Глава 9

Протокол осмотра места происшествия. Из интересного: все замки и щеколды закрыты. Охранные чары не срабатывали. То есть посторонний или не входил в дом, или, видимо, из него не выходил. Блэк? Было бы вероятно, если бы не маленькая деталь: смерть Лили Поттер наступила около одиннадцати дня, когда Сириус вместе с Люпином и Гарри гулял во внутреннем дворе Хогвартса, среди толпы народу.
Но Лили Поттер рассталась с жизнью не по своей воле. На её теле обнаружены следы воздействия Петрификуса Тоталуса. То есть убийца сначала обездвижил её, а потом повесил.
Свадебный альбом… Все вертится вокруг этой злосчастной книжицы с пачкой фотографий. Джеймс Поттер кладет туда письмо, которое Лайза показала Саммерсу - бессмысленный на первый взгляд набор фраз – и через день-другой оказывается с перерезанным горлом. Лили Поттер, просматривая альбом, письмо находит. Ничего не сказав лучшему другу, переправляет письмо малознакомой девушке – как она считала, сотруднику аврората. На следующий день её обнаруживают в петле.
После – не значит вследствие? Уточним: не всегда значит.
Потом – письмо, которое Лайза получила от Лили в день гибели последней. Отправлено, значит, вечером предыдущего дня. Злосчастная записка пройдет всех исследователей, в том числе специалистов по жаргонам и шифровальщиков. В прилагающемся листе, собственно, интересны две вещи: клякса, при рассмотрении под лупой оказавшаяся расплывшимся рисунком, и выраженное желание переговорить в отсутствие Сириуса Блэка. Темпераментного Блэка лучше не привлекать к опасным делам, но что это могут быть за дела?
Пока лучше объявить, что аврорат не сомневается: смерть Лили Поттер - самоубийство. Выдать её тело друзьям для погребения. А после похорон поговорить с ними. Да, как сказал Люпин, у Джеймса Поттера не было врагов – одни друзья. И такие разные.
Взбалмошный богатый наследник. Оборотень с повышенной чувствительностью совести и прирожденным педагогическим талантом. Ничем не примечательный человек, будто бы рожденный, чтобы стать мелким чиновником (не очень хорошим, если верить Лайзе). Кстати, Клаус во время визита в Хогвартс тайком от Люпина поболтал с преподавателями. Даже, включив мужское обаяние на нужный уровень воздействия, выманил у Минервы Макгонагалл табели всех четверых. И ведь не сказать, что Питер Петтигрю учился много хуже товарищей, однако декан Гриффиндора вспоминала его как откровенно туповатого. Вот она, человеческая предвзятость.

- Какого гиппогрифа нас заставили сдать палочки?
- Простите, мистер Блэк. Новые правила. Только ввели.
Они расположились в кабинете, который накануне Клаусу любезно одолжил Фрэнк. Трое друзей – в мантиях с траурными нашивками: вчера хоронили Лили. Блэк, мрачный, с горящими болью и яростью глазами. Бледный, удрученный Люпин с красными распухшими веками. Петтигрю, полноватый тусклый человечек, из тех, о ком говорят: глазу не за что зацепиться.
- Прежде всего прошу принять мои соболезнования.
В ответ на слова Клауса все трое склонили головы.
- Аврорат пришел к выводу, что смерть миссис Поттер – несомненное самоубийство…
- Да, она очень тосковала по Джеймсу, - Петтигрю почти всхлипнул.
- Увы. Вы, в сущности, можете считать наш разговор пустой формальностью: он уже не повлияет на решение аврората, однако, перед тем, как закрыть дело, я бы хотел уточнить некоторые детали.
(Эту речь Клаус репетировал перед зеркалом битый час).
- В день гибели миссис Поттер мы с помощью совиной почты получили от нее письмо. Я бы хотел показать его вам и спросить, не считаете ли вы, что это нечто значимое.
Петтигрю, осмотрев листок быстро и равнодушно, передал его Люпину. Тот поморгал, пригляделся внимательней, задумался. Дернул бровями. Протянул письмо Сириусу. Блэк, увидев почерк Лили, быстро сунул лист обратно следователю; рука его дрожала.
- Вам есть, что сказать?
- Лично мне нечего, - отрезал Блэк. – Я потерял лучшего друга и не сберег его жену. – У него затрясся подбородок. – Я не собираюсь больше здесь торчать. И если вы еще раз сунете нос в нашу жизнь, горько пожалеете.
Он резко поднялся, Клаус удержал его за рукав.
- Одну минуточку, сэр. Ведь мы все собрались здесь именно в интересах покойных мистера и миссис Поттер. Не так ли, мистер Люпин? А вам есть что сказать?
Люпин побледнел сильней, глаза его блуждали.
- В интересах Джеймса и Лили сейчас лишь то, чтобы никто не тревожил их покой! – рявкнул Сириус.
- И чтобы человек, виновный в их смерти, был наказан.
- А он уже наказан – правда, довольно милосердно. Не вы ли давеча приходили мне сообщить, что Нюнчик казнен?
- Сириус! – вдруг с болью прошептал Люпин.
- Что? Тебе что, жаль Нюнчика? А Джеймса тебе было не жаль, когда ты увидел его с перерезанным горлом? А Лили тебе не жаль? Правильно, не ты же, белоручка, вынимал её из петли!
Люпин жестом необыкновенной усталости запустил пальцы в волосы.
- Мистер Блэк, я прошу вас успокоиться и сесть, - Клаус раньше и не подумал бы, что способен на такой ледяной тон. Скрестив руки на груди, он довольно наигранно переводил взгляд поочередно на каждого из друзей.
- Ваша беда, мистер Блэк, что вы не умеете входить в положение человека. Вы, вероятно, ни разу, не пытались почувствовать себя в чьей-то шкуре. Зря, скажу я вам. Фамильное высокомерие, да? Оно способно сделать человека очень уязвимым.
- Намекаете, что я такой же сноб, как мои родственники? – оскалился Сириус.
- О ваших родственниках давайте в другой раз, они здесь совершенно не при чем. Личные качества человека – это его, и только его проблемы. Кстати, как я понял, у вашего покойного друга был тот же недостаток.
Клаус, словно в рассеянности бродя по кабинету, остановился у дверей.
- Вам и вашему другу в жизни сказочно повезло: красивые, богатые, здоровые, талантливые. Все от рождения, без усилий с вашей стороны. Легкость жизни и характер делает легким, правда? И вы не понимали, каково жить другим людям. Как на вашем фоне выглядит обычный, среднестатистический человек, не наделенный тем, что дано вам. Ваш блеск застит глаза и, в конечном итоге, слепит. Ничего среднего уже просто не видно, обычный человек кажется серостью, бездарью, уродцем. Живет с осознанием, что, как ни тужись, не стать ему таким, как вы. Ему, может быть, дано судьбой не меньше, чем другим, но он сравнивает с тем, что природа дала вам – и несчастен. А несчастен от протравившей его жизнь зависти.
Клаус смотрел куда-то вдаль, все более вдохновляясь собственной речью.
- Однажды этот средний человек понимает, что все еще может измениться. Он находит путь, который может дать деньги. А на деньги можно купить и все остальное – и уважение, и комфорт, и праздность, и красавицу не хуже той, что когда-то выбрала блестящего юношу, даже не заметив тебя. Хотя, думаю, в нашем случае путь к деньгам тоже подсказан женщиной. Ею двигала даже не жалость, у нее были свои интересы. Но и у нашего среднего человека – свои. Но надо ж такому случиться! Пару раз он допустил оплошность, и один из блестящих друзей догадался если не обо всем, то о многом. И проявил омерзительное великодушие: дал другу время, чтобы исправиться, и обещал молчать, если тот в назначенный срок свернет на путь истинный. Но наш-то герой знает: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. И вообще, свернуть с этого нового пути он ни в коем случае не может, потому что уже не хочет быть таким же ничтожным и зависимым, как прежде. Он решается на убийство. А заодно мстит отвергнувшей его красавице, подводя её под Азкабан. Только по воле случая она туда не попадает.
Клаусу захотелось воды, он сглотнул, но продолжил.
- А через какое-то время ситуация повторяется. Овдовевшая красавица случайно находит улику, изобличающую того, кого она считала почти братом. Надо же было её покойному мужу догадаться запихнуть такую важную бумагу в свадебный альбом! Но она столь же великодушна, как был и её муж. Она тоже не может выдать друга аврорам, мало того – не может допустить, чтобы кто-то, кроме нее, узнал о его падении. И она вызывает его на встречу, не зная, что этим подписывает себе смертный приговор, от которого уже некому её спасти.
Клаус печально прищурился.
- Одного я все-таки понять не могу. Ну недоступно это моему разуму. Каково это – затягивать петлю на шее женщины, которую когда-то любил? Может, вы мне объясните, мистер Петтигрю?