Глава I

Она сидела у воды очень прямо – так сидят люди, знающие, что за их спиной происходит нечто важное. Она ждала минуты, когда следовало обернуться. Пока – рано.
Где-то внизу её сын получает послание, прочтя которое, отправится на смерть. И рядом, в луже крови, другой человек содрогается и хрипит в агонии. Ему страшно больно, тоска высасывает сердце, а душа никак не отлетает. Ну вот, решилась, наконец.
Сквозь белый туман и волнистое стекло реки она смотрела, как улетает ввысь душа отмучившегося – нагая, дрожащая, израненная, с повинно склоненной головой. Женщина горько вздохнула, прикрыла глаза, но продолжала видеть, как душа летит, а оставленное тело стынет и синеет.
Наконец она почувствовала, что её одиночество нарушено, что в туманно-призрачной роще появился еще один человек, но еще немного помедлила. Ни к чему его смущать, пусть оденется, придет в себя. Один бурунчик пробежал вдоль берега… Другой…Теперь пора.
Он стоял на поляне, близ старых качелей, которые здесь не скрипят – здесь нет места никакой боли, даже от неприятных звуков. Женщина подошла неслышно – тут не шуршит трава – коснулась его плеча.
- Покачаешь меня, Сев?
Как он дернулся! Обернулся рывком, вскинул руки, желая не то обнять её, не то отстранить, застыл так, долго смотрел ей в лицо, в глаза – и вдруг рухнул на колени. Обнял её ноги, уткнулся лицом в ткань платья. Она склонилась, провела ладонью по его волосам – и ощутила, как ткань намокает от соленой влаги.
Он все плакал и плакал, глухо всхлипывая, сильней прижимаясь к ней. Потом утих все же, выпрямился, поймал её руку, прижал к губам её тонкие пальцы. Женщина вновь погладила его по волосам, и он потянулся за её ладонью – так собака тянется за лаской хозяина.
- Прости меня, - она уж думала, он разучился говорить.
- Я на тебя и не сердилась, - рассмеялась она. Он вновь припадал к её руке. – Отпусти, я устала стоять.
Она опустилась на жесткие планочки сидения качелей. Он сидел рядом, на траве, все не выпускал её руки.
- Ты знаешь, - начал он, запинаясь. – Пророчество, из-за которого ты… погибла…
- Его разгласил ты. Я знаю.
Он склонил голову низко, будто под удар меча.
- Но ты об этом не думай больше. Я ведь знаю и том, почему ты сменил сторону.
Он поднял глаза. Она улыбалась.
- Я знаю и о том, что моему сыну предстоит погибнуть, чтобы спасти тех, кого он любит. И не твоя вина, что ты не можешь этого изменить. Так что и об этом не думай больше.
Он грустно кивнул.
- Наша с тобой встреча будет недолгой. Я должна проводить сына.
Оба сникли и молчали – сложно сказать, сколько, потому что времени здесь, по-видимому, не было, как не было и посторонних звуков, кроме звука человеческих голосов.
- Там, внизу, битва, - медленно проговорил он.
- Да. Ремус с женой уже у нас.
Он всплеснул руками.
- Как?! Оба?! У них же ребенок!
- У нас с Джеймсом тоже был ребенок. Иногда ради счастья детей мы должны умереть.
- Велико счастье – расти сиротой.
- Тедди, по крайней мере, никто не будет винить в том, что он вообще родился, что он живет, - в её голосе прорезались жесткие нотки. – Я видела, как ты обращался с моим сыном, Сев.
Он отвел глаза. Выдавил из себя : «Прости».
- Прощать здесь – не моя забота, - ответила она сухо. – Относительно тебя все уже решено.
Он коротко кивнул.
- Сколько мне еще можно быть с тобой?
- Я скажу. Но это не последняя наша встреча, видеться мы будем.
Он прислонился к качелям. Закрыл лицо руками, пряча от нее улыбку нежданного счастья.
- Значит, вас отпускают… из рая?
- Я не в раю, Сев.
Как интересно было вновь увидеть его быстро меняющееся лицо – изумленное, возмущенное, яростное.
- Как? Как посмели? Почему? Если уж не ты…
- Я грешила. Я была горда, держала на людей зло, лгала и мужу, и тебе. Я убивала – в бою, правда, это не так страшно, но все-таки я отнимала жизнь. Я…
- Перестань! – он зажал уши. Чуть успокоившись, нахмурился, сцепил пальцы. –Послушай, но ведь должен же быть выход. Если ты на что-то осуждена… Так важно, чтобы это проходила именно ты? С кем можно поговорить об этом? На мне все равно гораздо больше, так уж не все ли равно?
Она прыснула.
- Слизеринцы неисправимы! Нет, Сев, здесь каждый отвечает только за свои дела, - и добавила, когда он сильней сжал её пальцы. - Ты думаешь, что я к тебе прямо из котла или со сковороды?
Он вздрогнул и не ответил.
- Нет, подобных мне и тебе исправляют иначе. Больно больше не будет. Я просто учусь. И ты просто будешь учиться.
- Чему? – безучастно просил он.
- Любить не только меня. Прощать не меня одну. Это не так уж трудно.
- Думаешь, у меня получится?
- Конечно. Тут побывали и куда более безнадежные.
Он прижался щекой к её коленям, закрыл глаза и так сидел; лицо его выражало болезненное упоение – то ли тем, что она жива, то ли тем, что не держит зла, то ли тем, что её не мучают.
- Пора, - она тихонько приподняла ему голову.
- Уже?!
- Мы скоро увидимся с тобой. Вот только все решится с моим сыном. И ты устроишься. А теперь идем.
Она поднялась, но он умоляюще поднял руки, останавливая её.
- Лили, подожди. За то слово…
- Да забудь же ты о нем, - она нетерпеливо заставила его встать. – То, что было в прежнем мире – отошло, умерло с нашими телами. Мы новые тут, новые, понимаешь, Сев?
Он покачал головой.
- Не все. Там, в том мире, - он залился краской. – Там я не успел тебе сказать…
- Я знаю, - она прикрыла ему рот ладонью. – Нет, это не умрет. А теперь пойдем, мне пора уже к сыну, он скоро захочет со мной увидеться. Да и тебя кое-кто хочет видеть.
Они шли через рощу, взявшись за руки. Её волосы холодным огнем горели среди белого тумана, и он ненасытно всматривался в нее, боясь увидеть след страданий или тления.
За деревьями показался переулок в унылых домиках. Туман рассеивался над ними, и можно было увидеть, как чернеет в небе фабричная труба.
- Коукворт? Паучий тупик?
- Да. Здесь все начиналось в прошлый раз, здесь начнется и теперь.
- Что начнется? Лили?
Но она исчезла уже, мгновенно растаяла в белом тумане, плотной стеной клубившемся над рощей и словно выдавливавшем одинокого человека вперед – туда, где все яснее вырисовывался город.