Глава 17. Возвращение

Острые камни впились в локти, холодом обожгло разгоряченную кожу, промокшая тонкая рубашка закоченела и встала колом.
- Будь ты проклят! – закричал Люциус заиндевевшим пустым небесам. – Будь ты проклят! Сгори в пекле! Сдохни!
- Будь ты проклят! Проклят… проклят – вторило на все голоса хохочущее эхо, возвращая его же проклятия обратно.
Да, ему хотелось сдохнуть. Прямо здесь сгореть в инфернальном пламени. Сгинуть, но не так – не сгнить в безвестных скалах, не замерзнуть в седых снегах. Уйти, оставив след и уничтожить часть этого мира вместе с собой. А пока нужно идти – надо вернуться. У него еще есть сын.
Люциус поднялся на ноги, отправляясь в обратный путь. Огромный великан раскинул руки и ноги в неудержимом танце. Страж так и остался запечатленным на огромной скале. Малфой ничуть не повредил его.
Избитый, уставший, продрогший он брел по заснеженному берегу, ища глазами одежду, которую сбросил по пути к стражу. Но, видимо, одежда осталась там же, где звонкие ручьи впитывались в прибрежный песок. Жажда, мучившая мужчину всю дорогу, стала совсем нестерпимой. Влага покидала его тело с каждым выдохом, растворяясь невесомым облачком. Агуаменти не подействовало – из волшебной палочки не получилось выжать ни капли воды.
Люциус зачерпнул горсть снега и сунул его в рот. Плевать на переохлаждение, какой смысл, если он прямо сейчас умрет от жажды! Снег скрипнул на зубах шершавым песком, даже и не думая таять. Кое-как, отплевавшись, Люциус кинулся к ледяному панцирю, расшвыривая снежный песок руками, расчищая поверхность.
- Бомбардо! – заклинание послушно взорвало прибрежный лед. Малфой кинулся собирать осколки и жадно запихивать в рот. Язык приятно охладило. Казалось еще секунда и первые капли потекут в горло, утоляя жажду. Тянулось время, лед во рту нагревался, но не таял. Люциус выплюнул на ладонь несколько камешков горного хрусталя.
- Будь ты проклят! – зашипел он, прибавляя шаг. Умирать расхотелось. Жажда, холод и усталость отодвинули на второй план все эмоции. Хотелось приникнуть губами к текучей прохладе, раствориться в живительных струях. Хотелось согреться у жаркого огня, потрескивающего алыми углями. Хотелось уснуть и дать занемевшим мышцам расслабиться, а голове - окунуться в сладкое забытье. Как хорошо! Вынырнув из приятных грез, Люциус понял, что уже лежит в снегу – видимо прилег отдохнуть и задремал. – Вставай! Не сейчас! Не в доме слуги зимы! Надо сосредоточиться на шагах. Видишь, это твои ботинки – просто передвигай их, вспахивая снежное одеяло. Пусть мимо проплывают сугробы и каменные валуны.
Остановка… какое-то препятствие… Нужно обойти. Почему не получается? Расфокусированный взгляд ловит движение и чьи-то чужие ботинки. Кто-то зовет его по имени… Или не его. А какое у него имя?
- Пить! – еле слышно шелестит он пересохшим языком.
В руках появляется кувшин с водой. Сосуд не очень большой и это огорчает. Но, кажется, что он тяжелее гиппоргифа. Гладкие бока чуть не выскользнули из обледенелых пальцев. А сам он покачнулся, теряя равновесие. Горячие руки подхватили его, не давая упасть. Тепло… Живительное тепло прижалось к груди, словно надеясь отогреть замерзшее сердце. Пить! Люциус опрокинул кувшин, жадно глотая чистую настоящую воду, проливая на грудь, давясь и задыхаясь. Последние капли упали на потрескавшиеся губы, и блаженное забытье накрыло с головой.