Глава 25. Сомнения

Эйфория от насыщения лакомством, которая заслонила собой гнев на Малфоя, потихоньку начала проходить. Гермиона нарезала мясо с особым остервенением, словно в отместку за то, как Люциус относится к ней.
- Нет, ну каков наглец, а! – бормотала она, швыряя сочный кусок в шипящее на сковороде масло. – Да с какой это радости я обязана ему подчиняться?! Так, стоп. Тише. Ты же сама согласна была стать его домовиком.
Минутное замешательство. Надо бы посолить и поперчить мраморную говядину, отвлечься, чтобы не думать и подумать.
- Ну, уж нет! Домовиков не заставляют принимать с ним ванную! Шах и мат, мое ехидство! – продолжила она свой внутренний диалог. – Ну да, конечно! Как будто тебе не понравилось купание! А кто там замер, как крыса перед змеей, когда он подвинулся к тебе так непозволительно близко? Что?!
Гермиона застыла у плиты с перечницей в руке, забыв, что черный едкий порошок продолжает сыпаться в сковороду.
- Нееет! – неверяще выдохнула она. – Это не то! Это совсем-совсем не то! Я просто испугалась!
Ей казалось, что вот прямо сейчас она посолила не блюдо, а собственную душу – втирала белоснежные крупинки, вперемешку со жгучим порошком прямо под кожу.
- Ну да! Конечно не то! – продолжал веселиться шут в голове. – Я смотрю, у тебя прямо сейчас происходит именно это самое «это совсем не то» от одного только воспоминания!
Гермиона грохнула перечницу на столешницу, сдавливая ладонями живот, в котором, казалось, поселилась целая колония бабочек. Бедра сжались, словно стыдясь и боясь, что вся эта яркая крылатая стая вырвется из нее, изукрасит разноцветным пергаментом своих крыльев заснеженный мир, выдавая ее с головой.
- Все-все-все! Хватит! Не думай об этом! Замолчи! Замолчи! – она вцепилась в собственные волосы и дернула до боли, чтобы заткнуть внутреннего шута, не слышать его смеха, перекатывающегося колокольцами на колпаке. Надо злиться!
Девушка взяла картофелину непривычно яркого фиолетового цвета.
- Вот ведь, выскочка, выпендрежник, позер! Даже картошку не мог нормальную взять! Обязательно нужно, чтобы была необычной! – свежий срез был еще ярче и сочнее. – И почему это спрашивается, я должна пахать за двоих? Я ему что, жена?
В этот миг явилось осознание. Кристальное, словно самые чистые слезы, холоднее поцелуя Карачуна. Жена! Малфой вернулся без Нариссы. Значит, у него не получилось вернуть ее. Интересно, они хотя бы встретились? Жалость к этому мужчине вспыхнула где-то под сердцем.
- Видимо за показным весельем, грубостью и едкостью, он пытается скрыть боль? – подумала Грейнджер, аккуратно переворачивая стейк. Ее гнев исчез, сгорел вместе с хохочущим шутом. Она словно просила прощения у мяса за такое жестокое обращение и опускала его на сковороду не прожаренной стороной так, словно укладывала спать.
Все ненужные и лишние эмоции испарились, уступая место знакомому чувству – нужно защитить, помочь, отвлечь, залечить, охватить своим крылом и укутать заботой. Короче, стать той самой наседкой, которой она обычно была для Рона и Гарри.
Наконец нежное мясо было готово, в кастрюле красовалось фиолетовое картофельное пюре и был нарезан салат из овощей. Можно звать хозяина дома.
- Мистер Малфой! – поскреблась Гермиона в двери спальни. – Мистер Малфой, все готово, можно пойти поесть!
И только тишина была ей ответом. Грейнджер постучала громче, а потом еще громче. Ну как можно было не услышать грохот, который почти срывает с петель двери? Девушка несколько раз порывалась уйти, но какая-то неведомая сила вновь и вновь возвращала ее к дверям спальни.
- Мистер Малфой! – срывая голос, закричала Гермиона, – Вы же сами просили позвать вас!
- А что если?.. Что если он специально загрузил ее работой, чтобы она не мешала ему покончить с собой? – страшная мысль, словно игла впилась в мозг, а фантазия уже нарисовала Малфоя с петлей на шее, раскачивающимся на роскошной люстре среди искристых капель горного хрусталя.
- Алохомора! – выкрикнула она, стараясь успеть спасти несчастного, вытащить из петли, сделать непрямой массаж сердца и искусственное дыхание рот в рот. Почему-то от этой мысли усилилось слюноотделение, словно она съела лимон.
На люстре никого не висело. И на гардинах – тоже. Все было нормально. Люциус лежал в постели, натянув на себя одеяло. Тревожная складка между бровей почти исчезла. Лицо спокойное и отрешенное, дыхание настолько тихое, что, кажется, будто грудь не поднимается вовсе.
- А что, если он принял яд? – с ужасом подумала девушка.
Она осторожно протянула ладонь, стараясь уловить движение воздуха у рта и носа. Ничего!
- Боже мой! Вы не можете вот так умереть! – прошептала она, нерешительно дотрагиваясь дрожащими пальцами до шеи мужчины, нащупывая пульс. Холодную ладонь обожгло теплом. Люциус заворочался и перевернулся на бок, сминая одеяло и зажимая его между ног.
Гермиона застыла, словно кто-то наложил на нее Петрификул тоталус. В этот момент она молилась только об одном, чтобы Люциус Малфой не открыл глаза, чтобы он не проснулся, и плевать на горячий ужин, стынущий на кухне! А потом… потом она забыла как дышать. Мужчина лежал к ней спиной, открывая взору обнаженное совершенство. Стоп! Нет! Не думать так! Это просто слова не правильно сложились. Просто открывая взору совершенно обнаженное тело. Спина – словно белое заснеженное поле, округлость плеч, ребра, которые словно созданы, чтобы пальцы скользили вдоль них, чуть выделяющиеся позвонки, которые спускаются к… О, Боже! Не смотри! Не смотри, Гермиона! Просто отвернись! Не смей скользить взглядом по этим округлостям! Не спускайся к бедрам, голеням, лодыжкам и узким ступням! Развидь!
- Ты и теперь будешь утверждать, что «это совсем не то»? – ожил шут в ее голове, звеня в ушах своими бубенцами.
- Я просто любопытный подросток! – молча ответила она ему, облизывая пересохшие губы, - Мне просто любопытно, так же как и всем. Это ничего не значит!
Она прижала ледяные ладони к пылающим щекам и выбежала из комнаты.
Есть не хотелось. Пока готовила, она напробовалась, да и съеденный сыр теплился приятной тяжестью в желудке. Хотелось спать, но заснуть было невозможно. Сильнейшее перенапряжение, волнение, сомнения и все то, что она осознавала, но отказывалась в это поверить, слились в огромный холодный ком где-то внизу живота. Предчувствие чего-то огромного, глобального, необъятного, словно ледник преследовало ее. Казалось, что она не видит этой глыбы и не понимает что это такое, лишь потому, что уперлась в него носом, что не позволяет оценить масштаб катастрофы. Хотелось плакать, смеяться, бежать и остаться здесь навечно. А что? Не плохая идея! Жить в глуши, куда никто никогда не сможет попасть, вдали от ужасной войны, от крови и смерти, от насквозь продажного министерства и жестокости Пожирателей. Просто жить, охотиться на зайцев и белок, ловить рыбу и наслаждаться северным сиянием.
- А может быть, зря я так рвалась сбежать от Карачуна? – подумалось ей. Она вспомнила сильные широкие ладони, суровый взгляд из-под кустистых бровей, густая борода. А ведь он смотрел на нее почти по отечески, ласково, уговаривая уйти вместе с ним в тот мир, где нет боли, войны и предательства.