Глава 15. Флакон с воспоминаниями. Часть вторая

Умение незаметно передвигаться по школе было моей гордостью. И в последние дни я пользовался им постоянно. Пускай я снова в штате учителей, но притворяться, что все по-старому, больше не буду. Впрочем, я и раньше довольно редко проводил вечера в компании коллег, но только будучи изгнанным из их круга, понял: несмотря на регулярныеспоры и перебранки на педсоветах, их редкая поддержка, как ни прискорбно это осознавать, помогала мне удерживаться на плаву. В конечном итоге, я буду казаться смешным, вновь пытаясь завоевать их доверие.

Высчитав время, когда в больничном крыле никого не должно быть, я прихватил с собой целебные настойки и отправился проведать Шакпи.

За неделю еще трое учеников умудрились попасть на больничную койку. Двое из них были с первого курса Слизерина: у этих, как правило, быстрее сдавали нервы от постоянного гнета других факультетов. Старшие курсы игнорировали нападки, третий-четвертый наоборот лезли в драку, а самые младшие, не привыкшие к хогвартским порядкам, часто терялись. Ничего, через пару лет и они закалятся, научатся держать лицо. Несколько минут я смотрел на своих учеников, а потом аккуратно, чтобы никого не беспокоить во время послеобеденного сна, открыл стеклянные дверцы шкафа и поставил туда лекарства. Думаю, Помфри разберется, кому какое понадобится.

Вот, кстати, и она. Просунула голову в приоткрытую дверь.

— А ну-ка! В это время посещения строжайше запрещены, — узнав меня, целительница вошла и официальным тоном добавила: — Прошу прощения, подумала, что опять студенты рвутся.

Я нацепил непроницаемую маску. Я еще ни разу не видел Помфри после того, как ушел отсюда с перебинтованным горлом. Боюсь даже предположить, в каком состоянии я находился, когда меня сюда принесли, и чего мог наговорить в бреду. Наверняка я был настолько жалким и никчемным, что Помфри вдоволь насладилась моим унизительным положением.

— Вы принесли лекарство?

— Как видите, — холодно произнес я и захлопнул створки шкафа.

Судя по всему, целительницу мало интересовал ответ — не дослушав, она стала проверять температуру у одного из пациентов.

Удобный момент, чтобы уйти, не привлекая к себе лишнего внимания. Только навещу своего студента. Я убежден: Помфри, зачастую проявляющая некомпетентность в отношении моих учеников, заботится о нем меньше всего.

Склонившись над постелью Шакпи, я внимательно осмотрел его ранение и констатировал: на днях он сможет вернуться к учебе.

На соседней кровати лежал первокурсник. Мальчик тоже шел на поправку, цвет лица был здоровым, и спал он крепко.

Колдомедик хлопотала возле столика с медикаментами, делая вид, что совсем обо мне забыла, хотя то и дело украдкой поглядывала в мою сторону. Я выпрямился. Не отвлекаясь от своего занятия, она небрежно заметила:

— Вам тоже не помешало бы проверить рану.

По ее мнению, я сам не способен справиться?

Абсурдность ее предложения не помешала мне заметить перемену в себе: от ее слов на душе стало как будто спокойней. Я не сразу нашелся, что ответить. Чтобы скрыть замешательство, уставился на своего ученика, словно еще занят заботой о его здоровье.

— Думаю, не стоит, — осипшим голосом произнес я.

— Как пожелаете, — проворчала Помфри. — Только когда кровь начнет хлестать из раны, ко мне не обращайтесь.

— Я и не собирался, — оборвал я ее, приподняв брови.

Противоядие, изобретенное мной когда-то для Артура Уизли, я начал принимать очень поздно. Помфри о нем не знала и лечила меня тем же методом, что колдомедики в Мунго. В результате яд не удалось до конца вывести из организма, и поэтому рана периодически открывалась. Приходилось носить повязку круглые сутки. А пока я ежедневно принимал Кровевосполняющее зелье. Оно помогало от недомогания.

Проклятье. Пора уходить, иначе Помфри произнесет еще что-то более неуместное.

Я зачем-то взглянул на часы и направился к выходу, но в дверях резко остановился. Понял, что не высказался.

Может, попрощаться? Или...

Стараясь не встречаться с ней глазами, я прочистил горло и негромко, но четко произнес:

— Мадам Помфри, спасибо, — собственный голос звучал незнакомо. — Спасибо за все.

Пустые склянки в ее руках тревожно звякнули. Не дожидаясь, пока она поднимет голову, я вышел.

Она осталась в Хогвартсе, когда я стал директором. А могла уйти. Она добросовестно лечила человека, который в жизни слова ей доброго не сказал. Не думал, что ее заботливая попытка осмотреть мою рану вызовет во мне желание ответить.

Возможно, моя благодарность ей ни к чему, но я чувствовал в тот момент, что поступил так отнюдь не случайно.


* * *
Раздался неуверенный стук. Я сперва подумал, что мне послышалось. Но нет, он повторился снова.

Я уже привстал с кресла, но, видимо, не дождавшись ответа, посетитель сам отворил дверь. Будь это кто-то из учеников, я бы тут же выставил его вон, но, к моему изумлению, в кабинет ввалился Хагрид. Хотя по его понятиям это, скорее всего, значит «вежливо заглянул».

Великан выглядел немного смущенным.

Вот уж действительно, только нечто из ряда вон выходящее могло привести его в подземелья.

— У-х-х, — выдохнул он. — Я уж думал, никогда не найду ваш... э-э-э... кабинет, — Хагрид с беспокойством закатил глаза, убеждаясь в том, что еще немного — и он коснется головой потолка. — Это самое... Здрасьте.

С минуту я молча смотрел на него.

Как мне казалось, лесник был последним, кто поверил в то, что я убил Альбуса. Он видел мое бегство из Хогвартса, но не подумал помешать и, похоже, не сомневался: я действую по очередному плану Дамблдора. И, наверное, он также быстро убедился теперь, когда все раскрылось, что директор сам этого захотел. Разумеется, Хагрид — тот еще дубина, но его простодушие и отзывчивость иногда ставят меня в тупик.

Лесник, стушевавшись окончательно, крутил в руках зонтик и осматривал кабинет.

В конце концов, мое удивление рассеялось. Подперев кулаком щеку, я устало спросил:

— Продолжение последует? Или на этом все?

— Да, я извиняюсь за беспокойство, вы, поди, заняты? — не сводя с него взгляда, я неопределенно двинул подбородком, давая понять, что готов слушать. — Словом, возле озера, на берегу, девочка плачет. Я пытался ее упокоить, узнать, что случилось, но она никак не хочет признаваться: мол, не моя забота. А я-то: как не моя? Ведь эвона как: плачет ребенок, не переставая. Да и холодеет на улице, а она без верхней одежды, значит. А у меня самого под рукой даже жилетки какой-нибудь нет. Пробовал отправить ее к мадам Помфри, но чой-то ни в какую — упрямится. У нее на шее зеленый галстук, я подумал, вдруг дело серьезное произошло у нее, вот, — скомкано закончил Хагрид.

Скорее всего, сопливые детские проблемки. У какой-нибудь подружки прическа красивее или что-нибудь в этом роде. Я задумчиво провел пальцем по губам. Но и проверить тоже не помешает. Если великан ее не знает, то, без сомнения, кто-то с первых курсов. Я вздохнул и мягко ответил:

— Я разберусь во всем.

Густая, похожая на веник борода зашевелилась. Он улыбался.

— Ну во! Верно я подумал, что вы без внимания это не оставите, — простосердечно отозвался Хагрид.

Почувствовав себя неудобно, я на мгновение растерялся. Хорошо хоть великан сам решил не стеснять меня больше своим присутствием. Но сделав два шага к двери, остановился и промямлил:

— Вы как... сами найдете? Или вас проводить?

— Нет, Хагрид. Я сам найду, — пытаясь говорить как можно равнодушнее, произнес я.

— А, ну ладно, — замешкался он. — Тогда пойду я. Меня профессор Макгонагалл к себе звала, значит. Доброго вам дня.

Когда он махнул рукой в сторону выхода, я еле удержал себя от того, чтобы не наорать на растяпу. Хагрид едва не сбил с полки банку с ценными ингредиентами.

Неотесанный увалень.

Как только он вышел, я лениво поднялся. Извлек из ящика письменного стола лекарства и положил их в карман. Потушив в камине огонь, покинул кабинет вслед за Хагридом.

Еще был слышен громкий топот его ног.

С момента первого учительского собрания мне не приходилось быть в непосредственной близости от лесника. Не то чтобы это было важно, но весь год директорства я замечал за собой одну особенность: потерянное доверие такого малозначительного человека, как Хагрид, вызывало самую острую боль. Разумеется, отвращение, которое читалось на лицах преподавательского состава, приносило разочарование каждый раз. Я ежедневно испытывал сожаление о том, что и это уже не исправишь. К ненависти Макгонагалл, Флитвика, Спраут я был готов, ждал именно такого отношения и ничего другого, а вот омерзение в маленьких черных, всегда теплых глазах лесника было для меня невыносимо.

И, честное слово, было бы вполне справедливо, продолжай он ко мне так же относиться. В конце концов, я снова в том же положении, что и раньше — пытаюсь искупить вину за содеянное. Впрочем, я всегда знал: если и существует возможность получить прощение за совершенные ошибки, то у меня ее все равно не будет, так как я сам себя не смогу простить.

Положительное ли это качество — то, что я не научился прощать? Ведь без него мне жилось бы не в пример проще. И как только Хагриду, прошедшему через Азкабан и до последнего не верившему в мое предательство, удалось сохранить в себе столько добра? Так запросто оправдать меня в своих глазах?

Я никогда не забывал о своей вине перед каждым ребенком, учащимся в этой школе. Мы оба: и я, и Альбус — делали все, чтобы отдалить от Хогвартса разгоравшуюся войну. Но иногда даже если ты всей душой желаешь помочь, проклятые обстоятельства вносят свои коррективы. Или нам казалось, что мы делали достаточно, а на самом деле это были лишь ничтожные попытки что-то исправить? Уберечь от беды всех нереально, но сделать все от тебя зависящее, чтобы обезопасить неокрепшую детскую психику, спасти наивных дураков от физических наказаний...

Эти доводы должны усмирить мою совесть, но она никогда не успокоится.


* * *
День клонился к вечеру: на ярко-синем небе мраморным узором лежали облака, прохладный ветер заставлял поежиться. Я подошел к темнеющим водам озера. Почти сразу заметил фигурку ребенка, сидевшего на сломанном дереве на левом берегу.

Идиотка. Отморозит себе почки, проваляется две недели в больничном крыле, а мне потом придется с ней возиться, как с отстающей по всем предметам. И родители, к тому же, будут предъявлять претензии из-за недостаточного присмотра за их чадом.

Вскоре я заметил, как к моей ученице подошло несколько человек. Судя по росту, явно из старшекурсников. Я коварно ухмыльнулся: убью двух зайцев сразу — успокою ребенка и расплачусь с обидчиками, если это они.

За мою практику часто случалось, что старшекурсники травили первокурсников со своего факультета, реже с других. Бывало такое и на Слизерине, но я быстро пресекал жестокость зазнавшихся представителей древних родов. В результате мои студенты начали сами бороться за равноправие на своем факультете. А тех, кто не мог постоять за себя, должным образом мотивировали.

Вражда между факультетами и на факультете неизменна. Я могу только сгладить углы, но искоренить ее никто не способен.

Подойдя ближе, я понял: эти люди никак не могли обидеть слизеринку. То была троица, которая не потеряла поразительного качества появляться в неподобающем месте в неподходящее время.

Грейнджер присела рядом с моей ученицей, Аурелией Крофтон, и, несмотря на расстояние, я увидел, с каким подозрением покосилась на нее девочка. Она уже не плакала, но глаза были красные и опухшие. Поттер и Уизли стояли и слушали, как их подруга что-то говорит первокурснице, а та в ответ мотает головой.

Уизли опустился на корточки перед слизеринкой и попытался заглянуть ей в лицо.

Бедный ребенок. Атаковали со всех сторон жалостливые гриффиндорцы, не сбежишь.

До них оставалось совсем немного, только обогнуть густую рощу, когда я услышал слова:

— Да, ты только скажи кто? — потрясенная слизеринка округлила глаза на Уизли. — Я уж его или их — не знаю — достану, я им устрою...

Грейнджер с нежностью и восхищением смотрела на Уизли, продолжая гладить слизеринку по плечу. Возможно, он красуется перед ней, но слова звучали вполне искренне.

— Нам ты можешь сказать, мы поможем. Можешь на нас положиться, — вмешался Поттер. — Пойдем к Хагриду? Ты там согреешься.

Крофтон уткнулась в свои колени. Грейнджер обратила к Поттеру растерянный взгляд, он снял с себя куртку, и вдвоем они накинули ее на слизеринку. Я поймал себя на том, что вовсе не спешу выдавать свое присутствие.

— Он добрый, он — наш друг. Пойдем? — Поттер протянул руку девочке.

— Не надо! — зло воскликнула Крофтон. — И возьмите свои вещи!

Она сдернула верхнюю одежду, которой ее обмотали, вырвалась из кольца гриффиндорцев, и метнулась в лес. Я с огорчением смотрел на покачивающиеся ветви деревьев, за которыми она скрылась.

Час от часу не легче.

— Гарри, ты куда? — донесся голос всезнайки.

— Э-э-э, вы идите. А я потом приду, поищу ее, — уклончиво ответил тот и исчез из виду.

Предположим, что с Поттером, нарушающим, между прочим, в данную секунду главный школьный запрет, ничего не случится. У него, по-моему, за время скитаний отшлифовались навыки защиты. Тем более, насколько мне известно, Запретный лес был тщательно прочесан после внезапного появления Пожирателей.

Я осмотрелся: Грейнджер и Уизли и след простыл.

Стиснув зубы, я приготовился к тому, что Крофтон придется искать по всему лесу, как вдруг послышался шорох и показалась она собственной персоной.

Объявилась. Быстро она, однако. Наверное, пряталась от гриффиндорцев.

Не давая ей опомниться, я протянул флакон с успокаивающим зельем.

— Пейте.

Потупив взор и покраснев, девочка безропотно взяла настойку. Наблюдая за тем, как слизеринка морщится, принимая горькую жидкость, я насторожился: как бы не наткнуться сейчас на Поттера.

Трансформировав валявшуюся под ногой ветку в плед, я спешно укрыл им ребенка.

Она нервно оглянулась.

— Аурелия...

— Они ушли?

— Мисс Крофтон, смотрите на меня, когда я к вам обращаюсь, — резко начал я, но девочка обратила ко мне свое лицо и доверчиво заглянула в глаза. Поэтому дальнейшее я произнес чуть мягче, но с необходимой долей требовательности: — Если хотите, можете прямо сейчас мне ничего не рассказывать.

Она побледнела. Я протянул руки и поплотней закутал ребенка в теплый плед.

— Они про папу... а я не хотела слушать...потому что не верю... — залепетала первокурсница, чувствуя себя обязанной отвечать, а потом захотела вытереть вновь набежавшую слезу. Я ощутил, как сердце обливается кровью: на ручонках были красные рубцы. — Я уши заткнула, а они... а они...

Отец Аурелии недавно получил видную должность в Министерстве. Многие слизеринцы считали: он прогибается под новое правительство. А если учесть, что, являясь представителями старинного семейства, Крофтон и его жена не выступали на стороне Лорда, их одновременно возненавидели в высшем обществе и недолюбливали министерские работники.

Отработанным движением я вынул мазь от ожогов из кармана мантии.

— Давайте сюда ваши руки.

Она беспрекословно выполнила мое указание.

— Слушайте внимательно, повторять второй раз не буду, — произнес я, сосредоточившись на своих осторожных движениях, чтобы не раздражать обожженную кожу, покрывая ее пахучей мазью. — Вы попали на Слизерин, потому что обладаете неординарным умом, это делает вас... уникальной. Мои слова не голословны. Слизеринец умеет использовать свой мозг не только для учебы, как делает большинство учеников Хогвартса, но и для контроля над собственными эмоциями. В этом наша сила. Кто бы что ни говорил о ваших родителях, вы должны помнить: эти люди абсолютно ничего не знают о вас, они делают это для того, чтобы обидеть. И даже если это случится, ни в коем случае не показывайте, насколько вы задеты. Ведь тогда это будет их победа, верно? — я кинул исподлобья быстрый взгляд на нее. Она внимала каждому слову. — На нашем факультете уважают только тех, кто достоин. А если сдаваться в любой ситуации, то поддержки вам никогда не добиться. О серьезных проблемах, не касающихся учебы, следует сообщать старостам. Они всегда, запомните, всегда помогут вам. Умение просить о помощи, когда действительно нужно, поможет вам в будущем, — я приветливо поднял уголки губ. — И еще: не смейте воображать, что я ваша нянька и буду возиться с вами до конца обучения в Хогвартсе.

Закончив наносить заживляющее лекарство, я завинтил крышку и отправил его обратно в карман.

— Сейчас вы возвращаетесь в школу, и в течение часа просидите возле камина, — я внимательно изучил ее, пытаясь понять, закончилась ли истерика, и для вящей убедительности прибавил: — Это приказ. Приду, проверю.

Сглотнув, девочка кивнула и повернулась к замку.

— Аурелия, — окликнул я ее, и забавно укутанная фигурка обернулась: — Когда захотите что-то рассказать, вы можете найти меня в кабинете.

Оставшись в одиночестве, я подошел к самой воде.

«И почему я не решил сам проводить первокурсницу?» — эта мысль на какой-то момент озадачила меня. От долгого пребывания в подземельях голова была непомерно тяжелой: может, свежий воздух приведет ее в порядок. Во всяком случае, я решил, что остался здесь именно по этой причине.

Оглядывая полосу гор на горизонте — пейзаж, не менявшийся столетиями — я ждал появления Поттера.

Воображение живо нарисовало, что я намерен сказать:

«Опять бродите в неположенных местах, а, Поттер? Не помешает снять с вас баллы».

А мальчишка, запальчиво вскинув голову, отозвался бы с непередаваемым сарказмом:

«В лес я не ходил, я искал тут одного человека. Разве это запрещено правилами?»

Поттер бродит где-то здесь. Точно желая, чтобы он увидел, кто успокоил плачущую девочку, я не двигался с места.

Я чувствовал, что мне все равно, будет он лезть во внутреслизеринские дела или нет. Обычно, я не позволял никому не то что вмешиваться, а даже смотреть на то, как я общаюсь со своими студентами.

Нельзя позволять Поттеру пускаться в откровенности, но допускать заблуждения на мой счет тоже нельзя. Пусть поймет, что я всегда был тем, кто я есть, и то, что он не замечал некоторых моих черт, не играет роли. Может, Поттер с опозданием, но поймет, кто такие слизеринцы на самом деле и почему мы не променяли бы этот факультет ни на какой другой. Ведь он — не Джеймс, я знаю, он способен сочувствовать, да и от своей предвзятости в отношении к некоторым людям он, похоже, избавился.

Спиной я ощутил, как на меня смотрят.

Наверняка он.

Может, мальчишка заметил и спешившую к школе Крофтон?

Я обернулся, вроде как случайно, в надежде застать его врасплох, и глянул на ту часть леса, в которой скрылся Поттер.

Негодование на себя заставило меня сцепить плотнее зубы: там было пусто. Изучив глазами весь берег, я заключил: его здесь не было, а пристальный взгляд Поттера мне только померещился.

Какого черта я творю? Надо было сразу уйти, а не поддаваться смехотворному желанию доказать ему что-то. В конце концов, он никогда это не ценил. С чего мне вдруг захотелось изменить привычный порядок вещей?

Ведь, что ни произойдет, между нами всегда будет прошлое.