кое-что. Это было оно. Именно то, что он искал все эти годы. То, чего ему не хватало. Видеть искренние эмоции, ощущать настоящие чувства.

Этот мир был пропитан лицемерием. Он это остро чувствовал и ограждал себя от этого, как только мог. Он ни с кем не дружил, ни с кем не сближался. А горький опыт с девушками дал ему понять, что притворство было даже в том, что касалось любви.

Девушки умело скрывали свои истинные чувства, заменяя их теми, которые от них ожидались, и когда терявший голову – от улыбки, взгляда, длинных ног – тогда еще молодой Антонин неожиданно напарывался на жестокую правду, та ранила его до глубины души. С возрастом он научился раскусывать притворщиц при первых же их попытках обмануть и уже не реагировал на ласковые слова, милые улыбки, озорной взгляд.

В какой-то момент его многострадальное сердце настолько ожесточилось, что он перестал верить, что в этом мире вообще есть искренность.

Но маленькая грязнокровка развеяла это его убеждение в пыль. Все, что девочка испытывала, было у нее на лице, отражалось у нее в глазах. В ней не было и капли притворства. Это его удивило и стало глотком свежего воздуха. Девочка воодушевила его. Это было похоже на открывшееся второе дыхание после долгой битвы.

Антонин нежно провел пальцами по ее руке и ниже, по бедру. Она крепко спала.

Он сильнее прижал грязнокровку к своей груди.

Теперь все будет иначе. Все будет так, как и должно быть.

Глава 6. Начало положено

Темный Лорд был им доволен. И это самое главное. Ведь пока он делает все правильно, безносому упырю совершенно наплевать, чем занимается там, на континенте очередная светская львица. Его мама.

На самом деле, Нарцисса Малфой всегда была лишь рычагом давления, не более. Хоть она и разделяла искренне взгляды своего мужа, в глазах Повелителя, да и всего магического сообщества, она была просто женой Люциуса Малфоя. И Нарцисса прекрасно отыгрывала эту роль «мужней жены». Настолько прекрасно, что, если бы кто-то вслух предположил, что эта женщина была своему мужу умелым советчиком и направляющей рукой, его бы просто подняли на смех.

Она была сильной, как и все женщины рода Блэк. И умной. Но воспитанная в семье, где царили строгие традиционные ценности, Нарцисса, в которой не было того бунтарского духа, который был в ее сестрах, и не помышляла об ином для себя будущем, кроме как стать верной женой и заботливой матерью. И она стала.

Люциус и Драко были для нее всем. И ради них она готова была на что угодно.

Но смерть Люциуса стала для нее слишком сильным потрясением. В ней будто что-то надломилось, в глазах потух огонек. Она потеряла что-то, что делало ее той Нарциссой Малфой, которую он знал. Драко понимал, что она сейчас очень уязвима, и всем этим стервятникам из высшего общества и пронырливым журналистам в погоде за очередной сенсацией не составит труда растерзать ее.

Люциус Малфой всегда был отличным стратегом, умело маневрирующим между молотом и наковальней, умудряясь извлечь выгоду с обеих сторон. Так было до того, как он попал в немилость к Темному Лорду. Опасность стала угрожать его жене и сыну. Это и стало причиной его провала – страх за их жизни. Этот страх довлел над ним, связывая руки и ограничивая в действиях, не позволяя мыслить хладнокровно.

Поэтому Драко ни секунды не колебался, отсылая маму подальше от всего этого бардака, в который превращалась магическая Британия под управлением Волдеморта. В Европе не было переворотов, там все было по-прежнему. Там она будет в безопасности – в их уютном поместье под Парижем, окруженном многочисленными охранными заклинаниями и прочими защитными чарами.

Пока Нарцисса там, ему не нужно беспокоиться о ее жизни каждую секунду. Он может сконцентрировать на своем плане.

Первым этапом было встать на нужные рельсы, по которым можно начать движение. Для Волдеморта и Пожирателей смерти, Драко оставался «темной лошадкой». Пока Люциус был жив, Драко всегда был за его спиной. Послушный сын, выполнявший волю отца. Теперь же он сам по себе, никто не знал, чего ожидать от юного Малфоя. И он непременно воспользуется этим.

Темный Лорд был слегка удивлен, когда Драко сам пришел к нему на прием и выразил желание приступить к работе на благо магического сообщества. Повелитель спросил его, как он может быть полезен новому миру, и Драко точно знал, что ему ответить.



– Ну и как она тебе? – спросил Роули, когда они с Антонином вышли из камина и шагнули в общий поток сотрудников Министерства, спешащих на работу.

– Потрясно. Даже не ожидал, что будет так хорошо, – ответил Долохов.

– Главное, не расслабляйся, – произнес Роули.

– Не знаю, что ты там себе надумал, Финн, но именно это я и собираюсь с ней делать. Постоянно. Расслабляться, – сказал Антонин, и по его лицу расплылась довольная улыбка, которую он в ту же минуту поспешил скрыть за типичной для него непроницаемой маской.

Не проявлять эмоций, даже искренняя радость будет воспринята как слабость.

Наставления отца впечатались в мозг, проникнув глубоко в подсознание, обосновавшись, казалось, рядом с дыхательным рефлексом.

– Я имею в виду… – Торфинн на секунду замолк, подбирая слова. – Не думай, что девочка смирилась. Я уверен, это не так. Слишком мало времени прошло. Тебе нужно быть осторожнее. Приучай ее к себе постепенно, чтобы не спугнуть.

– Ты так говоришь, Финн, будто я какой-то монстр, который ее на куски порвать хочет, – недовольно произнес Антонин, а потом, замешкавшись на секунду, все же добавил: – К твоему сведению, она кончила. В свой гребаный первый раз.

– Не то, чтобы меня сильно интересовали твои навыки любовника, – ответил Торфинн, – я в них, в общем-то, и не сомневался. Но хочу тебе напомнить, что физиологическая реакция организма – не то же самое, что реакция эмоциональная. Чтобы она была полностью твоей, нужно дать ей привыкнуть к твоему присутствию в ее жизни. Ты должен восприниматься ею как защитник, а не как враг, который пленил ее. А у меня даже сомнений нет, что она видит в тебе именно врага. Насильника, если хочешь.

Нет, не хочу.

– И откуда только ты все это знаешь, Финн? – задумчиво спросил Долохов.

Роули пожал плечами.

– Сколько себя помню, я всегда неплохо чувствовал чужие эмоции. Наверное, это природный дар. Ты же знал моего отца, явно не от него я унаследовал способность разбираться в людях.

В центральном атриуме сегодня было столпотворение. Мужчины пробрались вперед сквозь толпу зевак.

– Мальчишка снова в строю? – Долохов хмыкнул, увидев Малфоя-младшего, который стоял у фонтана рядом с министром магии перед журналистами под вспышками колдокамер.

– И не просто в строю, а на передовой, – произнес Роули.

– Не хило, да? – к мужчинам подошел Уолден Макнейр и поочередно пожал им руки. – Еще сопляк, а уже глава Отдела международного магического сотрудничества.

– Темный Лорд просто грамотно использует ресурс. Малфои всегда были хороши в налаживании связей, – сказал Роули. – У мальчишки это в крови.

Мужчины замолчали, заметив, как Малфой, раскланявшись перед репортерами, направился в их сторону.

– Оо, герой дня! – воскликнул Макнейр и пожал подошедшему юноше руку.

Следом Малфоя поприветствовали и Долохов с Роули.

– Ты мне льстишь, Уолден, – манерно растягивая слова, произнес Малфой, слабо улыбнувшись, – я просто исполняю волю нашего Повелителя.

– Как и все мы, – Макнейр кивнул. – Но не каждого из нас помещают на обложку «Пророка».

Малфой усмехнулся, но никак не прокомментировал слова мужчины, переведя разговор в более нейтральное русло:
– Дадите какой-нибудь совет новому сотруднику?

Юноша окинул взглядом собеседников.

– Обходи стороной столовую, – отозвался Антонин.

Макнейр расхохотался.

– Ты все-таки попробовал тот суп, Долохов?

– Нет, мне хватило и каши, – скривившись, ответил Антонин.



– Я напишу введение и все, – сказала Гермиона, пока они с Роном шли по пустому коридору в гостиную Гриффиндора.

– Гермиона, ты самый прекрасный человек на земле, – произнес Рон, – Если я тебе когда-нибудь грублю…

– Для тебя это нормально, – отмахнувшись, бросила Гермиона.

– Нет, я чувствую, что должен искупить свою вину, – рука Рона скользнула ей на талию, и девушка отшатнулась от него.

– Что ты делаешь, Рональд? – настороженно спросила она, обхватив себя руками в защитном жесте.

Юноша двинулся к ней, и в панике она кинулась в сторону, но Рон оказался быстрее – он перехватил ее за талию и прижал к себе спиной.

– Пусти, Рон, – попытавшись вывернуться их железной хватки юноши, крикнула Гермиона.

– Не бойся, моя львица, я буду помягче, – сказал юноша каким-то не своим голосом.

Гермиона сопротивлялась как могла, но Рон был слишком сильным.

Что-то не так.

Всё не так. Почему он так груб с ней? Зачем он это делает?

Мозг начал лихорадочно искать объяснение этому кошмару, как вдруг…

… она резко распахнула глаза.

Всего лишь кошмар.

Гермиона села на кровати и вытерла ладонью лоб, которой был покрыт легкой испариной. Девушка окинула взглядом комнату. Солнце уже взошло, и его свет золотистыми нитями рассекал каменный пол. Осознание пришло неожиданно, пронзив ее измученный рассудок, словно молния Баубиллиуса – резко и болезненно.

Она все еще в кошмаре, только декорации сменились.

Вчера Долохов…

… Ничего, девочка, больно только первый раз…

Гермиона вскочила с постели и бросилась в ванную. Она должна смыть с себя следы его прикосновений. Девушка включила сильный напор воды и, опустившись в ванну, начала с каким-то, совершенно не свойственным ей остервенением натирать тело, пока ее тонкая, нежная кожа не стала отдаваться неприятным жжением от касаний к ней жестких ворсинок мочалки.

Через десять минут она вышла из ванной комнаты, и взгляд ее упал на кровать.

Она была полностью беззащитна перед Пожирателем смерти. Как бы она ни дергалась, как бы ни выкручивалась – все попытки помешать ему были жалкими и тщетными. Он просто взял ее. Именно так, как хотел. Унизил, растоптал. Превратил ее в шлюху.

«А чего ты ждала, Гермиона?» – задала она самой себе вопрос.

Он не прикасался к ней эти дни, потому что думал, что она может тронуться рассудком и перестанет быть такой желанной игрушкой. Но она в его глазах лишь вещь для удовлетворения плотских желаний. Ее чувства не имеют для него никакого значения. Он будет брать ее, когда ему нужно, как ему нужно и сколько ему нужно.

Факт изнасилования был ужасающим. Но то, что она смогла получить удовольствие, не укладывалось у Гермионы в голове. Как? Как она могла испытать оргазм в этих обстоятельствах?

Она вдруг почувствовала, что задыхается в этой комнате. Нужно срочно уйти отсюда. Куда угодно. Лишь бы не видеть эту кровать, где произошло непоправимое, это кресло, где вчера лежала верхняя одежда Долохова, этот пол, напоминающий о ее недавнем позоре.

На прикроватной тумбочке стопкой лежала вчерашняя одежда – джинсы, свитер, балетки. Гермиона оделась и молниеносно выбежала за дверь.

В коридоре она чуть не столкнулась с Руной, которая, судя по всему, ждала, пока она выйдет из комнаты.

– Мисс уже встала, – радостно пропищала эльфийка. – Хозяин приказал Руне дать мисс зелье, как только мисс проснется.

Эльфийка протянула Гермионе маленький пузырек с бледно-фиолетовой жидкостью. Контрацептивное зелье.

Воспоминание о том, что часть Долохова осталась где-то внутри нее, заставило ее желудок сжаться в спазме. Девушка без колебаний приняла из рук эльфийки пузырек – она совершенно точно не хочет рожать его детей.

Руна проводила Гермиону в малую столовую и, позавтракав, девушка решила выйти на улицу. Она села на траву под раскидистым дубом прямо около дома. Пробираться вглубь сада она не собиралась. Какой смысл? Поместье под куполом, она лишена магии. Эта тюрьма, из которой ей не сбежать. Пока.

Конечно, она вовсе не сдалась. Просто ей нужен новый план, реализация которого, очевидно, потребует больше времени. Сначала нужно найти способ разрушить чары подавителя и вернуть себе магию. Решение наверняка найдется в библиотеке. Но искать его она начнет завтра.

Сегодня ей нужно время просто прийти в себя. Привести мысли в порядок. Немного успокоиться.



Солнце клонилось к закату, когда из дома в сад, где Гермиона провела весь день, вышел Долохов.

Он был в мантии, значит, только что пришел. И сразу же начал искать ее.

Ненасытный зверь.

– Я смотрю, к садоводству ты интерес уже потеряла, – усмехнувшись, произнес он.

Гермиона вскочила из-за маленького садового столика, за которым просидела, наверное, уже часа два с чашкой какао. Девушка бросила свирепый и одновременно затравленный взгляд на Пожирателя.

– Спрашивать не буду, потому что, очевидно, ты пошлешь меня с моим предложением куда подальше, поэтому просто прикажу: ты сейчас идешь со мной в столовую ужинать.

Мужчина повернулся к ней спиной и направился к дому. Девушка не сдвинулась с места. Долохов, вероятно, ожидал этого, потому что, не оборачиваясь, бросил на ходу:
– Живо, грязнокровка!

Гермиона выдохнула и обреченно поплелась следом за ним. Медленно, как на казнь.

В столовой девушка попыталась сесть как можно дальше от Пожирателя Смерти, но, когда она подошла к выбранному стулу в середине, Долохов молча отрицательно покачал головой и указал ей на стул по правую руку от себя, сам садясь во главе стола.

Еда в доме Долохова была скромной, и на вид, и на вкус. Все было пресным, совершенно безвкусным и не вызывающим аппетит, даже несмотря на то, что за весь день Гермиона съела лишь бутерброд и выпила две кружки какао.

– Знаешь, тебе не обязательно страдать вместе со мной, – сказал Долохов, посмотрев на Гермиону, которая отрешенно водила вилкой по тарелке с рисовой кашей.

– Что? – девушка подняла голову и взглянула на мужчину.

– Я про еду, – пояснил он, кивнув на ее тарелку. – Скажи Руне, что ты любишь, и она будет готовить тебе отдельно.

Какая-то уловка. Он потребует что-то взамен.

– Н-нет, спасибо, – голос Гермионы немного подрагивал. – Все в п-порядке.

– Я серьезно, лапонька, – голос Долохова немного смягчился. – Я знаю, что это та еще гадость. У меня-то просто выбора нет. В отличие от тебя. Поговори с Руной.

– Хорошо, спасибо, – тихо проговорила себе под нос девушка, снова уткнувшись взглядом в ненавистную рисовую кашу.

Когда они закончили ужин, Гермиона положила руки на колени и настороженно прислушалась к действиям Долохова, не поднимая на него глаз в страхе спровоцировать.

Уже вечер. Вдруг он захочет… прямо сейчас. Низ живота все еще побаливал.

Мужчина убрал с колен салфетку, свернул ее пополам и бросил на стол. Гермиона сжала руки в кулаки, так что костяшки побелели.

– Сегодня в Министерстве я общался с Малфоем, – произнес он.

– С Люциусом Малфоем? – спросила Гермиона, все еще сверля взглядом стол.

– Люциус Малфой мертв, – на этих словах Гермиона резко вскинула голову, – я говорил с его сыном, Драко. Вы учились на одном курсе, не так ли?

Гермиона кивнула.

– В следующую пятницу у него день рождения. Праздновать будет в субботу. Мы приглашены.

Сердце Гермионы, казалось, упало куда-то в район живота.

– Я… я не могу, – слабо пролепетала она. – Пожалуйста… я не…

– Это не обсуждается, грязнокровка, – оборвал ее мольбы Долохов. – Там ждут нас обоих, – мужчина шумно выдохнул и продолжил мягче: – Я сам не в восторге. Но все хотят тебя увидеть.

– Почему? – спросила она.

– Потому что ты привилегированная грязнокровка.

Гермиона нахмурилась.

Долохов уже изучил ее, он знал, что его девочка хмурилась, когда испытывала недоумение или смущение. Сейчас, вероятно, внутри нее бушевало и то, и другое.

– Сначала ты была грязнокровкой знаменитого Гарри Поттера. А теперь стала грязнокровкой любимчика Темного Лорда, – Пожиратель усмехнулся. – По крайней мере, меня так называют за глаза, – увидев на личике девушки нарастающую панику, он добавил: – Мы не пробудем там долго. Час, максимум полтора. И ты все время будешь рядом со мной. Я не позволю никому сделать тебе больно.

– Ты наложишь на всех Силенцио? – спросила Гермиона.

Долохов понимал, что она имеет в виду. Злые языки могут ранить сильнее Режущих проклятий.

– Нет, этого я сделать не могу, – ответил он.

– Значит, ты не сможешь уберечь меня от боли.



Амикус Кэрроу никогда бы не сказал об этом Луне, но он был безмерно счастлив, что она сейчас в поместье. За те несколько дней, что девчонка находится здесь, его сестра, которая до этого была безучастна к происходящему вокруг, наконец-то стала проявлять живой интерес к разговору. Общалась, правда, она в основном с Луной, а на его попытки завести беседу реагировала с настороженностью. Но это все равно был прогресс.

Поэтому Амикус был совершенно не рад тому факту, что через неделю Луна покинет особняк. Отдавать ее Малфою он категорически не хотел, но в то же время он понимал, что и оставить ее здесь он не может. Она чистокровная, а, значит, ему придется взять на себя обязательства, которые на всех владельцев таких рабынь повесил Темный Лорд.

Дети сейчас будут лишней помехой его планам. Да и от мысли изнасиловать девчонку его тошнило. Нехотя Амикус признался сам себе, что эта смутьянка, вечно нарушающая правила, черт возьми, понравилась ему. И его симпатия только усиливалась, когда он видел, как она так по-доброму беседовала с Алекто.

После того случая несколько дней назад, когда она смогла успокоить его сестру, девчонка будто стала выглядеть иначе. По крайней мере, он увидел ее с другой стороны.

В мире Амикуса искренняя, бескорыстная доброта была даже не редкостью, а просто чем-то из ряда вон выходящим. Альтруизм высмеивался и порицался. Амикус и его сестра с детства знали, что и любовь родителей не бывает безусловной. Тебя будут любить, если ты будешь все делать правильно. А если совершишь ошибку – будешь наказан. Мать редко подвергала их наказанию, а вот отец…

Этот ублюдок, казалось, получал удовольствие, отрабатывая на нашкодивших детях Пыточные заклятья. И никакие мольбы, слезы и обещания больше так не делать не могли его остановить. Сколько себя помнил, Амикус боялся своего отца. Алекто всегда была смелой и стойко принимала любую пытку, но он был уверен, что она тоже испытывала страх, просто не показывала его. И Амикус знал почему. Это все было ради него.

Сестра была старше его на два года и с самого детства опекала его. А еще она была его единственным другом. В тяжелые моменты от родителей было невозможно получить поддержку. Но зато они с сестрой были друг у друга. И этого было достаточно. Амикус был убежден, что так будет всегда. Но его уверенность сильно пошатнулась почти сразу как они вступили в ряды Пожирателей смерти.

О том, что Темный Лорд собирает сторонников, ему рассказала Алекто и, драккл ее подери, она была весьма убедительна, когда говорила о той власти, которую они смогут обрести под его началом. И он почти не задумывался, когда принимал Черную метку. У него и мысли не возникало, что быть Пожирателем Смерти может быть опасно. И бояться стоило вовсе не авроров.

Волдеморт наказывал за любую провинность точно также, как это делал их отец. С той лишь разницей, что его Пыточные были куда более изощренными, чем проклятья, вырывавшиеся из палочки отца. И они с сестрой вновь окунулись в то, от чего думали, что будут застрахованы, став Пожирателями Смерти – делай все правильно или будешь наказан.

А когда Амикус своими глазами увидел, как Повелитель до смерти замучил одного из своих сторонников, он понял, что Пыточные страшны не сами по себе, а тем, к чему они могут привести. И, поскольку покинуть ряды Пожирателей Смерти можно было лишь вперед ногами, он стал просто искать способ избежать боли… или чего пострашнее. И способ он нашел.

Этот способ лишал его возможности получить особую милость Повелителя и обрести ту власть, о которой он грезил раньше, но позволил оставаться на более-менее безопасном расстоянии, куда Темный Лорд не особо хотел дотягиваться.

Притворство. Но не обычное, которое сопровождало его всю его жизнь. А то, что меняет личность в глазах других. Его обман сработал. Темный Лорд видел его совсем не тем человеком, каким он был и потерял к нему интерес, оставив его лишь на побегушках. За ошибки стали наказывать других, а Амикус смог хоть немного расслабиться.

Он знал, что Повелитель был умелым легилиментом и мог при желании легко вскрыть его обман. Поэтому он воспользовался сильной ментальной защитой, знания о которой ему по наследству передал отец.

Древнее заклинание, которое стало решением и сейчас, когда он понял, что непокорная блондинка Лавгуд что-то значит для него, а что важнее – для его сестры. Она была практически ребенком, но ее теплота была такой мощной, что окутывала все пространство вокруг нее. И она легко отдавала ее тому, кто в этом нуждался, не требуя ничего взамен. Альтруизм вдруг перестал казаться смешным и неправильным. Девчонка смогла возродить то, что истончалось в нем с каждым днем. Надежду, что его сестра когда-нибудь к нему вернется. И Амикус не хотел оказаться во власти отчаяния, потеряв ее.

За ужином Кэрроу долго собирался с духом, чтобы сообщить новость, которую сегодня принесла сова в его кабинет в Хогвартсе.

– Вечеринка будет шестого июня, – произнес он, когда эльфы подали десерт.

Луна кивнула, не поднимая глаз от стола.

– Я долго думал, что с тобой делать, – продолжил мужчина, и Луна перевела на него вопросительный взгляд. – Ты много знаешь, – уточнил Кэрроу.

– Вы сотрете мне память? – спросила Луна.

– Нет, наложу те же Щитовые чары, что использую сам. Они сильные. И надо точно знать, куда ударить, чтобы их пробить – чары создают много ложных дверей. Нейтрализовать их может только такой могущественный волшебник, как Темный Лорд, да и тот должен очень постараться. По крайней мере, мои ему пробить не удалось за все эти годы. Малфою это точно не под силу.

Кэрроу встал из-за стола.

– Пойдем, покажу тебе кое-что интересное.

Они поднялись на третий этаж и подошли к двери библиотеки, открыв которую, Кэрроу пропустил Луну вперед. Зайдя следом, мужчина приблизился к стеллажам, стоящим впритык к стене и беззвучно что-то проговорил, а затем щелкнул пальцами. Два стеллажа задрожали и медленно раздвинулись в стороны, открывая проход к старой двери, испещрённой многочисленными рунами. Очередное, произнесенное шепотом заклятье слетело с губ Кэрроу, и дверь распахнулась. В помещении, находящемся за ней, одновременно вспыхнули несколько факелов, расположенных по периметру, освещая маленькую комнатку, больше похожую на чулан для метел.

Кэрроу шагнул внутрь, а потом обернулся на замявшуюся на пороге Луну:
– Чего встала? В Хогвартсе ты была более любознательной.

Мужчина усмехнулся, и Луна прошла через проем. Здесь не было заклятья незримого расширения или каких-то иных увеличивающих пространство чар. Комната действительно была совсем небольшой. По сторонам располагались шкафы без дверей, на полках которых лежали различные шкатулки, фигурки и свитки. У стены, расположенной напротив двери, стоял миниатюрный столик и один стул.

Кэрроу взял с одной из полок свиток и, положив его на столик, развернул. Луна посмотрела на письмена, хотя больше это напоминало череду детских рисунков. Сама же бумага была потертой, кое-где края были то ли оборваны, то ли сами рассыпались от ветхости.

– Это египетское охранное заклятье, – пояснил Кэрроу.

– Вы знаете египетский язык? – изумленно спросила Луна.

– Ты че, обалдела? – мужчина хохотнул. – Конешн, нет. Есть перевод, – Кэрроу потянулся к одной из полок и достал оттуда сложенный в два раза кусок пергамента. – И эта хрень… как ее… Где написано, как нужно произносить заклинание.

Мужчина развернул пергамент, положив его поверх свитка.

– Транскрипция? – уточнила Луна.

– Будешь умничать, сотру к дракклу твою память и никаких Щитовых чар, – раздраженно сказал Кэрроу.

– Простите, – тихо проговорила девушка.

– Да, транскрипция. Таких свитков осталось очень мало и стоят они охренных денег. Отец кучу золота отвалил и за свиток, и за перевод. Но они стоят каждого отданного галлеона, уж поверь. Это смесь Охранных, Гламурных и Хамелеоновых чар. Сокроем за ними то, что Малфою знать не следует.

– А как мне докладывать Вам о том, что происходит у него в поместье?

– Я наложу Следящее око.

С минуту они стояли в тишине, каждый думал о своем.

Луна колебалась, а потом все же задала давно интересующий ее вопрос:
– Как Вы думаете, что он планирует?

Девушка перевела пытливый взгляд со свитка на мужчину.

– Без понятия, – ответил Кэрроу. – Но надеюсь, это поможет мне достичь моих целей.

Мужчина свернул свиток вместе с переводом и, повернувшись в Луне, добавил:
– И, если у меня все получится, в выигрыше будем все мы.



Большие деревянные часы, стоявшие в углу, показывали без пятнадцати девять, когда в ее комнату зашел Долохов. Гермиона вскочила с тахты, где в ожидании просидела последние полтора часа. Она знала, что должно произойти в ближайшее время. В конце концов, теперь это ее жизнь.

Гермиона размышляла над этим сегодня, сидя в саду. Быть игрушкой Долохова страшно и отвратительно. Но, по крайней мере, он не трогает ее днем, позволяя проводить время наедине с собой. День, можно сказать, принадлежал ей. Ночью же она должна была становиться марионеткой, с которой кукловод мог делать, что ему вздумается.

Надо сказать, Гермиона очень боялась первого раза. Но, если не считать унижения, которое не отпускало ее до сих пор, и слабой боли внизу живота, являющейся последствием вторжения «незваного гостя», все прошло не так страшно, как она себе представляла.

Но что будет дальше? Возможно, это было лишь снятие пробы. И как только Долохов войдет во вкус, она ощутит на себе все ужасы насильственного секса.

Когда Долохов медленно прошел к кровати и, повернувшись спиной к Гермионе, стал снимать сюртук, а следом рубашку, складывая их поочередно на прикроватный пуфик, ритм ударов ее сердца увеличился. Девушка полными слез глазами наблюдала за неторопливыми движениями Пожирателя.

Что он будет делать потом? Возьмет ее как вчера, грубо бросив на кровать и связав? Она не хочет этого. Не хочет, чтобы все повторилось. Ей нужно хотя бы слабое ощущение контроля над ситуацией. Возможно, если она не будет сопротивляться, он не будет слишком груб и все закончится быстро?

Дрожащими руками Гермиона потянулась к верхней пуговице своей ночной рубашки, которую Руна восстановила после заклятья, которым Долохов ее вчера разрезал. Ее губы подрагивали от готовящихся прорваться наружу рыданий. Но она сдерживалась, хоть это и было крайне сложно. Первая пуговка поддалась, за ней вторая, затем третья, как вдруг…

– Что ты делаешь, лапонька? – Долохов стоял в метре от нее.

Когда он успел подойти так близко? И зачем только она закрыла глаза?

Испуганные и мокрые от слез медовые глаза изучали его лицо.

Он ждал ответа.

– Я… – последующие слова застряли в горле, так и не сорвавшись с губ.

Девушка машинально бросила быстрый взгляд на кровать, а потом обратно на мужчину.

Она видит в тебе именно врага…

Слова Роули всплыли в памяти. Она до сих пор боится. Нижняя губа подрагивает. Она вот-вот заплачет.

Слишком мало времени прошло… Приучай ее к себе постепенно…

– Пойдем в постель, лапонька. Тебе нечего бояться. Сегодня ничего такого не произойдет. Даю слово.

Если бы Гермиона не была сейчас в ужасе, она бы наверняка рассмеялась. Пожиратель Смерти дает ей слово. Какова цена его слову? Последователи Волдеморта беспринципны и аморальны. С другой стороны, а что изменится, если она воспротивится? Ничего.

Девушка не стала застегивать пуговицы ночной рубашки. Какой смысл? Он все равно либо растворит рубашку заклятьем, либо просто сорвет ее с ее тела.

Гермиона легла на левую сторону кровати, положив руки вдоль тела, и отвернула голову. Она не хотела смотреть на Долохова. Она будет всеми силами пытаться отстраниться. Насколько это возможно.

Девушка почувствовала, как матрас прогнулся, и мужчина лег по правую руку от нее. Он перевернулся на бок и навис над ее дрожащей фигуркой. Руки Гермионы непроизвольно сжались в кулаки.

Она не смотрела на Долохова, когда он провел ладонью вдоль ее тела, не шевелилась, когда он расстегнул оставшиеся пуговки ее рубашки и распахнул ее, обнажив грудь. Но когда он коснулся края ее пижамных штанов, Гермиона не выдержала. Она резко повернулась к мужчине и прошептала:
– Прошу, не надо. Еще болит.

Это все, что она смогла выдавить. И это было правдой – живот мучила тянущая боль, периодически отдающаяся ощутимыми спазмами.

Мужчина усмехнулся, но, как показалось Гермионе, совсем не злобно и произнес:
– Я ведь сказал, лапонька, сегодня этого не будет. Просто расслабься и доверься мне. Тебе понравится, обещаю.

Гермиона не верила ни единому его слову, но в ней все же зародилась надежда, что все закончится быстро.

Долохов стянул с нее пижамные штаны, отбросил их в сторону, и вдруг неожиданно припал к ее правому соску, обхватив его губами. Гермиона не знала, как на это реагировать. Это не было больно и даже не было неприятно, скорее наоборот, но это пугало ее еще сильнее. Рука Долохова прошлась вдоль тела девушки вниз, к животу. Ладонь на пару секунд задержалась на области под пупком, а потом двинулась ниже, и Гермиона инстинктивно плотнее сомкнула ноги.

– Ну же, лапонька, – промурлыкал Долохов ей на ухо, – раскройся для меня. Я сдержу обещание – тебе будет хорошо.

Осознавая, что, если ему захочется, он все равно сможет расположить ее тело в той позе, в какой ему удобно, Гермиона поддалась, немного разомкнув ноги. Этого хватило, чтобы рука мужчины смогла проскользнуть между складок, чуть раздвинув их.

Пальцы поползли вверх, накрыв выступающую горошинку. Мужчина снова накрыл губами ставший чувствительным от предыдущих манипуляций сосок, одновременно начав поглаживать клитор.

Гермиона чувствовала, как внизу стало растекаться приятное тепло. Нижние губы набухли и увлажнились. Девушка непроизвольно раздвинула ноги шире, открывая пальцам Долохова больший доступ.

Казалось, воодушевившись ее реакцией, мужчина стал прокладывать дорожку из поцелуев на ее теле, двигаясь вдоль шрама, оставленного его проклятьем. Пальцы наращивали темп, от круговых движений в самом чувствительном месте у Гермионы начал плыть потолок перед глазами. Она смяла пальцами простыни и закусила губу в попытке подавить стон удовольствия в момент приближающейся кульминации. Но вдруг Долохов коснулся ее губ своими, и девушка от неожиданности приоткрыла рот, из которого вырвался вскрик, когда мужчина отстранился.

– Ты прекрасна, моя львица, – прошептал он, оставив поцелуй у нее на подбородке, а потом добавил: – Я не могу уберечь тебя от всей боли, что грозит тебе в этом мире, но я могу ее немного уравновесить.

Гермиона умиротворенно прикрыла глаза, ощущая приятные спазмы между ног. Плевать, что рядом Долохов. Плевать, что она не оказала Пожирателю Смерти сопротивление сегодня. Ей хотелось хоть на короткое время расслабиться.



Она проснулась от пощечины. Охранники часто их так будили. Обычно за этим следовало очередное изнасилование. Каждая из ее подруг по несчастью испытала это на себе. Девственниц держали где-то в другом месте, а их, девушек, у которых был сексуальный опыт, охранники и некоторые другие сотрудники Министерства, использовали как бесплатный способ расслабиться. Их не пытали и редко избивали, но зато часто насиловали. Порой в настолько жесткой форме, что возможность отделаться минетом стала казаться девушкам подарком судьбы.

Но сегодня, похоже, ее ждет что-то иное.

– Вставай, шлюха! – рявкнул охранник, дернув Чжоу за предплечье.

Девушка поднялась с настила, и мужчина грубо толкнул ее в спину, так что она споткнулась, практически вылетая из клетки. Охранник не дал ей упасть, тут же снова подхватив под локоть, и потянул к двери. На выходе из склада их встретил еще один охранник.

– На продажу? – спросил он держащего Чанг мужчину.

– Ага, – тот кивнул.

– Неужто Драко Малфою опять? Видел его в холле сейчас. Он же только недавно двух шлюх приобрел.

– А ты не слышал? Одна уже откинулась.

– Да ты че? Которая? – ошарашено спросил первый, а потом с гордостью добавил: – Знаешь, я с обеих пробу снимал.

– Помнишь, такая симпатичная рыженькая? Боунс, кажется.

– Помню. Сосала хорошо. Че Малфой с ней сделал такого, интересно?

– Да хрен его знает. Говорят, что она всего неделю продержалась.

Чжоу едва не вскрикнула от шока, вовремя подавив порыв. Их со Сьюзен держали в одной клетке. Это была милая, веселая девушка, которая, даже оказавшись здесь, находила силы не только самой не пасть духом, но и поддерживать других.

И вот она мертва. Замучена Малфоем.

А теперь и ее ведут к нему на казнь.



Антонин мало кого уважал, особенно среди Пожирателей Смерти, которые сплошь были подхалимами и трусами. Но Драко Малфой, который все это время держался стойко и невозмутимо, его приятно удивил. Было поразительно, насколько быстро мальчишка смог оправиться от трагедии, взять себя в руки и ринуться в бой.

В Министерстве много судачили о том, что якобы ему плевать на отца. Долохов не верил в это ни на йоту. Был Люциус идеальным отцом или нет, но сомневаться в том, что он любил свою семью, не приходилось. Именно это его и сгубило в итоге – слишком сильная связь с семьей. Такая связь не может быть односторонней. Малфоя-младшего смерть отца совершенно точно затронула и затронула сильно, болезненно.

Антонин сверлил юношу внимательным взглядом, пока тот, сидя за столом напротив, докладывал Темному Лорду о своих планах на новом посту. Мальчишка не смог даже старика Дамблдора убить. Да весь последний год на собраниях Пожирателей Смерти он трясся как осиновый лист. А теперь так спокойно воспринял смерть отца? Люди могут меняться, могут становиться сильнее под влиянием обстоятельств. Он знал это, потому что во многом изменился сам за все это время под командованием Волдеморта. Но поменяться так быстро и так резко? Едва ли.

Долохова не отпускало чувство, что Малфой что-то замышляет. Слишком уж подозрительным был тот энтузиазм, с каким он взялся за работу. И слишком подозрительными были его стойкость и невозмутимость.

– Что ж, планы многообещающие, – произнес Темный Лорд, когда Драко закончил доклад. – Надеюсь, первые успехи не заставят себя долго ждать, – юноша учтиво склонил голову. – А теперь последнее, о чем я хотел сказать, – Волдеморт обвел взглядом присутствующих. – И это касается всех.

Те из Пожирателей, кто в это время сидел, уставившись в стол, подняли взгляд на Повелителя.

Убедившись, что завладел вниманием всех сидящих перед ним, Темный Лорд продолжил:
– Полагаю, вы все согласитесь со мной, что действующая ныне система власти несовершенна. Над нами довлеет необходимость глобальных реформ. В этой связи, я разработал поэтапный план изменений. И первым этапом будет создание новой структуры, которая позволит нам немного разбавить единоличную власть министра магии и усилить контроль за принятием решений общегосударственного уровня. Это будет Совет законодателей, в состав которого войдут достойнейшие из Пожирателей Смерти. Всего семь человек. Шанс попасть туда есть у каждого, вне зависимости от того, какую должность вы сейчас занимаете. Вам нужно лишь проявить себя соответствующим образом. И я обещаю, что ваши успехи не останутся незамеченными. По итогам последних недель, я уже принял решение относительно одной кандидатуры. Первым, кто войдет в состав нового Совета, будешь ты, Корбан.

Яксли благодарно склонил голову, его глаза едва заметно блеснули ликованием. Остальные присутствующие слабо зааплодировали.

– Шесть мест пока свободны. Жду ваших свершений. На сегодня это все, – произнес Волдеморт.

Пожиратели Смерти стали подниматься со своих мест.

– Антонин, – Темный Лорд перевел взгляд на Долохова, который уже встал, чтобы уйти, – задержись, пожалуйста.

Он опустился обратно на стул.

Когда остальные покинули гостиную, Волдеморт произнес:
– Сегодня я разговаривал с Ноттом относительно темпов проведения процедур контроля рождаемости… И, откровенно говоря, я был слегка удивлен, когда пробегался по именам из списка завершенных и назначенных на ближайшее время операций. Знаешь, что меня удивило, Антонин?

Волдеморт посмотрел на него взглядом родителя, отчитывающего ребенка – строго и покровительственно. Долохов сомкнул в кулак пальцы правой руки, которая была под столом.

– Нет, Повелитель, – ответил Антонин, стараясь придать своему голосу максимальную непринужденность.

– Меня удивило, что я не встретил там имени твоей грязнокровки.

Долохов сглотнул.

Прежде чем продолжить, Волдеморт выдержал паузу, просто молча смотря Антонину в глаза в течение нескольких секунд. Темный Лорд любил создавать драматизм подобными промедлениями – казалось, игра на нервах собеседников была для него чем-то вроде хобби.

Наконец, он снова заговорил:
– Я все еще надеюсь услышать от тебя, что это просто ошибка Нотта, и что мне следует наказать его за невнимательность в заполнении документов…

Темный Лорд замер, выжидающе смотря на Антонина.

– В документах нет ошибки, Повелитель, – стараясь не выдать своей нервозности, произнес Долохов.

Глаза Темного Лорда блеснули багрецом, и Антонин продолжил:
– Я не посчитал это необходимым, потому что…

– Прошу, Антонин, – Волдеморт вскинул руку, призвав Долохова замолкнуть, – не оскорбляй меня сейчас попытками убедить, что ты не используешь в полной мере все возможности юной грязнокровки доставить удовольствие. Грязная кровь или нет, тело у девчонки вполне способно вызвать желание у любого здорового мужчины.

– Я лишь хотел сказать, Повелитель, что тщательно контролирую прием ею контрацептивного зелья и…

– И этого недостаточно, – голос Темного Лорда, который в начале их диалога был более-менее нейтральным, сделался твердым и холодным. – Я уверен, ты прекрасно помнишь мои слова по поводу мисс Грейнджер. Она опасна. Мы не можем рисковать и позволить ей зачать. Про появление на свет ее выродка и говорить нечего. Я позволил тебе взять ее для развлечения временно, – Волдеморт сделал акцент на последнем слове, – за твои особые заслуги. Но это вовсе не означает, что на нее не распространяются правила, утвержденные для девок ее происхождения. Грязнокровки должны быть стерилизованы. Все. Без исключений. Это ясно?

– Да, Повелитель, – слабо отозвался Антонин.

– Прекрасно. Значит, в отчете Нотта за понедельник я увижу, наконец-то, фамилию «Грейнджер», полагаю?

– Да, Повелитель, – повторил Долохов.

Глава 7. Малфой Мэнор

За свою жизнь Антонин Долохов влюблялся трижды. Ураган эмоций захватывал его стремительно, окутывая целиком, но продолжалось все недолго.

Сначала была Софья. Когда он увидел эту милую улыбчивую девочку с копной кудрявых каштановых волос на ярмарке во время празднования Масленицы, то понял, что хочет ощутить на себе ее задорную улыбку.

И она улыбнулась ему. Первый раз, когда он угостил ее пирожком, второй – после того, как он купил ей кулон из янтаря, который ей так понравился, третий – когда они вместе катались на карусели. А потом Софья захотела тот бело-бирюзовый платок, который он мог бы купить ей, если бы не потратил все карманные на кулон. Он честно сказал ей, что у него кончились деньги и предложил просто погулять, а она почему-то обиделась. А потом он целый час со стороны наблюдал, как она улыбается какому-то другому мальчику, который угостил ее блинами с вареньем.

Вечером он пришел к отцу и, рассказав о случившемся, со всей серьёзностью, на которую только был способен в свои восемь лет, попросил выделить ему еще карманных, так как, очевидно, тех денег, что он получает еженедельно, недостаточно. Но отец лишь рассмеялся, как будто он рассказал анекдот. На его вопрос, что в этом смешного, отец ответил, что с возрастом он сам все поймет.

И он понял это, когда ему исполнилось двенадцать.

Отец устроил званый ужин по случаю его дня рождения, пригласив самые сливки венгерского магического сообщества. Там он познакомился со своей ровесницей Мариной Раковской, наследницей одного из сильнейших русских родов. Впрочем, сильны они были настолько же, насколько и бедны. У отца Марины, когда он иммигрировал в Венгрию, не хватало денег даже чтобы приобрести домовиков взамен конфискованных вместе с поместьем после Октябрьской революции. Ему пришлось пойти работать в Министерство магии Венгрии, чтобы хоть как-то сводить концы с концами.

Молодые люди быстро нашли общий язык. Долоховы совсем недавно переехали в эту страну, и Антонин еще не успел выучить венгерский, да и в целом чувствовал себя тут чужим. А Марина, несмотря на то, что родилась и выросла здесь, свободно говорила по-русски, была прекрасно воспитана, красива и умна, а также очень начитана. Когда она начала делиться с ним впечатлениями от прочтения «Божественной комедии» Данте, Антонин понял, что влюбился. Они стали встречаться, и он был окрылен настолько, что готов был подарить ей весь мир.

Через четыре месяца был ее день рождения, и Антонин купил ей дорогущие серьги, потратив все накопленные на новую метлу карманные. Он пришел в поместье Раковских первым, ему не терпелось вручить имениннице подарок и увидеть радость в ее огромных карих глазах. Дверь ему открыл отец Марины, который встретил его радушно, как сына и, пожав ему руку, сказал, что его дочь вместе с сестрой в гостиной. Сжимая в руках коробочку с серьгами, Антонин прошел по широкому коридору и, подходя к гостиной, замедлился, на ходу поправляя сюртук. Его губы расплылись в улыбке, когда он услышал знакомый, такой милый сердцу голосок, раздающийся из комнаты. Но улыбка начала медленно сползать с его лица по мере развития диалога.

– Как думаешь, скоро он придет? – спросила Марина.

– Думаю, он будет тут одним из первых. Он по тебе с ума сходит, – ответила собеседница. – Честно, не понимаю, что ты в нем нашла. Не урод он, конечно, но совершенно обычный. А еще такой холодный, почти никогда не улыбается. Вот Лазар другое дело. Он такой чувственный, такой красивый, и, кажется, ты ему нравишься.

Что еще за Лазар?

– Дура ты, Даша, – звонко рассмеявшись, сказала Марина. – У Лазара, кроме красоты, ничего нет. Папочка говорит, его семья бедна, как церковные мыши. А поместье Долоховых ты видела? Кругом роскошь, все обставлено по последней моде, целая толпа домовых и другой прислуги. Его мама вся увешана бриллиантами. Если я выйду за Антона, мы наконец-то сможем выбраться из этой нищеты. Я буду ездить по всему миру, покупать самые красивые платья и самые дорогие украшения.

Антонин так и не зашел в гостиную. Он положил коробочку с серьгами на стоявший неподалеку комод, вышел из дома Раковских и больше никогда там не появлялся.

Это было больно. Очень. И как он мог быть таким идиотом? Ведь он всегда чувствовал фальшь с первых слов, с полувзгляда. Так ему казалось. Но теперь он понимал, что чувства могут затуманить разум. И он решил для себя в тот день, что больше не позволит этому случиться.

Но потом случилась Лисса – сильная и волевая ведьма, присоединившаяся к Тому Риддлу будучи всего на год старше Антонина – в семнадцать лет. Они были молоды, горячи и схожи по духу. Пламя между ними разгорелось стремительно, как после удара молнии. С ней у него был первый секс, и это было… хорошо. Даже очень хорошо.

Ей было плевать на побрякушки и дорогие платья. Она грезила лишь сражениями. Ну, то есть он так думал поначалу. Пока не узнал ее лучше и не понял, что она сблизилась с ним, лишь чтобы попасть в ближний круг Темного Лорда. Несмотря на свой юный возраст эта девушка умело манипулировала людьми, используя их для достижения своих целей. Она грезила вовсе не боевой славой, а могуществом. К счастью, Антонин, уже наученный горьким опытом, раскусил ее довольно быстро. Но ему все равно было больно. Настолько больно, что он не стал ее спасать, когда они попали в засаду, устроенную аврорами. Как он узнал потом, ее упекли в Азкабан, где она скончалась спустя три месяца. И он не испытал угрызений совести. Хотя ее худое лицо с горящими непокорным огнем глазами потом долго являлось ему в ночных кошмарах.

На этом влюбленности Антонина закончились. Впоследствии был просто секс. Иногда очень даже приятный. Но за ним не было ничего. Лишь удовольствие для тела, с полным безразличием в душе.

Так было до той злополучной битвы в Отделе тайн, где он встретил ее. Маленькую грязнокровку, которая будто объединила в себе черты всех трех его горе-возлюбленных. Густая копна вьющихся каштановых волос Софьи, длинные ноги Марины и горящий взгляд Лиссы. Три в одном. Точное попадание.

Роули, черт возьми, был прав – он всегда выбирает одинаковых девок. Каштановые волосы, длинные ноги, огонь в глазах – это то, на что он западал подростком, и что по-прежнему привлекало его и сейчас. Почему, даже после всего того дерьма, которое он испытал от этих лицемерных фурий, его продолжает ко всему этому тянуть?

Что с ним творится?

Мазохист. Или слабак. Или и то, и другое.

Во время битвы в Отделе тайн ему было сорок четыре года, а он смотрел на нее, как неопытный мальчишка. К счастью, его лицо в тот момент было скрыто за маской Пожирателя Смерти.

Антонин пришел в себя, когда дети побежали, и он смог сконцентрироваться на битве.

Он поспешил схватить ее тогда, у Арки смерти, лишь чтобы разглядеть получше. И ему это удалось. Когда он сомкнул пальцы на ее волосах, удерживая на месте, он почувствовал едва уловимый запах сирени, исходящий от них. Она дернулась снова, и он потянул ее на себя, запрокинув ей голову и взглянув в глаза. Тот водоворот эмоций, которые крутились тогда в этих медовых глазах, он помнил до сих пор.

Когда его вырубили, очнулся он уже в Азкабане. И все время до следующего освобождения, он не мог выкинуть ее из головы.

Вот когда образовалась эта гребаная эмоциональная связь, о которой говорил Торфинн. И именно эта эмоциональная связь не позволяла ему сейчас сказать грязнокровке о приказе Темного Лорда. Он понимал, что это ранит ее куда сильнее, чем его режущее проклятье.

И когда он настолько размяк? Или он всегда был таким? Он так часто подавлял эмоции, что теперь и сам не мог понять, что чувствует.

Антонин провел ладонью по лицу.

Одно он знал точно – она не простит ему этого, а он не сможет смириться с ее ненавистью.

Он должен что-то придумать. И срочно.



С того момента, как Долохов сообщил ей о предстоящей вечеринке в поместье Малфоев, Гермиона чувствовала себя просто кошмарно. Мысли о том, как ее встретят знакомые слизеринцы, которые, наверняка, будут на дне рождения своего школьного лидера, не отпускали ее ни на минуту, что бы она ни делала.

Когда она переодевалась, то вспоминала Пэнси Паркинсон, которая никогда не упускала возможности высмеять ее внешность и стиль одежды, а когда шла по пустым коридорам поместья Долохова с отвращением думала о Маркусе Флинте, который несколько раз зажимал ее в безлюдных коридорах Хогвартса, нашептывая всякие пошлости. Вспоминались многочисленные подколы со стороны и других слизеринцев. От всего этого она тогда умело отбивалась ответными комментариями, а если простые слова не помогали, то в ход шла волшебная палочка.

Единственным слизеринцем, в словесной перепалке с которым она не всегда выходила победительницей, был Драко Малфой. Он был умен, это был бесспорный факт, который Гермиона не могла отрицать, и его попадавшие точно в цель колкие фразочки довольно ощутимо подкашивали ее и без того не слишком стойкую уверенность в себе.

Но если в школьные годы дальше оскорблений и жалких домогательств дело не шло, то теперь она совершенно беззащитна и бесправна перед этими дорвавшимися до абсолютной власти молодыми людьми, от предстоящей встречи с которыми у нее бегали мурашки по всему телу.

Была и еще одна причина ее мучительного состояния.

Долохов. Все эти дни он вел себя как изголодавшийся зверь, который сорвался с цепи. Едва возвращаясь домой, он набрасывался на Гермиону, почти срывал с нее одежду и входил в нее так внезапно, что она не успевала опомниться от предшествующих этому ласк.

Первые два дня Гермионе это было в новинку и вызывало ступор. С третьего дня она стала прятаться вечерами, перед его приходом, в надежде переждать, пока он немного остынет. Но ее отчаянные попытки избежать изнасилования всегда заканчивались одинаково – он все равно находил ее и брал свое.

Иногда она брыкалась и царапалась, больше машинально, нежели искренне веря, что сможет его остановить. Иногда, отчаявшись, только тихо плакала, нервно сжавшись всем телом, отчего его проникновения ощущались неприятно, даже болезненно.

Но особенно Гермиону мучило то, что каждый их акт заканчивался ее оргазмом. Долохов умело стимулировал самые чувствительные точки ее неопытного тела – с нежностью растирал выпуклое скопление нервов на вершине ее интимной зоны, мягко поглаживал возбужденные горошинки сосков. Изучая каждый квадратик вожделенного тела, он нашел те эрогенные зоны, о которых она и не подозревала.

Поначалу она честно старалась игнорировать приятное тянущее чувство внизу живота и вихрь удовольствия, закручивающийся где-то в районе пупка, но затем отбросила эти намерения, поняв их абсолютную тщетность. В конце концов, она вынуждена была признать, что Антонин Долохов был умелым любовником, слишком умелым, чтобы она могла противиться его попыткам возбудить ее, заставляя буквально истекать соками.

Он всегда сначала распалял ее – касаниями, поцелуями, пошлыми словами, нашептываемыми на ухо. А когда там внизу становилось влажно, он проводил рукой между нежных складок до клитора и начинал выводить круги на чувствительном местечке, постепенно набирая темп. Покалывание по всему телу от этих его манипуляций в какой-то момент становилось настолько приятным, что она рефлекторно раздвигала ноги шире, как бы призывая его к более активным действиям.

Долохов позволял ей сначала кончить самой, и лишь когда ее тело расслаблялось в его руках после мощной волны удовольствия, которая накрывала ее с головой, заставляя кровь стучать в ушах, он входил в ее все еще чувствительное лоно, вызывая протяжные стоны. От ощущения наполненности и интенсивного трения его массивного члена о нежные стенки ее влагалища, Гермиону вскоре захватывал второй оргазм, обычно не такой продолжительный, как первый, но часто более насыщенный и экспрессивный.

Ощущение сжимающихся стенок ее влагалища провоцировало и его удовольствие, и он обычно кончал либо одновременно с ней, либо почти сразу после, уперевшись ей в матку своим горячим членом.

А когда эйфория улетучивалась, Гермиона начинала испытывать сильнейшее презрение к себе. Она чувствовала себя предательницей, не только своих друзей и близких, но и тех идеалов и принципов, которым она следовала по жизни. Ведь если само изнасилование она никак предотвратить не могла – Долохову и без магии не составляло труда подавить ее сопротивление – то уж удовольствие в объятиях врага она получать точно не имела права. Это было омерзительно и аморально. Что бы подумали о ней ее дорогие Гарри и Рональд? Наверное, они бы отвернулись от нее в отвращении. И она бы их поняла, потому что каждый раз после бурной ночи с Долоховым, она именно это и испытывала, смотрясь утром в зеркало – отвращение к своему телу, на котором тут и там виднелись засосы, оставленные насильником, и отвращение к той слабой, погрязшей в порочных желаниях девушке, которой она стала.



Антонин решил, что о приказе Темного Лорда он расскажет грязнокровке после вечеринки. Сегодня утром она и так выглядела слишком удрученной. Конечно, он понимал, что головокружительное удовольствие, которое он все эти дни старался доставить ей, чтобы отвлечь от депрессивных мыслей в связи с предстоящей встречей со старыми знакомыми, едва ли способно полностью подавить все те кошмарные картины, которые наверняка рисует ее воображение. Но иного способа, как помочь ей, он не знал.

До начала праздника оставалась всего пара часов, и он направился к ней в комнату, чтобы проверить, как продвигаются сборы. Не сказать, чтобы он был сильно удивлен, когда, зайдя в ее спальню, грязнокровку там не обнаружил.

Опять прячется.

Признаться, ему нравилась эта охота. Это было волнующе. Когда он искал ее, в нем пробуждалось пьянящее чувство азарта. Ведь если действия грязнокровки он легко мог предугадать, то ее эмоции были непредсказуемы и каждый раз открывали перед ним новые ее грани.

Но сегодня это было совершенно не к месту. Он и сам чувствовал себя неспокойно, и ему точно не хватало нервов еще и на поиски и усмирение его строптивой гриффиндорки.

Он нашел ее в малой гостиной, куда зашел как раз в тот момент, когда грязнокровка хотела ускользнуть из дома через стеклянные двери.

Конфундус повалил ее на землю, а Связывающее заклятье его собственного изобретения сцепило ее руки и придавило их к полу, фиксируя у нее над головой.

– Знаешь, в другой день я был бы очень рад поиграть с тобой в догонялки, грязнокровка, – произнес Долохов, приблизившись к замеревшей в страхе Гермионе, – но сегодня не самое подходящее для этого время.

– Я не пойду на эту вечеринку! – воскликнула девушка, засучив ногами по полу.

До чего же желанной было сейчас тело маленькой грязнокровки.

Сколько там до начала праздника, часа два? Время на то, чтобы скинуть гору накопившегося стресса, еще есть.

Он расстегнул льняную рубашку, но не стал ее снимать. Он помнил, что грязнокровка почему-то была более восприимчивой к его ласкам, если на нем в этот момент была какая-то одежда. Еще одна загадка в ней, которую ему предстоит разгадать.

Девушка снова попыталась вывернуться из захвата магических пут. Долохов окинул ее хрупкую фигурку взглядом, в котором уже вовсю закручивалось желание. Если ей он нравится одетым, то его совершенно точно она больше возбуждала полностью голой.

Снять с нее все эти тряпки.

Он опустился перед ней на колени и взмахом волшебной палочки растворил ее джинсы, свитер и обувь. Гермиона взвизгнула от неожиданности и снова попыталась вырваться. Ее нагое тело изгибалось в таких призывных позах, что он едва сдержался, чтобы не ворваться в нее без всякой прелюдии.

Он опустил ладонь на ее левую грудь.

– Не трогай меня! – вскрикнула Гермиона.

По выражению ее лица было видно, что она пыталась вложить в эту фразу всю злость, на которую была способна, но ее тело дрожало от страха, что делало ее усилия совершенно напрасными.

– Хочешь, чтобы я сразу вошел? – Долохов усмехнулся. – Без предварительных ласк, которых так жаждет твое сладкое юное тело?

– Я ничего не жажду! Я ненавижу тебя! – свирепый взгляд медовых глаз, казалось, сейчас пронзит его насквозь.

– Не жаждешь, значит? Давай проверим.

Он продвинулся правее, расположившись прямо между ее ног. Девушка попыталась пнуть его, но он легко поймал сначала одну ее ногу, а потом вторую, обхватив их руками в районе лодыжек и широко раздвинув в стороны.

– Ну вот, как я и предполагал, уже вся мокрая, – констатировал он, и Гермиона покраснела как рак.

Антонин придавил коленями ее расставленные и согнутые в коленях ноги и расстегнул брюки, вытащив член.

Как ни пыталась, Гермиона никак не могла воспрепятствовать Долохову, когда он толкнулся в ее лоно, которое в нынешнем положении было максимально открыто перед ним.

– Ох, святая Моргана, ты все еще такая узенькая. Это потрясающе.

Гермиона скривилась. Обычно, прежде чем войти, Долохов какое-то время ласкал ее, позволяя отвлечься и расслабиться, поэтому его проникновения, если она специально не сжималась, ощущались скорее приятно. Но сейчас она сама напросилась – вывела его из себя и получила то, что заслужила. Огромный член Пожирателя Смерти ворвался в нее сразу на всю длину, уткнувшись в матку и это было не сказать чтобы больно, но очень некомфортно.

– Сейчас, сейчас, лапонька, – взглянув в напряженное лицо девушки, прошептал Долохов и сделал еще несколько толчков, прежде чем отстраниться и прикоснуться шершавым пальцем к бугорку между ее половых губ.

Грубые поглаживания по чувствительному месту и ощущение заполненности от члена Долохова, который оставался внутри, вызвали прилив удовольствия в теле Гермионы, и когда он возобновил движения, они больше не несли с собой боль, а лишь усилили сладостные спазмы мышц, заставив девушку непроизвольно выгнуться дугой с протяжным стоном.

– Да, малышка, вот так, – сбивчиво проговорил Долохов.

Он сам уже был на пределе, а при виде Гермионы, которая, уже не сдерживаясь, стонала в голос, он распалялся еще сильнее.

Ее оргазм был настолько сильным, что в течение нескольких секунд перед глазами прыгали черные точки. Мышцы влагалища, сокращаясь, плотно обхватили член Долохова, и мужчина застонал, закатив глаза. Гермионе было так хорошо, что она почти не ощутила, как ненавистная ей вязкая субстанция растекается внутри.

Когда его член обмяк, Долохов покинул ее лоно и несколько секунд просто разглядывал распластанную перед ним девушку. Затем он прикоснулся к ее раскрасневшимся половым губам и мягко их раздвинул, приоткрывая вход шире. Вид ее возбужденного влагалища приводил его в неописуемый восторг. Девочка была такой искренней в своих чувствах, полностью открытой перед ним, пусть и против своей воли. Но это было так трогательно.

Он провел большим пальцем между нежных складок, размазывая тонкую струйку спермы, которую спазмами вытолкнули стенки влагалища. Сейчас ее маленькая дырочка, обрамленная набухшими половыми губами, напоминала ему экзотический фрукт.

– Знаешь, когда я был маленьким, моя няня пыталась привить мне любовь к фруктам. Получалось у нее не очень. Но, думаю, с твоей помощью я полюблю, как минимум, персики.

Гермиона закрыла глаза от охватившего ее сильнейшего стыда. Ее тело все еще слабо реагировало на прикосновения мужчины, потому что каждая мышца была в приятной истоме, обволакивающей ее всю.

– Ты мне нравишься такой – полностью раскрытой и истекающей соками, – проговорил Антонин. – Мы обязательно повторим эту позу снова.

Он провел рукой вдоль ее тела вверх, к груди. Шершавые пальцы мягко обогнули ореол соска и вдруг резко ущипнули торчащий сосок. Девушка тихо вскрикнула, скорее от неожиданности, чем от боли, и распахнула глаза.

– Не закрывай глаза, лапонька, я хочу видеть тебя всю.

Когда оргазм окончательно отпустил ее, и Антонин почувствовал, как она обмякла в его руках, он произнес:
– Приведи себя в порядок и переоденься к вечеринке. У тебя есть час.

Антонин наклонился и указательным пальцем мягко стукнул ее по носу. Действие, которое он так часто повторял и которое Гермиона ненавидела. Она чувствовала себя в эти секунды каким-то выдрессированным домашним животным.

А может она им и была?

Антонин же, напротив, считал этот жест проявлением нежности. Он был в восхищении, когда грязнокровка пыталась ему противиться, словно разъяренная кошка, но, в конечном итоге, она была всего лишь юной неопытной девушкой, и ее попытки умиляли его, пробуждая не только сексуальное желание, но и стремление укрыть ее от всех опасностей этого мира. И даже если она не понимает сейчас, что он ее защитник, а вовсе не помешанный на сексе извращенец, которому нужно лишь ее тело, когда-нибудь она это осознает и будет с благодарностью отдаваться в его руки, в его полную власть.

– И если ты не хочешь повторить это рандеву, рекомендую исполнить мой приказ, – добавил он, встав на ноги и застегнув брюки. – Потому что, если ты опять убежишь, клянусь, грязнокровка, я забуду о приглашении Малфоя, затащу тебя в постель и будут трахать весь вечер, пока ты не вырубишься. И просто чтобы ты знала, лапонька, может я уже и не юнец, но я все еще могу больше одного раза в сутки.



Малфой Мэнор выглядел так же мрачно, как и в тот день, когда их с Гарри и Роном притащили сюда егеря. Преодолев защитные барьеры, они с Долоховым вошли в просторный холл. Несмотря на то, что снаружи поместье не изменилось, внутри они было совсем иным, чем помнила Гермиона.

Величественные белые колонны взмывали ввысь, удерживая небесно-голубой потолок, простирающийся над ними. Кое-где у стен стояли стулья на позолоченных ножках, рядом были миниатюрные столики, на которых красовались вазы с выглядывающими из них белыми розами. По всему холлу на постаментах располагались маленькие статуэтки и бюстики, напоминающие античные скульптуры в маггловских исторических музеях.

Они прибыли довольно рано, но в холле было уже немало народу. Каждого из гостей хозяин поместья приветствовал лично, стоя недалеко от входа. Гермиона отметила про себя, что Нарциссы нигде не было видно.

– Антонин, добро пожаловать! Рад, что ты смог выбраться, – Малфой пожал руку Долохову, а потом перевел взгляд на Гермиону. – Грейнджер, наконец-то ты именно там, где и должны быть такие как ты – рядом с хозяином.

Гермиона сильнее вцепилась в согнутую в локте руку Антонина, но все же нашла в себе силы ответить:
– Обычно агрессивным псам надевают намордник, чтобы никого не покусали. Но, я смотрю, твой Хозяин предпочел ограничиться лишь поводком, – она бросила взгляд на его левое предплечье, намекая на Метку, которая была скрыта под рубашкой. – Излишне длинным, как мне кажется. Весьма опрометчиво с его стороны.

Глаза Малфоя как-то странно блеснули, затем его губы расплылись в улыбке, и, посмотрев на Долохова, он произнес:
– Твоя львица уж больно сильно рычит, Антонин. Ты совсем ее не дрессируешь?

– Со мной она только мурлычет. Мне этого достаточно, – отозвался Долохов арктически холодным голосом. – Но ты не волнуйся, я не позволю ей тебя разорвать.

– Я знал, что без вас этот прием не был бы и вполовину таким веселым. Надеюсь, вечеринка принесет удовольствие, – Малфой ухмыльнулся и после секундной паузы добавил, посмотрев на Гермиону: – вам обоим.

Долохов кивнул и потянул Гермиону в сторону зала, откуда доносилась легкая музыка и голоса.

Гостевой зал поражал своими размерами, он казался бескрайним. Каждая деталь, начиная от массивных амфор в углах и заканчивая старинной мебелью – все в помещении ослепляло своей роскошью. Гостей в зале было немного, они стояли небольшими группками, и, судя по выражению лиц, вели скучную, но соответствующую этикету светскую беседу.

Взгляд Гермионы упал в дальний конец зала, и ее сердце замерло. На диванах у стены, украдкой переговариваясь, сидели Лаванда Браун и Чжоу Чанг.

– Тебе нужно учиться держать язык за зубами, – тихо проговорил Долохов, потянув ее к столу с закусками.

– Я не собираюсь терпеть его оскорбления, – также тихо ответила Гермиона, переведя взгляд на мужчину.

– У тебя нет выбора, – Долохов остановился и повернул Гермиону лицом себе. – Вы больше не в школе. Он чистокровный, а ты грязнокровка. Он выше тебя и по происхождению, и по положению в обществе. Я тебя разбаловал, но это не значит, что я позволю тебе делать все, что тебе вздумается.

Гермиона фыркнула. Вот значит, как он это видит? Разбаловал?

–Ты насилуешь меня каждый день, – со злостью прошептала девушка. – Ты для меня ничем не лучше Малфоя.

Она зашипела от боли, когда Долохов с силой схватил ее за волосы в районе затылка и, впившись взглядом в ее испуганные глаза, проговорил:
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, грязнокровка, когда сравниваешь меня с этим мелким садистом.

Он отпустил Гермиону, и она все же рискнула переспросить:
– Садистом?

Она неплохо знала Драко. И тот образ, который был у нее в голове, никоим образом не соотносился с образом бессердечного психа. В школе он был избалованным папенькиным сынком, который постоянно оскорблял ее из-за ее происхождения. Но несмотря на всю его к ней неприязнь, он никогда не применял к ней травмирующих проклятий и не поднимал на нее руки, даже когда она врезала ему тогда, на третьем курсе. Они с друзьями смеялись, частенько вспоминая, как трусливо тогда убегали слизеринцы, но позже она поняла, что он не дал ей сдачи не из страха, а лишь потому, что она была девчонкой. У него были какие-то принципы. Он просто не мог был садистом.

Долохов шумно выдохнул и ответил:
– Он за три недели двух рабынь извел.

Гермиона сглотнула. Неужели новый мир так сильно изменил его?

– Он их убил? – тихо проговорила она.

– Насколько я слышал, не сразу. Кто-то про пытки говорит, а кто-то про зверские эксперименты, которых их тела не выдержали, – сказал Долохов, а заметив, что Гермиона начала бледнеть, продолжил: – Поэтому не испытывай его, лапонька. Драккл его знает, что у него там в башке щелкнет от твоих слов… – Долохов отвернулся в сторону и, напряженно всматриваясь куда-то, добавил: – К тому же, у тебя тут и так врагов хватает.

Гермиона проследила за его взглядом и увидела Джагсона, который в этот момент подходил к компании гостей, стоящих недалеко от входа.

– Мда, неплохо ты ему саданула, лапонька, – Долохов усмехнулся.

Даже с такого немалого расстояния можно было увидеть уродливый шрам, который Гермиона оставила Пожирателю на прощание в свой последний день в Азкабане.

– Чем ты ранила его, кстати?

– Той железной тарелкой, в которой появлялась еда, – ответила Гермиона.

– Это объясняет, почему остался шрам – в Азкабане все пропитано многовековой магией. Но не помню, чтобы тарелка была настолько острой.

– Я заточила ее край о камни.

После этих ее слов глаза Долохова задорно блеснули, и он рассмеялся. И этот смех был таким простым и искренним, что Гермиона растерялась. Видеть его таким непосредственным было странно и непривычно. Не зная, как реагировать, она слегка покраснела и смущенно отвернулась, после чего заметила, что Джагсон, не мигая, смотрит прямо на нее. Явно недвусмысленное выражение его лица заставило девушку почувствовать себя неуютно. Долохов прав, она нажила себе еще одного врага. Но после услышанного о Малфое, она даже не знала, кто страшнее – новый враг, которого она совсем не знает, или старый недруг, о котором она узнала слишком много.



Прошло всего полчаса, а Гермиона уже почти задыхалась. Ловить на себе взгляды, выслушивать насмешки и видеть перешептывания всех вокруг было намного сложнее, чем она ожидала. В поисках хоть какой-то поддержки, Гермиона мертвой хваткой вцепилась в стоящего рядом Долохова и пыталась сконцентрироваться на лимонной воде, которую пила бокал за бокалом.

Нахождение рядом Пожирателя Смерти, которого боялись практически все присутствующие, помогло Гермионе избежать общения с Пэнси Паркинсон, которая лишь издалека, стоя рядом с Дафной Гринграсс, сверлила ее злобным взглядом, и Грегори Гойлом, жадно разглядывающим ее ноги.

Кроме того, похоже, Долохов и сам был не в восторге от повышенного внимания к его грязнокровке, поэтому пресекал любые, даже самые слабые попытки кого-то из гостей задеть ее. Но, когда подошедший к ним Мальсибер бросил скабрезную шуточку в ее сторону, и Гермиона впилась пальцами в его предплечье с такой силой, что, казалось, сейчас проникнет под кожу, он демонстративно указал ей на диван, где сидели другие рабыни.

Антонин надеялся, что хоть какое-то время его девочка сможет почувствовать себя более-менее расслабленно. К тому же он не сомневался, что она наверняка захочет увидеться со старыми школьными друзьями.

Гермиона очень старалась скрыть волнение, охватившее ее, пока она шла к дивану, где сидели Лаванда и Чжоу в компании трех девушек, с которыми не была знакома. Когда она была в паре метров от них, сидящие перевели на нее взгляд.

– Привет! – выдохнула Гермиона, подойдя к девушкам.

– Привет, Гермиона, – отозвалась Чжоу, слабо улыбнувшись. – Присядешь?

Гермиона опустилась на свободное место с краю и сцепила ладони, чувствуя неловкость и волнение.

Все взгляды сейчас были прикованы к ней, и она не была уверена, как на это реагировать. А еще она не знала, что сказать. Точнее, ей хотелось о стольком спросить девушек, но она не знала, с чего начать. Неловкое молчание разрушила Чжоу.

– Гермиона, как ты? – спросила она.

Гриффиндорка задумалась. Что она должна сказать? Она в рабстве, как и они. Она испытывает унижение каждый день, она находится в плену постоянного страха, ей снятся кошмары о погибших друзьях, ее тяготят моральные муки. Чем из этого она должна поделиться? Она была уверена, что ее проблемы не уникальны и каждая из сидящих тут девушек испытывает то же самое.

– Лаванда сказала, тебя бросили в Азкабан после торгов, а потом, как мы слышали, тебя купил Долохов.

– Да. Это правда, – слабо отозвалась Гермиона.

– Ты можешь поделиться с нами всем, что у тебя на душе, – продолжила Чжоу, накрыв ладонью ее руки в поддерживающем жесте. – У нас у всех своя боль. И, знаешь, когда расскажешь кому-то, становится немного легче.

– Ну, он…. Каждый день насилует меня и…. – Гермиона запнулась, подбирая слова, а потом продолжила, изучая свои колени, – заставляет меня… испытывать оргазм…. Это так… унизительно.

На секунду воцарилась тишина. Не услышав ответной реакции на свои слова, Гермиона вскинула голову, посмотрев на девушек, которые изучали ее с напряженными лицами. Первой тишину нарушила Лаванда, с какой-то совершенно не скрываемой злостью, бросив:
– И это все? Ты ждешь, что мы тебя пожалеем что ли?

Гермиона недоуменно уставилась на девушку. А та, тем временем продолжила:
– Посмотрите на нее. Страдалица ты наша. Ее, видите ли, заставляют кончать.

– Лаванда, не надо так, – попыталась урезонить ее Чжоу.

– Почему это не надо? – не унималась Браун. – Мы тут все вынуждены ублажать этих извращенцев, терпя регулярные побои, пока верная подруга спасителя магического мира развлекается в постели с Пожирателем Смерти.

– Все не так! – воскликнула Гермиона, сжав вспотевшие от нервозности ладони в кулаки. – Я вовсе не развлекаюсь! Меня так же насилуют каждый день!

– Да уж явно не так же, раз тебе твой хозяин разрешает получать оргазм, – сквозь зубы проговорила Лаванда.

– Но это же… неконтролируемая физиологическая реакция, – едва прошептала Гермиона. – Как можно ее запретить?

От этих слов Лаванда, казалось, чуть не взорвалась. Ее лицо покраснело от явно испытываемой ею ярости, и она прошипела:
– Знаешь, нашим хозяевам как-то наплевать, можем мы это контролировать или нет. Вот Марту, – Лаванда указала на девушку, сидящую рядом с Чжоу, – ее хозяин Эйвери подвергает Круциатусу, если она кончает без его разрешения. А Эллис, – она кивнула на девушку рядом с Мартой, – Мальсибер избивает до потери сознания за эту провинность. Так что, нет, Грейнджер, наши хозяева совершенно точно иначе смотрят на эту «неконтролируемую физиологическую реакцию», – вдруг лицо Лаванды приобрело какое-то задумчивое выражение, и она продолжила: – Мне повезло больше всех, наверное. Мои хозяева, Родольфус и Рабастан Лестрейнджи, раньше тоже наказывали меня, а потом перестали. Им понравилось смотреть, как я кончаю от грубого секса. Они даже пичкают меня стимуляторами, чтобы повысить чувствительность и усилить оргазм. Знаешь, меня иногда так накрывает от всех этих зелий, что я готова кожу с себя сдирать, лишь бы почувствовать член внутри, – девушка горько усмехнулась. – Раньше я думала, что не проживу долго, но потом Рабастан сказал, что по приказу Темного Лорда я, как чистокровная, должна родить ребенка. И теперь они перестали избивать меня до кровавых разводов. Теперь они просто трахают меня в разных омерзительных позах при первой же возможности, чтобы я скорее забеременела. Так они хотят выслужиться перед Повелителем.

Гермиона сильнее сжала кулаки, молча продолжая смотреть на девушку растерянным взглядом. Все ее тело сковал шок, но, кажется, Лаванде выражение ее лица показалось слишком спокойным, потому что через пару секунд ее глаза сузились, свирепо буравя Гермиону.

– Знаешь, Грейнджер, моя история лишь одна из многих. И не самая страшная. Когда пару недель назад я видела Джинни Уизли, я поняла, что мне еще повезло с хозяевами.

– Джинни? – переспросила Гермиона.

Значит, она жива.

– Да, Джинни. Уж не знаю, что там с ней делает Макнейр, но очевидно, что-то страшное, раз она безропотно выполняет его команды, словно дрессированная собачонка.

Гермиона сглотнула.

– Я еще много чего могу рассказать, от чего у тебя волосы дыбом встанут. Но ты вряд ли поймешь кого-то из нас. Ведь ты тут только слушатель, а мы в этих рассказах живем.

– Мне жаль, – только и смогла выдавить Гермиона.

– Нет, тебе не жаль, – Лаванда сказала это так, будто вынесла приговор. – Ты рада, что это происходит не с тобой. Ведь у тебя все иначе, да, Грейнджер? Как я понимаю, он тебя не пытает? Не приглашает дружков, чтобы трахнуть тебя целой компанией? Да ты даже не была ни разу на вечеринках, которые регулярно организуют Макнейр и Нотт. А я, знаешь ли, там постоянный гость. Я узнала, на что способно человеческое тело. Раньше я о таком и не подозревала. Ты знаешь ощущение мужской пятерни во влагалище? А когда тебя трахают два члена, пока ты сосешь? А ты когда-нибудь делала минет десяти мужикам поочередно? Скажи, Грейнджер, ты знаешь, как ощущается хоть что-нибудь из этого?

Гермиона лишь отрицательно покачала головой, не в силах произнести ни слова.

– Конечно, нет, – продолжила Лаванда, – Я скажу тебе как: это больно, страшно и унизительно. Да, вот это настоящее унижение. А не то, что ты тут пытаешься за него выдать, – Браун выдохнула, как после длинного марафона, а потом продолжила: – Кто бы мог подумать. И правда, умнейшая ведьма своего поколения. Настолько умная, что смогла отлично устроиться в новом мире, против которого боролись ее друзья. Какого тебе, Гермиона, наслаждаться сексом с врагом, от палочки предводителя которого погибли Гарри с Роном?

На последних словах одна из сидящих на диване девушек подавила вскрик, зажав рот ладонями. При упоминании мальчиков сердце Гермионы подпрыгнуло к горлу и резко сорвалось вниз.

– Лаванда, прекрати! – жестко сказала Чжоу.

– И не подумаю, – отрезала Браун. – Как по мне, так ты – предательница, Грейнджер, – добавила она, встав с дивана. – Жаль, Рон не узнал, какая ты, до того, как погиб! Как знать, может, если бы он не бросался на амбразуру вместе с тобой и Поттером, он был бы еще жив.

С этими словами, она развернулась на каблуках и ушла вглубь зала, вскоре скрывшись среди гостей.

– Не принимай все на свой счет, Гермиона, – подала голос Чжоу. – Она сказала это в сердцах. Ею руководят страх и чувство безысходности. Уверена, она на самом деле не думает так.

Гермиона проглотила слезы, готовые скатиться по щекам и, не смотря на Чжоу, сказала:
– М-мне надо в уборную. Не знаешь, где она?

– Конечно. Когда выйдешь в холл, сразу в левый коридор, и там еще раз налево.

Гермиона кивнула и, встав с дивана, на дрожащих ногах прошла к выходу из зала.



Она легко нашла уборную, которая, к счастью, была пуста. Гермиона остановилась у зеркала и посмотрела на свое отражение. Бледная и несчастная – так она могла бы охарактеризовать девушку, которую там увидела. Конечно, она ожидала подколов, оскорблений и тычков со стороны слизеринцев, но совершенно точно не думала, что получит в свою сторону такую увесистую порцию ненависти со стороны бывших соучениц. Да, Чжоу старалась перевести диалог в мирное русло, урезонить Лаванду, но остальные девушки смотрели на гриффиндорку с явно читающимся в глазах презрением.

Неужели она, и правда, счастливица? Ведь Долохов, действительно, не бил ее и не пытал. После слов Браун о предательстве, чувство вины, не отпускающее ее уже давно, пустило новые корни, накрепко засев глубоко в душе. Сердце болезненно сжималось, а дыхание перехватывало от подступивших к горлу рыданий. Перед глазами стояли лица Гарри и Рона. Гермиона сжала край раковины пальцами до побелевших костяшек.

То, что рассказала Лаванда звучало невообразимо и жутко. Гермиона не знала, смогла бы она стерпеть нечто подобное от Долохова. Да еще и тот приказ, что Лаванда упомянула… Значит, Джинни тоже заставят родить ребенка Макнейру? А может, она уже беременна?

Гермиона стиснула зубы, с трудом возвратив на лицо маску спокойствия. Долохов обещал, что они пробудут здесь не более полутора часов, значит, уже скоро эта психологическая пытка закончится. Она с силой выдохнула, а затем подошла к двери и повернула замочек, открывая ее.

Как только язычок замка отодвинулся, дверь вдруг резко распахнулась, и Гермиона оказалась нос с носу с Маркусом Флинтом.

– Эй, кто это у нас тут? – обдав ее дыханием со стойким запахом алкоголя, спросил он и двинулся на девушку, заставив ее попятиться обратно. Флинт прошел в уборную, и Гермиона заметила в освободившемся дверном проеме еще одного юношу, которого, кажется, видела в Хогвартсе, но не могла вспомнить его имя. Парень зашел следом и захлопнул за собой дверь.

Ядовитые ухмылки расплылись на лицах парней, явно обозначая их намерения, и Гермиона начала нервно озираться по сторонам в поисках чего-нибудь, что помогло бы ей отбиться и сбежать.

– Что же тут делает маленькая пронырливая грязнокровка – одна, без хозяина? – до тошноты приторным голосом спросил Флинт, продолжая медленно приближаться.

– Если я сейчас не вернусь к Долохову, он будет меня искать, – Гермиона надеялась, что упоминание имени самого опасного Пожирателя Смерти отпугнет парней, но они, похоже, были навеселе и не совсем адекватно оценивали происходящее.

– Ну, мы не собираемся портить его собственность. Хотим просто немного поиграть, – сказал второй парень.

Гермиона запаниковала и метнулась к двери, но Флинт на ходу поймал ее за волосы и толкнул в руки второго. Тот развернул ее к себе спиной и прижал к груди, удерживая руками за предплечья. С той же омерзительной усмешкой, обнажающей его непропорционально большие зубы, Флинт подошел к Гермионе вплотную и, положив ладонь ей на талию, медленно провел ею вверх. Девушка с шумом вдохнула, когда он обхватил край ее платья и резко дернул его вниз. Ткань с треском разошлась по швам, обнажая грудь. Бюстгальтера Долохов ей так и не дал, да и само платье было слишком открытым, чтобы что-то под него надевать.

Флинт обхватил ладонями ее груди и ощутимо сжал.

– Под теми слоями барахла, которое она носила в школе, было не понять, какие у нее сиськи, – сказал Флинт, обращаясь к другу. – Но я предполагал, что они мелкие.

Второй усмехнулся. Флинт сильнее сдавил грудь Гермионы, и девушка вскрикнула.

–Узнаю грязнокровку Поттера. Вечно пищала что-то, не затыкаясь, – проговорил Флинт.

– Я знаю, чем сейчас заткнуть ее маленький ротик, – услышала Гермиона над ухом голос держащего ее, и оба парня заржали.

Видимо, ее пронзительный крик привлек внимание, потому что спустя несколько секунд дверь в уборную распахнулась, и Гермиона, стоящая спиной ко входу, услышала знакомый мужской голос:
– Какого хрена вы, мелкота, творите?

– Мы просто развлекались, – отозвался Флинт.

– Валите отсюда, – рявкнул мужской голос.

Улыбки сползли с лиц парней. Они отпустили Гермиону и выскочили за дверь. Девушка свела рукой разошедшиеся половины верхней части платья и обернулась, готовая поблагодарить спасителя, но замерла, едва увидев, кто перед ней стоял.

– Вот мы встретились снова, долоховская шлюха, – губы Джагсона расплылись в гаденькой улыбочке, но в глазах горела лютая ненависть.

Гермиона не успела среагировать, когда из палочки Пожирателя вырвался бледновато-синий луч, похожий на луч отключающего заклятья, и комната поплыла у нее перед глазами.



С Долоховым у Джагсона не заладилось со дня их знакомства. Джагсон всегда воспринимал его не иначе, как соперника. Они были во многом похожи. Оба сильные темные маги, оба без страха бросались с самую гущу сражения, обоих не интересовали подковерные политические игры и высокие посты, лишь боевая слава и милость Повелителя. Эти их сходства видел и Темный Лорд, и первое время направлял их на миссии вместе.

Но если по отдельности они были очень эффективными солдатами, то командная работа у них, как правило, была провальной. Они просто не могли договориться.

Причину этого Джагсон видел в том, что Долохов, не обладавший высоким положением в британском магическом сообществе, смотрел на него как представитель благородного сословия смотрит на челядь – сверху вниз. И это бесило Джагсона. Бесило настолько, что, выходя с ним на совместные задания, он не мог думать ни о чем ином, кроме как о том, как подставить Долохова, чтобы Повелитель в нем разочаровался, перестал выделять его среди прочих, а может и просто чтобы он остался на поле битвы навсегда, и его фигура ушла с шахматной доски.

Джагсон не переносил взгляд Долохова буквально на физическом уровне. И когда этот ненавистный ему человек так унизил его тогда в Азкабане, он в ярости искал способ отомстить.

И, наконец, шанс на месть подвернулся совершенно внезапно. В лице маленькой грязнокровки, которая наградила его этим уродским шрамом. Это будет двойная месть. И сладко будет не только от факта свершения мести, но и от самого процесса.



Голова раскалывалась, когда она медленно открывала глаза. Даже такое простое действие, как поднятие век, отдавалось резкой болью в висках. Первое, что увидела Гермиона, когда ее взгляд сфокусировался, было лицо Джагсона, нависшего над ней.

– Наша птичка, наконец, очнулась, – сладко пропел он.

Гермиона окончательно пришла в себя и, заметив, что она совершенно голая лежит на кровати, попыталась встать, но что-то удержало ее на месте. Девушка дернулась, осматриваясь: ее руки была расставлены в стороны и привязаны к изголовью кровати, а ноги – к подножию.

– Отпустите, – слабо проговорила Гермиона, не слишком веря, что это возымеет эффект.

– Конечно, отпустим, малышка, – проворковал Джагсон, обхватив пальцами ее сосок и шутливо потрепав его. – Только сначала позабавимся.

Тут Гермиона почувствовала, как матрас справа от нее прогнулся и, повернувшись, увидела расположившегося рядом Селвина. Он положил горячую ладонь ей на талию и провел ею вниз по животу.

– Мой хозяин – Антонин Долохов, и если он узнает об этом… – Гермиона не смогла скрыть паники в голосе.

– Оо, мы хотим, чтобы он об этом узнал, – перебил девушку Джагсон, припав губами к ее соску и больно прикусив его зубами, отчего девушка вскрикнула. – Я мечтаю посмотреть на его лицо, когда он увидит, что мы с тобой сделаем, грязнокровка.



Джагсон опустил руку на ее половые губы и, раздвинув их, жестко вторгся в ее лоно. Его рука начала резкие возвратно-поступательные движения в ее совершенно сухом влагалище, и жжение в какой-то момент стало почти невыносимым. В это время Селвин накрыл губами второй ее сосок, пока его рука медленно заскользила вверх к животу и, оказавшись в районе пупка, с силой смяла тонкую кожу. Слезы брызнули из ее глаз.

– Прошу вас, не надо! – простонала она.

Ее мольба вызвала улыбку Джагсона.

– Это только начало, мелкая шлюха, – бросил он и вызвал новый стон Гермионы, когда жестко обхватил сосок ее левой груди и сильно потянул вверх.

Девушка пронзительно вскрикнула, за что получила увесистую пощечину от Селвина, заставившую ее притихнуть.

– Я знаю, в чем проблема. Ты совсем сухая, – произнес Джагсон деланно участливым голосом и, заглянув Гермионе прямо в глаза, добавил: – Я помогу тебе намокнуть.

Он встал с постели и достал волшебную палочку, которая после взмаха превратилась в кнут, похожий на те, какими всадники корректируют движения лошади.

– Следы останутся, – произнес Селвин, когда тот замахнулся для удара.

– Я этого и хочу, – бросил Джагсон и нанес первый удар на беззащитно распластанное на кровати тело Гермионы.

Удар пришелся на живот, и девушка взвизгнула. Не дав ей и пары секунд передышки, Пожиратель обрушил два точных удара на ее грудь, явно стараясь задеть соски, а следующие два на талию. На бледной коже стали проступать красные следы, а в районе соска правой груди, куда попал кнут, сконцентрировалась резкая боль.

Джагсон схватил за волосы захлебывающуюся в рыданиях девушку и, повернув ее к себе лицом, прошипел:
– Больно, сучка? Мне вот было. И ты ответишь за свою выходку втридорога.

Гермиона снова почувствовала вторжение пальцев в свой узкий вход.

– Уже мокрая, но недостаточно, – сказал Селвин.

– Что ж, очевидно, как и все шлюхи, она любит погрубее, – прокомментировал Джагсон. – Поможем сучке получить более яркое удовольствие.

Девушка едва успела понять, что он имел в виду, как острая боль от соприкосновения кнута с нежной кожей ее половых губ пронзила ее будто шампуром. Боль в груди была пустяком по сравнению с этим. Новый удар погрузил ее в полубессознательное состояние.



На минуту Гермионе показалось, что она оглохла от собственного истошного вопля, потому что то, что случилось потом, произошло для нее в абсолютной тишине. Несмотря на пелену, застилающую ее глаза, она видела, как какая-то сила отбросила Джагсона на несколько метров от нее, и как Селвин открыл рот в безмолвном крике и, слетев с кровати следом за товарищем, рухнул на пол и больше не шевелился.

Хоть слезы и затуманивали ее взор, она лишь по мягкому прикосновению пальцев к ее щеке поняла, кто перед ней.

– Ничего, лапонька, мы все это залечим. Все будет хорошо, – проговорил он, но Гермиона слышала сказанное лишь урывками.

– Антонин, – только и смогла выдохнуть она, перед тем как провалиться в забытье.



Это точно был Джагсон. Больше никто не осмелился бы притронуться к его собственности. Так думал Антонин, когда они с Роули шли по коридорам Мэнора.

Когда он в очередной раз бросил взгляд на группу рабынь, сидящих чуть в отдалении от места, где он стоял, беседуя с Яксли и Ноттом, Антонин заметил, что его грязнокровки среди них нет. Поначалу он подумал, что она опять предприняла попытку к бегству. Он подошел к Малфою и попросил призвать эльфов, чтобы те нашли беглянку на территории поместья. Он знал, что за пределы ограждений ей все равно было не прорваться.

Одна из эльфиек, сказала, что видела, как двое мужчин несли девушку, которая была без сознания, по направлению к гостевым спальням на втором этаже. И его поглотила ярость. Захватив по пути Роули, который только что прибыл в поместье, он направился на поиски грязнокровки.

Истеричный крик раздался за одной из дверей на втором этаже, и Антонин, не раздумывая, взмахом волшебной палочки снес ее с петель. Луч Эверте Статум ударил в грудь нависшему над его грязнокровкой Джагсону, и тот отлетел к окну, ударившись о массивный подоконник. Селвин, попытавшийся отбиться, получил от Антонина модифицированное им Режущее, а Роули в тот же момент метнул в него Отбрасывающее, а следом Парализующее.

Долохов подлетел к кровати, на ходу снимая чары Инкарцеро. Девочка едва шевелилась, когда он коснулся ее, и отрубилась сразу же, как произнесла его имя. Он сильнее сомкнул пальцы на палочке и перевел взгляд на Джагсона, который уже начал приходить в себя.

Никто не смеет трогать мою грязнокровку. Ублюдок за это заплатит.

– Что я тебе сказал тогда в Азкабане, Джагсон? – стальным и совершенно спокойным голосом произнес Антонин, встав в метре от сидящего на полу мужчины. – Я сказал тебе, держаться подальше от моей собственности. Но, похоже, слов ты понимаешь. Придется учить тебя действиями. Круцио!

Антонин знал, что боль, которую приносит сейчас Джагсону его Пыточное практически нестерпима, ведь он был просто в ярости. Он ненавидел этого человека каждой клеточкой своего тела и хотел, чтобы он в десятикратном размере ощутил те муки, которые наверняка испытывала его маленькая грязнокровка.

К неудовольствию Антонина, Джагсон не доставил ему радости своими длительными криками, а вырубился от болевого шока уже после третьего Круциатуса.

Так просто ты не отделаешься, мразь.

Долохов стал рисовать в воздухе руну.

– Что ты делаешь? – спросил Роули. – Надо стереть им память.

– Сотрем. Но сначала я оставлю ему маленький подарочек, – отозвался Антонин.

Закончив рисунок, он толкнул его ладонью по направлению к Джагсону, и тот осел у него на груди и растворился.

– Забвение придется накладывать тебе, я не в том состоянии, – произнес Долохов, – не смогу сейчас достаточно сконцентрироваться.

– Чем заменим воспоминания? – произнес Роули, вскинув палочку и направив ее на Селвина.

– Они нажрались, сцепились из-за шлюхи и вырубили друг друга.

– А как же Малфой? Он все знает.

– Я поговорю с ним. Мне есть, что предложить ему за молчание.



Мягкое тепло обволакивало ее всю, и на какой-то миг ей показалось, что она до сих пор без сознания. То расслабленное состояние, в котором она сейчас находилась никак не вязалось с последним, что она помнила. Боль от удара кнутом. Нестерпимо острая и одновременно обжигающая, словно прикосновение раскаленной кочерги. Боль, похожая на ту, что она испытала от кинжала Беллатрисы, только мучительнее.

Приготовившись встретить реальность лицом к лицу, Гермиона резко распахнула глаза.

Она была дома. Точнее, в поместье Долохова. Это место – не ее дом. Это темница, клетка. Она тут пленница, а не владелица.

Воспоминания о недавних событиях вихрем закрутились в ее голове.

Долохов. Он был там. Он остановил Джагсона. Он спас ее.

Глупости! Он просто отстаивал свою собственность. Ему плевать на тебя.

Или не плевать? Девочки рассказали, как они страдают в руках своих хозяев. Долохов был другим. Он все время был мягок с ней. Даже в момент изнасилования, он ни разу не сделал ей больно намеренно. А боль, которую нанес случайно, старался сгладить – ласками, касаниями, поцелуями.

Она ненавидела оргазмы от его манипуляций, стыдилась своего удовольствия. Но Лаванда сказала, что других девушек наказывают за оргазм. А Долохов… Он хотел, чтобы ей было хорошо. Он старался сделать ей приятно. Каждый раз.

Гермиона медленно привстала на постели и откинула одеяло. Раны, которые точно должны были остаться на ее теле после магического кнута Джагсона, были полностью залечены. Остались лишь слабые белые ниточки шрамов. Она раздвинула ноги. Там внизу все тоже было в порядке. Аккуратно она прикоснулась к половым губам. Едва ощутимый дискомфорт, как от синяка, но нет острой боли или жжения, которых она ожидала.

Будто ничего не было.

Он вылечил ее. Позаботился о ней. Зачем?

Может, она ошибается на его счет?



– Что за руну ты на него наложил? – спросил Роули, когда они сели в массивные кресла у камина в гостиной, держа огневиски в граненых стаканах.

– Ту, которая навсегда отобьет у него желание совать свой член в дырку чужой девки, – с усмешкой произнес Антонин.

– Значит, все настолько серьезно, – сказал Торфинн, задумчиво посмотрев в камин.

– О чем ты? – Антонин залпом опустошил стакан и, нахмурившись, посмотрел на собеседника.

– Я о твоей привязанности к грязнокровке, – Торфинн перевел спокойный взгляд на Долохова.

– Да нет, я просто…

– Что ты просто? Просто защищал свою собственность? – Торфинн усмехнулся. – Думаешь, я в это поверю, после того, что видел сегодня? То, как ты кинулся к ней. То, как ты пытал Джагсона.

Антонин сдавил пальцами стакан. Он проявил слабость. И опять из-за грязнокровки.

– Никто не должен… – начал он, но Торфинн лишь отмахнулся.

– Мне это можешь не говорить. Разумеется, я никому ничего не растреплю. Но тебе нужно быть осторожнее. Все слишком явно, Тони, – Роули смерил его напряженным взглядом. – Хрен с ним с Джагсоном, плевать и на остальных. Но ты представь, если Темный Лорд все поймет? Думаешь, он просто забудет об этом, услышав твои оправдания про магическую связь?

Антонин отвернулся к стене, где висел портрет его тетки. Она всегда была довольно жесткой женщиной и редко улыбалась. Поэтому все ее портреты были такими же – жесткими, холодными, без тени улыбки. Но сейчас Антонину казалось, будто она смотрит осуждающе именно на него.

– Кстати, о Темном Лорде, – продолжил Роули, и Антонин перевел на него взгляд. – Ты уже сообщил грязнокровке, что ее ждет?

Долохов шумно выдохнул.

– Пока нет.

– Тони, ты должен ей сказать. Это будет уже послезавтра.

– Думаешь, я этого не понимаю? – взорвался Антонин. – Это, знаешь ли, не одна из тех новостей, которую можно сообщить за обедом. «Передай, пожалуйста, соль. Кстати, Темный Лорд приказал стерилизовать всех грязнокровок. Так что в понедельник у тебя операция…»

– ЧТО? – вопрос с ярко выраженными нотками истерики в голосе разнесся по гостиной.

Мужчины синхронно обернулись на звук.

Двери были распахнуты, в проеме, укутавшись в плед, стояла Гермиона. На ее лице явственно читался шок с примесью страха.



Заклятье оцепенения схлынуло, и Луна, наконец-то, смогла подняться с постели. Она подошла к окну – была уже ночь. Значит, вечеринка скоро закончится и, вероятно, Драко придет поприветствовать ее.

Если это можно так назвать.

Луна не знала, чего ожидать от него. С одной стороны, она хорошо помнила того Малфоя, который приносил еду и морально поддерживал ее, когда она была заточена в подвале Мэнора. Но, с другой, она знала не понаслышке, что люди меняются. Измениться мог и Драко.

Где-то через полчаса ручка двери щелкнула, и та распахнулась. Луна, которая в тот момент сидела на кровати, ощутимо подрагивая от нервного напряжения, повернулась ко входу.

Хозяин поместья прошел в комнату и остановился в трех метрах от девушки.

– Лавгуд, – сказал он безэмоционально, его лицо было пустой, нечитаемой маской.

Сейчас он ничем не отличался от того надменного юноши, которым был в стенах Хогвартса. А еще он очень напоминал своего отца.

– Здравствуй, Драко Малфой, – произнесла Луна с мягкой улыбкой на губах.

Глава 8. Приказ

Это случится сегодня в полдень. Время выбрано будто бы для казни. Но ведь это тоже в какой-то степени казнь, не так ли? Сегодня она лишится возможности иметь детей. Лишится навсегда. И это будет означать, что даже если когда-нибудь Волдеморта скинут с трона, ее жизнь никогда не станет прежней.

Вечером в субботу, после того, как услышала приговор, она убежала в свою комнату, закрылась в ванной и прорыдала до самого утра, а потом уснула прямо на холодном мраморном полу около ванны.

Вчера она сначала пыталась убедить его, что будет внимательна при приеме контрацептивного зелья. Ее аргументы не возымели на Долохова никакого эффекта. Тогда она начала умолять, спрятав гордость так далеко, как могла.

Но Долохов был непреклонен. Он презрительно отводил взгляд, стараясь лишний раз не смотреть на грязнокровку. Долохов бы цепным псом Волдеморта, для него приказ Повелителя – закон, который нарушить невозможно.

Этой ночью Гермиона так и не смогла уснуть. К счастью, Долохов не пришел к ней вечером, и она могла спокойно пролежать в постели до самого утра, наедине со своими мыслями.

С первыми лучами солнца девушка заставила себя встать с постели и умыться. Глупо пытаться избежать неизбежного. Как там говорят? Перед смертью не надышишься.

Надо сказать, она чувствовала себя абсолютной идиоткой из-за тех мыслей, что были у нее в субботу. Да, она была полной дурой, когда думала, что в Долохове есть хоть что-то человеческое, что ему есть хоть какое-то дело до нее, до ее чувств, до ее переживаний. Но теперь она убедились окончательно, что он просто монстр, злой и безжалостный.

Она решила для себя, что нужно принять то, что сегодня произойдет. Она не сможет привести в этот мир нового человечка, но она может внести лепту в разрушение режима Темного Лорда – для чужих детей, для будущих поколений.

Промокнув лицо полотенцем, она взглянула в изможденное лицо в отражении. Из жалости к себе, слезы скопились в глазах. Но она не позволила им пролиться. Гермиона наспех расчесала свои непослушные локоны, а потом заплела их в тугую косу.

Сегодня ее личный монстр отведет ее в Министерство и, как знать, может она найдет там что-то, что поможет ей начать борьбу.

Или кого-то.

Когда она вышла из ванной комнаты, то увидела Долохова. Пожиратель Смерти стоял около двери.

– Доброе утро, – холодно проговорил он.

Гермиона не стала отвечать, продолжая молча смотреть на него взглядом, полным ярости и страха.

– Сегодня мы должны прибыть в Министерство за полчаса до процедуры, чтобы тебя зарегистрировали.

Процедура.

Гермиона фыркнула в отвращении. Назвать так это омерзительное, человеконенавистническое действо.

– Но, по моему опыту, в Министерстве все происходит дольше, чем должно бы, поэтому мы прибудем туда пораньше. На всякий случай.

По моему опыту. Глаза Гермионы свирепо сверкнули. Сколько же женщин до нее он уничтожил таким образом?

– Я зайду за тобой через час. Будь готова к этому времени.

Не дождавшись ответа, он последний раз посмотрел на нее каким-то непонятным взглядом и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Только после ухода Долохова Гермиона вдруг поняла, что все это время сильно сжимала кулаки, так что ногти впились в кожу, оставив красные полосы на внутренней стороне ладоней.



Часы пробили без пятнадцати одиннадцать, когда они отбыли из поместья к точке аппарации, связанной с каминной сетью Министерства. Шагнув из камина в главный холл, они смешались с толпой. Долохов ощутимо обхватил рукой ее предплечье, таща за собой.

Что с ним сегодня творились? Гермиона не могла понять. Он будто бы злился на нее, но за что? Неужели он настолько недоволен тем, что ему приходится тратить свое драгоценное время на стерилизацию грязнокровки, вместо того, чтобы… насиловать ее?

То состояние апатии, в которое силком затащила себя Гермиона, мгновенно развеялось, когда по холлу разнесся истошный крик, а потом последовала нецензурная брань. Девушка вздрогнула, и они с Долоховым остановились, повернувшись на шум. Люди вокруг тоже замедлились, наблюдая за разворачивающейся картиной.

Двое егерей тащили под руки сильно сопротивляющегося юношу, который выкрикивал в их адрес ругательства и проклинал Волдеморта. Гермиона вгляделась в его лицо, когда юношу вели мимо, и сделала судорожный вздох, узнав его.

Невилл Лонгботтом.

Ее бывший сокурсник выглядел ужасно: весь в грязи и лохмотьях, отросшие волосы походили на паклю, нижнюю часть лица закрывала густая щетина.

Гермиона не успела посмотреть, куда именно его повели, потому что Долохов дернул ее вправо, и они свернули в длинный узкий коридор. Пройдя его, они вышли в небольшой круглый атриум, по периметру которого была целая череда дверей. Первое, что ощутила Гермиона, оказавшись здесь, это просто невыносимая жара и совершенно сухой воздух, который обжигал слизистую носа. Казалось, они стоят посреди пустыни.

Долохов подвел Гермиону к деревянным скамьям, расположенным в центре атриума.

– Чтобы ни шагу отсюда, пока я не вернусь, поняла? – бросил он, заставив Гермиону опуститься на скамью.

Девушка кивнула.

– Я серьезно, грязнокровка, – глаза Долохова засветились опасным блеском, похожим на тот, что она видела в них во время битвы. – Все камины зачарованы, пройти через них грязнокровки могут только в сопровождении своих хозяев. И не думай, что кто-то в новом Министерстве станет тебе помогать. Для всех тут ты лишь движимое имущество. Так что сиди смирно и жди меня, поняла?

– Да, – слабо отозвалась Гермиона.

Долохов пронзил ее цепким взглядом и, развернувшись, направился к одной из дверей, вскоре скрывшись за ней.

Оставшись в одиночестве, Гермиона задумалась о Невилле. Зачем его привели сюда? Где его держали до этого? Вид у него был такой, будто все это время он провел в Азкабане или где-нибудь в шахте, добывая алмазы и золото.

Переживания о судьбе Невилла стремительно сменились напоминанием, зачем тут она, когда одна из дверей приоткрылась и оттуда выглянула медсестра, подзывая очередного пациента.

Гермиона была дочерью дантистов, и ей с раннего детства приходилось часто бывать в клиниках, навещая родителей, поэтому она никогда не испытывала страха перед приемом врача. Но сегодня ее сердце колотилось, как у кролика, пойманного охотником. Она отчаянно пыталась отогнать страшные мысли, но те упорно лезли в голову вновь и вновь. Сегодняшний день был роковым. Одним из тех дней, что круто меняют жизнь, кардинально, безвозвратно. И она ничего не может сделать, чтобы предотвратить это. В попытке подавить слезы, девушка крепко стиснула зубы и сжала руки в кулаки.

Через пятнадцать минут вернулся Долохов, держа в руках какую-то бумагу, сложенную пополам. На ее безмолвный вопрос он ответил:
– Твоя анкета.

Он опустился рядом на скамью. Гермиона сидела, уткнувшись взглядом в свои колени, и то и дело заламывала пальцы, всем своим видом выдавая крайнюю степень напряжения. Долохов же, напротив, выглядел слишком спокойным. Он сидел, чуть расставив ноги и сцепив пальцы в замок, и буравил стену напротив. Его расслабленная поза и безразличие ко всему происходящему заставляло девушку нервничать еще сильнее.

Спустя еще минут двадцать одна из дверей с шумом распахнулась, и в атриум практически пулей вылетела женщина в халате целительницы, побежав в коридор.

– Я скоро вернусь, – сказал Долохов и, поднявшись со скамьи, также направился в коридор.

Ожидание давило на Гермиону. Она бы предпочла, чтобы все закончилось сразу, как они пришли. Время от времени в атриуме появлялись новые посетители, двери кабинетов то и дело хлопали, впуская и выпуская пациентов и целителей. Гермиона в какой-то момент даже стала думать, что, может, Долохов все уладит, и ее не будут подвергать этой унизительной процедуре. Но, когда зерно надежды начало давать первые корешки в душе девушки, вернувшийся вскоре следом за целительницей Долохов разбил ее зародившиеся иллюзии вдребезги, сказав:
– Мы следующие, грязнокровка.



Они подошли к кабинету, откуда несколько минут назад выбегала целительница, дверь так и оставалась открытой. На секунду Гермиона замерла в проеме, но, ощутив на спине ладонь Долохова, все же прошла внутрь.

Медицинский кабинет был небольшим и выглядел совершенно обычно – у окна стол, за которым сидела целительница, напротив – кушетка, накрытая больничной простыней, у стен – полки, заполненные различными зельями и свитками. Гермиона и сама не знала, что она ожидала тут увидеть. Возможно, котел и прыгающих вокруг него чертей, готовых сварить ее в кипятке. Ведь ее восприятие происходящего сейчас было именно таким – это был разверзнувшийся ад.

Когда они вошли, целительница, до этого выводившая что-то пером на пергаменте, подняла глаза от бумаг и смерила девушку нечитаемым, каким-то совершенно стеклянным взглядом.

Для нее это обычная работа, не так ли? Просто еще одна процедура. И плевать, что ее, такую же женщину, сейчас лишат очень важной частички, делающей ее творцом новой жизни.

– Фамилия? – спросила целительница.

– Грейнджер, – ответил за Гермиону Долохов, отдав целительнице ее анкету.

Женщина пробежалась глазами по бумаге, а затем бесцветно проговорила, обращаясь к Гермионе:
– Садитесь на кушетку.

Девушка вздрогнула, ощутив на своей спине ладонь вновь подошедшего к ней Долохова. Сейчас каждый ее нерв, казалось, был оголен так, что любое прикосновение чувствовалось, как движение наждачной бумаги по коже. Она проследила взглядом за целительницей, которая прошла к полкам и взяла оттуда пузырек с мутно-зеленой жидкостью. И тут ее будто накрыло словно волной во время прилива.

Гермиона резко повернулась к стоящему позади нее почти впритык Долохову и, заглянув ему прямо в глаза, будто ища островок человечности, шепотом проговорила:
– Умоляю, не делай этого со мной.

Слезы снова заполнили глаза. Дыхание сбилось. Изо всех сил подавляемые рыдания рискнули прорваться наружу в любую секунду.

– Прошу тебя, – продолжила Гермиона, не получив от Пожирателя никакой реакции на произнесенную мольбу. – Я буду принимать зелье каждый день. Я не допущу беременности. Пожалуйста.

Внезапно Долохов грубо схватил девушку за волосы, намотав локоны на кулак, и дернул на себя, чем вызвал ее жалобный писк. Мужчина склонился к самому лицу дрожащей Гермионы и холодно, выделяя каждое слово, проговорил:
– Что я тебе сказал? Это приказ.

Смотря в отливающие стальным блеском глаза Долохова, Гермиона всхлипнула.

– Либо ты сейчас сама сядешь на кушетку,– продолжил он, – либо я наложу Империус и приправлю его порцией Круциатуса, который напомнит тебе, где твое место. Что выбираешь, грязнокровка?

Хватка на волосах ослабла, и Гермиона смогла выпрямиться. Когда Долохов отпустил ее, она медленно, на ватных ногах подошла к кушетке и села на нее. К ней подошла целительница и протянула пузырек со словами:
– Выпейте.

– Что это? – спросила Гермиона, дрожащими руками принимая из рук женщины зелье.

– Выпейте, – снова повторила целительница, и Гермиона нахмурилась.

– Пей это чертово зелье, грязнокровка! – рявкнул Долохов. – Иначе, клянусь, я собственноручно волью его тебе в глотку.

Девушка судорожно вздохнула и залпом опустошила пузырек, вернув целительнице пустую емкость.

– Ложитесь, – произнесла целительница, достав волшебную палочку.

Гермиона легла на кушетку и вцепилась пальцами в простыню. Целительница взмахнула палочкой, и на сотые доли секунды перед глазами у Гермионы возникло лицо маленькой девочки, мило ей улыбающейся. Девочки, которую этот мир никогда не увидит.

Она почувствовала надрез где-то внутри, но острая боль, возникшая резко и неожиданно, тут же отступила. Гермиона сообразила, что та мутно-зеленая жидкость, которую она выпила, была, вероятно, зельем мгновенного заживления ран.

– Процедура завершена, – констатировала целительница, а потом повернулась к Долохову и добавила: – Пожалуйста, распишитесь в журнале в подтверждение.

Вот и всё.

Пожиратель подошел к столу и, взяв перо, оставил подпись в той части журнала, где указала целительница.



Последующее произошло для Гермионы как в тумане. Она очень смутно помнила, как Долохов схватил ее за предплечье и заставил встать с кушетки. Потом они прошли по коридору к центральному атриуму и по каминной сети добрались до точки аппарации, откуда переместились прямиком в поместье.

Девушка начала приходить в себя лишь когда они оказались в гостиной. Пожиратель Смерти выпустил ее из рук, и она попятилась от него на пару шагов.

Руки дрожали, сердце неистово колотилось в груди. Она никак не могла поверить, что все кончено.

– Лапонька… – начал Долохов, но замолк, встретившись со свирепым взглядом медовых глаз.

– Я. Ненавижу. Тебя, – процедила Гермиона сквозь зубы, делая акцент на каждом слове.

Ее голос подрагивал, лицо было белым, как мел.

– Ты – монстр, – продолжила она. – И, может, это будет стоить мне жизни, но я добьюсь того, чтобы ты заплатил за все, что сделал.

Долохов двинулся к ней, и Гермиона отскочила на шаг.

– Не подходи ко мне! – вскрикнула она. – Не смей ко мне прикасаться!

Когда мужчина вновь предпринял попытку подойти, она развернулась и метнулась прочь. Но Долохов оказался расторопнее девушки, измученной затяжным стрессом. Он в несколько шагов догнал ее и, обхватив рукой в районе талии, прижал спиной к своей груди. Гермиона начала яростно брыкаться, крики, вырывающиеся из ее горла, смешались с истеричными рыданиями. Мужчина продолжал удерживать ее, пока она не выдохлась и не обмякла в его руках.

– Пусти, – слабо проговорила она, вцепившись пальцами в его руку, которая удерживала ее железной хваткой.

– Ну, все, лапонька, успокойся, – мягко прошептал Долохов ей на ухо.

– Я тебя ненавижу, – повторила Гермиона сквозь слезы и снова дернулась.

– Я знаю, лапонька, – снова с совершенно неуместной в данный момент нежностью в голосе сказал Долохов, а потом добавил: – Послушай меня сейчас внимательно. Ты слушаешь?

Рыдания смолкли, всхлипнув пару раз, Гермиона затихла.

– Целительница была под Империусом, – сказал Долохов.

Мозг Гермионы начал стремительно обрабатывать полученную информацию, но, видимо, сказалось нервное перенапряжение, и она никак не могла сообразить, какой реакции на эту фразу ждет от нее Долохов.

– Что? – переспросила она.

– С тобой все в порядке. Перед процедурой я наложил на целительницу Империус. Она делала лишь то, что я ей велел.

Он разомкнул объятия, и Гермиона отступила, а затем медленно повернулась лицом к Пожирателю Смерти.

– Я чувствовала боль от надреза, – произнесла Гермиона.

– Все должно было выглядеть естественно, на кабинет было наложено Следящее око, – сказал Долохов. – Я приказал целительнице сделать надрез в безопасном месте, и рана была тут же залечена исцеляющим зельем, которое ты выпила до процедуры.

– Я тебе не верю, – холодно сказала Гермиона. – Ты лжешь! Ты говоришь мне это сейчас, чтобы я поверила, что тебе не все равно, и... перестала тебя ненавидеть.

На последних словах Долохов мягко улыбнулся.

– А это возможно? – спросил он.

Гермиона отвела взгляд и скрестила руки на груди.

– Если я лгу, не кажется ли тебе такой вариант слишком мудреным? Ведь намного проще было бы просто стереть тебе память. Или, скажем, заменить воспоминания на выгодные мне?

– А где гарантия, что ты уже не изменил мою память?

– Гарантий нет, лапонька. Тебе придется поверить мне на слово.

Гермиона фыркнула.

– Поверить на слово тебе?

– А почему бы и нет? – Долохов сделал шаг по направлению к ней, и Гермиона немного поежилась. – Все это время я оберегал тебя. Я вытащил тебя из Азкабана, я спас тебя от Джагсона…

– Ты делал это не ради меня, а ради себя, – отрезала Гермиона. – Я для тебя лишь игрушка.

Замолчи, дура, зачем ты говоришь ему все эти очевидные вещи?

– Не строй из себя мученицу. Условия твоей жизни вовсе не похожи на условия других рабынь. Ты ведь знаешь это, не так ли? – произнес Антонин. – Твои маленькие подружки наверняка рассказали тебе о том, как любят развлекаться их хозяева. Например, та блондиночка. Она ведь принадлежит Лестрейнджам? Уверен, ей было чем поделиться.

Гермиона закусила губу, вспомнив отрывки из рассказа Лаванды.

– Учитывая мою репутацию, они, наверняка, спрашивали, что я делаю с тобой. Что ты им рассказала? – глаза Долохова, когда он говорил это, горели вызовом.

– Правду, – с ответным вызовом бросила Гермиона, сама не заметив, что сделала шаг навстречу Долохову, – что ты насилуешь меня каждый день!

Антонин усмехнулся.

– В подробностях рассказала? Все детали? – его голос сочился ехидством, и Гермиона недоуменно нахмурилась. – Или ты утаила ту часть, где сама подставляешься под мои пальцы, а потом кончаешь со сладостным стоном?

Гермиона густо покраснела.

– Это… лишь физиология. Это ничего не значит, – уклончиво проговорила она.

– О, нет, грязнокровка, это значит очень многое, – ответил Антонин, подойдя почти впритык к ней и теперь смотря на нее сверху вниз, так что Гермионе пришлось задрать голову, чтобы сохранить зрительный контакт. – И не говори мне, что ты не чувствуешь этого. Если эту связь чувствую я, то совершенно точно чувствуешь и ты.

– Какую связь?

– Ту связь, которую ты создала, когда наложила на меня Обливиэйт. Как она на тебе отражается? Я вот чувствую желание и жгучую, до боли в груди потребность быть рядом с тобой. А что чувствуешь ты, когда смотришь на меня?

Гермиона выдохнула. Раньше она не понимала источника этих возникающих где-то в подсознании эмоций, но теперь все встало на свои места. Магическая связь укрепляет существующие чувства. А она Долохова боялась. Вот откуда этот всепоглощающий страх, который зарождался в ней раньше при одном взгляде в пару холодных карих глаз.

– Раньше я чувствовала страх, – ответила она честно.

– А теперь?

– Я…. не уверена. Страх остался, но…. уже не такой сильный. И еще…

Привязанность.

Она так и не решилась это произнести. Долохов не должен знать, что с недавних пор, она стала относиться к нему иначе. Не как к безжалостному зверю, каким она видела его ранее.

Он – насильник. Это факт, который она ни секунды не отрицала. Ни один их половой акт не происходил по обоюдному согласию. Долохов всегда просто брал ее. Иногда она сопротивлялась, иногда не особо, потому что не всегда хватало моральных сил. Но она просто не могла игнорировать то, как ласков он был с ней во время секса – шептал нежные слова, успокаивая ее, готовил ее, перед тем как войти, добивался, чтобы она тоже получила удовольствие. А еще он никогда не издевался над ней, не избивал, не мучил.

– Что еще? – спросил Долохов, останавливая поток ее размышлений.

– Ничего, – быстро ответила Гермиона.

Маленькая врушка.

Но сегодня у него не было настроения ловить ее на лжи, копаться в ее душе, допытываться правды. Поэтому Антонин просто мягко улыбнулся, проведя большим пальцем от ее подбородка вверх по скуле.

– Это правда? То, что ты сказал про целительницу, – спросила Гермиона.

– Да.

Девушка вгляделась ему в лицо. Было не похоже, чтобы он врал. Ну, или он просто блестящий актер.

С ней все в порядке. Надежда на возможное светлое будущее возродилась как феникс из пепла. Он снова помог ей. Внял ее мольбам. Пошел против Темного Лорда, чтобы сохранить то, что было важно ей.

Немыслимо.

– Почему ты это сделал? – спросила она.

Долохов пожал плечами.

– Ты воин, как и я, – произнес он. – Для меня то, что с тобой собирались сделать, это…. за гранью, – Гермиона недоуменно моргнула, и Долохов продолжил: – Обо мне многое говорят, лапонька. И, признаться, большинство из слухов правдивы. Я – лучший киллер Темного Лорда, – он усмехнулся, но совсем безрадостно. – Самый эффективный. Но мало кто знает, что у меня есть свои принципы. И один из них, никогда не добивать ногами поверженного врага. Мы победили, вы проиграли. Ты уже в рабстве, лишена всех прав, лишена магии. Как ведьма, ты заплатила достаточную цену за попытку противостоять Темному Лорду. Но уничтожать тебя как женщину – это слишком для меня.

Сердце Гермионы отбивало бешеный ритм. Она не знала, как реагировать на его слова. Она даже представить себе не могла, что он сделает нечто подобное для нее.

Девушка продолжала молча смотреть на стоящего в непосредственной близости мужчину. Ее внимательный взгляд Долохов истолковал по-своему и склонился к Гермионе в явной попытке ее поцеловать. Она резко отшатнулась, будто ошпарившись.

– Да ладно, лапонька, неужели за то, что я провернул, я не заслужил хотя бы поцелуя? – с легкой обидой в голосе спросил Долохов.

Гермиона знала, что должна была отстраниться, когда он снова наклонился к ней. Она просто не имела права отдаться в руки Пожирателю Смерти. Так легко, без борьбы. Но она была слишком уязвимой сейчас, чтобы суметь взять под контроль закручивающееся в груди желание, когда он так нависал над ней, обдавая горячим дыханием ее кожу и пожирая голодными глазами ее фигурку. А еще после встречи с сокурсницами Гермиона начала испытывать такое давящее одиночество, что нежные и теплые прикосновения Долохова стали казаться лучом света в непроглядной тьме.

И она поддалась, позволив ему завладеть ее ртом и зарыться пальцами в ее непокорные кудри. И, несмотря на то, что умом она понимала, как все это неправильно, ее тело требовало окунуться в этот порочный омут с головой. И она впервые не стала слушать голос разума.

Долохов подхватил совершенно не противящуюся Гермиону на руки и усадил на журнальный столик, стоящий у стены. Мужчина взялся за края воротника ее блузы обеими руками и дернул ткань в разные стороны, разрывая петельки, на которых держались пуговицы, и те со стуком рассыпались по полу. Таким же резким движением он буквально сорвал юбку со стройных ног девушки, отбросив предмет одежды в сторону.

Обхватив руками ее ноги под коленями, он потянул их вверх, заставив девушку упереться ступнями о столик. Какое-то время он просто смотрел на раскрывшуюся перед ним картину, и Гермиона начала краснеть под его изучающим взглядом. К своему стыду девушка почувствовала, как приятный импульс пробежался по половым губам, и они начали потихоньку набухать от возбуждающей ситуации, в которую она сама позволила себя утянуть.

Долохов вытащил из штанов свой уже стоявший колом член и заскользил им по ее увлажнившемуся входу. Гермиона смущенно отвернулась, но он обхватил ее подбородок пальцами и повернул ее к себе лицом.

– Не отворачивайся, лапонька, – почти промурлыкал он. – Смотри, как я беру тебя.

Гермиона опустила глаза туда, где их тела соприкасались, и тогда он резко толкнулся в ее разгоряченное влагалище на всю длину, заставив девушку сделать рваный вдох от внезапного прилива удовольствия. Он начал медленно двигаться внутри нее, пока она как завоженная наблюдала за его действиями. Раньше были лишь ощущения, а теперь все было перед глазами и это добавляло особую перчинку.

В какой-то момент она поняла, что ей не хватает прикосновения, не хватает ласки. Вероятно, желание отобразилось у нее на лице, потому что Долохов прошептал:
– Помоги себе.

– Что? – переспросила Гермиона.

– Поласкай себя там, – уточнил Антонин, остановившись на мгновение. – Твои пальчики сами найдут правильные точки и возьмут нужный темп. Просто отключи голову и поддайся навстречу желанию.

Девушка не могла решиться, все еще испытывая ярчайшее в своей жизни смущение.

– Не к чему стыдиться, лапонька, – сказал Долохов. – Здесь только ты и я. И посмотри, я весь принадлежу тебе.

Гермиона пару секунд колебалась, а потом все же медленно опустила ладонь на клитор и провела по бугорку пальцами. Долохов был прав, она будто подсознательно знала, что делать. И когда он возобновил движения, она начала выписывать пальцами круги на чувствительном местечке, прислушиваясь к своим ощущениям, и новое поглотившее ее чувство удовлетворения было чем-то настолько захватывающим, что она не смогла сдержать протяжного стона.

По мере того, как учащались толчки Долохова, Гермиона ускоряла и круговые движения. Стыд, владеющий ею ранее, как-то незаметно растворился, осталось лишь желание достичь кульминации. Она была уже почти готова, была в шаге от вершины удовольствия, полностью сконцентрировавшись на движениях, как вдруг Долохов резко вышел из нее. Гермиона удивленно вскинула голову, остро ощущая пустоту там, где ее тело требовало наполненности, и встретилась с насмешливым взглядом мужчины.

– Ты божественна, моя маленькая львица, – произнес он глубоким голосом, который сводил ее сейчас с ума. – Такая настоящая.

Последние слова он почти выдохнул, а затем прильнул губами к ее манящему ротику и, ладонью накрыв левую грудь, зажал возбужденный сосок между пальцами.

Свободной рукой он неожиданно прикоснулся к ее набухшим нижним губам и вторгся двумя пальцами между них, дразня нежные стенки. Гермиона была уверена, что он понимал, что ей этого недостаточно. Он просто играл с ней, как гепард с зажатой в лапах антилопой, зная, что она никуда не денется.

– Чего ты хочешь сейчас, моя грязнокровка? – спросил он, снова оставив ее изнывающее лоно. – Скажи, и я дам тебе это.

Она знала, что именно он хотел услышать. Он издевается, показывает свою власть. Но возбуждение настолько сильно давило на нее, требуя разрядки для тела, не позволяя мыслить трезво, что она просто не могла оказать сопротивление.

– Я хочу испытать оргазм, – проговорила она, в миг покраснев. – Пожалуйста.

Испытать оргазм. Долохов усмехнулся про себя. Его девочка еще так невинна, что даже в такие моменты использует литературные выражения. С этим он тоже поработает в будущем.

Он поддался ее мольбе, снова войдя в нее, чем вызвал громкий вскрик, и ускорился так стремительно, что она начала задыхаться, проглатывая вдохи, непроизвольно сжав мышцы там внизу, отчего его проникновения стали отдаваться легким жжением. Но прилив удовольствия был таким мощным, что даже это неприятное ощущение доводило ее до исступления.

Оргазм был невероятным, пронзив ее будто электрическим разрядом. В момент, когда ее влагалище сокращалось, Долохов ввел в нее два пальца, чем усилил ее удовольствие.

Когда напряжение в ее теле стало сходить на нет, он вытащил пальцы, которые захватили с собой немного спермы из ее влагалища, и поднес их к ее полуоткрытому ротику. Ничего не соображавшая в тот момент Гермиона позволила ему проникнуть внутрь и оставить горьковатую субстанцию у нее на языке.

– Ты просто умница, – похвалил Долохов девушку, будучи в восторге от ее покладистости.

Он опустил глаза вниз и заметил, как маленькая струйка спермы начала вытекать из ее входа, который был чуть расширен после проникновения его толстого члена. Он провел пальцам между ее половых губ, вызвав ее всхлип, а потом аккуратно затолкал субстанцию обратно, размазав остатки вокруг входа. Ему нравилось знать, что это тело всецело принадлежит ему, как снаружи, так и внутри.

Он стянул с ее мокрого от пота тела порванную блузку, отбросив ее, взял девушку на руки и аппарировал в свою спальню. Он привел ее сюда впервые. И теперь она всегда будет спать здесь. Так он решил. И, судя по тому, что он сейчас наблюдал, она не будет особо возражать.



– Стой, где стоишь! – раздалось с дальнего конца улицы, куда не дотягивался свет фонарей, и мужчина остановился.

– А орденовцы всегда так неприветливы с теми, кто им помогает? – усмехнувшись, спросил он.

Из темноты ему навстречу вышел человек, закутанный в мантию. Его лицо скрывал капюшон. Палочка была вскинута в готовности атаковать.

– Быть приветливым с тобой? – человек не скрывал ненависти в голосе, почти выплевывая с презрением каждое слово. – Ты – убийца. Наше сотрудничество вынужденное, но это не значит, что во мне появится хоть капля доверия к Пожирателю Смерти. Поэтому оставь светскую беседу. И лучше скажи когда?

– В субботу, в шесть вечера, – отозвался мужчина. – Защита спадет не более чем на пять минут. Но этого времени вам хватит, чтобы проникнуть за барьер, забрать пленников и переместиться. Условия ты помнишь? Не более трех человек. И мне плевать, кто будут остальные двое, но вы должны забрать…

– Я помню, – резко оборвал его собеседник. – Понятия не имею, зачем это тебе. Но мне она подруга и соратница, между прочим. И я более чем заинтересован в том, чтобы вытащить ее из клетки.

Мужчина кивнул.
– Значит, мы оба получим то, чего хотим, – произнес он.

Даже несмотря на то, что он все тщательно продумал и выбрал идеальный день для маневра – субботние бои перетянут на себя внимание всех служащих и охраны – миссия оставалась практически суицидальной. Слишком много неизвестных, слишком много возможных препятствий, которые могут возникнуть слишком внезапно. И очень высока вероятность присутствия на боях Темного Лорда собственной персоной, что станет значительной дополнительной помехой.

Но он должен был сделать это.

Ради нее.



Гермиона проснулась, чувствуя себя полностью отдохнувшей. Последнее время она пребывала в состоянии непрекращающегося стресса. Из-за этого она не могла спать, не могла нормально есть, а перебирая в библиотеке книги в поисках информации о способах разорвать связь ее магии с браслетом-подавителем, она стала замечать, что ее руки все чаще дрожат, выдавая сильную нервозность.

Но сегодняшнее утро было совсем другим. Первое, что она ощутила, когда проснулась, была мягкость шелка, струящегося по коже. Это было странно, ведь Гермиона точно помнила, что ее пододеяльник не был шелковым, но ей было в этот момент так хорошо, что она отбросила лишние вопросы в сторону, не имея сейчас желания загружать голову.

Вторым приятным ощущением была полная расслабленность. Она впервые за долгое время не чувствовала напряжения в теле, и это было так хорошо, что, проснувшись, она даже не сразу открыла глаза, позволив себе еще какое-то время насладиться этой сказкой.

Вдоволь понежившись в постели, сладко потягиваясь, Гермиона все же открыла глаза и не сразу поняла, где находится. Черно-красное постельное белье, черная мебель вокруг и вид из окна на знакомый сад, но с другого ракурса.

Мозг начал судорожно искать объяснение, и тут в сознании возникли воспоминания прошлого дня.

Она отдалась Долохову. Сама. Добровольно. Она делала все, что он хотел. И кажется она даже…

Девушка скривилась, вспомнив горький вкус на языке, когда Долохов заставил ее облизать его пальцы, которые была в его…

Боже, какой стыд!

Она была будто в прострации, когда ее подхватили волны сильнейшего в ее жизни удовольствия. Она вспомнила, как кровь била в голове словно в набат, но она не прислушалась тогда к этому сигналу тревоги, позволив Долохову использовать ее тело так, как ему нравилось. Он успешно манипулировал ею, не встречая ни малейшего сопротивления.

Поезд ее мыслей ускорился, перед глазами замелькали излишне эротичные картины, заставившие ее щеки вспыхнуть, но она не успела погрузиться в самобичевание – скрипнула дверь ванной комнаты, и в проеме показался Долохов.

Он был в полной амуниции Пожирателя Смерти, не хватало только той омерзительной серебряной маски.

– Доброе утро! – произнес он, растянув губы в улыбке, и Гермиона инстинктивно плотнее укуталась в одеяло.

Он заметил ее смущение и, подойдя к постели, сел на край.

– Ты проспала почти сутки, – произнес он, положив ладонь на ее бедро поверх одеяла, – Много всего накопилось последнее время, да? Сегодня тебе лучше?

Гермиона кивнула,а потом спросила:
– Это твоя комната?

– Да, – произнес Долохов. – Теперь ты будешь проводить ночи здесь.

Тон его голоса не допускал и малейшей возможности оспорить сказанное. Он выдал это как факт.

– Вчера ты была великолепна, моя львица, – сказал он глубоким голосом и, обхватив одеяло, потянул его вниз, обнажая ее тело.

Гермиона смутилась, быть полностью нагой перед одетым мужчиной казалось ей унизительным.

– Ты даже не представляешь, как роскошно выглядишь, когда кончаешь, – продолжил Долохов. – Знаешь, если бы ты так не устала, я бы заставил тебя кончить еще пару раз вчера. Думаю, нужно будет сегодня наверстать упущенное.

Его пальцы легонько пробежались вдоль ее тела и остановились на выступающем бугорке ее интимной зоны. Гермиона машинально сдвинула ноги, она не хотела этого сейчас. Ей нужно было все проанализировать, разобраться в себе, понять, где ее желания, а где манипуляции опытного мужчины.

У Долохова были совсем другие планы. Он не убрал руку, когда ее ноги сомкнулись и начал легонько поглаживать чувствительную горошинку. Гермиона противилась недолго. Ноги сами раздвинулись, когда половые губы намокли с внутренней стороны. Пальцы Долохова проникли между набухших складок, и девушка прикусила губу, стараясь сохранить остатки самообладания. Совершив несколько толчков, Долохов убрал пальцы и достал из кармана колбочку с контрацептивным зельем, как поняла Гермиона по цвету и консистенции содержимого емкости.

Он вытащил пробку и подставил колбочку к ее губам. Девушка послушно выпила зелье и откинулась на подушки, потому что Долохов вновь проник в нее пальцами и возобновил движения, даря приятное тепло внизу живота. Она уже ждала разрядки, когда он вдруг убрал руку, и следом она ощутила, как что-то тонкое и гладкое проскочило между ее половых губ. В ужасе Гермиона распахнула глаза и встретилась с насмешливым лицом Долохова.

Он что, только что засунул в нее колбу? Прямо туда?

Гермиона начала паниковать, не зная, что ей делать. Явственно читающийся в ее расширившихся глазах страх развеселил Долохова, и он негромко рассмеялся.

Гермионе же было не до смеха. Начинавшаяся истерика была тут же подавлена, когда мужчина стал с упорством растирать уже чувствительный клитор. Девушка хотела запротестовать, но с ее губ срывались лишь стоны. Когда ее влагалище стало сокращаться в оргазме, она по-прежнему чувствовала колбу внутри.

– Пожалуйста, вытащи ее, – сбивчиво проговорила Гермиона.

– Ты и сама сможешь ее достать, она не так глубоко, – положив ладонь ей на талию, произнес Долохов.

Мужчина стукнул ее пальцем по носу и встал с постели.

– Мне пора на работу. Увидимся вечером.

Он направился к выходу, и Гермионе ничего не оставалось, кроме как проводить его растерянным взглядом.



Она выбросила проклятую колбу сразу, как вытащила ее, два часа назад. Но ее не отпускало чувство унижения. А еще она злилась. Долохов использовал ее как живую куклу. Наслаждался ее страхом и неопытностью.

Он думает, что превратил ее в податливую игрушку. Но он не на ту напал. Она не сдастся так легко. Он хочет манипулировать ею? Что ж, она принимает правила игры, но только манипуляции больше не будут односторонними.

Он совершенно точно хочет ее. И хочет исступленно. Она помнила его горящий безумным огнем взгляд, гуляющий по ее телу, и его нетерпеливые касания.

Она была уверена, что вчера он не лгал.

… Я весь принадлежу тебе.

Она должна попробовать использовать интерес Долохова к ней в своих целях. Для начала, чтобы уговорить его рассказать, что сделали с плененными мальчиками. А потом добиться, чтобы он отвел ее к Невиллу.

Ей нужна полная картина происходящего в Британии, чтобы начать разрабатывать план борьбы.

Глава 9. Притворство

– Судя по самодовольному выражению твоего лица, я так понимаю, все прошло по плану? – спросил Роули, когда Антонин вошел в кабинет главы Аврората и захлопнул за собой дверь.

Долохов указал на ухо, намекая на подслушивающие чары.

– Тут ничего такого нет, не волнуйся, – Торфинн махнул рукой. – Я все тщательно проверил Отслеживающим, сразу как переехал сюда.

Долохов кивнул и опустился в кресло, стоящее напротив стола, за которым сидел Роули.

– Да, все прошло, как и должно было. В Медблоке была такая жара, что когда я подослал к целительнице медсестру с холодным чаем, приправленным мочегонным, та, вероятно, опустошила чайник залпом, судя по тому, с какой скоростью она побежала в туалет через несколько минут, – сказал Антонин, а потом добавил: – Кстати, спасибо, что помог с климатическими чарами.

Роули хмыкнул.

– В Отделе магического хозяйства работают одни недотепы, – произнес он. – Мне даже напрягаться не пришлось, чтобы заставить их высушить воздух и поднять температуру до +35. На них сработало примитивное Внушение уровня школьной программы. А что твоя грязнокровка?

Губы Антонина расплылись в улыбке.

– Когда я ей все рассказал, она отдалась мне добровольно. Это было впервые, – произнес он. – И я ее так укатал, что в конце она просто вырубилась.

Торфинн присвистнул.

– А сегодня я понял, как буду будить ее каждое утро, – добавил Антонин. – И самое шикарное, что она сама этого хочет.

– Это все, конечно, замечательно, и я за тебя рад, – сказал Торфинн. – Но что ты планируешь делать в связи с приказом Темного Лорда?

– Каким приказом? – Антонин нахмурился.

– Ликвидировать девчонку, разумеется, – уточнил Роули.

Твою ж…

На секунду Антонин замер, а потом с невозмутимым лицом произнес:
– Думаю, год или около того у меня точно есть. За это время она успеет мне надоесть.

Он старался, чтобы его голос звучал бесстрастно, но внутри у него все кипело. С пятничного собрания у Темного Лорда все его мысли занимала проработка плана, как избежать стерилизации девчонки, и он совершенно забыл о другом важном приказе Повелителя.

Святая Моргана! Грязнокровка была великолепна, идеальна почти во всем. И угораздило же ее родиться в такой жалкой семье? Хватит ли ему года, чтобы насытиться ею, изучить каждый квадратик ее сладкого, манящего тела? Антонин не был в этом уверен.

Но был уверен в другом.

Он совершенно точно не сможет бросить Убивающее, если она будет в этот момент смотреть ему в лицо. Слова смертельного проклятья сорвутся с его губ лишь в том случае, если эти красивые глаза цвета гречишного меда будут закрыты. А еще лучше, если грязнокровка будет стоять спиной. Да, тогда он сделает это… без колебаний.

Или нет.

Антонин вспомнил, как обычно струятся по спине, переливаясь на свету, ее каштановые волосы. Такие мягкие и шелковистые, со слабым ароматом сирени, исходящим от них.

Нет, не смогу.

– Угу, – Роули кивнул.

Долохову на секунду показалось, что он произнес последние мысли вслух, потому что Торфинн выглядел слишком понимающим, словно точно знал причину напряженного молчания напарника.

– Значит, все-таки забыл, – констатировал Роули.

Антонин отвернулся к окну.

У него что, мысли гравируются на лбу, пока он думает? И как только Роули удается так хорошо читать его? Ему казалось, он давно научился не выдавать своих истинных чувств, не показывать слабости. И даже повода не давать думать, что в его идеально выкованных ментальных доспехах можно пробить брешь.

Но он снова расслабился и уронил ментальный Щит. И в очередной раз виной этому девушка. На этот раз маггловского происхождения.

Позорище…

Грязнокровка пробуждает в нем те эмоции, которых он испытывать не должен. Излишняя привязанность к ней мешает ему мыслить рационально.

Это опасно. Контроль нужно вернуть.

– Но это все не важно, да? – продолжил Роули. – Тут Империус не поможет. Тебе придется выполнить этот приказ рано или поздно. Так ведь?

Контроль. Когда-то он сопровождал каждое его действие, каждое его слово, даже каждый вздох. Абсолютный, жесткий контроль помогал сохранять его имидж, удерживать маску сильного, непоколебимого воина. Окружающие принимали это без толики сомнений, как аксиому, факт, не требующий доказательств. Иногда его маска все же спадала, но на очень краткий миг и лишь перед теми, кому он доверял. Таких людей было немного. Хотя нет, не так. Таких людей за всю его жизнь было всего двое – его наставник в Венгрии, обучавший его боевой магии, и позднее, его напарник – Торфинн Роули.

Наставнику он доверял всецело, тот был ему как второй отец. А Роули…

Роули и раньше удавалось узнать о нем что-то, но это были всякие мелочи, слишком незначительные, чтобы их можно было как-то использовать против него. Но теперь, после того, что он провернул вчера в Министерстве и до этого в поместье Малфоев, у его напарника есть достаточно информации, чтобы начать копать ему могилу.

Вопрос был лишь в том, захочет ли Торфинн использовать эти знания против него? Антонин понимал, что у Роули есть целый ряд причин, чтобы сдать его, и главная из них – Совет законодателей, который планирует создать Повелитель. Сомнений не было – в глазах Темного Лорда они с Роули соперники. Если Повелитель в одном из кресел Совета захочет видеть воина, он будет выбирать между ними двумя – его самыми эффективными наемными убийцами. Конечно, был еще Джагсон, но Антонин был уверен, что после того, что случилось в Мэноре, интерес Темного Лорда к нему угас, и у того нет и малейшего шанса вернуть его.

Что до Торфинна, Антонин никогда не замечал за ним стремления к власти. Но что если он просто ждал лучшей возможности, большей перспективы? Пост главы Аврората ему не светит. Он лишь временно на этой должности, пока Селвин не оправится от последствий его Режущего. И вскоре Роули снова вернется в общий зал, где сидят все остальные авроры. А если ему этого мало, и он мечтает о большем? Может ли он доверять напарнику сейчас?

– Тооони, – протянул Роули, привлекая внимание собеседника. – Ты еще со мной?

Антонин перевел вопросительный взгляд на напарника.

– В смысле? – спросил он.

– Видел бы ты себя. Было такое ощущение, что на тебя наложили Оцепенение. Я дважды к тебе обращался, ты никак не реагировал.

Антонин придал лицу максимум непринужденности и произнес:
– Да просто задумался.

– О грязнокровке?

– Вообще-то нет, – Антонин пронзил собеседника изучающим взглядом. – О Совете законодателей.

Торфинн вскинул брови.

– Тот, что хочет создать Темный Лорд? А что насчет него?

– Да мне просто интересно, что ты обо всем этом думаешь, Финн?

Долохов откинулся на спинку кресла и закинул ноги на стол, положив одну на другую. Роули выглядел озадаченным, и было заметно, что он обдумывает ответ.

Притворяется или, и правда, удивлен? Можно ли верить своим глазам? Вдруг он просто умелый актер?

– Да я, в общем-то, ничего об этом не думаю, – произнес Торфинн с видимой неуверенностью. – А ты?

Глаза Долохова сверкнули. Перевел стрелки. Подозрительно.

– Да тоже в общем-то ничего, – отмахнулся Антонин. – Ладно, забудь, – он слегка улыбнулся. – Не грузись. Пошли обедать, я жутко голоден.



Антонин аппарировал в холл своего поместья и, стянув мантию, бросил ее прямо на пол. До чего же паршивый был день! Откуда вообще у него взялись мысли о том, что Роули лицемер? Ах, ну да, эти его странные вопросы, будто способ выпытать что-то. Или это просто паранойя, и он зря себя накручивает? А что, если нет?

Антонин прошел в гостиную и буквально рухнул в широкое кожаное кресло, стоящее у окна. Он облокотился на подоконник, подперев щеку ладонью.

Как же он устал.

Почему в этом мире, чтобы выжить, нужно обязательно притворяться, играть какую-то роль?

С детства его учили держать марку благородного дворянина. Одежда, речь, манеры – все должно было быть идеально. Но эта маска не шла его характеру, в душе он был хулиганом, поэтому часто, натянув какие-то лохмотья, сбегал из поместья играть с ребятами из рабочих семей. А когда возвращался домой весь чумазый, в ссадинах и синяках, получал от отца ремня. Угроза порки его не останавливала, и он снова и снова возвращался в рабочие кварталы, где он мог быть собой.

Переехав в Венгрию, из-за языкового барьера он не смог попасть в среду простых ребят и оказался буквально запертым в окружении сверстников из знатных семей, которые были такими же лицемерами, как и их родители. Он должен был снова играть чуждую ему роль. А чтобы не утонуть во всем этом притворстве и сохранить хотя бы крупицы себя настоящего, Антонин выстроил высоченную стену вокруг, закрываясь от этого, казавшегося ему насквозь прогнившим мирка.

Но фамилия Долохов была слишком известной там, где он жил. И она, словно гиря на ноге, удерживала его среди лицемерия реального мира, не вызволяя взмыть ввысь, к своим мечтам.

Вступление в ряды Пожирателей Смерти казалось ему тогда ключиком, который отопрет дверь из ненавистного аристократического сообщества и позволит покинуть эту лживую клоаку.

Поначалу он считал, что оказался среди бунтарей, которые стремились усовершенствовать этот мир. Он охотно принял Метку. Темный Лорд взял его в ученики и дал ему возможность заявить о себе. Не как наследнику знатного рода. А просто как талантливому и амбициозному молодому волшебнику, который мечтал раздвинуть границы магии, познать самые таинственные ее уголки.

Позже он понял, что среди Пожирателей Смерти лицемерия было ничуть не меньше, чем среди русских и венгерских аристократов. Просто их притворство преследовало иные цели. Волшебники дворянского происхождения надевали маски, чтобы сохранить высокий статус в обществе, а Пожиратели Смерти – чтобы заполучить власть и могущество и при этом не загреметь в Азкабан.

Не найдя близких по духу в новом кругу, Антонин попытался сконцентрироваться на собственных достижениях. Он стал лучшим солдатом армии Темного Лорда, показав себя эффективным в бою, а в свободное от битв время начал экспериментировать с магией, пытаясь создать что-то особенное, что-то свое. Он изобрел несколько мощных проклятий, некоторые из которых даже Повелитель отметил, как выдающиеся, и модифицировал кучу общеизвестных заклинаний, усовершенствовав их. Но его опять ждало разочарование. Потому что, сотворив все это, он получил совсем не ту славу, которую хотел.

Со временем он стал известен в магическом сообществе, как один из самых опасных и жестоких темных магов. Это была еще одна маска. И в отличие от маски благородного дворянина, которую он выбросил, вступив в ряды Пожирателей Смерти, эту новую маску он носит и по сей день. Он не мог позволить себе опровергнуть бытующее среди британских волшебников, как темных, так и светлых, убеждение, что Антонин Долохов – безжалостный убийца. Просто потому, что, если ты опасен и жесток, с тобой лучше не связываться, а если нет – значит, ты слаб. Прослыть слабым в дворянских кругах означало стать посмешищем, среди Пожирателей – тебе грозила смерть.

С появлением в его жизни маленькой грязнокровки, он с удивлением обнаружил, что ответы на вопросы, которые мучили его долгие годы, все это время были на поверхности.

Он понял, что, закрываясь от этого лицемерного мира высокой стеной, он упускал возможность увидеть те частички света в бескрайней тьме, в которых так нуждался. Он сам кормил пустоту, которая разрасталась в его душе. А теперь, найдя в лице его милой девочки что-то настоящее, не скрывающееся под маской притворства, он смог собрать этот паззл в полноценную картину и, наконец-то, избавиться от чувства незавершенности, не дававшего ему покоя.

Но, как это всегда бывает с дорогими сердцу приобретениями, получив их, ты боишься их потерять.

Сегодня они с Роули впервые молчали за обедом. Каждый думал о своем, и напряжение между ними можно было нащупать в воздухе рукой. Он не был уверен, что напарник был честен с ним. Если подумать, Совет законодателей для них обоих открывал новые перспективы и возможности.

Статус и власть. Он мог все это иметь, если бы остался в Венгрии. Просто по праву рождения. Он никогда этого не жаждал. Но сейчас обстоятельства изменились, ведь так? Он больше не волк-одиночка, отвечающий лишь за себя. Теперь от него зависит судьба юной волшебницы, которую ждет неминуемая смерть, если он не найдет способ уговорить Темного Лорда передумать.

Он всегда был у Повелителя на особом счету. Ему позволялось то, о чем остальные могли лишь мечтать, ему прощалось то, что не прощалось никому. Почему? Потому что он был идеальным исполнителем. Он блестяще проявлял себя на всех миссиях до заключения в Азкабан. До того, как он стал задумываться, а лишь потом выполнять приказ. Может, пришло время напомнить Темному Лорду, за что он его так ценит? Возможно, он зря игнорирует идею о вступлении в Совет законодателей. Заняв там кресло, он сможет получить и новые привилегии.



– Ты сегодня рано, – нежный голосок вытянул его из задумчивого состояния.

Антонин повернулся и увидел стоящую напротив грязнокровку. В руках она держала поднос, на котором были чайник и две чашки. Аромат свежезаваренного черного чая с бергамотом смешался со слегка сыроватым воздухом гостиной, немного взбодрив Долохова.

Он улыбнулся. Его милая девочка узнала, какой чай он любит. Значит ей что-то нужно.

– Я принесла чай, – продолжила она. – Я выпью его вместе с тобой, чтобы ты не думал, что я туда что-то подсыпала.

Антонин с трудом, но все же смог сдержать мускулы лица в неизменном состоянии, не позволив себе рассмеяться. Маленькая грязнокровка даже не в курсе, что он зачаровал всю посуду в доме таким образом, чтобы она ничего не смогла туда подмешать. Возможно, она об этом не знает потому, что ни разу и не пыталась это сделать?

– Я не думаю, что ты настолько глупа, чтобы травить меня, лапонька, – произнес он. – Ведь тогда ты лишишься единственного защитника.

Никак не среагировав на его слова, Гермиона поставила поднос на небольшой журнальный столик, а сама села в кресло напротив Долохова.

– Я так и не поблагодарила тебя за то, что ты сделал вчера, – сказала она, взяв в руки чайник и начав разливать чай по кружкам.

– Ну, это с какой стороны посмотреть, лапонька, – Долохов усмехнулся. – Как по мне, так ты вчера очень хорошо меня отблагодарила, а сегодня утром закрепила результат.

Гермиона залилась краской.

– Я просто… – она замялась, не поднимая глаз от чайника. – Я знаю, ты очень рисковал. Для меня это много значит.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это ничего не меняет, лапонька? – произнес Долохов. Гермиона поставила чайник на поднос и перевела на мужчину вопросительный взгляд. –Это лишь формальность. Ты в любом случае не сможешь родить. Никогда, – Гермиона выдохнула, но промолчала, а он задумчиво добавил: – По крайней мере, не в этом мире…

Девушка закусила губу. В мире, где правят темные маги, она и сама не хотела рожать ребенка. От кого угодно. Даже от Долохова.

– Я понимаю, – коротко ответила она, снова опустив глаза на чайник.

– Ладно, – Долохов мягко улыбнулся и, потянувшись за кружкой с чаем, спросил: – Так что ты хотела у меня попросить, лапонька?

Гермиона резко вскинула голову, напряженно посмотрев на мужчину.

– С чего ты решил, что я хочу что-то попросить?

Мягкая улыбка, которая явно была снисходительной, не сходила с губ Антонина, когда он, сделав глоток из кружки, произнес:
– Очевидно, ты не просто так узнала у Руны, какой чай я предпочитаю, и причина вовсе не в том, что ты испытываешь благодарность за вчерашнее. Как я сказал, ты уже отблагодарила меня самым лучшим способом, какой только могла найти.

Щеки Гермионы снова вспыхнули, и она поджала губы.

– Тебе что-то нужно, – продолжил Долохов. – И тебе повезло: я готов выслушать.

Гермиона поняла, что уже нет смысла ходить вокруг да около. И она выпалила:
– Я хочу знать, что случилось с мальчиками.

Долохов нахмурился.

– Какими мальчиками? – спросил он озадаченно.

– Мальчиками, которых пленили после битвы в Хогвартсе, – пояснила Гермиона. – Их не было на торгах. Где их держат? Что с ними сделали?

Долохов вернул чашку на поднос и сжал губы в тонкую линию.

– Я не думаю, что мне стоит рассказывать тебе такие вещи, грязнокровка. Это информация не для твоей хрупкой психики.

Гермиона яростно опустила свою чашку на столик, так, что та громко звякнула, когда соприкоснулась со стеклянной поверхностью.

– У меня не хрупкая психика! – возмутилась девушка.

– Да что ты? – брови Долохова взлетели вверх, тон голоса был насмехающимся.

Гермиона понимала, о чем он. Долохов много раз был свидетелем ее истерик, полуобморочных состояний, непрекращающихся рыданий. Да, у нее действительно были расшатаны нервы после битвы в Хогвартсе и заключения в Азкабане. Но теперь все иначе. Она пришла в себя, у нее появились силы на борьбу.

– Была война. А потом … Азкабан.

Оправдания получились сбивчивыми и неуверенными.

– Если ты забыла, я тоже участвовал в войне. В двух войнах, если быть точным. А в Азкабане я провел почти пятнадцать лет. И на мне это никак не отразилось, – Антонин на пару секунд замер, а потом добавил: – Ну, почти никак.

Какая наглая ложь. Война меняет всех. А Азкабан. Это особая история. Даже без дементоров, эта тюрьма переворачивает все внутри тебя вверх тормашками.

– Я… Теперь все по-другому, – не унималась Гермиона.

– Неубедительно, лапонька.

– Прошу тебя, – Гермиона подалась вперед и положила свою ладошку поверх его руки, лежащей на подлокотнике кресла. Долохов перевел взгляд туда, где их руки соприкасались, а потом снова посмотрел на девушку. – Я должна знать. Многие из тех ребят мои близкие друзья.

Мужчина закатил глаза. Потом он снова заглянул в эти медовые глаза, в которых стали собираться слезы. В другое время, может, он и смог бы устоять перед этим умоляющим взглядом, но только не сегодня.

– Ну, хорошо, – сдался он. – Но потом не говори, что я тебя не предупреждал.

Гермиона отодвинулась и, сцепив кисти рук в замок, положила их на колени, готовясь услышать любую, даже самую жуткую правду.

– Темный Лорд давно грезил идеей создания универсальных солдат, – начал Долохов. – Но среди его сторонников было недостаточно желающих стать подопытными. В какой-то момент он отложил эту мечту в долгий ящик. До лучших времен, так сказать. И вот они настали.

Гермиона сильнее сжала руки и произнесла:
– Значит он…. проводит над ними эксперименты?

Долохов кивнул.

– Он использует магию, чтобы трансформировать их тела, убирая все, по его мнению, ненужное и добавляя нужное. В общем, осуществляет метаморфозы.

Девушка втянула воздух через приоткрытый рот.

– Но зачем ему все это? В смысле… разве ему не хватает сторонников? У него немалая армия.

– А для чего правители наращивают военную мощь? – спросил Долохов, откинувшись на спинку кресла.

– Для защиты границ, – произнесла Гермиона.

– И для укрепления власти внутри страны, – добавил Долохов.

– Но разве власть Волд…. Темного Лорда нуждается в укреплении?

– Любая власть нуждается в укреплении, лапонька, – ответил Антонин. – Даже самая народная.

Гермиона скривилась.

– Власть Пожирателей Смерти не является народной, – не пытаясь скрыть презрения в голосе, сказала она.

Антонин усмехнулся.

– Вот ты сама и ответила на свой вопрос, лапонька.

Гермиона прикусила нижнюю губу и на пару секунд опустила глаза на стол, буравя свою чашку. А потом снова посмотрела на Долохова.

– Насколько все плохо?

С минуту Долохов смотрел на девушку долгим, напряженным взглядом. Стоит ли выложить ей все, как на духу?

Все хуже, чем хреново, детка. Ты такой жести никогда не видела. Нет, это уже слишком. Надо сгладить.

– Скажем так, если ты увидишь своих друзей, то вряд ли их узнаешь, – наконец сказал он.

И тут она произнесла то, что было для него очень предсказуемо.

– Отведи меня к ним.

Чтобы ты опять в депрессию себя вогнала и ходила по поместью словно призрак? Ну да, только этой дерьмовой вишенки на гребаный торт мне сейчас и не хватало.

– Ты не знаешь, о чем просишь, грязнокровка, – сказал Антонин, встав с кресла.

– Но я…

Девушка потянулась к нему рукой в попытке поймать его запястье. Мужчина резко отдернул руку.

– Я сказал НЕТ! – рявкнул он.

Сказал, как отрезал. Грубо и безжалостно. Но так надо.

Она вздрогнула. Глаза в миг снова увлажнились от подступивших слез.



Он ушел. Слишком быстро, чтобы она успела хоть как-то среагировать и остановить его.

Буквально сбежал. И это сказало ей о нем все, что она хотела узнать.

В магическом сообществе Британии за Антонином Долоховым прочно закрепилась слава одного из самых сильных и жестоких темных магов, не способного на сострадание. Его внешний вид только поддерживал это мнение в головах волшебников – слегка неряшливая прическа, с то и дело выпадающими из нее волнистыми прядями, худое и бледное лицо, на котором не было ни единой эмоции, разве что злость, и холодный с хищным стальным блеском взгляд, от которого у многих тряслись поджилки. Если бы она увидела такого человека в палате Св. Мунго, она бы не удивилась – он выглядел как самый настоящий опасный безумец.

Еще до того, как столкнулась с ним лицом к лицу в Отделе тайн, Гермиона испытывала пробегавший по спине холодок лишь посмотрев на колдографию Долохова в «Ежедневном Пророке». После битвы на пятом курсе ее страх усилился, став практически первобытным.

Долохов не был похож на других известных ей волшебников. Он колдовал ни как Грюм, Макгонагалл или даже Дамблдор – самые сильные волшебники, которых она знала лично. Долохов управлял магической энергией так, будто она была музыкальным инструментом, из которого он умело извлекал удивительные звуки. Он не просто сражался, он создавал в воздухе произведения искусства, сотканные из проклятий. И это было красиво и страшно. Поэтому Гермиона боялась и одновременно восхищалась этим волшебником. А шрам, оставленный его Режущим, стал ей вечным напоминанием о его блестящем колдовском мастерстве.

Поэтому она была в ужасе, оказавшись с Долоховым один на один в его поместье несколько недель назад. Она ждала самого ужасного, что только мог выдумать ее мозг. Но каждым своим действием Долохов раз за разом развеивал ее жуткие предположения.

Она ожидала, что он будет зверски насиловать ее, и он, конечно, брал ее силой, но это не приносило боли, а, напротив, доставляло лишь физическое удовольствие. Она думала, что он будет унижать ее, но он разговаривал с ней, как с обычным человеком. Зависимым от него, да. Но он не издевался, не указывал ей на то, что она бесправная рабыня.

Ему будто бы было важно, что она чувствует, о чем она думает, как она ощущает себя рядом с ним.

Ему было не все равно.

Вчера он сказал, что всему виной магическая связь. И, наверное, отчасти так и было. Но пытливый ум Гермионы подталкивал ее к мысли, что есть что-то еще. Что-то, что, возможно, он и сам еще не осознает. Это что-то было едва уловимым, изредка мелькавшим в его глазах.

И это было не желание, о котором она думала изначально. Точнее, не только оно.

Когда десять минут назад он так стремительно покинул комнату, едва ее глаза защипало от слез, она поняла, что нашла то, что ей по силам использовать. Его «ахиллесову пяту», которая не позволяла ему причинить ей настоящую боль.

Да, Антонин Долохов испытывал к ней привязанность.

Такую же, какую она испытывала к нему? Гермиона быстро отмахнулась от всплывших в сознании вопросов.

Перестань, Гермиона, сейчас это неважно. Нужно сконцентрироваться на плане. Дожать его. Ты до сих пор на войне. И хорошо, что враги расслабились и думают, что ты повержена. Это даст тебе фору. Они не будут готовы, когда ты нанесешь удар.



Сама пришла? Ну надо же.

А он-то думал, что ему опять придется искать ее по самым укромным уголкам поместья.

Вечером девушка вошла в его спальню как раз в тот момент, когда он уже собирался идти за ней. Посмотрев на маленькую грязнокровку в простом лазурно-голубом платье его тетки, Антонин не мог думать ни о чем ином, кроме как насколько же желанной она сейчас была. Одежда облегала ее фигурку в нужных местах, но не придавала пошлости, а, наоборот, делала ее похожей на истинную чистокровную леди с уточненным вкусом.

– Ты вовремя, лапонька, я как раз собирался ложиться.

Грязнокровка ничего не ответила. Она, почти порхая, молча подлетела к нему и, поднявшись на цыпочки, оставила легкий поцелуй на его губах.

Он что спит? Или умер и попал в рай. Хотя нет, второе маловероятно. За все его поступки ему светит самый горячий котел, какой только смогут найти в аду.

Значит все-таки сон. Но какой-то слишком реальный.

Антонин приобнял девушку за талию и, ощутив под пальцами тепло ее тела, испытал ликование, убедившись, что это происходит наяву.

Он стремительно подхватил Гермиону на руки, и она вскрикнула от неожиданности. Подойдя к кровати, Долохов нежно опустил ее на матрас. Она обняла его за шею и, притянув его к себе, увлекла в страстный поцелуй.

Он наслаждался мягкостью ее губ и податливостью ее тела, когда вдруг пробежавшая сквозь его сознание неожиданная мысль, резко выдернула его из состояния эйфории.

Чтобы опровергнуть нежелательные мысли, Антонин взглянул в медовые глаза своей грязнокровки. Но его худшие опасения оправдались, когда он не нашел там желания, которое, учитывая ее действия, безусловно должно было там отражаться.

Ну почему… Почему окружающие его люди всегда лицемерят? Он надеялся, что хотя бы она не станет. Похоже, он ошибся, и она такая же, как и остальные.

Эта невинная и неопытная девочка пытается манипулировать им при помощи секса. Неужели она думает, что, отдавшись ему, сможет повлиять на его решение относительно посещения экспериментального центра? Серьезно?

На личике грязнокровки отразилось легкое удивление, когда он отстранился. Антонин что есть силы сжал руки в кулаки, стараясь сдержать разъяренного зверя, что неистово рвался наружу, готовый вцепиться в горло девушки, которая лежала перед ним.

В эту секунду он ненавидел ее. Ненавидел за ту боль, которую она сейчас ему причиняла. Грязнокровка будто пробила рукой его грудь и сдавила сердце.

Как же хреново.

Он должен наказать ее, выплеснуть на нее ту злобу, которая закипала в нем, уже почти переливаясь через край. С огромным трудом, но Антонин все же смог сохранить самообладание.

Контроль.

Долохов выдавил улыбку, но, видимо, она получилась не слишком похожей на искреннюю, потому что по лицу девушки пробежала тень страха.

И пусть. Она должна бояться. Она пыталась играть на его животном инстинкте? Что ж, она получит зверя.

Долохов грубо обхватил руками края ее платья и рванул на себя, разрывая пополам тонкую льняную ткань. Платье разошлось по линии декольте, полностью обнажая тело грязнокровки. Мужчина выдернул ненужный кусок материи из-под Гермионы и отбросил его прочь. Вероятно, шокированная его внезапной грубостью, девушка замерла в растерянном ожидании, не спуская с Долохова испуганного взгляда.

Он не стал тратить время на предварительные ласки. Она этого не заслужила. Вытащив член из штанов, Антонин пару раз провел по нему рукой, дождавшись, пока он затвердеет, и затем резко ворвался в ее влагалище, которое, к его удивлению, уже было влажным. Она что, потекла от его грубости? Или возбудилась еще до этого? Плевать. Это наказание, и оно принесет ей боль. Пусть не такую сильную, какую она своими намерениями принесла ему, но достаточно ощутимую, чтобы дать ей понять, что с ним не стоит играть в подобные игры.

Он начал монотонно в нее вколачиваться. Вперед – назад. Вперед – назад. Он просто самоудовлетворялся о ее тело, не обращая внимания на состояние девушки. Хотя удовлетворением это сложно было назвать. Сейчас это ощущалось даже не как мастурбация. Это было что-то пустое, безэмоциональное. Совершенно механическое действие. Разрядка произошла быстро и словно по щелчку. Он просто излился внутрь нее и вышел, не испытав при этом ни приятной расслабленности, ни тем более той бури удовольствия, которая охватывала его обычно после секса с его маленькой грязнокровкой.

Он никогда раньше не использовал секс как способ наказания или унижения. Антонин думал, что испытает радость. Но все было иначе. Ему стало еще хуже, чем было до этого. Ясно читающегося в широко распахнутых глазах грязнокровки страха было так мало. Она должна испытать ужас. И боль. Не тот дискомфорт, который она почувствовала, когда он трахал ее, а потом вышел, так и не дождавшись ее оргазма. Нет. Это должна быть настоящая, физическая боль.

– Вздумала играть со мной, грязнокровка? – прошептал он ей на ухо с четко уловимой угрозой. – Я отучу тебя делать так раз и навсегда.

Гермиона попыталась сопротивляться, когда он отстранился и, обхватив ее за туловище, перевернул на живот. Невербальное Связывающее обвило ее запястья, сцепляя руки между собой и привязывая их к изголовью кровати.

– Что ты делаешь? – проговорила девушка. Голосок дрожал, ее постепенно накрывала паника.

– То, что должен был сделать с самого начала, – произнес он, вставая с постели и расстегивая ремень. Его голос звучал бесцветно и буднично, будто он вел скучнейшую светскую беседу о погоде: – Я был слишком мягок с тобой, грязнокровка. Не объяснил тебе, как нужно вести себя с хозяином. Но сейчас я это исправлю, – он обернул ремень вокруг ладони. – Я навсегда выбью из тебя охоту манипулировать мной.

Гермиона повернулась к нему и, увидев в его руке черный кожаный ремень, взмолилась:
– Прошу тебя, не надо….

Ее глаза быстро наполнились слезами. Она осознавала, что ее ждет. Долохов держался непреклонно. Ни одна эмоция не отразилась на его лице.

– Умоляю, не делай этого… – вымолвила она снова, встретившись с ледяным взглядом мужчины.

Он сделает это, он не пощадит ее. Она ошиблась. Первые слезы проложили соленые дорожки на щеках.

– Не надо! – вскрикнула она, когда он замахнулся для удара. – Антонин!

Девушка отвернулась в инстинктивной попытке защититься от предстоящей боли.

Антонин замер. Это был второй раз, когда она произнесла его имя. Первый был в поместье Малфоев. В тот вечер, когда ее истязал Джагсон, используя магический кнут. А теперь он будет ее истязать. Ремнем.

Он наблюдал, как грязнокровка зажмурилась и стиснула зубы, очевидно, готовясь принять удар. Мужчина перевел взгляд на ремень, который зажимал в руке.

Прошло уже столько лет, а Антонин до сих пор помнил, как чувствуется удар кожаного ремня. Отец порол его достаточно часто, чтобы воспоминания об этих ощущениях осели глубоко в подсознании.

У маленькой грязнокровки такая тонкая кожа. Пары ударов хватит, чтобы на ней образовались красные полосы. А от третьего удара ремня на нежных ягодицах наверняка выступит кровь.

Он видел, как она напряглась, испуганно ожидая его действий. И без того миниатюрная девушка так сильно сжалась, что теперь казалась совсем крохотной. Словно птичка, попавшая в силки. Маленький воробушек.

Он расслабил пальцы, ремень выскользнул из его рук и, упав на пол, звякнул пряжкой.

Совсем размяк. Тряпка.

Гнев, который буквально разрывал его минуту назад, испарился. Он больше не ненавидел ее. Он больше не хотел причинять ей боль.

Но он не может просто оставить все как есть. Он должен что-то сделать. Хоть что-нибудь. Чтобы не потерять лицо окончательно.

Антонин наступил коленом на постель и замахнулся ладонью, а затем вполсилы шлепнул девушку по ягодицам. Она всхлипнула. Он шлепнул снова. И снова всхлип. Последний удар он нанес чуть сильнее, и она взвизгнула, дернувшись в путах.

Это было большее, на что он был сейчас способен. Он прошептал отменяющее заклинание, и Связывающее развеялось, освобождая ее руки. Она тут же продвинулась к изголовью кровати и, притянув ноги к груди, обхватила их руками.

Девушка не смотрела на него, уткнувшись взглядом в свои колени. Долохов потянулся рукой к ее лицу, но она лишь сильнее съежилась, ее подбородок задрожал, и она…

Заплакала. Опять. Сколько же в ней слез?

– Да ладно тебе, лапонька. Всего три раза легонько шлепнул, – произнес Долохов, и Гермиона всхлипнула. Он замешкался, а потом все же добавил: – Меня отец, знаешь, как в детстве порол? Я потом несколько дней сидеть нормально не мог.

Последние слова сработали, но совсем не так, как он ожидал. Девушка перестала плакать. Зато, похоже, разозлилась. Слезы все еще стояли в ее глазах, когда она бросила на Долохова такой свирепый взгляд, что он даже опешил на секунду. А затем она демонстративно…

Отвернулась? Гриффиндорская львица. Нет. Его маленькая гордая кошечка.

– Ну не злись на меня, – продолжил он ласково. – Ты ведь понимаешь, что виновата, да?

Гермиона фыркнула.

Да, она кошка. И, как и все кошки, она никогда не признает в ком-либо хозяина.

Антонин глубоко вздохнул и присел на край кровати. Спиной он почувствовал на себе взгляд грязнокровки.

– Я не хотел этого делать, – сказал он, запрокинув голову к потолку. – Просто…. Ты так взбесила меня…

Может ли он открыться ей? Быть полностью откровенным?

Он так устал удерживать эти ментальные стены. Одна перекрывала другую, превращая сознание в какой-то лабиринт, где он уже сам заблудился. Ему нужно выговориться. Сбросить этот неподъемный груз.

В конце концов, он всегда может стереть ей память и все будет, как прежде.

Наверное.

– Думаю, я просто достиг предела, – произнес он. – Пресытился этим лицемерием так, что уже не лезет. И сорвался, – Антонин шумно выдохнул. – Знаешь, я давно потерял веру в людей. Все вокруг лгут, манипулируют, притворяются. А потом появилась ты, такая искренняя, бесхитростная. Но на деле ты оказалась просто талантливой актрисой, не так ли? Я обманулся, думая, что ты отличаешься от всех этих притворщиков. Полагая, что ты другая.

И тут произошло то, чего он никак не ожидал. В его мире таких жестов не существовало. Поэтому он даже вздрогнул от неожиданности, когда теплая рука мягко опустилась ему на плечо.

– Я другая, – прошептал мягкий голосок над ухом.

Долохов усмехнулся.

– Ты только что пыталась использовать секс, чтобы получить от меня то, что тебе нужно, – произнес он, не поворачиваясь. – Знаешь, сколько девушек до тебя пыталось это сделать? Соблазнить меня, чтобы потом управлять.

– Я была в отчаянии, – ответила она, и Антонин обернулся, чтобы заглянуть ей в лицо.

– С чего вдруг? – спросил он.

– Ты отказал в моей просьбе. И казался непоколебимым. Но я не могла просто смириться, – девушка глубоко вздохнула. – Пойми, они мои друзья. Они мне небезразличны. Я должна знать… Всё знать. Это важно для меня.

Ему так хотелось верить ей. Может ли он позволить себе это? Сколько еще лжи он сможет выдержать?

Мгновение он настороженно изучал девушку, а потом его взгляд смягчился.

– Я отказал тебе, чтобы уберечь, – Антонин провел рукой по ее волосам и убрал прядку с ее лица, заправив ее за ухо. – То, что делает Темный Лорд с этими мальчишками… Это… Ты не сможешь уснуть после этого. А если и заснешь, тебя будут преследовать кошмары.

– Я буду пить зелье сна без сновидений.

– Лапонька…

– Я тебя очень прошу, – взмолилась Гермиона. – Ты единственный, к кому я могу обратиться. Единственный, кому не все равно.

Дерьмо…

Она видит в нем опору. Разве не этого он хотел? Именно этого. Но почему-то в эту минуту он ощутил внутри болезненный укол совести.

– Хорошо, лапонька, – сдался Долохов, не в силах больше выносить на себе полный надежды взгляд грязнокровки. – В Министерство привезли несколько подопытных для… демонстрации. Я покажу тебе одного из них. Ты посмотришь, и мы сразу уйдем. Не задерживаясь.

Министерство. Там же держат и Невилла. Оказавшись там, она попробует уговорить Долохова дать ей и с ним повидаться.

– Спасибо! – воскликнула она и к величайшему удивлению Долохова, кинулась ему на шею, обвив ее руками и прижавшись к нему.

Она… обняла его? Он не помнил, когда последний раз его кто-то обнимал. Кажется, это было еще в ранней юности.

Такой сильный эмоциональный жест грязнокровки был самым настоящим нокдауном, который ментально повалил его с ног. Долохов поддался возникшему внезапно порыву и обхватил девушку руками в ответ, сильнее притягивая ее к себе.

Он сражен.

Она победила.



Гермиона открыла глаза. За окном была глубокая ночь. Осторожно она приподнялась на локтях и повернулась к лежащему рядом на кровати Долохову. Он мирно спал, подложив руку под подушку.

Сегодня она прошлась по канату над пропастью. Именно так это ощущалось. Она знала, что ей не хватит опыта, чтобы манипулировать им при помощи секса. Поэтому, планируя маневры, она рассматривала пробуждение в нем желания лишь как первый этап.

Это было опасно и непредсказуемо. Ведь она вполне могла проколоться, неверно истрактовав его поведение. А даже если она была права, и он действительно испытывал к ней привязанность, насколько сильной она была? Достаточно ли этой привязанности, чтобы в решающий момент подавить вспышку гнева, когда он раскусит ее игру? Но выхода не было. Это был единственный шанс добиться желаемого.

И это сработало. Она смогла достучаться до его человеческой сути. Ее слезы усмирили зверя в нем. А дальше она сыграла на его чувствах.

Он согласился отвести ее к мальчикам. Что она там увидит? Она должна быть готова, если придется, принять то, что их, возможно, уже не спасти. Но вдруг шанс все же есть?

К тому же, еще есть Невилл. Он выглядел замученным, когда она увидела его вчера, но он был собой. Человеком. Значит, Волдеморт еще не ко всем приложил свои когтистые руки. Наверняка, кроме Невилла есть и другие. Кто-то, кто сможет встать на баррикады, когда придет время.



Когда он проснулся, девочка мирно посапывала рядом с ним, развалившись на своей половине кровати.

Вчера он сказал слишком много. Позволил эмоциям взять верх над разумом. Девочка возымела над ним пусть и слабую, но власть. Больше такого не должно повториться.

Но, несмотря на этот неприятный нюанс, Антонин все же был рад, что все случилось так, как случилось. Ведь она по сути сказала, что считает его своей поддержкой.

Ты единственный... кому не все равно.

И это был еще один шаг на пути к полному контролю над грязнокровкой.

Маленький, наивный воробушек сам прыгнул в лапы к коту.

Он не хотел отводить ее в Министерство, но вчера он пообещал ей это. Он не может предать ее доверие. Придется сделать это.

Антонин поджал губы. Ей будет непросто. Возможно, стоит хоть немного подсластить предстоящую горечь?

Все еще находясь во власти Морфея, девочка проговорила что-то одними губами. Насколько крепко она спит и проснется ли от его действий? Долоховым овладело любопытство. Он аккуратно распахнул одеяло и с удовлетворением вспомнил, что она вчера так и легла голой. Девочка выглядела полностью расслабленной – одна нога была согнута в колене, вторая лежала прямо, руки свободно располагались вдоль тела.

Он продвинулся вперед, оказавшись между ее ног. Аккуратно, стараясь не разбудить, Антонин согнул в колене ее вторую ногу и широко раздвинул ее бедра, так что сочный персик раскрылся перед ним, обнажая желанную сердцевину. Он мягко провел пальцами между розовых складок, а затем перевел взгляд на ее личико – девочка продолжала крепко спать. Раздвинув пальцами ее половые губы, он начал нежно ласкать большим пальцем ее клитор.

Хватило всего пары движений по выпуклой горошинке, чтобы вход во влагалище увлажнился. Антонин проник в него сразу двумя пальцами и совершил несколько ритмичных движений, распаляя юное тело. Когда ее нижние губы набухли, он уже не мог сдерживаться и, стянув пижамные штаны, резко ворвался вглубь нее, вызвав ее вздох сквозь сон.

Вчера он измучил не только ее, но и себя. Разрядка вроде как была, но лишь формальная. Его тело молило о настоящем, эмоциональном завершении.

Гребаная магическая связь!

Его толчки участились, дыхание уже давно сбилось, опаляя горячей волной кожу девушки, распластанной под ним. Не выходя из нее, Антонин склонился и припал к ее соску, слабо его прикусив. Затем он выпрямился и ускорил движения. Это было чертовски хорошо. Он прикрыл глаза и самозабвенно простонал от наслаждения.



Она дрейфовала на теплых волнах, пока приятная истома окутывала все ее тело. Вокруг не было ничего, кроме шума океана. Вода была словно шелк, струящийся между пальцами. Она обхватила часть водной глади ладонями, ощущая легкую напряженность в районе бедер, как вдруг где-то очень далеко раздался протяжный стон.

Первое, что она увидела, пробудившись ото сна, было лицо Долохова, нависшего над ней. Он тяжело дышал, удерживая свой вес на руках по обе стороны от ее тела. Между ног был пожар, и когда она перевела туда взгляд, поняла, что было этому причиной.

– Доброе утро, лапонька, – сбивчиво проговорил Долохов как ни в чем не бывало, продолжая двигаться в ней.

«Какого черта?» – хотела спросить она, но его следующее действие ввело ее в такой ступор, что вопрос так и остался неозвученным.

Шокировано она наблюдала, как мужчина вытащил из нее свой член и, несколько раз поводив по нему рукой, излился прямо ей на грудь. Гермиона не успела возмутиться этому отвратительному действию, потому что в тот же миг Долохов ворвался пальцами в ее все еще разгоряченное и жаждущее разрядки влагалище, заставив ее выгнуться дугой в исступлении. А когда он, продолжая совершать движения внутри нее, второй рукой начал растирать ее клитор, Гермиона уже не могла думать ни о чем, кроме подступающего оргазма.

Разрядка не заставила себя долго ждать, волной распространившись по ее телу сначала вверх, к животу, а потом вниз, к пальцам ног, отдавшись легким покалыванием.

У нее не было сил сопротивляться, когда Долохов размазывал сперму по ее груди, растирая ее по коже, сложно крем, пока она просто лежала, пытаясь отдышаться.

– Ты потрясающая, моя грязнокровка, – услышала Гермиона сквозь шум, заполонивший ее уши от усиленной циркуляции крови.

Когда оргазм отпустил ее, девушка повернула голову к лежащему на боку по левую сторону от нее Долохову, и спросила:
– Почему ты сразу не разбудил меня?

Он положил горячую ладонь ей на живот.

– Научный интерес, – ответил он с загадочной улыбкой на губах.

– Как часто ты делаешь это со мной, пока я сплю? – Гермиона нахмурилась.

– Это был первый раз, – мужчина провел рукой вдоль ее тела, а затем потрепал правый сосок, который был липким от его спермы. – Не сердись. Мне просто было интересно. И судя по тому, как эффектно ты кончила, тебе это очень понравилось. Хочешь, буду будить тебя так каждый день?

– Нет! – воскликнула Гермиона, бросив на него яростный взгляд.

Мужчина рассмеялся.

– Да ладно тебе! Я просто хотел, чтобы ты немного расслабилась перед посещением Министерства. Сегодня будет нелегкий день. Приведи себя в порядок. Выходим через сорок минут.

Глава 10. Лояльность

Гладиаторские бои изобрели магглы. И это был единственный факт о них, который не нравился Тому Риддлу. Сама же суть этого развлечения и цели, которые преследовали его учредители, воодушевляли его.

Бои, которые будут организованы в эту субботу на специально модифицированном для этого нижнем уровне здания Министерства магии, виделись ему решением сразу несколько задач.

Во-первых, бои давали волшебникам Британии то, чего эти пугливые овцы, коими Волдеморт их считал, не получали уже многие столетия. Зрелище. Народ любит зрелища и любит правителей, которые им их дают. Римские императоры умело управляли симпатиями плебеев с помощью гладиаторских боев, используя их как способ отвлечь публику от мыслей об их полном политическом бесправии.

В Англии у граждан по-прежнему было слишком много свободы. А Волдеморт признавал только абсолютную власть. Но также он понимал, что народ, который ныне имеет большой пул прав, едва ли с радостью примет пришедший на смену демократическому тоталитарный режим, загоняющий в жесткие рамки.

Нет. Людям нужно подавать новые законы маленькими ложечками, отнимая права по крупицам, практически незаметно, и обязательно давать что-то взамен. То, что увлечет их в сторону от обсуждения политических решений во время обеда.

Бои также служили отличным способом укрепления действующей власти. В Древнем Риме гладиаторами были как рабы и преступники, то есть изгои и враги общества, так и блестяще подготовленные бойцы, которых элиты могли мобилизовать в момент угрозы. Того же внедрением боев хотел добиться и Волдеморт. С одной стороны, порадовать плебс очищением магического сообщества от всякой скверны в виде нарушителей закона и различного рода выродков, вроде грязнокровок и предателей крови, с другой – продемонстрировать свою военную мощь, на случай если кто-то задумает скинуть его с трона.



Долохов предложил ей позавтракать перед тем, как отправиться в Министерство, но Гермиона так разнервничалась, что совершенно потеряла аппетит. Лишь чтобы он от нее отстал, девушка выпила кофе и съела половину сэндвича с сыром.

Они прибыли в Министерство, когда основной поток сотрудников уже прошел, и главный зал был полупустым. Вероятно, Долохов специально выбрал это время, не желая привлекать лишнее внимание. Хотя Гермиона сомневалась, что кто-то из министерских работников узнал бы ее сейчас: волосы собраны в аккуратный гладкий пучок, который за всю жизнь она делала, наверное, раза два, а ее закрытое, расшитое бисером зеленое платье длиной почти по щиколотку походило на те, которые носили британские аристократки. Иными словами, сегодня она выглядела совсем не так, как та Гермиона Грейнджер, которая была изображена на фотографиях, распространяемых в Министерстве, пока они с Гарри и Роном были в бегах.

Но, очевидно, Долохов решил подстраховаться. Оно и к лучшему.

Когда лифт остановился на очередном этаже, голос из динамика отрапортовал:

– Уровень четвертый. Отдел регулирования магических популяций и контроля над ними, включающий в себя подразделения зверей, существ и духов, Управление по связям с гоблинами и Консультационное бюро по борьбе с вредителями.

– Выходим, – сказал Долохов, когда решетки разъехались.

«Они относятся к пленным, как к зверям. Отвратительно!», – возмутилась про себя Гермиона.

Впрочем, после того, что рассказал ей Долохов, она сомневалась, так ли много человеческого осталось в ее бывших соучениках.

Они вышли из кабины, и Долохов, обхватив ее за предплечье, направился в длинный, тускло освещенный коридор, который был совершенно пустым и выглядел уныло, в отличие от других уровней Министерства, где приходилось бывать Гермионе. По обе стороны от прохода были многочисленные двери, на некоторых из них были таблички, на других – нет. Мужчина взял довольно быстрый темп, и Гермиона не успевала читать надписи, семеня следом.

Пройдя метров двадцать, они свернули вправо и оказались на лестничной площадке с тремя лестницами – двумя по бокам и одной по центру. Боковые лестницы вели вниз, центральная – наверх.

Долохов дернул ее влево, и они стали спускаться, пока у подножья лестницы не уперлись в решетку с толстенными прутьями.

«Как в тюрьме», – подумала Гермиона.

По ту сторону решетки за столом, забросив на него ноги и уткнувшись в газету, которую держал в руках, сидел охранник. Он никак не среагировал на посетителей, продолжая со скучающим видом бегать глазами по передовице. Гермиона буквально физически ощутила волну ярости, исходящую в эту минуту от Долохова.

– И долго нам ждать, пока ты соизволишь впустить нас? – спросил он, наконец.

Охранник медленно поднял голову и, кажется, не узнал Долохова, потому что посмотрел на него уж слишком спокойным взглядом.

– Предъявите пропуск или письменное разрешение на вход, – лениво проговорил охранник.

Гермионе стало его жаль. Она прекрасно понимала, что он сейчас собственноручно роет себе могилу. У девушки не было сомнений, что никто, кроме, разве что, Волдеморта, не позволял себе так разговаривать с Долоховым без риска быть проклятым самыми опасными заклинаниями.

Долохов нетерпеливо закатал левый рукав рубашки вместе с мантией, обнажая Метку.

– Этого тебе достаточно?

При виде татуировки глаза охранника округлились, он сбросил ноги со стола и заметно напрягся.

– Сэр, простите, но я не могу… Есть инструкция… И я должен следовать… – сбивчиво пролепетал мужчина. В его голосе не осталось ни грамма спокойствия, которое он демонстрировал до этого.

– Короче так, – сказал Долохов, опустив и поправив рукав. – Либо ты прямо сейчас открываешь эту гребаную решетку, либо следующее, что ты увидишь после того, как я снесу ее к чертям, будет луч Круциатуса, летящий в тебя из моей палочки. И можешь мне поверить, такого Круциатуса ты в своей жизни еще не испытывал.

Он звучал убедительно. Настолько убедительно, что охранник задумался лишь на долю секунды, а потом все же встал из-за стола и взмахнул палочкой, отпирая решетку. Долохов бросил свирепый взгляд на испуганного мужчину, как бы говоря «Я тебя запомнил!», и прошел в проем, Гермиона прошмыгнула следом за ним.

Они оказались в маленьком холле, Гермиона увидела слева узкую железную дверь, по периметру которой светился охранный барьер.

– Нам дальше, – произнес Долохов, обхватив замешкавшуюся девушку сзади за шею.

Гермиона вздрогнула от прикосновения. Почувствовав это, мужчина смягчил захват и подтолкнул девушку вперед в расположенный напротив проем, который вывел их в просторный зал, больше напоминающий какой-то барак. По обеим сторонам были камеры, закрытые решетками и периодически мерцающими защитными экранами, создающими эффект слегка мутноватого стекла.

– Может все же передумаешь, лапонька? – спросил Долохов, повернувшись к ней. – Еще есть возможность просто уйти.

– Нет, я…. должна знать, – ответила Гермиона.

Она не могла отступить после всех усилий, потраченных в попытках уговорить Долохова привести ее сюда.

Мужчина недовольно вздохнул.

– Значит, без шансов, – обреченно проговорил он, очевидно, смирившись, что переубедить ее он не сможет. – Ладно, идем. Их держат в самом конце зала.



Следящее око было наложено хорошо, Амикус был в этом уверен. Однако защитные чары поместья Малфоев оказались чертовски мощными и подавляли любые, даже самые незаметные попытки проскользнуть мимо них. Его подстраховка в виде Протеевых чар, наложенных на браслет-подавитель, тоже не дала результата. Девчонка в поместье Малфоев с субботы, а он так и не смог выйти с ней на связь. Это было нехорошо. Его грандиозный план мог обернуться грандиозным провалом еще на подходе.

Кроме того, то, что она не давала о себе знать, могло означать, что с ней что-то случилось. И, размышляя об этом, Амикус поймал себя на совершенно неприемлемой мысли, что его это, черт возьми, беспокоит. Он отмахивался от тревожных предположений, как только мог. Девчонка Лавгуд – лишь способ добиться цели, ему должно быть плевать на ее судьбу. Но самовнушение почему-то не работало.

Он волновался. По-настоящему волновался за девчонку.



Чем дальше вглубь зала они продвигались, тем чаще начинало биться сердце Гермионы. Изредка она бегло осматривалась по сторонам. В камерах содержали совершенно разных животных. Она успела заметить гиппогрифа и грифона, а также нечто напоминающее мантикору. Последняя лежала на полу камеры, свернувшись в клубок, и Гермиона, помня из книг, насколько опасны эти животные, надеялась, что это просто что-то очень сильно на них похожее.

Когда впереди оставалось всего четыре камеры, Долохов остановился. Гермиона нервно сглотнула подступивший к горлу ком. Мужчина сделал два шага вперед и встал напротив следующей решетки. Несмело девушка поравнялась с ним и заглянула в камеру.

С момента, когда она узнала правду о плененных мальчиках, Гермиона успела нафантазировать немало ужасающего о том, что ей предстоит увидеть здесь. Но щуплый человек, сидящий к ним спиной в тёмном углу камеры, закутанный в грязные лохмотья, выглядел настолько… нормальным, что в какой-то момент девушка даже подумала, что Долохов решил таким образом подшутить над ней. Но это предположение развеялись в тот миг, когда человек, видимо, ощутив их присутствие, медленно поднялся на ноги и повернулся лицом.

Гермиона вздрогнула. Полными ужаса глазами она стала разглядывать его сквозь мутноватый защитный экран. То, что стояло перед ними, едва ли можно было бы назвать человеком. Скорее, это было жуткое человекоподобное существо, которое сейчас буравило девушку острым, хищническим, явно недружелюбным взглядом желто-оранжевых глаз. Существо было ростом с Гермиону, его кожа была светло-серого цвета и выглядела излишне гладкой, будто ее стянули чем-то сзади до предела. Кое-где на его лице четко виднелись синюшные вены.

Внезапно существо резко склонило голову влево, а потом вернуло в исходное положение – движение, напоминающее птичьи повадки.

Гермиона была настолько поражена тем, что увидела, что, когда это человекоподобное нечто вдруг сорвалось с места и кинулось прямо к ней, девушка, отскочив назад от неожиданности, споткнулась и упала. Соприкоснувшись с полом, она охнула – удар пришелся прямо на локтевой нерв, и острая боль мгновенно распространилась по всей руке.

Услышав отвратительный скрежет, Гермиона подняла голову и увидела, как существо яростно царапает короткими черными когтями наложенный на решетку экран щитовой магии, пытаясь, очевидно, вырваться наружу, чтобы наброситься на нее.

Долохов подал руку, помогая Гермионе встать. Поднявшись на ноги, она так и не решились подойти ближе, держась на расстоянии около полутора метров от камеры.

Существо продолжало свирепо биться о барьер, издавая при этом гортанные рычащие звуки. Когда оно в очередной раз оскалилось, Гермиона заметила зеленоватую субстанцию, струящуюся между его удлиненных бледно-желтых зубов. Жижа стекла по его подбородку и, капнув на пол, запузырилась с характерным шипением.

«Яд», – поняла Гермиона.



– Долохов?

Гермиона и Антонин одновременно повернулись на голос.

Увидев подходящего к ним Макнейра, Гермиона непроизвольно отступила на шаг, столкнувшись со стоящим позади Долоховым, который сразу же обхватил ее предплечья обеими ладонями.

Лаванда говорила, что Джинни у этого человека. И что он делает с ней что-то страшное.

– Макнейр, – поприветствовал его Долохов.

– Что ты забыл тут? – спросил Пожиратель, а потом посмотрел на Гермиону. – Да еще и в компании своей грязнокровки?

– Привел ее сюда в воспитательных целях. Чтобы она посмотрела, что бывает с теми, кто злит хозяев, – произнес Долохов, и Гермиона поразилась, как умело он управлял голосом, пичкая Макнейра откровенной ложью в совершенно спокойной, непринужденной манере.

Пожиратель хохотнул и окинул ее взглядом с головы до ног.

– Неудивительно, что она тебя не слушается, – произнес он. – Ты с ней как с чистокровной обращаешься что ли? Одета как истинная леди.

– Кто сказал, что не слушается? – голос Антонина стал жестче. – Так, иногда косячит. А я не люблю однообразные методы воспитания. Что до одежды. Эта шлюха принадлежит мне, и я не хочу, чтобы кто-то другой трахал ее даже глазами.

Макнейр кивнул, а потом произнес:
– Я тоже предпочитаю вносить разнообразие в процесс дрессуры, – он снова посмотрел на Гермиону. – Смотри, девка, будешь плохо себя вести, закроем тебя в такой же клетке, предварительно поработав над твоей милой мордашкой и сочным тельцем.

Гермиону всю передернуло от омерзения на последних словах.

Бедная Джинни!

– Кстати, ты не знакома с этим, хм… заключенным? – язвительно спросил Макнейр.

Гермиона машинально перевела взгляд на существо, которое продолжало стоять впритык к решетке, уперевшись когтями в защитное поле.

– Посмотрим, кто у нас здесь, – продолжил Макнейр, достав из кармана мантии небольшой свиток пергамента и демонстративно развернув его, – Яксли ведет учет всего, даже этих уродов. Тааак, – он бросил быстрый взгляд на камеру, где была табличка с номером, а потом снова забегал глазами по свитку, – номер 63. А, вот. Раньше эту тварь звали Симус Финниган. Знакомое имечко?

Все вокруг поплыло, и Гермиона ощутила, как земля уходит у нее из-под ног. Сильные руки удержали ее на месте, не позволив рухнуть на каменный пол.

– Спасибо тебе, Макнейр, – сквозь шум в ушах Гермиона едва слышала голос Долохова. – Теперь придется ее на руках тащить.

Макнейр расхохотался.

– Ну, извини, – бросил он.

Долохов подхватил Гермиону на руки, и она уставилась в мрачный, темно-серый потолок, который медленно дрейфовал мимо, будто грозовая туча.

Она слышала раздающиеся издалека мужские голоса, а потом почувствовала, как Долохов начал движение.

Спустя пару минут тишину разорвал его голос, полный предсказуемого недовольства и непредсказуемого волнения:
– Я знал, что это плохая идея.

Гермиона начала постепенно приходить в сознание. Мир перед глазами перестал вращаться, когда они были на уже знакомой лестничной площадке.

– Я в порядке, – произнесла Гермиона, окончательно придя в себя. – Могу идти сама.

Долохов остановился и напряженно вгляделся ей в лицо.

– Ты точно уверена или так же уверена, как была относительно похода сюда?

Девушка поджала губы и отвела взгляд в сторону:
– Точно уверена, – произнесла она.

Мужчина поставил ее на ноги и произнес:
– Идем домой.

Нет! Невилл…

– Но я хотела… – начала было Гермиона.

– Свой лимит хотелок ты на сегодня уже исчерпала, грязнокровка, – отрезал Долохов, обхватывая ее за предплечье. – Мы сейчас же возвращаемся.



– Вот, поешь. Станет легче.

У Гермионы защипало глаза от подступивших слез, когда она посмотрела на плитку шоколада, которую ей протянул Долохов. Профессор Люпин всегда угощал их шоколадом, чтобы успокоить. Она знала, что в зачарованном шоколаде нет ничего особенного, но охватившее ее чувство ностальгии было таким мощным, что, казалось, согрело изнутри. И ей не хотелось терять его, поэтому, принимая из рук Долохова плитку, она старалась не думать о том, что из палочки именно этого Пожирателя Смерти вырвался луч рокового проклятья, поразившего одного из ее любимых преподавателей.

Какая жестокая ирония!

– Спасибо, – поблагодарила Гермиона и откусила один квадратик шоколадки.

С минуту Долохов молча наблюдал, как девушка отстранено жует шоколадку, сидя на тахте у окна. Ощущение дежавю прокралось мимо. А потом он все же решился сказать то, что говорить не хотел, но считал должным все же озвучить.

– Мне жаль твоего друга.

Девушка вскинула голову.

– Не к чему лгать, – почти прошептала она.

– Но это правда, – нахмурившись, произнес Долохов. – Мне казалось, я ясно дал понять, что не одобряю подобное.

– Не одобряешь… Но продолжаешь служить Темному Лорду, – с укором сказала Гермиона.

Антонин замер на секунду. Ведь он всего лишь солдат и не обязан разделять все взгляды Повелителя, лишь выполнять приказы.

– Ты девушка, к тому же слишком юная, чтобы понять, что такое присяга. Я присягнул Повелителю на верность, когда принял Метку. Я обязан делать то, что он говорит.

– Но ты уже нарушил его приказ однажды. Когда помог мне в Министерстве, – напомнила Гермиона.

– Это… совсем другое, – Долохов отвернулся к окну. – Мелочь, которая ни на что не влияет.

– Это вовсе не мелочь. Этот поступок показал, какой ты, – уверенный тон девушки заставил его снова обратить свое внимание на нее. – Ты не такой, как он.

– Девочка… Ты меня совсем не знаешь.

– Я знаю больше, чем ты думаешь! – в ее нежном голоске послышался вызов. – Я знаю про многочисленные пытки и убийства магглов и врагов Темного Лорда. Я знаю про убийство Пруэттов. Но дело не в приказах и не в присяге. Каждый день ты делаешь выбор, который говорит о том, кто ты. Измениться никогда не поздно. Нужно лишь принять правильное решение.

Ох уж эти гриффиндорцы с их громкими мотивационными речами!

– Что ты хочешь, чтобы я сделал, лапонька?

– Помоги сбежать пленникам, которые еще сохранили человеческий облик. Хотя бы тем, кого держат в Министерстве.

Долохов рассмеялся.

– Ты с ума сошла? Даже если мне удастся этот финт, и я смогу скрыться, меня выследят и убьют. Темный Лорд не прощает предательства.

– Ерунда. Он простил всех, кто не искал его после событий в Годриковой впадине. Гарри рассказал, кто был на кладбище в ночь его возрождения. Все присутствующие отреклись от него, чтобы избежать Азкабана. А потом просто вернулись.

Долохов сжал кулаки. Это была больная тема. Эти предатели пришли к Повелителю, как ни в чем не бывало, и тот принял их. Пока он, его самый преданный солдат (ну ладно, есть еще Белла), торчал в Азкабане почти пятнадцать лет.

– Не сравнивай меня с этими ублюдками без чести и совести, – в Антонине стала подниматься волна злости.

– А я и не сравниваю. Я знаю, что ты не такой, как они!

Волна резко схлынула. Мужчина разжал кулаки и попытался успокоить расходившиеся нервы.

– Знаешь, даже если бы я решился на эту авантюру, ничего бы не вышло. Одному против целой армии...

– Гарри не побоялся один выступить против целой армии, – напомнила Гермиона.

– Да, и чем все закончилось? Вы все равно проиграли, а его убили.

Чёрт! Все-таки ляпнул.

Контроль, контроль, контроль.

Ее рот приоткрылся в тихом вдохе, а потом губы плотно сомкнулись вновь. Гермиона опустила взгляд вниз.

– Я не хотел… – произнес Долохов, увидев, как плечики девушки поникли, – Но ты должна смириться. Принять тот факт, что мы победили. Оставь борьбу.

– Ладно, – тихо проговорила девушка, не смотря на него.

– «Ладно» в смысле, «я сделаю так, как ты просишь»? Или «ладно, я скажу это, чтобы ты отстал, и вернусь к изучению книг о разрыве магической связи сразу же, как ты уйдешь на работу»?

Гермиона удивленно вскинула голову.

– Что? Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься в библиотеке бессонными ночами и днем, пока меня нет дома? – продолжил Долохов, а потом добавил: – Заканчивай с этим, грязнокровка.

– Хорошо, – все тем же бесцветным голосом прошептала девушка.

«Скажу это, чтобы ты отстал». Сколько же с ней проблем.

Долохов устало опустился рядом на тахту. Гермиона изучала его лицо внимательным взглядом.

– И каков твой следующий шаг?

Девушка нахмурилась.

– Следующий шаг? – неуверенно спросила она.

– Ну, ты добилась своего – я отвел тебя в Министерство. Что ты планируешь дальше?

– Я…

– Будешь пытаться вернуть себе магию, чтобы потом освободить пленных, – констатировал Долохов.

– Я не…

– У тебя ничего не выйдет, грязнокровка, – снова оборвал ее мужчина. – Книги не дадут тебе какой-то новой информации. Есть всего два способа разорвать связь энергии носителя с тем подавителем, что на тебе. Первый способ – тот, кто создал связь, может ее отменить... И второй.

– Какой второй? – она спросила машинально, уже зная, каким будет ответ.

– Я думаю, ты уже сама все поняла, – Долохов посмотрел на Гермиону многозначительным взглядом. – Смерть скрепившего связь.

Антонин заметил, как его девочка напряглась, сжав кулачки.

– Я не сниму с тебя браслет, – это была еще одна констатация факта, озвученная Долоховым. – И вовсе не потому, что не хочу наделять магией грязнокровку, как ты, вероятно, думаешь. Просто я понимаю, что, если ты вернешь себе магию, то обязательно совершишь какую-нибудь глупость, вроде штурма Министерства в одиночку.

– Я не настолько безрассудна, – запротестовала Гермиона.

– Возможно, – Долохов встал с тахты. – Но я не хочу рисковать. К тому же, бои уже в субботу, а после них это не будет иметь никакого смысла.

– Почему?

– Бои будут насмерть. Ты видела творение Темного Лорда. Его создания не только сильны физически, но и устойчивы к магическому воздействию. Как их усмирить, знает только Темный Лорд. У школьников, которые не стали жертвами экспериментов, даже с волшебными палочками нет ни единого шанса против этих монстров. Просто зрелищная казнь – вот что там будет.



С той злополучной битвы в Хогвартсе Гермиону ни разу надолго не отпускало чувство безысходности. Раньше даже в самые, казалось бы, безнадежные моменты, они с Гарри и Роном каким-то совершеннейшим чудом находили способ выбраться из непростой ситуации, найти решение проблемы. Но сейчас у умнейшей ведьмы своего поколения не было ни одного мало-мальски жизнеспособного плана действий.

Зернышко надежды, зародившееся в ней, когда она в понедельник увидела в Министерстве Невилла, стало медленно усыхать без подпитки. Если его не разорвут на куски те опасные животные, которых наверняка специально отловили для боев, то он погибнет от когтей и клыков своих бывших соучеников, которых Волдеморт превратил в ведомых инстинктами монстров без воли и разума.

И она ничего не может сделать, чтобы это предотвратить. Без магии она совершенно бессильна.

В отчаянии Гермиона яростно отбросила в сторону очередной фолиант с описанием ритуалов для разрушения магических связей. Ей вспомнились слова Долохова: «Есть всего два способа разорвать связь…».

Долохов открытым текстом сказал, что не намерен снимать с нее браслет. Значит, остается лишь один вариант. Но даже если она придумает, как это провернуть, сможет ли она решиться на это?



Это был даже не интуиция, которая, к слову, никогда его не подводила. Нет, к интуиции это не имело ровным счетом никакого отношения. Просто он не верил, что такое грандиозное и неоднозначное мероприятие, как публичные бои в стенах Министерства магии, на премьеру которых были приглашены, помимо высших чиновников Британии, и иностранные гости, пройдет без происшествий. Антонин действительно ожидал, что что-то пойдет не так. И пока люди, ответственные за организацию субботних боев, осуществляли все приготовления, передвигаясь по зданию Министерства быстрее, чем ловцы по квиддичному полю в погоне за снитчем, он успел заметить сразу несколько ошибок, которые просто не могут не привести к провалу.

Самой важной оплошностью организаторов Антонин считал план размещения охраны. Ему казалось несусветной глупостью стягивать всех авроров и охранников здания на нижний ярус, где размещалась зона для боев, которую люди уже прозвали «Колизеем». И Долохов никак не мог взять в толк, почему вся бредовость этого решения очевидна лишь ему, а всем остальным, в частности Яксли, который руководил процессом подготовки к мероприятию, необходимость разместить хотя бы по паре охранников в каждом блоке видится ненужной подстраховкой.

Впрочем, он не стал настаивать на своей правоте, ведь, в конце концов, если произойдет что-то незапланированное, Темный Лорд будет спрашивать не с него, а с Корбана и еще нескольких подотчетных ему Пожирателей смерти, на судьбу которых ему было совершенно наплевать. Тем не менее, Антонин решил для себя, что будет на чеку весь вечер, по возможности отслеживая подозрительные активности гостей.

Долохов был человеком, который всегда подозревал всех и вся, пока те не докажут свою абсолютную преданность. При этом сейчас наибольшие сомнения у него вызывала лояльность Малфоя-младшего. Он поверил бы, что излишне показушное рвение при выполнении приказов Повелителя было попыткой не ударить в грязь лицом на новой ответственной должности, если бы речь шла о ком угодно другом, но не о Драко Малфое, чьего отца так безжалостно ликвидировал Темный Лорд.

Нет, мальчишка не просто так крутится среди иностранной элиты вне рабочих часов, попивая с ними эльфийское вино в неформальной обстановке. Малфой что-то замышляет.

Бои планировались как развлечение, как отдых и способ снять накопившийся стресс, но Долохов знал, что ему расслабиться сегодня не удастся.



Огромное количество британских знаменитостей и иностранных гостей, многочисленные вспышки колдокамер во всех уголках верхнего уровня здания Министерства, на оформление которого была затрачена целая гора галлеонов – бои обещали стать событием года, которое, несомненно, будут освещать во всем мире.

Будучи чертовки недовольным, что ему в принципе приходится присутствовать сегодня здесь, Антонин пробрался сквозь толпу гостей к Роули, который, стоя чуть в отдалении, контролировал работу охраны у Главного входа.

– Похоже, им удалось собрать тут сегодня всех крупных шишек мирового магического сообщества, – произнес Антонин, подойдя к напарнику.

– Не совсем. Многие представители Восточной Европы отказались, – сказал Торфинн. – Там большинство по-прежнему лояльно к идеям Дамблдора и старого Министерства о равенстве. С нами только Румыния и Албания.

Антонин хмыкнул.

– Они признают новое правительство рано или поздно, – произнес он. – Армия Темного Лорда растет и крепнет с каждым днем. Совсем скоро Британия станет самой могущественной страной магической Европы. Нас просто невозможно будет игнорировать.

Торфинн лишь неопределенно пожал плечами.

– Спустимся к арене? – предложил он. – Начало уже через пятнадцать минут.

– А как же твои подопечные? – спросил Антонин, кивнув в сторону охранников, проверяющих палочки все еще прибывающих гостей.

– Думаю, с досмотром они как-нибудь справятся без меня.



Они сделали арену круглой. До чего же банально. Гребаный Колизей.

Драко сидел в министерской ложе, на два яруса выше того места, где, рядом с Пием Тостоватым, восседал Темный Лорд.

Обсуждая с Яксли во время подготовки к мероприятию план рассадки высших чиновников Министерства, Малфой, стараясь выглядеть безразлично, отказался от изначально выделенного для него кресла в поле зрения Темного Лорда, опасаясь, что не сможет слишком долго удерживать маску непринужденности.

Когда Драко узнал о сути боев, его замутило. В школе он терпеть не мог всех этих гриффиндорцев с их обостренным чувством справедливости и надоедливой заботой обо всех убогих, но он совершенно не горел желанием лицезреть, как его бывших соучеников разрывают на куски. С того места, где он сидел, было намного сложнее разглядеть все детали этого чудовищного развлечения в отличие от кресла в непосредственной близости от Волдеморта.

Этот извращенный псих с таким пафосом читал вступительную речь, рассказывая о важности этого мероприятия и необходимости его внедрения повсеместно, будто говорил не о позаимствованной у магглов идее казни неугодных, а о придуманном им самим лекарстве от всех болезней. Впрочем, Темный Лорд всегда относился к магглам, перешедшим через разделяющий два мира барьер, и всем им симпатизирующим волшебникам язвами на теле магического сообщества. Наверное, поэтому он сейчас был в таком воодушевлении, найдя интересный способ избавиться от них.

Драко стоило больших усилий держать каменное лицо, пока Волдеморт говорил, но еще сложнее было смотреть на арену пустым взглядом потом, когда кровавое действо началось.

Чтобы зрители и высокие гости не заскучали от однообразия, бои проходили в три этапа. Сначала рабы, вооружившись холодным оружием на выбор, сражались один на один. Бой обязательно должен был быть насмерть. А если победитель поединка отказывался убивать повершенного бойца, против них двоих выходили волшебники и применяли различного рода Пыточные, чтобы развлечь публику. Итогом, конечно, была смерть обоих.

Вторым этапом была борьба выживших после первого поединка с различными опасными животными. В качестве оружия оставались все те же ножи, клинки и прочие железяки, практически бесполезные в схватке с изголодавшимися и разозленными хищниками.

И вот раздался звук гонга, возвестив о начале третьего, заключительного этапа этого развлечения – битвы с уродливыми тварями, которых создал Темный Лорд. На этот раз бойцам выдавали волшебные палочки, что было, конечно, жестокой насмешкой. Ведь против этих существ палочка была бесполезной деревяшкой, если не знать специального заклятья, способного подавить хищнический инстинкт этих человекоподобных монстров.

Когда на арену вытолкнули едва держащегося на ногах после первых двух этапов Ли Джордана, которого он помнил как комментатора квиддичных матчей, Драко понял, что ему нужно немного проветриться.

Он едва успел приподняться с кресла, когда на свободное рядом с ним место сел Амикус Кэрроу.

– Драко, уже уходишь? – спросил он, скривив губы.

Вероятно, мужчина пытался изобразить на лице мягкую дружелюбную улыбку, но как это часто бывало в случае с Кэрроу, получилась какая-то хрень.

Кэрроу. Этот ублюдок подослал к нему Лавгуд с кучей следящих чар, чтобы узнать все его тайны. Драко ответил ему тем же, и полученная от все той же Лавгуд информация о намерениях Кэрроу его весьма заинтересовала.

– Да вот, хотел немного освежиться, – произнес Драко, опустившись обратно в кресло и одарив собеседника надменным взглядом. – Но я рад, что ты подошел, Амикус. Есть разговор.

– Правда? О чем?

Было видно, что Кэрроу занервничал.

– О твоем подарке, – Малфой криво усмехнулся, и мужчина шумно сглотнул, –Знаешь, мой отец всегда был тем еще параноиком, что его, конечно, не спасло, но все же. Он наложил на свой кабинет десяток отлавливающих заклятий для предупреждения магического вмешательства извне. Я в этот кабинет привожу всех новых жильцов Мэнора, и Лавгуд оказалась полна сюрпризов, о которых я узнал сразу же, как она пересекла порог, – Кэрроу сдавил пальцами подлокотник, разделяющий их кресла, а Малфой невозмутимо добавил, вскинув брови: – Мне кажется, тебе тоже стоит освежиться, Амикус. Ты какой-то бледный. Составь мне компанию. В конце концов, нам есть что обсудить. Где-нибудь в спокойном месте. Тет-а-тет. Согласен?

Разговор наедине виделся Амикусу лучшим исходом сейчас. Если мальчишка нападет, он, скорее всего, справится с ним. А потом подкорректирует его память, чтобы тот не сдал его с потрохами Темному Лорду.

– Ты прав, – Кэрроу кивнул. – Пойдем.



Вот уже около двадцати минут Антонин не спускал глаз с нижних ярусов министерской ложи. Из-за расположения зрительских мест полукругом, Малфой сидел к нему в пол оборота, усиленно демонстрируя окружающим образ типичного скучающего, безразличного ко всему аристократа, но с каждым новым завершившимся поединком, эта его маска все больше сползала с лица. При этом Долохов полагал, что вряд ли кто-то, кроме него, видел это. Все внимание публики было приковано к действу, разворачивающемуся внизу, на арене.

Трибуны разрывались от выкриков и свистов, зрители были в каком-то сумасшедшем возбуждении, подначивая участников боев. Их жажда крови была поразительна. Похоже, Темный Лорд попал в точку, выбрав такой способ развлечения как средство завоевать симпатии сограждан и иностранных коллег.

Фоном Антонин услышал, как Роули что-то проговорил, но лишь кивнул в ответ, полностью сконцентрировавшись на мальчишке, который, едва начался третий этап боев, привстал с кресла, явно намереваясь уйти. Но тут к нему подошел Кэрроу и, судя по его напряженному лицу, мужчина определенно был не в восторге от того, в какое русло свернул начавшийся между ними диалог. С мрачным видом Кэрроу вскоре последовал за Малфоем к выходу с трибун.

– Я скоро вернусь, – бросил Долохов, не оглядываясь на Роули, и тоже двинулся в сторону выхода.



Антонин обладал развитыми навыками преследования. За свою жизнь ему довольно часто приходилось следить за врагами или союзниками, в лояльности которых Темный Лорд сомневался. Долохов почти интуитивно ощущал, какую дистанцию необходимо сохранить, чтобы не выдать себя, но и не потерять цель из виду. Для большей эффективности он изобрел особые следящие чары. Чтобы не привлекать внимание, заклинание накладывалось невербально, благо, он блестяще владел бессловесной магией. Будто репейник, чары цеплялись к магической ауре преследуемого, образуя невидимый для него, но четко видимый Антонину энергетический след. И это было одно из тех заклинаний, которое Долохов оставил только для себя, держа его в тайне ото всех, даже от Повелителя.

Увидев, что Малфой с Кэрроу идут в сторону лифтов, Антонин начал накладывать свое следящее заклинание, но когда он завершал невербальную фразу, ему навстречу со стороны специально организованного для зрителей фуд-корта вышла толпа гостей из Италии. Их активная жестикуляция и громкие, эмоциональные разговоры на родном языке на пару секунд отвлекли Антонина, и чары развеялись, так и не материлизовавшись до конца. Пока гости, которых было человек двадцать, проходили мимо, Долохов успел вспомнить все причины, по которым он терпеть не мог южан.

Когда толпа, наконец-то, разошлась, он возобновил наговор. Заклинание уже летело к Малфою в тот момент, когда решетки лифта, в который они с Кэрроу зашли, начали закрываться. Ему не хватило буквально пары секунд, чтобы чары достигли цели – вместо мальчишки заклятье ударилось о решетку и растворилось, так и не найдя нужной ауры, за которую могло бы зацепиться.

Дьявол! Мать твою!

Антонин с трудом сдержался, чтобы не выкрикнуть ругательство вслух. Нельзя поддаваться эмоциям. Нужно подумать. Куда они могли направиться, что им может понадобиться? Бумажки никому не нужны, магические артефакты можно найти где угодно, не только в Министерстве, да и сильных предметов тут не осталось, все более-менее ценное Темный Лорд спрятал в разных точках страны за семью печатями.

Единственное, что могло бы сподвигнуть врагов на действия именно сегодня, воспользовавшись суетой публичного мероприятия и отсутствием достаточной охраны в большей части здания, находилось на четвертом уровне.

В отличие от большинства его соратников, Долохов не считал, что сопротивление полностью уничтожено. Он подозревал, что кто-то смог либо сбежать после поражения, либо по разным причинам вовсе не участвовал в решающей битве. И, несмотря на то, что защитные чары здания Министерства были значительно усилены после прихода к власти Темного Лорда, отдельные мятежные волшебники вполне могли предпринять попытку вызволить из плена своих друзей и близких, которые сейчас находились в Отделе регулирования магических популяций. А кто-то с этой стороны баррикад теоретически мог врагам помочь.

Это было лишь предположение, но за неимением других идей, Антонин рванул к лифтам.



На четвертом уровне предсказуемо было безлюдно.

Ну что за кретины?

Антонин понял, что сделал все правильно, наложив вчера поверх министерского Охранного свою небольшую сигнальную ловушку на дверь, за которой находились рабы. Пока он спускался по лестнице ко входу в Блок предварительного содержания, кончик палочки, зажатой в его руке, засветился, сообщая о нарушении границы охранного барьера. Подбегая к заградительной решетке, Антонин заметил по ту сторону три фигуры в черных мантиях с надвинутыми на голову капюшонами, рядом с ними стояли трое пленников – два парня и девчонка. На ходу он бросил Экспульсо, и прутья разлетелись в стороны. В сотые доли секунды Антонин успел выставить Протего, защищаясь от летевшего в его сторону Обездвиживающего. Брошенное им в ответ Эверте Статум мазануло соперника где-то в районе ключицы, и тот отлетел к противоположной стене. Этих секунд их маленького поединка хватило, чтобы остальные успели обхватить порт-ключ и переместиться.

Долохов яростно ругнулся. Сегодня определенно не его день. Но, по крайней мере, ему удалось захватить одного из них.

Человек, сраженный его заклятьем, начал подниматься на ноги, капюшон по-прежнему скрывал его лицо. Антонин молниеносно применил Экспеллиармус, выхватив палочку преступника.

– Повернись и сними капюшон, – приказал он. – И без глупостей, – добавил Антонин, крепче сомкнув пальцы вокруг выставленного в полной боевой готовности древка.

Человек поднес руки к капюшону и обхватил его края. Замешкавшись на долю секунды, он все же скинул его.

Рука, в которой Антонин зажимал палочку, дрогнула.

– Какого…?

Глава 11. Выбор

– Не сказать, чтобы я был удивлен, но… как ты решился встать на этот скользкий путь? Неужели ты совсем не боишься гнева Темного Лорда?

– Все мы его боимся. Но причины перевешивают этот страх, – палочка Амикуса была направлена прямо в грудь собеседника. – Ты же понимаешь это, да? У тебя тоже есть потери.

Малфой крепче обхватил древко, лицо его оставалось непроницаемым.

– С чего ты взял, что меня все это интересует? Темный Лорд дал мне высокий пост, а впереди маячит Совет законодателей и новые привилегии.

– Брось, Драко, – Амикус усмехнулся, – Ты рос на моих глазах. В тебе есть надменность Малфоев. Фамильная черта. Но нет их жажды власти. Семья для тебя первостепенна. В этом ты пошел в Нарциссу. Смерть Люциуса не прошла для тебя бесследно, я уверен. Ты увез мамочку подальше отсюда не просто так. Ты что-то задумал.

Глаза Драко блеснули, губы изогнулись в ухмылке.

– У тебя ничего на меня нет, Амикус. Твой план использовать Лавгуд, чтобы выведать мои секреты, провалился. Зато я узнал много интересного о твоих намерениях. Скажи, что мешает мне сдать тебя, заслужив милость Повелителя?

Кэрроу хохотнул, но его взгляд похолодел.

– Сдать меня? И чем ты собираешься аргументировать этот наезд? Воспоминаниями рабыни или своими домыслами? Знаешь, Драко, может, ты и занимаешь сейчас важный пост, но не обольщайся – в глазах Повелителя ты, прежде всего, сын лицемерного труса. И твое слово ничуть не выше моего. А ведь мне тоже есть, что сказать. У меня даже сомнений нет, что в твоей белобрысой голове есть много всего, что будет крайне любопытно Повелителю. Возможно, это не спасет меня, но, будь уверен, сухим из этого омута тебе не выйти. Если я буду тонуть, я утяну тебя за собой.

С минуту Драко сверлил Кэрроу напряженным взглядом, а потом вдруг опустил палочку, чем вызвал недоумение собеседника.

– Знаешь, твои усилия в любом случае были напрасны, – шумно выдохнув, проговорил Драко. – Мой план совсем не в том, о чем ты подумал. Как ты правильно сказал, фамильная черта. Малфои никогда не идут напролом, мы предпочитаем извилистые пути. И я не располагаю той информацией, которую ты надеялся получить.

Взгляд Кэрроу поблекнул.

– Значит, ты не знаешь, где он их прячет? – спросил Амикус.

– Нет. Но я готов помочь тебе в поисках.

Смерив Драко подозрительным взглядом, Амикус все же решился тоже опустить свою палочку.

– И как ты собираешься помогать, если мы даже не знаем, что ищем? – спросил он.

– Возможно, я знаком с теми, кто знает.

Амикус вскинул брови.

– Да? О ком ты?

– Драко, Амикус, хорошо, что я встретил вас, – им навстречу по коридору шел Яксли. Его лицо, как обычно, было каменным, не выражающим совершенно никаких эмоций, но то, с какой скоростью он двигался, выдавало сильную встревоженность. – В Блоке предварительного содержания на четвертом уровне сработало Охранное, – он не замедлился, вихрем промчавшись мимо них, на ходу добавив, не оглядываясь: – Идемте со мной. Не знаю, что произошло, но может понадобиться ваша помощь.

– Договорим позже? – тихо предложил Малфой.

Амикус кивнул, и они последовали за Яксли.



Это не может быть правдой. Это сон, гребаный ночной кошмар.

Как он вообще оказался тут раньше него? Когда он покидал трибуны…

Твою мать!

Его там не было. Он ушел минут на пять раньше. Где-то с задворок сознания всплыли слова сидящего рядом с ним напарника: «Я отойду на пару минут». Он проигнорировал это тогда, все свое внимание обратив на мальчишку Малфоя.

Черт!

– Тони…

– Нет! Не смей обращаться ко мне по имени! – Антонин сдавил палочку так сильно, что, казалось, еще чуть-чуть и древко не выдержит давления и треснет. – Ты – гребаный предатель! Спелся с Орденом. Как давно ты работаешь на них?

– Все не так, как кажется на первый взгляд, – Роули старался выглядеть спокойным, его голос был мягким, но едва уловимо подрагивал.

– Не так, как кажется? То есть ты только что не помог пленникам сбежать? – слова Антонина была полны желчи, глаза яростно метали молнии.

– Помог. Но это не…

– Знаешь что? Объяснять это ты будешь Темному Лорду. Уверен, он будет рад выслушать все в деталях.

– Я не работаю на Орден! – Торфинн чуть повысил голос, а потом добавил уже приглушенно: – И я сделал это не ради себя.

– Ах, ну так это меняет дело, – ядовитый сарказм сочился через край. – Раз не ради себя, значит, все в порядке.

Торфинн выдохнул в попытке успокоить бешено колотящееся сердце.

– Тони…

Лицо Антонина приобрело еще более жесткий вид, чем обычно.

– Я сожалею, что ты узнал об этом вот так…

Да уж, конечно. Сожалеешь, что попался.

– Я не идиот и понимаю, что мои дни сочтены…

Антонин до боли сдавил челюсти.

– Но мне все же хотелось бы сказать… Мы никогда не говорили об этом открыто… Между нами даже в лучшие дни всегда был какой-то пусть и невысокий, но все же… барьер… Этот барьер не позволял нам быть откровенными до конца…

Рука Антонина сомкнулась на палочке до побелевших костяшек. Роули то и дело запинался. Было заметно, что каждая фраза давалась ему с огромным трудом, и почему-то Антонин был уверен, что дело не только в страхе, который Торфинн сейчас без сомнения испытывал.

– … Но, правда в том, что я всегда … считал тебя не только… напарником…. Но и другом.

Дерьмо…

Роули глубоко вздохнул.

– Я знаю, у меня нет морального права просить тебя об этом… Но…

Гул в ушах мешал думать.

– Ты знаешь, что он сделает со мной…

Антонин сжал пальцы свободной руки в кулак.

О, да, он знал. Пытки Повелителя несравнимы ни с чем. Он наблюдал экзекуции бесчисленное количество раз, поэтому ясно представлял, как все будет сейчас. Когда под пытками Торфинн все же сознается во всем и сдаст своих подельников, если таковые имеются, Темный Лорд продолжит мучить его просто чтобы насладиться полной безысходностью, которая отразится в глазах корчащегося у его ног в нестерпимой агонии предателя, когда тот осознает, что облегчения не будет.

– Раньше надо было думать, – огрызнулся Долохов.

Он заметил, как взгляд Роули потускнел. Перед ним стоял человек, полностью смирившийся с тем, что он уже не жилец на этом свете. Сейчас Торфинну оставалось торговаться лишь за время, которое ему осталось до погибели. В данном случае, чем раньше это случиться, тем лучше.

– Я все же осмелюсь попросить тебя… как друга, – Антонин еще никогда не слышал, чтобы голос Роули звучал настолько умоляюще. – Если все эти годы доверительных отношений и взаимовыручки для тебя хоть что-то значат…

Сердце в груди Антонина сделало кульбит.

– Пожалуйста…

Долохов сглотнул подступивший к горлу ком.

– Убей меня.

Рывок. Дыхание перехватило. И затем стремительное падение на твердую землю. Все, на что у Антонина хватило сил, это просто выдохнуть.

И почему он сам об этом не подумал?

Роули в любом случае знает слишком много секретов, чтобы оставлять его в живых. Ведь даже если он не расколется под пытками сам, то легилименция позволит Темному Лорду увидеть все. Его мысли, разговоры, воспоминания… О стерилизации, которая так и не случилась, о Джагсоне и Селвине, о нездоровой привязанности его напарника к рабыне….

А убийство может стать решением всех проблем. Разом можно избавиться и от необходимости конкурировать за место в Совете законодателей, и от переживаний за судьбу грязнокровки, и за собственную жизнь.

Мозг начал хаотично собирать мозаику в рисунок, который он представит Повелителю. Дополнительное Охранное позволило ему оказаться тут до того, как преступники сбегут. Он не поймал всех, но смог изобличить предателя. Роули напал, и он бросил Убивающее чисто машинально. Возможно, Темный Лорд накажет его слабым Круциатусом из-за упущенной возможности узнать, кто были остальные двое преступников, но это не смертельно.

Да, с точки зрения рациональности, избавиться от Роули было бы правильно.

Но с недавних пор рациональность перестала быть единственным мерилом при принятии Антонином решений. Теперь логика мешалась с эмоциями, и это превращалось в такой запутанный микс, что выделить что-то одно возможности не было.

Поэтому он медлил. Как мог Антонин заглушал голос сердца, толкая себя в сторону сухого расчета.

Проблемы уйдут со взмахом палочки. Нужно произнести всего два слова. Это легко, почти не требует усилий. В какой-то степени это даже милосердно – быстрая смерть.

Где-то наверху послышались шаги и голоса. Похоже, министерские защитные чары сработали, когда он разнес решётку. Охрана скоро будет здесь.

Больше медлить нельзя.

Пальцы руки, в которой была палочка, начали ныть от напряжения.

Их всегда было двое. Они держались особняком. Негласная элита Пожирателей Смерти. С Роули он мог говорить о том, чем с другими делиться было опасно. Они прикрывали друг друга. Помогали друг другу. Роули был ему отличным советчиком, поддержкой.

Он заглянул в наполнившиеся искренней благодарностью глаза своего напарника, когда тот понял намерение Долохова. Он смотрел как на спасителя на того, чья рука сейчас разорвет нить его жизни.

Это невыносимо. Ну почему все должно было сложиться именно так? И именно теперь, когда он осознал, что, как и в случае с грязнокровкой, то, что он не надеялся когда-нибудь получить из-за своего происхождения, было все эти годы буквально перед носом.

Их было двое… А через пару секунд он снова останется один в лживом, лицемерном кругу Пожирателей смерти. Одинокий воин посреди гребаного поля, усеянного сорняками.

Голоса были все ближе. Кажется, он слышал Яксли, подгоняющего охранников.

Последний шанс.

Роули мягко улыбнулся, всем своим видом показывая, что он готов принять свою судьбу.

Сердце ударилось о грудную клетку, Долохову еще никогда не было настолько тяжело дышать.

И все-таки слабак.

Не медля больше ни секунды, Антонин вытащил из кармана палочку Роули и бросил ему. Торфинн поймал древко, его глаза расширились. Он приоткрыл рот с явным намерением сказать что-то, но с его губ не сорвалось ни звука. Похоже, он начисто лишился дара речи от шока.

– Я все разгребу. Ты молчи, – произнес Антонин, его голос был металлическим.

Все, что мог сейчас сделать Роули, это лишь кивнуть.



Яксли первым влетел в Блок предварительного содержания. Палочка вскинута, глаза горят, как у коршуна перед атакой. Следом за ним через разбитую заклинанием решетку проскользнуло шестеро охранников. Последними на пороге появились Малфой и Кэрроу.

Этих каким ветром занесло?

– Вы припозднились, шоу уже закончилось, – с непроницаемым лицом проговорил Долохов, смерив Яксли снисходительным взглядом.

– Что ВЫ тут делаете? – Яксли продолжал удерживать палочку в режиме боевой готовности, переводя настороженный взгляд с Антонина на Торфинна и обратно.

– А ты как думаешь? Твою работу, разумеется, – язвительно отозвался Антонин.

– Что здесь произошло? – уже не так уверенно, как раньше, спросил Яксли.

– Произошло то, о чем я тебя неоднократно предупреждал, Корбан, – будничным тоном ответил Антонин, кивнув на распахнутую настежь дверь, ведущую к камерам. – Орден проник в Министерство и украл троих пленников. Пока троих. Потому что, я уверен, они еще вернутся. Ведь ты устроил тут проходной двор.

Сколько Антонин его знал, Корбан Яксли почти всегда выглядел, как каменное изваяние. Его умению держать безэмоциональную маску Долохов даже завидовал. Но когда Яксли посмотрел на дверь, можно было наблюдать, как камень крошится, обнажая страх, охвативший его после осознания всего масштаба катастрофы.

– Что? – спросил Яксли слабым, слегка осипшим голосом. – Это не… Не может этого…

Впервые Антонин наблюдал взволнованного Яксли, и, надо признать, это его слегка позабавило.

– Скажи, Корбан, как долго нужно проработать в Министерстве, чтобы подцепить эту вашу специфическую заразу? – Антонин деланно задумался. – Ну, знаешь, ею еще болел бывший министр…. Эту излишнюю самоуверенность на грани тупости, заставляющую отрицать очевидное. Я спрашиваю, потому что хочу точно знать, когда нужно отсюда свалить, чтобы уберечь себя от этого. Через сколько лет ты начал ощущать первые симптомы?

Яксли никак не ответил на насмешку Долохова. Неудивительно. Ему явно было не до этого. Темный Лорд склонен жестоко наказывать за подобные промахи. А оправданий у Яксли нет. И вину свалить не на кого, ведь в попытках показать Повелителю свою незаменимость, он буквально зациклил весь процесс организации боев на себя, самолично контролируя каждую мелочь и принимая абсолютно все решения, вплоть до вариантов освещения арены и выбора еды, которая должна была подаваться в гостевых фуд-кортах.

Ждать реакции Темного Лорда на сложившуюся ситуацию оставалось не долго. Антонин посмотрел поверх головы Яксли – по лестнице неторопливо и в свойственной ему величественной манере спускался Повелитель. Следом за ним, с горящими от, очевидно, переполнявшей его радости глазами шел Макнейр.

Крыса уже успела настучать.

Едва Волдеморт появился в поле зрения присутствующих, несколько самых молодых охранников подобострастно рухнули на колени, все остальные учтиво склонили головы. Темный Лорд прошел в центр помещения, туда, где стояли Яксли и Долохов с Роули и, окинув беглым взглядом окружающую обстановку, спросил:
– И каковы наши потери?

Силясь сохранить остатки уверенности в себе, Яксли проговорил:
– Трое пленных, Повелитель. Долохов уже был здесь, когда мы пришли. Сказал, что это был Орден.

Антонину стоило огромных усилий удержать на лице непроницаемую маску. Сердце в очередной раз за эти полчаса ударилось о грудную клетку, отдавшись болью.

Темный Лорд хмыкнул.

– Признаться, я слегка в недоумении, Корбан, – в его голосе отчетливо слышалось наигранное удивление. – Если мне не изменяет память, во время подготовки мероприятия ты уверил меня, что с точки зрения безопасности тобою предприняты все меры предосторожности.

– Повелитель… Я… Это не… – Яксли отчаянно пытался подобрать слова, но, похоже, за эти пару минут панический ужас успел охватить его целиком, сбивая с мысли еще на подходе.

– Не надо, Корбан. Я уже в достаточной степени разочарован, – Темный Лорд смерил того жестким взглядом, и Яксли тут же смолк. – Что до тебя Антонин, – Волдеморт перевел взгляд на Долохова, – могу я узнать, каким образом тебе удалось оказаться тут раньше остальных и почему ты уверен, что это был именно Орден?

– Я не уверен, Повелитель, это лишь предположение, – Темный Лорд не выдал никакой реакции, продолжая смотреть на Антонина внимательным взглядом. – Мое мнение – никто, кроме орденовцев, не оказался бы настолько глуп, чтобы пойти на подобную авантюру. И Вы знаете, Повелитель, что я всегда крайне осторожен. Я посчитал необходимым наложить дополнительное Охранное на дверь. Для подстраховки.

– Значит, чары сработали, и ты пришел сюда, – с расстановкой проговорил Темный Лорд. – Почему не сообщил об этом никому? Не взял подмогу?

– Дело в том, что я пошел проверить пленных до того, как сработали чары. Мы с Роули просто решили проветриться и заодно убедиться, что все…. в порядке.

– Роули покинул трибуны за несколько минут до тебя, Долохов, – подал голос Макнейр.

Ублюдок.

Антонин перевел на него ледяной взгляд, и тут услышал за спиной спокойный голос Торфинна:
– Я заходил в уборную, Уолден. Показать тебе воспоминания о том, что я там делал, в качестве доказательства?

Макнейр скривился и проговорил себе под нос:
– Обойдусь.

– И сколько же было преступников? – спросил Темный Лорд.

– Двое, Повелитель, – отозвался Долохов.

Плохой ответ, хорошо бы было увеличить численность врагов хотя бы до шести, но это проблематично из-за долбанных отслеживающих чар, фиксирующих магическую энергию каждого входящего в Блок. Нет, названная численность присутствующих в помещении должна совпадать с реальной, каким бы постыдным это не выглядело сейчас.

– Вот как? – голос Волдеморта прозвучал удивленно, но Долохов понимал, что это лишь очередное притворство. Они все еще под подозрением. – Два моих лучших солдата не смогли справиться с двумя противниками?

– У них был порт-ключ, Повелитель, – невозмутимо сказал Антонин. – Мое Охранное сработало, когда мы были на полпути. Из-за ограничения на аппарацию в этом Блоке нам пришлось бежать. Преступники освободили пленников за эти несколько минут, и переместились сразу же, как мы оказались тут. Мы не успели ничего сделать.

– Досадно, – задумчиво проговорил Темный Лорд. – Как я вижу, у нас явные недоработки в системе защиты здания. Думаю, Антонин, я поручу тебе найти все дыры и залатать.

Долохов кивнул.

– Как прикажете, Повелитель.

– Несмотря на этот мелкий промах, твоя предусмотрительность меня радует, – добавил Волдеморт. – Я тобой доволен. Чего не могу сказать о твоем напарнике.

Темный Лорд посмотрел на Роули, и Долохов обернулся, его рука непроизвольно сильнее сомкнулась на палочке.

– Весьма прискорбно, что ты, Торфинн, допустил проникновение преступников в здание, – продолжил Волдеморт. – Ведь они не могли пройти сюда никак иначе, кроме как через систему досмотра, за которую отвечал ты.

– Я прокололся, Повелитель, – произнес Роули.

– Верно, – констатировал Темный Лорд. – И, полагаю, ты согласишься со мной, что заслужил наказание? В конце концов, ты же понимаешь, что это не моя прихоть, а попытка помочь тебе закрепить негативный опыт и снизить вероятность повторения подобной ошибки.

– Да, Повелитель, – Роули не подал виду, но Антонин почти на физическом уровне ощущал, как тот напрягся.

– Антонин, – Волдеморт перевел взгляд на Долохова, – Торфинн – твой напарник, и, я думаю, будет правильно, если именно ты применишь Круциатус.

– Конечно, Повелитель.

Почти механически Антонин взмахнул палочкой, отправляя луч проклятья в грудь Роули. Ни один мускул не дрогнул на его лице, пока он наблюдал, как напарник корчится на полу с криком боли. Долохов понимал мотивы Повелителя, когда тот приказал именно ему исполнить наказание. Темный Лорд всячески препятствовал образованию мало-мальски дружественных связей между его подданными. Вероятно, это была паранойя, страх, что соратники объединяться против него. Волдеморт активно поддерживал распри, если таковые возникали сами по себе, и вбивал между Пожирателями клин, если видел, что те начинали сближаться больше, чем было необходимо для дела.

– Я думаю, этого достаточно, – сказал Темный Лорд через пару минут, и Долохов опустил палочку.

Торфинн перевернулся на спину, тяжело дыша.

– Антонин, изучи систему безопасности Министерства и представь мне к пятнице отчет с твоими предложениями по улучшениям, – произнес Волдеморт, не обращая никакого внимания на Роули, который уже начал медленно подниматься на ноги.

Долохов молча кивнул.

– И последнее, что я хотел бы сделать перед уходом, – вальяжно развернувшись, добавил Волдеморт.

Яксли успел лишь вздохнуть, когда его настиг сиреневый луч, вырвавшийся из палочки Темного Лорда. Сначала, казалось, ничего не произошло, но вдруг Пожиратель вскрикнул и посмотрел на свою левую руку. С ужасом присутствующие наблюдали, как один за одним пальцы на ней стали с хрустом ломаться, а когда все они вывернулись в несвойственном им положении, хрустнуло и запястье.

Выдержка Яксли поразила Долохова, тот стойко вытерпел наказание, плотно сомкнув губы, очевидно, чтобы не позволить крику вырваться наружу.

– Ты не будешь лечить руку, пока я тебе не разрешу, Корбан, – жестко сказал Темный Лорд.

– Д-да, Повелитель, – подавляя стон, сбивчиво проговорил Яксли.

– И не будешь применять обезболивающие. Ни в каком виде, – добавил Волдеморт.

Глаза Яксли расширились, на лбу выступил пот.

– Но, Повелитель, как же я…

– Это наказание, Корбан. Оно должно быть ощутимым, чтобы смысл впечатался в сознание, – прервал его Темный Лорд, а потом произнес с угрозой в голосе: – И я очень рекомендую тебе не нарушать мой приказ. В ином случае, эта боль покажется тебе сущей ерундой по сравнению с тем, что я сделаю с тобой после.

– Да, Повелитель, – проговорил Яксли, отчаяние явственно читалось в его глазах.



– У тебя мощный Круциатус, почти как у Темного Лорда, – произнес Роули, как только они аппарировали в холл поместья Долохова.

Ломота в мышцах все еще давала о себе знать, постэффект от Круциатуса обычно длился около часа, а то и двух. Торфинн обхватил себя рукой в попытке облегчить боль, сдавливая мышцы в районе ребер.

– Хватит ныть, Финн, я применил заклятье в полсилы, – недовольно скривившись, произнес Антонин и направился в гостиную.

– В полсилы? Ты ведь шутишь, да? – Роули проводил Долохова неверящим взглядом, а потом, так и не получив ответа, нервно хохотнул. – Великий Салазар… Я, конечно, знал, что ты сильный, но никогда не думал, что настолько, – добавил он, двинувшись следом за напарником.

– Лесть тебе не поможет, Финн, – не оглядываясь, бросил Антонин. – Я все еще еле сдерживаюсь, чтобы не врезать тебе. Так что не беси меня.

Мужчины прошли в малую гостиную и опустились в кресла у камина.

– Руна! – крикнул Долохов, и в комнате материализовалась эльфийка. – Принеси огневиски и… захвати для Роули обезболивающее, которое я обычно пью.

Эльфийка посмотрела на Торфинна.

– Привет, Руна, – дружелюбно улыбнувшись, произнес Роули.

– Ох, мастер Торфинн…. Руна сейчас принесет зелье и приготовит ореховый суп, который мастер Торфинн любит.

– Спасибо, Руна, – сказал Роули, и эльфийка, щелкнув пальцами, исчезла.

– Почему тебе она сама что-то предлагает, а для меня все делает только по приказу? – с недовольством спросил Антонин.

– Я не знаю, Тони. Боится твоего гнева, наверное, – ответил Роули, а потом добавил: – Как и все мы.

Долохов одарил собеседника свирепым взглядом в ответ, но глубоко в душе он чувствовал как каменная плита, постоянно давящая на него почти всю его жизнь, разрушается, с каждым отпавшим кусочком давая ему возможность дышать все свободнее.

Торфинн здесь, шутит. И со стороны казалось, что все как обычно. Но все было совсем иначе.

Теперь их действительно двое. Он больше не один.

Это был правильный выбор.

Через пять минут вернулась Руна. Эльфийка поставила на журнальный столик бутылку огневиски и два граненых стакана, затем передала Роули обезболивающее зелье и, сообщив ему, что суп будет готов через полчаса, снова испарилась.

– Тони, я должен сказать… – начал Торфинн, когда Антонин разлил алкоголь по стаканам.

Долохов не дал ему закончить, движением ладони призывая замолкнуть. Затем он посмотрел на дверь и, улыбнувшись, повышенным голосом произнес:
– Я знаю, что ты за дверью, лапонька. Зайди сюда, пока мы с Роули не пришли за тобой сами.

Дверь скрипнула, приоткрываясь. Гермиона несмело проскользнула в образовавшийся проем. Оказавшись в гостиной, она сначала бросила неловкий взгляд на улыбающегося Роули, а потом посмотрела на Антонина и произнесла извиняющимся тоном:
– Я не собиралась подслушивать.

– Конечно, собиралась, – с ухмылкой сказал Долохов.

Гермиона нахмурилась.

– Я просто хотела узнать, как прошло… м… мероприятие…

Антонин хмыкнул.

– Полагаю, для тебя все прошло замечательно, а для Темного Лорда – не очень, – ответил он.

– Для меня? В каком см….

– Трое рабов сбежали.

В глазах грязнокровки на секунду загорелась радость, которую она тут же поспешила спрятать, скосив глаза в сторону.

Пару секунд взгляд Гермионы бегал по комоду, стоящему у стены справа от нее, а потом девушка снова посмотрела на Долохова.

– Мне жаль, – выдавила она.

– Мы с тобой вроде бы договорились быть честными друг с другом, лапонька, – мягко улыбнувшись, произнес Долохов.

Гермиона выдохнула и, замешкавшись на секунду, все же решилась спросить, попытавшись придать лицу как можно более безразличное выражение:
– А кто сбежал?

Долохов вопросительно посмотрел на Роули. Они обменялись странными взглядами и Роули, повернувшись к Гермионе, ответил:
– Анджелина Джонсон, Невилл Лонгботтом и еще один парень, имени которого я не знаю.

Гермиона со всей силы сжала одну из рук в кулак, ногти впились в кожу на внутренней стороне ладони, доставляя неприятные ощущения, позволившие ей подавить всплывающую на лице улыбку.

– А как… – начала она.

– Мы с тобой поговорим позже, лапонька, – прервал ее вопрос Антонин. – Сейчас мне нужно кое-что обсудить с Роули. Оставь нас. Пожалуйста.

Гермиона кивнула и, молча развернувшись, направилась к двери.

– И не пытайся подслушивать, – бросил ей вслед Долохов. – Я все равно наложу на комнату заглушку.

Когда девушка скрылась за дверью, Антонин взмахом палочки применил заглушающие чары.

– Мне нужен рассказ во всех подробностях, Финн, – произнес он, взяв в руку стакан с огневиски. – Я должен понимать, насколько дурно пахнет то дерьмо, в которое я собственноручно втянул себя по твоей милости.

Улыбка исчезла с лица Роули, и он, посмотрев на огонь, потрескивающий в камине, произнес:
– Для начала позволь мне повторить то, что я уже говорил тебе в Министерстве, – Торфинн перевел взгляд на напарника: – Я не работаю на Орден. Наше взаимодействие было разовым взаимовыгодным мероприятием.

– Ну, их выгоду я понимаю, – сказал Долохов. – А в чем твоя?

Торфинн мягко улыбнулся.

– А вот это уже часть моей истории, – произнес он. – То, что я сделал сегодня – это последствие произошедшего два года назад. Весной девяносто шестого, когда Темный Лорд активно вербовал сторонников, нас с Мальсибером он отправил привлечь в наши ряды Адриана Дампси, министерского чинушу, отвечавшего за контроль над несовершеннолетними волшебниками.

– Да, я помню, – Долохов кивнул. – Старый хрен смог отбиться и сбежать.

– Ага, – Роули усмехнулся. – Старик ждал нас. Он наложил на свой дом взрывное заклятье, которое рвануло сразу же, как мы преодолели защитный барьер. Я успел аппарировать, но задело меня все равно неслабо. Помимо того, что в меня вошло несколько осколков, еще и Взрывное оказалось с сюрпризом – выкачало из меня кучу магической энергии. Сил хватило на перемещение километров на сто, не больше, – Торфинн выдохнул и глотнул огневиски. – В общем, я оказался в каком-то маггловском пригороде. Повезло, что уже смеркалось, на улице было пусто, и меня никто не заметил. Как показало Направляющее, до границы с нашим миром было чертовски далеко. Пешком было не дойти, на аппарацию энергии не было. Единственный выход, который мне виделся в тот момент – наложить на какого-нибудь маггла Империус и заставить отвезти к границе на этой их железяке на колесах. Но, как оказалось, я переоценил свои возможности в тот момент…



1996 год

Он приложил руку к животу и направился к ближайшему дому. Судя по тому, что льняная рубашка была вся мокрая, раны были явно глубокие и сильно кровоточили. Торфинн постарался ускорить шаг. Еще не хватало умереть от потери крови посреди маггловского городка.

Из дома, к которому он приближался, вышла девушка. В руках она держала пакет, как он предположил, с мусором. Торфинн прошел сквозь кустарники, расположенные метрах в пяти от места, где стояла незнакомка, и она его заметила.

Не медля ни секунды, Роули вскинул палочку и произнес заклинание. Но оно, почему-то не сработало. Он повторил наговор, но с ужасом осознал, что с губ слетает не заветное «Империус», а какая-то мешанина из букв.

Это нехорошо. Сознание начинает покидать его.

Девушка двинулась к нему, покачиваясь из стороны в сторону, словно маятник.

Так, стоп. Это не она покачивается, это у него перед глазами все поплыло.

Вот же дьявол! Он крепко влип.

Земля стала уходить из-под ног, и Торфинн боком упал на тротуар.

«Сэр, что с Вами? Вы ранены?», – услышал Роули сквозь шум в ушах, а потом теплая рука прикоснулась к его лбу.

– Убери руки, жалкая маггла, – проговорил он.

Последнее, что он увидел перед тем, как провалиться в темноту, было миловидное смуглое лицо, настороженно изучающее его.

Некоторое время спустя…

Он по-прежнему лежит. Хреново. Сколько он был в отключке? Вряд ли долго, иначе бы кто-то из магглов уже давно вызвал либо маггловских авроров… Этих… полицейских… Либо целителей. И его, скорее всего, попытались бы привести в чувство. А что если они пытались, и просто не сработало? Боль уже не такая выраженная. Возможно, он в больнице и ему оказали помощь? Вдвойне хреново. Как теперь выбраться отсюда, не привлекая внимания?

Роули распахнул глаза, и яркий свет резанул по ним, заставив мужчину прищуриться. Привыкнув к свету, он бегло оглядел помещение, в котором находился.

Судя по обстановке, он точно все еще в маггловским мире. Комната была довольно просторная (для маггловского жилища, разумеется). Рядом с диваном, где он сейчас лежал, стоял стеклянный журнальный столик на резных деревянных ножках, а напротив два кресла. Торфинн увидел источник того света, что ослепил его поначалу – в углу стоял торшер. У дальней стены располагались книжные полки, забитые различными книжонками и какими-то мелкими фигурками до предела.

Кто-то из магглов притащил его в свой дом. Зачем?

Надо уйди до того, как «спасители» заявятся.

Торфинн приподнялся на локтях, но из-за резкой боли в груди вынужден был с тихим стоном опуститься обратно на мягкий диван.

– Тебе лучше не шевелиться – растревожишь рану.

Роули начал блуждать взглядом по комнате в поисках источника звука. Позади скрипнула половица, и в поле его зрения показалась девушка. Она подошла к креслу и села на массивный подлокотник.

Смуглая кожа, средней длины волосы цвета темного шоколада, круглое, миловидное лицо и выразительные карие глаза. Не будь она никчемной магглой, Роули сказал бы, что эта девушка прекрасна.

– Долго я был без сознания? – спросил он.

– Около пяти часов, – ответила девушка. – Ты потерял немало крови. И я вытащила из тебя два довольно крупных осколка стекла – один был в груди, другой – в животе. Жизненно важные органы, к счастью, не были задеты, и достаточно было просто продезинфицировать и зашить раны.

Роули снова приподнялся и окинул взглядом туловище – его торс плотно облегали бинты.

– Ты – целительница?

– Ординатор в местной больнице, – произнесла она, а потом добавила то, что заставило Роули напрячься: – А ты, судя по наличию палочки, волшебник?

Его глаза округлились, а челюсти сильно сжались. Внутри поднялась волна адреналина, давшая ему ложное ощущение уверенности в своих физических возможностях. Он заставил весь организм мобилизоваться, готовясь броситься на девушку при первом же ее подозрительном движении.

– Кто ты такая? – резко спросил он, принимая сидячее положение. – Сквиб?

Девушка фыркнула, на ее лице отразилось раздражение.

– Это деление по статусам крови просто омерзительно. В немагическом мире подобное называется фашизмом.

– Значит, маггла, – констатировал Торфинн, полностью проигнорировав выпад девушки. – Тогда откуда ты знаешь про волшебников?

– Вторая жена моего папы – волшебница. И ее дочь тоже.

Роули хмыкнул.

Пора валить отсюда, пока ведьмы не вернулись домой. Но сначала нужно стереть память девчонке. Так, а где…?

– Где моя палочка?

– Ну, ты выглядел не слишком дружелюбно, когда направлял ее на меня, и я решила ее спрятать, от греха, – с самодовольной улыбкой ответила девушка.

– Глупая маггла! – яростно вскрикнул Торфинн. – Да я тебя голыми руками скручу!

С намерением реализовать угрозу, Роули рванулся с дивана, но снова острая боль заставила его вернуться на прежнее место.

– Оно и видно,– с сарказмом проговорила девушка и добавила: – Ты же едва сидеть можешь.

Торфинн шумно выдохнул, вложив в это действие всю злость, которая сейчас клокотала в нем.

– У тебя швы разошлись, – ее лицо вмиг стало серьезным. – Придется заново обработать раны и сменить повязки.

Торфинн опустил глаза и заметил, что бинты пропитались кровью.

Девушка спрыгнула с подлокотника и так быстро покинула комнату, что он не успел ничего возразить. Возможно, будет лучше позволить ей залечить его раны. В конце концов, даже когда в его руках снова окажется волшебная палочка, она будет бесполезна в этом деле, ведь он так и не овладел целительной магией.

К тому же открытым остается вопрос, как добраться до точки аппарации или хотя бы до границы с магическим миром. Империус на девчонку наложить не получится – обычно магия внутри него горела пожаром, сейчас же она ощущалась едва заметным огнивом. Ему требуется больше времени на восстановление. Значит, придется идти к границе пешком, а в таком состоянии он точно на это не способен.

Девушка вернулась через пару минут, держа в руках бинты, изогнутую иголку с ниткой и какую-то прозрачную емкость с бесцветной жидкостью внутри. Положив все на журнальный столик, она взяла стоящую у стены табуретку и, поставив ее рядом с диваном, села напротив Роули.

Отработанными движениями девушка удалила старые бинты и, бросив их на пол, взяла в руки емкость. Мужчина подозрительно покосился на девушку, когда она откупорила пузырек и стала обильно пропитывать скомканную ватку жидкостью из него.

– Что это? – спросил он настороженно, когда девушка потянулась рукой с ватой к его ране.

– Антисептик, – ответила она, а когда Торфинн недоуменно нахмурился, пояснила: – Чтобы инфекция не попала, и рана не загноилась. И придется потерпеть, будет щипать.

Не успел Торфинн опомниться, как жгучая боль пронзила рану на груди.

– Проклятый Годрик! – ругнулся он. – Магглы что настолько тупы, что не могут изобрести зелье, которое не будет доставлять новую порцию боли пациенту, которому и так хреново?

– Для представителя титульной расы, ты какой-то слишком чувствительный, – ее лицо не выражало совершенно никаких эмоций, но сам контекст сказанного был с явной насмешкой. – Как думаешь, если маггловские дети способны вытерпеть эту боль без нытья, великому волшебнику это под силу?

Торфинн бросил полный ненависти взгляд на девушку, продолжающую с непроницаемым лицом обрабатывать его раны. Он невольно посмотрел на ее руки и поразился, как эта хрупкая девочка смогла дотащить его до дома, пока он был в бессознательном состоянии. А может она тут не одна?

– Как ты смогла занести меня в дом? – спросил он, насторожившись.

– Волоком, конечно, – ответила она, не глядя на него. – Я слабая только с виду. Знаешь, сколько раз за смену в больнице мне приходится переворачивать пациентов на кровати, помогать им встать или пересесть в кресло? Под этой тонкой кожей мощная мускулатура.

Торфинн с трудом подавил улыбку.

– Когда вернутся твои родственники?

– Под родственниками ты понимаешь моих мачеху и сестру? – уточнила она, пронзив его быстрым взглядом, а затем снова сконцентрировавшись на ранах. – Ведь опасность для тебя представляют только они.

– Без палочки мне и рядом с твоим отцом-магглом небезопасно. Как он отреагирует, когда вернется и увидит меня тут?

– Об этом можешь не переживать. Родители в отъезде на все выходные. А сестра в школе-пансионе. Сегодня тут только ты и я.

Роули прищурился.

– Зачем ты вылечила меня? Да еще и в дом принесла. Ты не боишься? – спросил он. – Ведь ты совсем меня не знаешь. Вдруг я опасен?

Девушка мягко улыбнулась. Закончив с перевязкой раны на груди, она приступила к той, что была на животе.

– Судя по тому, что ты пытался применить ко мне заклинание, перед тем как отключился, ты, скорее всего, действительно опасен. Да и татуировка твоя не вызывает доверия, – ответила она, и мужчина непроизвольно бросил взгляд на левое предплечье. – Но папа говорит, что у меня нет инстинкта самосохранения. Пожалуй, так и есть. Вероятно, если бы он у меня был, я бы не пошла волонтером в тюремный госпиталь.

Роули вскинул брови.

– Тюремный госпиталь? Серьезно?

– Ну да. Кто-то же должен это делать. К тому же, думаю, это хорошая практика. Чтобы стать профессионалом, я должна уметь найти подход к разным пациентам, как считаешь?

Роули ничего не ответил, и девушка, вздохнув, продолжила:
– Я не могла бросить тебя там. Помогать раненым – это мой долг, как врача. Конечно, правильнее было бы вызвать скорую. Но в нашу глушь они бы долго добирались, а ты истекал кровью, тебе требовалась срочная помощь. Скорой ты мог бы просто не дождаться.

Роули отвел взгляд в сторону. Это было так странно – просто общаться с магглой, позволять ей прикасаться к тебе. Отец учил его, что магглы – это такие человекоподобные животные, которые слишком глупы, чтобы осознать, где их место, поэтому им это место нужно показать силой. Девушка, что сидела сейчас перед ним, была не особо похожа на животное. Она определенно знала себе цену и не считала себя ниже волшебников, при этом глупой ее назвать было нельзя. А еще в ней было столько достоинства, что чистокровная леди позавидовала бы. И Роули не мог отрицать – девушка была интересной.

Признаться, он начинал понимать, как чистокровные оказывались в паутине немагов. Особенно если эти немаги были хоть в половину так же привлекательны, как эта смуглянка.

Больше они не говорили. Роули просто наблюдал за ней, а девушка, возможно сдерживаясь, а возможно ей действительно было все равно, без толики смущения под его пристальным взглядом перевязывала раны, ни разу не посмотрев ему в лицо.

– Я закончила, – сказала она, наконец, закрепив последний бинт вокруг туловища мужчины.

– И что теперь? – спросил он, напрягшись вновь.

– Думаю, тебе не мешает поесть, а потом еще немного вздремнуть. И утром можно выдвигаться.

Торфинн неверяще тряхнул головой.

– Ты что, позволишь мне просто уйти?

Собеседница подарила Роули насмешливую улыбку и произнесла:
– Знаешь, возможно, другие девушки так очаровываются тобой, что не хотят отпускать. Но я не настолько легкомысленная. Утром я отвезу тебя, куда скажешь. Родители уехали на такси, так что папина машина в нашем распоряжении.

– Но почему нельзя поехать прямо сейчас? – спросил Торфинн с нажимом.

Девушка встала с кресла.

– Потому что с освещением на дорогах у нас не очень, и ночью ездить небезопасно. Мы выедем на рассвете, – отрезала она, а потом добавила: – Пойду подогрею суп. Надеюсь, ты любишь куриный, потому что другого все равно не будет.

Роули озадаченно посмотрел девушке вслед. В какую игру она играет? Наверное, она потребует что-то взамен позже. Знать бы, где она спрятала палочку, тогда не пришлось бы церемониться с ней. Он мог бы просто уйти. А теперь ему придется терпеть ее компанию еще несколько часов.



– Как она и обещала, утром мы поехали к границе и…. Эээ, спасибо, Руна, – Роули взял с подноса, принесенного эльфийкой, тарелку с ореховом супом.

– Мастер Торфинн должен съесть все, чтобы быстрее излечиться, – с серьезным видом сказала Руна.

Роули подыграл и с таким же серьезным выражением лица ответил:
– Как скажешь, Руна.

Когда эльфийка исчезла, Торфинн отхлебнул две ложки супа и продолжил рассказ:
– Она сказала, что дорога займет около полутора часов, и я уже морально готовился к долгой скучной поездке. Но…. Я не знаю, как так получилось… Мы проговорили все это время. Я даже представить не мог раньше, что с магглой можно вести такую интересную беседу на разные темы. Знаешь, она не похожа ни на одну знакомую мне девушку. Она не смотрит на меня снизу вверх, потому что я из «Священных двадцати восьми», как это делают многие полукровки, и не изображает, как многие чистокровные…. знаешь, эту нарочитую чванливость, будто им нет дела до того, что я о них думаю. Она такая…

– Настоящая, – продолжил Антонин.

Роули удивленно моргнул, и Долохов понял, что попал в точку.

– Да… Это именно то, что я хотел сказать, – проговорил Торфинн.

– Ну не все ж тебе мои мысли читать, Финн, – усмехнулся Долохов и, опасаясь, что Роули поймет причину его проницательности, поспешил отойти от темы: – Сейчас угадаю, когда вы приехали к границе, память ты девчонке так и не стер?

– Я собирался. Но она хитрая оказалась. Высадила меня, отъехала метров на сто и выбросила палочку из окна. Я пока доковылял до того места, где она лежала, девчонки уже и след простыл. А на перемещение сил пока не набралось.

– Ну, ты мог аппарировать к ней домой позже. Скажем, через день или два.

Роули кивнул.

– Я так и сделал.



1996 год

Такой же спокойный вечер, на улице ни души. Лишь хрупкая фигурка с таким же пакетом, как и в прошлый раз.

– Похоже у меня дежавю. Где-то я уже видела эту картинку, – произнесла она, улыбнувшись, когда он подошел ближе.

Он ничего не ответил, продолжая удерживать направленную на нее палочку и готовясь произнести заклинание.

– Неужели пришел отблагодарить меня за спасение твоей жизни? – продолжила она, перекинув пакет через плечо. – Лучше поздно, чем никогда, да?

– Я не сделаю ничего плохого. Просто сотру тебе память о нашей встрече, – смог он выдавить из себя.

– Хм. Знаешь, не могу сказать, что знакомство с тобой – это один из тех эпизодов, которые хочется забыть и никогда не вспоминать. Напротив, это было… хм… приятно. Но если ты считаешь иначе. Что ж…

Она отвела глаза в сторону.

– Я не считаю иначе, – ответил он, и девушка снова посмотрела на него. – Но я должен это сделать. Так будет правильно.



– В общем…– Роули выдохнул.

– Ты не смог, – констатировал Антонин.

– Да, не смог, – подтвердил Торфинн. – Я просто… Не знаю… В ее взгляде, когда она смотрела на меня, было что-то настолько… притягательное, что я просто не мог смириться с мыслью, что сейчас сотру это навсегда. И я ушел. А затем… Поверь, Тони, я действительно старался забыть ее, отвлечься… Пытался бороться с этим наваждением… Но вопреки всем усилиям, меня продолжало тянуть к ее дому… Будто я был под гребаной Амортецией. Однажды меня так накрыло, что я и, правда, начал предполагать какое-то магическое вмешательство. Даже сходил в Св.Мунго, чтобы убедиться. Но это была не магия. Это был просто я. Я запал на нее, как подросток. Приходил вечерами к ее дому и ждал, пока она выйдет. А она, знаешь, будто бы тоже ждала меня. Каждый раз, перед тем как войти в дом, она окидывала взглядом окрестности… Я не показывался… Месяцами… А потом все же не выдержал и вышел к ней…. Заговорил с ней и… все закрутилось.

– Потрясающе, – Антонин сделал очередной глоток огневиски. – Меня постоянно грузил возможными последствиями привязанности к грязнокровке, пока сам мутил с магглой.

– Тони, я…

– Как я понял, – оборвал напарника Антонин, – эта… Анджелина Джонсон и есть ее сводная сестра? И твоя маггла вывела тебя на Орден, чтобы вы смогли провернуть эту авантюру сегодня, – Торфинн кивнул. – Ты будто герой бульварного романа, Роули, – с издевкой отметил Антонин, и тот улыбнулся. – Я одного взять в толк не могу. Зачем ты вообще сегодня там засветился? Мог бы просто сказать им пароль и остаться в тени.

Роули поджал губы, а потом все же произнес:
– Я наделся сделать то, в чем в итоге преуспел ты – выставить себя предусмотрительным, что я якобы пришел проверить безопасность, наткнулся на врагов, но не успел отбить пленников.

– И нахрена тебе это нужно было? – спросил Антонин, вскинув брови.

– Чтобы выделиться и попасть в Совет законодателей. Я полагал, что высокая должность поможет мне обеспечить ей защиту… Ведь Темный Лорд собирает армию не просто так. Это лишь вопрос времени, когда он направит юнцов, которых ты тренируешь, и созданных им монстров через границу, к магглам.

Антонин рассеянно потер рукой левый висок.

– А ведь у меня уже паранойя стала развиваться. Я, правда, начал думать, что ты собираешься подсидеть меня, – произнес он. – Но почему тогда ты мне ничего не рассказал?

– Я не мог, Тони… – сказал Роули, – Как я уже говорил, я считал тебя другом. Но я не был уверен, считаешь ли ты также.

Антонин сдавил пальцами переносицу, на пару секунд прикрыв глаза, а потом посмотрел на Торфинна напряженным взглядом.

– Ты что, правда, думал, что я заложу тебя?

– Я допускал такую возможность, – Антонин демонстративно усмехнулся, и Торфинн поспешил добавить: – Но с очень низкой вероятностью и лишь потому, что я должен был учесть все варианты. Если бы это касалось только меня, я не побоялся бы раскрыть любую правду, но мне надо заботиться не только о своей безопасности. В конце концов, ты только что сказал, что тоже стал сомневаться во мне.

Долохов залпом опустошил граненый стакан.

– Что ж, – произнес он, – теперь, похоже, безопасность твоей магглы будет моей заботой. Судя по сегодняшней реакции Темного Лорда, пост он мне отдаст, и спрашивать о моей заинтересованности не намерен.

Губы Торфинна растянулись в грустной улыбке.

–Ага. С Темным Лордом так всегда, – произнес он. – Либо принудительно, либо добровольно-принудительно.



– Выпьешь что-нибудь? Есть неплохое вино трехсотлетней выдержки, – произнес Драко, когда они с Амикусом вошли в просторную залу поместья Малфоев.

– Всегда поражался тому, как вы, Малфои, умеете ненавязчиво пускать пыль в глаза, – Кэрроу усмехнулся и добавил: – Да, конечно, я не откажусь.

Амикус опустился в кресло, пока Малфой подошел к журнальному столику и, откупорив стоящую на нем бутылку, разлил вино по бокалам.

– Так в чем твой план, Драко? – приняв бокал из рук юноши, спросил Кэрроу.

Драко сделал глоток вина и перекинул ногу на ногу, вальяжно развалившись в кресле.
– Знаешь, Амикус, прежде чем я выложу все карты на стол, я хочу узнать твои мотивы, – произнес он. – Конечно, я как никто другой понимаю тебя. Потеря близкого человека… в любом из смыслов… Это трагедия… Но неужели твоя ненависть настолько сильна, что ты готов так рисковать? Ведь, в отличие от меня, тебе не за кого бояться, кроме самого себя…. Или нет? – Драко пронзил собеседника заинтересованным взглядом.

Амикус покрутил в руке бокал, наблюдая, как свет от огня из камина переливается по стеклу. Может ли он выложить Малфою все? Люциусу он бы точно не доверился. Так, может, и его сыну не стоит? С другой стороны, в одиночку ему не справиться. Хочешь – не хочешь, а союзники нужны. И лучше пусть это будет Драко, который для него более-менее предсказуем, чем кто-то совсем незнакомый. Да и где он будет искать кого-то еще?

К тому же, после того, что случилось сегодня в Министерстве, Темный Лорд наверняка усилит контроль, будет всех подозревать и искать выживших врагов… Все бросить и плыть по течению, в надежде, что Темный Лорд никогда не узнает его тайну?

Идиотский план. План труса, которым он всегда был. Спрятаться за сестру. Переждать бурю и показаться тогда, когда все утихнет. Так он поступал всегда, но больше у него нет такой роскоши. Теперь он сам стал защитником. Вынужденно. Но это ничего не меняет. Он не позволит случиться еще одной трагедии. Он должен что-то предпринять, чтобы ему больше никогда не пришлось прятаться.

– Мне действительно есть, что рассказать, Драко, – произнес Амикус спустя пару минут раздумий. – Но мы скрепим это Непреложным обетом.

– В таком случае, у меня будут свои условия, – ответил Малфой.

– В Британии многое перевернулось с ног на голову,– ухмыльнувшись, сказал Амикус. – Но кое-что никогда не меняется – Малфои всегда имеют свои условия.

Глава 12. Последствия

Осень в этом году наступила совершенно неожиданно. Будто по мановению волшебной палочки листья на деревьях в саду поместья Долохова окрасились в пурпурные и золотые цвета, а утренний воздух стал приносить свежесть и прохладу.

С начала сентября погода держалась просто изумительная – солнечная и теплая. Впрочем, Гермиона любила любую осень. Даже дождливую и холодную. Ведь с осенью у нее было связано много приятных ожиданий – день ее рождения, начало нового учебного года и, конечно, празднование Хэллоуина, который, несмотря на инцидент на первом курсе, оставался ее самым любимым праздником, после Рождества.

Да, Гермиона очень любила осень. Раньше.

А теперь все по-другому.

Теперь она напряженно ждала Хэллоуина и молилась, чтобы Долохов не потащил ее на какое-нибудь мероприятие, которое наверняка организуют по случаю одного их важнейших праздников магического мира.

Теперь первое сентября стало одной из черной дат в ее календаре, потому что начало учебного года было лишним напоминанием о погибших соучениках.

Теперь день рождения перестал иметь значение, ведь она больше никогда не сможет отпраздновать его в кругу родных и друзей.

А сегодняшняя новость, которую Долохов сообщил ей, едва вернувшись с работы, стала последним пополнением копилки разочарований в ее любимом времени года. Конечно, новость была омерзительна сама по себе – Пожиратели Смерти, люди, которые убили столько ее друзей, собиралась праздновать день основания их организации. Но то, что вечеринка будет проходить в субботу, в день ее рождения, стало просто жестокой насмешкой.

Гермиона не планировала каким-то образом отмечать свой праздник. Она хотела просто посидеть где-нибудь одна, в библиотеке или в глубине сада под раскидистым деревом, вспоминая самые счастливые моменты прошлой жизни.

Долохов разрушил ее планы, добавив, что возьмет ее с собой в заведение Нотта, где будет проходить вечеринка.

– Я не понимаю, почему я должна туда идти, – Гермиона обрезала секатором несколько веток раскидистого куста.

Долохов скинул мантию и, свернув ее пополам, перекинул через спинку стоящего рядом садового стула.

– Поверь, я сам идти не хочу, – произнес он. – Но это будет…. Не просто какая-то рядовая вечеринка. Ты же это понимаешь… И… гости придут со своими рабынями.

– Ну, естественно, – практически огрызнулась Гермиона.

Нужно же завоевателям показать, какие они великие волшебники, раз сумели победить толпу детей. К счастью, эти слова промелькнули лишь в ее сознании, так как она вовремя подавила порыв высказать сейчас Долохову все, что у нее накипело за эти месяцы.

– В общем, проигнорировать приглашение мы не можем. Это вызовет ненужные вопросы, – добавил мужчина.

– Просто замечательно! – Гермиона с яростью обрезала очередную ветку.

Антонин мягко улыбнулся и подошел к ней вплотную. Поймав одной рукой запястье настороженно взглянувшей на него девушки, второй – он выдернул из ее рук секатор и отбросил его в сторону. Не успела Гермиона возразить, как он обхватил ее за талию и притянул к себе. Она выставила вперед свободную руку, уперевшись ею ему в грудь, не давая приблизиться.

– Тебе не стоит волноваться, – сказал Долохов, – я не позволю никому причинить тебе боль.

Гермиона хмыкнула и, придав лицу нарочито задумчивый вид, произнесла:
– Где-то я уже это слышала. Ах, да. Ты сказал мне это перед посещением поместья Малфоя.

Долохов поджал губы, а потом с укором проговорил:
– Ну, с тобой ничего бы не случилось, если бы ты не ушла из общей залы одна.

– То есть, по-твоему, я сама виновата? – глаза девушки гневно сверкнули.

Антонин закатил глаза, а потом произнес:
– Не будем искать виноватых, лапонька. Тем более, это все в прошлом. Давай-ка лучше пойдем в спальню. Мне нужно снять стресс. День был ужасно напряженным, и я жутко измотан.

Его рука скользнула по талии и обхватила упругую ягодицу девушки.

– Так ляг спать пораньше. Я не в настроении заниматься этим сегодня, – холодно выдала Гермиона.

– Ой, брось, ты всегда так говоришь, а потом тебя за уши из постели не вытащишь, – щеки девушки тут же стали пунцовыми, и Долохов добавил: – Но, может, я смогу создать нужное настроение?

Рот девушки приоткрылся, готовясь выдать протест, но с губ успел сорваться лишь смущенный вскрик – взмахом волшебной палочки вся ее одежда растворилась. Последнее время Долохову полюбился этот способ уговорить, а Гермиона всегда чувствовала себя совершенно беззащитной, ведь она никак не могла этому помешать.

Девушка отчаянно пыталась прикрыться руками, что вызвало усмешку Долохова. Мужчина резко развернул ее к себе спиной и обхватил одной рукой за талию, прижимая к своей груди, пока пальцы второй руки нащупали заветную горошинку.

Монотонные, доводящие до полуобморочного состояния умелые движения очень быстро заставили сомкнувшиеся в напряжении ноги девушки расслабиться, предоставляя мужским пальцам больший простор для деятельности. Два пальца скользнули по истекающим соками половым губам ко входу во влагалище, дразня чувствительную кожу.

Как же она ненавидела его за то, что он заставлял ее чувствовать. Каждый чертов раз! Разве опыт не должен был притупить ощущения? Почему в его руках она до сих пор ведет себя как девственница? Проклятый Пожиратель!

Когда пальцы вновь коснулись жаждущего продолжения клитора, мышцы влагалища непроизвольно сжались в исступлении. Вторая рука опустилась на одну из ее грудей, и пальцы потеребили сосок, заставив его затвердеть.

Гермиона не смогла сдержаться, охнув, когда трение по покрасневшему бугорку усилилось. Стыд испарился. Мозг будто заморозился, прекратив оценивать ситуацию и искать пути выхода, казалось, весь организм сконцентрировался лишь на одной цели – достичь кульминации.

Последнее грубое движение шершавых подушечек, все мышцы напряглись – и волна удовольствия поднялась по содрогнувшейся фигурке. Ноги девушки были не в силах ее держать, она не упала только потому, что Долохов вовремя обхватил ее за талию.

Сбивчиво дыша, Гермиона откинула голову назад.

– Я ненавижу тебя, – на выдохе проговорила она, прикрыв глаза.

Долохов в ответ оставил нежный поцелуй на ее макушке.

– Правда, не хочу портить момент, – произнес он, – но я предпочел бы войти в тебя до того, как ты высохнешь. Так что в спальню нужно идти прямо сейчас. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы я взял тебя здесь.

Разумеется, он не и ждал, что его скромная девочка согласится заняться сексом в саду, хотя, признаться, он уже обдумывал способы, как склонить ее к этому. Грязнокровка с вскинутыми к небу и широко раздвинутыми ногами, наверняка, эффектно смотрелась бы на фоне закатного солнца. Сознание Антонина пару секунд рисовало ему образ изогнувшейся в призывной позе худенькой шатенки, чья персиковая кожа казалась еще более сочной в багрово-золотистых лучах. Когда-нибудь он обязательно реализует эту фантазию. А пока он разомкнул объятия, и девушка, повернувшись к нему лицом, бросила выжидающий взгляд.

– Что? – Долохов вскинул брови.

– Жду, пока ты вернешь мне одежду.

– Не вижу в этом смысла, учитывая, что через пару минут ты снова должна быть голой.

– Но… я не могу ходить по поместью так…. Что, если меня увидит… Руна?

Долохов усмехнулся.

– Лапонька, в Венгрии она помогала моей матери принимать ванну. Голые тела не вызывают у нее шока. Но если ты так уж боишься вашей встречи, рекомендую добираться до спальни бегом.

– Но…

– Или я могу донести тебя на руках. Правда, не настолько быстро.

Поняв, что уговоры и просьбы тщетны, Гермиона одарила Долохова взглядом, полным ярости, и пулей рванула в дом под его раскатистый смех.

Святая Моргана! До чего же он обожал эту девчонку!



Гермиона запуталась. Да, именно так можно было охарактеризовать ее внутреннее состояние сейчас. Ее отношения с Долоховым были… странными. И развивались совершенно непредсказуемо, по крайней мере, для нее.

Сначала ею управлял страх, первобытный и всепоглощающий. Затем к страху прибавилось желание, что было вполне ожидаемо по причине ее неопытности в любовных утехах. А вместе с желанием пришло самобичевание, потому что она не оказывала должного сопротивления врагу, и злость, потому что ему слишком умело удавалось манипулировать юной девушкой. Потом были поместье Малфоев и Министерство. Долохов спас ее, дважды. И к желанию прицепилось то, что она очень боялась почувствовать, оказавшись тут – привязанность к своему насильнику. Это было похоже на чертов Стокгольмский синдром. Ненавистное чувство именно прицепилось, никак иначе, словно репейник, и никак не хотело отцепляться. А Долохов каждый раз только делал их связь крепче, ласково обнимая, страстно целуя, нежно и до умопомрачения приятно поглаживая.

Гермиона не помнила, в какой момент она перестала вздрагивать от его прикосновений и даже начала хотеть продолжения, когда он мягко проходился рукой по ее коже. Но один факт она была не в силах опровергнуть – ей нравилось, когда Долохов был рядом. И дело было не только в сексе.

Поначалу Долохов казался бесчувственным и нелюдимым. Он мало говорил, лицо его почти не выражало эмоций, а взгляд был ледяным и пугающим. Но постепенно этот Пожиратель Смерти, намеренно или случайно, раскрывался ей с совершенно неожиданных сторон. Она поняла, что он способен на жалость и понимание, что он умеет искренне смеяться над простыми вещами, что у него есть определенные моральные принципы, через которые он не готов переступить, даже под угрозой прогневить Повелителя.

А еще с Долоховым было интересно. В былые времена Гермионе крайне редко удавалось найти себе достойного собеседника. Окружающие ее люди были, как правило, не достаточно начитаны, чтобы у нее возникало желание вести с ними более чем получасовую беседу, а те, кто был, не особо горели желанием разговаривать со школьницей, смотря на нее лишь как на очень талантливого ребенка, но никак не на оппонента в дискуссии. А Долохов не только не отталкивал ее, когда она начинала диалог, но порой и сам вовлекал ее в занимательные обсуждения.

Гермиона поражалась тому, насколько он был эрудирован, учитывая, что школу он так и не окончил, сбежав из дома еще в пятнадцать, чтобы присоединиться к армии Волдеморта, о чем он рассказал ей недавно. Долохов мог поддержать практически любую тему, умело оперировал фактами и мастерски приводил аргументы в споре. Он был, наверное, единственным из ее знакомых, с которым Гермиона испытывала наслаждение от дискуссии – настоящей дискуссии, с доказательствами, опровержениями, убеждением на основе фактических данных. Разговоры с Долоховым были похожи на словесные шахматы, и это было невероятно увлекательно.

План, разработанный ею около трех месяцев назад, был в том, чтобы усыпить его бдительность, сделав вид, что она смирилась с положением вещей, и втихаря, избавившись от излишней опеки Пожирателя, продолжить искать способ вернуть магию и выбраться из поместья. Но, по правде говоря, она действительно смирилась. Хотя нет, не так. На самом деле, она просто привыкла. Привыкла к поместью и привыкла к Долохову.

За эти месяцы она изучила его вкусы, его привычки, его поведение. Она даже узнавала его походку на слух. И, надо сказать, поначалу ее что-то раздражало, а что-то пугало. А теперь все стало каким-то само собой разумеющимся, как будто этот человек был в ее жизни не несколько месяцев, а несколько лет, и Гермиона не могла уверенно заявить, что факт его присутствия рядом был для нее так уж в тягость.

То есть, да, сначала было однозначно нелегко. Но в какой-то момент гриффиндорка совершенно заблудилась в своих чувствах. Грань между притворством и искренним удовольствием стиралась, и порой девушка не понимала, когда она лишь делала вид, а когда ей действительно было хорошо.

Гермиона поправила одеяло, соскользнувшее с груди мирно спящего рядом с ней мужчины, когда тот перевернулся на своей половине кровати. Она точно помнила, когда он перестал просыпаться посреди ночи от мучающих его кошмаров. В первую же ночь после того происшествия в Министерстве Долохов спал как младенец. Да, именно с того дня он стал спокойным и расслабленным, а еще стал чаще улыбаться и шутить.

И это было совершенно бессмысленно. По логике, он должен был наоборот стать более нервным, ведь произошедшее в тот день подтверждало, что Сопротивление не уничтожено до конца. Но, складывалось такое ощущение, что он был только рад тому, что тогда случилось.

И это ставило Гермиону в тупик. Она чувствовала, что упускает что-то, какую-то существенную деталь. Но любые ее попытки выведать что-то у Долохова проваливались после первой пары вопросов о том переломном дне.

Девушка внимательно всмотрелась в лицо Долохова. Он совершенно точно скрывал что-то важное, и она обязательно должна понять, что именно. Вне зависимости от того, будет эта информация полезна ей или нет. Лишней она определенно не будет.



За какие-то двадцать минут проклятье распространилось с предплечья по всей руке, окрашивая кожу в сине-серый цвет. Чтобы не привлекать внимание, Торфинн сильнее натянул рукав мантии, скрывая кисть пораженной заклятьем руки. В самом деле, учитывая, как часто Повелитель отправляет его на опасные миссии, не мешало бы освоить хотя бы азы целебной магии. Сегодня ему не составило труда добраться до Св.Мунго, но ведь однажды больница или даже просто целитель могут оказаться недоступны, и оказать ему своевременную помощь будет некому.

Торфинн вошел в главный холл больницы и подошел к стойке регистрации. Молодая девушка, сидящая за ней и перебирающая в этот момент свитки пергамента, подняла на него глаза.

– Мистер Роули! – девушка взволнованно встала со стула. – Очередное проклятье?

После того случая в день премьеры боев в Министерстве Темный Лорд, казалось, окончательно обезумел, явно опасаясь за свою жизнь. В его личном поместье и во всех местах, которые он периодически посещал, была многократно усилена охрана. Но Повелитель был занят не только обороной. Он отдал приказ отыскать членов Сопротивления, поэтому теперь авроры и даже юные солдаты Новой армии были задействованы в рейдах по всей Британии.

Часто миссии заканчивались арестами, но Роули понимал, что задержанные вовсе не были членами Ордена или иного подпольного объединения. В попытках выделиться авроры и солдаты хватали всех подряд, и несогласных с новым режимом и вполне ему лояльных – этим людям просто не повезло оказаться не в том месте и не в то время.

Довольно быстро по магическому сообществу распространились слухи о том, какими методами из невиновных людей выбивались признания в занятии запрещенной деятельностью и участии в нелегальных организациях. Подозреваемые все реже стали сдаваться правоохранителям добровольно, даже если им нечего было скрывать, и все чаще пытались сбежать, не гнушаясь отбиваться мощными проклятьями. Поэтому последние пару месяцев Роули, как и остальные авроры, участвующие в миссиях, стал завсегдатаем больницы Святого Мунго, и его постоянный целитель, Дэвид Прэтчетт, уже не удивлялся, когда видел его в дверях своего кабинета.

– Преступнику досталось больше, – улыбнувшись, произнес Роули.

– Присядьте, я сообщу целителю Прэтчетту, что Вы здесь.

Девушка вышла из-за стойки и направилась в коридор, где располагались кабинеты целителей, а Роули присел на двухместный диванчик в холле. Со скучающим видом он провожал взглядом проходящих мимо пациентов и персонал больницы, не особо всматриваясь в лица или вслушиваясь в диалоги, пока один разговор невольно ни привлек его внимание.

– Сэр, я уверяю Вас, мы на верном пути, – раздался из коридора женский голос.

– На верном пути? Я хожу сюда каждую неделю три гребаных месяца, – возмущенно ответил знакомый Роули низкий голос приправленный истеричными нотками, – но так и не вспомнил ни единой детали с того хренова вечера.

– Мистер Джагсон, я понимаю Вашу взволнованность…

– Взволнованность? Какую на хрен взволнованность? Я в бешенстве, мать твою! В тот гребаный день что-то произошло! Я должен знать что, – голос Джагсона сорвался, и он продолжил уже тише: – Раньше у меня никогда не было такого дерьма. А теперь… Прошло уже столько времени…

– Сэр… Я не совсем понимаю, о чем….

– Да пошла ты! Мне нужен новый целитель. Нормальный целитель!

Роули поспешил накинуть капюшон мантии и отвернуться к окну, когда из коридора в холл вышел Джагсон и быстрым шагом прошел к выходу из здания.



– Что касается состава нового Совета, – Волдеморт окинул многозначительным взглядом присутствующих, – я сообщу о своем решении на собрании второго октября. И последнее, но не менее важное, что мне хотелось бы обсудить сегодня, это первичные результаты запущенной нами программы рождаемости.

Макнейр сидел в паре метров от Повелителя и понимал, что внимание к его персоне неминуемо, но старательно делал вид, что вопрос его не касается. Он усиленно сверлил взглядом свои руки, которые лежали на столе, сцепленные в замок.

– Уолден, – Темный Лорд перевел взгляд на сидящего всего в паре метров от него мужчину, и Макнейр мгновенно превратился в сплошной комок нервов, – не поделишься с нами, как дела у мисс Уизли?

– Она… пока не беременна, Повелитель, – ответил он, сглотнув подступивший к горлу комок.

– В самом деле? – Волдеморт выдержал небольшую паузу. – Новую программу мы запустили около четырех месяцев назад. Мне кажется, это достаточный срок для оплодотворения. К примеру, Драко, несмотря на постоянные командировки, прекрасно справился с задачей, – он повернулся к сидящему по правую руку от него юноше. – Не так ли, Драко? Напомни, на каком сроке мисс Лавгуд?

– Пять недель, Повелитель, – отозвался Малфой.

Темный Лорд кивнул и снова посмотрел на Макнейра:
– Насколько я помню, у матери мисс Уизли с плодовитостью все было в порядке, – несколько Пожирателей громко хохотнули, но мгновенно притихли, когда Волдеморт продолжил: – У ее дочери проблемы со здоровьем?

С тех пор, как получил приказ Повелителя, Макнейр с полной самоотдачей и огромным энтузиазмом взялся за его исполнение. Он трахал девку каждый день, иногда ни один раз. Но безрезультатно. Целительница сказала, что репродуктивная система девчонки в норме. В какой-то момент Макнейра одолели сомнения, и он решил и сам провериться, но у него тоже не нашли никаких отклонений.

Они оба были здоровы. Значит, имеет место какое-то вмешательство. Девка что-то делает с собой, чтобы не залететь, и это не контрацептивное зелье – чары, дополнительно наложенные им на ошейник-подавитель, не позволили бы ей принять его. Есть что-то еще, что он не учел. Будь он хорош в легилименции, он бы давно влез к девке в голову и все узнал. Но, к сожалению, это заклинание никогда ему не удавалось.

Он не мог сейчас сказать о своих догадках Повелителю. Признаться, что его обхитрила малолетняя рабыня, значило полностью потерять авторитет в кругу Пожирателей.

– В Святого Мунго не нашли отклонений, Повелитель, – произнес он.

– Только у нее, или ты тоже проверился? – тон Темного Лорда был издевательским.

Остальные также уловили попытку Повелителя подколоть нерадивого слугу, и за столом послышались шепот и смешки.

В отличие от большинства братьев по оружию, Макнейр переживал унижение куда более болезненно, чем, скажем, Круциатус, и если бы кто-то другой с усмешкой высказался в его сторону, он, недолго думая, бросил бы в оппонента Убивающее. Но сейчас над ним насмехался сам лорд Волдеморт, и, как ни крути, страх смерти был сильнее, чем поруганная честь, потому Макнейру пришлось терпеть.

– Со мной все в порядке, – сквозь зубы проговорил он, снова уставившись в стол. Макнейр с огромным трудом подавил закипающую в нем злость.

– Что ж, – Темный Лорд в очередной раз прервался на пару секунд, добавив драматизма в и без того напряженную ситуацию, – я надеюсь, ты сможешь найти причину этого неприятного обстоятельства и в ближайшее время сообщишь мне хорошие новости.

– Конечно, Повелитель, – произнес Макнейр.

Сегодня он выяснит, что скрывает девка. И она жестоко поплатиться за то унижение, которое ему пришлось испытать из-за ее выходки.



– Что будешь? – спросил Антонин, когда они с Роули зашли в его кабинет.

Долохов направился к комоду, на котором стояло несколько бутылок со спиртным.

– Чай, – ответил Роули, перед тем как опуститься на кожаный диван.

Антонин обернулся и вопросительно посмотрел на напарника.

– Чай? – переспросил он.

– Да, Тони, – Торфинн опустил руку на подлокотник и подпер голову ладонью в районе виска. – Мы слишком много пьем. Если ты не заметил, каждый наш разговор сопровождается огневиски или эльфийским вином.

– Брось, Финн, – Долохов недовольно скривился. – Нам же не по десять лет. Алкоголь помогает расслабиться.

– Не время расслабляться, Тони. Нам нужна трезвая голова. Темный Лорд видит врагов повсюду. Мы должны быть очень осторожны и внимательны, если не хотим стать следующими, кого в застенках Аврората заставят признаться, – Торфинн пальцами изобразил кавычки, – Ты сейчас все время проводишь в Министерстве и не видишь, что происходит. А я на передовой. Каждый день мы кого-то вяжем. И эти люди не имеют никакого отношения к Сопротивлению, можешь мне поверить.

Антонин устало выдохнул, отведя взгляд в сторону.

Казалось, у Темного Лорда окончательно поехала крыша. Авроры хватали волшебников на улицах и врывались к ним в дома посреди ночи. Под подозрение мог попасть каждый. Даже наличие Метки не было гарантией, что твою лояльность не подвергнут сомнению. Камеры предварительного содержания Аврората были забиты под завязку ожидающими допроса, а затем и суда, который, впрочем, был чистой формальностью. Такого не было даже в начале второй войны.

– Руна! – крикнул Долохов. Спустя пару секунд эльфийка материализовалась в комнате, и он спросил: – Где грязнокровка?

– Юная мисс в библиотеке, мастер Антонин, – ответила Руна.

– Прекрасно, пусть там и остается. Не говори ей, что я дома. Достало в своем собственном поместье скрываться от пронырливой девчонки и каждый раз накладывать заглушку, – произнес Антонин, и Торфинн усмехнулся. – И принеси нам чай, мне как обычно и для Роули – с лимоном и мятой.

Через пятнадцать минут комната наполнилась ароматом свежезаваренного чая.

– И что тут такого? – произнес Антонин, когда Торфинн рассказал об увиденном в Св. Мунго. – Ну, ходит этот кретин к целителю. Это было вполне предсказуемо.

– Нет, это не было предсказуемо, Тони, – ответил Роули. – Он пошел туда исключительно из-за твоего проклятья. Без этого гребаного наговора, сделавшего его импотентом, он бы и не пытался восстановить память после якобы очередной пьянки.

– Да понял я уже, – раздраженно проговорил Долохов. – Долго ты еще намерен тыкать меня в это носом?

– Столько, сколько потребуется, чтобы ты осознал всю серьезность ситуации, – Роули откинулся на спинку дивана. – Если он все вспомнит, у него возникнут опасные мысли. И, как ты думаешь, будет он молчать или поспешит сообщить Повелителю о своих сомнениях относительно нас? И тебя, в частности, с твоей привязанностью к грязнокровке.

– Если это случится…. Если… – Долохов сделал акцент на последнем слове. – Я скажу, что он покусился на мою собственность и заплатил за это.

– Дело не только в этом, Тони,– Роули прикрывал глаза ладонью, а потом провел рукой по лицу и добавил: – Уже ходят слухи.

Антонин нахмурился.

– Какие слухи?

Роули шумно выдохнул.

– Говорят, ты слишком мягок. Обращаешься с ней так, как не следует обращаться с девчонкой ее уровня, – сказал он. – И завтра слухов только больше станет. Ты ведь не собираешься предоставить другим возможность порезвиться с твоей игрушкой?

– Конечно, нет, – раздраженно произнес Долохов. – Я и брать ее с собой не хотел. Но это было бы слишком подозрительно.

– Угу. А представь что будет, если все эти слухи дойдут до Темного Лорда?

Долохов недовольно хмыкнул и, взяв в руку кружку с чаем, сел на диван рядом с Роули и запрокинул голову к потолку.

С минуту они просто молчали, Долохов сверлил взглядом рельефный потолок, а потом он перевел взгляд на камин, и, наблюдая, как потрескивают поленья, спросил: – Что будем делать с Джагсоном?

– Он хочет работать с новым целителем, – сказал Роули.

Долохов развернулся к напарнику вполоборота:
– Предлагаешь подсунуть ему подставного? У тебя есть кто-то на примете?

– Доверенных нет. Но есть тот, кого получится подвергнуть Империусу.

Долохов кивнул.

– Когда?

– В понедельник утром, – произнес Роули. – Проще всего отловить его перед работой. Он ходит по маршруту, где есть слепые зоны.

Антонин снова посмотрел на огонь и сделал глоток чая.

После происшествия в Министерстве Темный Лорд приказал установить тотальную слежку за гражданами, и теперь практически все улицы магического Лондона были напичканы следящими чарами. Впрочем, от ошибок никто не застрахован, поэтому в городе оставались места, не охваченные заклинанием, и Долохов с Роули, которые давно обнаружили несколько таких зон, не спешили делиться находками с коллегами, просто потому, что никогда не знаешь, когда тебе может понадобиться скрыть что-то от любопытных глаз авроров. И вот, этот момент настал.

После небольшой паузы Торфинн вдруг спросил:
– Ты уже придумал, что подарить грязнокровке? – вопрос смутил Долохова, и он напряженно посмотрел на напарника.

– Знаешь, мне это кажется не слишком хорошей идеей, – с сомнением проговорил он.– Поздравлять грязнокровку с днем основания организации, члены которой убили большинство ее друзей, а ее саму пленили. Это как-то…. странно что ли. И излишне жестоко тоже. Даже для меня.

– Тони… – Роули улыбнулся. – Я про подарок на ее день рождения.

Антонин вскинул брови.

– А когда он?

– Завтра, – произнес Торфинн, а затем, увидев, как удивленное выражение лица Долохова сменилось смятением, спросил: – Ты что, забыл?

– Да я… не то чтобы забыл, – рассеянно проговорил Антонин. – Я как бы и не знал. А ты откуда знаешь?

– Недавно перед одной миссией архивы Министерства разгребал. Наткнулся на ее личное дело.

Долохов подложил под голову ладонь и оперся рукой о подлокотник дивана.

– А что сейчас дарят девушкам?

– Ну, мы говорим о Гермионе Грейнджер. Она не совсем типичная девушка, – сказал Роули. – В смысле, ее вряд ли заинтересуют украшения и платья, – Торфинн замолк на пару секунд, а потом продолжил: – У меня есть одна идея. Но ее реализация может быть чревата серьезными последствиями… в будущем.

– Что за идея?



Пока рабыня была в ванной, Макнейр перевернул вверх дном всю ее спальню, каждый укромный уголок. Пожиратель пробежался глазами по сложившемуся беспорядку. Ничего подозрительного. Обычная бабская ерунда. Никаких припрятанных подозрительных зелий или сомнительных трав…

Так, а это что?

Мужчина подошел к туалетному столику, где стояли емкости с разными кремами и сыворотками, и схватил один из пузырьков. Пыльца, мать ее, златокрылки!

Хитрая сучка!

Пыльца златокрылки – известное средство для шелковистости волос. Сейчас его используют именно для этих целей. Но в стародавние времена, еще до изобретения контрацептивного зелья, ее мешали с чаем и пили для предотвращения зачатия. Средство было эффективным, но опасным, способным привести к необратимому бесплодию, поэтому от него отказались сразу же, как появились прогрессивные аналоги.

Но, похоже, девке плевать на возможные побочные эффекты. Макнейр сдавил в кулаке пузырек с золотистой крошкой.

Шлюха за все ответит.

Журчание воды в ванной прекратилось. Макнейр вернул пузырек на место и взмахнул палочкой, после чего спальня приобрела первоначальный вид.



Протирая волосы полотенцем, Джинни распахнула дверь ванной и вздрогнула – около ее туалетного столика стоял Макнейр. Она сглотнула и замерла, полотенце выскользнуло у нее из рук и упало на пол.

– Тщательно помылась, малышка? – непривычно ласково спросил Пожиратель.

– Д-да, х-хозяин, – запинаясь, пролепетала девушка.

Она не хотела приближаться к нему, но еще больше она не желала испытать на себе последствия его гнева, если она не подойдет, поэтому, справившись с дрожью в коленях, Джинни медленно двинулась к хозяину.

Макнейр мягко улыбнулся, когда девушка приблизилась. Мужчина нежно провел тыльной стороной ладони по ее щеке вниз, прошелся по скуле и обхватил пальцами подбородок. Ее мозг буквально орал об опасности, но даже если она сможет вырваться и убежать, спрятаться все равно негде, поэтому она просто стояла и терпела.

– Ты такая красивая, можно даже сказать роскошная, – глубоким голосом проговорил Макнейр.

Волна дрожи прошлась по ее фигуре, когда Пожиратель обхватил край махрового полотенца, обернутого вокруг ее тела, и сдернул его с девушки. Она не пыталась прикрыться, помня, что бывает, если она предпринимает попытку ему помешать.

Просто потерпи. Это не будет длиться вечно. Обычно он мучил ее не больше получаса.

Мужчина приобнял ее за талию и повел к постели. Джинни все еще дрожала, и она знала, что он ощущал это.

Он заставил ее сесть с ногами на кровать. Она была готова выполнить приказ, когда он расстегнул штаны и вытащил свой член. Макнейр потерся горячей плотью о ее щеку, а затем постучал членом по ее носу, наслаждаясь тем, как она зажмурилась, не посмев отстраниться.

Покорность ее не спасет.

– Сейчас будет хорошо, малышка, – почти ласково сказал мужчина, когда Джинни посмотрела ему в лицо. – Ты же любишь сосать, да?

Нижняя губа девушки дрогнула, но она подавила всхлип и выдавила из себя:
– Да, хозяин.

– Так попроси меня об этом, – произнес он.

У Джинни было много причин ненавидеть Макнейра всей душой. Он был жесток и безжалостен, он постоянно избивал ее, пытал, насиловал, унижал. Но больше всего она ненавидела его за то, что он заставлял ее умолять о новых пытках и изнасилованиях. Произнося вслух все эти мерзости, она будто добровольно соглашалась на роль шлюхи, будто она сама хотела, чтобы с ней вытворяли все это. И эти психологические пытки было порой больнее Круциатуса. Особенно, когда он вынуждал ее говорить это в присутствии других Пожирателей, под их радостный хохот.

Джинни никогда не была застенчивой, разве что на первых курсах. Она довольно быстро выросла в смелую, независимую женщину, такую же, как ее мать. Все мальчики, с которыми она встречалась, подсознательно признавали ее безоговорочное лидерство в паре. Но уверенность в себе и решительность никогда не превращались в пошлость. Джинни не позволяла себе излишнюю откровенность в словах и действиях. Она всегда держалась с чувством собственного достоинства и четко очерчивала границы дозволенного.

Макнейру удалось сломать в ней и этот стержень. Он научил ее произносить вслух то, что нельзя было назвать простым флиртом, это был откровенный разврат, самого низменного уровня.

– Прошу, хозяин, позвольте взять его в рот, – выдохнула Джинни, сдавливая пальцами покрывало под собой, чтобы подавить отвращение.

– Возьми поглубже, малышка, – небрежно бросил Макнейр.

Джинни одной рукой обхватила член хозяина и направила его в рот уже отработанным движением. Через несколько секунд монотонного акта Макнейр внезапно сомкнул руку на волосах девушки в районе затылка, чем вызвал ее жалобный стон, приглушенный его членом. Мужчина зафиксировал ее голову и стал грубо вколачиваться в нее. Джинни едва успевала делать вдох в перерывах между толчками.

Она испытала невероятное облегчение, когда сильная струя ударила в заднюю стенку горла. Несмотря на то, что она и так и не привыкла ко вкусу спермы, его кульминация означала окончание ее мучений на сегодня.

Вопреки надеждам Джинни, освободив ее рот, Макнейр не оставил ее. Он лишь разжал руку, а затем убрал член в штаны и встал одним коленом на кровать, склонившись над ее бедрами.

Сердце неистово заколотилось в груди. Она совсем сухая, будет очень больно. Джинни не стала дожидаться приказа, прекрасно понимая, что будет сейчас происходить. Поэтому она легла на спину и развела ноги в стороны.

– Раздвинь шире, – приказал Пожиратель.

Джинни согнула ноги в коленях и раздвинула бедра максимально широко. Пальцами она снова вцепилась в покрывало, со страхом комкая его.

Макнейр с совершенно не свойственной ему аккуратностью ввел средний палец в лоно девушки.

– Удивительно, – проговорил он. – Я трахаю тебя каждый день, но ты все такая же узкая, как и в первый раз. С такой маленькой дыркой тебе, вероятно, будет больно рожать.

К среднему пальцу присоединился указательный, следом безымянный и мизинец. Джинни поморщилась, когда Макнейр стал совершать возвратно-поступательные движения рукой. Ей не было больно после ежедневных изнасилований массивным членом хозяина, но движения мужчины были грубыми и доставляли немало неприятных ощущений.

Девушка не рискнула шевелиться и просто смотрела на хозяина испуганными глазами.

– Ты такая горячая там внутри, – сказал Макнейр, крутанув пальцами.

Джинни поморщилась, и Пожиратель криво улыбнулся.

– Погладь себя, ты ведь это умеешь.

– Я…

– Давай, девочка, я хочу почувствовать, как ты кончишь.

Несмело Джинни накрыла пальцами клитор и стала медленно его растирать. За эти месяцы она испытала на себе уже столько разных унижений, что стыд перестал быть ее спутником в постели. Единственным, что она привыкла ощущать в присутствии Макнейра, был страх, потому что она никогда не знала, какую из градаций боли близость с хозяином принесет ей сегодня.

Крайне редко, но за болью иногда следовал извращенный оргазм, который она отчаянно старалась скрыть криками. Макнейр никогда напрямую не запрещал ей кончать, но она не была уверена, что за полученным ею удовольствием от секса не последует жестокое наказание. Это ее предположение подпитывалось его триумфальным взглядом, каждый раз когда он видел, что ей больно.

Ему нравилось смотреть, как она страдает. Поэтому сейчас, доводя себя пальцами до оргазма, мысленно Джинни молилась, чтобы он не наказал ее за выполнение своего же собственного приказа.

Когда она была почти на пределе, страх немного отступил, позволив приятной истоме подхватить ее. Движение, еще одно и еще одно, и мышцы сжались, а потом тело мгновенно расслабилось, лишь влагалище приятно пульсировало.

Джинни обессилено откинулась на кровать, прикрыв глаза. Макнейр не дал ей передышки, начав крутить пальцами внутри. Не готовая к этому, девушка шокировано распахнула глаза, новая волна удовольствия стала подниматься внутри. И когда ее тело подало сигнал о необходимости дополнительной стимуляции, Макнейр будто почувствовал это и, пальцами свободной руки прикоснувшись к клитору, стал грубо выводить на нем круговые движения. Девушка стиснула зубы и непроизвольно сжала мышцы бедер. Неожиданная вторая кульминация заставила ее вскрикнуть от нахлынувшего наслаждения.

Наконец, Пожиратель отпустил ее.

– Посмотри на себя, от шлюшки из борделя прямо и не отличить, – сказал он с усмешкой, глядя на раскрасневшуюся девушку, распластанную на постели. – Вы, девки, только для вида ломаетесь. Строите из себя скромниц. На самом же деле, все вы жаждите, чтобы вас жестко оттрахали и готовы насадиться на что угодно, если это подарит яркое окончание.

Глаза покраснели от подступивших слез. Макнейр умел одними словами заставить ее почувствовать себя грязной.

– Хотя, знаешь, я не прав, – произнес он. – Тебя можно отличить от простой шлюхи, – его тон заставил девушку насторожиться. – Девки в борделях не так умны, как ты.

«Беги, беги, беги», – крутилось в голове.

– И ты не только умна, но и коварна. Не думал, что скажу это, но ребенку повезет с генами.

– Х-хозяин…?

– Я дам тебе один шанс сказать правду, девка. Ты будешь наказана в любом случае, но, если признаешься, я не буду слишком жесток.

Джинни сглотнула.

О чем он говорит? Она замерла.

Нет, не может быть…. Неужели он… знает? Но откуда?

– Хозяин, я чем-то разочаровала Вас? – голос девушки дрожал.

Макнейр прошелся рукой по ее груди, поднялся к горлу и запустил пальцы в ее волосы.

– Скорее, удивила,– произнес он. – Так как, облегчишь душу?

Что страшнее – сказать правду или промолчать? Вдруг это просто трюк, и он лишь притворяется, чтобы выведать секрет?

– Пожалуйста, хозяин, я не понимаю, о чем вы говорите, – с мольбой в голосе прошептала Джинни.

Макнейр хмыкнул.

– Не знаю, на что я надеялся. Все вы – лживые твари. Вранье заложено в вас природой, – мужчина состроил расстроенное лицо. – Что ж, значит, получишь по полной.

Рука сомкнулась на волосах, и Макнейр дернул девушку на себя, стаскивая ее с постели. Джинни успела лишь пискнуть. Перед тем, как Пожиратель потянул ее к выходу из комнаты, одна мысль стремглав проскочила сквозь ее сознание.

Он все узнал.



Марисса была на кухне, когда услышала скрип задней двери. Это не мог быть ветер, ведь она точно помнила, что закрывала дверь на замок. Гостей она тоже не ждала, да и они определенно вошли бы через парадный вход. По крайней мере, званые гости.

Девушка выхватила волшебную палочку и уже хотела было направиться в коридор, но потом все же открыла средний ящик кухонного шкафа, где лежал пистолет. Маггловское оружие, конечно, не особо эффективно против волшебной палочки, но при должной сноровке оно может замедлить или даже остановить противника. Взяв пистолет свободной рукой, Марисса вышла из кухни.

В коридоре никого не было. Продвинувшись вперед, она заметила тень, мелькнувшую в гостевой спальне, дверь в которую была открыта. Крепче обхватив древко, девушка двинулась туда.

До дверного проема осталось три метра …. Два метра…. Один метр. Марисса выдохнула, силясь успокоить неистово колотящееся сердце, и, выставив вперед палочку, шагнула в комнату.

Спальня тускло освещалась лишь маленьким бра, закрепленным над кроватью, потому Марисса не сразу узнала стоящего в полумраке у окна спиной к ней мужчину. Видимо, почувствовав, что за ним наблюдают, он повернулся.

– Что ты здесь делаешь?



Антонин уже около получаса наблюдал за грязнокровкой, которая сидела на тахте у окна с понурым видом. Обычно каждую свободную минуту она проводила в библиотеке, и он наивно полагал, что одних книг ей хватит, чтобы коротать дни. Но за последнее время он лучше узнал свою девочку. Она была не каким-то типичным книжным червем, счастливым лишь от того, что может в одиночестве разгребать древние фолианты.

Нет, она была другой.

Для него стало удивительным открытием то, что девочка была интересным собеседником, способным поддержать практически любой разговор, с жаром отстаивая свою позицию. За всю свою жизнь Антонину крайне редко удавалось встретить достойного оппонента в дискуссии, и, кто бы мог подумать, что он найдет его в этой юной грязнокровке.

Кроме того, что девочка была умна не по годам и очень любопытна, она также оказалась полна жизни. Антонин получал истинное удовольствие, умелыми манипуляциями доводя ее до предела и затем наблюдая, как ее эмоции переливаются через край. И так было во всем. Занимались ли они сексом, который, к слову, был одним из самых страстных в его жизни, или просто спорили, дискутировали, обменивались идеями и мыслями. Что бы девочка ни делала, что бы ни говорила, все это сопровождалось эмоциональной волной, порой такой сильной, что запросто могла бы сбить с ног, будь она материальной.

Но после того, как он сообщил ей о предстоящем событии, грязнокровка впала в уныние и стала довольно апатично на все реагировать. Последний раз он видел ее в похожем состоянии в первые дни ее пребывания здесь. Тогда он четко понимал причину – ею правили горе от потери близких и безысходность. В чем была причина нынешнего ее состояния, он не мог сказать точно.

На самом деле, причин было так много, что он не знал, на какой конкретно остановиться. Возможно, она боится повторения того, что случилось в поместье Малфоя. Но повторения не будет. На этот раз Роули будет страховать его, а сам он будет внимателен, как во время битвы.

Или она расстроена из-за самого факта проведения вечеринки и необходимости присутствия на ней. Да уж, вечерок обещает быть ярким. Его нежный, неопытный воробушек, наверное, грохнется в обморок от всего того разврата, который увидит в заведении Нотта завтра. Он не сможет оградить ее от этого. И даже за те часа два, что им придется провести там, она успеет увидеть то, что вдребезги разрушит привычную ей картину мира.

А может, предстоящий день рождения заставил ее вспомнить всех, кого она потеряла – родителей, одноклассников, ближайших друзей? Ведь, по сути, она осталась совсем одна. И, как бы он ни старался, он не сможет заменить ей всех значимых для нее людей.

Антонин почувствовал укол совести, когда сегодня Роули сообщил ему о дне рождения грязнокровки. Серьезно, ведь это его промах. Ничто не мешало ему спуститься в архив, прочитать ее дело, а потом приказать Руне напомнить ему за пару дней о важном для девочки дне.

Но он этого не сделал.

Вскрывшееся предательство Роули и последующие за этим события настолько сильно изменили его восприятие окружающего мира, что все эти недели он пребывал в какой-то гребаной нирване, полностью утонув в ошеломляющем сексе с прелестной грязнокровкой и дружеских, наконец-то совершенно искренних, посиделках с напарником.

Да, Торфинн был прав – он, черт возьми, слишком расслабился. Непозволительно для человека в его положении, особенно сейчас, когда паранойя Темного Лорда достигла апогея. Уверенность Повелителя в его непоколебимой верности может в любой момент пошатнуться, и он не станет ограничиваться верой на слово, он, наверняка, залезет к нему в голову. И это будет конец.

Может ли он в текущих условиях воплотить в жизнь предложение напарника? Безусловно, такой подарок моментально вытащит его грязнокровку из этого удручающего состояния. Это станет тем глотком свободы, в котором, он был уверен, она так нуждается. Но оставалось то, что следует грамотно оценить… Каковы будут последствия?

Глава 13. Ценности

Он исследовал защитные чары, наложенные на окно, но вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд и резко обернулся.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Марисса, опуская палочку.

– Это что, маггловское оружие? – окинув девушку быстрым взглядом, Амикус заметил в ее левой руке пистолет.

– Ты же сам говорил, что нельзя быть излишне острожным, – произнесла Марисса, положив пистолет на комод.

– Я имел в виду не эту фигню, а дополнительные защитные чары, – Амикус бросил недовольный взгляд в сторону окна. – Защита на окнах никакая. Про дверь вообще молчу. Я ее простой Алохоморой открыл. Ты слишком беспечна.

Девушка убрала палочку в карман джинсов и скрестила руки на груди.

– К твоему сведению, на дом наложен целый букет защитных чар, – не скрывая раздражения в голосе, произнесла Марисса. – Твоя Алохомора сработала, потому что я дала разрешение на твое присутствие в доме. Чужака чары бы не пропустили. И знаешь, я, конечно, ценю твое участие, но меня начинает выводить из себя то, что ты постоянно меня проверяешь.

В три широких шага Амикус оказался рядом с девушкой. Мужчина навис над Мариссой, которая была намного ниже него, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Амикус мягко провел тыльной стороной ладони по ее щеке.

– Я просто волнуюсь, – произнес он. – Если Темный Лорд задастся целью, то сможет сломать мою ментальную защиту, и ты сама понимаешь, что случится потом.

– Он что, подозревает тебя? – спросила Марисса.

– После того, как из Министерства сбежали пленники, он подозревает всех. Он понимает, что без помощи кого-то из своих не обошлось. Пока что я интересую его в меньшей степени. Но это может измениться в одночасье. Поэтому очень важно, чтобы ты была крайне осторожна. Особенно сейчас, – Амикус приложил руку к уже округлившемуся животу Мариссы.



1976 год

Темный Лорд давно планировал яркое мероприятие, которое министерские шавки точно не смогут игнорировать. Новость об этом событии появится на передовице «Пророка» и в магическом сообществе Британии, наконец-то, будет посеян страх. Празднование Дня летнего солнцестояния как ничто иное подходило для реализации его задумки.

Амикус сильно нервничал, ведь это его первая миссия. Конечно, он был не один, а в составе группы из восьми Пожирателей Смерти, но наличие такой страховки не особо его успокаивало. Братья по оружию непременно будут оценивать его, и, если он проколется, они расскажут об этом Повелителю.

Его задачей было наложить в разных частях ярмарки руны, активирующие по команде взрывное заклятье. Это должно создать дополнительную панику среди посетителей и сделать перформанс Пожирателей Смерти более эффектным.

Закончив с накладыванием последней руны, довольный выполненной работой Амикус подошел к одному из шатров, находящемуся на безопасном расстоянии, и, сцепив ладони в замок, откинулся к деревянной опоре, удерживающий полог. Яксли сказал, что они нападут с воздуха, как только начнется фейерверк, и в этот момент он должен будет активировать Взрывное.

Скорее всего, при любом другом раскладе он и дальше продолжил бы в ожидании сигнала безразлично провожать взглядом проходящих мимо людей, но развернувшаяся у него перед глазами сцена выглядела до боли знакомо и потому не могла не привлечь его внимание.

Какой-то маггл, что было понятно по костюму мужчины, с совершенно остервенелым выражением лица шел по дорожке между шатрами. Причиной его озлобленности, как предположил Амикус, была девушка, которую он тянул за собой, крепко удерживая за предплечье. Девушка выглядела растерянной и заплаканной, она явно идти с мужчиной не хотела, но что-то останавливало ее от попыток высвободиться из его железной хватки. Амикус был уверен, что это был страх.

– Папа, пожалуйста, я не хочу, – всхлипывая, проговорила девушка.

– Ты несовершеннолетняя, и пока что я решаю, чего ты хочешь, – сказал мужчина.

Будто молния яркое воспоминание пронзило сознание Амикуса.

«Я твой отец и только мне решать, чего тебе хотеть!»

– Я не твоя собственность. Ты не можешь удерживать меня силой! – запротестовала она. – Пусти меня, я вернусь к друзьям.

– К этим психам ты не вернешься, – злобно прошипел мужчина. – Ты будешь ходить в католическую школу, которую я для тебя выбрал. Там тебе быстро мозги вправят. Хорошо, что мать не видит всего этого дерьма.

Девушка всхлипнула, когда мужчина с яростью дернул ее за угол.

С минуту Амикус смотрел туда, где скрылись эти двое. Одно за другим болезненные эпизоды из прошлого стали всплывать в его памяти.

«Ты, кажется, забыл свое место, недоносок? Так я тебе его сейчас напомню!»

«Думаешь, можешь мне перечить, сопляк?»

«Ты будешь делать то, что я скажу. Иначе, останешься в этом подвале до конца своей жалкой жизни»

Амикус попытался отмахнуться от воспоминаний, которые будто назойливые мухи мешали ему сконцентрироваться на миссии. Проводить параллели не к месту. Она обычная грязнокровка. Опухоль на теле магического сообщества. Воровка магической энергии. В конце концов, просто человекоподобное животное.

Так какого Годрика его так сильно зацепило увиденное?

Да, конечно, когда тот маггл тащил девчонку за собой, ему вспомнился отец, который также, удерживая за руку или ворот рубашки, вел их с Алекто в подвал, где подвергал мучительным проклятьям. Интересно, как магглы наказывают своих детей? Нет-нет-нет. К черту это. Плевать, что они делают. Как вообще можно сравнивать чистокровных волшебников, элиту магического сообщества и какую-то грязнокровку?

Поганая грязнокровка страдает и это просто отлично. Пусть она и не осознает этого, но это ее наказание за то, что она посмела вторгнуться в магический мир. Можно сказать, карма.

Поток его мыслей был прерван звуками фейерверка. Амикус вскинул голову и увидел братьев по оружию, начавших насылать с воздуха проклятья на разбегающихся в ужасе посетителей ярмарки.

Теперь его выход.

Амикус накинул маску Пожирателя и, начертив в воздухе руну, произнес заклинание. В ту секунду, когда он активировал заклятье ладонью, раздалось сразу несколько взрывов. Истерические крики послышались с разных концов ярмарки.

Он справился. Теперь можно расслабиться, просто погулять, бросая проклятья во встретившихся на пути неудачников. Если чему-то полезному отец его и научил, так это были разного рода Пыточные. Большинство из них Амикус многократно испытал на себе, поэтому точно знал особенности их действия, и повторить их ему не составляло труда.

Старики, женщины, дети…. Амикус бросал проклятья во всех без разбору, чисто механически, но как он ни старался забыть увиденное несколько минут назад, сознание вновь и вновь возвращало его к той сцене.

Где сейчас эта девчонка? Попала ли она под проклятье, брошенное кем-то из Пожирателей, или, может, ее задело Взрывное? Хотя ее папаша, кажется, хотел увести ее отсюда. Наверное, они уже покинули ярмарку и….

Вот же хрень… Не покинули…

Он замер на пару секунд, уставившись на неподвижно лежащую на земле лицом вниз девушку. Амикус подошел ближе и опустился рядом с ней на корточки. Он перевернул девушку на спину и отбросил с ее лица волосы. Она была без создания, как и ее папаша, валявшийся в метре от нее. Похоже, их задело ударной волной.

Амикус коснулся ее запястья, проверяя пульс. Она была еще жива.

Правильным было бы просто уйти сейчас. Тем более, скоро его найдут собратья, и светиться рядом с магглой – не лучшая идея.

Амикус еще раз взглянул в ее лицо, на щеках и лбу было несколько ссадин. Потом он бросил взгляд на маггла, ублюдок все еще был в отключке. Амикус шумно выдохнул. Еще миллион раз он пожалеет о том, что сейчас сделает, но оставить все как есть он почему-то не мог.

Поднявшись на ноги, он подхватил девушку, поднимая ее с земли, и крепко прижал к груди.

– Что ты делаешь? – Амикус обернулся на голос. – Приказа брать пленных не было.

Яксли… А за ним и остальные. Черт!

– Я просто… – он замешкался, подбирая слова, но от необходимости придумывать оправдание его спас Мальсибер.

– Да ладно тебе, Корбан. Пусть парень развлечется. Это же его первая миссия.

Будто ужаленный, Яксли кинулся к Мальсиберу и, схватив его за грудки, рявкнул:
– Никаких имен, кретин! Хочешь, чтобы кто-то из выживших передал услышанное аврорам?

– Ладно, ладно. Извини, – Мальсибер развел руки и выставил вперед ладони в примирительном жесте.

Яксли отпустил его, а затем повернулся к Амикусу и произнес:
– Можешь взять девчонку. Но, когда наиграешься, ее надо убить. Отдай сестре, она все сделает.

– Я и сам могу применить Убивающее, – ведомый уязвленной гордостью, выдал Амикус.

– Да-да, конечно, – отмахнулся Яксли, судя по тону, он ни йоту не поверил ему. – Мне плевать, кто из вас это сделает. Расходимся по домам.



Амикус наблюдал за спящей на кровати девушкой, сидя в кресле в углу гостевой спальни.

Великий Салазар! Если отец вернется раньше запланированного и увидит грязнокровку в доме, да еще и в постели, он быстро забудет, что у него всего один наследник и незамедлительно бросит в него Аваду.

Он залечил все ее раны и ссадины, даже синяки на руках смазал целебной мазью. Почему-то он совершенно не возбудился, когда раздевал ее, чтобы добраться до порезов, что были по всему ее телу. Конечно, девушка была не сказать чтобы красавица, но вполне миленькая, а фигурка была округлой в правильных местах, но при этом изящной. Она совершенно точно могла вызвать желание и должна была вызвать, но, обрабатывая ее раны, он мог думать лишь о том, как не пропустить очередную ссадину или маленькую ранку.

Честное слово, если бы еще утром ему сказали, что он сделает что-то подобное для маггловского отродья, он бы рассмеялся над абсурдностью этого предположения. А теперь…

Что с ним происходит? Он пожалел грязнокровку! Это добром не кончится.

Вдруг дверь распахнулась и на пороге показалась Алекто. Увидев девушку на кровати, она скривилась в отвращении и произнесла:
– Мерлин, а я до последнего надеялась, что это была просто тупая шутка. Зачем ты притащил это грязное животное в поместье, да еще в спальне разместил? Может, и собак из псарни сюда приведешь?

Амикус встал с кресла и подошел к сестре. На секунду повернувшись к спящей девушке, он снова посмотрел на Алекто и шепотом проговорил:
– Я не мог оставить ее там.

– И что было причиной на этот раз? – прошептала в ответ Алекто, видимо, рефлекторно, тоже понизив голос. – Симпатичная мордашка или длинные ножки? Ты всегда легко велся на женские чары, а мне приходится разбираться с той хренью, в которую из-за этого ты постоянно ввязываешься.

– Сейчас это другое, – ответил он. – Она…

Он замолк, не зная, что сказать. Ведь, по правде говоря, он понятия не имел, на кой черт притащил девчонку сюда и вылечил ее, а уж что с ней делать дальше не знал и подавно.

– Все понятно, – холодно проговорила Алекто. – Что бы ты ни собирался делать с этим жалким существом, Амикус, я тебя предупреждаю: если на меня упадет хотя бы тень гнева отца, когда он узнает о твоей выходке… а он узнает, я даже не сомневаюсь… я сдам тебя с потрохами. Только ты во всем этом виноват и только тебе отвечать. Ты уже взрослый и пора научиться брать на себя ответственность.

С этим словами Алекто бросила последний полный презрения взгляд на спящую девушку, а потом развернулась на каблуках и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

Несколько секунд Амикус просто смотрел на дверь, пытаясь переварить услышанное. Сестра его не прикроет. Он останется один на один с отцом. Это худший из ночных кошмаров.

Он развернулся и посмотрел на девушку. Ее лицо было слишком напряженным для спящей, поэтому Амикус проговорил:
–Я знаю, что ты не спишь.



Сквозь сон девушка услышала голоса – мужской и женский. Женский звучал агрессивно, она уловила несколько оскорбительных слов, явно направленных в ее адрес, поэтому не решилась возвестить присутствующих, что она проснулась, и просто продолжила лежать с закрытыми глазами.

Затем хлопнула дверь, и в комнате повисла звенящая тишина. Она плотнее зажмурилась.

– Я знаю, что ты не спишь, – раздался мужской голос, и девушка несмело разомкнула веки.

У двери она увидела высокого, худого юношу, судя по виду, не намного старше нее. Он стал неторопливо приближаться к кровати, на которой она лежала, и она быстро приняла сидячее положение, подтянув колени к груди.

– Где я? – спросила она.

То, как она вся поджалась, сдавливая при этом кромку одеяла, выдавало сильный страх, и Амикус остановился в полутора метрах от кровати, чтобы девушка не занервничала еще сильнее. Хотя он не понимал до конца, почему его так заботит ее душевное состояние.

– Здесь ты в безопасности, – ответил он, сам не веря в сказанное. По правде говоря, это поместье было одним из самых небезопасных мест для таких, как она. – Ты должна быть благодарна мне. Я тебя спас.

– Спас от чего? – спросила она, в ее глазах отразилось смятение.

– А что последнее ты помнишь? – спросил Амикус.

Девушка нахмурилась. Опустив глаза на одеяло, она стала медленно говорить:
– Я помню, как мы шли к границе… Начался фейерверк, вдруг повсюду стали раздаваться крики… А потом мы увидели, как люди разбегаются… Кругом были вспышки заклинаний. И… затем что-то взорвалось, – она снова посмотрела на Амикуса. – Что там произошло?

– На посетителей было совершено нападение, – уклончиво сказал Амикус, отведя взгляд в сторону.

– А кто напал? Я… слышала о какой-то группировке, которая совершает подобное последние несколько лет. Правда, не настолько масштабное… Но я давно не была в Англии и не знаю деталей.

– Давно не была в Англии? – Амикус вскинул брови. – Но ты ведь англичанка, да? Это слышно по акценту. Разве ты не должна ходить в школу? Сколько тебе лет?

– Шестнадцать. И я хожу в школу, но в Канаде. У них хорошие стипендии для магглорожденных. В Хогвартсе такой роскоши нет.

Амикус хмыкнул, но промолчал. Что он мог сказать? Что таким как она не место в Хогвартсе? Что он не считает ее достойной учиться в магической школе, где бы то ни было? Что ей вообще не следовало переходить через барьер? Все это крутилось на языке, но так и не сорвалось с него, хотя обычно он не был так сдержан в высказываниях касательно маггловских выродков. Но если он озвучит все, что думает о грязнокровках, то она задаст вполне логичный вопрос – зачем он спас ее, раз так презирает. И он знал, что не сможет на это ответить. Ведь он и так каждую минуту с момента как принес ее в поместье, сомневался в правильности своих действий и не понимал их причины.

– А… когда ты… забрал меня с ярмарки… – осторожно проговорила девушка. – Со мной никого не было… рядом? Мой отец…

– Да, он был там, недалеко от тебя, – коротко ответил Амикус, снова отведя взгляд.

– И он… ?

– Жив… Скорее всего. Но я не проверял, – произнес Амикус.

– Ты хочешь сказать, что он был без сознания?

Он понимал, к чему был этот вопрос. Она вовсе не потому задала его, что переживала за жизнь того маггла.

– Он не знает, где ты.

Амикус был уверен, что сказал именно то, что она хотела услышать.

Девушка прикусила губу и опустила взгляд. То, что он спросил потом, удивило и его самого, ведь ответ на этот вопрос был очевиден, и смысла его задавать не было. Но он все же спросил.

– Он бьет тебя, да? – когда девушка вскинула голову, он добавил: – Я видел синяки. Некоторые из них не сегодня появились.

– Ты поэтому помог мне? – пронзительно смотря ему в глаза, задала она встречный вопрос, – Тебе это знакомо, правда?

Амикус сглотнул. Ни с кем, кроме сестры, он не делился своими личными переживаниями. Но Алекто всегда была смелее его. Она ненавидела отца в большей степени, чем боялась его. Амикусу же отец внушал самый настоящий ужас, от которого сердце подскакивало к горлу, пальцы холодели, а дыхание становилось ненормально прерывистым, и каждый вдох давался с огромным трудом. Даже сейчас, когда ему уже восемнадцать, оставаться с отцом наедине ему было так же страшно, как и в восемь.

Конечно, Алекто всегда утешала его и поддерживала, но она не могла понять его чувств до конца. А эта девушка… как знать… Может, она станет более благодарным слушателем. Слова уже готовы были сорваться с его губ, как вдруг девушка заговорила сама.

– Он очень жестокий человек. Мой отец. Даже безжалостный. Он был таким всегда, но… Когда умерла мама, он вконец озверел. Он стал избивать меня чаще и… Ему даже повод не нужен был… Я была недостаточно хороша, что бы я ни делала. А потом мне пришло письмо из Канады, и когда отец понял, что это не чья-то шутка, он так взбесился. До того дня, я думала, что он ненавидит меня и будет рад от меня избавиться. Но он так отчаянно пытался удержать меня рядом – запирал в комнате, угрожал… А в тот день, когда я должна была уехать в школу, запер меня в подвале, – в этот момент рука Амикуса непроизвольно сжалась в кулак. Подвал... Очень хорошо знакомое ему место. – Тогда я поняла, что он, вероятно, получает удовольствие, причиняя мне боль, и вовсе не горит желанием меня отпускать. Я испытывала страх перед ним каждый день своей жизни… и была рада уехать так далеко, как смогу, как только появилась возможность, – она выдохнула и задумчивым взглядом окинула комнату, а потом продолжила: – Я зря вернулась в Британию. Но эта летняя стажировка в Хогвартсе давала столько перспектив… Я не могла отказаться…

Она замолкла и на несколько секунд в комнате воцарилась давящая тишина, а потом Амикус произнес:
– Знаешь, не думал, что когда-нибудь скажу нечто подобное, но… Тебе повезло, что твой отец – маггл. Если бы он был волшебником, избиения были бы меньшим, чего тебе пришлось бы бояться.

– Мне жаль, – бросила она, и Амикус сжал кулаки.

Ей жаль… Жалость испытывают к слабым и убогим. Она считает его таковым? Да как она смеет!

– Мне не нужна твоя жалость! – почти прошипел он, пока где-то глубоко закипала ярость.

– Ты неправильно понял. Это… просто сочувствие. Мне жаль, что тебе пришлось столкнуться с чем-то подобным, – сказала она, и ярость отступила, не успев выплеснуться наружу. – Знаешь, я еще никому не рассказывала… обо всем этом…. И так здорово, что можно с кем-то поделиться. С кем-то, кто поймет.

Он нерешительно посмотрел на девушку. Абсолютное понимание отражалось в ее глазах. Все, что испытывал он, она испытывала тоже. Он не одинок в своих страхах. Еще никогда в жизни Амикусу не становилось так тепло на душе.

Чтобы не позволить нежелательным эмоциям, которые странным образом вызывает в нем грязнокровка, взять верх над разумом, юноша прочистил горло и произнес:
– Я починил твою одежду. Если, конечно, эти маггловские тряпки можно так назвать.

К его удивлению, девушка улыбнулась в ответ на его однозначно враждебное высказывание. Ее реакция снова смутила его, заставив почувствовать себя… Глупо? Что за черт?

– Не любишь маггловскую одежду? – спросила девушка.

– А за что ее любить? – попытался отбиться он.

– Она довольно комфортная.

– Верится с трудом, – с напускным высокомерием произнес он.

– А ты не верь на слово, просто примерь как-нибудь.

Амикус не нашелся, что на это ответить, чтобы не прозвучало грубо, поэтому просто поджал губы и отвел взгляд в сторону, делая вид, что его очень заинтересовала картина, висевшая на стене.

– Ты не мог бы отвернуться пока я одеваюсь? – произнесла девушка.

– Если ты не поняла, я уже все видел, – с усмешкой проговорил Амикус.

– Да, но… тогда я была без сознания, и мне было все равно. А сейчас нет. К тому же, по всей видимости, ты из благородных? Значит, тебе не чуждо поведение джентльмена.

Только по отношению к леди. Он хотел это сказать, но что-то его остановило. Он просто промолчал. Да что с ним творится?

Замешкавшись лишь на секунду, Амикус, шумно вздохнув, повернулся и отошел к окну.

Он только что выполнил просьбу грязнокровки. Даже не возразил ничего. И не напомнил ей о том, как следует говорить с превосходящими ее во всем чистокровными волшебниками. Она общалась с ним, как с равным, как с каким-нибудь магглом, да еще и посмела пристыдить, напомнив ему о манерах.

Почему он ничего не сделал? Наверное, потому что не хотел ее расстраивать или пугать. А почему не хотел, он не знал. Просто ему не нравилось видеть в ее глазах страх или слезы.

Это какой-то бред!

Она тупое животное, никчемное, грязное существо, ведь так? Хотя ножки довольно привлекательные. Так, не время сейчас думать о… ее длинных, стройных ногах. Или о ее шелковистой оливковой коже. Или о ее пышной… копне волос. Да, волосы! Это не так возбуждающе, как грудь. Думай о ее пышных волосах… О том, как они струятся между пальцев… Такие мягкие, блестящие, как жидкое золото. Вот же хрень! И почему он посчитал ее некрасивой поначалу? Она очень даже ничего. Особенно, когда говорила про понимание и сочувствие. Да, в это миг она была похожа на богиню, спустившуюся с небес.

Великий Мерлин, это уже никуда не годится. Ему понравилась грязнокровка. Хорошо, что кроме Алекто об этом никто не знает. Такой позор! А может, ему нужно просто поддаться желанию, и это наваждение схлынет сразу, как все закончится?

Сейчас она стоит всего в четырех метрах от него, почти голая. Только руку протяни. Он ведь может себе это позволить, да? В конце концов, она ему обязана. А если она так не считает, он силой возьмет то, что заслужил по праву. Она хрупкая, слабая девушка. К тому же без палочки. Она не сможет оказать сопротивление.

Перспектива такой желанной близости заставила его кровь бежать быстрее. Полный решимости реализовать намеченное, Амикус резко развернулся, но как только оказался с девушкой лицом к лицу он будто впал в ступор.

Уже полностью одевшись в эти обноски, которые магглы называют одеждой, девушка неловко переминалась с ноги на ногу, смотря на Амикуса одновременно растерянно и удивленно. Но не ее взгляд заставил его опешить, а то, как рукав кофты сполз с ее руки, когда она заправляла прядь волос за ухо. Его внимание привлекло обнажившееся предплечье, на котором, даже несмотря на целебную мазь, все еще отчетливо виднелись два синяка, оставленные тем магглом, ее отцом, несколько часов назад.

Стремление взять девчонку силой тут же развеялось, а на его место пришел порыв поцеловать ее и, крепко обняв, защитить от всех угроз этого мира.

Да, с ним явно что-то не так. И, наверное, надо бы с этим разобраться. Но это будет потом. А сейчас… Он просто не может больше поддерживать невозмутимый вид.

Амикус стремительно сорвался с места, и через какие-то пару секунд он уже нависал над заметно напрягшейся девушкой, смотрящей на него широко распахнутыми глазами. Несколько секунд он сохранял зрительный контакт, а потом она спросила: «Что-то не так?», и его глаза невольно опустились на ее губы. Такие притягательные, нежно-розовые губы.

Не в силах совладать с охватившим его желанием, Амикус склонился к лицу девушки, но она резко отстранилась, отступив на два шага назад.

Амикус выдохнул и удивленно моргнул. Она отвергла его? Какая-то жалкая грязнокровка отвергла его, чистокровного волшебника из рода Священных двадцати восьми? Наверное, он должен был разозлиться. Так было всегда, когда девушки отвергали его. Он начинал их ненавидеть, и желание отомстить за унижение настойчиво требовало воплощения в реальность. Правда, ему не хватало смелости самому совершить месть, поэтому за него это делала сестра, которая, пытая несостоявшихся возлюбленных брата, получала ничуть не меньше удовольствия, чем он, наблюдая за муками этих несчастных.

Амикус прекрасно понимал, почему в школе не пользовался популярностью у девушек, даже несмотря на богатство его семьи. Всему виной его внешность. Амикус был точной копией своего отца, который был тем еще уродом, и, если бы не договоренность между семьями, вряд ли он когда-нибудь вообще женился бы. Сестре тоже досталось несколько папочкиных черт, что не могло не отразиться и на ее личной жизни, но Алекто это совершенно не тяготило. Она никогда не проявляла интереса к мальчикам и едва ли планировала выходить замуж когда-нибудь.

У Амикуса же была одна отвратительная черта, доставившая ему немало проблем – он был влюбчивым. И влюблялся он не лишь бы в кого, а западал на самых красивых девушек в своем окружении. Конечно, красавицы, за которыми мальчики бегали толпами, даже не смотрели в сторону таких, как Амикус. Раз за разом, они высмеивали его неуклюжие попытки понравиться им, и, наверное, он был идиотом, потому что, каждый раз наступая на одни и те же грабли, он не извлекал из этого никаких уроков, а шел искать новые.

Отказы были для него привычной рутиной и по отношению к отвергнувшим его девушкам он не испытывал ничего, кроме злости. Но с этой грязнокровкой все было иначе. Когда она не позволила ему приблизиться, чтобы поцеловать ее, он почувствовал вовсе не злость, а жгучую обиду.

Ему казалось это жутко несправедливым, ведь он не просто ухаживал за ней, как в случае с остальными. Он буквально спас ее от отца-тирана и, возможно, других Пожирателей Смерти. Он сделал что-то несвойственное ему, да никому из слизеринцев несвойственное. Спасение убогих всегда было прерогативой гриффиндорцев, и они получили за это всеобщую любовь и уважение. И теперь, когда он сделал то же самое, она все равно оттолкнула его.

Разве он сделал что-то не так? Или сделал недостаточно? А может…

– Неужели я настолько уродлив, что ты даже поцеловать меня в благодарность за спасение брезгуешь? – сам не ожидая, на одном дыхании выдал Амикус.

Он сжал руки в кулаки, внутри все ходило ходуном. Девушка как-то странно посмотрела на него, потом моргнула и произнесла то, что неслабо расшатало систему его убеждений относительно грязнокровок.

– Прости… Я просто… никогда раньше не целовалась.

И хватает же у нее наглости так явно врать! Лживая грязнокровка!

– Ничего лучше придумать не могла? – огрызнулся Амикус. – Думаешь, я в это поверю?

– Но я не лгу! – румянец тронул ее щеки.

Амикус сглотнул, и окинул девушку удивленным взглядом с головы до ног. Вполне симпатичная. Кто-то из волшебников наверняка захотел бы трахнуть ее.

– Как это может быть? Ты же…

Грязнокровка…

– … магглорожденная.

– И что?

Грязнокровки с ранних лет прыгают в постель к любому волшебнику, лишь стоит их пальцем поманить. Если и есть маггловскому отродью место в магическом мире, то это место в борделях Лютного. В них нет достоинства, что есть в чистокровных леди. Они аморальны и развратны.

Так его учили родители. И он никогда не подвергал это сомнению, с отвращением смотря на грязнокровок, расхаживающих по Хогвартсу, будто имели полное право находиться там.

– Ты что, правда никогда не целовалась?

– А что тут такого? – девушка обхватила себя руками, она явно была смущена. – Просто, не встретила того, с кем хотелось так сблизиться. Я, знаешь ли, не из тех девушек, которые со всеми подряд целуются.

– А ты…

Амикус не успел договорить, дверь в комнату распахнулась и на пороге показалась Алекто.

– Почему она еще здесь? – прошипела она. – Отец вернулся!

– Как вернулся? – внутри у Амикуса все похолодело. – Он же собирался прибыть только к обеду.

– А прибыл раньше. И если он увидит это, – Алекто кивнула в сторону девушки, – нам обоим достанется. Немедленно избавься от нее!

Он не сможет. Не сможет убить ее. И сестре не позволит.

– Я…

– Ох, Мерлин! И достался же мне такой мягкотелый братец! – Алекто всплеснула руками. – Делай что хочешь, но ее не должно быть здесь. Можешь отправить ее из гостиной западного крыла. Я задержу отца насколько смогу.

– Спасибо, сестра! – выдохнул Амикус.

Алекто ничего не ответила, молча выскочив за дверь.

– Идем! – Амикус схватил девушку за руку и потянул за собой.

Выйдя из комнаты, они двинулись по коридору.

– Тебе есть куда отправиться? – спросил Амикус, смотря прямо перед собой.

– Наверное… в школу, – тихо проговорила девушка.

Амикус резко остановился, и Марисса чуть не врезалась в него со спины.

– В школу? В смысле, в Канаду? – спросил юноша, обернувшись к ней.

Марисса кивнула.

– И как ты собираешься добираться туда?

– Я… еще не думала об этом.

Амикус отвел глаза в сторону и несколько секунд, задумавшись, изучал вазу, стоящую на постаменте в паре метров от них. Потом он развернулся и снова начал движение по коридору. Они прошли еще три комнаты, у двери четвертой он остановился.

– Мы же вроде шли в гостиную, – произнесла Марисса, когда они вошли в комнату, которая, судя по наличию в ней кровати, была спальней.

– Сначала возьмем кое-что.

Амикус подошел к комоду и, открыв верхний ящик, достал оттуда небольшой мешочек из черной кожи и волшебную палочку.

Он подошел к Мариссе и протянул ей сначала мешочек со словами:
– Здесь достаточно, чтобы добраться до Канады.

Девушка раскрутила жгут и заглянула внутрь. Галленов там было явно больше, чем на одну лишь дорогу.

– И вот, – Амикус отдал ей слегка изогнутую волшебную палочку из светлого дерева. – Твоя осталась там. Эта, скорее всего, не будет работать должным образом, но ты сможешь купить себе новую в лавке Олливандера, это в южной части Косого переулка.

Кивнув, Марисса взяла палочку и убрала ее в кобуру, закрепленную на поясе джинсов.

Амикус открыл нижний ящик комода, взял еще один мешочек и передал его девушке.

– Ты ведь умеешь пользоваться летучим порохом?

– Конечно, – Марисса стряхнула толстый слой пыли с грубой кожаной ткани. – Я так понимаю, жители этого дома редко используют такой способ передвижения, да?

Амикус криво улыбнулся.

– Последний раз я пользовался летучим порохом лет в шесть. У нас в поместье есть собственная точка аппарации, но она в другом крыле, поэтому тебе придется переместиться через камин. Все, идем, времени мало.

В течение всего пяти минут он держал ее за руку первый раз, но, снова обхватив ладонь девушки, Амикус почувствовал себя так, будто делал это каждый день уже не один год. С первых минут их знакомства она показалась ему такой родной, вероятно, потому что как никто другой понимала его.

Вскоре они уже стояли у камина в гостиной.

– Отправляйся в Косой переулок. Как только купишь палочку, сразу иди на пирс, не задерживайся, – произнес Амикус. – Корабли на материк отправляются регулярно, ждать долго не придется. И палочку, что я тебе дал, выброси, но сначала сломай, чтобы ее нельзя было отследить.

– Зачем кому-то может понадобиться отслеживать эту палочку? – спросила Марисса, смутившись. – Кому она принадлежит?

Лицо Амикуса стало напряженным.

– Это не важно, – ответил он уклончиво. – Просто сделай, как я говорю. Это для твоей же безопасности.

Марисса не стала больше задавать вопросов. Этот юноша, который даже имени ее не знает, не только спас ее от отца, но и залечил все раны. Она ему обязана. А поскольку вернуть ему этот долг ей вряд ли суждено, единственное, что она может сделать сейчас, это не лезть не в свое дело.

Впрочем, есть еще кое-что.

Девушка стояла всего в шаге от него. Но это лишь иллюзия. Между ними не один шаг, а целая бескрайняя пропасть. Как жаль, что ее происхождение нельзя скрыть. Ведь, если бы не эти маггловские шмотки, ее можно было бы принять за чистокровную леди – в ней было столько достоинства и одновременно скромности. Амикус выдохнул и отвернулся к окну, не в силах больше смотреть на то сокровище, которое он так внезапно нашел, но с которым там быстро вынужден расстаться.

У него перехватило дыхание, когда совершенно внезапно девушка сократила между ними расстояние и, приподнявшись на цыпочки, оставила поцелуй на его щеке.

Расширившимися глазами Амикус посмотрел на мягко улыбнувшуюся девушку. Сердце в его груди сделало кувырок и заколотилось с бешеной силой.

– Спасибо тебе за все, – произнесла она, и Амикус сглотнул. – Не каждый поступил бы так, как поступил ты.

Ох, Мерлин! Если бы она только знала, с кем разговаривает.

– Должен же хоть кто-то из нас сбежать, – произнес он, слабо улыбнувшись ей в ответ.

Амикус смотрел, как девушка зашла в камин и взяла горсть летучего пороха, а потом она вскинула голову и произнесла то, что заставило его испытать мощнейшее чувство потери чего-то действительно ценного:

– Я… не считаю тебя уродом.

Он не успел сказать что-то в ответ – девушка подняла руку с зажатым в кулаке порохом и, проговорив место назначения, исчезла в снопе ярких искр.

Амикус позволил себе несколько секунд просто стоять и смотреть на пустой камин, пока пепел оседал на каменном основании. Затем он выхватил палочку и взмахнул ею, убирая все свидетельства использования каминной сети.

Он вышел из гостиной, будучи твердо уверенным, что больше никогда не увидит эту необычную грязнокровку. И какого же было его удивление, когда, спустя всего четыре года, их судьбы пересеклись вновь.



1980 год

– Четверо побежали туда. За этим домом заканчивается запрет на аппарацию. Долиш, Стоун, Бродерик, попытайтесь перехватить их до того, как они переместятся! Остальные – со мной!

Выполняя приказ старшего аврора Миллза, они вбежали в дом, и были атакованы, не успев переступить порог. Бросив пару Взрывных, один из преступников попытался скрыться, и Бродерик побежал за ним по узкому коридору. Долиш вступил в схватку со вторым темным волшебником, умело уворачиваясь от града проклятий, которыми тот осыпал все вокруг, умудряясь в одиночку создать какой-то невообразимый хаос. Марисса заметила, как двое других злоумышленников поднимались по лестнице, ведущей на второй этаж. Один из них, судя по сложившейся пополам фигуре, был ранен, второй буквально нес его на себе.

Благодаря вовремя выставленному Щиту, девушке удалось отбить срикошетившее проклятье, летящее прямо в нее из палочки преступника, сражавшегося с Долишом, но энергетическая волна отбросила ее к комоду. Марисса ударилась о деревянный угол, но кроме синяков, больше никаких повреждений, к счастью, не получила. Долиш перекувырнулся на полу и скрылся от очередного брошенного заклятья за широким креслом, стоящим в паре метров от места, где лежала Марисса.

– Ты как? – крикнул он, его голос заглушался треском и взрывами от заклятий, насылаемых сумасшедшим темным магом.

– В норме! – бросила Марисса, медленно приподнимаясь с пола. – Двое побежали наверх! Я пойду за ними.

– Хорошо, я прикрою тебя! – произнес Долиш.

В тот момент, когда молодой человек выскочил из своего укрытия и стал насылать серию заклинаний на противника, Марисса рванула к лестнице. Молниеносно преодолев пролет, она оказалась на втором этаже, где было две комнаты, двери которых были закрыты. Поскольку выбирать времени не было, девушка доверилась интуиции и, распахнув заклинанием дверь по левую сторону от себя, влетела в комнату.



– Ну же, поднимайся. Они сейчас будут здесь! – Амикус пытался привести в чувство раненую сестру, которая уже мало на что реагировала, почти потеряв сознание.

Он в ужасе обернулся, когда дверь резко распахнулась, и внутрь с выставленной вперед палочкой влетела девушка. Амикус выдохнул, узнав это миловидное лицо. Судя по всему, она тоже узнала его, потому что атаковать не спешила. Почти минуту они, не шевелясь, лишь смотрели друг на друга, как вдруг издалека раздался мужской голос.

– Марисса! Что там у тебя?

Амикус продолжал напряженно смотреть девушке в глаза, а она все сильнее сжимала пальцами палочку.

– Марисса?– вновь позвал мужчина.

– Здесь никого нет! – крикнула девушка, и Амикус шумно сглотнул подступивший к горлу ком. Марисса опустила палочку и тихо проговорила: – Оставайтесь здесь. Я уведу его.

Глаза Амикуса распахнулись еще сильнее, он неверяще тряхнул головой. Он столько хотел сказать ей, но от волнения во рту пересохло, будто он несколько часов шел по пустыне, и его губы так и остались плотно сомкнутыми.

Бросив последний взгляд на растерянного юношу, Марисса вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Амикус услышал приглушенные голоса по ту сторону двери.

– Я опоздала, они успели сбежать, – произнесла девушка.

– Ничего, я тоже того психа упустил. Зато Бродерик поймал одного, – ответил мужской голос. – Посмотрим, возможно, у второй группы улов побольше. Пойдем.



С его связями в Министерстве было несложно узнать, где она живет. Но сейчас, стоя посреди ночи на пустой улице напротив ее дома, он не знал, что ему делать дальше.

Подойти и постучать в дверь? Но что он ей скажет? С чего начать?

Или просто уйти и попытаться выкинуть ее из головы? Да уж, будто у тебя получится. Четыре года ты пытался ее забыть. Жалкие, бесполезные попытки.

Его метания развеялись сами собой, когда дверь дома открылась, во двор вышла Марисса и направилась прямиком к нему.

Конечно, он и не пытался скрыть свое присутствие, и она вполне могла увидеть его из окна. Но сейчас почти два часа ночи, кто в такое время смотрит в окно? Если только она не ждала его прихода?

Глупости. Кому ты нужен?

Каждый мускул в его теле напрягся, когда девушка остановилась в паре метров от него. Он заметил в ее правой руке палочку. Но его это не удивило. После того, что она узнала о нем вчера, он был скорее удивлен, что она не пытается его сейчас проклясть.

– Амикус Кэрроу. Пожиратель Смерти, – констатировала она.

Она узнала его имя еще тогда, четыре года назад, и ей оставалось просто сложить два и два.

Амикус не нашел ничего лучше, кроме как ответить ей тем же:
– Марисса Стоун. Аврор Министерства магии Британии.

Ему нужно было лишь узнать ее имя. В Министерстве оказалась всего одна сотрудница Аврората по имени Марисса.

– Вот мы, наконец, и познакомились, – произнесла Марисса, и молодой человек ухмыльнулся. – Зачем ты пришел? – спросила она.

– Да хрен его знает, – честно ответил Амикус. – Я просто… почувствовал, что должен… Я полный идиот, да? Припереться домой к аврору, рискуя быть пойманным.

– Да, довольно опрометчиво с твоей стороны, – сказала Марисса, а потом, выдержав небольшую паузу, добавила: – Ты ведь уже тогда был с ними, да? Ты участвовал в нападении на ярмарке.

– Да.

– Та палочка, что ты мне дал, была одним из твоих трофеев?

– Не моим. Но трофеем, да.

– Сколько человек ты убил за эти годы?

– Остальные думают, что четверых.

– Остальные?

– Другие Пожиратели Смерти.

– А сколько на самом деле?

– Ни одного. Тех четверых убила Алекто, но сказала всем, что это сделал я. Если бы другие узнали, какой я слабак, мы вряд ли бы сейчас разговаривали.

– Считаешь неспособность убить кого-то слабостью?

– Все зависит от окружения. В моем – это так.

– Тогда, может, пора менять окружение?

– Проще сказать.

Это был самый честный разговор за всю его жизнь.

– Чего ты хочешь?

Интересный вопрос. Чего он хочет? Наверное, ему нужна правда. И он добьется ее сегодня и расставит все точки над i.

– Хочу знать, почему ты не сдала меня.

Очевидно, она ждала этого вопроса, потому что выдала ответ тут же.

– Я вернула долг.

Она не бросила проклятье и не воткнула кинжал ему в грудь, но сердце все равно пронзила острая боль. Всего лишь вернула долг.

– Дело только в этом… или…?

Она молчала.

А чего ты ждал? Что она восторженно кинется тебе на шею? Так бывает только в сказках. В его мире, может, и живут долго, но не счастливо.

Амикус грустно улыбнулся. Все так, как и должно быть.

– Знаешь, забудь, – проговорил он. – Я услышал все, что хотел.

Намереваясь уйти, он успел лишь повернуться к ней боком, когда она вдруг заговорила.

– Я вернула долг, – повторила она. – И я хотела бы, чтобы это было единственной причиной. Но это не так.

– Что ты пытаешься сказать? – Амикус продолжал смотреть прямо перед собой, напряженно вглядываясь в глубину улицы.

– Я пытаюсь сказать, что то, что привело тебя сюда, заставило меня сидеть у этого чертового окна в ожидании тебя весь вечер вчера…. И сегодня.

Он резко повернулся к ней лицом. Он ведь все правильно понял, да? Она только что выложила все карты на стол.

Теперь его очередь. Просто потому, что он должен быть уверен, что она понимает, во что ввязывается.

Амикус сделал пару шагов, оказавшись достаточно близко, чтобы почувствовать слабый аромат розового масла, исходящий от ее волос.

– Я не убивал. Но пытал. Много, – проговорил он, но она ничего не сказала на это. – Я применял Круциатус бесчисленное количество раз. И мне это нравилось, – она продолжала молчать, наблюдая за ним.

Этот ее взгляд нес в себе такую мощную энергетику, что как он ни старался отвести глаза в сторону, он был не в силах.

– Ты ненавидишь таких, как я? – спросила она.

– Да, – он не мог соврать ей. Только не сейчас.

– Значит, и меня ненавидишь?

– Даже если бы хотел, то не смог бы.

Она усмехнулась.

– А ты не совсем в ладу с собой, да? – спросила она.

– До знакомства с тобой, мои убеждения были тверды, как камень, – произнес он.

– До знакомства с тобой, я не знала, что настолько влюбчивая, – проговорила она.

Еще пару секунд они смотрели друг другу в глаза, а потом все произошло само собой. Их потянуло друг к другу, пока губы ни слились в страстном поцелуе. Наслаждаясь моментом, краем сознания Амикус подметил, что ее действия были робкими и неумелыми, и это сделало ощущения еще более яркими, ведь означало, что он был первым, кто прикоснулся к этим восхитительным, чувственным губам.

Наконец, выпустив ее из объятий, он спросил:
– И что нам делать теперь?

– Прямо сейчас? Тебе надо уйти. Не хочу, чтобы тебя увидел Роджер.

– Что еще за Роджер? – Амикус весь ощетинился.

– Ревнуешь? – ее глаза озорно блеснули.

– Я, знаешь ли, собственник и делиться не люблю.

– Роджер – муж Мэгги, моей двоюродной сестры. Это их дом. Они приютили меня и… порой слишком сильно меня опекают. Если Роджер увидит тебя, ему не понравится, что ты заявился посреди ночи.

– Я не собираюсь объясняться с каким-то магглом, – Амикус скривился.

– Боюсь, до объяснений дело не дойдет, – невозмутимо произнесла Марисса. – Роджер из тех людей, которые сначала бьют, а потом спрашивают.

– Магглы такие дикари.

– Амикус, пожалуйста, тебе нужно уйти.

И он ушел. Но лишь чтобы завтра появиться здесь вновь. Ведь сегодня он понял, что больше никогда не сможет позволить себе потерять эту грязнокровку из виду.



1998 год

– Ребенок очень активный. Думаю, это будет мальчик,– сказала Марисса.

– Он всегда смирный, когда я прихожу. Никак не могу застать его пинающимся, – Амикус совершил рукой несколько круговых движений по животу девушки.

– Появлялся бы тут почаще, может, и застал бы, – с укором проговорила она.

Мужчина обхватил ладонями ее плечи.

– Ты же знаешь, что это опасно. Если я буду слишком часто переходить барьер, это вызовет подозрения. Мы ведь даже целительницу сюда не приглашаем, чтобы ни у кого в магическом мире не было зацепок относительно твоего местоположения.

– Конечно. Но что мы будем делать, когда ребенок родится, ты подумал?

– Я работаю над этим.

– Эти твои секреты, – с недовольством произнесла Марисса, закатив глаза, и Амикус лишь мягко улыбнулся. – Что ж, поскольку очевидно, ты снова не расскажешь мне, в чем твой план, тему закроем. Идем ужинать. Я приготовила лазанью.

– Опять маггловская еда? – Амикус поморщил нос.

Девушка вскинула брови.

– Что-то я не припомню каких-то жалоб на прошлой неделе, когда я приготовила «абсолютно маггловский» сырный суп, и ты практически в одиночку смел всю кастрюлю.

– Эмм… Не было такого, ты выдумываешь, – мужчина ухмыльнулся.

– Конечно-конечно! – Марисса вскинула руки. – И как только я могла подумать, что чистокровный волшебник из «Священных двадцати восьми» станет пробовать маггловскую стряпню? Наверняка, мне это только приснилось.

Улыбка мужчины стала шире.

Девушка взяла с комода пистолет и, убрав его за пояс джинсов сзади, развернулась и вышла из комнаты. Амикус последовал за ней.

Их с пеленок так воспитывали – в ненависти к грязнокровкам и магглам. Алекто впитала эти взгляды каждой клеточкой своего тела, а Амикус… Он просто старался делать все правильно, как его учили, не особо стремясь найти и понять корни насаждаемых родителями взглядов.

Он до сих пор искренне полагал, что первым камнем в крепость его мировоззрения была Луна Лавгуд, которая своей бескорыстной теплотой смогла поддержать угасающее пламя надежды на возврат к привычной жизни, в тот небольшой мирок, в котором они с сестрой чувствовали себя по-настоящему дома.

Но на самом деле изменения внутри него начались еще тогда, когда он, будучи неопытным восемнадцатилетним юношей, встретил особенную шестнадцатилетнюю грязнокровку, которая впоследствии, как морская волна обтачивает прибрежные камни, медленно, но верно сглаживала грубые выступы его души.

Это происходило буквально по крупицам, годами, потому было для него незаметно. Сначала он перестал испытывать отвращение к грязнокровкам просто по факту их существования. Потом стал сомневаться в коварстве магглов, которые, по заверению его отца, искали пути разрушить магический мир. А затем он и вовсе перестал думать о таких глобальных вещах, как судьба волшебного сообщества, ведь, по правде говоря, его никогда не прельщала политическая карьера и углубляться в проблемы страны ему совершенно не хотелось.

Чего ему действительно хотелось от жизни, Амикус понял лишь когда уволенная из Аврората из-за статуса её крови Марисса после его долгих уговоров переселилась в маггловский мир, где встречаться было намного безопаснее. Как оказалось, его счастье было вовсе не во власти и не в порабощении магглов и грязнокровок, а всего-навсего в возможности сидеть рядом с любимой женщиной, беременной его ребенком, и есть приготовленную ею «маггловскую» лазанью.

Глава 14. Подарок

«С Днем Рождения, Гермиона!» – мысленно поздравила себя девушка, стоя перед зеркалом. Платье, которое выбрал для нее Долохов, было просто катастрофически коротким и едва прикрывало бедра. Но, по крайней мере, сверху оно было достаточно закрытым. Классический фасон платья с высоким воротником-стойкой не предполагал наличия выреза на груди, и уже этому Гермиона была несказанно рада, ведь она прекрасно помнила, как на вечеринке у Малфоя присутствующие там мужчины так и норовили оценить ее грудь.

Вдруг раздался стук, а потом дверь медленно отворилась. Долохов вошел в комнату и окинул девушку оценивающим взглядом с головы до ног.

– Хорошо, – заключил он.

Девушка ничего не ответила, ей было совершенно наплевать, хорошо она выглядит или нет. Единственное, что ее волновало, как скоро они уйдут из того злачного места, где будет проходить праздник.

Мужчина подошел к девушке впритык, и Гермиона вскинула голову, буравя напряженным взглядом его карие глаза.

– То место, куда мы идем, крайне…

– Развратное? – предположила Гермиона.

– Там будет не только разврат, лапонька, – произнес Долохов. – Среди Пожирателей Смерти есть не просто похотливые уроды, но и особого рода садисты.

Среди Пожирателей Смерти… Он так сказал это, будто не был одним из них. А ведь он был. «И ты не должна забывать об этом, Гермиона» – мысленно сказала она себе.

– И тебе нужно понимать, что кроме Роули, никто не знает, в каких условиях ты живешь, – продолжил Долохов. – Большинство из гостей будут уверены, что я обращаюсь с тобой так же, как они со своими рабынями и шлюхами в борделях Нотта. Поэтому так важно хорошо отыграть свою роль.

– Как мне себя вести?

– Держись в соответствии со своим статусом – как рабыня самого безжалостного и опасного Пожирателя Смерти. Ты должна выглядеть полностью покорившейся, окончательно сломленной, без тени гордости. Ты не будешь говорить, пока я не разрешу, даже если кто-то к тебе обратится. Ты не будешь показывать свое презрение и негодование, как ты это умеешь, – Гермиона фыркнула и скрестила руки на груди. – Да, лапонька, о подобных финтах забудь, пока мы будем там, – руки безвольно опустились вдоль тела, в глазах девушки мелькнула тревога. Долохов невозмутимо продолжал: –Ты будешь выполнять мои и только мои приказы, беспрекословно и сразу же, даже если тебе будет стыдно или страшно. В глазах других ты моя кукла. И они должны остаться при этом мнении. Если у кого-то возникнут хотя бы слабые подозрения, что я не подвергаю тебя каждый день разного рода проклятьям и сексуальным экспериментам, у нас обоих могут быть большие проблемы.

Гермиона сжала руки в кулаки, ритм ударов сердца стал сумасшедшим. Видимо, выглядела она сейчас совершенно потерянной, потому что Долохов вдруг мягко обнял ее за плечи и проговорил:
– Я сделаю все, чтобы тебя минимально коснулась вся та хрень, что возможно будет сегодня там. Но, скажу честно, полностью оградить тебя от этого не в моих силах. Это будет тяжело, но ты должна держаться. Ты же сильная девочка, да, моя львица?

Ее хватило лишь на кивок. Она не стала говорить Долохову, что ей очень больно, когда он называет ее львицей. Поддавшись на манипуляции Пожирателя Смерти, она перестала быть достойной стоять под знаменем своего факультета. Она трусливая и слабая, и сегодня об этом узнают все.



Первое, что бросилось Гермионе в глаза, когда она в сопровождении Долохова и Роули прошла через массивные дубовые ворота, ведущие в центральный холл заведения Нотта, это обилие голых тел. На входе их встретила девушка, единственным предметом одежды на которой был миниатюрный кружевной фартук. Гермиона стыдливо отвела взгляд в сторону, но тут же наткнулась на другую девушку в такой же униформе, если это можно так назвать. Гермиона обвела беглым взглядом холл. Эти девушки были повсюду, их задачей было приветствовать прибывающих гостей и принимать заказы на выпивку.

– Хватит витать в облаках, грязнокровка, – услышала она рядом знакомый голос, наполненный непривычно грубой интонацией. Долохов положил ладонь ей на талию и подтолкнул вперед.

Едва они вошли в просторную залу, где царил интимный полумрак, как к ним подошел хозяин дома увеселений собственной персоной.

– Антонин, Торфинн! Добро пожаловать! – мужчины пожали руки. – Ах, как приятно, что вы захватили с собой эту куколку, – Нотт-старший пробежался полным похоти взглядом по фигуре Гермионы, и она была рада, что по обе стороны от нее сейчас стояли двое ее защитников, не позволявших мужчине ни на дюйм ближе подойти к ней. – Ты разрешишь сегодня поиграть с ней, Антонин, в честь праздника?

Сердце Гермионы подпрыгнуло к горлу.

Нет, нет, пожалуйста, нет!

– Это подарок Темного Лорда, – медленно проговорил Долохов. – Каждая часть тела этой грязнокровки принадлежит только мне.

От его слов веяло арктическим холодом, от которого Гермиона уже отвыкла. Из-за слабого освещения она не была уверена в том, что увидела, но ей показалось, что в глазах Нотта-старшего блеснул страх.

Да, голосом Антонин Долохов управлял высокопрофессионально, вызывая у собеседников требуемую ему реакцию.

– К-конечно, я вовсе не настаиваю, – промямлил Нотт, – Давайте, провожу вас в ВИП-комнату. Вы ведь еще не были тут, парни. Все наши уже там.

Наши, как предположила Гермиона, означало, основной костяк Пожирателей Смерти, те, кто был с Волдемортом еще с первой войны.

Долохов снова подтолкнул ее рукой, и они стали продвигаться вглубь залы, следуя за Ноттом. Гостей и обслуживающих их девушек в помещении было приблизительно поровну, видимо хозяин заведения позаботился о том, чтобы ни один приглашенный не остался в одиночестве, обеспечив вечеринку рабынями в необходимом количестве.

Гермиона обратила внимание, что гостями были одни лишь мужчины, ну или, по крайней мере, женщин было так мало, что они просто затерялись среди присутствующих. Были ли все эти мужчины Пожирателями Смерти? По их внешнему виду этого было точно не понять. Но, как минимум, они явно поддерживали их идеи, иначе едва ли кто-то пригласил бы этих людей на сегодняшнее празднование.

Некоторые гости стояли группами по трое-четверо и переговаривались между собой, отпивая из резных бокалов и одновременно приобнимая девушек, чью наготу едва прикрывало нижнее белье, представлявшее из себя скрепленные тонкими веревочками кусочки ткани. Другие мужчины сидели или полулежали на расположенных в разных частях залы диванах, пока рабыни подставляли свои голые тела под их руки и губы, а порой и в открытую занимались сексом с господами.

Девушка изо всех сил подавляла тот разношерстный спектр эмоций, который разрывал ее изнутри, пока она осматривала беглым взглядом зал, а, выхватив несколько омерзительных сцен, ей пришлось бороться еще и с приступом тошноты.

Они почти достигли другого конца залы, впереди виднелась дверь из темного дерева, по бокам от которой висели черные бархатные занавески, скрепленные кручеными серебристыми веревками. Судя по тому, что именно туда направлялся Нотт, это была дверь, ведущая к ВИП-комнатам.



Гермиона была немного удивлена. Да, конечно, вокруг полно обнаженных тел и похоти, но ничего настолько страшного, как описал это Долохов, не было.

Совершенно непонятно, почему он…

О, Боже!

Гермиона резко остановилась, расширившимися в шоке глазами смотря на ужасающую картину напротив. Остановившись следом, Антонин посмотрел на нее, и затем, заметив ее ступор, проследил за ее взглядом. Гермиона ощутила, как его рука, покоящаяся на ее талии, напряглась.

Неподалеку от двери, куда уже подходил Нотт, на четвереньках стояли три обнаженные девушки. В таком положении их удерживали кожаные ремни, обхватывающие их запястья и ноги в районе щиколоток, приковывая конечности к ножкам невысоких столиков, на столешницы которых они опирались коленями и ладонями. Эта поза выставляла их самые интимные места на всеобщее обозрение, что было ужасно само по себе, но то, что Гермиона увидела потом, заставило желчь подступить к ее горлу.

Это был незнакомый Гермионе мужчина, который, приставив толстенную фигурную свечу ко входу во влагалище одной из девушек, вяло проталкивал ее внутрь. Едва заметная струйка крови стекала по половым губам девушки, давая понять, что инородный предмет ранит нежную кожу. Несчастная кричала, но из-за наложенного Силенцио ни звука не доносилось из ее горла.

Гермиона перевела взгляд на вторую девушку, из заднего прохода которой торчало лишь узкое горлышко бутылки. Насколько большой была сама емкость, находящая полностью внутри тела рабыни, оставалось только гадать. Участь этих двух девушек миновала третью, по крайней мере, ее влагалище и анус не выглядели слишком растянутыми или окровавленными.

– О, я вижу, вы обратили внимание на наш уголок перевоспитания, – с широкой улыбкой Нотт подошел ко второй девушке и легонько погладил ее по ягодицам, между которых виднелось стеклянное горлышко.

– Уголок перевоспитания? – переспросил Роули.

– Ага. Эти рабыни не оказывали должного почтения своим хозяевам, поэтому сегодня они свободны для использования всеми желающими. Я убежден, это научит их ценить то, что они принадлежат лишь одному господину, – пояснил Нотт. – Ну, а если вдруг нет, у меня есть еще парочка идей, как сделать этих заблудших овечек покорными. Кстати, это тут, кажется, уже давно, – Пожиратель обхватил край горлышка бутылки и резко дернул на себя.

Волна жутких воспоминаний о пытках, которым подвергали в Азкабане Тонкс, захлестнула Гермиону, и она неосознанно вздрогнула. Гриффиндорка не сомневалась, что, если бы не Силенцио, истошный крик неестественно прогнувшейся в пояснице девушки разнесся бы по всей комнате. Ее анус был окровавлен и не закрывался полностью.

Вероятно, Нотт заметил реакцию Гермионы.

– Что, милашка, что-то знакомое вспомнила? – проворковал он, и девушка шокировано на него уставилась, – В твоих дырках немало всякого побывало, наверное, – добавил он, и тогда она поняла, что он имеет в виду не Азкабан, а ее пребывание в поместье Долохова.

В глазах других ты моя кукла.

Гермиона смиренно опустила глаза в пол, помня предупреждение Долохова.

Если у кого-то возникнут хотя бы слабые подозрения… у нас обоих могут быть большие проблемы.

Нотт хохотнул, а потом выхватил палочку и, направив ее на задыхающуюся от боли девушку, прошептал «Фините». Вырвавшийся из горла рабыни крик был настолько пронзительным, что в зале даже смолкли разговоры. Впрочем, когда гости увидели источник звука, зала снова наполнилась голосами и смехом.

Пожиратель обхватил девушку за подбородок и вскинул ее голову, заглянув ей в глаза.

– Ну что, милая, с тебя хватит, как думаешь? – мягко спросил он.

– Да, мастер Теодор. Умоляю, – Гермиона не видела лица девушки, но по ее срывающемуся голосу было понятно, что она захлебывалась в слезах.

– Значит ли это, что ты готова попросить прощения у своего хозяина?

– Да, мастер Теодор, – всхлипнув, пропищала девушка.

– Отлично! – Нотт посмотрел куда-то в зал. – Эй, Гарольд! Твоя собачонка хочет извиниться.

Из толпы вышел полный лысый мужчина и подошел к девушке, которая, очевидно, была его собственностью. Обменявшись довольным взглядом с Ноттом, мужчина встал около лица девушки и начал расстегивать брюки. К счастью, Гермионе не пришлось наблюдать, как девушка будет делать минет своему хозяину. В тот момент, когда мужчина вытащил свой член, Нотт уже подошел к деревянной двери и, открыв ее, пригласил Долохова и Роули войти.





По обе стороны длинного коридора, по которому они шли следом за хозяином заведения, были двери, ведущие, вероятно, в приватные комнаты, и, проходя мимо, Гермиона старалась отгонять дурные мысли о том, что там может твориться.

Наконец, они достигли конца коридора, уперевшись в очередную дверь. Нотт распахнул ее, пропуская гостей вперед.

Помещение, куда они вошли, оказалась довольно просторным, все его пространство делилось на три зоны. Лаунж-зона с диванами и креслами находилась в дальнем углу комнаты. Шведский стол, ломившийся от еды и алкоголя, был справа от входа. А по центру стоял классический покерный стол, обитый темно-зеленым сукном. Сама комната была освещена так же тускло, как и общая зала, разве что над покерным столом висела лампа на длинной цепочке, яркий свет которой позволял игрокам хорошо видеть карты.

Гермиона окинула помещение быстрым взглядом и насчитала около двадцати гостей. Она была права, тут собрались ближайшие сторонники Волдеморта, всех их она знала не только в лицо, но и по имени. Она смутилась, когда поняла, что большинство присутствующих смотрят на нее.

– Ооо, а мы уж думали, вы, парни, не придете!

Амикус Кэрроу восседал за игральным столом, за талию приобнимая на вид совсем юную девушку, сидящую у него на коленях в одном нижнем белье. Девочка почти не шевелилась, только судорожно заламывала пальцы сжатых в замок рук и прикусывала нижнюю губу. Ее явная нервозность, похоже, совсем не беспокоила Кэрроу, который в совершенно расслабленной позе развалился на стуле, свободной рукой удерживая бокал, наполненный то ли шампанским, то ли белым вином. Уровень лицемерия вокруг просто зашкаливал, учитывая, что практически всё, начиная от покера и заканчивая светлыми алкогольными напитками, которые распивали гости, изобрели те, кого Пожиратели Смерти мечтали сжить со свету – магглы.

– Присоединитесь? – продолжил Кэрроу. – Я уже выиграл у Яксли ночь с этой миленькой блондиночкой, – мужчина театрально поцеловал испуганную девочку в плечо, – но был бы не прочь сыграть на мисс Грейнджер.

Гермиона невольно перевела на него взгляд, и Амикус улыбнулся ей, чем вызвал румянец на ее щеках.

– Мы присоединимся, – сказал Долохов, подойдя к столу, и внутри у Гермионы все похолодело.

Он что, собирается использовать ее в качестве ставки?

Ты будешь выполнять мои приказы … даже если тебе будет стыдно или страшно.

Долохов опустился на свободный стул, по правую руку от него сел Роули.

– Но я буду играть на деньги, – произнес Антонин, бросив в центр стола мешочек с галлеонами, и вокруг раздались разочарованные возгласы, – Иди-ка сюда, грязнокровка, – он дернул гриффиндорку на себя, заставив сесть к нему на колени.

– Эх, жаль, ведь мне сегодня везет, – с ухмылкой проговорил Амикус.

– Поэтому и не ставлю что-то ценное, – пошутил Антонин, и остальные мужчины как-то искренне и беззаботно рассмеялись, чего Гермиона уж точно не ожидала от Пожирателей Смерти. Она действительно полагала, что они способны только на злобные усмешки. Ладно, может, все, кроме Долохова, которому, как она теперь знала, не чужды нормальные человеческие эмоции.

На самом деле, если бы не жуткие декорации этого места, то можно было бы подумать, что здесь сидели просто старые друзья, собравшиеся сыграть дружескую партию в покер, чтобы скоротать вечерок.

Пока шла игра, Гермиона старательно изображала покорность и сломленность, как ей говорил Долохов. Поначалу мужчины бросали долгие изучающие взгляды в ее сторону, но постепенно игра увлекла их, и, к облегчению девушки, она перестала интересовать присутствующих вовсе.

За столом сидели также Мальсибер, Треверс и Макнейр, при виде последнего сердце Гермионы сжалось из-за переживаний о Джинни. По приказу Темного Лорда чистокровные рабыни должны родить своим хозяевам детей. Прошло несколько месяцев, возможно, Джинни уже беременна. А если вдруг не беременна, как к этому относится Макнейр?

Лаванда была права, по сравнению с остальными, она живет в настоящей сказке. Она не только не сталкивается с пытками и изощренными издевательствами, что является обыденностью для многих, если не для всех рабынь, но и получает удовольствие от ночей, проводимых в постели Долохова, и также просто от разговоров с ним. Ее «хозяин» прислушивается к ее мнению, его заботит ее состояние, не только физическое, но и душевное. Наверное, никто из порабощенных девушек не может этим похвастаться.

Рассказ, который она услышала в поместье Малфоя, о рабской жизни бывших соучениц, звучал как кошмар наяву, и он давал ей понять, что то, что она увидела здесь, в заведении Нотта, лишь мизерная часть того невообразимого ада, который является ежедневной реальностью для остальных девушек.

А ведь есть еще и мальчики, муки которых в лаборатории (или где там еще этот псих Темный Лорд проводит свои эксперименты?) она даже приблизительно представить не способна. Потерять человечность, стать существом, живущим лишь инстинктом убивать – разве может быть что-то ужаснее? Гермиона никогда особо не верила в жизнь после смерти, но что, если рай и ад существуют? Куда из-за того, что с ними сотворил Волдеморт, попадут ее сокурсники, фактически лишившиеся души?

Жуткие образы стали возникать у нее перед глазами, и Гермиона инстинктивно сильнее прижалась к Долохову, подсознательно ища защиты у, пожалуй, единственного человека в этом сумасшедшем мире, кому было до нее хоть какое-то дело.

Вероятно, Долохов ощутил напряжение, сковавшее каждый мускул ее тела, потому что он как бы невзначай провел рукой по ее спине, вдоль позвоночника, будто успокаивая, а потом оставил мягкий поцелуй на ее виске. Едва заметно вздохнув, Гермиона подняла глаза от своих коленей, которые она изучала последние пятнадцать минут, и неожиданно встретилась взглядом с Амикусом Кэрроу. Она смущенно отвернулась, а когда, за неимением вариантов, где остановить взор, вынужденно повернулась обратно, поняла, что их глаза встретились не случайно – мужчине, по всей видимости, она уже давно приглянулась, и он даже не пытался это скрыть, с любопытством продолжая разглядывать ее, когда другие были уже вовсю поглощены игрой.

Гермиона прекрасно осознавала причину его интереса – после гибели двух других членов известной троицы, она стала чем-то уникальным и неповторимым. Несмотря на то, что рабовладельческий рынок был переполнен красавицами, по сравнению с которыми Гермиона была всего лишь серенькой мышкой, то, что она была «грязнокровной подружкой Поттера» вызывало у некоторых особый интерес. И это было в той же степени омерзительно, в коей и страшно.

Гермиона снова опустила глаза, посмотрев на колени, но продолжала чувствовала на себе внимательный взгляд.

Чтобы немного отвлечься, она стала прислушиваться к разговорам, которые вели игроки.

– Как думаете, придет ли сегодня Малфой? – произнес Треверс. – Его сладкая азиаточка просто чудо. Я бы не прочь даже заплатить, чтобы ощутить ее губы на своем члене.

Он говорит о…

– Этой мечте не суждено сбыться, Треверс, – с усмешкой сказал Макнейр. – Пару недель назад Малфой приходил к нам выбирать очередную шлюху. А это значит только одно – предыдущая девка уже откинулась, – мужчина достал горсть монет, бросил их в центр стола и произнес: – Поднимаю.

– Отвечаю, – Кэрроу подбросил галлеоны следом за Макнейром.

Гермиона едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть, ее сердце неистово забилось в груди.

– Серьезно, парни, что же он с ними делает такого, что они у него мрут одна за одной? –
бросил Мальсибер. – Хотя, не сказать, чтобы я был удивлен. Малфои всегда были темными лошадками, у них скелетов в шкафу в разы больше, чем в роду у каждого из нас.

Мужчины продолжали обсуждение, но в какой-то момент Гермиона стала слышать лишь гул от стремительно разносящейся по венам крови.

«Гермиона, ты просто сияешь! Тебе нужно чаще носить платья!» – Чжоу Чанг вышла из туалетной кабинки и, встав у соседнего зеркала, достала косметичку.

Румянец тронул щеки Гермионы, и она робко улыбнулась.

«Значит, ты не думаешь, что это слишком? Мне казалось, вырез чересчур откровенный», – Гермиона нанесла несколько капель «Простоблеск» на две прядки, которые готовились вот-вот выскочить из идеальной прически.

«Тебе нужно меньше заморачиваться о таком, Грейнджер, – Чжоу убрала помаду в косметичку и защелкнула замочек. – И не обращай внимания на слизеринок. Они только и способны, что плеваться ядом от зависти.

«От зависти?»

«Конечно! Сегодня на балу Виктор Крам сопровождает тебя, а не одну из этих чистокровных снобов, каждая из которых миллион способов перепробовала, чтобы привлечь его внимание к своей персоне. Не слушай никого. Ты – красотка».

…Чжоу. Она не казалась сломленной, когда Гермиона видела ее в поместье Малфоя… Может, стойкость ее и сгубила? Драко Малфой с детства привык, что как только он отдаст приказ, другие бросаются его выполнять. Без вопросов, без возражений. А теперь и подавно, ведь он на победившей стороне. Возможно, Чжоу не вела себя столь покладисто, как этого требовало ее новое положение. И Драко не стал этого терпеть…

Чжоу Чанг была веселой, доброжелательной и общительной. А еще сильной, смелой и отчаянной… Именно такой она ее заполнит… Что бы ни произошло, она будет помнить их всех…

– Что-то наша мисс Грейнджер совсем приуныла, – произнес вдруг Кэрроу, и Гермиона вскинула голову. – Может, предложить тебе вина, солнышко? Твой хозяин не будет против?

Гермионе не надо было поворачиваться к Долохову и заглядывать ему в лицо, чтобы знать, что, когда Кэрроу посмотрел на него, то столкнулся с каменной глыбой, от которой веяло могильным холодом.

– Хочешь споить мою грязнокровку? – спросил Долохов, и, хотя на его лице не отразилось ни одной эмоции, в интонации явно слышалась угроза.

Но Кэрроу либо не уловил настрой собеседника, либо ему было все равно, потому что держался он подозрительно спокойно.

– Расслабься, Тони, – дружелюбно бросил Кэрроу. – Ничего такого. Просто она сидит с таким видом, что мне самому взгрустнулось.

– Точно! Будто мы на гребаных похоронах, – добавил Мальсибер. – А ведь сегодня праздник. Это если не считать того, что у нас каждый день как праздник, с тех пор как Тот-самый-мальчик наконец сдох.

За столом раздался хохот. Гермиона сжала кулаки и, почувствовав, что слезы вот-вот потекут по щекам, поспешила опустить взгляд в пол.

– Правда, Тони, позволь грязнокровке немного снять напряжение, – уговаривающим тоном произнес Кэрроу. – Вряд ли ее развезёт с полбокала красного.

Кэрроу достал палочку и, взмахнув ее, поманил со шведского стола бокал, наполовину наполненный багряной жидкостью. Когда бокал завис в воздухе перед Гермионой, она, не зная, как реагировать, растерянно взглянула на Долохова. Пару секунд тот напряженно смотрел на нее, видимо, оценивая ситуацию, а потом просто кивнул.

Гермиона нерешительно обхватила бокал двумя руками и замерла.

– Давай, девочка. Будет хорошо, – подбодрил ее Кэрроу, пока остальные просто молча наблюдали за шоу.

Гермиона поднесла бокал к губам, и, наконец, набравшись смелости, опустошила его под смех и аплодисменты сидящих за столом. Едва пустой бокал исчез из ее рук, к своему удивлению, девушка почувствовала, что та колющая боль в груди, которую она испытывала от мыслей о погибшей Чжоу, стала постепенно растворяться, давая возможность мышцам расслабиться, а дыханию выровняться.

У эльфийских вин есть особое свойство – они успокаивают нервы. Это общеизвестный факт, и Кэрроу просто не мог об этом не знать. Выходит, он зачем-то помог ей немного прийти в себя. Но какое ему дело до ее внутренних переживаний? Гриффиндорка подняла на мужчину изумленный взгляд, а Кэрроу заговорчески подмигнул ей, будто намекая на какой-то только им двоим известный секрет, и сразу же повернулся к Треверсу и Макнейру, присоединившись к обсуждению недавней вечеринки в другом заведении Нотта.



Завершив игру, мужчины переместились в лаунж-зону, прихватив с собой девушек. Комфортабельные диваны, в отличие от стульев за игральным столом, располагали к расслабленному времяпровождению – количество алкоголя вокруг резко возросло, разговоры стали более откровенными, а манипуляции господ с сидящими подле них рабынями более пошлыми.

Амикус Кэрроу, будто вампир, терзал губами шею девочки, которую заполучил на эту ночь у Яксли в качестве выигрыша. Мальсибер с непринужденным лицом полулежал, развалившись на подушках, пока одна из работниц заведения старательно делала ему минет. Макнейр грубо мял груди сидящей у него на коленях девушки, но в какой-то миг он, видимо, слишком сильно сдавил чувствительное место пальцами, потому что несчастная непроизвольно вскрикнула, за что получила такую увесистую пощечину, что даже в полумраке помещения можно было разглядеть быстро возникшую в месте удара красноту.

Роули усадил рядом с собой одну из рабынь Нотта и, вяло попивая вино, просто позволял девушке целовать его везде, куда она могла дотянуться. Было похоже, что его совершенно не увлекает перспектива изнасиловать девушку, и он просто держал марку, делал вид, что хорошо проводит время.

Долохов не отставал от напарника, умело изображая вожделение, скользя ладонями по телу Гермионы, попутно оставляя поцелуи на разгоряченной коже. Мужчина в очередной раз прикоснулся губами к подбородку Гермионы, когда дверь распахнулась и в комнату вошел Треверс, который, едва закончилась игра, арендовал у Мальсибера рабыню и поспешил уединиться с ней в одной из приватных комнат.

– Эй, ну как тебе? – спросил Мальсибер, когда Треверс подошел ближе и шлепнул девушку по ягодице, подтолкнув вернуться к хозяину. Когда та проходила мимо дивана, где сидела Гермиона, гриффиндорка заметила несколько порезов на обнаженном теле рабыни, но та, похоже, привыкла к такому обращению, потому что вид у нее был совершенно безучастный.

– Хорошая девочка. Подходит к делу с полной самоотдачей,– ответил мужчина, проводив девушку удовлетворенным взглядом. – Надо признаться, мне она настолько понравилась, что я хотел бы получить ее насовсем. Что скажешь?

– Хочешь купить? – произнес Мальсибер, откинувшись на спинку дивана. – И сколько ты готов отдать за нее?

– Я сегодня неплохо поднял на игре. Предлагаю обмен: мой выигрыш на девку.

Мальсибер окинул свою рабыню внимательным взглядом, пока та продолжала безэмоционально смотреть прямо перед собой, а потом произнес:

– Она мне все равно надоела. Забирай!

Мальсибер прикоснулся палочкой к ошейнику на шее рабыни, и замок раскрылся. Мужчина бросил ошейник Треверсу и сказал, обращаясь к девушке:
– Иди к своему новому хозяину.

Будто под гипнозом, рабыня подошла к Треверсу и, не шевелясь, смиренно ждала, пока тот надевал на нее черный кожаный ошейник.

Мальсибер же моментально потерял интерес к своей бывшей собственности, и теперь его внимание было приковано к Гермионе, которая покраснела под его похотливым взглядом.

– Эй, Долохов, – Мальсибер посмотрел на Антонина, и тот нехотя повернулся в его сторону, – Заключим сделку? У меня на руках сейчас почти весь сегодняшний банк. Я понимаю, что свою цыпочку ты не продашь ни за какие деньги, но, может, согласишься сдать ее в аренду, хотя бы на час? Обещаю, что буду аккуратен и верну ее тебе в целости.

Когда Долохов выхватил палочку, Гермиона предположила, что он проклянет Мальсибера, но то, что произошло потом, шокировало ее и всех остальных присутствующих в помещении. Один взмах, палочка рассекла воздух рядом с девушкой, и прямо у нее на глазах платье растворилось в воздухе, оставляя ее полностью обнаженной.

Произошедшее показалось Гермионе настолько сюрреалистичным, что ее мозг буквально затормозил все мыслительные процессы, не позволяя предпринять меры, чтобы хоть как-то скрыть наготу.

– Видишь это? – Долохов демонстративно провел палочкой по телу девушки вдоль уродливого шрама, оставленного его проклятьем во время битвы в Отделе тайн. – Я никому не сдаю напрокат эту шлюху, потому что она – по праву завоеванный трофей. Я отметил ее уже давно, и эта метка делает ее всецело только моей.



Они покинули заведение Нотта вскоре после того, как Долохов подверг ее публичному унижению. Конечно, большинство из присутствующих уже видели ее голой во время торгов, но то, что сделал сегодня Долохов ударило по Гермионе куда сильнее, чем в тот, первый раз. Ведь он не просто раздел ее, а акцентировал внимание на ее отвратительном шраме, которого она жутко стеснялась с момента, как получила этот «подарок».

Долохов был прав, вечер оказался богат на скверные события. Гермиона чувствовала себя полностью опустошенной. Будто стервятники, тяжелые мысли терзали ее измученный разум. Она думала о погибшей Чжоу, до боли прикусывая щеку со внутренней стороны, чтобы не заплакать от горя. Испытанное унижение подливало масла в огонь, напоминая ей о том, что она благодаря особому обращению Долохова позволила себе забыть – какого ее место в магическом мире.

Но особо давящее чувство на нее оказал случившейся прямо перед глазами торг за одну из рабынь. Мальсибер легко распрощался с той девушкой, потому что она ему надоела, и Гермиона задумалась над своей судьбой. Конечно, Долохов мягок с ней, можно даже сказать добр, но как долго это продлится? Она вполне может надоесть ему, как та рабыня Мальсиберу. Сейчас ему нравятся шатенки, но ведь когда-то могут приглянуться, например, блондинки. Какая участь ждет ее, когда это произойдет? Станет ли она таким же предметом для обмена между Пожирателями Смерти, или Долохов просто сдаст ее в один из борделей Нотта, где она вынуждена будет ежедневно ублажать десятки разного рода извращенцев?

Она слишком расслабилась, позволила Пожирателю Смерти занять значимое место в ее жизни, пусть и интересными, но на деле совершенно бессмысленными разговорами отнимая время от по-настоящему важных вещей – поиска способов, как вернуть магию и выбраться из поместья, чтобы воссоединиться с Сопротивлением, которое, как она теперь знала, не было уничтожено до конца. Она должна скорее приступить к реальным, значимым действиям, а не тратить драгоценные минуты, развлекая Долохова дискуссиями на отвлеченные темы.

Ей необходимо мобилизовать все силы на борьбу, пока еще не слишком поздно, пока еще не все ее соученики перемолоты жерновами тоталитарной диктатуры, построенной безжалостным безумцем.

Разрываемая тревожными мыслями, Гермиона понуро плелась подле Долохова по коридору поместья, которое она по своей наивности чуть не стала называть домом.

Она была полностью погружена в себя, когда вдруг настойчивый голос Долохова прервал разносящийся по коридору глухой звук шагов, создаваемый двумя парами ног.

– Лапонька, ты как? – спросил он, мягко приобняв ее за плечо.

– Я… в порядке… – проговорила Гермиона, не смотря в его сторону.

– Ладно. А теперь честно, в какой степени тебе хреново?

Гермиона тихо вздохнула. Разумеется, за все это время он успел изучить ее достаточно хорошо, чтобы без особых усилий уловить ее состояние по интонации и языку тела.

– Терпимо, – ответила она, попытавшись придать голосу как можно больше уверенности.

Они молча дошли до спальни, а когда вошли внутрь и Гермиона направилась в сторону шкафа, где лежала ее ночная рубашка, Долохов произнес:
– Я знаю, какой сегодня день.

Нахмурившись, девушка повернулась к нему.

Что еще он придумал?

– Какой?

Некоторое время Долохов бродил взглядом по ее лицу, в его глазах читалась неуверенность, будто он хотел что-то сказать, но никак не мог решить, нужно ли это озвучивать. Наконец, он шумно выдохнул и произнес:
– Знаешь, мне все это в новинку. Раньше мне никогда не приходилось думать о ком-то, кроме себя… Но… события последних нескольких месяцев были полны разных… неожиданных обстоятельств….

Гермиона напряглась, как она делала каждый раз, когда Долохов начинал вести себя необычно, потому что, как правило, за этим следовало что-то неприятное для нее. И сейчас он выглядел подозрительно нерешительным, прерываясь на длительные паузы, чтобы подобрать слова. Пока он говорил, его ладони и пальцы то соединялись в разных жестах, то разъединялись вновь, а взгляд блуждал по комнате, надолго нигде не останавливаясь.

– И я надеюсь, тот факт, что это была не совсем моя идея, не сделает это подарок менее… значимым для тебя.

Девушка растерянно наблюдала за стоящим напротив мужчиной и в ее голову начала закрадываться совершенно абсурдная на первый взгляд мысль, что перед ней стоит кто угодно, но не тот Пожиратель Смерти, который профессионально манипулировал ею все это время.

Пока Гермиона в замешательстве пыталась понять, что вообще происходит сейчас у нее перед глазами, Долохов подошел к прикроватной тумбочке и, открыв средний ящик, достал оттуда неаккуратно, будто наспех сложенный сверток, перевязанный обычной льняной веревкой.

– С днем рождения!

Мужчина протянул сверток Гермионе, и девушка, помедлив лишь пару секунд, все же взяла его в руки.

– Открой его, – сказал Долохов, поняв, что, если девушку не подтолкнуть к действиям, она так и будет стоять и смотреть то на него, то на сверток.

Гермиона развязала тугой узелок и, отбросив веревку на кровать, развернула сверток. Внутри была…

Книга… Как банально. С другой стороны, удивительно, что он вообще что-то ей подарил.

Бросив взгляд на Долохова, девушка выдавила из себя якобы благодарную улыбку и снова опустила глаза на довольно увесистый фолиант, который был упакован задней стороной обложки вверх. Гермиона перевернула книгу лицевой стороной, и ее сердце так резко ударилось о грудную клетку, что в ушах зазвенело.

Это что, шутка? Издевательство? Идиотизм? Какова бы ни была причина… Это… слишком… больно…

– Лапонька, что с тобой? – участливо спросил Долохов, молниеносно сократив между ними расстояние.

Гермиона подняла на мужчину полные слез глаза. Ее челюсти были сдавлены до предела, чтобы не позволить всхлипам вырваться наружу.

За что?

– Зачем ты это делаешь? – все же смогла выдавить из себя она, отпустив поток слез стекать по щекам.

– Что делаю? – мужчина выглядел искренне озадаченным.

Или он просто хорошо притворяется?

– «Основы беспалочковой магии»? – дрожащим голосом проговорила Гермиона. – Это что, такой способ поглумиться над грязнокровкой, лишенной возможности колдовать?

Долохов мягко улыбнулся, чем спровоцировал волну злости где-то глубоко внутри нее.

Как она могла думать, что он другой. Что ему не все равно. Он такой же, как и все они – злой, безжалостный садист, которому доставляет удовольствие…

– Лапонька… – мужчина обхватил Гермиону за плечи, отчего она вздрогнула. – Я долго думал над предложением Роули относительно подарка, но как ни крути, последствия воплощения его идеи в реальность могли бы стать катастрофическими… Поэтому я внес небольшие коррективы. В такой форме реализация его задумки будет безопаснее… Для всех нас.

– Что...? – кровь бежала по венам со скоростью горной реки.

– Я не могу дать тебе палочку. По многим причинам. В основном, потому что на все палочки, у которых нет владельцев, наложено ограничение для использования их… магглорожденными, и даже если нам удастся это ограничение обойти, авроры быстро нас вычислят. Но, я думаю, в нынешних условиях у тебя должна быть возможность защитить себя… в случае чего.

Долохов явно имел в виду не какую-то абстрактную, а вполне конкретную угрозу, но Гермиона не стала задавать лишних вопросов, боясь, что он передумает. Она никогда не была ветреной, но сейчас ее настроение сменилось как по щелчку.

Увидев загоревшийся в медовых глазах радостный огонек, Долохов поспешил добавить:
– Я хочу, чтобы ты понимала, что магия вернется к тебе не в полном объеме. Этого, конечно, никто не признает, но большинство из нас помнит тебя в бою… Отрицать твои способности глупо, и я не могу позволить…

Долохов не успел договорить, ему помешала Гермиона, которая практически молниеносно кинулась к нему, обвив его шею руками.

– Спасибо! – выдохнула она полушепотом, сильнее прижавшись к мужчине.

– Лапонька, ты точно услышала, что я сказал? – проговорил Долохов ей куда-то в макушку. – Магия вернется лишь частично. Тебе будет ее достаточно, чтобы развивать базовые навыки, но ощущения будут иными. Наверное, поначалу может быть странно.

Гермиона отстранилась, продолжая обнимать его.

– Не настолько странно, как если не иметь магии вовсе, – сказала она, а потом снова прижалась к нему и добавила: – Это самый лучший подарок.



Сестрам Патил их внешняя схожесть всегда давала преимущество. Будь то желание завести новые знакомства или попытка понравиться мальчикам, эта их особенность всегда давала им фору по сравнению со всеми остальными. Пусть ненадолго, но они становились центром внимания окружающих, что было первым шагом к цели.

Да, сестры Патил всегда пользовались популярностью, но они никогда не задумывались, что популярность бывает разной.

Получить «двойное» удовольствие мечтали многие, и Теодор Нотт, владелец сети борделей, не упускал возможности выжать максимум выгоды из того ценного лота, который попал к нему в руки на первых же торгах. Он отвалил немало галлеонов за одинаковых рабынь (двух по цене одной, как любил он шутить), но за лето отбил обратно все потраченное, да еще и в плюс ушел.

Девочки оказались послушными и хорошо обучаемыми, и Нотту не пришлось тратить драгоценные минуты на утомительную дрессуру рабынь. Ведь время, как известно – деньги. Он смог почти сразу начать зарабатывать на них, обучая их днем, а вечером – снимая «сливки».

За эти четыре месяца девушки повидали всяких клиентов – психов, извращенцев, просто озлобленных на весь мир уродов. Каждый из этих ужасных людей вносил свой вклад в их страдания. Но был один человек, которого Парвати и Падма боялись больше остальных.

Уолден Макнейр.

Другие клиенты заведения Нотта могли развлекаться по-разному, но цель у них всегда была одна – скорее кончить. Макнейр же сильнее заботился о том, чтобы причинить как можно больше мучений несчастным рабыням, осознающим полную безысходность своего положения, что добавляло изюминку к тому удовольствию, которое Пожиратель получал при виде дрожащих от ужаса и молящих о пощаде девушек.

И он всегда находил все новые и новые методы получения своего садистского удовольствия. Например, сегодня он в очередной раз поразил близкого друга, Теодора Нотта, своей изобретательностью.

Нотт заинтересованно разглядывал прижатых друг к другу бедрами рабынь, подвешенных магическими веревками за щиколотки над столом. Мужчина с уважением отметил, что Макнейр продумал все до деталей, даже учел вероятность потери сознания от прилива крови к голове, поэтому не подвесил их тела в воздух полностью, позволив им опираться о стол верхней частью туловища. Издалека это можно было принять за спортивную стойку, если бы не тот факт, что девушки были совершенно голыми, а их руки были связаны за спиной.

Особую перчинку в эту и без того вызывающую желание картину вносили довольно крупные зажжённые свечи, торчащие из влагалищ рабынь. Воск медленно стекал все ниже и ниже, уже почти достигнув половых губ. Хозяин борделя с любопытством наблюдал, как его всегда безупречно покладистые рабыни сейчас бились в путах, отчаянно пытаясь высвободиться до того, как воск начнет растекаться по промежности, доставляя нежной коже немало неприятных ощущений, а может даже боли.

– Откуда только ты берешь все эти идеи? – обратился он к Макнейру, как только тот кончил прямо на судорожно сжимавшийся живот одной из девушек. – Мне подобное ни разу даже в голову не приходило, а ведь я профессионал своего дела.

– Твоя проблема, Тео, в том, что ты видишь в них тело, – Макнейр вытер остатки спермы о волосы девушки, и убрал член в штаны. – Я же вижу только дырки для получения удовольствия. Вот как, например, этот «подсвечник», – мужчина кивнул на девушек, – в этом куда больше пользы, чем если бы они просто сновали туда-сюда или танцевали на столах. Когда ты научишься смотреть на девок также, как я, ты тоже будешь фонтанировать идеями. С твоим-то опытом.

– Но ты же не станешь отрицать, что тебе нравится смотреть не только на их дырки, но и в глаза? В этом мы похожи.

– Да, я с этим спорить не стану, – Макнейр заглянул в наполненное болью лицо девушки, и криво усмехнулся.

Нотт почувствовал, как его член нетерпеливо дернулся в штанах, когда капелька воска стекла по половым губам одной из рабынь, отчего та эффектно выгнулась, беззвучно вскрикнув под Силенцио.

– Мое предложение все еще в силе, – Нотт повернулся к Макнейру, пытаясь остановить стремительно разгорающийся пожар желания, спровоцированный жаркой сценой. – Точно не хочешь работать вместе? С твоими идеями и моими связями мы расширим сеть борделей далеко за пределы Британии. Представь себе какие частные вечеринки можно будет организовывать. Мы будем купаться в золоте.

– Заманчиво, – Макнейр облизнул пересохшие губы. Он был выжат как лимон, кончив три раза за вечер. – Но сейчас я могу думать только о том, как выполнить приказ Темного Лорда. Ты ведь помнишь его реакцию вчера. Он просто грохнет меня, если я не справлюсь.

– Тогда не будем медлить, – Нотт хлопнул друга по плечу. – Я подобрал то, что идеально подойдет твой рыжей бестии. И будь уверен, после такого она даже помышлять не будет о том, чтобы нарушить твой приказ.



Учитывая, к чему ее готовил Долохов сегодня перед вечеринкой, можно с уверенностью сказать, что ей повезло. В заведении Нотта она увидела лишь одну жуткую сцену, остальные были просто мерзкими. Вероятно, все самое пикантное осталось за глухими дверями приватных комнат.

Тем не менее, день оказался насыщенным и разные мысли роились в голове у Гермионы, пока она лежала в постели рядом со спящим Долоховым.

Он пообещал перезачаровать ее браслет завтра утром. Пусть магия и не вернется полностью, но это огромный шаг вперед. Она сможет колдовать, а значит у нее будет больше возможностей, чтобы освободиться. Надо сказать, когда Долохов сообщил ей о своем решении, ее охватили сомнения, и Гермиона даже стала всерьез обдумывать новый план помощи Сопротивлению, без необходимости покидать поместье… и Антонина. Но потом, едва мужчина уснул, мозг в очередной раз подкинул гриффиндорке воспоминание об обмене, который она имела неудовольствие наблюдать на вечеринке.

При всем его явно неплохом отношении к ней, Гермиона не могла с уверенностью сказать, что Долохов никогда не поступит с ней так же, как Мальсибер поступил со своей рабыней. Отношение Пожирателей Смерти к магглам и магглорожденным вполне однозначное, в ином случае, они бы не последовали за Волдемортом. Для них такие, как она – лишь игрушки. А игрушки имеют свойство надоедать.

Гермиона плотнее укуталась в одеяло. Нет, давать слабину нельзя. Она должна четко следовать выработанной стратегии. В конце концов, это ее долг перед погибшими соучениками и учителями, перед Орденом Феникса и… перед Гарри и Роном.

Глава 15. Жестокость

Дверь в подвал распахнулась, и он прошел внутрь. Он нашел девку на каменном полу в той же позе, в которой оставил ее здесь вчера – лежащей на боку, ноги раздвинуты, словно ножницы, так что хорошо виден все еще красноватый после жесткого соития вход.

Он подошел к рабыне, которая крепко спала, подложив одну руку под голову, и присел перед ней на корточки, окидывая довольным взглядом хрупкую фигурку. Да, рыжая чертовка очаровательна.

Уолден Макнейр обожал красивых девушек в той же степени, в коей и ненавидел их. Красавицы нравились ему, потому что пробуждали в нем неудержимый пожар похоти. А еще, когда они были рядом и принадлежали ему, он чувствовал себя настоящим мужчиной – сильным, властным, способным свернуть горы. А ненавидел он их, потому что ни одна из встречающихся ему на пути красавиц не хотела быть с ним добровольно.



1971 год

Виктория Ланкастер считалась самой завидной невестой в Эссексе. Ланкастеры, состоящие в родственных связях с королевской семьей, были одним из богатейших и влиятельных родов графства. Но не только наследство делало Викторию желанной для всех холостых мужчин высшего света Эссекса и соседних графств. Девушка также была невероятно красива, в ней буквально не было ни одного изъяна, и, конечно, каждый волшебник хотел обладать такой изумительной драгоценностью в качестве украшения для своего поместья.

Потому неудивительно, что, когда Виктория вернулась из швейцарской школы-пансиона, она моментально стала основным предметом обсуждения в чистокровном магическом сообществе, а светские мероприятия, на которых она появлялась с завидной регулярностью, способствовали стремительному росту ее популярности среди юношей, которых, как и Викторию, родители готовили к скорому браку.

Уолден Макнейр был знаком с Викторией с самого детства, поместье Ланкастеров располагалось по соседству, и дети часто играли вместе. Но потом Виктория уехала в Швейцарию, поступив в один из самых престижных пансионов для волшебников. И вот, спустя семь лет, она вернулась в родное поместье.

Впервые он увидел ее через месяц после ее возвращения домой, на благотворительном балу. Тогда он так и не осмелился подойти к ней. Потом они оба были гостями на праздновании Дня летнего солнцестояния, но девушку так активно окружили молодые волшебники, буквально не давая ей возможности ступить и шагу одной, что у Уолдена просто не было ни малейшего шанса приблизиться к ней, чтобы перекинуться хотя бы парой слов. А потом был Хеллоуин, и тут уж он не стал медлить и, заклинанием заставив очередного незадачливого кавалера споткнуться на подходе к предмету его вожделения, молниеносно занял его место, оказавшись в поле ее зрения.

Будучи уверенным, что она будет рада увидеть старого знакомого, с широкой улыбкой на губах Уолден приблизился к девушке и, галантно протянув руку, произнес:
– Мисс Ланкастер, позвольте пригласить Вас на танец?

Пару секунд она рассматривала его удивленным взглядом, а потом переспросила таким тоном, будто он сказал очевидную всем глупость:
– На танец? Ты же не серьезно, да?

Сердце юноши упало куда-то вниз и на секунду ему показалось, что оно перестало биться. Что он сделал не так? Неужели, он чем-то обидел ее?

Уолден опустил руку и, не зная, что сказать, просто продолжал молча смотреть на нее, будто пытаясь найти в ее лице причину холодности по отношению к нему.

– Тебе лучше уйти, – добавила девушка.

Почему она прогоняет его? Он был вежлив и сделал все по правилам этикета.

– Ты слышал, что тебе сказала Вики? Отвали от нее, урод, – проговорил стоящий рядом с Викторией юноша. Уолден не помнил его имени, но видел его несколько раз и знал, что его семья недавно перебралась в Британию откуда-то из Европы, поселившись неподалеку от поместья Ланкастеров.

Парень вышел вперед, загораживая девушку собой, будто она была в опасности. Стоящие вокруг Виктории юноши и девушки начали перешептываться, беззастенчиво тыкая в него пальцами и тихо посмеиваясь. Уолден снова посмотрел на свою подругу детства, и встретился со взглядом, полным презрения. Его сердце продолжало неистово колотиться в груди, в горле застрял ком, внутри него поднялся жар, дышать стало невыносимо, будто он был окружен кольцом огня, который уничтожил почти весь кислород в помещении.

Он не нашелся, что ответить. Унижение достигло пика, когда гвалт уже почти в полный голос хохочущих над ним молодых людей стал привлекать внимание других гостей, присутствующих в зале. Уолден резко сорвался с места. Ему нужны глоток воздуха и тишина.

Разгоняясь все сильнее, он практически выбежал на улицу и не сбавил темп, пока не оказался около своего дома. Подойдя к каменному забору родового поместья, юноша прильнул к камню спиной, тяжело дыша. Он с силой сжал руки в кулаки.

Почему она была так жестока с ним? И не остановила других, когда они стали над ним смеяться?

Постояв так несколько минут, он дождался, пока сердечный ритм вернется в норму, и только затем вошел в дом.

Через пару часов вернулся отец, который буквально ворвался в его комнату, так яростно распахивая дверь, что, казалось, еще чуть-чуть и она слетит с петель.

– Что ты себе позволяешь, щенок? – голос отца разнесся по просторной спальне, эхом отозвавшись где-то на потолке.

Уолден едва успел подняться со стула, как отцовская рука жестко обхватила его сзади за ворот рубашки и встряхнула.

– Какого черта ты покинул мероприятие, не спросив моего разрешения? Ты хоть представляешь, как опозорил меня? Ты – мой наследник и должен быть рядом.
– Извини, отец…. Я просто… – приглушенно начал оправдываться юноша.

– Что ты «просто», мелкий засранец?

– Я пригласил на танец Викторию.

Мужчина нахмурился.

– Ланкастер? – спросил он, и, когда юноша кивнул, добавил: – И что?

Уолден потупил взор и проговорил:
– Она мне отказала… А потом… Ее друзья… С-стали насмехаться надо мной.

Хватка на вороте ослабла.

– И?

– Поэтому я и… ушел.

Отец окончательно отпустил его и произнес:
– Ты хотел сказать «сбежал»? Как трус.

– Но я же… В чем я виноват? – Макнейр посмотрел на отца.

– Ты позволил оскорбить себя. Публично. И кому? Толпе каких-то сопляков, даже не из «Священных двадцати восьми», – юноша снова опустил глаза в пол. – И что ты собираешься предпринять в этой связи?

– Предпринять? – недоуменно переспросил он, вновь вскинув голову.

– Ты ведь не собираешься оставить все как есть? – глаза отца сверкнули. – Все началось с этой девки. Ты должен поставить ее на место.

– Но она же Ланкастер. Это богатейший род…. Ай! – юноша поднес руку к затылку, потирая место, куда пришелся удар отца.

– В первую очередь, она девка, – холодно сказал отец. – И сколько денег у ее семьи, не имеет никакого значения. Как и семейное состояние, девка всегда кому-то принадлежит. Сначала отцу, а потом мужу. Позволишь той, что ниже по природе, так нагло вести себя?

Юноша нахмурился.

– Но что я должен сделать?

Отец смерил его тяжелым взглядом, а потом произнес:
– Для начала ты должен усвоить, что девки устроены не так, как мы, мужчины. Их мозг работает по-другому. Если ты хочешь чего-то добиться от женщины, разговоры бесполезны, эффективны только действия. Это как с собаками. Сука только тогда будет видеть в тебе хозяина, если ты будешь вести себя соответственно – отдавать команды. А чтобы она хорошо их выполняла, суку нужно дрессировать. А теперь скажи мне, что я делаю, когда твоя мать забывает, кто хозяин в нашем поместье?

– Ты… берешь ремень, – ответил Уолден.

– Вот и ответ на твой вопрос, сын.

– Ты хочешь, чтобы я… выпорол ее?

– Это уже тебе решать. Считаешь ли ты, что это будет достаточным наказанием за ее проступок?

Уолден напрягся.

– Но… я не хочу делать ей больно. Она мне… вроде как… нравится.

– Хм… Вот как, – в голосе отца мелькнуло разочарование. – Похоже, ты все еще мальчик, а вовсе не мужчина.



Уолден не спал всю ночь, обдумывая слова отца. Он был уверен, что порка – это чертовски больно, особенно порка ремнем. Отец никогда не порол его, все удары за свои ошибки и за ошибки Уолдена, пока он был маленьким, получала мать, которая громко кричала и много плакала, когда ремень касался ее кожи. И Виктория тоже будет плакать, если он сделает нечто подобное с ней. А он не хотел, чтобы она плакала. Ему нравилось, когда она улыбалась ему, смеялась над его шутками. Ему нравилось видеть ее счастливой.

Он решил, что должен поступить, как подобает мужчине – разобраться во всем. Завтра после занятий с тренером по полетам, он сразу же пойдет к Виктории и выяснит, чем так расстроил ее. Наверняка, это просто недопонимание. Им нужно поговорить, вспомнить прошлое, вместе посмеяться над всей абсурдностью сегодняшней ситуации, а потом он признается ей в своих чувствах, и отцы договорятся об их браке.

План показался ему идеальным, и около трех часов ночи Уолден со спокойным сердцем погрузился в сон.



До поместья Ланкастеров было около двадцати минут пешком, но юноша преодолел это расстояние за десять, потому что буквально бежал, так ему хотелось как можно скорее поговорить с девушкой, что украла его сердце.

Оказавшись на месте, Уолден остановился и, отдышавшись, поправил пиджак. Приведя себя в порядок, он направился ко входу на территорию поместья вдоль забора, вокруг железных прутьев которого густо вился плющ, полностью скрывающий от чужих глаз все, что за ним происходило. Вдруг по ту сторону раздались два голоса, и он узнал оба.

Один их голосов принадлежал Виктории, а второй… Несомненно, это был голос того парня, который обозвал его вчера. Едва сдерживая закипающую в глубине злость, Уолден прислушался к разговору.

– Рад видеть тебя улыбающейся, – произнес парень. – Вчера тот урод слегка подпортил веселье. Кто это вообще был такой?

– Он живет здесь неподалеку, – сказала Виктория. – Мы… стыдно сказать… даже дружили в детстве, до моего отъезда в Швейцарию. Хотя, признаться, еще до школы я искала повод не встречаться с ним. Он, знаешь… Немного пугает меня.

Что за черт?

Уолден вспомнил, как за несколько месяцев до отъезда Виктория почти всегда была «занята», объясняя отсутствие времени на прогулку необходимостью подготовки к школе.

Теперь все ясно.

– Да уж, с виду он странный, – сказал парень. – Он что-то сделал тебе?

– Ну. Не совсем. Если честно, со мной он всегда был очень вежлив, галантен. С ним даже весело иногда было. Но однажды… Ох, до сих пор мурашки по коже… Однажды, он пришел к нам и… Я даже сразу не поняла, что это было… Только потом разглядела. Представь себе, он булавкой прикрепил к лацкану пиджака живую бабочку!

Уолден расслышал всхлипы и понял, что девушка плачет. Какого хрена? Из-за идиотской бабочки? Да что с ней не так?

– Псих долбаный, – прокомментировал парень, – Мне так жаль, Вики.

– Спасибо, Майки. Это действительно сильно на меня повлияло тогда. Помню, как она еще какое-то время билась, пыталась вырваться… – девушка снова всхлипнула. – Но, ты же меня знаешь, я отходчивая. И постепенно это как-то забылось. Наверное, потому что он вел себя со мной как истинный джентльмен, не позволял лишнего, в отличие от других ребят здесь. А спустя какое-то время случилось еще кое-что. Мы сидели в саду, пили чай, общались. И вдруг я заметила на земле… лягушачью лапку. Мне сразу вспомнилась та несчастная бабочка. Я не знаю, может я зря наговариваю, и эта лягушка просто стала жертвой птицы, например… Но мне как-то не по себе от всего этого… После того случая я стала избегать его. Мне кажется, что-то с ним не то, Майки.

– Вики, дорогая, то, что ты рассказала, это ужасно. Даже не представляю, какого тебе. Могу лишь посочувствовать. И пообещать, что я не подпущу его к тебе.



Он расхаживал по спальне туда-сюда, прокручивая в голове услышанный тошнотворно-приторный диалог. Внутри у него все клокотало.

Мерзкая сука! Да как она посмела осуждать его, трепаться о нем с другим пацаном? Бабочек и лягушек ей жалко? Скоро всем будет жалко тебя, шлюха!

А еще этот Майки. То, как он подкатывал к ней. Сочувствует он ей, как же. Ублюдок просто хочет трахнуть эту суку, и скажет что угодно, лишь бы она принадлежала ему. И, похоже, она сама не прочь раздвинуть перед ним ляжки. Типичная шалава, как и все девки. Им лишь бы задницей крутить, да на члены садиться.

Но если она думает, что он простит ей унижение, которому она его подвергла… уже дважды… Она не знает, с кем связалась. Она заплатит за все. И на ее ухажера он тоже управу найдет.

Идея для мести пришла ему в голову неожиданно, в ту же ночь. Это был коварный и по истине гениальный план. Поэтому, когда через три недели Уолден, прихрамывая, медленно шел домой, ощущая, как все лицо горит от обилия на нем ссадин и синяков, он испытывал необычайную гордость за себя.

Плевать, что Трикси потратит не один час, чтобы вылечить его, плевать, что терпеть побои этого Майки и двоих его подпевал было больно и унизительно. Оно, однозначно, того стоило. По-другому к ублюдку он бы не подобрался так близко. Только в драке он мог заполучить последний ингредиент для зелья.



– Тебя выдает походка, – голос отца пролетел по коридору, когда Уолден уже стоял у входной двери.

Юноша развернулся.

Конечно, отец его узнал, это неудивительно. Он всегда был внимателен к деталям, как чертов Шерлок Холмс.

– Ты сутулишься, а тот щеголь – нет, – добавил отец, поравнявшись с ним.

Уолден вытянулся, чтобы больше походить на того ублюдка, личину которого ему пришлось нацепить на себя сегодня. Мерзко. Но в данном случае цель оправдывает средства.

– Мальчишка где? – спросил отец.

– Уже там… где все произойдет. Я вырубил его Отключающим.

– Он тебя видел?

Юноша отрицательно покачал головой.

– Я бросил заклинание со спины.

– Кто-то еще мог тебя видеть?

– Точно нет. Он приходит на ипподром еще затемно, чтобы покататься в одиночестве. В такую рань даже молочник еще не ходит.

Отец кивнул, а потом запустил руку в карман пиджака и вытащил оттуда пузырек с мутной красной жидкостью.

– Ничто не должно указывать на тебя. Голос – слишком яркая черта, – мужчина протянул Уолдену пузырек. – Выпей это прямо сейчас. Оно подействует минут через десять. Будешь немного хрипеть. Девке скажи что-нибудь про простуду.

Юноша откупорил емкость и залпом опустошил ее, скривившись, когда зелье обожгло горло.

– А Путающее зелье?

Быстро же отец все понял.

– Взял.

Уолден похлопал по карману брюк, где лежал чрезвычайно важный элемент его плана. Зелье, стирающее частицы воспоминаний за последние сутки и запутывающее мысли жертвы настолько сильно, что человек сам не может быть уверенным в том, что делал недавно. Для авроров же спутанное сознание подозреваемого будет доказательством, что в момент совершения деяния преступник находился под мощным галлюциногеном и не знал, что делает, это же объяснит и частичную потерю памяти.

– Ты принял правильное решение, – сказал отец, и юноша снова посмотрел на него. –Оскорбления нельзя прощать.

– Она все равно не будет знать, что это я, – Уолден прочистил горло, привыкая к слабому покалыванию, спровоцированному ломающей его голос сывороткой.

– Ей будет больно, и ее боль принесет тебе удовлетворение. Ты еще молод, малоопытен. Поверь мне, видеть страдания обидчиков – это даже приятнее, чем трахаться. Но, к слову, ничто не мешает тебя сегодня сделать и то, и другое. Только не забудь убрать за собой.



– Майки, не ждала тебя! – практически порхая, Виктория спустилась по каменным ступенькам на дорожку, мощенную темно-бежевой плиткой.

О, тебя сегодня ждет много неожиданного, сучка!

– Да вот решил заглянуть к тебе… эээ… Вики.

– А что у тебя с голосом?

– Эээ… Простыл немного. Не обращай внимания. Я, знаешь, хотел показать тебе кое-что… эмм… незабываемое. Оно там, в заброшенном поместье Монтгомери.

– Даже не знаю, Майки. Я сегодня не планировала гулять, – Виктория слегка нахмурилась, кокетливо отбросив волосы с плеч на спину. – У меня еще куча дел. Ты же помнишь, завтра я иду на открытие картинной галереи в Колчестере. Владелец галереи – старинный друг моего отца. Мы будем почетными гостями. Кроме того, из столицы приедут журналисты «Ежедневного Пророка», я должна продумать свой образ, наверняка нас будут фотографировать.

Она довольно заносчивая и самовлюбленная. И как он раньше не замечал?

– Ну же, Вики, составь мне компанию. Это ненадолго. Будет интересно.

Смерив юношу внимательным взглядом, она театрально выдохнула.

– Нуууу, ладно, – протянула она с видом человека, делающего огромное одолжение. – Тут вроде недалеко. Идем.



– Вот, черт! – в очередной раз ругнулась Виктория, с недовольством разглядывая туфлю, каблук которой провалился в землю между каменными плитами. – Майки, куда ты меня притащил? По этим дорожкам ходить невозможно. Посмотри, я испачкала туфли!

Скоро туфли перестанут тебя волновать, тварь!

– Мы уже пришли, Вики, – Уолден открыл деревянную дверь полуразвалившегося сарая. – Это здесь.

Поморщившись от запаха гнилой древесины, Виктория медленно прошла в проем, Уолден зашел следом, закрыв дверь и запечатав ее невербальным заклинанием.

Ловушка захлопнулась.

– И что ты хотел показать? Тут один хлам, – произнесла Виктория, оглядываясь по сторонам.

– Ну почему хлам? Вон та куча сена отлично подойдет в качестве настила, где я буду трахать тебя.

Девушка вздрогнула и резко обернулась.

– Прости, что ты сказал? – она выдавила неуверенную улыбку, вероятно, решив, что ослышалась.

Намереваясь воплотить самую приятную часть своего плана мести, Уолден сделал пару шагов в сторону Виктории, которая недоуменно изучала его лицо.

– Я сказал, что собираюсь отыметь тебя как последнюю шалаву, – криво ухмыльнувшись, проговорил юноша.

В глазах Виктории мелькнула тень страха, но девушка не шелохнулась, видимо, не до конца понимая всю критичность ситуации.

– Это не смешная шутка, Майки, – бросила она с каплей презрения в голосе.

– Тогда хорошо, что это не шутка, – произнес Уолден.

И, вот оно! Уолден заметил, как глаза Виктории окутала пелена ужаса. В ту же секунду, как к ней пришло полное осознание происходящего, девушка кинулась прочь, но лениво брошенный Конфундус сбил ее с ног, и она щекой проехалась по грязному деревянному полу сарая. Пока девушка пыталась встать, Уолден очередным заклинанием связал ей руки за спиной. Виктория взвизгнула, когда он прикоснулся к ее ягодицам через ткань юбки.

– Нет! – вскрикнула она, резко дернувшись.

Юноша не обратил на ее протест никакого внимания, по шву разорвав ее плотную темно-синюю юбку и обнажив бежевые кружевные трусики. Ему хотелось ударить как можно сильнее, поэтому он с усмешкой произнес:
– Брось, детка, ты же сама хочешь. Я не мог не заметить твои намеки. Они были слишком явными.

– Ч-что? О чем ты говоришь? Майки, пожалуйста, отпусти меня. Мы же друзья.

Девушка начала плакать в тот момент, когда он стал стягивать трусы с ее стройных ног.

– Ну да… Друзья. А сейчас наша дружба окрепнет.

Он попытался приподнять ее бедра, намереваясь взять ее сзади. Но девушка стал так бешено биться под ним в истерике, что внезапно, в очередной раз вывернувшись, заехала ему ногой в живот.

– Ах ты, тварь! – рявкнул Уолден. Ярость почти подхватила его, но он вовремя совладал с эмоциями. Сейчас не время терять контроль. – Что ж, похоже, для начала мне придется заняться твоим воспитанием, – уже спокойно проговорил он.

Перед тем, как реализовать угрозу, он сделал глоток из пузырька, чтобы его маска не слетела с него в самый неподходящий момент, а затем вытащил из пояса штанов ремень.

Первый удар по бледным ягодицам Виктории получился неуверенным, отчего казался излишне осторожным. Это было предсказуемо, ведь он до последнего сомневался в правильности своих действий. Каждую дракклову минуту с того момента, как он появился в поместье Ланкастеров сегодня, его раздирали противоречивые чувства.

С одной стороны, он ненавидел ее. Она унизила его, оскорбила не просто как человека, но как мужчину, когда обсуждала его с другим парнем. Но, с другой стороны, это была его подруга детства, и каждый раз, когда он смотрел на нее, ему хотелось провести ладонью по ее волосам, убирая кудрявую прядку ей за ушко, как он делал семь лет назад. Покачиваясь на волнах этих приятных детских воспоминаний, в какой-то момент он даже хотел все отменить. Не причинять ей боли. Попытаться снова завоевать ее сердце. Ведь эта чертовка по-прежнему нравилась ему, даже такой заносчивой и самовлюбленной. Он понимал, что всему виной ее внешняя красота, однако ничего не мог с этим поделать. Зов тела был слишком сильным.

Но потом, когда он все-таки нанес первый удар, раздался ее отчаянный всхлип, а затем мольбы, и сомнения развеялись, будто их и не было. Он почувствовал невероятной мощи воодушевление. Кровь застучала в висках, и шум в ушах заглушил поющих снаружи птиц. Внутри него будто что-то всколыхнулось, проложив дорожку по напряженным нервам и отдаваясь по пути изумительно приятными спазмами мышц.

Раньше он никогда не испытывал что-то настолько восхитительное. Желая убедиться в причине окутавшей его приятной истомы, он уже увереннее замахнулся второй раз и снова обрушил удар на дрожащее тельце. Теперь это был крик, а затем попытка уползти. Это выглядело так жалко. Еще удар. Плачущая девушка, которая в его глазах всегда была прекрасным ангелом, сейчас стала всего лишь человеком. Нет, даже не так. Она была обычной девкой. Отец был прав – они ниже мужчин, они должны служить мужчинам, а не управлять ими, как Виктория правила его сердцем все эти годы.

Эйфория, а затем вожделение поглотили его, когда первая капелька крови пробилась наружу сквозь исполосованную ремнем кожу. В брюках стало тесно.

Она не сопротивлялась, когда он приподнял ее за бедра, заставив встать на колени. Раньше он думал, что самая привлекательная часть ее тела – это лицо. Ох, как же он ошибался. Теперь, смотря на выставленную в его распоряжение дырку, окруженную нежной розовой кожей, набухшей и увлажненной, он едва держался. Расстегнув штаны, он, не медля ни секунды, тут же вошел в нее, дав своему телу то, чего оно жаждало.

Она была такой горячей внутри и такой узкой. Он не смог сдержать стона, погрузившись в нее на всю длину. Осознание, что он стал первым, отдалось мощным ударом сердца о грудную клетку, в ушах зазвенело. Это сводило его с ума. Видимо, от страха и боли, ее мышцы сжались сильнее, даря ему новую волну удовольствия. Впившись пальцами в многострадальные ягодицы, он стал сильнее вколачиваться в нее, провоцируя новые крики и всхлипы.

Ощущая, что он уже близко, Уолден вытащил из нее свой окровавленный член и помог себе разрядиться на спину притихшей девушки. Когда звон в его ушах прекратился, он достал палочку и убрал следы своего присутствия в теле Виктории.

Она не шевелилась, замерев в той позе, в которую он поставил ее. Она стала послушной. Он выдрессировал ее, показал суке, кто ее хозяин.

Но важнее то, что он растоптал ее, стерев ее статус завидной невесты. Теперь она порченный товар, и ни один достойный волшебник не женится на оттраханной дырке.

Это и так казалось невероятно болезненным для нее ударом, но план Уолдена был в том, чтобы заставить ее страдать до конца своих дней, не дав ей шанса забыть все, что произошло сегодня. Для этих целей он взял из отцовского шкафа фамильный клинок, хранящий в себе великую мощь древней магии.

Уолден перевернул девушку на спину и заглянул в ее раскрасневшееся от рыданий лицо.

– Я же говорил, что будет интересно, а ты не верила, – произнес он, упиваясь страхом в ее глазах. – Хочу оставить тебе подарок, чтобы ты вспоминала наше милое свидание каждый раз смотрясь в зеркало.

Виктория не успела увернуться. Клинок молниеносно полосонул ее по щеке вниз к подбородку, оставляя неглубокую рану.



Наверное, у каждого есть такая соседка. Она всегда узнает всё первой, будто у нее по всему району расставлены Следящие чары, и в лучших традициях добрососедства торопится уведомить как можно большее количество соседей о произошедшем, разумеется, беспокоясь исключительно о порядке в сообществе. Ведь как может царить порядок, если не все знают последние новости?

В их районе такой соседкой была Гвиневра Робин, чья фамилия полностью отражала ее натуру («robin» английское название птички малиновки – прим. автора). Эта маленькая, худощавая женщина средних лет перемещалась по району будто малиновка – непонятно откуда взявшись, она также шустро исчезала из поля зрения. Мадам Робин была настолько информирована, что, когда что-то случалось в их районе и на место прибывали авроры, первым делом они опрашивали именно ее, уже зная, что эта пронырливая женщина снабдит их бесценными данными для расследования.

Утром Макнейр-старший вышел на террасу и, опустившись в кресло, стал демонстративно листать газету. Лениво пролистнув очередную страницу, краем глаза он заметил приближающуюся к его дому мадам Робин.

Наконец-то!

– Мистер Макнейр, доброе утро! – прокричала женщина, подойдя к забору и махнув рукой в приветственном жесте.

Макнейр поднял глаза от газеты и, изобразив на лице максимально возможное дружелюбие, встал с кресла и направился к соседке.

– Мадам Робин! – произнес Макнейр, выйдя за ворота. – Чем обязан удовольствию?

– Ах, Питер, такая трагедия, такая трагедия! – запричитала женщина, картинно обхватив ладонями щеки и покачав головой.

Лицемерием от нее так и разило, но Макнейр не подавал виду, продолжая изображать интерес.

– О чем Вы, Гвиневра? – на его лице отразилось удивление.

– Бедная девочка, дочка Ланкастеров, подверглась вчера нападению. Прямо в нашем районе, представляете? – всплеснув руками, сказала мадам Робин.

– Известно, кто напал? – расширив глаза, спросил Макнейр.

– Ох, это еще ужаснее. Пока что у авроров один подозреваемый. Тот, на кого указала бедняжка Виктория. Это наш сосед – сын Мортинсенов, Майкл.

– Не может быть! Что же он натворил?

– Немыслимую жестокость! Сначала взял ее силой, а потом… порезал ее милое личико, – мадам Робин заговорщически склонилась к собеседнику. – Служанка Мортинсенов сказала мне по секрету, что, по словам осмотревшего девушку целителя, залечить рану без следа будет невозможно, туда просочилась сильная магия, препятствующая любым исцеляющим чарам.

В эту минуту мужчина понял, что воспитал сына, которым может гордиться.

Предугадать дальнейший ход развития событий Макнейру-старшему не составило труда. Когда Ланкастеры оправились от шока, Билл Ланкастер, отец семейства, стал второпях искать желающих взять его дочь в жены, но едва он заговаривал о перспективе брака, родители мальчиков шарахались от него, как от чумного. В итоге, совершенно отчаявшись пристроить дочку в более-менее влиятельную семью, мистер Ланкастер ожидаемо пришел к человеку, чьего сына ранее он не считал достойным Виктории даже в качестве друга.

Пока сосед произносил душещипательную речь, Питеру Макнейру стоило огромных усилий подавлять торжествующую ухмылку, угрожающую вот-вот растянуться на губах. Когда Ланкастер замолк в ожидании реакции собеседника на его предложение, Макнейр-старший сказал то, что готовился произнести все эти недели. Слова, которые уложат человека, которого он презирал всей душой, на обе лопатки. И тогда ликованию его не будет предела.

– Билл, пойми меня правильно. Мне жаль, что жизнь твоей дочери так круто повернулась. Даже не представляю, какого тебе сейчас. Но я не могу решать ее проблемы руками Уолдена. Мой единственный наследник заслуживает жену, с которой он сможет выходить в свет. Мне, правда, очень жаль. Но я вынужден отказать в твоей просьбе.



На днях он мельком увидел некогда звезду светских раутов, а ныне практически затворницу, Викторию Ланкастер. Он добился своей цели, он уничтожил ее. Попутно отомстив и второму обидчику – теперь несостоявшийся хахаль его несостоявшейся невесты отбывает срок в Азкабане за жестокое нападение и изнасилование. Конечно, обычно за такие деяния в тюрьму не отправляют, ограничиваясь сроком на тяжелых работах, но папочка Виктории использовал все свое влияние, чтобы добиться максимально возможной меры наказания для разрушившего жизнь его дочери преступника, который, к слову, сам сознался в содеянном под давлением подкупленных Ланкастером авроров.

Вроде бы все было так, как он и хотел, и он должен был испытывать удовлетворение. Но ему все равно чего-то не хватало, и Уолден не знал, чего именно.

Ответ пришел сегодня вечером, когда, возвращаясь с тренировки по полетам, он встретил у своего дома Викторию, очевидно, ожидающую его.

– Виктория? – окликнул юноша, и девушка, которая стояла к нему спиной, обернулась.

Он давно не видел ее так близко. Она изменилась. В ней больше не было той самоуверенности, которая всегда угадывалась в походке и каждом жесте, а в глазах, ранее горевших озорным огоньком, читались лишь боль и отчаяние. Широкополая шляпа бросала тень на ее лицо, одна сторона которого была скрыта за густыми прямыми волосами, без привычных кудрей, которые она обычно накручивала.

– Здравствуй, Уолден, – тихо поприветствовала его девушка. В ее голосе слышалось то же отчаяние, что он заметил в глазах.

– Чем обязан чести?

– Знаешь, я… пришла по делу.

– По какому делу?

Он старался держаться холодно и отстраненно. Она должна помнить свое место. Теперь она ничто.

– Уолден, я… – ее голос подрагивал, а чрезмерную нервозность выдавали пальцы рук, сминавшие декоративный бант платья, закрепленный на поясе. – Я знаю, что всегда нравилась тебе. И я… долго думала и поняла, что ты подходящая кандидатура для замужества.

– Неужели? – юноша вскинул брови.

– Мне понятны твои сомнения, но, поверь, ты очень много приобретешь в этом браке. Я – наследница огромного состояния, мы ни в чем не будем себе отказывать. Если ты захочешь делать карьеру, отец устроит тебя в Министерство магии на высокую должность. А я… я могу пообещать, что буду примерной женой, о которой мужчина может только мечтать. Я рожу тебе детей, которые будут обожать своего отца, и сделаю все, чтобы ты чувствовал себя королем в нашей семье, – она запнулась, а потом, вздохнув, добавила: – Пожалуйста, Уолден, женись на мне.

С минуту он просто смотрел на нее задумчивым взглядом, упиваясь горем, которое витало в воздухе вокруг нее. А потом он сделал пару шагов, приблизившись к Виктории вплотную. Юноша протянул руку и убрал волосы с ее лица, обнажая уродливый шрам. Еще несколько секунд он изучал свою работу, пока девушка с надеждой заглядывала ему в глаза.

– Все могло быть иначе, – произнес он наконец. – Все было бы иначе, если бы ты не оттолкнула меня. Будь мы по-прежнему друзьями, я бы защищал тебя, никому не позволил бы причинить тебе вред. Но ты выбрала другой путь. И это твое право. Как и мое думать о своем счастье. Я действительно был влюблен в тебя, я мечтал, что ты станешь моей. Но ты обидела меня тогда в Хеллоуин, и чувства испарились. Я больше ничего к тебе не испытываю, Виктория, – он едва сдержался, чтобы не расплыться в улыбке, увидев слезы в ее глазах. – Что до брака, я не считаю, что твое наследство способно перекрыть весь тот ущерб, который я понесу, женившись на… как бы это сказать… бракованной девушке.

Она сделала шумный вдох, слезы потекли по щекам, губы задрожали, пальцы отпустили бант, и… она резко сорвалась с места, убегая прочь. И теперь, смотря ей вслед, он наконец-то осознал, что его месть свершилась не в заброшенном сарае поместья Монтгомери под личиной Майкла Мортинсена. Нет. Он отомстил сегодня. Именно сегодня Уолден Макнейр втоптал в грязь Викторию Ланкастер, которая, он был уверен, будет помнить их последний разговор всю оставшуюся жизнь, виня себя в роковой ошибке, которую она совершила, отвергнув его.

Да, Уолден Макнейр ненавидел красивых девушек, но еще в юности он понял, как поставить заносчивых красоток на место.



Он нежно обхватил прядку восхитительно шелковистых рыжих волос, и девушка встрепенулась, открыв глаза.

– Выспалась, красавица? – Макнейр улыбнулся, заглянув ей в лицо. – Веселая вчера ночка была, да?

Мужчина почувствовал, как тельце под его ладонью задрожало. Девушка не смотрела на него, уставившись в стену напротив.

– Знаешь, это даже забавно, – продолжил Макнейр. – Раньше, когда я называл тебя сучкой, это было оскорбление. А теперь, – он усмехнулся, – это просто констатация факта.

Удовлетворившись видом наполнившихся слезами глаз девушки, он поднялся на ноги и, еще раз пробежавшись взглядом по ее фигуре, произнес:
– Я полагаю, у нас больше не будет проблем с выполнением приказа Темного Лорда. Ну, а если вдруг ты попробуешь снова перечить мне, произошедшее вчера покажется тебе мелкой неприятностью. Будь уверена, я знаю способы, как сделать твое пребывание здесь в разы болезненней.



Она посмела шевельнуться, разминая затекшие мышцы, лишь когда хозяин вышел из подвала, оставив дверь открытой, и его шаги стихли. Джинни сразу поняла, что Макнейр псих, но она не могла даже в самом страшном сне представить, как далеко может зайти его больная фантазия.

В пятницу он притащил ее в подвал и пытал Круциатусом, пока она не потеряла сознание. До следующего вечера она лежала на холодном каменном полу, пытаясь отстраниться от ломающей мышцы боли, являющейся отголоском пыточного заклятья. А потом Макнейр вернулся… не один...

Едва тяжелая железная дверь в подвал приоткрылась, внутрь проскочила собака, и Джинни удивленно моргнула, подняв глаза на мужчину, вошедшего следом. Осознавая свое бессилие, она не пыталась сопротивляться, когда хозяин стал привязывать ее к наколдованной деревянной скамье. Она ждала чего угодно – пыток, порки, жесткого изнасилования. Но Макнейр не любил повторяться.

Хозяин всегда был жесток и груб, причиняя ей много боли. Но в этот раз боль была лишь декорациями к тому неописуемому унижению, которое она испытывала. Однако, самое ужасное произошло в конце этой пытки, когда организм Джинни предал ее, и волна мощного оргазма накрыла ее с головой, заставляя мышцы влагалища усиленно сокращаться.

Мир вокруг стал расплывчатым, кружась перед глазами.

– Похоже, вам и правда плевать, на что насаживаться, – раздался откуда-то сверху ненавистный голос. – Это даже наказанием сложно назвать, учитывая, как выразительно ты кончила. Впрочем, зрелище было захватывающим, и я ни о чем не жалею, а ты?

Джинни зажмурилась, пытаясь избавиться от стоящих перед глазами жутких воспоминаний о прошедшей ночи. Еще ни разу за все время пребывания в плену у Макнейра, она не чувствовала себя настолько раздавленной. Наверное, она больше никогда не сможет спокойно смотреть на собак.

Предпринимая попытку низвести ее до уровня животного, Макнейр хочет уничтожить ее личность, сделать ее безликой рабыней, инкубатором на ножках и куклой для сексуальных утех.

И это был предел. Внутри нее что-то изменилось после этой ночи. Будто что-то, живущее в глубинах подсознания и не дававшее о себе знать до сегодняшнего дня, пробудилось от спячки, напоминая девушке о том, кто она.

Она – Джиневра Уизли. Дочь Молли и Артура Уизли. В ней их гены. Она смелая, как ее отец, сильная и отчаянная, как ее мать. И пусть она в цепях и на коленях сейчас, в ней еще не иссякла воля к жизни.

Она не была бы Уизли, если бы сдалась так легко.