Глава 1

Вечерело. Огромное, причудливо переплетенное планками рам окно библиотеки Хогвартса окрасила синь, и по мановению палочки мисс Лаймон в огромных люстрах зажглось множество свечей. Одна из девочек, погруженных в занятия, оторвалась от книжки и восторженно вздохнула, с благоговением глядя на игру огоньков в темнеющей синеве окон. Её соседка с неудовольствием подняла голову:
- Нельзя ли потише? Вы мешаете мне заниматься.
- Простите, - пролепетала первая. – Поглядите, la finestra… Окно… Сosì bella!
- Во-первых, неприлично говорить на иностранном языке в присутствии тех, кто его не понимает, - соседка сморщила острый носик и заправила за ухо прядь темно-рыжих вьющихся волос. – Во-вторых, вы что, первый раз видите это окно? По-моему, свечи тут зажигают каждый день. И если бы вы, мисс Фьори, почаще ходили в библиотеку…
- Моя фамилия Фиорелли, не Фьори, - смуглое лицо первой из девочек слегка покраснело. – И не понимаю, мисс Лаванда, почему вы такая злая. Я говорю мой родной язык, потому что плохо знаю английский. Ваша сестра меня поправлять, а не смеется, а вы…
- Еще одно слово, и я пожалуюсь мисс Лаймон, что нарушаете дисциплину и мешаете всем, - процедила Лаванда. Фиорелли вздохнула и вернулась к толстенному тому, из которого делала выписки. Лаванда посмотрела на её потрепанный пергамент так, будто хотела его испепелить, резко встала и вышла из библиотеки.
Глуповатая итальянка раздражала всем: темным, точно неумытым лицом, грубыми волосами, вечно в беспорядке разваленными по плечам, поношенным желто-черным галстуком Хаффлпаффа, непроизносимыми именем и фамилией, ломаным английским, перемешанным с какими-то нелепыми словами из её языка, но больше всего – недопустимой, непозволительной дружбой, косвенно компрометирующей и Лаванду.
Дело в том, что Лаванда Бэддок, происходившая из чистокровного, хотя и обедневшего семейства, была слизеринкой. А её старшая сестра, Мэрайя, три года назад угодила на Гриффиндор и теперь вот водила дружбу с ничтожествами вроде паршивой итальянки Фиорелли или грязнокровки Терезии Миддлс.
«Фамильная честь – наше единственное богатство», - не раз повторял им отец. Сам он блюл честь семьи неуклонно. Он порвал всякие отношения с братом, женившимся на полукровке, и если упоминал о нем, то не иначе, как присовокупляя ругательства, даже и не совсем приличные джентльмену. С сестрой Амандой, преподававшей в Хогвартсе древние руны, отношения у Джонатана Бэддока были несколько лучше: все же она придерживалась, хотя и скрыто, чистокровных принципов. Однако при каждой встрече он попрекал сестру тем, что она ведет неподобающей приличной женщине образ жизни, и напоминал, что ученым девицам не суждено выйти замуж, поскольку слишком умная жена, конечно, не будет нужна никому. От подобных слов отца Лаванда невольно испытывала боль, поскольку все считали её умной девочкой и не раз твердили, будто в Хогвартсе она непременно станет отличницей (так и вышло). Но она тут же уверяла себя, что стараться в учебе будет, только чтобы не опозорить отца. В том, что для чистокровной девушки работать – настоящее бесчестье, она была полностью с ним согласна.
Конечно, недопустимой казалась сама мысль, что девочки из семьи Бэддоков может попасть на Гриффиндор. «Немыслимо!» - в один голос воскликнули отец, мать и брат, когда коротенькое письмо Мэрайи известило их о результатах распределения. Лаванда промолчала, поджав губы.
Неужели лишь она достаточно хорошо знала сестру, чтобы ожидать от нее подвоха? Неужели они уже забыли про многочисленные выходки Мэрайи – Лаванда краснела при одной мысли, что о них узнают посторонние? Когда сестре было шесть, она стащила из сарая квиддичную метлу брата – он был загонщиком в факультетской команде – и отправилась путешествовать над окрестностями. Правда, в этом, как пояснил отец, ничего особенно неприличного нет, и Мэрайя была наказана лишь за то, что, поднимаясь в воздух в столь юном возрасте, рисковала жизнью. Но как быть с её поступком в восемь лет, когда она переоделась мальчишкой и на телеге фермера-маггла попыталась добраться до Лондона? Или когда в гостях у богатых родственников - Гринграссов (кажется, отец и мистер Гринграсс приходились друг другу двоюродными братьями), поссорившись в саду с хозяйским сыном Уинстоном, толкнула его в грязь и швырнула ему в лицо лягушку. Это двое всегда не выносили друг друга, и Лаванда с ужасов – хотя не без злорадства – представляла, как они сцепляются на уроках, совмещенных у Слизерина с Гриффиндором.
Лаванде всегда казалось, что за действиями сестры стоит даже не несдержанность или природная вспыльчивость, а злой умысел. Мэрайя, конечно, вела себя неприлично только для того, чтобы привлечь внимание родителей и заставить сестру, которой, разумеется, завидовала, так как та была красивее и гораздо умнее, почувствовать свое одиночество. В этом-то Лаванда и была уверена и тем больше ненавидела сестру, чем больше Мэрайе удавалось осуществить коварный план. Действительно, родители почти совсем забросили Лаванду, на её успехи не обращали внимания: все каникулы посвящались тому, чтобы ругать сестру и запоздало пытаться её перевоспитать.
…В приоткрытое окно пахнуло ледяным осенним ветром, Лаванда обхватила руками плечи. Она не любила осень, потому что от сырости и холода всегда простужалась, а еще потому, что, когда ей или Мэрайе хотели сделать комплимент, говорили, что у них «осенняя внешность». Лаванде совершенно не нравилось собственное лицо, усыпанное веснушками, точно яйцо сороки, темно-рыжие волосы, вьющиеся так мелко, что было настоящей мукой их причесать, и светло-карие глаза, как ей казалось, совершенно невыразительные. Оставалось лишь радоваться, что Мэрайя выросла не красивее её: у сестры, в добавок к тем же недостаткам, был длинный, с горбинкой, нос.
Лаванда поторопилась в слизеринскую гостиную: там тоже царил промозглый холод, но, по крайней мере, можно было спастись от сквозняков у камина. Она любила укутываться в теплый плед и сворачиваться клубком в кресле – если, конечно, кресла и плед не занимал кто-то другой. Чаще всего лучшее – то есть самое теплое – место в гостиной доставалось старшекурснице, старосте школы, Оливии Хорнби. Лаванда, конечно, не спорила: Оливия выглядела такой болезненной, что было бы преступлением заставить её мерзнуть. Кроме того, при внешней слабости, Хорнби отличалась жестокостью и мстительностью: для нее день прошел зря, если она не послала под розги какого-нибудь хаффлпаффца или гриффиндорца. Лаванда не жалела глупых барсуков или наглых кошек, напротив, но с первых же дней в Хогвартсе пообещала себе не вставать у Оливии на пути. Это оказалось легко сделать: первый учебный год для Лаванды был для Хорнби последним. Однако и после нашлись те, о ком однокурсники заботились больше, чем принято на Слизерине обычно: к примеру, пятикурсница Элладора Нотт, уже просватанная за знатного Рендальфа Лестрейнджа, или Ариэлла Монтегю – одна из самых блестящих девушек на факультете.
Лаванда снова вздохнула. Завтра должен был состояться день рождения Ариэллы. На него будут приглашены самые достойные слизеринцы – а её саму, конечно, не пригласят. И дело даже не в бедности – хотя на праздниках в чистокровных семьях на Бэддоков часто косились, как на «бедных родственников». Но кто же введет в общество приличных людей сестру гриффиндорки, подруги отбросов вроде Фиорелли и Миддлс? Даже здесь Мэрайя умудрилась ей насолить.
Добравшись наконец до гостиной, Лаванда остановилась у порога и осмотрелась. Любимое кресло у камина было занято Ариэллой Монтегю, вокруг которой расположилась «свита» из нескольких подруг. В их числе были и две соседки Лаванды по комнате: Констанс Гойл и Урсула Фьюдж. Лаванда вспомнила о грядущем празднике, на который не попадет, и огорченно моргнула.
На диване в центре гостиной расположилась, также в окружении подруг, красавица Элладора Нотт. Под подобострастное хихиканье приятельниц она занималась любимым делом: шпыняла сидевшую рядом однокурсницу Эйлин Принц. Сутулая, с длинным землистым лицом Эйлин краснела и смаргивала слезы, но почему-то не отходила.
- Какая у тебя интересная блузка. Я видела такую… - Элладора выдержала паузу, - в сундуке моей бабушки.
Белобрысый Абраксас Малфой, сидевший поодаль с книжкой, снисходительно улыбнулся и послал шутнице ласковый взгляд. «Она ведь обручена с другим, - возмущенно подумала Лаванда. – А Малфою дает надежду. Надо же…»
- А где ты купила юбку, Эйлин? Ах да, бедняжка, наверное, ты не покупала её. Старьевщик сжалился и отдал даром. Эйлин, если ты не можешь прилично одеться, пожаловалась бы профессору Слагхорну. Может, он провел бы в «Слаг-клубе» благотворительную акцию, и мы скинулись бы тебе на новый костюм.
Тут уже расхохотались не только подруги Нотт, но и компания Ариэллы, и мальчишки с третьего курса, сидевшие за столиком у стены: Уинстон Гринграсс, Найджел Мальсибер – и, к отвращению Лаванды, Чарльз Принц, младший брат Эйлин. Он никогда не вступался за сестру – наоборот, если был повод, принимался высмеивать её пуще остальных. Сейчас, то ли недовольный тем, что Эйлин как будто не слышала гадостей, которые про нее говорили, то ли желая угодить смеющимся девочкам, он, прицелившись, пустил сестре в затылок струю воды. Тут уже Эйлин, конечно, вскочила, взвизгнув, Элладора зааплодировала, и Чарльз выпустил новую струю, причем на сей раз Уинстон и Найджел тоже решили принять участие в забаве. К ним присоединился, не утерпев, даже серьезный Малфой. Одежда бедной девочки плотно облепила тело, её жидкие волосы упали на плечи и слиплись, с длинного носа падали капли, вокруг ботинок расплылась лужа.
- Достаточно! – воскликнули с порога коридора, где начинались спальни мальчиков. У лестницы стоял, скрестив руки на груди, Гарольд Гэмп – еще один сокурсник Уинстона, белокурый мальчик с мрачноватыми глазами. Его считали занудой и недолюбливали за привычку вмешиваться не в свое дело. Вот и сейчас…
- Мне кажется, вы перешли пределы. Эйлин стоит обратиться к профессору Слагхорну. Свидетели, полагаю, найдутся, - Гарольд обвел взглядом гостиную и, к ужасу Лаванды, посмотрел на нее в упор. – Вы, мисс Бэддок, ведь сможете рассказать все, как было?
- Я? – Лаванда растерялась. – Но я ничего не видела, только что вошла. Я не понимаю, в чем дело… Возможно, мисс Принц виновата сама.
Ей было жаль Эйлин, но ссориться из-за нее сразу со столькими товарищами, семьи которых были куда богаче и влиятельнее, чем её собственная, ей вовсе не хотелось. Кроме того, она недолюбливала младшую сестру Эйлин, Кэтрин, жившую в одной с Лавандой спальне. Та манерами и поведением сильно напоминала Мэрайю, так что было непонятно, как вообще такая развязная и вульгарная девица могла попасть на Слизерин, кроме того, внешность её слишком уж говорила о южных корнях. Лаванда слышала, что род Принцев основан всего-то в конце восемнадцатого века, причем происходили они все от Эдварда Принца – магглорожденного бастарда, на четверть испанца, разбогатевшего на умении сварить любое зелье. Впрочем – разбогатевшего – сказано слишком громко: состояние Принцев по сравнению с состояниями других известных фамилий было ничтожно. Тем не менее, они вечно лезли в высшее общество. Отец, посмеиваясь, как-то заметил, что Принцы преуспели в двух искусствах: в зельеварении и в подобострастии. Сейчас они были, пожалуй, немногим обеспеченнее Бэддоков, однако надежд вскарабкаться наверх, видимо, не оставили.
…Эйлин, беззвучно рыдая, выбежала из гостиной. Гарольд Гэмп смерил Лаванду холодным взглядом и тоже вышел вон. Девочка наконец присела на свободный стул, думая, что до ужина осталось совсем немного, и мечтая, чтобы подали её любимые тушеные овощи, а не пирог с почками: хотя мясо в доме Бэддоков появлялось довольно редко, девочка не испытывала в нем особенной потребности. Кроме того, она представляла, как больно корове, когда ту забивают, и ей казалось, что от мяса пахнет кровью и страхом. Как-то она разоткровенничалась об этом с Мэрайей, но та подняла её на смех за «сентиментальность».
- Лаванда! – раздался слабый голосок бледненькой, с мышиными волосами, Урсулы Фьюдж. – Ариэлла просит тебя подойти.
Прежде блистательная Ариэлла никогда к ней не обращалась. Невольно стало страшно. Слегка смяв от волнения манжету, девочка сколько могла ровным шагом подошла к креслу у камина.
Белокурая, синеглазая Ариэлла восседала, как юная королева на троне; изящно накинутый плед укутывал легкую фигурку, наполовину прикрывая узкое темно-синее платье. При виде новеньких дорогих лодочек Монтегю Лаванда едва смогла подавить завистливый вздох.
- Лаванда, я хотела бы признать, что факультет Слизерин очень тебя ценит, - грудной голосок Ариэллы звучал ласково. – И в знак этого приглашаю тебя на свой день рождения. Праздновать будем в комнатах профессора Слагхорна, начало в шесть. Не опаздывай.
У Лаванды слегка закружилась голова. Получить приглашение, несмотря на опозорившую семью сестру-гриффиндорку, узнать, что оценили её собственные, весьма скромные заслуги, казалось верхом счастья. Она едва сумела как следует поблагодарить Ариэллу и, перехватив довольные взгляды худенькой Урсулы и плотной Констанс, поспешила на ужин в Большой Зал.

Глава 2

Лаванде повезло: на ужин были действительно тушеные овощи. Вечер закончился тем, что она позволила Констанс и Урсуле списать у нее эссе по трансфигурации. За этот предмет они особенно переживали: вел его декан Гриффиндора профессор Дамблдор, который, при всей своей тактичности, слизеринцев явно терпеть не мог. Правда, на оценках это не отражалось: те, кто хорошо справлялся, получали, что им положено. По крайней мере, Лаванда редко получала что-то ниже «Превосходно», хотя больше любила, разумеется, зельеварение с веселым и приветливым профессором Слагхорном – истинным джентльменом. Впрочем, ей почти все предметы давались одинаково хорошо, кроме травологии: тяжело было возиться с землей. Но в минуты, когда Лаванда нарочито-лениво протягивала туповатой Констанс или легкомысленной, попросту забывавшей про уроки Урсуле свиток пергамента, она чувствовала превосходство над ними, и это было приятно.
Ночью она долго не могла уснуть, гадая, как украсят ради дня рождения Ариэллы гостиную профессора Слагхорна. Лаванда любила, когда на праздники их семью приглашали в богатые дома, именно из-за праздничного убранства домов, роскоши дорогих украшений, блеска, бьющего в глаза. Она не могла забыть, как пару лет назад попала в особняк Бэрков: их дочери Араминте исполнялось девятнадцать. Ажурная решетка ограда, переплетенная благоухающим шиповником, белым и красным, покачивающиеся на морском ветру чайные розы, огромный холл, где множество свечей отражалось в зеркалах и блестящем паркете, где бросали тень резные листья пальм и порхали ослепительно-яркие бабочки, где шумели настоящие водопады – все это так заворожило девочку, что она едва обратила внимание и на саму именинницу, в пышном платье похожую на букет роз, и на два небольших скандальчика, разразивших друг за другом. Сперва высокая девушка в белом платье, прихватив за локоть темноволосого юношу, стала его отчитывать, что он «притащил в приличное общество грязнокровку». Юноша что-то тихо поцедил сквозь зубы, вырвался и вышел. Кто именно из гостей был той самой «грязнокровкой» (тогда Лаванда еще не знала, как они выглядят), девочка поняла по косым взглядам, которые остальные гости бросали на молодую девушку в очках, в горчичном платье и синей накидке. Лаванде тогда показалось, что у нее очень неприятное лицо: наглое, хищное и злое.
Второй разразился ближе к концу праздника. Все стали перешептываться, что внезапно пропал , даже не поздравив именинницу, какой-то Том, и один юноша пошутил, что Араминта, наверное, очень расстроится… Впрочем, тут Лаванда вообще ничего не поняла: кто такой том, она понятия не имела. Мэрайя умудрилась в тот день ничего не натворить: мать следила за ней с особой тщательностью. А спустя два месяца сестра рассказала ей, как родители обсуждают между собой, что какую-то «грязнокровку Адамс» выловили из Темзы, с перерезанным горлом и вспоротым животом. Мэрайя утверждала, что эта Адамс и есть та самая очкастая девица, из-за которой на празднике у Бэрков вышла ссора. Лаванде же вся эта история показалась тогда нелепостью. Что же, убивать только из-за того, что какая-то плебейка пробралась в знатный дом?
Засыпая, Лаванда любила пофантазировать о том, как украшала бы собственный дом, если была бы такой же богатой, как Бэрки, Нотты или Монтегю. Она не стала бы, к примеру, на Рождество просто так развешивать шары и гирлянды. В один год у нее была бы ель в египетском духе, в другой – в греческом… И наряжалась бы она то в гречанку, укутываясь пеплосом, то, может, в старинное саксонское платье. Вот нелепо, как в прошедший позавчера Хэллоуин, она бы никогда не вырядилась. Она вообще терпеть не могла этот праздник, находя его слишком грубым. Вот Мэрайя, напротив, Хэллоуин обожала.
Снилась Лаванде ель, которую они с мамой и сестрой наряжали в разгар войны, в сорок третьем году. В доме не было почти ничего, праздничный ужин состоял из суррогатных сарделек, ломтиков суррогатного же сыра и нескольких картофелин – мама сварила их прямо в кожуре, чтобы, как она пояснила, ничего не пропало. Вместо чая был настой шиповника (Мэрайя морщила нос, а вот Лаванде он даже нравился), но к нему отец торжественно вручил девочкам по целых два соевых батончика! Счастье было невероятное. Девочки жевали медленно-медленно, а мама рассказывала им диковинную историю про первые конфетти – сладости, падавшие прямо с неба… А на елке, довоенно-нарядной, покачивались шары с зимним лесом и птицами.

Словно норовя подпортить трепетное ожидание праздника, охватившее душу Лаванды, потолок Большого Зала с утра затянулся ноябрьской скучливой хмарью. Поджав губы, девочка помечтала, чтобы скорее пошел снег или хотя бы хлынул настоящий ливень, сменив эту тоскливую погоду, от которой руки опускаются и сонно закрываются глаза. Чтобы не загрустить, Лаванда прислушалась к болтовне студенток постарше.
Элладора Нотт с удовольствием описывала подругам платье, в котором пойдет на рождественский бал.
- Думаю, маме удастся отыскать шифон такого нежно-лилового цвета… И черное кружево - оно правда, дорогое, но родителям ничего для меня не жаль!
Говорила она довольно громко – несомненно, так, чтобы могла услышать Эйлин Принц. Та сидела, как обычно, потупившись, и жевала тосты с сыром; в движениях её челюстей было что-то лошадиное. Сидевшие рядом Кэтрин и единственная подруга Эйлин – Одри Лейдон, кудрявая брюнетка в очках – то косились на Элладору, то неодобрительно переглядывались между собой. Чарльз под одобрительные кивки Уинстона и Найджела обстреливал бумажными шариками проходивших мимо хаффлпаффцев.
Ариэлла Монтегю, кажется, тоже слышала, как хвастается Элладора, но лишь иронично усмехалась. Уинстон передал ей вазочку с вишневым джемом, она грациозно приняла, улыбнулась мальчику, беззвучно рассмеялась, когда какой-то первокурсник из барсуков прыгнул к Чарльзу с кулаками. Естественно, мальчишка тут же свалился, да еще прямо под ноги как раз входившей в зал тете Аманде, которая вычла с его факультета два балла за паясничание.
Лаванда поздоровалась с теткой и сразу сморщилась. В зал входила Мэрайя с подругами – итальянкой Фиорелли и грязнокровкой Миддлс. Последняя обычно зачесывала волосы гладко, но сегодня, подражая подругам, распустила по плечам. Довольно красивые волосы, кстати – шелковистые, приятного русого оттенка. «Везет же грязнокровкам», - Лаванда почувствовала, как настроение начинает портиться. И вдруг она насторожилась.
- Нет, ты подумай! Еще и проиллюстрировали. Я не понимаю, почему им разрешают издеваться над другими факультетами? – раскрасневшаяся от возмущения Мэрайя нервно откинула со лба витую прядь.
- «Попасть в Слизерин — значит, ощущать себя избранным», - насмешливо процитировала Терезия Миддлс, прищурив большие серые глаза. – Да, и поэтому они выбрали животное, которое вечно прижимается к земле, и сами сидят в подземельях, как преступники.
- Ты только послушай… - лицо Найджела вытянулось, он дернул Гринграсса за рукав. – Послушай, что несет эта грязнокровка!
Тем временем Мэрайя зло усмехнулась.
- Обречены на власть! Скажите пожалуйста! До чего же мерзкая книжонка. Знаете, что надо сделать? Сегодня в школьном дворе мы публично сожжем эту гадость.
- Фи, - Терезия сморщила нос. – Так поступали сторонники Гриндевальда.
- Хорошо, тогда утопим в туалете плаксы Миртл. Все равно туда никто не ходит, ущерба никому не будет. А Прингл пусть понаклоняется, авось у него обострится радикулит, - Мэрайя заблестела желтоватыми глазами.
- Глупо. Книжка-то чем виновата? Она не просила, чтобы её издавали, - Терезия пожала плечами. В это время Фиорелли, кажется, заметила, что их слушают, и заговорила нарочито-громко:
- И не пойму, за какую же команду мне болеть: за свой факультет или за Гриффиндор, ведь там мои брат и подруга?
«Тоже мне, великий конспиратор», - зло усмехнулась Лаванда, пододвинув сливки.
- Я не боюсь, Энни, - Мэрайя скрестила руки на груди. – Пусть знают свое место. Если что, могут прийти и посмотреть.
(С кошмарным именем Фиорелли – Аннунциата – не решались ломать языки даже её ближайшие подруги, а потому сокращали её до удобного Энн).
Уперев руки в бока, сестра легко развернулась, окинув взглядом слизеринский стол.
- Да, леди и джентльмены, - она скривилась, - вы можете сегодня присутствовать на торжественной казни вашей мерзкой книжонки. Туалет Плаксы Миртл, два часа дня. Вход бесплатный.
Развернувшись на каблуках, она зашагала к гриффиндорскому столу, причем Лаванда заметила, как несколько мальчишек – в их числе Винченсо, Фиорелли, брат хаффлпаффки, грубый и вспыльчивый мальчишка, четверокурсники Карен Джйори и Ричард Эйвис. Лаванда слышала, что они вместе с её сестрой создали нечто вроде антислизеринской банды – якобы в знак протеста против притеснений, творимых Оливией Хорнби. Но Хорнби выпустилась, а банда не распадалась, из чего было ясно: гриффиндорцы потакали исключительно собственным дурным наклонностям.
Глядя, как Мэрайя о чем-то беззаботно болтает с Миддлс, а Фиорелли, спешно схватив со стола Хаффлапаффа пирог и чашку чая, подбежала к красному столу и болтает с братом, Лаванда почувствовала бешенство и стыд. Теперь её репутации наверняка будет нанесен невероятный урон, и все из-за наглости и глупости сестры. Пожалуй, теперь Ариэлла заберет назад свое приглашение. А если и не заберет – она все-таки настоящая леди – то как на Лаванду будут смотреть остальные гости…
Едва дыша, девочка подняла глаза. К её удивлению, про нее, кажется, никто и не вспомнил: Найджел Мальсибер что-то горячо шептал Уинстону Гринграссу, Ариэлла смотрела ожидающе, а Элладора и Абраксас снисходительно наблюдали за младшими.
- Мне кажется, ты зря встревожился, - чуть растягивая слова в своей обычной манере, ответил Уинстон Найджелу, выслушав его. – Глупая выходка рыжей кошки не причинит нам ни малейшего вреда, а только опозорит её саму.
– Но ведь она посягнула на «Кодекс змей», - мягко напомнила Ариэлла. «Кодекс змей» был книгой, прославляющей факультет Слизерин; идея её принадлежала загадочно исчезнувшему Тому Риддлу, лучшему ученику Хогвартса за последние сто лет. Первые, подарочныей экземпляры получили ближайшие друзья Тома и профессор Слагхорн, но потом было выпущено еще несколько более дешевых изданий – одно из них, видимо, и попало в руки Мэрайи.
Ариэлла томно опустила ресницы. Уинстон повел подбородком:
- Хотя, пожалуй, она заслужила наказание за то, что посмела обратиться к нам.
Желтая мордочка Чарльза Принца заострилась от предвкушения, и Лаванда почувствовала, что ей также приятно будет понаблюдать, как Мэрайя ответит за свои выходки.

Глава 3

Лаванда часто удивлялась, как иногда таланты даются людям, совершенно их недостойным. Вот, к примеру, неотесанный Винченсо Фиорелли, не имеющий понятия о манерах, имел дар художника. Многие, особенно слизеринки, которых этому учили специально, умели рисовать, иногда даже неплохо, но неумытый итальяшка намного превосходил их всех. Его рисунки поражали объемностью, с портретов люди смотрели, точно из зеркал, а пейзажи не было необходимости оживлять магией: люди забывали и так, что перед ними всего лишь карандашный набросок, даже не тронутый красками (краски Винченсо не на что было купить). Но конечно, когда талант дается простолюдину, ничего хорошего получиться не может.
Помнится, когда Лаванда училась на первом курсе, она однажды наблюдала, как Винченсо, сидя на подоконнике в коридоре, рисовал позировавшую ему сестру. Мимо шла тогдашняя староста школы Оливия Хорнби. Увидев, чем заняты хаффлпаффец и гриффиндорка, она подкралась и выхватила у Винченсо лист бумаги.
- Отдайте! – запротестовала Аннунциата. – Мы не сделали ничего плохого!
- Вы занимаетесь тем, что не соответствует вашему положению, - улыбнулась Хорнби.- А вам надлежит знать свое место.
И взмахом палочки она подожгла рисунок, а заодно карандаш у Винченсо в руке. Огонь лизнул и пальцы. Мальчишка вскрикнул, но едва сестра схватила его за руку и стала дуть на ожог, вырвался и изо всех сил пихнул Оливию на пол. Хорнби попыталась встать, но он толкнул её снова и пнул. Та истошно закричала, Аннунциата попыталась оттащить брата, бормоча:
- Non si scherza, ci fa male, non si scherzo, no!
На крики прибежал второй староста, Ореон Блэк, бродивший неподалеку, с парой однокурсников. Они живо ухватили обоих Фиорелли за шиворот и оттащили к директору. Сам Ореон повел Оливию, громко стонавшую и дрожавшую от плача. Кажется, её сначала отвели в Больничное крыло, оттуда быстро выпустили, но весь вечер она провела в постели, и её подруги встревожено носились на кухню за лакомствами для нее. Элладора Нотт, всегда завидовавшая Хорнби, шипела, что та опять симулирует, но Лаванда сомневалась в этом. Оливия была маленькой и хрупкой, на вид не старше третьекурсницы, и от потрясения, от грубых побоев могла серьезно заболеть.
К вечеру Слизерин торжествовал: итальяшка понес заслуженное наказание. Его отправили в карцер, дав предварительно тридцать розг. Оливия настаивала на наказании для его сестры тоже, однако за ту неожиданно вступился профессор Дамблдор, как раз оказавшийся у директора. Говорят, он пристально посмотрел на девчонку, на ее брата, пошептался с директором Диппетом - и тот даже не оштрафовал Хаффлпафф. А вот с Гриффиндора вычли пятьдесят баллов.
Чуть поправившись, Оливия принялась отыгрываться на Хаффлпаффе и Гриффиндоре с удвоенной слой. К примеру, как-то она увидела на одной хаффлпаффке бант, показавшийся ей излишне красивым для «барсучихи». Она немедленно вычла с факультета девочки двадцать баллов, а Ореон Блэк, находившийся тут же, срезал у той бант с волос. Мальчик, с которым шла хаффлпаффка, не посмел сопротивляться, помня о судьбе брата и сестры Фиорелли.
Но и за них нашлись мстители. Недели через две после случая с рисунком кто-то облил сверху Оливию и Ореона, делавших обход, помоями, в которых плавали пиявки; одна из них впилась Хорнби в нос. В другой раз перед слизеринкой наколдовали какую-то липкую гадость… Лаванда помнит, как вечером Хорнби рыдала в кресле у камина и причитала, что, пока в Хогвартсе был Том, с ней так обращаться не смели. Да, у того самого Тома Риддла она была любимицей- Лаванда слышала и об этом, и за это невольно уважала Оливию: ведь ту выделяли умные люди. Товарищи Хорнби, столпившись вокруг нее, уверяли, что скоро найдут и жестоко накажут тех, кто посмел над ней издеваться. А разыскать их не составило труда: это оказались приятели Винченсо: Карен Джойри, Ричард Эйвис – и конечно, Мэрайя.
По совести говоря, в поимке виновников была заслуга Лаванды. В тот самый вечер, когда Оливия плакала в кресле, девочка подошла к ней и рассказала, что видела, как Мэрайя, Винченсо и еще пара гриффиндорцев шептались у себя за столом.
- Мэрайя жестока, она на все способна. Она и мне однажды посадила пиявку на лицо, - да, это ведь в самом деле было.
Карие глаза Хорнби засверкали.
- Ну что ж, спасибо, - она хищно улыбнулась. – Скоро ты сможешь полюбоваться на их чучела.
Про чучела оказалось преувеличением, но знать, что Мэрайя несколько дней поведет в карцере, было приятно.

… «А ведь ничего бы не случилось, знай простолюдины свое место», - почти напевала Лаванда, наблюдая, как входит на урок высокий, с длинной окладистой бородой, профессор Дамблдор. С ним у слизеринцев были отношения довольно сложные: его хоть и полагалось уважать, как победителя самого Гриндевальда, но он слыл магглолюбцем, а кроме того, как декан Гриффиндора, защищал злейших врагов. Лаванда не раз фыркала, представляя, как он защищает перед директором Диппетом Мэрайю и её приятелей после их очередной выходки… Да и, честно говоря, пару раз она слышала, как родители говорят о нем совсем нехорошие вещи: что он не то уморил собственную сестру голодом, не то «жил с ней» - так выразился отец (Лаванда, правда, не поняла, почему это брату и сестре нельзя жить в одном доме, ведь они-то с Уильямом живут), а потом убил. А теперь вот улыбается…
- Сегодня мы трансфигурирует перо в цветок! – объявил Дамблдор классу. – Пусть к концу занятия кабинет станет похож на оранжерею профессора Бири!
Лаванда поджала губы, подивившись глупости шутки: обычно профессор выдавал им что-то более остроумное. Перо она с легкостью трансфигурировала в чайную розу, и Дамблдор с удовлетворением взял цветок в руки, повертел, понюхал.
- Даже пахнет, как мне кажется. Пять баллов Слизерину, мисс Бэддок. Попробуйте теперь какой-нибудь другой цветок…. К примеру, орхидею или кисть сирени.
Девочка с облегчением вздохнула, когда он отошел. Почему-то ей неприятно было ощущать на себе его взгляд – особенно, когда учитель смотрел ей в глаза. И почему-то, когда он был рядом, она старалась ни о чем важном не думать.
А между тем подумать следовало, потому что Лаванда готовилась к рискованному шагу. После обеда ей следовало бы взяться за открытку для именинницы – нельзя же прийти совсем без подарка , но отчаянно хотелось явиться к туалету Плаксы Миртл –неработающему женскому туалету на втором этаже, где обитал призрак безобразной истеричной девчонки – чтобы понаблюдать, как Уинстон Гринграсс приятелями расправится с Мэрйей, грязнокровкой и итальяшкой. «Ведь это все должно произойти довольно быстро… Девицы слишком глупы, чтобы суметь сопротивляться. Мальчики просто разденут их или заставят облысеть, накормят слизнями, а может ,подожгут им подолы…. Будет забавно понаблюдать за этим. Наконец-то Мэрйя получит по заслугам». Но что-то упорно шептало, что идти никуда не следует, а лучше смастерить открытку и в назначенный час явиться на праздник.
Сидевшая рядом с ней Констанс толкнула в локоть: у Кэтрин Принц получился стебель крапивы, правда, весь усеянный мелкими белесыми цветами.
- Наверное, она подумала об Эйлин, - прошептала девочкам сидевшая позади них Урсула. Кэтрин, однако, нимало не смущаясь, доказывала профессору, что цветы крапивы нисколько не хуже всяких других, и кажется, он не был слишком недоволен, что с ним спорят.
- Помоги, у меня не получается, - прошептала Констанс. Её перо лишь слегка позеленело. Лаванда со вздохом взмахнула палочкой – и перед Констанс очутилась кувшинка. «Аляповато, но для нее сойдет», - подумала девочка и вздрогнула: он и не заметила, как Дамблдор опять очутился перед ней.
- Мисс Бэддок, я вижу, что вы прекрасно справляетесь с заданием, - мягко сказал он. – Но мне хотелось бы, чтобы мисс Гойл также научилась справляться сама. Минус два балла со Слизерина. Мисс Гойл, пожалуйста, пересядьте вон за ту парту, – он указал на пустую парту у окна.
Констанс, надув губы, собрала вещи и ушла. Лаванда медленно дышала, справляясь с яростью. Второй раз за день гриффиндорцы вредили её факультету. Пожалуй, она может как-то компенсировать себе ущерб, насладившись победой Уинстона с компанией над Мэрайей.

Туалет Плаксы Миртл был связан с темной историей, произошедшей года четыре назад. Тогда в самом разгаре была война с Гриндевальдом, и вот в здании школы стали находить оцепеневших учеников. Все они были магглорожденными или полукровками, и пошел слух, что в школу проник таинственный наследник Слизерина, чтобы очистить её от всякой дряни. Иные говорили, правда, что в нападениях виноваты агенты Гриндевальда. Они и раньше нападали на школу, из-за них, кажется, погибла старшая сестра Уинстона. Но когда последнюю из жертв – ту самую Миртл – нашли в туалете мертвой, за расследование взялся Том Риддл. И оказалось, что виноват во всем гриффиндорец, полувеликан, тайно растивший какое-то чудовище. К слову, в школу этого недоумка привел Дамблдор, и даже после разоблачения он как-то убедил директора оставить Хагрида в школе, учеником лесничего. Лаванда иногда видела огромную косматую фигуру, уныло бредущую по полям или копающую грядки, но всякий раз спешила уйти: её охватывали ужас и омерзение. Она читала, что великаны тупы и свирепы, и конечно ,если попасться этому Хагриду на глаза, он, чего доброго, разорвет на части.
«И все-таки Дамблдор держит при себе ручное чудовище ,которое, видимо, ненавидело грязнокровок, раз такое совершило… И еще прикидывается магглолюбцем. Как же гриффиндорцы лицемерны».
Так думала Лаванда, осторожно подходя к туалету Плаксы Миртл. Она поглядела на дешевые ручные часики: три минуты третьего. Возможно, все уже собрались. Она осторожно, стараясь не скрипеть, приоткрыла дверь. В принципе, ей нечего бояться, слизеринцы не дадут её в обиду – и все же будет лучше спрятаться за кабинками.
Все получилось, как ей и хотелось: она на цыпочках проскользнула в туалет и затаилась. Ей было видно, как к раковинам прислонились Мэрайя, Винченсо Фиорелли, Карен Джойри, Ричардд Эйвис, а напротив них выстроились Уинстон Гринграсс, державший руки за спиной, Найджел Мальсибер, Чарльз Принц и, к удивлению Лаванды, её кузен-рейвенкловец, Эдвин Бэддок – сын того самого дяди Джозефа, о котором отец запрещал упоминать. «Странно, что девчонки сюда не пришли», - огорченно подумала Лаванда. Мальчишки, пожалуй, будут сопротивляться.
Мэрайя подняла в воздух какую-то книжку и повертела ею.
- Смотрю, пришли спасать свой кодекс? Ну-ну. И даже воробья ощипанного с собой привели, я смотрю…
Лаванда чуть не прыснула: худенький, с мышиными волосами, в огромных роговых очках, Эдвин действительно напоминал мокрого воробья, прибившегося к чьему-то карнизу.
- Эдвин, Эдвин, - Мэарйя покачала головой. – Ведь твоя мать – полукровка, и поэтому от твоего отца отказалась вся родня, а ты еще прибился к этим? – она повела подбородком в сторону слизеринцев.
Эдвин покраснел и промолчал, но за него ответил Уинстон.
- Ты напрасно пытаешься кого-то смутить. У вас есть возможность сейчас отдать нам книжку и мирно уйти. В противном случае мы будем вынужден вас наказать.
Лаванда удивилась было, ведь Уинстон обещал Ариэлле наказать кошаков, но тут же успокоила себя: должно быть, он усыпляет их бдительность.
-Наказать? Нас? Много на себя берете, змеи.
- У вас права нет, - вмешался Карен. – Вы никто – не учителя, даже не старосты.
- Мы слизеринцы, - ответил Найджел, сжимая палочку.
Лаванда заметила, как призрак Миртл высунулся из кабинки.
- Ну раз слизеринцы, тогда ловите, - Мэрайя высоко подбросила книжку, Чарльз сунулся, чтобы поймать, но Винченсо запустил в него Импедиментой. Вскрикнув, тот упал на пол, а в итальянца полетели лучи из палочек Мальсибера и Эдвина. Лаванда, зажимая рот ладонями, в ужасе попятилась в угол.
Сжавшись в углу, она прикрыла голову руками и некоторое время оцепенело наблюдала, как по полу пляшут разноцветные вспышки. Потом кто-то случайно побил трубу, и на пол хлестнул поток воды. Лаванда машинально оглянулась, ища, на что бы вскочить: вода подбиралась к её туфелькам – но ничего не увидела. Помочить ноги не хотелось, и вообще, она пришла посмотреть на справедливое возмездие, а увидела драку. Кажется, в её сторону никто не смотрел, и Лаванда решила воспользоваться шансом, чтобы выбраться.
Она сделала пару робких шажков к двери, но в этот момент Чарльз снова завопил, и она поневоле вскрикнула от испуга.
- А там кто еще? – раздался голос Мэрайи, и прежде, чем Лаванда успела увернуться, она почувствовала, как её тело парализовало, и упала на пол, сильно ударившись головой.

Глава 4

Лаванда разлепила веки, поморгала отяжелевшими ресницами. В затылке было странное ощущение, точно она лежала на куче льда. Слегка подташнивало, глаза побаливали от света.
Мадам Эльвира, сухопарая школьная медсестра, подошла к ней.
- Вот и вы очнулись, мисс Бэддок. И как вас только туда за несло? Такая спокойная девочка… Наверное, забыли, что этот туалет не работает?
- А что произошло? – пробормотала Лаванда, ощупывая повязку на голове.
- Вы даже не помните? Бедняжка. Вы зашли в туалет, когда там была стычка между слизеринцами и гриффиндорцами. Этот безмозглый итальянец бросил Бомбардой, и туалет буквально разнесло, уцелела только пара умывальников. Слизеринцы, ваш кузен, который с ними был, и вы сами серьезно пострадали…
- Нет, это не было Бомбардой, - Лаванда слегка шевельнулась, припоминая. – В меня чем-то бросила Мэрайя…
- Мэрайя? Ваша сестра? – мадам Эльвира серьезно посмотрела на девочку. – Мне утаить это от руководства школы или рассказать им?
Лаванда немного помолчала.
- Расскажите, - согласилась она, кое-что вспомнив.
Ариэлла Монтегю оказала ей честь, пригласив на день рождения. Если бы не Мэрайя, Лавнда, может, сейчас сидела бы за праздничным столом, лакомилась редкими сладостями, смотрела на праздничное убранство комнат и участвовала в светской беседе. Мэрайя не только лишила её сразу многих радостей. Но и, наверное, навсегда поссорила с Ариэллой. И что теперь ждет Лаванду? Положение второй Эйлин Принц?
- А гриффиндорцев поймали? – слабо спросила она.
- Да, - откликнулась мадам Эльвира. – Вашу сестру, итальянца и еще пару мальчишек. Сейчас с ними, думаю, разбираются у директора. Проступок слишком серьезный. Родители мистера Мальсибера - ему досталось больше всех – уже в школе и требуют наказания для виновников.
Лаванда понимающе опустила ресницы. Родители Найджела, кажется, несколько лет назад потеряли старшего сына: того насмерть закусали внезапно напавшие змеи. Помнится, на девочку это произвело такое впечатление, что она стала панически бояться змей, хотя будущей слизеринке это, конечно, негоже. А вредная Мэрайя однажды ,когда они вместе гуляли по окрестностям Лондона, неподалеку от дома, однажды отбежала куда-то, крикнула сестре, чтобы та закрыла глаза и вытянула руки, и когда Лаванда по глупости послушалась, положила ей на ладони… живого ужа! Открыв глаза, девочка завопила и сбросила змею за землю. Мэрайя подобрала ужа, прижала у груди, стала гладить и приговаривать:
- Да ты что… Он же совсем безобидный. Совсем ручной. Лаванда у нас трусишка, да, ужок? Лав, может, ты возьмешь его снова? Ты же видишь, ничего страшного… Эй, Лав!
Но Лаванда уже стремглав мчалась домой, размазывая по щекам слезы. Потом, перед родителями, Мэрайя оправдывалась, что хотела отучить сестру бояться змей, но от наказания её, конечно, это не спасло.

Утром, когда было еще темно, Лаванду разбудили смутные звуки спора. Мадам Эльвира, кажется, не хотела кого-то пускать, но все же уступила, судя по тому, что послышались легкие шаги. С удивлением девочка поняла, что идут к её кровати. И точно, за ширму заглянула… Мэрайя.
Лаванда не знала, была ли сильнее удивлена или возмущена, когда увидела сестру, но Мэрайя опередила любой её вопрос:
- Не понимаешь, почему я еще не в карцере? Профессор Дамблдор упросил директора отложить мое наказание, чтобы я могла сначала извиниться перед тобой.
Лавнада закатила глаза и сморщилась. Мэрайя подошла ближе, рот её нервно дергался.
- Прости меня, сестренка. Ну пожалуйста. Я ведь не хотела тебе вредить. Я не видела, что это ты… - закусив губу, она неожиданно всхлипнула. – Я же люблю тебя, ну, я бы просто не смогла…
В глазах сестры блестели слезы, хотя она отчаянно пыталась не разреветься. В первую секунду Лаванду это поразило до такой степени. Что она потерянно замолчала, глядя на Мэрайю. «Наверное, за нами наблюдают, - мелькнуло в голове. – Вот и старается, чтобы поблажку заслужить».
- Я тебе не верю. Ты всегда меня ненавидела, а оказалось, ты еще и лицемерка. Уйди.
Лицо Мэрайи вытянулось. Она повела бровями. В глазах еще стояли слезы, но голос стал сух.
- Дура ты, сестрица. Дурой была, дурой и останешься. Удачи.
Развернувшись на каблуках, она выбежала прочь. Лаванда, пожав плечами, повернулась на бок и стала созерцать ширму. Думать пока было трудно.
После завтрака (поела девочка едва-едва, её подташнивало) прибежали Урсула и Констанс. От них-то она и узнала, что в Большом зале состоялось нечто вроде судилища.
- Кошаков ввели, прямо как арестантов, - блестя глазами, рассказывала Урсула. – Кажется, ночь они провели взаперти. Диппет объявил всем, что они виновны в причинении тяжкого вреда здоровью своих одноклассников. Ведь, ты знаешь, Мальсиберу так расшибло голову, что его отправили в Мунго, Уинстон Гринграсс сломал руку, да и твоему очкастому кузену изрядно досталось. Только Чарльз Принц успел спрятаться. Он все-таки ловок.
- Ага, шустрый, как крыса, - фыркнула Констанс. – Ну так вот, там была твоя сестра, Карен Джойри, Ричард Эйвис и этот итальяшка… Ты их всех видела.
- Да, - быстро кивнула Лаванда. – И к чему же их приговорили?
- Пока к розгами и карцеру, хотя отец Мальсибера настаивает, чтобы итальяшку исключили из школы. Вот было бы здорово избавиться заодно от его сестрицы!
- Это невозможно, - Лаванда устало прикрыла веки. – Вы же знаете, школой практически заправляет Дамблдор, а значит, кошаков никто не посмеет тронуть.
- Ну так сестрица итальяшки - барсучиха- усмехнулась Констанс. – И потом, этого жуткого Хагрида все же исключили.
- Потому что он убийца, – снисходительно улыбнулась ей Лаванда. – Видимо, нам придется дождаться, чтобы итальяшка убил кого-то, и то не факт.
- Пусть убьет Чарльза Принца, его не жалко, - Констанс хихикнула, а Урсула нахмурилась. Неловко повертевшись и глядя в сторону, она сочла нужным прибавить к рассказу подруги:
- Когда мы сюда шли, то увидели, как сестра итальяшки рыдает на подоконнике. Представляешь, к ней подошел Гарольд Гэмп и дал ей свой платок! Он все-таки ужасно эксцентричен, - Урсула сморщила носик.
Лаванда равнодушно кивнула. Ей не было дела, собственно, до этих итальянцев, но пожалуй, без их неумытых физиономий Хогвартс станет более приятным местом. Мэрайю тоже приговорили к розгам: хоть какое-то утешение. Наглость, с которой она сегодня утром заявилась в палату, вызывала отвращение, как и лицемерное уверение в сестринских чувствах. «А сама, небось, расстраивается, что я не погибла совсем. Ох, ну почему у всех сестры как сестры, а у меня… Вон Кэти Принц как привязана к Эйлин, хотя та – дурища и уродина! А хотя…Чарльз компенсирует эту несправедливость». Подруги между тем помалкивали, и Лаванда понимала, почему: им наверняка хотелось рассказать ей, как отпраздновали день рождения Ариэллы, но они понимали, что ей неприятно будет слушать о празднике, на который она не попала.
- Кстати, а что ты вообще делала в том туалете? – с недоумением спросила Урсула.
- Ты не понимаешь? – грубовато оборвала её Констанс. – Она хотела посмотреть, как наши победят кошаков. Я бы тоже пошла.
- Однако же не пошла, а предпочла посмотреть на праздник, - съязвила Урсула. – Который, правда, все равно не состоялся.
- Не состоялся? – удивленно воскликнула Лаванда, приподнимаясь на локтях.
- Ну да. Примерно за час до начала мы узнали, что вы не сможет прийти. И Ариэлла сказал, что без Уинстона и Найджела праздник уже не тот, и вообще, мы не будем праздновать ,пока наши товарищи лежат больные. Она раздала угощение всем, кто был на факультет и, кажется, кое-что оставила для вас. Думаю, сегодня вечером она к вам зайдет.

И точно, вечером Ариэлла Монтегю явилась в Больничное крыло. К тому времени Лаванде разрешили вставать с постели, она выглянула из-за ширмы и смогла наблюдать, как под восхищенные взгляды красавица подошла к постели Уинстона Гринграсса, протянула ему руку и пожелала скорейшего выздоровления.
- Иначе как же я обойдусь без такого защитника, как вы?
- На сей раз мы проявили себя не лучшим образом, – поморщился Уинстон. – Недооценили степень кретинизма итальяшки.
Лицо Ариэллы стало брезгливым.
- Да уж, надеюсь, на сей раз это животное удастся хотя бы припугнуть.
- да по нему вообще Азкабан плачет! – крикнул Чарльз Принц с своей койки. И прибавил льстиво, - А Уинстон дрался до последнего. Я видел.
Пальцы Ариэллы вновь скользнули по запястью Гринграсса, потом она обернулась к Чарльзу и подарила ему доброжелательный взгляд – такие дарят усердным слугам.
Лаванда, решив, что до нее очередь не дойдет, вернулась за ширму, влезла на кровать и надулась. Про нее, похоже, опять забыли. Никому не было дела, что на нее подняла руку родная сестра, а так как в драке Лаванда участия не принимала, то не заслужила даже благодарности. Даже её приятельницы, Урсула и Констанс, еще утром делившиеся сплетнями у её постели, сейчас следуют по пятам за Ариэллой. Все в жизни достается таким, как Монтгею. Если только такие, как Мэрайя, не вырывают у кого-нибудь изо рта кусок благополучия.
Легкие каблучки застучали, приближаясь к её ширме. Лаванда засопела, сглатывая слезы. И вдруг – о чудо! – к ней заглянула Ариэлла.
- Надеюсь, мы тебя не слишком утомляем шумом? Бедняжка, мне так жаль, - в синих глазах в самом деле отражалось сочувствие. – Я здесь оставлю подарок для тебя, хорошо? А день рождения отпразднуем в следующий раз, и никакие гриффиндорцы нам не помешают.
Оставив на тумбочке нарядный кулек, Ариэлла потрепала девочку по руке и ушла. Лаванда взяла сверток в руки, развернула. Там оказалась коробочка с шоколадными лягушками, нарядная лента и открытка с пожеланиями выздоровления. На картинке фея сидела в чашечке цветка, свесив легкие ноги. Лаванда ахнула: открытка была расписана вручную, краски на ней горели огнем. Такие вещи ужасно дороги, но Ариэлла могла позволить себе сделать такой подарок даже человеку, с которым почти е общалась.
…Лаванде снилось, что она вышла замуж за очень богатого человека. По праздникам она посылает родне расписанные вручную открытки, и отец её горд тем, что у него такая дочь. Про Мэрайю уже почти забыли, она моет полы где-то в Косом переулке, а лучше – её и вовсе нет на свете. Брат и сестра Фиорелли, спившись, просят у Лаванды на улице милостыню, но она высокомерно проходит мимо, попутно объясняя маленькому сыну, очень умненькому и похожему на ее, как две капли воды, что к таким ничтожествам милосердие проявлять не стоит: любой эльф этого заслуживает больше. А дома её ждет приглашение от Ариэллы Монтегю, для которой, если Лаванда не приедет, то и праздник не состоится.