Глава 1

Серая осень. Дождь льет уже неделю, то мелко хныча, то подражая барабанщикам в рок-группе, выстуживая самые прогретые уголки в комнатах, смеясь над попытками, кутаясь в мантию, удержать остатки тепла. Наверняка у Лайзы дома колотун, и в постели им придется долго и зябко прижиматься друг к другу, покуда они не нагреют толстое одело своими телами.
Мерзко на улице, мерзко в комнате отдыха авроров группы немедленной аппарации, где диван продавлен и облез, а воздух пропитан маггловским дешевым табаком, парами огневиски и потом. А на душе так отвратно, словно она переполнилась грязной водицей лондонских луж.
Молодой аврор Клаус Саммерс работал первый год. До сегодняшнего дня нареканий не было, а нынче утром парень так проштрафился, что вопрос теперь стоял, пожалуй, об увольнении. Он не решился выполнить приказ шефа, Аластора Грюма, бросать заклятия на поражение, и тем самым дал уйти двум темным личностям, применивших Круциатус к пожилому сквибу; не решился же потому, что один из негодяев был с ребенком - мальчиком лет 4-х. Клаус побоялся зацепить проклятием отродье темного мага. А теперь обязан ответить, потому что в стране, как говорит шеф Грюм, идет неумолимая война, только им, аврорам, и известная. И поступок Клауса, в общем-то, заслуживает трибунала.
Итак, по возвращении с операции шеф составил на молодого сотрудника рапорт и, приказав ждать, отправился к начальству. Клаус же, сцепив пальцы в замок, застыл на краешке дивана.
Что греха таить: ему было страшно и стыдно. Под суд не отдадут, конечно: официально военного положения нет, и неисполнение приказа – не преступление. Но из аврората вылетит в два счета. Вот тебе и отличная учеба, вот и безупречное начало службы. И даже если все обойдется, такого унижения Клаус давно не чувствовал. Ждать наказания столь же постыдно и тягостно, как и претерпевать.
…Грюм всегда входил очень тихо. Как он объяснял, если в комнате враг, то так его можно застать врасплох. Пока он заставал врасплох лишь молодых сотрудников, некоторых доводя до икоты.
- Ну что, пляши! На первый раз тебя простили.
Клаус вздрогнул и не решился вздохнуть с облегчением: Грюм был мрачней погоды за окном.
- Только не воображай, что легко отделался. Тебе такое влепили, мало не покажется.
Клаус моргнул.
- Я наказан? Как именно?
- Снимай штаны и ложись на стол, - рявкнул Грюм. Клаус поежился, невольно покосившись на грубый форменный ремень шефа. А что, ведь с него станется… Может, попробовать сигануть в окно? Если успеть наложить чары амортизации, не разобьешься. А если и разобьешься, то избежишь позора. Грюм, наблюдая за подчиненным, сморщился и прокашлялся.
- Что, в сортир захотелось? Ладно, выдохни. Выговор тебе объявляют с занесением в личное дело.
Да, стоило выдохнуть. Наказывать выговором – глупее не придумаешь, потому что мифическое «личное дело» - такая же чушь, как баллы, которых снимают с учеников за провинности в Хогвартсе. Однако Клаус за время службы успел присмотреться к шефу достаточно, чтобы понять: тот еще не закончил.
Грюм зашарил по ящикам одного из придвинутых к стенам столов. Наконец вытащил нож с длинным, нешироким, но прочным лезвием и протянул Клаусу.
Саммерс нервно хохотнул.
- Намекаете, что я должен сделать харакири?
- Красавчик, не остри, ты и так по уши…- Грюм залихватски выругался. – Короче, так. За то, что сегодня напортачил, выполнишь обязанности палача.
Острить расхотелось мгновенно. Шеф пошутил несмешно.
- То есть…
- То есть на сегодня назначена казнь одного ублюдка. Отсюда завернешь в канцелярию, заберешь копию приговора и постановление, аппарируешь в Азкабан, там все это дело предъявишь. Не боись, конвойных тебе дадут. Придешь в нужную камеру, номер тебе скажут, зачитаешь постановление, выведешь его под белы рученьки. Проводишь до балкона, там уже будет дементор. Оставишь их наедине. Когда дементор нажрется, улетит сам. Дальше можешь вот этим вот ножом прикончить тело. Только прямо в сердце бей, а то оно хоть и без души, но боль чувствует. А если кишка тонка, снесешь тело в подвал, там для них что-то вроде хранилища. Подкармливают, убирают за ними и иногда даже моют. Пока не подохнут.
Грюм закурил трубку и отвернулся к окну. Клаус, подрагивая губами, стирал широкой ладонью капельку пота, катившуюся по крупному костистому носу.
- Все, Красавчик, давай шуруй. Любишь огневиски – люби и похмелье, - пробурчал шеф. Саммерс заставил себя покинуть комнату.

Азкабан молодой аврор посещал трижды. Один раз – пока учился; студентов школы авроров водили на экскурсию. Потом дважды – сопровождая Грюма, который допрашивал осужденных по каким-то вновь открывшимся их преступлениям.
Азкабан высился в морском соленом тумане, как черный айсберг. Внутри, как в склепе, разило мертвечиной и земляной гнилью – то был запах дементоров. Лишь когда обоняние привыкало, с ним начинали соприкасаться и другие запахи: немытого тела, испражнений, прокисшей баланды, сдохших крыс. Обычно такая вонь прошибает нос, но здесь все поглощали дементоры, их дух поглощал запахи, как сами дементоры поглощают чувства и жизнь.
Клаус выполнял все, как ему сказал Грюм. Хотел было прочитать постановление, но смог уговорить себя развернуть пергамент лишь у дверей камеры осужденного, которого предстояло отвести на смерть.
- Северус Тобиас Снейп, - быстро повторил Клаус. «Вот как зовут человека, которого я сегодня убью». Мальчишку застрясло так, что захотелось кричать.
Кое-как совладав с собой, он сделал знак конвойным отпереть дверь. Зажмурился, испугавшись увидеть осужденного человека.
- Северус Тобиас Снейп! – с порога гаркнул Клаус, надеясь, что хоть это поможет совладать с собой. Не помогло, голос сорвался на петушиный фальцет. Скрючившийся у окна человек в закорузлой от грязи робе лишь лениво повернул голову и вновь прислонился щекой к мокрой холодной стене. Клаус принялся зачитывать текст прилагавшейся к постановлению формулы:
- Северус Тобиас Снейп, 18 августа сего года вы были приговорены Визенгамотом к Поцелую дементора за убийство с применением темной магии Джеймса Поттера и причинение тяжкого вреда здоровью Лили Поттер. Так как в установленные законом сроки вами не была подана жалоба на приговор, то 18 сентября сего года Визенгамот вынес постановление о приведении приговора в исполнение. Имеете ли вы, что сказать?
Осужденный покачал головой. Пустое лицо, с которого Азкабан уже стер отпечаток всякого человеческого чувства, неподвижные глаза.
- Нет ли у вас просьб? Не остается ли у вас нетрудоспособных родственников, для которых вы были единственным кормильцем?
Вновь знак отрицания – и каменная маска. Клаус поборол новую волну дрожи.
- В таком случае мы считаем возможным привести приговор в исполнение. Встаньте.
Осужденный спокойно подчинился. Глядел он перед собой, дышал едва заметно. Наручники защелкнулись на заведенных за спину руках – он будто не заметил.
До террасы было недалеко: камеры смертников располагались на одном с ней этаже. Всего десять шагов до каменной площадки, посреди которой – довольно толстый, высотой в человеческий рост, столб, черный от влаги. К нему приковывали осужденных, чтобы те не могли сопротивляться во время казни. Руки – позади столба, ноги тоже привязаны намертво, голова зафиксирована на случай, если преступник попробует отвернуться.
Пока узника привязывали, Клаус перетаптывался на месте, стараясь не глядеть на кружащую над площадкой высокую фигуру, похожую на скелет в плаще. Когда все оказалось готово, ему стало жутко от того, насколько похожи были два силуэта: смертник у столба и кружащий над ним дементор, жертва и палач – оба мертвецы.
Один из конвоиров ударил в стоявший у столба гонг. Дементор стал снижаться, и Клаус с полицейскими поспешили уйти.
Вслед людям полетела такая волна холода, что они, едва забежав в стены Азкабана, прижались друг к другу, зажмурились и друг друга не отпускали, покуда не стало чуть-чуть теплей: так они поняли, что дементор ушел. Клаус осмелился выглянуть, приблизился к казненному.
Тело так и стояло прямо: держали путы. То же неподвижное лицо и глаза без выражения, но что-то угасло в них - слабый внутренний свет жизни, по которому самые пустые глаза живого человека можно отличить от глаз мертвеца. И, однако, сердце слабо, но билось, кожа стала лишь чуть холодней.
«У него нет души. Как это? Есть ощущения, но нет разума, чтобы осознать их? У него сохранилось зрение, но он не понимает, что видит? Сохранился слух, но он не слышит? Будет есть – и не почувствует ни вкуса, ни насыщения?»
Клаус пошевелил в кармане мантии нож. Начал накрапывать дождь, его первые бисеринки смешались со струйкой холодного пота, застывшей на лице казненного. Ветер трепал серую робу. Казненный был бессильней и беззащитней новорожденного ребенка.
Собственно, и удара ножом не надо. Через три месяца природа сделает то, на что не решился палач.
Клаус подозвал конвойных.
- Отвяжите его и отнесите в подвал.

Глава 2

Когда Клаусу было плохо, так что хотелось напиться до белой горячки, он шел к Лайзе Спринг. Когда ему было хорошо, так что казалось – секунда, и он воспарит к ангелам, он шел к Лайзе Спринг. И в любую погоду, и в любое время суток она всегда готова была открыть ему дверь, напоить чаем и отогреть под пледом на широкой тахте в узенькой, как школьный пенал, комнатке.
Они не расставались с первых курсов Хогвартса. Клаус учился на Пуффендуе, Лайза – на Когтевране. Он полукровка, она магглорожденная. Оба мечтали стать аврорами, но хрупкая Лайза не прошла по состоянию здоровья. Ничего: она выучилась на архивариуса, сейчас работала в архивах аврората, и они могли, в общем-то, пересекаться в течение дня, да только времени у обоих не хватало.
Они стали любовниками на выпускном вечере, но и не задумывались о том, чтобы узаконить отношения. Зачем? Оба дорожили своей свободой, хотя Клаус знал, конечно, что у Лайзы, кроме него, не может быть других мужчин, и Лайза была уверена, что у нее не появится соперницы. Пусть и подкалывала его порой : «Зачем я тебе? Ты же красавчик, а я так, мышь». Он красив: высокий, широкоплечий, с лицом молодого римлянина, с огромными серыми глазами, с вьющимися русыми волосами. Но и она не хуже в своей бесконечной трогательности: маленькая, хрупкая, белокурая, востроносенькая, глаза из-за очков кажутся круглыми и потерянными. Белая мышка с васильковым взглядом. Кто еще ему может быть нужен? Кто еще сможет так жаться к его плечу и, согревшись, уснуть у него на груди?
Соседка Лайзы по квартире, Роберта Томпсон, была , как ни странно, вовсе не против того, чтобы Клаус оставался ночевать. Вряд ли это было вызвано особенной добротой или сочувствием к влюбленным: Роберта казалась настолько вне этого мира, что вряд ли её касалось, что происходит в комнате рядом. Постарше Клауса и Лайзы, тонкая, темноволосая, с глазами столь затуманенными, что различить их настоящий цвет было сложно. Да и кто бы захотел различать настоящий цвет глаз этого полусонного, вечно зябнущего существа?

- Санта-Клаус пришел! – меланхоличный голосок Роберты угас в глубине квартиры. – Лайза, пойди проверь, принес ли он подарки.
Считалось, что Роберта так поддразнивает Клауса. Беда в том, что она повторяла эту шуточку всякий раз, когда открывала юноше дверь. И уже даже в хорошем настроении ему не хотелось смеяться, а если день не задался, натужные слова скребли тупым ножом по нервам.
А вот Лайза все поняла, едва увидела под тусклым светом лампы в прихожей его перекошенное болью и отвращением лицо.
- Что с тобой, что случилось? На работе, да? Неприятности? Серьезные?
Клаус прерывисто выдохнул, боясь обнять её.
-Лайза, я сегодня убил человека.

- Это ужасно. Ужасно, - Лайза, наполнив чайник, бессмысленно бродила по кухне, забыв поставить его на плиту. – Но ты не должен себя винить. Ведь тот человек… Нет, никто не заслуживает смерти, тем более такой жестокой, но он был действительно преступник. Ты сам помнишь, наверное.
- Что?
- Как? Дело Поттеров. Ведь ты уже работал тогда в аврорате. Знаешь, мы в архиве и то следили за ним, как могли! Это же был целый роман.
Лайза плюхнула чайник на плиту, не зажигая конфорку, и принялась быстро рассказывать.
- О Джеймсе Поттере ты наверняка слышал…
- Нет, - сквозь зубы простонал Клаус. – Ничего я не слышал ни о нем, и ни об этом деле. Дело вел Фрэнк Лонгботтом, нас оно не касалось.
- Ладно, не слышал, так не слышал. Джеймс Поттер – надежда британской сборной по квиддичу. И вообще красивый мужчина. В прошлом году он ушел из спорта. А этой весной его нашли в собственной спальне мертвым. Спящему, ему перерезали горло.
Клаус сморщился.
- Под подушкой его жены, Лили, нашли фруктовый нож, весь в крови, но без отпечатков пальцев. Сама она была в невменяемом состоянии: ей стерли память, и очень грубо это сделали, вырезали здоровенный кусок. Провели исследование, в крови Поттера обнаружили сильную дозу зелья сна без сновидений. Соседи говорили, что Джеймс в последнее время ссорился с женой: она стала капризна из-за второй беременности. Друзья Поттера, которые накануне трагедии отмечали день рождения Джеймса, подтвердили, что в тот вечер Джеймс и Лили вновь поссорились, но вроде помирились и ушли в спальню есть фрукты.
Клаус прыснул.
- Это теперь так называется? А мы с тобой когда пойдем фрукты есть?
- Не остри. Фрукты там действительно были, и огрызок одного из яблок оказался пропитан зельем сна без сновидений. Фрукты мыла Лили, то есть, с наибольшей вероятностью, снотворное могла ввести она. Потом, когда муж заснул, перерезать ему горло, а себе стереть память, чтобы также выдать за жертву нападения. Тем более, последним из заклинаний, произведенных её палочкой, был Обливейт.
- Зачем ей это было нужно?
- У беременных бывают странные изменения психики. В общем, Лили Поттер арестовали.
- Хорошо, а Снейп тут при чем?
- Через неделю после того, как новость о её аресте была опубликована, Северус Снейп явился в аврорат с повинной. Он утверждал, что давно враждовал с Джеймсом Поттером – это, кстати, подтвердили все друзья покойного. Причиной вражды была зависть. Снейп – классический неудачник, научная карьера не состоялась, перебивался случайными заработками. Схлопотал две судимости: по месяцу в Азкабане за изготовление запрещенного зелья и за хранение запрещенного темного артефакта. К тому же в юности Джеймс увел у него девушку. Лили.
Лайза многозначительно прищурилась, усмехнулась.
- Из показаний Снейпа было понятно, что уход Лили стал ударом не столько для любви, сколько для самолюбия. Ну так вот. За день до гибели Джеймса Снейп видел семью Поттеров в Косой аллее: они делали покупки для будущего малыша. Надо заметить, уход Джеймса из спорта не повлиял на благосостояние семьи, им досталось такое наследство, что еще пара поколений сможет жить безбедно.
- В общем, взыграла зависть.
- Ага. Вечером следующего дня он пробрался в дом Поттеров, увидел яблоки и в несколько из них ввел зелье сна без сновидений: куда-то получилось ввести больше, куда-то меньше. Последние, наверное, достались Лили, потому она и не услышала, как убивают мужа. Когда в доме все уснули, пробрался в спальню и перерезал Джеймсу горло Сектумсемпрой – заклинанием, которое сам изобрел. Защитив руку заклятием, взял нож, выпачкал его в крови Джеймса и подбросил под подушку Лили. Женщина зашевелилась во сне, он побоялся, что зелье слабое и она проснется, и стер ей память.
- Так. А признаваться ему зачем понадобилось? Отсиделся бы спокойно.
- Он заявил, что задолжал каким-то темным магам и они наверняка его прикончат, так что спастись от них он может лишь в тюрьме. Гнилая отмаза, что уж там. Может, действительно совесть взыграла, все же Лили ему когда-то нравилась. Как бы то ни было, его допросили с применением сыворотки правды, и он подтвердил свои показания. Привлекли легиллимента, и тот в его сознании ясно увидел картину убийства Джеймса Поттера.
Клаус попытался восстановить в памяти лицо казненного сегодня. Пустота, ни тени страха и ни тени раскаяния.
- Он заявил, что не раскаивается. Что Джеймс Поттер получил по заслугам. Можешь представить, какое впечатление произвело это на судей. Да к тому же его биография… В общем, он был признан не только виновным, но и особо опасным для общества. И приговорен к исключительной мере наказания.
Клаус долго молчал.
- И я привел приговор в исполнение, - его голос был очень тих. – Но, знаешь, я не жалею, что не добил тело. Почему?
- Потому что ты добрый человек. Да и зачем решать за природу? Если ему суждено жить без души, пусть живет.

Глава 3

Ночью долго не спалось. Клаус глядел на прижавшуюся к его плечу Лайзу, гладил её серебряные в лунном свете волосы – и глотал горечь, в первый раз осознавая, сколько человек могли бы в полуночный час гладить волосы своих любовниц, а не лежать в сырой земле или в темных «хранилищах» тюрем. Но кто-то их приговорил, и кто-то стал их палачом. Заслуженно или нет – может быть, совсем десятое дело. Вот тот бедняга, который сегодня стал хуже, чем мертв – разве не хотел бы лежать рядом с маленьким теплым человеком? Или ему не с кем? Так ведь можно найти. Пока человек жив, всегда есть надежда.
- Лайза!- он слегка потряс плечо девушки. – Лайза, слышишь меня?
- У? – сонно ответила она.
- Ведь после исполнения приговора дело поступает к вам в архив?
- Угу.
- Сможешь сделать мне копию дела Поттеров?
- У-у…у, - Лайза повернулась на другой бок.
Утром оба проспали. Убегали так спешно, что Клаус не успел повторить своей просьбы.
Встречаться глазами с коллегами, с шефом Грюмом оказалось тягостно. Все они убивали, в схватках или на задержании, если преступник оказывал сопротивление, или настигая беглеца, случалось, приходилось бросать заклинания на поражение. В особых случаях разрешалось применять непростительные. Но мало кто из них становился палачом, оставляя связанного полуживого человека на мучительную смерть.
День спокойный, всего три вызова. На севере Англии ограблен дом волшебника: дело раскрыла бы и маггловская полиция, но украден магический артефакт, пришлось аврорату взвалить расследование на себя. Волшебница убила Авадой избивавшего её мужа-маггла. Пришлось поработать над соседями и полицейскими, чтобы они посчитали случившееся с пьянчугой сердечным приступом. Волшебница – маленькая женщина с блуждающим взглядом – дожидалась допроса в «предвариловке», в подвале аврората. Её шестилетнему сыну подкорректировали память и отправили в маггловский приют. Через пять лет ему придет письмо из Хогвартса, и тогда магическое сообщество вновь возьмет заботу о нем на себя.
В маггловский приют отправился и ребенок вчерашнего темного мага, издевавшегося над сквибом. Негодяя и его подельника все-таки задержали.
Преступления, опасности, чужое горе, чужой страх, чужая смерть – то была обыденность Клауса, и он заставлял себя ней привыкнуть, пусть иногда его и тошнило, пусть он сам готов был впасть в истерику. Но раз выбрал такой путь – что ж, иди.
Клаус думал, что Лайза позабыла о его словах, что, сонная, она едва ли уловила их смысл. И однако, когда он пришел вечером к ней, она выложила на кухонный стол пачку пергаментных свитков.
Клаус ахнул и потянулся поцеловать любовницу, та отстранила его, обиженно надув губки:
- А где мой шоколадный торт?
- Какой такой торт?
- А такой. К твоему сведению, за то, что я сделала, меня по головке начальство не погладит, если узнает. Так что я заранее требую шоколадный торт в качестве компенсации
- Будет тебе и торт, и мороженое, и все, что хочешь. Только доживем до выходных, - Клаусу не терпелось приступить к изучению дела.
Лайза молча уселась за стол и принялась помогать разбирать пергамент, делая на нем пометки.
Итак, вызов поступил в дежурный камин аврората 28 марта этого года, около девяти утра. Говоривший представился как Ремус Люпин – оборотень, преподаватель ЗОТИ в Хогвартсе, один из трех ближайших друзей Джеймса Поттера. Он, а также Сириус Блэк и Питер Петтигрю остались ночевать в доме покойного в Годриковой впадине, когда прочие гости разошлись (накануне отмечали день рождение Джеймса). Утром все трое проснулись от раздавшегося наверху женского крика. Бросившись в спальню хозяев, они обнаружили истерзанный труп друга, почти упавший с залитой кровью постели. Рядом билась в истерике Лили.
Протокол осмотра места происшествия. Из интересного: на тумбочке у кровати блюдо с яблоками, рядом лежат три огрызка. В дальнейшем в каждом из огрызков обнаружатся следы зелья сна без сновидений. Обширные бурые пятна на постельных принадлежностях, на ковре у кровати – лишь одно пятно, небольшой величины. Очевидно, Джеймс Поттер истек кровью именно в постели, а на ковер труп столкнула Лили, когда проснулась и, увидев мертвого мужа, начала метаться в ужасе. Под подушкой Лили обнаружен фруктовый нож, на лезвии которого – следы засохшего вещества бурого цвета. Палочка Джеймса – на тумбочке, рядом с блюдом. Палочка жены – под подушкой, там же, где нож.
После первичного осмотра труп увезен в морг для проведения исследований. Лили Поттер доставлена в больницу св. Мунго. От испуга у нее появились признаки естественного прерывания беременности, пришлось срочно делать чистку. Пока она проходила лечение, содержалась в палате под строгим надзором, как подозреваемая в убийстве. Когда колдомедики купировали побочные эффекты примененного к ней заклятия Обливейт, а её физическое состояние пришло в норму, её перевели в камеру предварительного заключения в аврорате.
Клаус повертел в руках вырезку из газеты: корреспонденты «Ежедневного пророка» расстарались. Ход расследования расписан во всех тонкостях, преступление – со всеми подробностями.
- Штрафовал бы этих писак, Мерлином клянусь, - пробурчал Клаус, отшвыривая статейку.
Лайза задумчиво вертела в руках протоколы допросов.
- Между прочим, следы снотворного обнаружились и в крови Лили, и крови троих главных свидетелей. Яблоки ели все, а значит, убийцы среди них не было.
- Или убийца сделал свое дело, а уже потом съел свое яблоко.
Молодые люди даже не заметили, что Роберта уже вернулась домой и успела налить воды в чайник.
- Что разбираете?
- Дело Снейпа, - ответила Лайза. – Клаус вчера… хм… поприсутствовал на казни и никак не может успокоиться. Вот засели за работу, чтобы ему терзаться было некогда.
Роберта странно поджала губы.
- Он уже казнен?
- Да. Ты знала его? – спросил Клаус теплее, чем хотел бы.
- Понаслышке. Брат учился у него легиллименции и окклюменции несколько лет назад.
- Чему? – воскликнули молодые в один голос.
- Легиллименции и окклюменции. Окклюменция - искусство противостоять легиллименции, а легилименция…
- Искусство проникновения в мысли, и именно на основании допроса с легиллиментом ему вынесли смертный приговор! – Лайза вскочила, всплеснула руками, задыхаясь. – И на основании допроса под сывороткой правды, но он, извините, изготовлением зелий зарабатывал на жизнь! Не верю, что ему ни разу не заказывали антидот! Да мандрагора же их за ногу! Они казнили невиновного!
- Не обязательно, но не исключено, - Клаус побелел, говорил упавшим голосом. – Только зачем… Зачем ему оговаривать себя?
- А ты не понимаешь? – Лайза горько рассмеялась. – Молодую женщину – очень красивую, кстати – обвиняют в убийстве мужа. Она уже в тюрьме, меч Немезиды, как говорится, сверкает над её головой… И вдруг кто-то выскакивает вперед, отталкивает её и подставляет под меч свою голову. Что ты скажешь об этом человеке?
- Хм… Он любит её.
Лайза лишь развела руками.
Клаус подпер рукой щеку, побарабанил пальцами по столу.
- И я вчера убил человека ни за что, - он вздохнул. – И ничего нельзя изменить.
- Можно, - раздался спокойный голос Роберты.

Глава 4

Роберта, высокая, тонкая, укутавшаяся в шаль, вышла на свет лампы.
- Долгое время считалось, что у дементора нельзя выпросить назад душу, которую он высосал. Однако около пяти лет назад в Азкабане проводили одно исследование… Человека казнили, а он оказался невиновен. Мать казненного была тяжело больна, и оправдание сына, против ожиданий, только усугубило её состояние: ужасно знать, что твой ребенок оказался обреченным на подобную участь без вины. И тогда второй её сын, уважаемый человек, министерский чиновник, сам дал добро на использование тела его брата для исследований – благо, тело было еще живо. Эксперимент прошел удачно.
- И сын вернулся к матери? – сентиментальная Лайза немедленно расплакалась.
- Да. С тех пор было еще два таких случая. Ведь к исключительной мере приговаривают не столь часто, еще реже после казни устанавливают невиновность осужденного, и еще реже тело доживает до момента оправдания. В подвалы, где доживают казненные, неподготовленному человеку лучше не спускаться.
- Но ведь должен же быть специальный человек… - раздумывал Клаус.
- Переговорщик? При Министерстве магии есть коллегия переводчиков с языков магических существ, там есть и люди, которые знают язык дементоров.
- Так ведь ты там и работаешь? – вспомнил Клаус.
- Да. Однажды я тоже проводила переговоры о том, чтобы дементор отдал душу.
- И как?
- Удачно. Они всегда проходят удачно, ведь дементорам предлагают выгодные условия. Несколько месяцев подряд после такой …антиказни, что ли… за мелкие преступления дают большие сроки, чем те, которые преступники заслужили по справедливости. Вот так. Цена одной жизни – мучения других
- А о казнях с дементорами ты тоже договаривалась? – дрожащим голосом вдруг спросила Лайза.
- Нет. – Роберта ответила довольно резко. – Я еще в начале работы поставила условие, чтобы к подобному меня не привлекали. – Она зябко повела плечами. – Об остальном – охране, сопровождении – договаривалась часто. Я ведь не только язык знаю, у меня нечто вроде иммунитета, как и у всей нашей семьи. Томпсоны – потомственные тюремщики: веками работали в Азкабане, жили на прилегающих землях. Дементоры не то, чтобы совсем не влияют на нас, но мы их влияние переносим гораздо легче. У всего своя цена: мы малоэмоциональны, почти совсем сухари, и не чувствуем тепла – ни душевного, ни телесного.
Клаус удивился про себя: уж не из-за присутствия ли Роберты в квартире постоянный холод? Может, она сама стала чем-то вроде дементора и высасывает то, на что сил хватает? Она положила узкие ладони на раскаленный чайник и держала, не отнимая – будто невыносимый жар для нее был лишь приятным теплом.
- Итак, что мы должны делать? – Лайза будто проснулась.
- Завтра я свяжусь с братом, - в замедленном голосе Роберты чувствовалась непреклонность. – Он напишет в аврорат заявление о том, что Снейп учил его легиллименции и окклюменции, следовательно, показаниям во время соответствующих допросов доверять не стоит. Если это сочтут достаточным поводом начать новое расследование, оно будет. Если в результате надут истинного виновника, а тело будет живо, о чем я постараюсь, чтобы мои родные позаботились…

Неделю спустя Клаус, зайдя в кабинет к вызвавшему его через камин Аластору Грюму, застал у шефа Фрэнка Лонгботтома – румяного улыбчивого человека, который мог бы послужить живой иллюстрацией к словам «счастливый и примерный семьянин». Фрэнк раскланялся с молодым аврором и пожал ему руку.
- Ну что, Красавчик, - прогрохотал Грюм. – Дело ублюдка, которого ты казнил, велено пересмотреть. Сдается мне, ты к этому приложил ручонку, так что радуйся. Вот это Фрэнк, которому из-за тебя теперь могут влепить строгий выговор. – (Фрэнк слегка покраснел). – Так как ты эту кашу заварил, ты её и будешь расхлебывать. Расследование поручили мне, но я перепоручаю его тебе. Лонгботтом, ознакомь-ка его с…, в котором придется барахтаться.
Фрэнк коротко пересказал ему все уже известное читателям – да и Клаусу, собственно, тоже.
- А теперь, значит, дело пересматривают… Жаль, что раньше никаких оснований не нашлось. Я ведь чувствовал, что он невиновен.
Лонгботтом грустно опустил глаза.
- Понимаете, ведь против Снейпа, кроме тех двух допросов, не было больше вообще ничего. Никаких его следов на месте преступления обнаружено не было. И вообще… Видите ли, Снейп же был слизеринцем – что называется, до мозга костей. А они не убивают из-за внезапно вспыхнувшей застарелой зависти. Не убивают так открыто: часто никто и не поймет, что их жертва умерла не своей смертью. И конечно, не признаются в преступлениях, тем более столь самоубийственно.
Фрэнк помолчал и добавил:
- И он очень уж старался убедить меня, что равнодушен к Лили Поттер. Я тоже безумно люблю свою жену, и мне было абсолютно понятно его поведение.
- Герой-любовник! – фыркнул Грюм. – Пороть бы таких до крови! Добавляют нам работы!
- К сожалению, выкладки по психологии к делу не пришьешь. Формально его вин а была доказана. Как я не догадался проверить его кровь на андтидот! Эммелина вон всегда проверяет.
- Эммелина бы из него душу высосала не хуже дементора, - высказался Грюм не без гордости. – Она же слизеринцев терпеть не может.
- Но откуда бы он узнал об обстоятельствах дела? Ведь, я так понимаю, если бы снейп стал путаться в показаниях, вы бы его изобличили.
- Из газет. Писаки освещали процесс во всех подробностях. Вот, поглядите-ка.
Френк пододвинул поближе к молодому сотруднику старые газетные вырезки. Кроме уже знакомых Клаусу, была еще одна, с колдографией во всю страницу: молодая красивая женщина, рыдая, рвалась из рук авроров.
Клаус беспокойно зарезал.
- А что относительно других версий? Вот, например, насчет жены убитого?
Лонгботтом усмехнулся.
- Да в общем-то, если бы не влез Снейп со своим чистосердечным, она бы уже была в Азкабане. Хотя даже ближайшие друзья покойного не поверили в обвинение против нее. Какие у нас тут с ними были разборки! Я уже боялся, что Сириус Блэк возьмет аврорат штурмом. С него станется.
- И тем не менее?
- И тем не менее, у нее, во-первых, не было алиби. Собственно, то же можно сказать о всех, кто ночевал тогда в доме. Но она провела всю ночь рядом с мужем.
- Что, в общем, естественно.
- Да, если не считать того факта, что среди ночи он был зарезан. У нее под подушкой нашли окровавленный нож и её собственную палочку, которой и было произведено заклинание Обливейт.
Клаус потер подбородок.
- Простите, а как вы это себе представляете? Ладно, нож она могла положить себе под подушку, чтобы убедить всех, что её хотели подставить. Но смотрите: Лили стирает себе память – так, что доводит себя до невменяемости, кладет палочку под подушку и ложится спать рядом с трупом?
- Странно, согласен. Но вряд ли она отдавала отчет своим действиям. Все утверждают, что вторая беременность, довольно поздняя, пагубно отразилась на характере Лили. Возможно, повлияла на психику. А с Джеймсом они накануне его гибели повздорили.
- И вы посчитали это за мотив, - Клаус не мог удержаться от иронии. – Хорошо. У остальных мотива не было? Если считать, конечно, что преступление совершил кто-то из находившихся в доме?
- Никакого. Лучшие друзья покойного. Братья фактически.
- Братья, значит… А вы не могли бы мне сказать, где сейчас Лили Поттер и те трое, что бы ли с ней в доме?
-Лили Поттер с помощью Сириуса Блэка продала дом в Годриковой впадине и купила другой, близ Брайтона. Она потихоньку выздоравливает, хотя нервы до сих пор расшатаны; память восстанавливается, но ничего о событиях рокового дня вспомнить она пока не может. Сириус Блэк по большей части живет у нее. Ремус Люпин преподает ЗОТИ в Хогвартсе, отпуск проводит в путешествиях, или в доме Сириуса в Лондоне, на площади Гриммо, или опять же у Лили. Питер Петтигрю работает в Министерстве магии, в отделе по борьбе с незаконным использованием изобретений магглов, под началом Артура Уизли.

глава 5

Лайза нисколько не обиделась, когда оказалось, что субботние посиделки на кухне с шоколадным тортом под дешевый крепкий чай с молоком придется заменить пикником на побережье близ Брайтона. Она почистила дорожный плащ, повязала на шляпу найденный в кладовке лиловый длинный шарф и принялась резать сэндвичи.
За работой лучше думалось. Клаус честно предупредил, что в Брайтон они отправляются не только на пикник. Там обосновались Лили Поттер и Сириус Блэк. Клаус хочет проследить за ними, а также допросить, но для начала так, чтобы они ответили по возможности честно. Лайза же может помочь понять психологическое состояние Лили.
Лайза чихнула, добавляя в самодельную пасту для сэндвичей перец. Она относилась к себе объективно, но есть считала себя заурядной личностью, ничем не выделяющейся среди прочих. А значит, её реакцию вполне можно возвести в общий случай – если, конечно, под общий случай подходит миссис Поттер.
Итак, гипотеза первая: Лили Поттер убила мужа. Полная чепуха, они с Клаусом вчера это обсуждали. Она была беременна, старшему сыну не исполнилось еще и двенадцати. Любая мать прежде всего подумала бы, что будет с детьми.
Гипотеза вторая: Лили Поттер мужа не убивала. Снейп, идиот, навоображал, наверное, что Джеймс довел жену, что изменял или, возможно, бил её. А ничего этого не было. Жили, как все, ссорились, мирились, ждали прибавления в семье. И вот однажды утром Лили просыпается и понимает, что не помнит ничего за ближайшие полгода. Само по себе неприятно. Оборачивается и видит, что муж валяется на пропитанной кровью постели с перерезанным горлом. Ужас, шок, дикая боль потери.
Дальше – лучше. Она теряет ребенка. Её держат в больнице под охраной, как преступницу. Её перевод из больницы в камеру превращают в фотосессию. Позор – век не отмоешься. И тюрьма. Допросы, холод и оцепеняющее бездействие вечеров в одиночке, мысли о том, что с ней будет дальше, о теперешнем унижении, о погибшем муже, о потерянном ребенке, о сыне, фактически оставшемся сиротой. Состояние загнанного зверька. Лайза тяжело вздохнула. На месте Лили она, наверное, сошла бы с ума.
И вот вдруг, когда уже отчаялась, сломалась – освобождение. Говорят, что невиновна, извиняются. Настоящий преступник пойман. Да, тот парень, с которым, может быть, когда-то целовались при луне, убил твоего любимого человека, попытался подставить тебя и этим обрек на ад, который ты прошла. На месте Лили она люто возненавидела бы Северуса Снейпа и известие о его казни восприняла как торжество справедливости. А Клаус говорит: её не было на суде, её здоровье настолько ослабло, что она оказалась не в состоянии явиться.
Неожиданно в мысли прокралось совсем другое. Недавно Лайза гостила у родителей. Мать пожаловалась, что соседка, с которой она в большой дружбе, расхворалась, и врачи не понимают, что происходит. По всем показателям женщина здорова, а она тоскует и с трудом встает с постели. Не сможет ли Лайза помочь?
Откровенно говоря, на себя Лайза не рассчитывала. Но предположила, что соседка стала жертвой какого-нибудь темного мага, решившего забавы ради наслать на маггловку проклятие. Странно, что никаких разбирательств не было.
Однако с порога девушка кожей ощутила присутствие в доме магии. Ориентируясь на волну растущего напряжения, пошла на кухню. «Фонила» новенькая микроволновка.
Кое-как объяснив матери и суеверной соседке, что «у вещи нехорошая аура и она вообще не соответствует кухне по всем показателям фен-шуй», Лайза отправилась со злосчастным предметом в Министерство магии, в Отдел по борьбе с незаконным использованием изобретений магглов. Увы! Глава отдела, Артур Уизли, был в отпуске, а его заместитель сказал, что не считает данное дело подходящим под компетенции их подразделения. Пришлось отправляться в аврорат.
К чему бы вспоминать это теперь?

Нельзя сказать, чтобы высокий красивый юноша и миниатюрная девушка в очках и нелепой шляпе, с корзинкой для пикника на локте, не привлекли бы к себе внимания. Было бы только, кому внимание обращать. По счастью, на холмах близ побережья было безлюдно.
Закончив с сэндвичем и горячим шоколадом из термоса, Лайза достала из корзинки бинокль, купленный по случаю в одном из магазинчиков Косой аллеи. Ничего особенного, но линзы магически усилены, и видеть можно дальше.
- Идет парочка. Погляди, не наши ли?
Клаус взял у нее бинокль.
- Они самые. Наложи-ка дезиллюминационные чары.
По дорожке меж холмов брели мужчина и женщина. Он чернокудрый, статный, одетый с той небрежностью, какую могут себе позволить неотразимо красивые люди. Она в шляпке с вуалью и темном осеннем плаще, с ниспадающими на спину рыжими волосами, легкая и слабая, будто вот-вот её унесет ветер. Шагали размеренно, мужчина держал женщину под руку. Обогнули холм, свернули в парк и там пропали меж огненных ветвей кустарников и темных стволов деревьев.
Клаус, отложил бинокль.
- Жаль, мы с тобой не подгадали время, не подслушали, о чем они говорят. Попробовать аппарировать в парк?
- Не стоит. Рискованно. Услышат хлопок.
- Как ты думаешь, они любовники?
- Ни в коем случае.
- Почему?
- Сколько раз за прогулку ты целуешь меня? Берешь за талию?
- Я что, подсчитываю?
- Вот видишь. А сколько раз так сделал он?
- Ни разу.

Дом Лили Поттер находился на другом конце парка; рыжий шум останавливался перед калиткой, от которой бежала тропинка, выложенная гравием. Сад угнетал странным, половинчатым запустением: вроде бы за ним и пытались следить, но у того, кто пробовал браться за дело, не хватало ни сил, ни желания доводить его до конца. Работа в саду – хороший способ отвлечься от мрачных мыслей, не так ли? Но этот способ явно здесь не помог.
Они разделились. Лайза в зарослях, Клаус поднялся на крыльцо.
На звонок дверь распахнул тот самый высокий человек, что сопровождал на прогулке рыжеволосую женщину. Горячие глаза, лицо не то аристократа, не то цыгана-конокрада.
- Кто вы такой и что вам угодно?
- Клаус Саммерс, представляю аврорат, - Клаус поклонился. – Я, собственно, к миссис Джеймс Поттер.
- Её нет дома, - мужчина скрестил руки на груди. – Если вам нужно поговорить, говорите со мной.
- Вы позволите войти?
- Это нежелательно. Говорите здесь.
«Вот хам, однако».
- Хорошо. У меня для миссис Поттер радостные вести. Убийца её мужа подвергнут Поцелую дементора.
Сириус Блэк – кто же это еще мог быть? – прислонился к дверному косяку и рассмеялся.
- Да… Стало быть, Нюниус прилежно молился, - заметив удивленное лицо Клауса, пояснил. – На суде я сказал ему, чтобы он молился о Поцелуе, иначе, если я до него доберусь, ему Азкабан курортом покажется. Вот… Видно, кто-то услышал эту мразь.
- А вы ведь – Сириус Блэк? Лучший друг покойного?
Блэк вдруг стиснул зубы и отвернулся.
- Лучше не говорите. Не говорите ничего. За Джеймса Поцелуй – слишком мягко. Жаль, сейчас не четвертуют и не сжигают. Такой это был человек… Эх…
Он стоял боком, горло дергалось, желваки на скулах обозначились резко.
- То был, наверное, ужасный день? День его смерти? – мягко спросил Клаус.
- Да я не помню ничего, - Блэк словно всхлипнул. – Ни тот день, ни вечер перед ним. Будто мне, как и бедняжке Лили, стерли память. Это Лунатик у нас - феномен… Ремус Люпин то есть. Все помнит, до мелочи. Хотя к чему теперь? В общем, спасибо, что пришли. Я передам Лили, что Снейп казнен.

Глава 6

Она показалась Лайзе похожей на Эсмеральду, после сорвавшейся казни заточенную в келье Собора. Молодая женщина сидела на скамейке под плакучей ивой, на сей раз не в плаще, а в белом полушалке. Изможденное до прозрачности лицо, глаза человека, пресытившегося страданием.
- Миссис Поттер, - тихонько позвала Лайза. Лили чуть дернула плечами, подняла голову. – Меня зовут Лайза Спринг, я из аврората.
От лица Лили, без того небогатого красками, отхлынула кровь. Лайза поспешила успокоить её:
- Не бойтесь, я с хорошими новостями. Убийца вашего мужа понес заслуженное наказание. Приговор Визенгамота приведен в исполнение.
- Северус умер? – замедленный голос Лили напомнил девушке голос Роберты.
- Да.
Минутку они помолчали. Лили подняла с земли упавшую ветку, повертела в руках.
- Вы не рады? – рискнула спросить Лайза.
Лили равнодушно приподняла брови.
- Чтобы радоваться смерти человека, надо ненавидеть его. А я не испытываю к Северусу ненависти. Слабый, несчастливый человек, не имеющий понятия о различиях между добром и злом – вот кто он такой.
- То есть вы жалеете его?
- Жалела бы, если бы не Джеймс… И если бы не моя девочка. А так… Презираю? Да нет. Мне просто все равно. Он умер для меня намного раньше.
Лайза затаила дыхание от внезапной догадки:
- Вы любили его?
Лил слабо улыбнулась.
- Нет. Конечно, нет. Никогда. Хотя друзьями мы были довольно долго, я многое прощала ему – даже то, что прощать не следовало, как теперь понимаю. На шестом курсе мы не то, чтобы начали встречаться, но определенно стали ближе, чем друзья. Тогда-то я и поняла, что он за человек.
Лили вздохнула, глядя в пространство.
- Северус вырос в очень бедной семье. Отец пил, бил его и мать… Однажды высек сына у меня на глазах, представляете? Северус ходил в обносках, часто голодный. Естественно, если дарил мне что-нибудь, то это были какие-то поделки – руки у него умелые. А на шестом курсе он сперва стал носить мне конфеты, потом, на день рождения, и вовсе подарил кулон: серебряную цепочку, а на ней кусочек бирюзы. Дешевенькая вещь, но раньше он и такого не мог себе позволить. Я стала расспрашивать, он отмахивался: мол, нашел подработку. Какая подработка во время учебного года? Я начала подозревать, что дело нечисто, и… Словом, прошпионила за ним. Знаю, это низко, бесчестно, но что я узнала!
Она покачала головой осуждающе - раньше Лайза наблюдала это лишь у старушек.
- Он изготавливал зелья на заказ. Возился в туалете Плаксы Миртл в Хогвартсе – знаете, есть там место, куда никто не заходит? Какой гадости я там не увидела! И помогающее влиять на сознание, и абортивное…
Лайза напряглась, как струнка.
- Что же вы сделали?
- Когда он в очередной раз пришел к своим пробиркам, прокралась за ним. Заявила, что все знаю, и швырнула в лицо подаренный кулон. Он оправдывался… Говорил, что у него не оставалось выхода, что не делает ничего плохого… Я сказала, что больше не желаю его знать. А вскоре появился Джеймс, и моя жизнь стала раем. Потом он погиб, и она стала адом. А сейчас я не живу, просто не живу.
Лайза не сразу продолжила разговор. Что-то пекло, жгло в груди, необъяснимая тоска сжала горло. Отчаянно хотелось то ли плакать, то ли петь, то ли бежать без оглядки. А всего больше – рассказать Лили о том, зачем на самом деле они с Клаусом пришли в её дом.
- Вы совсем не помните день смерти мужа?
Лили опустила ресницы.
- Я помню, как нашла его мертвым. А что было до того – не помню, чернота. Иногда какие-то слабые отблески, образы… я не могу составить цельной картины. Колдомедики говорят, со временем память восстановиться, но я не хочу этого, - её губы задрожали. – Вдруг я видела, как Джеймса убивали?
За забором мелькнула темная макушка Клауса.
- Миссис Поттер, - мягко сказала Лайза. – Если вы все-таки вспомните что-то, покажется или нет это вам важным, напишите мне. Письмо пошлите вот по этому адресу, - и она вложила в руку Лили заранее заготовленную бумажку.

Домой они воротились молча. Вечерело, квартиру наполняла темнота. У Роберты горел ночник, она при свете его пришивала пуговицы к осеннему плащу и низким, глуховатым, лишенным красок голосом пела что-то заунывное и нескладное:
- Под окном моим плещутся волны,
А над волнами реет смерть.
Мои дни терзаньями полны,
Мне порадоваться не суметь.

Знаю, ждать ты меня не будешь,
Добрым словом не помянешь,
И пускай ты меня забудешь,
Но дай Мерлин – не проклянешь…
Клаус и Лайза переглянулись.
- Песня заключенных Азкабана, - пояснила Лайза. – Что ж, достойное завершение дня.- она взглянула ему в глаза. – Тебе же не кажется, что мы побывали в Брайтоне зря?
- Конечно, нет.
И Клаус начал объяснять – скорей не ей, а самому себе. Да, узнать удалось немногое и неточно, но все-таки дело, как ему оказалось, сдвинулось с мертвой точки. Во-первых, они поняли, что Лили Поттер и Сириус Блэк - не любовники и, вероятно, никогда ими не были. Значит, мотив «устранение мужа, который мешал» отпадает. Лили, видимо, переживает смерть Джеймса искренне и глубоко, вплоть до нервного расстройства, из чего опять же можно сделать вывод, что к убийству она никакого отношения не имеет. Сириус – человек прямой и горячий; такой может убить в бою, в честном поединке, в приступе гнева, но перерезать горло спящему, тем более тому, кто называл его другом, да еще предварительно усыпить жертву – нет, никогда в жизни.
Тем самым они ограничили круг подозреваемых – если, конечно, убийца – один из ночевавших в доме гостей, а некто-то, кто проник с улицы. Но так как в таком случае преступник должен был, незамеченный, находиться в полном гостей доме в течение нескольких часов – сколько там прошло между тем, как хозяйка принесла яблоки, и тем, как снотворное подействовало? – эта версия маловероятна. Откровенно говоря, её не хочется принимать еще и потому, что это называется – «ищи ветра в поле».
Во-вторых, дальше придется иметь дело, видимо, с куда более хладнокровными людьми, которые и вспомнить могут побольше. Когда Клаус читал протокол допроса Ремуса Люпина, то показался ему человеком уравновешенным и внимательным к мелочам. Сириус Блэк к тому же говорит, что у «Лунатика»( откуда такое прозвище? ах да, Люпин же оборотень) прекрасная память. Что до Питера Петтигрю, при первом расследовании от него было мало толку. Но теперь, когда он успокоился, стоило допросить го еще раз: замухрышки, как ни странно, бывают наблюдательны и неплохо разбираются в людях.
…Они лежали под пледом, уже засыпая.
- Зря я сегодня не рассказала Лили, зачем приходила, - вздохнула Лайза.
- Ничего не зря. Ты бы могла её этим убить. Серьезно. Ей ни к чему лишние потрясения, ведь у нее свой личный Азкабан и свои дементоры.
- Да, грустно согласилась Лайза. Склонилась было на его плечо и вдруг встрепенулась. – Погоди-ка, а как зовут третьего друга Джеймса Поттера?
- Питер Петтигрю, а что?
- Так это же тот самый подлец, который не принял у меня микроволновку!
- Ну и? Это еще не значит, что он убийца.
- Нет. Это просто указывает, что он подлец.
- Снейп тоже, знаешь ли, две судимости имел, а в юности вон абортивными зельями промышлял.
- Гадко, конечно. Но если бы у тебя совсем-совсем не было денег, а ты страшно хотел бы подарить мне на день рождения безделушку, что бы ты сделал?
- Объяснил бы тебе ситуацию и попросил подождать немного, пока деньги появятся. Ты согласилась бы, ведь ты же у меня умница.
- Ага…

Глава 7

Когда Клаус учился в Хогвартсе, Ремус Люпин еще не преподавал ЗОТИ. Сейчас, познакомившись с застенчиво-сдержанным и рассудительным человеком, юноша немало об этом пожалел. В конце концов, такой смог бы научить гораздо большему, чем нервозный Квиррелл. Да и выглядел куда более образованным, знающим.
Они сидели в кабинете преподавателя ЗОТИ, пили чай и поддразнивали ворочавшегося на дне аквариума водяного черта. Знакомясь с материалами относительно Люпина, Клаус пришел к выводу, что этому человеку можно сказать о настоящей цели посещения, однако взять слово до поры до времени молчать.
- Слово оборотня, - серьезно сказал Люпин. – Будете ли вы доверять ему, вот вопрос.
- Оно не хуже всякого другого.
- Да? Вы, молодежь, совсем без предрассудков.
- Стремимся походить на профессора Дамблдора. Ведь он взял вас на работу.
- Да. И регулярно выписывает премию, чтобы я мог покупать волчелычное зелье.
Люпин невесело подразнил водного черта.
- Что касается дела, которое вас сюда привело… жаль, что так случилось; во всяком случае, лично я никогда не делал этому человеку смерти. Но, хоть вы и говорите, что обвинение против Снейпа было фактически безосновательным, никто из нас не сомневался в его виновности. Надо было знать, как он ненавидит Джеймса.
- А Джеймса платил ему той же монетой?
- Не сказал бы. Джеймс скорее глубоко презирал его, так глубоко, что за человека-то не считал. И конечно, поступал так, как поступают с теми, кого не считают за людей. Поймите правильно: Джеймс был замечательным, веселым, щедрым, способным на любовь и преданную дружбу. Но был у него один недостаток: непоколебимая уверенность в собственной правоте. Он не сомневался, правильно ли поступает, когда, как он выражался, учил сального слизеринца правде жизни. И он не сомневался, когда высмеивал проигравшего соперника.
Люпин вздохнул.
- Я, наверное, последняя свинья, что так говорю о покойном друге. Справедливости ради, Снейп тоже – не овечка и повод очень даже давал.
- Не сомневаюсь, - пожал плечами Клаус. – Человека с двумя судимостями вряд ли кто может назвать овечкой. И чем он в молодости промышлял, нам известно. Но все-таки давайте поговорим о событиях вечера перед убийством.
- Да-да, конечно. Понимаете, ничто не предвещало беды ни в тот день, и ни в предшествующие. Мы с друзьями выбирали подарок для Джеймса, он связывался с нами через камин и жаловался, что Лили опять раскапризничалась. Отойдя от квиддича, он заразился увлечением Артура Уизли, и мы решили подарить ему набор маггловских штепселей.
Клаус подавил смешок.
- Он что их, коллекционировал?
- Ну да. Около полудня мы сходили в магазин, потом каждый отправился по своим делам, а в шесть вечера мы прибыли в Годрикову впадину. Праздничный ужин начинался в семь, но мы все-таки на особом положении, поэтому пришли раньше.
- Когда гости разошлись?
- Около одиннадцати вечера. Мы трое остались. Никто не хотел спать, допивали огневиски и сливочное пиво. Тогда и появились яблоки, Лили набрала их в саду.
- Ей кто-нибудь помогал их мыть?
- Я помогал.
«Прекрасно. Помогал мыть фрукты человек, на убийцу похожий, как я на тварь в аквариуме. Да и не впрыснешь при хозяйке снотворное, о чем я говорю».
- Вы оставляли фрукты без присмотра?
- Возможно. В доме была такая суета… Лили поссорилась с мужем и тут же помирилась, Сириус и Джеймс с балкона выпускали из палочек огненных змеев. Питер испугался, Джеймс стал его дразнить, и я понял из его слов, что у Питера появилась подружка… Не знаю, Питер пока даже нам с Сириусом ничего не сказал. Может быть, трагедия повлияла. Мы вернулись в гостиную и наконец принялись за яблоки. Кто сколько съел, если честно, не помню. Нам троим захотелось спать, Лили заявила, что, раз мы такие сони, им с Джеймсом больше достанется, и унесла яблоки в спальню… и все. Я уснул. А утром…
- Да, мы знаем, что было утром.
Люпин поник головой.
- Начался кошмар. Но, поймите, мы ни на минуту не поверили, что Лили способна на убийство! Мы приходили вместе и требовали её освобождения. И теперь мы не оставляем её одну.
Клаус подбросил водяному черту крошек от печенья. Не оборачиваясь, спросил:
- Вы были влюблены в Лили Поттер?
Люпин замялся:
- Как вам сказать… Все мы четверо, кажется, были к ней неравнодушны в школьные годы. Надо было знать её, чтобы нас понять. Само очарование, сама весна. Но Джеймс с первой встречи считал, что она предназначена ему. Сириус отступился легко, мы с Питером переживали чуть больше.
- Понятно. А у Джеймса, кроме Снейпа, были враги?
- Как ни странно, нет. Зная его характер, ему старались быть друзьями.

Лайза частенько испытывала на себе прелести положения самого младшего сотрудника в отделе. Никому не хочется идти раскладывать вновь поступившие дела – пойди ты. Надо остаться сверхурочно – остаешься ты, ведь тебе спешить не к кому: ни мужа, ни детей. У всех обед – а ты, будь любезна, аппарируй в Косой переулок, во «Фориш и Блоттс»: там сегодня презентации новой книги Гилдероя Локхарта. Пришлось подчиниться, утешая себя тем, что вкусишь духовную пищу: купишь новую захватывающую книжку себе, да и посмотришь на красавца-мужчину.
Честно говоря, она предпочитала тип с более выраженной мужественностью, не такой слащавый. Вот Клаус – в самый раз. Но все равно приятно взглянуть на человека, который сияет, как солнце… ну ладно, как подсолнух, но приятно же.
Набрав книг на весь отдел (благо, денег ей дали), получив за фанатизм роспись холеной ручки Локхарта на своем экземпляре и воздушный поцелуй его розовых губ, Лайза уменьшила книги, уложила в сумочку и уже сходила с крыльца, когда заметила в нескольких шагах знакомую фигуру. Пусть она и видела его один раз, но не запомнить такого трудно.
«Что ему тут надо? Тоже, что ли, поклонник Локхарта? Точно, вон книжка топорщится. А куда это он?» Человек в плаще с капюшоном явно направлялся к Лютному переулку.
Лайза поколебалась немного: в Лютном она не была, и не тянуло её бродить по сомнительным местам. Но любопытство взяло верх. Наложив дезиллюминационные чары, Лайза последовала за человеком в плаще.
Дома жались друг к другу теснее, на стенах нарастала пыль, и свет солнца терялся в её слоях. По улицам тащились существа, напомнившие Лайзе обитателей Двора чудес. «Может того… Смотаться, пока не повесили? Что я вынюхиваю, в самом деле? Зачем это мне нужно?»
Наконец человек в плаще скрылся за дверью одной лавчонки без вывески. Дверь была такая скрипучая, что девушка побоялась даже встать рядом и немного подслушать. Да наверняка наложили заглушающие заклятие. И окна так запылились, что не видно ничего – а может быть, тоже заколдованы.
Лайза глянула на часы. До конца обеденного перерыва оставалось пять минут. Ей обещали оставить кусок яблочного пирога. В сумке томились книги Локхарта для всего отдела. Решительно мотнув головой, Лайза аппарировала к аврорату.

Глава 8

Случалось так, что в выходной Лайзы Клаусу выпадала смена. Тогда девчонка прямо-таки дурела от ленивой тоски, не знала, за что браться – все валилось из рук. Клаус, в сущности, за прошедшие годы стал так ей необходим, что все расписание её жизни составлялось лишь для него, и она не понимала, как быть, когда образовывались пробелы.
Он ушел рано, а она, убедив себя, что простудилась, осталась лежать в постели с книжкой Локхарта. Время уже подходило к полудню, когда к ней постучалась Роберта.
- Прилетела сова с письмом. На конверте твое имя.
- Какая еще сова? От кого?
- Хороший, бодрый, молодой филин. Бросил письмо и улетел, отдыхать не стал, только схватил вафлю. От кого письмо, не подписано.
Лайза вылезла из постели. Тонкая рука Роберты просунулась в дверь, бросила конверт на журнальный столик и исчезла.
Точно, ни имени отправителя, ни обратного адреса. Почерк изящно-размашистый, с характерным написанием «л» и «у», но рука подрагивает – почерк нервного человека. На ум пришла одна догадка. Лайза вскрыла конверт и вытащила два листка бумаги: один –совсем новый, с несколькими строками, другой – пожелтевший по краям, мятый, текстаеще. Сперва принялась за новый.
«Не знаю, как это может вам помочь и зачем вообще вы просили меня о помощи. Письмо, которое я прилагаю, найдено мною вчера вечером в свадебном альбоме. Если оно покажется вам любопытным, можете связаться со мной через каминную сеть. Договоримся о встрече, так, чтобы Сириуса не было дома. Он ни о чем не знает.
Искренне Ваша, Лили Поттер».
Рядом с подписью расплылась довольно большая, странной формы клякса. Лайза взяла второй лист.
«На солнцепек идут овечки через лужок. Их мяса ждут горожане, готовые дать дорогую цену. Благотворительность в школе».
- Что за бред? - вслух удивилась Лайза. «Или не бред, - уже про себя рассуждала она, наливая чаю. – Не бред, а шифровка. Лили о записке не знала – если ей верить, конечно. Значит, её в альбом положил, скорей сего, Джеймс. Зачем? И, кстати, когда она там появилась? Видимо, непосредственно перед убийством: иначе Лили обнаружила бы её раньше. А после убийства она, наверное, очень долго не могла открывать свадебный альбом. В общем, надо поговорить с Клаусом».
Через каминную сеть Лайза связалась с дежурным аврором и попросила позвать мистера Саммерса, но ей сказали, что тот вызван на срочное задание и вряд ли появится до вечера. Тревожные колокольчики звякнули в сердце Лайзы, но она заставила себя успокоиться и даже преодолела искушение посоветоваться с Робертой.
Но едва вечером Клаус переступил порог, тревожные колокольчики подняли оглушительный трезвон. Еще не видя его лица, она спросила:
- Что случилось?
Он вытер лоб, оперся о стену.
- Лили Поттер нашли в петле…

Авроров вызвал Сириус Блэк. В выходной день он собирался навестить в Хогвартсе Люпина и Гарри, сына Поттеров. Лили отказалась сопровождать, объяснив, что у нее дурное настроение и она не хочет такая показываться ребенку. А вернувшись, Блэк обнаружил молодую женщину висящей на каком-то старом крючке в кухне. Петлю Лили смастерила из пояска халатика, который был на ней в тот день. Предсмертной записки не оказалось: такое случается.
Найдя Лили, Сириус освободил её и попытался откачать, но было поздно.
…Покойницу перенесли на диван в гостиной. Клаус с трудом подавлял отвращение и страх, когда его взгляд падал на её распухшее, синеватое лицо, на сведенные судорогой пальцы. Как может изуродовать смерть! И как нехорошо шутит судьба: Снейп пытался уберечь любимую женщину от магической казни за убийство, а она сама подвергла себя казни маггловской. По первому впечатлению, самоубийство несомненное.
- Все тот альбом, - убивался Сириус. – Она позавчера вечером вздумала пересмотреть альбом со свадебными фотографиями. Знаете, не притрагивалась к нему с тех пор, как её отпустили. Пересмотрела – и так задумалась, в такую тоску впала… Зачем я её оставил одну, идиот!
- Вы не могли знать, - успокаивал его Клаус. Дурацкое оправдание. Конечно, мог. На ней было написано, что с нервами у нее непорядок и ожидать можно всего. Но Блэку надоело созерцать её постное личико, вот он и сбежал к старому другу, в те места, где они проводили беззаботные дни отрочества.
- Что я скажу Лунатику, Питеру? Что мы скажем Гарри? Ведь его не отправят к маггловке, сестре Лили, правда? Слушайте, это будет бесчеловечно, она терпеть не может все, что связано с магией. Мальчик должен оставаться в этом мире, у людей, которые любят его…
Найдет, что сказать. Такие друзья всегда найдут оправдание тем, кого считают «своими». И мальчика, разумеется, забрать не позволят. Совсем не мальчик беспокоил Клауса в тот момент, когда юноша стоял рядом с диваном и глядел в лицо покойнице.
- Какая некрасивая смерть! – вырвалось у него. В самом деле, будь он нервной, никем не понятой женщиной, как бы он ушел из жизни? Лайза на этот вопрос ответила бы лучше, но он успел у нее кое-чему научиться. Итак, будь он нервной женщиной, он позаботился бы о том, чтобы говорили: «Она и после смерти прекрасна». Или, по крайней мере, о том, чтобы не было синюшного лица и скрюченных пальцев. Поэкспериментировал бы со снотворным. А вообще Люпин упоминал, что Лили хорошо разбиралась в зельях. Неужели, решив покончить с собой, она не выбрала бы безболезненный яд? Да на худой конец, если решение было спонтанным, остается опять же любой препарат домашней аптечки. Проглоченный полностью пузырек – и пожалуйста. А вешаться – э то не для людей, так жалеющих себя, как жалела себя Лили Поттер.
Да, повнимательней придется быть, читая протокол осмотра места происшествия. И проследить, чтобы осмотр трупа провели очень тщательно, в том числе на наличие следов магии.

Они вновь втроем сидели на кухне, пораженные, угнетенные.
- Жалко её, - пискнула Лайза. – Замучили и убили.
- Ты так считаешь?– лениво удивился Клаус.
- Даже если фигурально выражаться, это так. Ей не дали оправиться после двойной потери, её опозорили и бросили в тюрьму. Какой же человек тут не сломается?
Роберта вздохнула, и когда она заговорила, в её голосе прорезалась внезапная горечь.
- Я никогда не любила и не сумею полюбить. Об этом чувстве я могу судить только по книгам. И хотя бы из них делаю вывод, что потеря человека, которого ты любил по-настоящему – боль и мука на всю жизнь. Тот, кто заставляет подвергаться этой муке – воистину худший из палачей. Поэтому, - она прервалась. – Поэтому я прошу вас подумать: хотите ли вы и теперь, чтобы Снейпу вернули душу?
Молодые захлопали глазами.
- А как же? – Лайза не узнавала соседку. – Как иначе? Не оставлять же его таким, ни живым – ни мертвым.
- Роберта, ты в самом деле знаешь о любви только из книг, - раздельно произнес Клаус. – А я знаю на деле. Если бы что-то, не дай Мерлин, случилось с Лайзой, я бы первое время, наверное, на стенку лез. А потом успокоился и нашел бы другую. Потому что жизнь продолжается, и только жизнь всегда побеждает. Лайза, ты не обижаешься? Я просто честен с тобой.
- Ничуть не обижаюсь, - спокойно ответила Лайза. – Я сама считаю так же.
- Будь по-вашему, - грустно согласилась Роберта. – Вы опытнее. Вы, стало быть, правы.

Глава 9

Протокол осмотра места происшествия. Из интересного: все замки и щеколды закрыты. Охранные чары не срабатывали. То есть посторонний или не входил в дом, или, видимо, из него не выходил. Блэк? Было бы вероятно, если бы не маленькая деталь: смерть Лили Поттер наступила около одиннадцати дня, когда Сириус вместе с Люпином и Гарри гулял во внутреннем дворе Хогвартса, среди толпы народу.
Но Лили Поттер рассталась с жизнью не по своей воле. На её теле обнаружены следы воздействия Петрификуса Тоталуса. То есть убийца сначала обездвижил её, а потом повесил.
Свадебный альбом… Все вертится вокруг этой злосчастной книжицы с пачкой фотографий. Джеймс Поттер кладет туда письмо, которое Лайза показала Саммерсу - бессмысленный на первый взгляд набор фраз – и через день-другой оказывается с перерезанным горлом. Лили Поттер, просматривая альбом, письмо находит. Ничего не сказав лучшему другу, переправляет письмо малознакомой девушке – как она считала, сотруднику аврората. На следующий день её обнаруживают в петле.
После – не значит вследствие? Уточним: не всегда значит.
Потом – письмо, которое Лайза получила от Лили в день гибели последней. Отправлено, значит, вечером предыдущего дня. Злосчастная записка пройдет всех исследователей, в том числе специалистов по жаргонам и шифровальщиков. В прилагающемся листе, собственно, интересны две вещи: клякса, при рассмотрении под лупой оказавшаяся расплывшимся рисунком, и выраженное желание переговорить в отсутствие Сириуса Блэка. Темпераментного Блэка лучше не привлекать к опасным делам, но что это могут быть за дела?
Пока лучше объявить, что аврорат не сомневается: смерть Лили Поттер - самоубийство. Выдать её тело друзьям для погребения. А после похорон поговорить с ними. Да, как сказал Люпин, у Джеймса Поттера не было врагов – одни друзья. И такие разные.
Взбалмошный богатый наследник. Оборотень с повышенной чувствительностью совести и прирожденным педагогическим талантом. Ничем не примечательный человек, будто бы рожденный, чтобы стать мелким чиновником (не очень хорошим, если верить Лайзе). Кстати, Клаус во время визита в Хогвартс тайком от Люпина поболтал с преподавателями. Даже, включив мужское обаяние на нужный уровень воздействия, выманил у Минервы Макгонагалл табели всех четверых. И ведь не сказать, что Питер Петтигрю учился много хуже товарищей, однако декан Гриффиндора вспоминала его как откровенно туповатого. Вот она, человеческая предвзятость.

- Какого гиппогрифа нас заставили сдать палочки?
- Простите, мистер Блэк. Новые правила. Только ввели.
Они расположились в кабинете, который накануне Клаусу любезно одолжил Фрэнк. Трое друзей – в мантиях с траурными нашивками: вчера хоронили Лили. Блэк, мрачный, с горящими болью и яростью глазами. Бледный, удрученный Люпин с красными распухшими веками. Петтигрю, полноватый тусклый человечек, из тех, о ком говорят: глазу не за что зацепиться.
- Прежде всего прошу принять мои соболезнования.
В ответ на слова Клауса все трое склонили головы.
- Аврорат пришел к выводу, что смерть миссис Поттер – несомненное самоубийство…
- Да, она очень тосковала по Джеймсу, - Петтигрю почти всхлипнул.
- Увы. Вы, в сущности, можете считать наш разговор пустой формальностью: он уже не повлияет на решение аврората, однако, перед тем, как закрыть дело, я бы хотел уточнить некоторые детали.
(Эту речь Клаус репетировал перед зеркалом битый час).
- В день гибели миссис Поттер мы с помощью совиной почты получили от нее письмо. Я бы хотел показать его вам и спросить, не считаете ли вы, что это нечто значимое.
Петтигрю, осмотрев листок быстро и равнодушно, передал его Люпину. Тот поморгал, пригляделся внимательней, задумался. Дернул бровями. Протянул письмо Сириусу. Блэк, увидев почерк Лили, быстро сунул лист обратно следователю; рука его дрожала.
- Вам есть, что сказать?
- Лично мне нечего, - отрезал Блэк. – Я потерял лучшего друга и не сберег его жену. – У него затрясся подбородок. – Я не собираюсь больше здесь торчать. И если вы еще раз сунете нос в нашу жизнь, горько пожалеете.
Он резко поднялся, Клаус удержал его за рукав.
- Одну минуточку, сэр. Ведь мы все собрались здесь именно в интересах покойных мистера и миссис Поттер. Не так ли, мистер Люпин? А вам есть что сказать?
Люпин побледнел сильней, глаза его блуждали.
- В интересах Джеймса и Лили сейчас лишь то, чтобы никто не тревожил их покой! – рявкнул Сириус.
- И чтобы человек, виновный в их смерти, был наказан.
- А он уже наказан – правда, довольно милосердно. Не вы ли давеча приходили мне сообщить, что Нюнчик казнен?
- Сириус! – вдруг с болью прошептал Люпин.
- Что? Тебе что, жаль Нюнчика? А Джеймса тебе было не жаль, когда ты увидел его с перерезанным горлом? А Лили тебе не жаль? Правильно, не ты же, белоручка, вынимал её из петли!
Люпин жестом необыкновенной усталости запустил пальцы в волосы.
- Мистер Блэк, я прошу вас успокоиться и сесть, - Клаус раньше и не подумал бы, что способен на такой ледяной тон. Скрестив руки на груди, он довольно наигранно переводил взгляд поочередно на каждого из друзей.
- Ваша беда, мистер Блэк, что вы не умеете входить в положение человека. Вы, вероятно, ни разу, не пытались почувствовать себя в чьей-то шкуре. Зря, скажу я вам. Фамильное высокомерие, да? Оно способно сделать человека очень уязвимым.
- Намекаете, что я такой же сноб, как мои родственники? – оскалился Сириус.
- О ваших родственниках давайте в другой раз, они здесь совершенно не при чем. Личные качества человека – это его, и только его проблемы. Кстати, как я понял, у вашего покойного друга был тот же недостаток.
Клаус, словно в рассеянности бродя по кабинету, остановился у дверей.
- Вам и вашему другу в жизни сказочно повезло: красивые, богатые, здоровые, талантливые. Все от рождения, без усилий с вашей стороны. Легкость жизни и характер делает легким, правда? И вы не понимали, каково жить другим людям. Как на вашем фоне выглядит обычный, среднестатистический человек, не наделенный тем, что дано вам. Ваш блеск застит глаза и, в конечном итоге, слепит. Ничего среднего уже просто не видно, обычный человек кажется серостью, бездарью, уродцем. Живет с осознанием, что, как ни тужись, не стать ему таким, как вы. Ему, может быть, дано судьбой не меньше, чем другим, но он сравнивает с тем, что природа дала вам – и несчастен. А несчастен от протравившей его жизнь зависти.
Клаус смотрел куда-то вдаль, все более вдохновляясь собственной речью.
- Однажды этот средний человек понимает, что все еще может измениться. Он находит путь, который может дать деньги. А на деньги можно купить и все остальное – и уважение, и комфорт, и праздность, и красавицу не хуже той, что когда-то выбрала блестящего юношу, даже не заметив тебя. Хотя, думаю, в нашем случае путь к деньгам тоже подсказан женщиной. Ею двигала даже не жалость, у нее были свои интересы. Но и у нашего среднего человека – свои. Но надо ж такому случиться! Пару раз он допустил оплошность, и один из блестящих друзей догадался если не обо всем, то о многом. И проявил омерзительное великодушие: дал другу время, чтобы исправиться, и обещал молчать, если тот в назначенный срок свернет на путь истинный. Но наш-то герой знает: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. И вообще, свернуть с этого нового пути он ни в коем случае не может, потому что уже не хочет быть таким же ничтожным и зависимым, как прежде. Он решается на убийство. А заодно мстит отвергнувшей его красавице, подводя её под Азкабан. Только по воле случая она туда не попадает.
Клаусу захотелось воды, он сглотнул, но продолжил.
- А через какое-то время ситуация повторяется. Овдовевшая красавица случайно находит улику, изобличающую того, кого она считала почти братом. Надо же было её покойному мужу догадаться запихнуть такую важную бумагу в свадебный альбом! Но она столь же великодушна, как был и её муж. Она тоже не может выдать друга аврорам, мало того – не может допустить, чтобы кто-то, кроме нее, узнал о его падении. И она вызывает его на встречу, не зная, что этим подписывает себе смертный приговор, от которого уже некому её спасти.
Клаус печально прищурился.
- Одного я все-таки понять не могу. Ну недоступно это моему разуму. Каково это – затягивать петлю на шее женщины, которую когда-то любил? Может, вы мне объясните, мистер Петтигрю?

Глава 10

Третье место за столом пустовало. Петтигрю исчез.
- Что за…- Сириус ошалело огляделся. – Где Хвост? И что вы тут мололи?
- Правду, Бродяга, - Люпин в минуту постарел. – Там, на письме Лили, нарисована крыса.
- Крыса? –пришла очередь удивляться Клаусу. Он, по совести, таки не понял смысл странного рисунка, и надеялся получить у троих друзей некоторые разъяснения. И получил.
- Питер – незарегистрированный анимаг, - пластилиновыми губами прошептал Люпин. - Он превращается в крысу. Вероятно, он еще здесь.
«Так вот как он смог выбраться из дома Лили, ничего не открывая! – Клаус чуть не подпрыгнул и тут же сдулся. – Как же его теперь искать? Кота выписывать, что ли? Крысиного яду везде насыпать не успеем».
- Проблемы? – из-за двери в смежный кабинет высунулся Фрэнк: Клаус попросил во время допроса посидеть там его, а также Грюма и Лайзу. В образовавшуюся щель метнулась маленькая тень.
- Держи крысу! – выкрикнули разом Клаус, Блэк и Люпин. Фрэнк едва успел повернуть голову, Грюм тоже не сразу понял, чего все хотят. Сидевшая на столе Лайза оказалась проворней: мгновенно соскочив, она ухватила зверька и подняла. Заскочившие в комнату Сириус и Люпин пустили в крысу заклятием, и вот уже оказалось, что пальчики Лайзы сжимают пиджак низенького толстяка.
Но прежде, чем кто-то успел швырнуть в него заклятием вторично, Петтигрю одной рукой вцепился Лайзе в волосы, а другой сцапал её палочку, лежавшую на столе. Резко развернув девушку, он прикрылся ею, как живым щитом, приставив палочку ей к виску.
- Спокойно, - пролепетал он. – Ведь никому не хочется, чтобы она умерла, правда? Сейчас все расступятся, дадут дорогу, и мы вместе выйдем из здания. И все будет прекрасно…
Он отступал к дверям, заставляя Лайзу поочередно поворачиваться к каждому из противников. Блэк и Люпин будто перестали дышать, Фрэнк и Грюм подобрались, как старые волки. Клаус застыл, палочка вот-вот готова была выпасть из обмякших пальцев.
- Я разрешаю применять непростительные, - упавшим голосом проговорил Грюм.
Петтигрю ухмыльнулся:
- Попробуйте.
И заговорила Лайза. Негромко, без страха, деревянно.
- Клаус, он все равно убьет меня. Так что не бойся, делай, что понадобится.
Но Клаус ничего не в состоянии был сделать. Он смотрел на хрупкую фигурку девушки, болтавшуюся в руках Петтигрю, как марионетка, на белое запрокинутое личико, на палочку у виска, у самой синей жилки под завитком. И понимал, что сейчас позволит крысенышу убить Лайзу. Которая восхищалась, выслушивала, открывала ему дверь в любое время дня и ночи. Которая зажимала платком его вскрытые по подростковой дурости вены. С которой они вместе учились целоваться, а потом и любить друг друга. Он позволит Петтигрю убить её именно потому, что слишком боится, что тот её убьет.
И снова произошло непредвиденное. У самого выхода Лайза с силой наступила Петтигрю на ногу и ударила в бок. Тот охнул и машинально разжал пальцы, девушка метнулась вперед, к Фрэнку – он стоял к ней ближе всех. Зеленый луч пролетел от нее в паре сантиметров. И почти мгновенно в Питера полетели со всех сторон заклятия, так что он рухнул на пол и засучил ногами от боли.
Уже когда Петтигрю связали, заблокировав чарами возможность повторного превращения, и собирались левитировать для допроса, Блэк подошел и с размаху двинул по одутловатой физиономии.
- За Джеймса, - процедил он и двинул еще раз. – За Лили. Крысы на груди хуже змей.
Питер лишь поскуливал: тело сильно болело после Круциатуса, наложенного Грюмом. Грюм с Фрэнком и занялись арестантом. Клаус, поводив Лайзу в медпункт, вернулся к Сириусу с Люпином: они пообещали его дождаться.
… Два друга сидели в коридоре, пригорюнившись. Сутулые, измотанные, оглушенные открывшейся правдой. Для Сириуса, похоже, рушился если не весь мир, то ощутимая его часть. Люпин переживал новое горе тяжко, но с достоинством. Клаус не стал зазывать их в кабинет, просто опустился на скамью рядом с ними.
- Как вы поняли? – тихо спросил Люпин.
Клаус пожал плечами.
- Мозаика складывалась постепенно. Яблоки Лили принесла, когда в доме оставались только пять человек; кто из них мог вколоть снотворное? Хозяева дома отпадают, мистер Блэк тоже. И вы не похожи на убийцу, да и мотива у вас никакого. Впрочем, мотив Петтгрю я тоже не сразу понял.
- А когда поняли?
- Лайза, моя подруга, заметила, что он халатно относится к работе. Потом она заприметила его в Лютном. Я предположил, что халатность его была умышленной. А давайте вспомним, что работает он в отделе по борьбе с незаконным использованием изобретений магглов.
- Это не денежная и не важная должность. Вон Артур Уизли не может выбиться из нищеты.
- Мистеру Уизли не придет в голову за мзду превращать незаконное использование в законное. Шифровальщики проанализировали записку, которую бедная миссис Поттер нашла в альбоме. Таким жаргоном пользуются темные маги, промышляющие тем, что для потехи фанатиков чистокровности накладывают проклятия на маггловские изобретения и сбывают их магглам – не без выгоды для себя, естественно. Тем письмом Петтигрю извещали об очередной партии товара, о цене и месте сбыта. Подружка, которую Джеймс упоминал на дне рождения, скорее всего, и есть та женщина, которая свела преступных дельцов с нужным им чиновником.
- И если бы Джеймс не упомянул её, - голос Люпина прервался.
- Он все равно не пережил бы ночь. Питер пришел с явным намерением убить, зачем бы иначе ему было приносить снотворное? Он, думаю, взял с собой и шприц, и пипетку: смотря куда придется добавлять зелье. Единственное: если бы Джеймс не принялся насмехаться над Петтигрю, его смерть, возможно, не была бы столь ужасна. Питер ограничился бы Авадой. Но после слов Джеймса в нем всколыхнулось все, что копилось годами. Он захотел крови. Да вот беда: кровь ослепила его, и он позабыл про записку, которую когда-то, видимо, отобрал у него Джеймс и из которой, в принципе, и мог догадаться, что друг связался с преступниками. А вспомнил, только когда Лили вызвала его на разговор. Возможно, что у нее появились проблески воспоминаний о последних днях жизни мужа. Она могла вспомнить, к примеру, как Джеймс ругался с Питером…
- Но он же ел яблоки со всеми нами?
- Думаю, он притворился, что ест, а сам трансфигурировал фрукты в огрызки. Потом, совершив убийство и подбросив Лили губительные для нее улики, спустился вниз и выпил дозу снотворного, которую оставил себе. А как он после второго убийства покинул дом Лили, думаю, вы оба уже догадались.
- Почему я не рассказал вам про анимагию! – простонал Люпин и закрыл лицо руками.
И Клаус дежурно ответил:
- Вы не могли знать, что случится.
Блэк во время разговора друга с аврором походил на изваяние. И лишь когда Клаус поднялся, собираясь уходить, тихо спросил:
- Зачем вам понадобилось копаться в этом деле именно сейчас? Ведь после смерти Джеймса прошло полгода.
Клаусу вдруг стало его очень жаль. И одновременно злость взяла.
- Я участвовал в казни Северуса Снейпа. Я не палач по призванию, и казнь произвела на меня тягостное впечатление. Стремясь от него избавиться, я стал изучать дело, нашел несостыковки и через знакомых добился права на пересмотр.
- Ах да, раз убил Хвост, то Нюнчик невиновен, - бледно улыбнулся Блэк. – Но ведь он сам признался. Зачем?
- Чтобы вытащить из тюрьмы Лили, - ровно ответил Клаус, развернулся и быстро ушел.

Глава 11

Во время первых допросов Питер Петтигрю пытался симулировать сумасшествие. Он отвечал невпопад, глупо смеялся, несколько раз вдруг переходил на рыдания, завывал и бился об пол. Вызвали колдомедиков из Мунго, они освидетельствовали арестанта и определили, что он полностью вменяем.
У обвиняемого взяли анализ крови и выявили наличие следом антидота к сыворотке правды. Петтигрю подвергли принудительной чистке крови; он вопил, что будет жаловаться, и в сама деле пожаловался в Визенгамот, да вот беда – письмо его попало к завзятому волокитчику, который убрал конверт куда-то, вместе с десятком других – и больше не вспомнил.
Питера допросили под сывороткой правды; он признался в убийстве Джеймса и Лили Поттеров. Позже его слова подтвердил легиллимент.
Петтигрю, очевидно, уже чувствовал на лице гнилостное дыхание дементора. И тогда он начал «сдавать» аврорату всех темных дельцов, махинации которых с изобретениями магглов покрывал. Благодаря его показаниям банду вычислили и устроили ловушку. Была арестована добрая половина её участников, и в том числе любовница Питера, Трейси Миллер, через которую преступники и вышли однажды на молодого чиновника нужного им отдела. Они предстали перед Визенгамтом, однако Питеру тоже пришлось-таки предстать перед ним.
Судьи были в растерянности. С одной стороны, преступления Петтигрю, несомненно, тяжки; Северус Снейп был приговорен к Поцелую за меньшее. С другой – подсудимый оказал аврорату неоценимую помощь в поимке опасной банды.
В итоге они нашли компромисс. Питер Петтигрю был приговорен к смертной казни, но посредством не Поцелуя дементора, а применения убивающего заклятия Авада Кедавра. Казнь была произведена 1 января следующего года. В право британского магического сообщества случай вошел под названием «прецедент Петтигрю».
Что касается Северуса Снейпа, ранее казненного по обвинению в убийстве Джеймса Поттера, то он был оправдан и реабилитирован. И так как тело его оставалось живо (чудом – и стараниями родственников Роберты Томпсон) и не было заражено опасными заболеваниями, кроме пневмонии, и истощено лишь в обратимой степени, то Визенгамот принял решение о выкупе его души у дементоров.

Январь приближался к середине. Погода установилась ясная. Морозец пощипывал носы и уши, пробирался даже к пальцам, спрятанным в перчатках - и все-таки необъяснимо чувствовалось, что весна близко.
Рано утром, по темноте еще, Клаус и Роберта оправились в Азкабан. На процедуре выкупа души должны были присутствовать он, как аврор, проводивший расследование, она, как переговорщик, да тюремщик с конвоиром, которые должны были помощь принести тело на тот самый балкон, где осенью состоялась казнь.
Роберта казалась оживленней ,чем обычно, но то было оживление беспокойства. На пороге Азкабана, взявшись за тяжелое, железом окованное дверное кольцо, она вдруг остановилась.
- Не могу, - призналась, как выдохнула разом. – Я никогда прежде не чувствовала, как теперь. Что-то в сердце воет и мечется. Ощущаю себя палачом.
- Позволь заметить, что палачом ты ни разу не была, работа у тебя куда более уважаемая, - солено ответил Клаус. – Только не начинай опять своего: что ему будет больно, и что эта боль невыносима. Все можно вынести. И все проходит. Человек – изменчивая тварь.
- Не всякий.
- А что ты предлагаешь? Оставить, как теперь? Ты сама видела, в каких условиях их держат. Или, может, мне прикончить человека, который постоять за себя не может вообще никак?
- Нет, - Роберта с болью прикрыла глаза. – Нет выхода. Никакого.
- Выход есть, - отрезал Клаус. – Ты сама предложила его нам с Лайзой. Чего ж отказываешься?
- Я не отказываюсь. Я не знала, что та женщина умрет.
- Женщин на земле достаточно. Найдет кого-нибудь. Пойдем уже.
Они постучали, и открыл им старший брат Роберты. Не тот, который учился легиллименции – тот трудился на столь секретной работе, что и дома-то показывался раз в месяц. А самый старший оказался человеком без особенных способностей, поэтому продолжил отцово дело.
Он едва поздоровался с сестрой – она ответила холодным кивком – крикнул конвоира и повел посетителей в подвал. Там, в довольно просторной комнате, освещенной масляным светильником, по стенам вытянулись двухэтажные деревянные нары, а прямо на них, не прикрытые даже простынями, лежали тела. Голые, грязные, с выпирающими мослами и ребрами. Но все-таки живые.
Тюремщик и конвоир нашли нужное, переложили на грубые носилки. Роберта вынула из сумочки шерстяное одеяло, увеличила до нормальных размеров и накрыла им казненного. Конвоир и тюремщик вручную потащили носилки вверх.
- Тут магия плохо работает, - обычным полусонным голосом объясняла Роберта Клаусу, пока они шли следом.
Клаус почесал за ухом.
- Знаешь, мне бы только с этим делом развязаться. А уж там уволюсь из аврората и пойду в Шерлоки Холмсы. Лайзу Ватсоном возьму, не век же ей в архиве пылиться.
- Но ты так мечтал работать в аврорате.
- Я мечтал бороться с преступниками. Это можно делать, и не будучи аврором. Зато, если проштрафишься, тебя никто не заставит убивать человека, который может оказаться невиновным.
Роберта вновь погрустнела и до самой площадки не проронила ни звука.
На балконе её и узника оставили одних. Клаус с тюремщиком и конвоиром, стоя у прикрытой двери, ежась от холода, слышали удары гонга, слышали, как Роберта начала выводить грубовато-заунывную песню без слов, с причудливым ритмом и резкими выдохами. Волна холода заставила их стиснуть друг другу руки – так они поняли, что на площадку спустился дементор.
Минуту спустя снова стало теплее. Они выглянули. Роберта стояла на коленях возле носилок и поила узника вином из маленькой фляжки, которую тоже взяла с собой.
Класс поспешил к ним, поспешил заглянуть в лицо первой и последней своей жертве. Пусть еще не осмысленное, оно не было лицом куклы; в глазах что-то теплилось. «Роберта предупреждала: ему понадобиться время, чтобы осознать произошедшее. И лечиться придется долго».
- Вы слышите нас? Видите небо? Чувствуете вкус? – спросила Роберта заключенного.
- Да, - ответил тот хрипло, с трудом ворочая языком.
- Все в порядке. Уносите, - она обернулась к мужчинам.
Тюремщки и конвоир снова взялись за носилки. Клаус с улыбкой торжества, слепящей, как зимнее солнце, распахнул им дверь. Роберта отвернулась и беззвучно заплакала.