Глава 11. Разговор с портретом

Наглый, неконтролируемый, не отвечающий за себя мальчишка. Видно, до конца моих дней будет путаться под ногами.

Ну разумеется, день ему покажется невыносимо скучным, если не ввязаться в переделку! Бездумно рисковать своей головой – куда же без этого? Но больше всего меня, как обычно, выводило из терпения его стремление лезть в чужие дела. Нет, он действительно считает, что я не способен справиться самостоятельно?! А в результате мне в очередной раз пришлось не только разбираться со своими проблемами, но и следить за этим надоедливым подростком. Я фыркнул. Ну ведь не перед кем было рисоваться! Не передо мной же, в самом деле! Думает, что если… если я открыл ему часть своего прошлого, то он теперь имеет право вмешиваться…

Довести до конца свою мысль я не успел, потому что внезапно осознал, что из тюрьмы меня вытащил именно Поттер. Вероятно, он вообразил, будто в знак благодарности во что бы то ни стало обязан защищать меня от…

Я резко затормозил.

Защищать меня?!

Оглянулся назад. Поттер продолжал рассматривать обезоруженных Пожирателей. Мой разъяренный взгляд, наверное, прожег ему затылок, потому что он резко обернулся.

Как будто чего-то ждет. Уж не похвалы ли за свой неосторожный поступок?

Значит, не желаем слушать, что говорят. Вскипев, я рявкнул:

– В школу! Живо!

Поттер вздрогнул. С опаской покосился на меня, но, судя по всему, почувствовал угрозу и поторопился уйти.

Все-таки в голову иногда лезет полнейшая ерунда.

Однако, если судить по поведению Поттера в последнее время, а в особенности, если опираться на тот факт, что Альбус никогда не ставил в вину мальчишке стремление быть со взрослыми на короткой ноге, а также неуважение к авторитету старших, то именно такой реакции на мои воспоминания и стоило ожидать. Щенячий героизм, неконтролируемые приступы храбрости – все это присуще Поттеру, и я неоднократно вызволял его из аховых ситуаций, но чтобы он захотел помочь мне… Поверить не могу.

Феерический бред.

Дождавшись, пока он скроется из виду, я подошел к лежавшим на земле.

Некоторое время я стоял над обездвиженными пленниками и без особых на то причин неотрывно смотрел на их физиономии. Жалкие и никчемные – других определений не найти. Подумать только, что это и есть те самые люди, которые некогда вошли в ближний круг Темного Лорда. Похоже, они так же потеряли рассудок, как и он.

Нет, все-таки замечательно у нас охраняют школу! Ну вот неужели нельзя было тщательней прочесать лес перед тем, как снова привезти сюда учеников! Сдается мне, все слишком быстро поверили, что война завершена, просто потому что с Темным Лордом на этот раз несомненно покончено. Но не учли, что выжившие Пожиратели могут представлять угрозу. Ткнуть бы министерских носом в их ошибки. А впрочем, и тогда толку будет мало.

Остается единственный вариант: повлиять на Кингсли. Толерантное отношение победителей к проигравшим ­– это, разумеется, хорошо. Правильно. На фоне предыдущих министров он выглядит блестяще, как ни крути. Политик, которого заботит что-то кроме сохранения собственной должности и места в истории. Только то, что творится с охраной Азкабана, мягко говоря, печально.

Вокруг стояла тишина, как и положено в это время суток. Напоминаний о случившемся пять минут назад не осталось. Только дым, если присмотреться, не до конца рассеялся.

Подкрепления у нападавших не было, полагаю. Такие, как Руквуд, будут мстить своими руками. Ну, взяли для устрашения парочку бесполезных сообщников, только разве это помогло? Особенно против меня?

Вонь, исходившая от одного из них, вызвала у меня явные рвотные позывы; стараясь не вдыхать, я наложил на пленников надежные охранные заклинания, от эффектов которых никому в голову не придет освободить Пожирателей. Затем я отправился в школу. Быстро пересек холл, направляясь к подземельям. По дороге я вылил целый поток ругательств на всех, кто так или иначе вынудил меня проводить вечер, не наслаждаясь покоем, а в заботах о безопасности студентов: авроров, которые не смогли добросовестно выполнить свою работу; Поттера с его самоубийственным желанием помогать людям, когда они в этом не нуждаются; Кингсли, который заигрался в доброго и справедливого главу волшебного сообщества.

В тумбочке в моей спальне лежали маленькие неприметные часы. Вынув палочку, я написал в воздухе: «Площадь Гриммо, 12. Срочно. С. Снейп».

Буквы замерцали, а затем одна за другой появились на часах.

Подарок Альбуса я держал под рукой все то время, когда школой управляла Амбридж. Камин, естественно, удобен, когда необходимо было переговорить с кем-то из Ордена. Но, во-первых, это случалось не так часто, а, во-вторых, на площади Гриммо постоянно торчал только Блэк. Самый безнадежный из всей компании. Если исключить Хагрида, Флетчера, Дедалуса Дингла, Гестию Джонс… Словом, в организации, созданной Дамблдором, было много слабых мест, но самым бесполезным был Блэк.

И вот в таких экстренных случаях, когда в штабе никого не было, но нужно было срочно выйти на связь, орденцы посылали сообщения, превращая циферблат часов в необходимый текст. Естественно, на часы всех членов Ордена были наведены Протеевы чары. Удобно и неприметно, в отличие от говорящего Патронуса, которым орденцы довольно редко пользовались. Слишком ненадежный способ общения для тех, кто скрывается. Я же вообще никогда не связывался с фениксовцами при помощи Патронуса. Они, должно быть, думали, что я вообще не способен его вызвать… Ну что тут скажешь? Идиоты. Как будто для этого требуется особая магическая сила!



Штаб-квартира была освобождена Орденом достаточно давно. Более подходящего места для встречи не найти.

Как только я выбрался из очага, стряхивая с мантии остатки летучего пороха, пробирающий до костей вихрь налетел из темноты, и раздался голос, эхо которого множилось с нарастающей силой:

– Северус Снейп?!.. Снейп!.. Снейп!

Невольно вздрогнув, я отпрянул и ударился о каминную полку. Сердце ускорило темп, а язык свернулся во рту. Но через секунду все прекратилось.

Всего лишь пугало, Северус. Пусть и с голосом Муди. Я постарался расслабиться и выдохнуть, но в теле все еще оставалась слабая дрожь.

Это было неожиданно, только и всего. Стиснув зубы, я прошелся вдоль массивного деревянного стола, за которым раньше восседал Орден.

Из прихожей донеслись приглушенные шаги, а затем уже знакомое мне устрашающее завывание.

Быстро он, однако. Через минуту дверь кухни отворилась.

– Снейп, – проронил Кингсли небрежно.

Сочту это за приветствие. Ухмыльнувшись, я протянул в ответ:

– Шеклболт.

Он скептически оглядывал меня, застыв, как истукан, а затем сказал:

– Полагаю, ты не просто так написал: «Срочно».

– Естественно! – выплюнул я. – Известно ли тебе, кто этим вечером проник на территорию Хогвартса?

– И кто же? – спросил Шеклболт холодно.

Сохраняя насмешливое выражение лица, я слегка напрягся от его безразличного тона. Всегда внимательного Шеклболта действительно не взволновали мои слова?

Хотя я всегда замечал в нем что-то такое неторопливое, полусонное. Что-то от Дамблдора.

– Послушай, Снейп, у меня сейчас нет времени разгадывать твои загадки. Как видишь, я пришел сюда незамедлительно, отвлекся от неотложных дел. Если есть, что сказать, не тяни. Тут Сириуса нет, и, поверь мне, тебе не перед кем выпендриваться.

– Вот как? – моя ухмылка стала еще шире. – Только дело в том, что случившееся касается в большей степени тебя, чем меня, – он терпеливо ждал продолжения. – На Хогвартс напали четверо Пожирателей смерти, – я с удовлетворением отметил, как стремительно поменялось выражение его лица. – Сейчас они лежат обездвиженные на школьном дворе.

Его глаза налились кровью, тело сделало непонятное конвульсивное движение, срываясь с места… Но в последний момент разум восторжествовал, и Шеклболт, скрежеща зубами, что не могло не вызвать у меня внутри немого ликования, обратился с вопросом:

– Это ты их обезоружил?

– Очевидно же, что я. Можешь не благодарить.

Он свел брови вместе, на лбу пролегла складка:

– Требуешь награды? – слова были пронизаны презрением.

– Чувствую, буду вынужден пуститься в долгие объяснения. Связанные Пожиратели во дворе слишком мозолят глаза. А доставлять их в тюрьму самому мне не особенно хочется. Видишь ли, обращаться к тем бойцам, если можно так выразиться, которым ты поручил стеречь ворота Хогвартса, я не жажду. Слишком низкого о них мнения, – губы невольно расплылись в глумливой улыбке. – Было бы очень любезно с твоей стороны избавить меня от них.

Траурный вид министра не оставлял сомнений в том, что моя скромная просьба будет выполнена.

– С чего вдруг ты решил сотрудничать?

– Только что вступивший в должность министр – и так безалаберно отнесся к охране Хогвартса, который весь предыдущий год терроризировали трое Пожирателей смерти! Тут любой уважающий себя человек захочет вмешаться.

– Ты в мои дела не лезь, Снейп, – полуулыбка едва скрыла угрозу в голосе.

– Что ж… – я принялся мерить шагами маленькое пространство кухни. – Я не намерен каждый вечер проводить, патрулируя школу. И так забот хватает. Ты не организовал должной охраны, Кингсли, и только ты в этом виноват.

– Кажется, я начинаю понимать: ты вообразил, что, кроме тебя, о школе некому заботиться. Но есть еще Билл, есть Минерва.

– И только? – вкрадчиво поинтересовался я. Не дав ему ответить, я продолжил: – Напомни-ка, сколько людей дежурило возле Хогвартса, когда Дамблдор был жив?

– Тогда война только заново начиналась, – устало возразил он. – Восстановление Ордена не имеет под собой оснований на данный момент. Из всех действующих сотрудников Аврората я выбрал самых надежных для того, чтобы обеспечить безопасность детей. Наступило мирное время, Северус, тебе пора к этому привыкнуть. И этот случай, что произошел сегодня, единичный, я уверен. Мы следим за всеми, кто так или иначе был связан с твоими дружками, так сказать, вытравливаем проблему на корню. Капканы расставлены повсюду: думаю, в течение года каждый из них сделает ошибку и попадется.

– Ага, а отправят их в Азкабан! Не будь наивным. Ты хоть видел, что там творится?

– Могу предоставить тебе шанс исправить свое негативное мнение об этом месте. Не желаешь? – сдержанно отозвался Кингсли.

– Весьма трогательная забота. Но как-нибудь в другой раз. Непременно.

– Возвращение дементоров сейчас рассматривается мной, – соизволил ответить Шеклболт. Рассматривается?! – Но они теперь знают вкус свободы, и еще раз подчинить их себе будет очень непросто, – он бегло посмотрел на часы. – И напоследок: твоя помощь оценена мной по достоинству. Иначе я не распинался бы тут добрых полчаса.

Вконец сбитый с толку, я зацепился за последние слова:

– Помощь? О чем это ты? Я предъявляю к тебе претензии как к главе волшебного сообщества.

– Я все понял, Северус, – спокойно пропустил мое замечание мимо ушей Кингсли.– Доброго вечера тебе.

Шеклболт развернулся и размеренным шагом удалился путем, которым пришел.

Пораженный тем, что разговор прошел несколько иначе, чем можно было ожидать, я замер посреди тесноватой кухни на площади Гриммо. Из ступора меня вывел звук затворяющейся двери.



Обратно я вернулся, аппарировав в Хогсмид. Молодой аврор, стоящий на часах, сперва вообразил, что не имеет права пускать меня в школу. Я уже достал палочку, чтобы воспользоваться банальным Петрификусом, но подошел Долиш и заткнул рот этому молокососу. Понабирали в охрану черт знает кого. Но с другой стороны, свежая кровь Аврорату была необходима: старый его состав почти весь погиб во время битвы.

Тьма стояла непроглядная. Я с трудом различал дорогу.

Что это движется там, вдали? Предосторожности ради я отошел к краю дороги: в этом лесу неизвестно кого можно встретить. Бдительность никогда не помешает. Внезапно я ощутил, как что-то влажное и живое трется о мою ладонь. Резко развернулся и встретился глазами с фестралом.

Но ко мне уже приближалась диковатая процессия: небольшой отряд авроров переправлял по воздуху связанных, но еще не пришедших в себя Пожирателей. Я ждал, пока они пройдут мимо, и все это время чувствовал, как раны, нанесенной Руквудом, касается шершавый грубый язык. Попытался прогнать мерзкое животное, но оно неизменно принималось за старое. Черт бы его побрал. Наконец авроры освободили мне путь, и я оглянулся на фестрала. В сумраке можно было различить только его блестящее туловище и разрезы глаз.

Наверное, в этом году большинство школьников перестали задаваться вопросом, как кареты доставляют их в Хогвартс.

Один вид этих животных внушал у меня желание убраться подальше. А может, дело было в том, что я мог их видеть. И отныне в этом я был не одинок. Все отдал бы за возможность избавиться от этой привилегии.

Нашел о чем думать! Сплюнув на землю, я зашагал к школе.

До чего выматывающим получился первый учебный день. Никогда еще год не начинался настолько неординарно.

Все, что приключилось за истекшие месяцы, вновь обрушилось на меня: Поттер знает о причинах моего не столь простого к нему отношения, мало того ­– теперь абсолютно все об этом знают. Другое дело – немногие поверили. Но теперь, где бы я ни появился, на меня с любопытством таращатся школьники, и преподаватели, и даже Помфри. Как на прокаженного, честное слово.

Или сильно преувеличиваю? Иногда зацикленность на том, что мне глядят вслед, превращалась в манию преследования.

Хотя какая разница! Какой чуши про себя я только не слышал. Что от студентов, что от преподавателей. Так что к вниманию к своей персоне мне не привыкать.

Тогда почему я почти не выходил из своих комнат с тех пор, как приехал? Так ли уж был занят? Или опасался, что не смогу разговаривать с остальными учителями как раньше?

Этот год был другим. Неужели мы сможем делать вид, что его не было?

Ничего перед собой не видя, я уже шел мимо пустующих классов.

Что-то нужно было сделать, я собирался…

Ах, да, проверить все ли спокойно возле гриффиндорской башни. А впрочем, пускай новый декан сам следит за порядком.

В школе было совсем темно, а я так и не счел нужным зажечь палочку, просто брел наугад. И внезапно понял, что стою возле горгульи, охраняющей директорский кабинет. Как ни странно, именно сюда я стремился попасть.

Пробормотав тарабарщину, которую Минерва называла паролем («Берти Боттс!»), я ступил на вращавшуюся лестницу.

Рассудок слабо пытался напомнить мне о существовании правил, школьного устава, норм приличия: «Ты вламываешься в кабинет главы Хогвартса, Северус. Делаешь первое, что взбредет в голову. Уподобляешься… Поттеру. Мерлин, до чего ты докатился?!»

Никаких прав на то, чтобы заявиться в круглый кабинет и вести себя, как хозяин, у меня не было. А впрочем, и будучи директором, я никогда не чувствовал, что кабинет полностью принадлежит мне. День за днем я оставался у Дамблдора после очередного учительского собрания, причем не имело значения то, что тогда их проводил я, и обсуждал его безумные планы. Уверен: Макгонагалл испытывает сходные с моими чувства. Так что не обессудьте.

Вот и знакомая дверь с латунным молотком в виде грифона. Когда я приходил сюда вчера с Минервой, я не ощущал того, что чувствую сейчас: безумного желания вернуть все обратно. Хотя бы создать видимость того, что Хогвартс остался прежним.

Повернув ручку, я с облегчением обнаружил, что в круглом кабинете погашен свет. В камине остывали угли, на столе догорала непогашенная свеча, портреты, как всегда, притворялись спящими.

Слабое освещение позволило мне уловить самое важное: Альбус открыл глаза сразу, как только я вошел, и не спускал с меня пристального взгляда до тех пор, пока я не опустился в кресло напротив письменного стола. Сперва я подумал было сесть на место под портретом, но решил, что здесь чувствую себя уютней. Откинув голову на спинку, я принялся бездумно изучать потолок. Дамблдор молчал, я тоже не спешил завязывать разговор.

– Добрый вечер, – наконец тепло произнес он.

В знак приветствия я только кивнул.

– Вот вы и снова в Хогвартсе.

– Снова в Хогвартсе… – эхом отозвался я. – Взять меня на работу, так понимаю, была ваша инициатива?

– Что вы, Северус. Минерва сама говорила, что после ухода Горация ей не найти лучшего специалиста по зельям, чем вы, – я повел бровью: до чего неправдоподобная лесть. Разве Минерва сказала бы такое?

Разве что под Империо.

– Правда, она сомневалась, что вы согласитесь.

Он послал мне дружелюбную улыбку. Я безуспешно попытался ответить тем же, но тоска и холод, внезапно охватившие меня после этих слов, помешали.

– А что мне еще остается? Сидеть дома, пока не умру от старости, или ждать, пока кто-нибудь не захочет покончить с не в меру живучим преступником? – мой меланхоличный голос заставил его тяжело вздохнуть.

Сожаление о том, что заявился сюда, поселилось внутри.

Что с того, что ощущаю себя потерянным, обреченным на жизнь? Говорить о том, что чувствую, я никогда не умел, да и не стремился. Но иногда в присутствии Дамблдора я мог ляпнуть нечто подобное и каждый раз замечал, как печалю его этим.

Я даже не знаю, что сказать.

Сил выдержать на себе его проницательный, всезнающий взгляд не нашлось, и я с чрезмерным интересом принялся изучать глазами кабинет, в котором был тысячу раз.

Альбус поправил очки, сползшие на кончик носа, а затем осторожно обратился ко мне:

– Признаюсь, Северус, что меня действительно тревожило, решитесь ли вы вернуться в школу.

– В каком смысле? – пришлось оторваться от мрачных размышлений.

– Как я понимаю, вы не изменили привычек и по-прежнему мало читаете газеты, – констатировал портрет.

Высокомерно подняв голову, я произнес снисходительно:

– Да потому, что их сочиняют бездельники, которые, к тому же, бесконечно далеки от того, о чем пишут.

– Кажется, вы действительно делились со мной своим мнением на этот счет, но я запамятовал. Вот что, собственно, я хотел сказать: иногда, если вчитаться в статью как следует, можно узнать даже больше, чем собираешься.

От нравоучительного тона, каким он это произнес, я поморщился.

– Это вы так считаете. Мне достаточно бегло просмотреть глазами текст – и сразу уловишь всю основную информацию, – как глупо обсуждать подобное. Я решил вернуть разговор в нужное русло: – Но мы отошли от темы. К чему вы упомянули о журналистах и их «произведениях»?

Альбус ненадолго замялся, а затем сказал:

– Дело в том, что за лето в статьях не раз мелькала ваша фамилия.

Похоже, он думает, что я дня не проживу без упоминаний в прессе о своей персоне. Смутная догадка, кто именно мог затронуть мое имя, только подогрела раздражение.

– А, тогда вам нечего удивляться. Страницы с огромными колдографиями Поттера я пролистывал не читая, – иронически отозвался я.

– Нет, я имею в виду вовсе не это, – безмятежно ответил Альбус, притворившись, что не расслышал последней фразы. – Как раз Гарри старался избегать вопросов о вас. Ваше освобождение по понятным причинам держалось в секрете. Но вы же знаете, что, хоть оно и избежало публичной огласки, в массы, тем не менее, просочилась информация.

– Хм, то-то ко мне сегодня старые знакомые заходили.

– Простите? – вежливо спросил Дамблдор.

– Да так, мысли вслух, – я рассеянно провел пальцем по губам. Ни к чему Альбусу знать о сегодняшнем происшествии. – Не стоит вашего внимания.

Выждав минуту, он продолжил:

– Так вот, Северус. Действия Кингсли и молчание Гарри вызвали недовольство, хоть и не такое большое, как представлялось мне.

– Насколько я помню, вас никогда не смущало чужое мнение. А уж меня и подавно.

– Я всего лишь прошу вас признать, что брать на работу… – оборвал он сам себя на полуслове и оглядел меня в очередной раз с некоторым беспокойством.

– …Такую подозрительную личность, – подсказал я с сарказмом в голосе, – называйте вещи своими именами.

– Одним словом, вы предстаете не в самом выгодном свете в глазах общественности, в частности попечительского совета Хогвартса, и Минерве было нелегко пробить вашу кандидатуру. Я вовсе не прошу вас изменять своим методам преподавания и правилам, которых вы придерживаетесь, только позвольте дать совет. Минерва не станет вмешиваться в вашу деятельность в качестве учителя и декана…

Вот еще! Кто бы ей позволил. Я приготовился к тому, чтобы возмутиться, но Альбус, заметив мое движение, жестом попросил дать ему закончить.

– Но только в том случае, если нечто или некто ее не спровоцирует, – просто поразительно, как настолько бессмысленные упреки в мой адрес Альбусу удается произносить с такой ненавязчивой укоризной, что я перестаю злиться. Хотя и вижу причины, чтобы затаить обиду. – Простите меня за… некоторую грубость и прямолинейность, – «Совсем вам несвойственную», – сыронизировал я. – Минерва в роли директора вам непривычна. Я прекрасно понимаю. Но прошу вас принять то обстоятельство, что отныне она управляет школой.

Непривычна – не то слово. Эта насквозь гриффиндорка наверняка станет создавать проблемы ученикам Слизерина. И потакать своему обожаемому львиному факультету.

А с другой стороны, разве Альбус не поступал в любой затруднительной ситуации в угоду Гриффиндору?

Скептически приподняв бровь, я произнес:

– И что прикажете делать? Избегать встреч со вспыльчивым руководством?

– Вы понимаете, что я имел в виду. Поддержите ее в присутствии других преподавателей хотя бы раз. Скажем, на учительском собрании.

Еле удалось удержаться от того, чтобы не закатить глаза. В год моего директорства он наверняка никого из учителей не наставлял. И мне на каждом шагу приходилось сталкиваться с сопротивлением и непониманием. Причем борьба, которую вели преподаватели, до такой степени разгневала Кэрроу, что платить пришлось студентам.

Наступило продолжительное молчание. Перестав обдумывать произнесенное Альбусом, я скучающе уставился на тлеющие угли. По ночам здесь удивительно хорошо. Я поразился своему состоянию: оказывается, я привык к этому кабинету, как к родному. Предметы, оставленные здесь Альбусом, были не тронуты. Я не посмел. Минерва тем более.

На глаза попался насест Фоукса. И в голове внезапно всплыла фраза, услышанная мной от мамы в далеком детстве, в один из тех вечеров, когда она рассказывала мне о нашем мире: Косом переулке, Хогвартсе, Хогсмиде, кальмаре в озере, русалках, магических существах.

«Птица Феникс – символ возрождения».

Мне не нужно было это воскресение. Я без колебаний отдал бы это место другому человеку.

Раньше я думал, что это должен быть ее сын. Но ему удалось выжить без моей помощи.

Или все-таки с моей?

Дамблдор внезапно произнес:

– Меня удивляет, что вы до сих пор не спросили у меня, каким способом Гарри удалось избежать смертельного заклятия. У вас есть все основания требовать ответа.

Да неужели?

– Но вы ведь все равно поведаете мне только часть правды, а самое главное утаите. Спроси я вас о чем-то, вы прикроетесь отговорками, я же знаю, – неохотно сказал я, кутаясь в мантию.

– Ваше недоверие обосновано, Северус. Скажу одно: наиважнейшее я сообщил вам давно, – тоскливо произнес Дамблдор. – Может быть, не напрямую: открыто обсуждать такие вещи опасно. Остались детали, из которых впоследствии сложился успех Гарри в нелегкой задаче, стоявшей перед ним. Деталей слишком много, на перечисление уйдет не один день. Выберите то, что интересует вас больше всего.

Он шутит?

Выпрямившись в кресле, я уставился на Альбуса. Он взирал на меня серьезно, без тени насмешки.

Усталость как рукой сняло. Моему изумлению не было предела. Неужели я прямо в этот момент могу узнать абсолютно все?

– Да, – словно прочитав мои мысли, сказал он. – Тома Реддла больше нет, и, стало быть, скрывать что-либо от вас не имеет смысла.

Поднявшись на ноги, я в волнении прошелся взад-вперед перед столом.

– Вы отказывались быть со мной откровенным, когда были живы. Так почему же сейчас?..

– Я надеялся, вы понимаете опасность, которой подвергались, зная только часть правды. Полагаю, вы о многом догадывались, я всегда высоко ценил ваш редкий ум, – я на мгновение смягчился, но затем тут же нахмурился. – Но представьте, что он сделал бы с вами, если бы понял, насколько глубоко я проник в его тайны. Поверьте, держать вас в неведении мне не приносило большого удовольствия.

– Хм, я прекрасно помню все доводы, которые вы приводили. Признайтесь: вы не верили в то, что мне удастся обманывать Лорда до самого конца, – я с вызовом взглянул прямо ему в глаза. – Но я смог. Он до последнего не догадывался о той роли, которую я играл. И вообще… в большинстве случаев моя неосведомленность могла привести к краху ваших замыслов. Мне приходилось действовать вслепую.

– Но согласитесь: вероятность того, что Волдеморт проникнет в ваши мысли, нельзя было исключать, – недовольно промолвил Альбус. – Помнится, мы не раз обсуждали это. Я не имел права рисковать, – жестко продолжил он, – и меня огорчают претензии, которые вы предъявляете сейчас. Я рассказывал вам больше, чем кому-либо другому… Даже странно, Северус, что всего четыре месяца назад вы слова против не проронили, когда я сказал, что вам лучше будет покинуть школу в случае появления Гарри.

Как ужаленный, я воскликнул:

– Ничего странного! Знаете, меня собственная судьба тогда вообще мало интересовала! Единственной целью, что я перед собой видел, было слепое выполнение ваших поручений. А вы… вы догадывались, что он решит убить меня из-за Бузинной палочки! И когда в тот день я покидал кабинет…

Он собирался что-то сказать, но меня уже было не остановить. Вцепившись в спинку кресла, я обратился к портрету:

– Я не просил посвящать меня во все. Но когда пришел сигнал, что мальчишка проник в замок, и я отправился его разыскивать, вы знали, что я ухожу из школы навсегда! – голос внезапно сел, но я, тем не менее, продолжил: – Только не лгите: вы догадывались, что я больше не увижу вас. Вы всегда знаете наперед, – с каждой фразой голос все больше срывался, и, в конце концов, я из последних сил выкрикнул: – Но даже тогда не соизволили мне рассказать, зачем мы позволили Лорду захватить власть и растянуть войну на еще более продолжительный срок! Из-за ваших безумных планов погибали люди! А я только потакал вам в этом, абсолютно не осознавая зачем. И так и не узнал бы! Из-за вас, Дамблдор, я умирал, считая, что прожил эти восемнадцать лет абсолютно бессмысленно!

Внезапно поняв, что сболтнул лишнего, я на мгновение замер. Затем, стараясь не смотреть на него, отошел к окну, чтобы немного отдышаться, и притворился, что всматриваюсь в ночную мглу. За спиной негромко переговаривались пробудившиеся портреты.

Сказать о наболевшем я хотел давно, но не представлял, что так поведу себя. Видеть, насколько затравленным от собственного безвыходного положения я себя чувствую, Дамблдору было ни к чему.

Он знал, что я могу не вернуться, но так и не поведал суть истории, которая унесла жизнь любимой женщины. Я бы погиб, неважно, от руки Лорда или иным способом, так и не поняв смысла того, что произошло со мной…

А теперь спрашивайте, если уж так получилось, что вы остались живы, а Лорда больше нет.

Не нужны мне его одолжения!

На виске дергалась жилка, несильно, но уже через минуту она стала дико раздражать меня.

Я немного перевел дух.

С другой стороны, упускать шанс получить ответы на все вопросы тоже нельзя. Но и дать ему понять, что не испытываю угрызений совести за свою вспышку, тоже нужно.

Дамблдор не тревожил, ждал, пока я приду в себя.

– Хочу знать, за что боролся, – тверже, чем следовало, произнес я.

– По-моему, вы и без меня это знаете, Северус.

Обернувшись, я пристально посмотрел на Альбуса. Он ласково глядел в ответ. Я тут же почувствовал себя неудобно и, не выдержав, опустил глаза.

– Когда вы поняли, что часть души Темного Лорда проникла в Поттера? – Стараясь, чтобы голос звучал отстраненно, поинтересовался я. – Как только увидели его?

– Да… да, почти.

– Существовали и другие части его души? Я предполагаю, что, говоря о вечной жизни, он слов на ветер не бросал.

– Вы не ошибаетесь. Парадокс в том, что путем достижения вечной жизни он избрал убийство. Том создал всего шесть крестражей, частиц его души, – довольно сухо сказал Дамблдор, – а седьмая часть осталась в Гарри. Почти все крестражи он создал еще до своего падения, тем самым путь назад был ему обеспечен. Даже если тело вдруг погибнет. Собственно, так и вышло, – затаив дыхание, я внимал каждому слову. – Но о самом последнем крестраже, образованном невольно, он, по моим подсчетам, не догадывался. А если и сообразил, то довольно поздно.

– Крестражи… – задумчиво протянул я, опускаясь в кресло. – С этой стороной темной магии я знаком только понаслышке. Если память мне не изменяет, то ни в одном фолианте на эту тему не сказано ничего конкретного – только общие выражения.

– Нелишняя мера предосторожности.

– Разумеется. И все же: как можно не чувствовать, что часть души уже не принадлежит тебе?

Альбус уставился в одну точку остекленевшими глазами, и я приготовился услышать нечто страшное и темное.

– Настолько изуродовав душу, я предполагаю, он уже не только не принимал такого понятия, как милосердие, но и не чувствовал его в себе. Боюсь, Волдеморт, пытаясь достичь бессмертия, и человеком перестал быть. Вы должны знать это лучше меня.

Перед мысленным взором встали глубокие ямы, в которые скидывали изуродованные тела, остановившиеся глаза маглорожденной девочки, Нагайна, заглатывавшая мертвую Чарити.

Я судорожно поправил воротник, проверяя, на месте ли повязка.

– Выходит, чтобы остановить Лорда, вы поручили Поттеру избавиться от всех крестражей?

– Верно. Но сперва Гарри должен был их найти.

– Вы сказали, что до того, как… – я сглотнул, – в Поттера проникла часть души Темного Лорда, уже существовали другие крестражи. То есть, вы уже знали об их существовании, раз сразу поняли, что произошло с младенцем?

Он оценивающе посмотрел на меня и неторопливо кивнул.

– Откуда?

– Задолго до смерти Лили и Джеймса я начал собирать информацию о Томе Реддле. Выяснял, как он жил до того, как стал именовать себя Волдемортом.

– А потом, когда вы догадались про крестражи, разве вы не пытались их найти? Я, конечно, представляю, что они могли быть где угодно, но…

– Конечно, за более чем двадцать лет сведений о прошлом моего бывшего ученика накопилось немало. И, как вы догадываетесь, мне удалось построить относительно правильные догадки о том, где Том мог спрятать частицы своей души. Он выбирал места отнюдь не случайные, обладавшие для него особым значением. Да и сами предметы, которые Том собирался превращать в крестражи, обладали яркой магической историей. Хотя многие из них и считались утерянными, но, приложив усилия, их можно было найти. Это был серьезный промах с его стороны.

– Не понимаю. Для чего Поттеру нужно было искать эти крестражи? Почему вы сами не уничтожили их?

– Защита, поставленная вокруг частиц его души, со временем перестала представлять сложность для меня. Но только представьте, Северус, что было бы, если бы я, обнаружив очередной тайник, тут же вскрывал его.

– Кажется, я уловил вашу мысль. Хотите сказать, Темный Лорд тотчас же перепрятал бы остальные крестражи?

– Вот именно, – его лицо на несколько мгновений просветлело, а затем приняло все то же зловещее выражение, затем он глухо произнес: – Жизнь меня, как никого другого, научила ждать. И только вдумайтесь: если бы я поспешил с уничтожением крестражей, мне неизбежно пришлось бы погубить и тот, что являлся частью Гарри до недавнего времени. Не знаю, была это слабость или нет, но я не смог поступить иначе, хоть и знал, на что обрекаю ребенка. И сколько жертв унесет с собой еще одна война.

Альбус с самого начала знал, какая судьба уготована Поттеру-младшему. Душа Темного Лорда однозначно влияла на ребенка, усиливала его болезненные ощущения от убийства Диггори, недоверия окружающих, статей в Пророке, потери крестного, наконец.

Выходит, в Поттере существовало две души одновременно. Лили и ее убийцы.

Почему-то жуткий смысл этого дошел до меня в полной мере только сейчас.

– Северус?

Я и не заметил, как вскочил. Но, сконфузившись под проницательным взглядом Альбуса, я принудил себя сесть обратно. Кашлянув, я возобновил беседу:

– Так значит, чтобы выжить, но при этом освободиться от частицы Темного Лорда, Поттеру необходимо было пожертвовать собой?

– Причем сознательно. Тем самым срабатывала древняя магия, защищающая тех, ради кого себя приносят в жертву.

Закрыв глаза, я попытался унять боль, заставшую меня врасплох.

Отчего не выжила она, когда случилось то же самое?

Более или менее восстановив душевное равновесие, я осторожно спросил:

– И? Предугадать, что Лорд убьет часть своей души, а не Поттера, невозможно.

– А разве чужую душу можно убить? Отнимая у человека оболочку, мы не лишаем его души. А только отправляем в иной мир. С крестражем же происходит ровно наоборот: пытаясь уничтожить предмет, хранящий в себе душу, мы ее саму и убиваем.

Мигрень не желала проходить; массируя виски, я возразил:

– Но ведь Поттер вмещал в себе чужую душу! Он и был предметом, в котором она хранилась!

– Вы не поняли. Существует возможность, что то, что хранит в себе осколок чужой души, физически продолжает существовать. Все крестражи, найденные Гарри за этот год, отныне просто обычные предметы, которыми они были до того, как Том Реддл решил использовать их в своих целях. Но не забывайте, что у Гарри есть еще и своя душа, которую ни Волдеморт, ни кто-либо другой, кроме самого Гарри, не способен убить. Помните пророчество, Северус? «Ни один из них не может жить спокойно, пока жив другой».

– Вы… – я с трудом подыскал слова. – Вы отталкивались только от предсказания старой шарлатанки? Придали ему настолько огромное значение?!

– Том Реддл придал ему значение, не я, Северус! Я говорю не о том, что ее слова представляли какую-либо ценность в тот момент, когда она их произносила. И даже тогда, когда Лили и Джеймс были убиты, пророчество еще ничего не значило! Но в то мгновение, как я, разговаривая с Гарри в этом самом кабинете, услышал от него: «Я хочу, чтобы с ним было покончено. Я хочу сделать это сам», я понял, насколько правдивым оно оказалось в результате. Пусть я и подтолкнул его к тому, что произнести это! Но я умирал, у меня не было возможности ждать, пока он сам поймет, почему всегда стремился победить зло, причиняемое Волдемортом. И вы, как никто, знаете, почему Гарри произнес это! – возбужденно воскликнул всегда такой сдержанный Альбус. Мне стало немного не по себе. – Разве вы смогли бы повернуться к пророчеству спиной, зная, что им руководствовался Волдеморт?! Разве вы не желали отомстить?

Сомневаясь, смогу ли выдавить хоть слово, я только кивнул.

– Вот именно поэтому Гарри и пошел в Запретный лес! Он знал, что только это поможет ему победить, пусть и ценой собственной жизни! Что только так он способен уничтожить своего врага. Когда я говорил вам, что Том должен сам произнести заклинание, я вовсе не мог просчитать, что благодаря этому Гарри выживет. Я мог знать только то, какие качества, доставшиеся от матери, есть в мальчике, чтобы одолеть Волдеморта, – он наставительно поднял палец. – А еще, я надеюсь, он помнил, что я верил в его победу.

Он положился на силу духа Поттера, и этим все сказано.

«Может, и в меня Альбус верил настолько же безгранично?» – с надеждой подумал я.

Пребывая в полном замешательстве, я резко встал и направился к двери. Все навалилось как-то в один момент, и теперь мне просто необходимо было побыть в одиночестве.

На пороге я остановился и вновь обратился к портрету:

– Простите, Дамблдор, но мне… нужно поразмыслить. Я пойду, если вы не против.

– Конечно. Если захотите, мы можем продолжить этот разговор как-нибудь в другой раз, – я повернулся уходить, но он позвал меня: – Северус!

Сейчас будут очередные наставления о том, как вести себя с Макгонагалл. Ну сколько можно!

– Да?! – прорычал я, не оборачиваясь.

– Я просто хотел добавить, что вам вовсе не обязательно и дальше притворяться ходячим мертвецом, – негромко произнес Альбус.

Это как еще понимать?!

– Знаете что… – но я так и не придумал, что ответить, и, рассердившись, громко хлопнул дверью.



Первые лучи солнца пробивались сквозь густой ночной туман и постепенно заливали своим светом окрестности замка. Высохшая листва опадала на землю под легкими дуновениями ветра, покачивавшего пожелтевшие кроны деревьев.

На исходе казавшейся бесконечной ночи я стоял на верхней площадке Астрономической башни. Сверху различил хижину Хагрида. Из трубы валил дым. Затем появился и сам лесник. Закинув на плечо лопату, он направился к своим огородам, что-то насвистывая.

Заснуть не удалось: я не смог перестать думать о том, что рассказал мне Альбус.

И Поттер, и я выжили, потому что он в это верил. Это необъективная причина, но это так.

Стыдно, что я сомневался в Дамблдоре. Но его манера к недосказанности в каждом плане, постоянные утайки все-таки могут служить мне оправданием.

Как же легко становится, когда понимаешь: есть человек, который верит в тебя безгранично. Верит, что ты можешь совершить невозможное. Даже кричать хочется, до того невесомо чувствуешь себя!

Поддавшись безудержному порыву, я забрался на балюстраду. Некоторое время пытался поймать баланс. А затем уставился вниз.

Отчего, когда стоишь над пропастью и чувствуешь ее бездонное дыхание, всегда так непреодолимо тянет прыгнуть? Ведь знаешь, что полет будет хоть и захватывающим, но недолгим.

Отчего в душе остается эта бессмысленная и в некоторой степени чудаковатая идея: а вдруг удастся взлететь?

А я даже умею это делать. Хотя никогда не пробовал летать ради удовольствия.

Неожиданно я расслышал неторопливые шаги по лестнице. Замешкавшись, не успел слезть, и тут в дверном проеме возникла Макгонагалл. Вытирая кончиком платка покрасневшие глаза, она читала на ходу пергамент, который держала в другой руке. Заметив меня, остановилась.

Я, в свою очередь, с удивлением смотрел на нее. Минерва не похожа сама на себя. Выглядит слишком уязвимой. Пропала всегдашняя несгибаемость.

Наконец она поспешно спрятала лист в складках мантии и, немного взяв себя под контроль, обратилась ко мне:

– Я не подумала, что тут кто-то будет в такое время… – прищурившись, строго оглядела меня: – Что это вы делаете?

Только тут я понял, насколько красочно сейчас выгляжу. Кажется, она подумала, что я собрался покончить с собой или что-нибудь в этом роде.

– Думаю, мне стоит предупредить Филча, что ему придется сегодня, кроме положенной работы, еще и ваши останки соскребать у подножия башни.

И стремительно вышла, взметнув полы мантии.

Дождавшись, пока на лестнице стихнут ее шаги, я позволил себе тихо и коротко рассмеяться. А потом еще. И еще.

Блестяще, Минерва! Ей и в голову ничего другого не могло прийти. Конечно, я, как любой гриффиндорец, чуть какие проблемы – сразу головой вниз.

Через минуту я уже хохотал так, что глаза слезились, а грудная клетка готова была разорваться. С трудом удержав равновесие, я едва не сорвался вниз.

Черт. Если бы это произошло, я бы точно опозорился в ее глазах.

В результате я заставил себя успокоиться, но дурацкая улыбка никак не желала сходить с лица.

Глубоко вдохнув свежий утренний воздух, я закрыл глаза, чтобы их не слепило уже вовсю светившее солнце. Сердце размеренно билось в груди, но его удары отдавались в ушах, и кроме них я больше ничего не слышал.

Ощущение цельности, гармонии с окружающим миром. Даже солнечный свет, который я, как правило, избегал, ничуть не раздражает.

Такое редко случалось со мной, но в этот конкретный момент мне подумалось, что… может, все было не зря?