Глава 1

Летиция Гэмп.
Они так долго не могли разойтись, что Летиция иногда с опасением поглядывала на стены: ей казалось, что вот-вот выступят рассветные отсветы. Конечно, лучи рассвета никогда не доходят до подземелий, да и гостиная наполниться студентами прежде, чем утро вступит в свои права. А единственная свеча на столе таяла, и в сырости тянуло расплавленным парафином. Как всегда в полутьме, Летиции казалось, что в лице Регулуса выступает что-то мученическое – он становился похожим на святого Себастьяна, пронзенного стрелами.
Но он был счастлив в тот момент:
- Возможно, мы возвратимся к той жизни, которую вели в веке семнадцатом-восемнадцатом… Представляешь, Тиция: соколиная охота, скачки на лошадях, балы… Мы сохраним и возродим все хорошее, что у нас было, и еще разовьем новое, свое. Кто сказал, что в магии невозможны достижения? Да магглы с их космическими кораблями рядом не стояли! И ты будешь читать мне уже великих магических поэтов и учить наших детей на наших, магических инструментах играть музыку наших композиторов!
Иногда не было сил с ним спорить – слишком велико было счастье от его присутствия и звука его голоса. Она лишь кончиком пальца провела по черной пряди его волос:
- А если я не хочу забывать то, чему меня учили в детстве, а хочу передать это своим детям?
- Зачем? – удивился он. – Для чего маггловский мусор, если мы сможем создать все много лучше?
- Создадим ли так быстро? Маггловская культура формировалась веками.
- Это потому, что они тупы, как пробки!
- Не скажи. Вот в Копенгагене я видела…
Она принималась рассказывать очередную историю, а он спорил, и так продолжалось, пока у нее не начинали слипаться глаза и голова не склонялась к плечу. Регулус тормошил её и осторожно провожал до дверей спальни. Бесшумно шмыгнув к себе, Летиция сбрасывала домашнее платье и падала в постель. Они с Регулусом предусмотрительно назначали ночные свидания перед или между выходными, чтобы не вредить учебе, которой оба дорожили.
Сон привиделся тяжелый. Летиция побиралась сквозь толпу на площади толкалась, отпихивала локтями: ей нужно было попасть к лобному месту. Там, на эшафоте, ложился на гильотину Регулус: он приговорен к смерти. Еще минутка, и…
Кто-то рванул её за руку, кто-то подсадил. Она очутилась на дощатом помосте. Инстинктивно прищурилась от блеска металла – нож гильотины сверкал на солнце. Значит, Регулус жив. Она успела.
С чувством облегчения Летиция сдернула с палача, подошедшего было к ней, алый колпак. Она ожидала увидеть змееподобное лицо и горящие красным глаза-щелочки: так, по описаниям Регулуса, выглядел Неназываемый. Но вместо этого она увидела резкое в дневном свете лицо мученика Себастьяна – лицо Регулуса… И нож гильотины, сверкнув, упал. Летиция вскрикнула и проснулась.
- Опять кошмар? – тихо спросили рядом. Вытирая вспотевший лоб, Летиция обернулась: на соседней кровати бледнела тонкая фигурка Линнет.
- Да. Извини, я тебя разбудила?
- Нет, ничего. Я давно не сплю. А нашу Элли, сама знаешь, не разбудит и хор баньши.
Хотя от пережитого во сне ужаса еще знобило, Летиция не могла не улыбнуться. Электра всегда с тех пор, как они сошлись ближе, вызывала у нее улыбку и прилив нежности – почти такой же, какой вызывал брат, малыш Маркус. А иногда еще - удивление и недоумение.
Наверное, девушке в семнадцать – да уже почти в восемнадцать – лет можно оставаться совершенным ребенком, а стойкость, с какой человек переносит испытания, должна вызывать восхищение. И Летиция от души уважала Северуса, который мог появляться в большом зале, зная, что почти наверняка увидит там жмущихся друг к другу Поттера и Эванс, или даже Мортимера Мальсибера, которого недолюбливала: она представляла, сколько ему сил надо, чтобы вести себя по-прежнему развязно и беззаботно, когда его отец брошен в Азкабана, и только своеобразное благородство следователя спасает от пыток. Оба они – Северус и Мортимер – осознавали свою боль, принимали её и жили с ней. А понимала ли Электра что-нибудь во всем, что на нее сваливалось?
В прошлом году, на её дне рождения – гнусная выходка, подстроенная Барти и Гестер. Потом взрыв на вокзале, чуть не убивший её мать. В организации взрыва сейчас и обвинялся отец Мортимера, и Летиция не знала, кому верить: пожиратели на такое, как она успела понять, вполне способны, но чтобы Электра была способна на циничное притворство – не укладывалось в голове. Летиция помнит, как, пересчитав вместе с напарником, Энтони Гринграссом, младшекурсников, заглянула в купе, куда Альфред увел подругу, оторвав от бесчувственной миссис Мелифлуа. Электра лежала, уткнувшись лицом в красную обивку вагонной полки, и тоненько, неразборчиво причитала. Лишь когда к следующему вечеру от матери пришло письмо, Элли немного успокоилась.
Наконец, не так давно мерзавец Обри посреди коридора наложил на Электру раздевающее заклинании и чуть на заснял это – только профессор Макгонагалл помешала ему. Обри потом, кажется, наказали Альфред и Энтони – но суть не в том. Странно то, что каждый раз Электра , поплакав пару дней ,становилась прежней: беззаботно смеялась, напевала вальсы, кушала сладкое, сплетничала и кокетничала, будто ничего дурного и не происходило с ней. И Летиция решительно не знала, чем это объяснить: стойкостью и гибкостью натуры или же тем, что подруга просто не разумела толком никогда, что с ней случается. Впрочем, можно ли винить человека, который неразумением своим ограждается от боли?
Если бы Летиция могла так же просто отгородиться от мучившего её… Приехав с каникул, Регулус объявил, что его представили Темному Лорду.
С тех самых пор, как он вырезал и сохранил первую статью о Неназываемом, Летиция твердила себе, что этого все-таки не произойдет, и молилась втайне, чтобы у Регулуса открылись глаза. Темный Лорд казался ей очень сомнительной личностью; методы, которыми действовали его люди, вызывали отвращение, а главное, Летиция толком не понимала, за что же они боролись. За то, чтобы магглорожденных перестали пускать в магический мир? А кто умер от того, что пока их пускают? Разве это магглорожденные придумали худшее из того, что есть в их сообществе: дементоров, Азкабан, негласное разрешение пыток на допросах?
Конечно, те магглорожденные, с которыми сталкивала Летицию жизнь, в основном были людьми не слишком симпатичными. Но ведь и многие чистокровные не лучше. Если вдуматься, чем грубоватая Мери Макдональд или глупенькая Лиззи Дирборн хуже Гестер Хорнби – избалованной маленькой бестии, по своей прихоти заставляющей людей страдать? Чем заучка Мелани Эрроуз, способная плакать из-за «Выше Ожидаемого» за контрольную, или наивная лицемерка Лили Эванс хуже легендарной Эльзы Смит, которая просила у Регулуса на день рождения отрубленную голову эльфа, а двумя годами позже, у своего поклонника – первокурсника в качестве трофея?
Конечно, к власти разумнее допускать тех, кто с раннего детства знаком с традициями этого общества. Магглорожденнные, увы, в этом плане невежественнее чистокровных – приезжий всегда невежественнее местного. Но, считая магглорожденных приезжими, Летиция не могла не испытывать долю сочувствия к ним: она знала о мытарствах своей матери и о том, как отец стал изгоем в семье всего лишь за то, что полюбил чужестранку.

Потолок в Большом зале изображал ясное рассветное небо. Пожалуй, будет морозец, зато день тихий – от метелей студенты успели устать. Электра и Линнет обе на завтрак не пошли: Элли проспала, а Линн нездоровилось. Надо будет на обратном пути заглянуть на кухню, собрать для них поднос.
Вообще за факультетским столом было на удивление тихо. Нет главных любителей поспорить о политике – Мортимера и Регулуса. Нет Гестер Хорнби с подружками, и Летиция, признаться, этому порадовалась. Официальная невеста Регулуса, Стелла Булстроуд, громко фыркнула и что-то зашептала своим подпевалам, но Летиция её привычно проигнорировала.
- Вот ведь отродье итальянское, и здороваться не желает, - протянула Стелла громко. – Каждую ночь, поди, кувыркается с моим женишком. Я не понимаю, как на Слизерине могут держать полукровных шлюх.
Летиция подавила улыбку. Что еще с этой дурищи взять? Позавчера Стелла подкинула ей в сумку пиявку. Месяц назад пыталась поджечь платье. Какая глупая и мелочная, детская месть.
Иногда она испытывала к Булстроуд жалость и некоторое подобие стыда, а иногда гадала, как бы им с Регулусом пришлось, если бы его заставили заключить помолвку с умной и достойной девушкой. Смогли бы они во имя своего чувства с такой же легкостью мучить и позорить её, как Стеллу мучают теперь? Её как будто можно – словно им разрешил кто-то. Но ведь и Стеллу с её безобразными выходками можно понять. В конце концов, она же не виновата, что именно ей суждено оказаться воплощением разлучающих их предрассудков. И как горько, что за эти-то предрассудки Регулус и готов отдать жизнь…
- Здравствуй, Летиция.
- Доброе утро, Северус, садись. Запеканка чудесная, а вот омлета я бы на твоем месте поостереглась: он какой-то зеленоватый сегодня.
- Заберу его как образец органического яда, - пообещал Северус без улыбки, но со слабыми искрами в глазах: Летиция за годы учебы приучилась понимать, что это у него признак хорошего настроения. Если ему немного полегчало с тех пор, как достоверно стало известно, что Эванс и Поттер – любовники, это радовало, только вот Летиция опасалась, что шутка - минутная блажь, следствие хорошего самочувствия и прекрасной погоды. А ей так хотелось ,чтобы однажды он как следует улыбнулся, рассмеялся и весь день ходил бодрый, как его удачливый соперник, и такой же уверенный в себе.
- Есть еще апельсиновый джем – кажется, совсем свежий. Передать тебе?
- А не слишком сладко будет, с запеканкой-то?
- Можешь намазать на тосты.
Дома, летом, они с мамой готовили апельсиновый джем сами, почти не прибегая к помощи эльфов. Так интересно и волнительно правильно рассчитать пропорции мякоти и сахара, проследить, чтобы все апельсины оказались подготовленными, заметить и не пропустить время… Золотая масса в чане булькает, распространяя кисло-сладкий жар… А уж как приятно потом пить со свежим джемом чай в беседке – вместе с мамой и её компаньонкой, мисс Прингл. Совершенно замечательно, если приезжали к этому времени кузены – Саймон, Линнет (и сущий праздник, если с ними не было Гестер).
- Северус, ты не мог бы позаниматься с Саймоном?
- А что такое? Опять зелья?
- Нет… ЗоТИ. Саймону очень понравилось, как ты объясняешь, и он подумал…
- Да я не против, только Вэнс все равно не поставит ни одному слизеринцу даже «Выше ожидаемого».
Летиция сердито вздохнула. Профессор Вэнс с сентября был головной болью слизеринцев и рейвенкловцев. Первых он называл «подлецами», вторых – «заумниками», постоянно занижал им оценки, придираясь по любому поводу, и что самое скверное – совсем не давал им знаний. Если с гриффиндорцами и хаффлпаффцами он разучивал боевую магию и другие полезнее вещи вроде заклинания Патронуса, то змеиный и орлиный факультеты заставлял заучивать наизусть длинные параграфы учебника - и упаси боже ошибиться хоть в одном слове. Чем её товарищи так не угодили старику, Летиция не могла бы объяснить. Пару лет назад Хогвартс окончила его старшая дочь, Эммелина, пренеприятная девица, отличавшаяся по отношению к Слизерину прямо-таки патологической ненавистью. Младшая дочь и сыновья еще учились, и о них ничего плохого сказать было бы нельзя – кажется, отец был и с ними слишком суров.
Летиция проследила недобрым взглядом за сухопарой фигурой Вэнса, сидевшего за преподавательским столом прямо, словно он поглотил шпагу.
- Если ученик подготовлен, - с расстановкой проговорила она, - а учитель занизил ему отметку, можно будет пожаловаться директору и потребовать пересдачи с другими преподавателями.
Северус хмыкнул:
- Ты думаешь, жаловаться Дамблдору есть смысл?
- Стоит хотя бы попытаться. Почему бы не отстаивать свои интересы цивилизованными методами?
Северус потер бровь.
- Ты уверена, что они всегда приносят результат?
В этот момент в Зал наконец вошел Регулус – увы, в сопровождении Барти Крауча-младшего. Год назад Летиция поприветствовала бы их, да, пожалуй, и подошла, чтобы обсудить последние статьи в «Ежедневном пророке», но теперь они с Барти были в ссоре, и ей не хотелось лишний раз попадать под злой огонь его взглядов.
А вышло все из-за его выходки на дне рождения Электры. Точнее, тогда-то Летиция даже жалела его: слишком было очевидно, что Гестер Хорнби, ради которой он и затеял то представление, всего лишь играет им. Но несколько дней спустя, решив с Линнет взобраться на Астрономическую башню, в коридоре перед ней они наткнулись на Саймона, катавшегося по полу, объятого синим пламенем. Барти держал его на прицеле палочки, а стоявшие рядом Регулус и третьекурсник Адальберт Берк наблюдали, один – тревожно, второй – со звериным удовольствием, делавшим его кукольное личико отталкивающим.
При виде их Регулус взял друга за запястье:
- Хватит, Барт. Здесь дамы. Следует прекратить.
Летиция и Линнет спешно подняли Саймона. Он был невредим, но весь трясся, зареванное лицо покраснело и распухло. Тем не менее, когда Регулус вернул ему палочку, Саймон выпустил в Барти Риктусемпру – тот едва успел увернуться и, пожалуй, ответил бы, если бы Регулус же не остановил его.
- Довольно. Дуэль окончена. Ты и так победил.
Саймона увели в больничное крыло. Регулус в тот вечер рассказал Летиции, что мальчуган вздумал вызвать Барти на дуэль, чтобы тот ответил за оскорбление Электры. Барти сразу обезоружил мальчика, накормил слизняками и стал жечь синим огнем, требуя, чтобы тот публично извинился перед Гестер и поцеловал ей туфлю.
-И ты не вмешался?
- Барти был невменяем. Он все равно никого бы не послушал.
Тогда-то Летиция и решилась высказать Барти все, что думала о его романе с такой девицей, как Гестер Хорнби.
Барти она нашла на пути к башне Рейвенкло и попросила остановиться.
- Я считала тебя умным и сильным человеком, а ты ведешь себя, как жалкий трус. Мучить безоружного ребенка – вот до чего ты опустился. Чем после этого ты лучше тех же Мародеров?
Барти холодно и внимательно на нее посмотрел.
- К примеру, тем, что я не снимал с него белья. Хотя стоило бы.
И вот тогда она вскипела. Бывали моменты, когда Летиция переставала контролировать себя: все, клокотавшее внутри, вырывалось. Напоминание об отвратительном издевательстве над Севреусом и в более спокойном состоянии могло «сорвать клапан».
- Замечательно. И это все из-за наглой злой девчонки, которая к тому же любит другого? Барти, опомнись! Гестер доведет тебя до Азкабана, но не прольет о тебе и слезы. Я же её лучше знаю.
Она тут же пожалела о своих словах, но было уже поздно. Барти, развернувшись на каблуках, молча пошел прочь. С тех пор с Летицией он не здоровался, и Регулус передавал, что Барти стал о ней очень дурно отзываться.
Что ж… Жаль, но пусть. Летиция всегда сочувствовала Барти, зная, как несправедлив и холоден к нему отец: он и не скрывал их взаимной неприязни. Однако его жестокость и нетерпимость пугали её, хотя, будучи слизеринкой, она должна была привыкнуть к очень разным суждениям и поступкам. Теперь она была хоть и огорчена разрывом дружбы, но понимала: так рано или поздно случилось бы.
…Наконец распрощавшись с Барти, Регулус сел напротив. Летиция как раз допивала кофе. Он знаком поманил её.
- Давай сегодня прогуляемся по холмам.
- Хорошо, - Летиция немного смутилась. – А когда?
- После обеда. Завтра меня е будет целый день. Сбежим с друзьями куролесить.
Она кивнула. Такие отлучки случались теперь довольно часто, и хоть Летиции они не нравились, все же молодого человека к юбке булавкой не пристегнешь. Она знала, что собираются они вроде бы в Косом переулке. А что делают… Лучше думать, что просто пьют огневиски и ведут «мужские разговоры».
У входа в большой зал Гестер Хорнби препиралась с Нелли Гамильтон, якобы наступившей ей на ногу. Та отшучивалась. Вот ведь беззаботный человек, шутит всегда. Промелькнула мимо Пандора Касл с подругами – пятикурсницами Гесионой Берк и Эммой Фиорелли, кузиной Летиции, с которой по определенным причинам, увы, ни разу не получилось поговорить. . Все три переговаривались замедленными голосами, мечтательно рассматривая потолок. Как же они беззаботны…
- Не понимаю, как девушка из семьи Берк может общаться с полоумной Панди? – фыркнул Регулус. – Полукровка и магглолюбка. И шлюха, если верить Барти.
- По-твоему, Барти так уж хорошо разбирается в людях? – протянула Летиция. – Если бы он что-то в них понимал, выходка Гестер не была бы для него ни неожиданностью, ни ударом.
Но Гестер с подругами уже подошла к столу, так что пришлось сменить тему.

Аделина Макс.
- Мерзкая, наглая полукровка, - Гестер так разозлилась, что худенькое личико пошло пятнами. – Как она смела разговаривать со мной таким тоном! В прежние времена по моему приказу лакеи отходили бы её хлыстом!
- В прежние времена таких даже не пустили бы учиться в Хогвартс, - охотно поддакнула Муфальда. – Эта Гамильтон – почти сквиб.
- Да, она так и не осилила зельеварение, а трансфигурацию Макгонагалл ей завышает, как и всем гриффиндорцам, - Аделина не могла упустить случая подластиться, тем более, что шумная Гамильтон крайне её раздражала – в числе прочего, тем, что летом, кажется, встречалась с Каспером Роули. Аделина не намечала Каспера в возможные женихи, и все же было неприятно, когда облезлые кошки зарились на чистокровных юношей. Достойных молодых людей и для слизеринок-то не хватало.
За завтраком сова принесла письмо из дому, но Аделина не решилась читать: у Гестер уже неделю, как дурное настроение, не прицепилась бы. Пришлось спрятать письмо в карман,
- Какой Крауч грустный, - тем временем пропела Муфальда. – Он так страдает без тебя, Гестер.
- Пусть страдает, - Хорнби дернула подбородком. – Будет знать, как меня раздражать.
Собственно, чем провинился Барти Крауч - самый умный мальчишка на курсе, верный поклонник Гестер и завидный жених – чистокровный, богатый и с влиятельным отцом – Аделина не очень-то поняла. У богатых девиц свои причуды. Вроде он несколько раз опоздал на свидание, недостаточно восхитился её новым платьем и не понял, отчего она так огорчается, что не может кататься на коньках. Как бы то ни было, пере рождественскими каникулами Гестер, придя в спальню, заявила, что встречаться с Краучем больше не будет. Аделина гадала, придет ли Барти просить прощения. Он не пришел и теперь не замечал Гестер, хотя и был очень бледен. Что ж, богатые могут безбоязненно демонстрировать гордость.
Подобострастно хихикая и кивая едким замечаниям Хорнби относительно гриффиндорцев, Аделина отыскала глазами тонкий профиль и черные волосы Регулуса Блэка. Он опять о чем-то беззаботно болтал с итальянкой Гэмп, глядя на нее влюбленными глазами. Скорей бы эта полукровка уже выпустилась из Хогвартса. Ну чем она его взяла?
Аделина не без удовольствия вспомнила взгляд, с утра брошенный на себя в зеркало. Нежное бледное лицо, большие голубые глаза, невесомый стан и корона волос – положительно, именно такие девушки должны нравиться чистокровным юношам. Итальянка с её грубоватой наружностью, должно быть, увлекла его каким-нибудь особенным бесстыдством: южные женщины весьма распутны. Однако, когда её не будет рядом, наваждение должно пройти.
Регулус Блэк был мечтой Аделины. Назвать отношение к нему любовью, пожалуй, она бы не смогла: любовь могут позволить себе лишь те, кому не нужно думать о завтрашнем дне – но ей очень хотелось за него замуж. Всем известно, что если девушка бедна, ей нужен богатый жених. Аделина много раз читала о мезальянсах и знала, что в красивую и кроткую бесприданницу вполне может влюбиться обеспеченный человек, да вот беда – чаще всего такие господа были немолоды и дурны собой. А ей хотелось – когда это будет можно – полюбить самой. Любить же, конечно, можно лишь молодого и прекрасного волшебника.
И какая удача: ей встретился такой человек. Регулус Блэк был хорош, умен, прекрасно воспитан, смел, благороден и принадлежал к самой чистокровной фамилии. Воистину то был принц из сказки, не меньше: Аделина могла часами с упоением представлять, как будет прогуливаться с ним по бульварам в Ницце или Гренобле, как они будут путешествовать в Озерный край, как она будет с ним танцевать на балу в платье из белого атласа или серебристого бархата… Она полагала, что при своей красоте и чистокровности вполне этого достойна. Небольшая загвоздка состояла лишь в том, что у него существовала не только официальная невеста – «морская корова» Булстроуд, о ней даже вспоминать не стоило – но и… хм… пассия – семикурсница Летиция Гэмп. К Аделине же Регулус был снисходительно-вежлив, не обращая в целом особенного внимания.
Что ж, она не намерена была отпускать руки, заранее отказываясь от своей мечты. Если Регулус окажется, увы, так слеп, что не заметит её привлекательности, или так ослеплен чувственностью Гэмп, что не захочет забыть итальянку – к услугам Аделины Приворотное зелье. Сама она, пожалуй, такое не сварит, но уже давно откладывает деньги, во многом себе отказывая.
- Мисс Хорнби, мисс Хорнби! – к ним подбежала кузина Аделины, маленькая Гортензия. Она активно и весьма умело искала покровительства Гестер, так что за нее можно было порадоваться: девочка не пропадет. – Мисс Хорнби, поглядите, что я нарисовала!
Гестер приняла у девочки листок и снисходительно рассмеялась.
- О, как мило. Кто это?
Гортензия что-то прошептала ей на ухо, отчего Хорнби расхохоталась пуще:
- Ты нарисовала морскую корову? Как же похоже! Девочки, поглядите.
Аделина хихикнула, глядя на карикатуру Стеллы Булстроуд, и погладила черные волосы кузины. Довольная Гортензия раскраснелась. Наверное, она ожидала в награду леденец, а то и пирожное. Гестер сегодня награждать была не расположена, но Гортензия, умничка, смогла не показать разочарования.
Кузина оказала Аделине весьма важную услугу. Гестер встала из-за стола, по-прежнему болтая с малышкой, и Аделина смогла незаметно ускользнуть в пустой класс. Там наконец она смогла распечатать и прочесть письмо от мамы, оказавшееся довольно коротким.
«Отцу удалось заключить весьма выгодную сделку, в связи с чем высылаю тебе на расходы побольше, чем обычно. Можешь не только купить школьные принадлежности, но и каких-нибудь лакомств, здесь хватит. Только отложи Гортензии хотя бы шоколадный боб.
Я надеюсь, в следующий раз отец заключит сделку еще более выгодную, потому что ни обновлять гардероб, ни лечить Амелию, увы, пока нет средств. Теодор опять шалил так, что чуть не разнес полдома, на сей раз пострадала лестница. Я боюсь, с такими наклонностями дорога ему будет только в Гриффиндор. Его бедную мать это совершенно убьет.
Погода стоит прекрасная, но старайся не заходить далеко в поле: могут начаться бураны. С наилучшими пожелания, Антония Макс».
В конверт был вложен сверток с галеонами. Аделина быстро пересчитала деньги, убрала в карман и нежно разгладила письмо, касаясь страниц, которых касалась мама. Ей показалось, что бумага еще хранит ландышевый запах духов, и где-то здесь скользнуло мамино обручальное кольцо.
Аделина вздохнула в счастливой тоске. Ей вспомнился родной дом в пригороде Лондона – деревянный, полуразвалившийся, но живописно увитый плющом и окруженный кустами жимолости, летом обряжающейся розовыми гроздьями. Сейчас он, должно быть, укрыт снежным одеялом, в комнатах прохладно, мама и тетя Сабина кутаются в шали, а Амелии снова хуже, она не встает с постели и глотает настой шиповника.
Амелия, родная сестра Аделины, с ранних лет больна чахоткой. Врачи говорят, она обязательно останется жить, если только будет беречься и пройдет лечение. Но на лечение пока нет денег, а беречься – она бережется: два года назад, когда пришло письмо из Хогвартса, девочку решили в школу не отправлять. Волшебную палочку ей купили, и мама с тетей Сабиной учат её заклинаниям по мере необходимости, однако часто Амелия дни напролет лежит под одеялом, потому что нет сил встать: какая уж тут учеба.
Дети тети Сабины, сестры отца, Гортензия и Теодор совсем другие: пышущие здоровьем, смуглые, шустрые и озорные. Гортензия еще может сдержаться ради своей выгоды, а Теодор регулярно то стихийной магией, то маггловскими выходками устраивает в доме погром. Мама как-то бросила в сердцах, что все бастарды жестоки и неблагодарны. Тетя Сабина долго плакала после этих слов.
Но что поделать: это правда. Теодор и Гортензия – бастарды. Неизвестно, как может до такого докатиться воспитанная девица, но тетя Сабина долго жила без брака с одним человеком, лишенным благородства, и прижила двоих детей, а потом он бросил её ради выгодной невесты. Отец, конечно, не мог оставить сестру на произвол судьбы, да и мальчик пришелся кстати: Максам требовался наследник мужского пола. Он принял тетю Сабину и произвел над Теодором обряд принятия в род, кормил из собственных доходов и не попрекал милосердием, но мама столь терпелива быть не могла.
Три лишних рта – конечно, очень много, особенно, когда одна из своих дочерей больна. Доходов, которые отец выручал с продажи подержанных артефактов – бизнес, весьма не нравившийся аврорату – хватало едва-едва. Если Аделина не найдет богатого мужа, после Хогвартса ей придется работать, а её вырастили с мыслью, что это унизительно для порядочной женщины, да, признаться по совести, она и не умела ничего. Говорили, правда, что она неплохо поет и читает стихи – но этим-то порядочная девушка точно зарабатывать не должна.

Покинув класс, Аделина отправилась искать человека, с которым она хотела бы разделить радость. Такой человек в Хогвартсе был всего один, и к компании Гестер Хорнби никоим образом не относился.
С Гестер Аделина дружила по необходимости, а для души поддерживала отношения с Агнесс Бэддок, тоже бедной девушкой, кузиной старосты Энтони Гринграсса, живущей в доме его родителей. Две бесприданницы хорошо понимали друг друга и сочувствовали: Агнесс – за необходимость искать покровительства избалованной и жестокой девицы, Аделина – за жизнь в бесправном положении воспитанницы. Быть хозяйской дочерью даже в бедном доме, конечно, лучше во много раз: пусть ходишь в штопаных перчатках, зато не чувствуешь себя чужой и лишней. Также радовало, что Агнесс умна и начитанна: наличие образованной подруги всегда возвышает.
Аделина наткнулась на Агнесс у библиотеки: та с утра пораньше набрала книг и тащила, видно, в первый попавшийся пустой класс. Шмыгнув следом, Аделина уселась за парту. Агнесс приветливо кивнула.
- Решила отдохнуть от Гестер?
- Да, меня с успехом заменяет малышка Гортензия. По крайней мере, карикатуры на Морскую Корову у нее получаются куда лучше.
Агнесс позволила себе улыбнуться.
- Иногда мне жаль, что всем девочкам-одногодкам отводят одну спальню. Ужасно, что придется терпеть некоторых особ еще полтора года.
- Что делать! – Аделина весело пожала плечами. – Кстати, наша Гестер упорно не желает прощать Крауча. А он, похоже, страдает, бедняжка.
Она выжидающе посмотрела на подругу. Агнесс вообще была в сложном положении: очевидно влюбленная в Барти, она стала свидетельницей мерзкой шутки, устроенной им по воле Гестер над Энтони Гринграсом. Учитывая все обстоятельства этой шутки, неудивительно, что у Гринграсса потом были еще и неприятности дома. После этого Агнесс смотрела на Крауча с грустью, разочарованием и ревностью, а Гестер просто возненавидела. На взгляд Аделины, Энтони был и сам сильно виноват, но высказывать это подруге, разумеется, она не стала бы.
- Такие, как Гестер, и дарят мужчинам одни страдания, - Агнесс принялась листать учебник.
- Но ведь мужчины за что-то их любят, а? – Аделина чуть склонила головку. – Вот как бы и мне стать такой же?
- Ты не станешь, и я не стану. У нас нет таких денег.
- Думаешь, дело только в деньгах?
- А в чем же? Лицом ты не хуже хваленой Гестер.
- Да, но в таких, как она, еще стыда мало… А жестокости много.
- Ну и что? Это не те качества, которыми следует гордиться. Тебе самой приятно было бы стать бесстыдной и жестокой? – иногда подруга напоминала строгую учительницу.
- Мне? – Аделина подперла кулаком подбородок. – Мне приятно было бы гулять в красивом платье по бульвару в Ницце. Кстати, по поводу прогулок: я разжилась деньгами немного. Может, завтра сходим в Хогсмид? Я отдохну от Гестер, ты – от книг.
- А пожалуй… - Агнесс прикрыла книжку. – Пожалуй, можно сходить.

Барти Крауч
- Я не знаю что делать! Почему... - в глазах Барти блеснула слеза. Он с досадой прикусил нижнюю губу и чуть не вскрикнул от боли. Только этого еще не хватало: заплакать в его возрасте.
- Не знаю... - лежавшая на диване тоненькая женщина покачала головой. - Внезапно порвала... Какую-то мерзкую ее тайну ты, видимо, нащупал. Или просто пришло время...
- Время? - Барти взглядом приказал чашке прыгнуть ему в руки. Чая уже не было, но он принялся жевать чаинки.
- Разумеется, - в карих глазах миссис Крауч появилась жесткость. - Гестер - это проект.
Хотя миссис Лаванде Крауч минуло сорок три года, она по-прежнему оставалась хрупкой и невероятной тонкой, словно пятнадцатилетняя девочка. Больше всего Барти любил карие глаза матери, которые всегда озарялись теплом при взгляде на него. На маленьком чуть вздернутом носике были крошечные веснушки - предмет школьных страданий мисс Лаванды Бэддок. Большую часть года они были едва заметны, однако осенью и весной проступали сильнее.
- Посуди сам: первые месяцы все великолепно, просто источает мед. Потом вдруг ни с того, ни с сего прерывает общение. Не пиши, не ходи, тесно не общайся... А, почему, собственно, не общайся? - жестко посмотрела она.
- Она всегда мне раскланивалась. Потом долго гуляли по Малой Галерее. Она любила... в белом... - Барти сжал кулаки, с болью и яростью вспоминая тот светлый вечер после Дня Рождения Электры, когда Гестер, сверкая бежевым платьем, поцеловала его. "Мерзавка... Тварь", - дернулось лицо неравным тиком.
- Спектакль... Спектакль, - Лаванда поправила плед.
Миссис Крауч часто жаловалась на слабое здоровье - от мигреней до сердечных колик. Когда Барти приезжал на каникулы, мать после завтрака часто ложилась на диван, а сын сидел возле нее. Помимо разговоров, он внимательно следил за ее здоровьем, иногда отправляя левитацией ей воду или охлажденный чай. Можно было позвать, конечно, эльфов - Кроукса, Брункси или на худой конец Винки, приставленную с детства к Барти. Однако миссис Крауч любила эльфов и не выносила, когда их лишний раз заставляли работать. (Чего нельзя было сказать о мистере Крауче). Вот и сейчас Барти охотно болтал с матерью, в то время, как она, пожаловавшись на мигрень, прилегла на диван. "Бедная...Опять плохо спала..." - думал Барти, тревогой глядя на ее бледность.
- Не могу понять: в чем ее дивиденд? - помассировал виски парень.
- Версий много, - протянула руку миссис Крауч. - Возможно, дестабилизмровать твой внутренний мир. - Барти предупредительно взмахом руки направил ей темно-синий бокал с водой. - Может, чтобы довести тебя до изнасилования этой дряни. Может, месть через тебя отцу... Не забывай, - отпила она воды, - что ее подруга - дочь Араминты Мелифлуа!
- Они же враждуют, - удивился Барти. Тюль на окнах казалась ему сейчас удивительно белой.
- Это тебе так кажется, - назидательно сказала миссис Крауч. По движению ее пальцев парень понял, что пора левитировать бокал назад. - Откуда ты знаешь, что это было не частью спектакля?
- Неужели Гестер добровольно согласилась участвовать в таких гадостях... - побледнел Барти, рассматривая стоящий в отдалении трельяж из шлифованного бука.
- Мы ведь не знаем, какими средствами на нее воздействовали, правда? - тихо спросила Лаванда.
- Или обманули! - вдруг вырвалось у Барти.
- Совершенно верно. Совсем не обязательно насилие над волей: проще прибегнуть к обману.
Женщина приподняла голову, поправив волосы. У нее были мелкие, но густые темно-рыжие кудряшки, из-за которых она страдала в юности не меньше, чем от веснушек.
- Посуди сам, скольким ты нравишься, - спокойно осмотрела она сына. - Умный, красивый, талантливый, из очень хорошей семьи... Я поражена, что девушки пачками не пишут тебе письма с признанием в любви. Сопоставь себе с каким-нибудь животным вроде Джеймса Поттер, - женщина брезгливо поморщилась.
- Старший Блэк меняет девушек через день, - Барти поморщился в такт слов матери.
- Старший Блэк - просто висельник, - лицо миссис Крауч стало серьезным. - Годам к двадцати окажнься в тюрьме, попомни мое слово.
- МакКинон... Помнишь ту потаскуху... - заботливо поправил Барти плед. - Говорит, что у него "ха-рр-ррактер" - передразнил он Марлин.
- Для Азкабана - в самый раз, - кивнула мать. - Там любят таких характерных. Господи, зачем ты их ешь? - заботливо спросила она, глядя, как сын уплетает очередной чайный лист.
- Люблю, - театрально откинулся на стуле райвенкловец. - Есть еще Касл... - провел он рукой по бедрам, изображая, видимо, короткую юбку.
- Касл - это нечто, - улыбнулась мать. - Напялит очки и сидит - сама невинность. Нимфетка, так сказать.
- Довольно распутная нимфетка, - впервые за долгий разговор на губах Барти мелькнуло подобие улыбки.
- Как и большинство нимфеток, - философски сказала мать. - Глаза вытаращит, юбка, как трусы, и хлопает ресницами... Ищет дурачков с кошельками.
- Она, помню, подняла глаза к потолку и сказала: "Я выросла на берегу Северного моря", - Барти улыбался все шире, рассматривая стоящий поодаль коммод с индийской вазой. В детстве он, помнится, играл с ней, ища "духа вазы".
- Просто удивительно, Пандора: как же ты там такая знойная выросла? - приподняла голову миссис Крауч. Судя по блеску в глазах, она была довольна тем, что вернула сыну хорошее настроение. - Самое страшное в таких девушках, как Касл - их глубокая порочность, - неожиданно серьезно сказала она. - Ей дай хоть золотого мужа, все равно она будет гулять. Это как наркотик: без мужчины у нее будет ломка.
- Она наукой хочет заниматься, - прыснул Барти.
- Ну пусть, пусть занимается, - притворно снисходительно сказала Лаванда. - Кто же против? Из большого секса - в большую науку. Каждая путана, - убийственно вздохнула она, - мнит себя ученым.
- "Почему путана?" -спросила бы Касл, выпучив глаза? - насмешливо спросил Барти.
- Это уж я не знаю, почему ты путана, Пандора, - вздохнула миссис Крауч. - Ой, Барт, половина двенадцатого, а мы все болтаем, - откинула она темно-зеленую подушку. - Идем-ка купим мне платье, и тебе посмотрим светлый пиджак.

* * *
Барти со вздохом придвинул библиотечный подсвечник. Видение кончилось. Хотя их расставание с Гестер произошло перед каникулами, Барти до сих пор чувствовал жгучую ярость вплоть до легкой тряски в руках. Почему именно они поссорились, для него оставалось загадкой. Он снова и снова перебирал в голове подробности того проклятого дня, но ничего не получалось. Прикусив губу, Барти пошел в сторону выхода.
- Пожиратели совсем обнаглели, - донесся до него голос гриффиндорки Нелли Гамильтон, раскрывавшей учебник. Барти с интересом поднял бровь: хотя Нелли была гриффиндорской полукровкой, полюбоваться, как говорил Ренгулус, у нее в самом деле было на что.
- Знать бы, что толкает их на это... - задумчиво протянула Алиса Брокльхерст.
- Говорят, - затрещала Нелли, - Неназываемый учился в Хогвартсе. Много-много лет назад... - прошептала она.
Алиса от удивления выронила перо и посадила жирную кляксу. В отсвете пролетавшей свечи ее бледное лицо казалось чуть покрасневшим.
Барти мотнул головой. В последние время какие только небылицы не рассказывали о Темном Лорде. Слава богу, есть умный человек - старшая кузина Регулуса Белатриса, жена Рудольфуса Лестрейнджа. Она при знакомстве рассказала ему правду, причем к концу вечера Барти казалось, что он нашел настоящего друга. Впрочем, миссис Лестрейндж общалась с ними не долго. Настоящим другом ребятам стал Раббастан Лестрейндж, брат Рудольфуса. Если все пойдет, как надо, очень скоро Дамблдора ждет неприятный сюрприз. "Магглолюбивый дурак", - фыркнул про себя парень и зашагал вниз по лестнице.
Если бы кто-то спросил Барти Крауча о том, почему они расстались с Гестер Хорнби, он едва ли смог бы объяснить. Однажды в понедельник (Барти звал его про себя "черным понедельником") они, как обычно, гуляли по Малой галерее. Девушка сначала была весела, как обычно, но Барти каждой клеточкой чувствовал растущую еле заметную напряженность. Гестер просила его помочь ей с домашним заданием по арифмантике. Барти охотно согласился, и неожиданно предложил самому отправить ее пергаменту к профессору Стоун. Барти делал этой с тайным умыслом, чтобы окончательно продемонстрировать, будто Гестер его девушка. Реакция Хорнби не заставила себя ждать. Побледнев, она раскричалась, чтобы он смел давить на ее внутренний мир и предлагать ей такое. "Теперь буду думать, не дала ли я Вам повод", - театрально сказала она, облокотясь на подоконник. Барти не пытался ей перечить: слишком неожиданным был ее гнев. Беспомощно хлопая глазами, он смотрел на Гестер, остатками сознания пятаясь понять, за что это ангельское создание вдруг в одно мгновение так возненавидела его.
- Гести, я думал, мы друзья, - пролепетал он.
- Знаете, мистер Крауч, - Хорнби окинула его жестким взглядом, - друзья это на первом курсе.
- Просто я называю некоторые вещи политически корректно, - сказал Барти.
- Вообще-то, - Гестер легко развернулась на каблуках, - у меня есть молодой человек, с которым мы собираемся пожениться. - Делайте вывод, мистер Крауч.
- Но я хотел подарить себя Вам... - пробормотал Барти, не понииая, что нужно делать в такой невероятной ситуации. Все калилось куда-то к черту, и никакого выхода он не видел.
- Подарите себя какой-нибудь другой девушке, - Гестер вздохнула с сознанием горького, но необходимого долга. - Позволю дать Вам совет: перестаньте бегать за далеким недостижимым идеалом. Обратите внимание на девушек, которые Вас окружают. Возможно, - Гестер заговорила с причиной хрипотой, - одна из них подарит Вам счастье.
Почувствовав, что потеряно все, Барти решил сбросить маску. На картине странный рыцарь, едущий на ослике, весело махал руками.
- А если бы... Если бы я предложил Вам то же самое! - воскликнул он.
- Трогательно, что Вы обратили на меня внимание, мистер Крауч, - томно вздохнула Гестер. - Но нет, к сожалению, нет...
- Он низкий человек, - выпалил Барти, посмотрев на идущего мимо профессора Флитвика. Это была его любимая галерея. Их галерея. Почему же теперь даже стены ему не помогали?
- Я понимаю, какое-то время мы не сможем общаться, - томно вздохнула Гестер. - Но дальше... Возможно, однажды, - сделала она легкий чуть насмешливый книксен, - мы с Вами обсудим это в более практическом ключе... - насмешливо поводила слизеринка плечом.
- Для чего мне нужна девушка, выбирающая между мной и другим мужчиной? - спросил он с глухой яростью.
- Что же, это Ваш выбор, мистер Крауч, - кокетливо улыбнулась Гестер и пошла в сторону лестнице. - Вам не в чем упрекнуть меня: я ни разу не давала Вам повода, а наши отношения воспринимала исключительно как приятельские.
- Вы вели себя со мной так, как я не хотел бы, чтобы моя девушка вела себя с другим мужчиной, - усмехнулся Крауч. Девушка, ни говоря ни слово, застучала каблуками по лестнице.
Обед пошел для Барти как в тумане. За столом Слизерина Гестер как ни в чем не бывало болтала с подругами.
Это было болезненное и омерзительное чувство, будто из сердца хлыщет кровь. Но приходилось делать вид, что ничего не случилось, что он рад видеть Гестер и любуется ей. Не мог же он а самом деле допустить , чтобы Мюллер, Кресслер или Обри узнали о его проблемах? Только в конце обеда Барти вздрогнул, получив маленькое письмо. Небольшие буквы, выведенные аккуратным почерком Гестер, складывались в слова:
"Любовь ничто, когда это политически корректно".
Несколько мгновений Барти тупо смотрел на записку. Затем поднял глаза. Долговязый Бертрам Обри опять оседлал любимого конька, рассказывая о сексуальных подвигах рыжей грязнокровки Эванс. Барти едва понимал его голос. В голову хлынула кровь. Ему хотелось сейчас только одного: унизить, растоптать гнусную дрянь Гестер. Не важно, но ей должно быть больно. Очень больно. Наконец, он усмехнулся: такую девушку, как Хорнби, можно было унизить только одним способом: доказать ей, что она не аристократка, а плебейка. Вспомнив, их давний разговор после Рождествеского бала, парень обмакнул перо и вывел:
"Если позволите, напоследок один вопрос, мисс Хорнби. Вам приятно и лестно быть музой всех знакомых мужчин или только некоторых?"
Усмехнувшись, Барти почувствовал себя гораздо легче. Такой ответ наверняка заденет дрянь Гестер. До вечера Хорнби в самом.деле ходила в ярости, а следующим утром райвенкловец получил письмо со странной фразой:
"Недостаточно сделать то, что ты считаешь лучшим. Ты должен знать, что сделать, а потом сделать, как тебе лучше".
Барти остановился и посмотрел на мраморную ступеньку. Мимо прошли Аделина Макс и Агнесс Бэддок. Парень задумчиво посмотрел им вслед. Вспоминая те дни, райвенкловец долго не мог понять, что именно произошло. Почему Гестер, божественная Гестер, стала ненавидеть его? Что такого произошло в то злосчастное утро? Барти не мог понять, для чего ей понадобились вся эта комедия. На душе стояла странная опустошенность, а перед глазами образ Гестер в бальном платье. И от этого образа на душе становилось больно. Он не знал, как жить дальше, но все происходящее казалось ему "проклятым временем".
"Хорнби должна ответить, - с ненавистью сказал себе Крауч. - Непременно ответить!"
"Хорнби ли? - переспросил себя Барти. - Сама ли она сделала все это?" Возможно, это было глупо, но Барти казалось, что все произошедшее было спектаклем. Слишком театрально, слишком наигранно вела себя Гестер.
- "Но кто же режиссер?" - снова спросил себя Барти.
Его внимание отвлек крик. К нему, щелкая клювом, приближалась сова. Быстро схватив маленький пергаментный конверт, парень поскорее открыл его. На ладонь выпали сухие сосновые иголки и маленький клочок зеленой бумаги. С минуту Барти смотрел на иголки широкими глазами. Амбарная сова ухнула и стала отчаянно моргать глазами. Райвенкловец равнодушно посмотрел на птицу, а затем протянул ей кусочек крекера.
Сомнений не было. Раббастан Лестрейндж.
В страшной тревоги парень, стуча ботинками о мраморные ступеньки, побежал вниз. Голову свербила одна назойливая мысль: найти скорее Регулуса Блэка.