Глава 4. Раскаяние

Ноябрь 1979-го года

Переглянувшись с Мальсибером, я остановился на лесной тропинке. Мы уже достаточно далеко отошли от особняка, так что можно было спокойно аппарировать.

Спустя несколько секунд мы вдвоем вошли в «Дырявый котел». Сутулый бармен смиренно склонил голову и осведомился, чего желают посетители. Не обратив на старика ни малейшего внимания, мы проследовали на задний двор.

Пока я открывал проход, Мальсибер, запрокинув голову, смотрел на небо.

– Ну и тучи.

Небо действительно было очень темным, изредка налетали порывы прохладного ветра. Собирался дождь. Потому я прекрасно понимал скептическое отношение своего спутника к этой прогулке.

Мне же был необходим воздух: сидеть в штаб-квартире Лорда в последнее время жутко осточертело. Конечно, я, как и все, участвовал в различных операциях и не раз вступал в схватку с аврорами. Но с тех пор, как убили зельевара, который работал на Лорда, почти все зелья, необходимые нашему предводителю, приходилось варить мне. Я не жаловался: главное, что это приносило пользу.

– Боишься промокнуть? – усмехнулся я и пропустил Мальсибера вперед.

Косой переулок стал неузнаваем: не было толкотни, суеты, оживленных разговоров, восторженных лиц, блестящих витрин. Сейчас все казалось мне серым и унылым, даже друг, шагавший рядом. Он озадаченно оглядывался: видно, столь угнетающая атмосфера подействовала и на него.

Неудивительно: каждый спешил по своим делам, исподлобья поглядывая на редких прохожих, по углам ютились нищие, во многих домах были заколочены окна.

Приходя сюда с матерью, я всегда чувствовал себя неловко, особенно когда богатые дети с любопытством оглядывали меня с ног до головы. Тем не менее, меня всегда непреодолимо тянуло сюда, с самого детства. А теперь исчезло таинственное волшебство этого места.

Мы зашли в аптеку. Торговец за прилавком испуганно на нас вытаращился, а спохватившись, елейно полюбопытствовал:

– Чем я могу услужить, господа?

– Сушеной смоквы взвесьте, а еще дайте банку с крысиной селезенкой, которая у вас вон там, на верхней полке, и парочку флаконов с пиявочным соком, – сухо сказал я.

Заискивающий, подобострастный тон продавца был мне неприятен. Но еще больше огорчало то, с каким подозрением и даже опаской смотрели на нас с Мальсибером на улице. В конце концов, мы ведь боролись за то, чтобы эти самые люди процветали, перестали прятаться от маглов, заняли заслуженное место в мире. Разве это повод смотреть на нас как на маньяков, готовых кинуть в первого встречного Аваду Кедавру?

Поспешив расплатиться с аптекарем, я открыл дверь и поискал взором своего спутника. Вальяжно облокотившись о прилавок, Мальсибер разговаривал с девушкой, которая что-то нервно отвечала ему, явно стараясь побыстрее отделаться от приставаний. Причем ее острое нежелание разговаривать нисколько не смущало моего друга.

– Идем, – сердито окликнул я его, но он даже не повернулся в мою сторону.

Именно из-за легкомысленного поведения Мальсибера Темный Лорд все реже отправляет его на задания. Боюсь, ни к чему хорошему это не приведет. Правда, в последнее время Мальсибер не особенно дорожил своей шкурой, как мне казалось. Впрочем, вполне возможно, что он всегда был таким. Пора бы и повзрослеть, мы уже не школьники.

Кашлянув напоследок, я громко хлопнул дверью, сбежал по ступеням вниз и чуть не столкнулся с…

Лили.

Прямо передо мной были ее глаза. От неожиданности я потерял способность дышать. На секунду я испугался, что очаровательное видение исчезнет. Внезапность этой встречи заставила ее сделать шаг вперед, она подошла так близко, что я ощутил ее дыхание на своей шее. По коже забегали мурашки.

В ту же секунду сумасшедший рой мыслей зажужжал в моей голове. Я внезапно осознал, что в последний раз вот так, просто и открыто, смотрел в родные мне глаза ещё в конце пятого курса; что безумно скучал, хотя и пытался себя уверить в том, что теперь у нас разные дороги; что она была самым ценным в моей жалкой жизни и никакие мечты о могуществе магов не могли заменить мне ее.

Только один взгляд, только ее присутствие на этой безликой улице переворачивали все в моей душе, заставляли сердце трепетать от томительной нежности. Весь мир сосредотачивался для меня в ослепительном сиянии, которое от нее исходило. Ощутив подобное один раз, начинаешь мечтать, чтобы такие мгновения длились вечно.

Ущемленная гордость, вражда, противоречия – все это блекло, тускнело по сравнению со значимостью ее присутствия. Она рядом, значит, я жив.

Постепенно первое оцепенение спало, и мои мысли обратились к насущному.

Быть может, мне только казалось, но выражение ее лица было даже приветливым, словно говорило: то была глупая, нелепая ссора. Всего лишь слова, сказанные униженным человеком. Это легко простить.

Только я собрался с духом и открыл было рот, чтобы произнести хотя бы извинение за то, что чуть не сбил ее с ног, как мой взгляд невольно скользнул по ее фигуре, и я отшатнулся, словно пьяный.

Как ты могла позволить ему, Лили? Как?

Своими маленькими нежными руками Лили держалась за совершенно явно округлившийся живот.

Мелькнувшая мысль, что Поттер прикасался к ней, выбила из меня последние силы. Меня сотрясла дрожь отвращения. Не к ней, к Поттеру. Я уже не мог ничего говорить, да и что теперь сказать.

Если бы я мог поднять глаза, она бы поняла, сколько страдания причиняет мне. Если бы я мог соображать, я бы зажмурился, только бы не видеть причину, по которой уже никогда не смогу быть вместе с ней.

Разве можно приносить столько радости и в то же время так сильно ранить?

С неба стали падать пока что редкие капли. Начинался ливень. Лили горестно вздохнула. Затем она быстро наложила водоотталкивающие чары и поторопилась продолжить свой путь.

Я ничего не мог сделать. Ничего.

Просто смотрел, как она исчезала в ледяных потоках дождя, уходила в мир, в котором мне уже не было места.

Я сам сделал себе так больно. Не удержал, не остановил, даже не пытался. А теперь было поздно.



Я с трудом помню, как вернулся обратно, и даже не знаю, как в таком состоянии удалось аппарировать. Мальсибер надоедал мне вопросами о том, почему я не наложил водоотталкивающее, а когда я велел ему заткнуться, он то и дело посматривал на меня с беспокойством.

Внутри бушевал огонь из жуткой смеси ненависти к Поттеру и злости на себя самого.

Холодные струи, стекавшие с волос на мой разгоряченный лоб, немного отрезвили разум. Я заметил, что у меня уже зуб на зуб не попадает. Меня бил озноб. На задворках сознания мелькнула мысль, что я, наверное, заболею и умру.

Зайдя в холл, я в полном изнеможении облокотился о дверной косяк и стоял так какое-то время. Теперь я чувствовал себя разбитым и опустошенным.

Временами безумное беспокойство накатывало на меня, и я начинал метаться по маленькому помещению, вцепившись руками в волосы и скрежеща зубами. Что же она натворила?!

Впервые мне захотелось вырвать из своего сердца все чувства к Лили, даже стереть память о ней, словом, уничтожить все то, чем я дорожил. Неведение – это благо, оно приносит умиротворение.

Мне всегда казалось, что когда-нибудь, скоро, она догадается, что такой идиот, как Поттер, ничего не стоит. Ему просто повезло родиться в обеспеченной, беззаботной семье. Она должна была понять: он самолюбив, бездарен, пренебрежителен ко всем и каждому. Я был уверен, что Лили для него – забава, интересное приключение, ничего не значащее увлечение.

А вышло так, что Лили действительно решила разделить свою жизнь с этим никчемным позером.

Она теперь там далеко, с ним, и даже не знает, что этим убила меня.

Я снова остановился. Прислушался к себе. Верно, внутри зияет пустота, осталась одна оболочка. Душа мертва.



Из подвала донеслись приглушенные вскрики. Я зачем-то вслушался, хотя всегда предпочитал их игнорировать. Там велись допросы, я знал, но никогда не участвовал. И без меня находилось немало желающих. Темный Лорд всегда поручал мне более ответственные задания, в которых необходимы были мозги и находчивость.

Медленно спустившись по каменным ступеням, я приоткрыл дверь. В нос ударила жуткая вонь: пот, рвота, тошнотворный запах крови, приторный смрад разложения.

– Посмотрите, кто пожаловал на огонек! – привлек внимание к моему появлению Розье.

Я кинул на него презрительный взгляд и быстро оценил обстановку: посреди комнаты валялся человек (если не присматриваться, то можно было принять его за кучу тряпья), Эйвери, Макнейр и Розье стояли над своей жертвой. На их физиономиях выступили капли пота, рукава засучены, странное выражение лиц – нечеловеческий восторг, словно мы на детском празднике. Мне стало немного не по себе от этой картины, но ужаса она не вызвала, все чувства будто притупились. Я зашел внутрь и остановился, сцепив руки.

– Чего тебе, Северус? – с покровительственной и насмешливой улыбкой спросил Эйвери.

А ведь в школе мы были друзьями, отчего-то подумалось мне. Жизнь расставила свои приоритеты, хотя, принимая метку, мы и провозглашали одни и те же лозунги. Вот Эйвери, к примеру, нашел свое место в сыром подвале для пыток.

– Кто это? – я кивнул на лежащего человека. Впрочем, мне было не особенно интересно, просто хотелось занять свои мысли, чтобы только о ней.

Тут со мной стало происходить что-то странное. Уши заложило, голос Эйвери доносился до меня словно издалека, я слушал, но совершенно не воспринимал информацию, которую тот пытался до меня донести:

– …так что, будь добр, хотя бы не мешай!

Дело было в том, что пленник поднял голову и посмотрел на меня. Безобразное, изуродованное, отекшее лицо, воспаленный взгляд.

Но что же было в его глазах! Торжество несломленного духа, уверенность в своей правоте, заведомой правильности. На его роже появился глумливый оскал, а я вдруг увидел перед собой другого человека. В круглых очках и с ненавистной ухмылкой.

Ярость лишила меня возможности обуздать жажду выплеснуть свою обиду.

Дальнейшее происходило, как в замедленной съемке: я выхватил палочку из кармана мантии, заметив мимоходом, что Розье и Макнейр отступили в сторону, а Эйвери, вскинув брови, пораженно следил за мной.

Я направил кончик волшебной палочки прямо в лицо обвиняемому. Да! Именно его обвинял я сейчас во всех несправедливостях, которые существуют! Таких, как он!

– Круцио.

Разъедающая изнутри злоба заряженным потоком струилась по руке к палочке. И я хотел продолжать до тех пор, пока она не выйдет полностью.

Он кричал, бился головой, царапал ногтями пол, а я чувствовал, что это я ору, как ненормальный, от боли, от адской боли.

Зверские вопли разносились по комнате, били по барабанным перепонкам, мне начинало казаться, что я тоже кричу, но воспринимать действительность мой мозг напрочь отказывался. Все мое существо было поглощено только одним: еще, как можно больше! До самого конца!

Пленник сопротивлялся все меньше и в результате просто скорчился в муке, еле заметно дергаясь.

– Поднимайся! – мне не хотелось приходить в себя. Наклонившись, быстрым движением палочки я рассек его спину, и брызнула кровь.

Человеческая кровь.

Я только что пытал человека.

Верно, от моей души что-то осталось: она лихорадочно сопротивлялась. Ведь все, что произошло, не может быть реальностью? Ведь не может? Я упрямо мотал головой. Я не мог! Не мог!

Но это были бесполезные отговорки. Голая, ничем не прикрытая правда уже схватила меня за горло и душила в своих объятиях.

Ты пытал человека, Северус, и как мог ты только думать, что она захочет говорить с тобой. Какое ты имел теперь право быть рядом с ней?

Я боялся стать таким же, как пропащий папаша. Оказалось, я чудовище еще худшее.

– Ну и грязь вы тут развели, – скривился Люциус.

Я не услышал, как он вошел, безукоризненно одетый: в черном шелковом галстуке, с тростью в руке. В таком виде он был здесь бельмом на глазу.

Подошел к пленнику, брезгливо пнул того ногой. Лежавший на полу мужчина слабо шевельнулся.

– Это Северус его так отделал, – зачем-то сказал Эйвери.

Меня стали дико раздражать толпившиеся вокруг люди, я уже хотел было крикнуть, чтобы они убирались, но Люциус все сделал за меня. Он пристально посмотрел мне в лицо и как будто что-то понял.

– Наверху сейчас прелюбопытнейшая сцена: Беллатрикс кричит малышу Регулусу, что «сомневающимся не место среди нас». Бедняга отвечает ей, полагаю, там уже перешло от словесной перепалки к драке.

Пожиратели ехидно загоготали и поспешили к выходу, поглазеть на взбешенную Беллатрикс.

Один я одеревенело стоял на месте и пялился на алые пятна крови.

Люциус подсказал мне подходящее слово. Грязно. На душе отвратительно грязно, даже хуже, чем в сыром подвале.

Малфой постоял рядом с минуту, так ничего и не сказав. Затем оставил меня одного.

Я пытался стереть кровь о мокрую после дождя мантию, но только больше размазал.

Надо смыть, обязательно. Мне стало страшно. Откровенно страшно. Я подумал, что никогда не смогу уничтожить эти багровые следы.

А затем внезапно внутри все сжалось. Это был уже не ужас, который заставляет не находить себе места и отрицать. Это была вина. Ужас проходит, а раскаяние теперь останется со мной навсегда.

Нет-нет, я все исправлю. Как-нибудь.

Я считал, что понимаю…где нужно быть, к чему стремиться. Все вздор, обман, химера.

Я продолжал тереть, и тереть, и тереть... Как будто это могло помочь.

Лили была права: я такой же, как они.

В груди закопошилось, заныло истерзанное сердце. Осколки разбитых иллюзий вонзились в него, и кто-то невидимый всаживал их все глубже и глубже.

Не хочу так.

Я уцепился за спасительную тростинку, которая вытаскивала меня из безумия: может быть, если я сожалею, еще не все потеряно?