Глава 11

Перед глазами Джинни мелькали какие-то неясные тени, в ушах раздавался слабый гул — точно она приложила ухо к витой морской раковине. В Норе была одна такая: большая, отливающая розовым перламутром. В детстве Джинни очень любила прижаться к ней и закрыть глаза, представляя, что она находится на берегу моря, но не такого, как в Британии, а ласкового и очень теплого. Надо бы уговорить Гарри поехать куда-нибудь в отпуск всей семьей… Гарри!

На Джинни внезапной лавиной навалились воспоминания, и она резко распахнула глаза. Над ней был потолок их спальни, расцвеченный разноцветными радугами, которые рождали солнечные лучи, отраженные от хрустальной люстры. Она с облегчением вздохнула — всего лишь сон, ужасный ночной кошмар! — повернула голову и с трудом сдержала крик. Он сидел на краешке кровати и смотрел на Джинни пристальным немигающим взглядом. Она тут же осознала, что все это правда, потому что сейчас она с кристальной ясностью видела, всем существом ощущала, что рядом с ней вовсе не Гарри, а Лорд Волдеморт. Он словно разом перестал притворяться: другая мимика, другой взгляд — точно опустил давно надоевшую ему маску. Ну или это она наконец-то прозрела.

— Почему я жива? — после паузы хрипло прошептала она.

— Потому что твоя внезапная смерть, разумеется, вызвала бы множество ненужных вопросов? Потому что это было бы слишком просто — и потому слишком скучно? Потому что тогда мне бы пришлось что-то решать с Альбусом, в конце концов?

— Но теперь, когда я знаю правду…

Он раздраженно вздохнул:

— Неужели ты думаешь, что узнала бы ее, не будь на то моей воли? Или ты полагаешь, что я не умею корректировать память?

Джинни прошиб холодный пот:

— Ты используешь Обливиэйт? Ты и прежде стирал мне память?!

Она с ужасом представила, как возвращается к началу — в ту лживую сказку, какой была ее жизнь еще сутки назад, а затем снова узнает правду, но лишь затем, чтобы вновь ее забыть. И так раз за разом, точно в зеркальной западне… Так вот какое развлечение он для себя выбрал?!

— Да, был один случай лет пять назад. Нет, тогда ты ни о чем не догадывалась — просто мы немного повздорили, и тебе пришлось близко познакомиться с Круциатусом. Впрочем, это был единственный подобный инцидент — признаться, я и сам порой горжусь силой своей выдержки.

Джинни запретила себе размышлять, запретила чувствовать, сейчас у нее была одна цель: получить как можно больше ответов на свои вопросы.

— Что это было за зелье, то, которым ты напоил меня вчера?

— Видимо, дорогая, ты не очень хорошо училась в школе, — протянул он. — Но неужели ты раньше никогда не пила Зелье-Сна-Без-Сновидений?

— Пила, но после этого мне ни разу не казалось, что я умираю.

— Как я уже говорил, твоя смерть не в моих интересах, а ты, надо полагать, просто оказалась излишне впечатлительной.

— И… что теперь? Что со мной будет?

Вместо ответа он отвернулся от нее, устремив взгляд в окно. Солнечные лучи мягко очерчивали его профиль, путались в черных волосах, холодным блеском вспыхивали на золотой оправе очков.

— Да ничего. Ничего не изменится, Джиневра. Кроме того, что теперь ты знаешь правду.

От изумления она на несколько секунд потеряла дар речи.

— То есть… как — не изменится?! Ты же не думаешь, что…

Его взгляд словно пригвоздил ее к кровати, напускная расслабленность слетела с него, точно шелуха.

— А теперь я хочу, чтобы ты кое-что поняла, — в противовес взгляду его речь осталась плавной, почти что мягкой. — Во-первых, если ты кому-нибудь расскажешь о том, что узнала, тебя сочтут сумасшедшей. Хочешь провести остаток своих дней в отделении Мунго для душевнобольных?

— Но я смогу доказать — есть же Веритасерум!

Он взглянул на Джинни с легкой жалостью, так, словно она была неразумным ребенком, который лепечет всякие глупости.

— Есть, и сумасшедшие под его действием говорят то, во что искренне верят, даже если это полный бред. Ну а теперь ты должна вспомнить о легилименции и Омутах Памяти. Так вот, единственный достойный легилимент в твоем окружении — это я. А Омуты у людей на каминных полках не стоят и в магазинах не продаются. У нас вот, к примеру, Омута нет. Правда, есть в кабинете министра. И давай с тобой представим, как бы ты могла поступить: на одном из мероприятий подойти к Кингсли и уговорить его на приватный разговор. Убедить его не вызывать целителей, а дать тебе Омут. Пока, вроде, выглядит как вполне реализуемый план, но знаешь, что произойдет после? — он чуть подался вперед. — Я ведь не смогу это проигнорировать, верно? Нет, боюсь, в этом случае мне придется убить твоих родителей. И братьев. И вообще всех, кто тебе хоть чуточку дорог.

Джинни ждала его угроз — но ее все равно сковал леденящий холод.

— Надеюсь, тебе хватит ума, чтобы не делать глупостей, например, ты могла бы решить, что Министерство сможет их защитить, а также послать весь Аврорат на мою поимку. Тебе напомнить, чем это обернулось в прошлые разы? Представляешь, сколько жизней тогда окажется на твоей совести? У меня такое чувство, словно я говорю со стеной. Отвечай!

— Я поняла… поняла… Я все сделаю, только не трогай никого. Пожалуйста…

— Умница, — мягко произнес он, придвинулся ближе и почти ласково отвел от ее щеки рыжую прядь волос.

Колоссальным усилием воли Джинни заставила себя оставаться неподвижной, хотя все, чего ей хотелось — это шарахнуться прочь, забиться в угол, обхватив голову руками, и визжать до тех пор, пока не пропадет голос. Она чувствовала себя мышью, которую кинули на съедение огромной змее. Однажды в «Волшебном Зверинце» она видела, как охотятся эти твари. Почуяв мышь, змея тут же замерла, застыла, точно неживая. Мышь огляделась и, не заметив ничего подозрительного, побежала исследовать террариум. А змея следила за ней своим равнодушным немигающим взглядом и очень медленно, причудливо изгибаясь, подбиралась все ближе и ближе. Подбиралась — и замирала. Джинни тогда еще подумала, что это создание обладает поистине удивительной выдержкой. А потом внезапно перед ее глазами будто промелькнула молния: еще мгновение назад абсолютно неподвижная змея совершила бросок с головокружительной, нереальной скоростью. Кажется, мышь даже не успела заметить ее движение — она за мгновение оказалась в кольцах хищника, которые медленно, но неумолимо сжимались все сильнее и сильнее. Смотреть дальше Джинни тогда не стала — просто поспешно развернулась и ушла. Но она и подумать не могла, что однажды окажется в шкуре этого несчастного грызуна. Джинни вдруг вспомнила, что она где-то слышала, что, если жертва кажется змее слишком мелкой, она ее даже не душит, а просто глотает. Заживо. А ведь для Лорда Волдеморта она — очень мелкая добыча…

— Не стоит так бояться, — тихо произнес он. — Разве за все эти годы я хоть раз причинил тебе боль? Тот инцидент с Круциатусом мы опустим, ты ведь все равно о нем не помнишь.

— В одиннадцать лет меня чуть не убил твой дневник, в четырнадцать и в пятнадцать — твои Пожиратели, ну а в шестнадцать я участвовала в обороне Хогвартса. И там, сражаясь с твоими последователями, погиб мой брат Фред. Это была самая сильная боль, которую ты мне причинил.

Он усмехнулся:

— Но тогда ты не была моей женой. Я не причиню тебе зла, Джин, только…

— Что? — обмирая от страха, спросила она.

— Не надо меня предавать, — его шепот словно заполнил комнату десятками невидимых тихо шипящих змей, не сводящих с Джинни своих немигающих глаз.



— Ой, простите! Осторожнее, мисс! — Джинни шарахнулась от волшебника, которого она чуть не сбила с ног, и, почти не разбирая дороги, побрела дальше.

Она не могла оставаться в доме — его доме! — не могла пойти к родителям и друзьям: она чувствовала себя грязной, словно за годы, что она прожила с ним, ей передалась часть его скверны. Она почти видела ее на себе: черную, похожую на плесень… Хотелось залезть в ванну и оттереть ее с себя, соскоблить, содрать вместе с кожей, но Джинни понимала, что это не поможет.

Она не придумала ничего лучше, чем аппарировать в Косой Переулок, но, кажется, это было плохой идеей: солнечный свет до боли резал глаза, а многолюдная толпа вызывала состояние, близкое к панике. Джинни почему-то не могла ни на чем сосредоточится — перед глазами яркими вспышками возникали то разноцветные витрины, то чьи-то лица, остроконечные шляпы… Звонкие голоса ввинчивались уши, заставляя морщиться. Сколько тут детей… и у многих мальчиков и подростков нарочито растрепанные волосы. Эта прическа не выходила из моды много лет. А по статистике журнала «Ведьмин Досуг» имя Гарри было самым популярным среди тех, что давали детям, родившимся после Победы. Джинни пошатнулась и на мгновение прикрыла глаза, в которые, казалось, словно насыпали песок. Ей действительно никто не поверит… Вот уже более пяти лет в Британии царит почти что культ Гарри Поттера: его обожают, им восхищаются, ему верят… Как же, должно быть, потешается над этим его убийца! Во рту появился мерзкий привкус желчи. Кажется, ее сейчас вырвет — прямо посреди Косого Переулка, на глазах у всех этих довольных жизнью волшебников и их счастливых лохматых детей.

Джинни кинулась в ближайший магазин, который оказался лавкой мадам Малкин. Хозяйка поднялась ей на встречу, но Джинни проскочила мимо, вглубь помещения, чуть не сбив ее с ног.

— Что вы себе… Ой, миссис Поттер!

Джинни захлопнула за собой дверь уборной и, закрыв задвижку, упала на колени, содрогаясь в пустых спазмах и давясь слезами.


Джинни вернулась на Гриммо, когда город уже окутала густая летняя ночь. Против обыкновения, она аппарировала не в дом, а на площадь перед ним. От одной мысли, что ей придется вернуться, ее охватывал ледяной парализующий ужас. Но поступить иначе она не могла: в ушах звучали его угрозы. Очевидно, что если он разозлится, то под ударом может оказаться ее семья. Нет, Джинни этого не допустит, она будет сильной, она защитит их!

На подгибающихся ногах она поднялась на крыльцо и медленно, через силу, отворила входную дверь. Затем проскользнула внутрь и чуть не вскрикнула, когда темный коридор внезапно залил свет газовых рожков. А ведь она сама накладывала на них эти чары… Джинни кралась по собственному дому, чувствуя себя незваной и нежеланной гостьей. Она замедлила шаг рядом с тем местом, где раньше висел портрет Вальбурги Блэк. Смешно, но, кажется, эта поборница чистой крови, так ненавидящая всех Уизли, пыталась ее спасти, предостеречь… За что и поплатилась. Джинни обернулась, окинув взглядом пустой коридор, и вздрогнула: вот тут, рядом с входной дверью, она сидела вчера и обмирала от ужаса, пока он разрушал ее мир. Нет, сейчас не время об этом думать! Сейчас надо выяснить главное — где же он. Джинни боялась звать домовиков: ей даже собственное дыхание казалось слишком громким, а уж хлопок аппарации эльфа и вовсе будет сравним с Бомбардой. И, разумеется, тут же даст ему знать, где она.

В гостиной было пусто, и Джинни на цыпочках поднялась на второй этаж. Чем ближе она подходила к двери их спальни, тем сильнее колотилось ее сердце, тем сложнее становилось дышать — будто она подкрадывается к логову дракона. Когда до двери оставалось меньше трех футов, Джинни остановилась — нет, она не сможет туда заглянуть, это просто выше ее сил! — и, сосредоточившись, невербально наколдовала Гоменум Ревелио. Она почувствовала, как невидимая волна устремилась вперед, за закрытую дверь, а затем перед глазами вспыхнула ослепительно-яркая красная искра. Он там!

Джинни прошиб пот, сердце оглушающе-громко забилось где-то в горле. Она осторожно сделала шаг назад. Затем второй… Дверь спальни приоткрылась. Может быть, просто сквозняк? Она сделала еще один шаг…

— Зайди.

Сердце Джинни оборвалось, а ноги вдруг стали такими ватными, что она покачнулась, чуть не упав. Хотелось немедленно аппарировать прочь из этого дома, прочь от него, но она не могла. Медленно, словно ступая по стеклянным осколкам, она вошла в логово дракона.

В спальне было темно, но шторы были отдернуты и, благодаря серебристому свету луны, Джинни прекрасно видела его, лежащего на кровати, не сводящего с нее жуткого немигающего взгляда.

— Ложись.

— Что?! Нет!

— Ты правда думаешь, что я вторую ночь подряд буду носиться за тобой по всему дому? Или ты что-то не поняла в моей фразе о том, что между нами ничего не изменится?

Джинни словно облили крутым кипятком. То, на что он, кажется, намекает — это невозможно, немыслимо, это выше ее сил! Она резко развернулась к двери, но та захлопнулась прямо у нее перед носом. Даже не надеясь на чудо, Джинни все же дернула ручку на себя. Бесполезно. Заперто.

— Я сказал ложись!

Джинни прижалась спиной к двери и судорожно замотала головой: говорить она не могла, на шее словно затянули удавку.

Он утомленно вздохнул:

— Ты уверена, что хочешь и дальше испытывать мое терпение? Должен признаться, оно никогда не было моей сильной стороной. Но, как я уже говорил, у меня нет ни малейшего желания за тобой гоняться, так что, как ты смотришь на еще один Империус? — он вдруг подобрался, нарочитая усталость тут же исчезла из его голоса. — Готова отдать себя в мою полную и безусловную власть? Признаться, я могу ей несколько злоупотребить…

— Нет! Нет, пожалуйста!

— Тогда ложись!

Дрожа всем телом, Джинни приблизилась к кровати.

— Ты правда собираешься спать в одежде?

Джинни резко вскинула палочку:

— Ступефай!

Он даже не пошевелился, но почему-то ярко-алый луч ее заклинания испарился на полпути, а затем палочка вырвалась из руки Джинни, перелетев к нему. В спальне повисла тишина. Он слегка прищурился, смотря на нее абсолютно нечитаемым взглядом. Джинни показалось, что температура в комнате начала резко падать, она вся покрылась мурашками, а тело будто сковало льдом. Ей было страшно даже дышать.

— Видимо, все-таки придется убить кого-то из твоих братьев. Ты сама выберешь, какого именно?

— Нет… — выдохнула Джинни.

Мерлин великий, что же она наделала!..

— Что ж, тогда не повезет тому, который первым придет мне на ум. Уильям… нет, он раздражает меня чуть меньше остальных. Значит, Джордж… или Перси?

— Не надо! Я тебя умоляю! — набежавшие на глаза слезы мешали ей разглядеть его лицо. Ноги сами собой подкосились, и Джинни упала на колени рядом с кроватью. — Прости меня! Пожалуйста, прости!

Отстраненный голос в ее голове жестоко твердил, что это бесполезно: разве Лорд Волдеморт хоть раз кого-то пожалел? Разве он хоть что-то знает о милосердии?

Раздался шорох, и холодная рука прикоснулась к ее лицу, стирая слезы, а затем неожиданно сильно сжалась на нижней челюсти, запрокидывая голову. Джинни умоляюще смотрела в его лицо, белеющее в темноте их спальни. Какой острый у него взгляд — внезапно отстраненно подумалось ей, а ведь на нем нет очков. Нужны ли они ему вообще?..

— Допустим, я прощу. А что взамен?

— Что угодно… — едва шевеля губами, сипло прошептала Джинни.

— Какая банальность… Все вы так говорите, но ваши клятвы ровным счетом ничего не стоят.

Он отпустил Джинни, несильно оттолкнув ее от себя. Она осталась сидеть на полу, боясь пошевелиться, а он, кажется, размышлял, легко постукивая пальцами по покрывалу. Сердце Джинни колотилось оглушающе сильно, в ушах стучала кровь.

— Хорошо, — вдруг произнес он.

Джинни вскинула голову, боясь поверить… Он улыбнулся:

— Будем считать, что ты меня уговорила.

Джинни с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться от навалившегося на нее облегчения.

— А теперь вернемся к тому, с чего начали: переодевайся. И ложись.

Руки Джинни так тряслись, что она с трудом смогла расстегнуть мантию. Отшвырнув одежду куда-то в сторону, она поспешно выдернула из ящика длинную ночную сорочку. Джинни чувствовала его пристальный взгляд, по коже бегали противные мурашки. Она говорила себе, что это происходит далеко не впервые: уж за все-то годы, что они прожили вместе, но это не помогало.

Безуспешно пытаясь унять дрожь, Джинни опустилась на свою половину кровати, стараясь отогнать навязчивую ассоциацию, будто она ложится в гроб. Она обязана справиться, просто пережить это…

— И стоило ли устраивать подобную сцену? — мягко спросил он.

Джинни не ответила — она ждала.

— Спокойной ночи, Джиневра.

Она изумленно распахнула глаза: неужели он больше ничего не сделает?! Или это уловка, возможность поиздеваться над ней еще больше? Она лежала, словно окаменев, с ужасом ожидая того, что вот-вот почувствует его ледяное прикосновение. Но ничего не происходило.

Джинни не смыкала глаз до утра: лежала, глядя в потолок, и напряженно вслушивалась в его ровное дыхание. И только когда спальню осветили первые солнечные лучи, она осознала, что действительно смогла пережить эту ночь. С ней ничего не случилось.