Глава 7. Возвращение

Я сказал Люциусу не всю правду. В большей степени в Хогвартсе нуждался я сам.

Выйдя из камина в замке, я оглядел свою комнату. Битва почти не коснулась подземелий: все вещи лежали на положенном месте. Я с удовольствием втянул носом сырой воздух.

Мебель была покрыта толстым слоем пыли: судя по всему, домовые эльфы себя не утруждали. Я подошел к зеркалу, провел тыльной стороной ладони по его поверхности: хмурое, рано постаревшее лицо. Как будто ничего не изменилось.

Интересно, что бы сделали с комнатой, не вернись я сюда? Едва ли кому-то понадобилось бы то немногое, что осталось от меня. Книги отправили бы к мадам Пинс, зелья – в больничное крыло. А письма, все мои заметки об открытиях в зельеварении? Сожгли бы, наверное. Выходит, от меня ничего не осталось бы… А вспомнил бы обо мне хоть кто-нибудь? Загрустил бы, увидев эту комнату или мою могилу? Помрачнев, я продолжил изучать свое отражение. А может, оно и к лучшему, если бы никто не думал обо мне… Иногда мне кажется, что мертвым не дают покоя те, кто не хочет с ними расставаться.

Меня часто посещали подобные мысли. Стоя на вершине Астрономической башни, я тешил себя надеждой, что никогда уже не узнаю, что будет после.



Весь август я выяснял, кто из слизеринцев намерен приехать в школу. Макгонагалл прислала мне бумагу, в которой разъяснялось, что так и не окончившим пятый и седьмой курсы студентам будет разрешено остаться на второй год для подготовки к экзаменам. Таким образом, появились дополнительные классы на пятом и седьмом курсах, а шестого курса в этом году не предвиделось. Я думаю, что это правильный подход. В том году всем было не до учебы: студенты были заняты протестным движением, учителя – тем, чтобы никто из них не попался. По расписанию все преподаватели получили большее количество часов, чем раньше, но хотя бы не надо было тратить время на подготовку к урокам шестикурсников.

Со старостами факультета у меня возникли определенные трудности: так как Драко ушел из школы, а Паркинсон предпочла остаться, мне не хватало одного старосты, а мало кто из нынешних пятикурсников годился на эту роль. В конце концов, я остановил свой выбор на Роджере Марлоу. Он делал поразительные успехи на моих уроках, но я решил положиться на него не поэтому. Мать мальчика была из маглов, и Марлоу превосходно умел осадить студентов, принадлежавших к древнему роду, когда те начинали задаваться. Лидерских качеств в нем было немного, но зато я был спокоен: раздоров внутри факультета не должно быть. Я отдельно встретился со старостами в последние выходные в Хогсмиде и разъяснил, насколько серьезно они должны контролировать факультет в данной ситуации. Обо всех конфликтах, даже мелких, велел докладывать лично мне. Также я пригласил туда и Нотта-младшего, попросил содействовать в поддержании порядка на факультете. Если бы была возможность назначить его на должность старосты школы, я непременно дал бы ему отличную рекомендацию. Но я сильно сомневался, что в первый послевоенный год Минерва отважится отдать это место студенту со Слизерина. Нагрузив Нотта официальными обязанностями, я надеялся вытащить его из депрессии: после битвы среди погибших отец Теодора не был найден. Я не стал спрашивать у Нотта, пытался ли его родитель выйти на связь. На данный момент Теодор жил у родственников (его мать умерла при родах, и отец воспитывал мальчика в одиночку). Я знал, что отношения в их семье были намного более душевными, чем у Люциуса с Драко. Если бы Нотт-старший хотел забрать сына с собой, он давно бы это сделал. Вывод напрашивался только один.

Не скажу, что Нотт-старший был моим другом, но долгое время мы поддерживали приятельские отношения. Он был из тех сторонников Темного Лорда, что старались держаться в тени, одним из тех Пожирателей, с кем я мог общаться без взаимных оскорблений. На собраниях он никогда не выпячивал грудь, как, скажем, Яксли. Инициатив своих тоже не предлагал, зато добросовестно выполнял все поручения Лорда, в бою всегда был аккуратен, метко посылал проклятья в противников. Так как принял метку задолго до меня, был одним из первых Пожирателей, но в фаворитах никогда не ходил. Лорд не отдавал должное тем, кто не выказывал подобострастного поклонения.



Замок был готов открыть свои двери новым ученикам. Пока я шел к учительской, мне изредка попадались студенты. Ничего удивительного: многие пожелали помочь в восстановлении замка.

Из-за угла неожиданно вылетела младшая Уизли и врезалась в меня.

– Надо перед собой смотреть, а не по сторонам, – сделал замечание я.

Уизли свирепо посмотрела на меня, перекинула через плечо медно-рыжие волосы и, выпятив губу, удалилась.

Да… манер у гриффиндорцев всегда не хватало, но подобное разгильдяйство, конечно, выходит за всякие рамки. Ее поведение не только разозлило меня, как обычно, но и оставило горький осадок: если так относятся ко мне, то что ждет моих слизеринцев? Ничего-ничего, этим нахалам придется вспомнить, что следует проявлять уважение к старшим.

В учительскую я явился в самом дурном расположении духа. Флитвик прервался на полуслове и переглянулся с Минервой.

– Продолжайте, Филиус, – успокаивающе сказала она ему.

О моем освобождении в газетах почти не писали: репортерам на слушание было не пробиться. По этим причинам некоторые из учителей были шокированы моим появлением. Особенно Трелони: казалось, у нее сейчас глаза из орбит вылезут. Или я просто давно ее не видел?

Билл Уизли и его женушка, новые преподаватели по Защите и трансфигурации, смотрели на меня с нескрываемым недоверием.

– В общем, я уже все сказал, – отрезал Флитвик. В его голосе сегодня не было привычного воодушевления, с которым он, как правило, выступал на собраниях.

Я сел на свое место – то, которое всегда занимал при Альбусе.

Макгонагалл заполнила наступившую паузу:

– Поскольку в этом году пришлось срочно менять расписание, учебные планы, составы классов, я хочу узнать: имеются ли инициативы по их улучшению? Возможно, я что-то упустила?

Она сама напросилась.

– У меня есть предложение, – подал я голос.

– Какое же, позвольте спросить? – директор явно была недовольна моим некстати проявившимся усердием в работе.

– Я думаю, следует исключить некоторых семикурсников из продвинутых групп. По зельеварению уж наверняка.

– На каких основаниях? – безо всякой учтивости спросила Макгонагалл.

– Такой способ позволит значительно увеличить время, которое уделяется отдельному студенту, – продолжил я. – На данный момент группы переполнены, зачастую там оказываются лишние люди. У многих не хватает навыков для изучения предмета.

– Вы сами два года назад составляли списки шестикурсников, которые будут у вас заниматься, Северус!

– Но после того как я стал преподавать Защиту, они были существенно изменены, профессор Макгонагалл. Причем вами.

Минерва опешила.

– И кого вы исключаете? – желчно осведомилась директор.

– Из «новых» семикурсников, замечу, что здесь я в отборе не участвовал вовсе: Эйдриан, Макдафф, Хамфри, Торндайк, – спокойно ответил я. – Из решивших получить еще год для подготовки к экзаменам всего троих: Корнера, Поттера, Уизли.

– Это беспредел, Минерва! – заверещали Вектор и Флитвик. Стул под Хагридом затрещал. Великан недовольно покачивал головой. Билл Уизли так дернулся в кресле, что я поспешил незаметно сунуть руку в карман, чтобы достать палочку на всякий случай. Но его жена, а ныне профессор трансфигурации, схватила за руку психически неустойчивого муженька, предприняв попытку испепелить меня взглядом.

Свалилась на мою голову семейка Уизли.

– Гораций весьма доброжелательно относился к мистеру Поттеру на шестом курсе. Мальчик делал феноменальные успехи. Надеюсь, авторитет вашего учителя несет для вас какую-то ценность?

Ха! Авторитет Слагхорна! Уж если не разбираетесь в зельеварении, то лучше молчите, Минерва. Я вам сейчас расскажу, каким способом Поттер оценки по зельям получал.

– Хотя о чем это я говорю, – поправила сама себя Минерва. – Я ведь тоже преподавала на вашем курсе… Пока, я думаю, следует закрыть вопрос о списках состава классов зельеварения. Но мы еще побеседуем об этом, Северус.

Я пренебрежительно пожал плечами: напустила страху. Она – не Альбус, который имел неординарные способности к убеждению. Да, Минерва, мы еще как поговорим.



Когда собрание подошло к концу, директор обратилась ко мне:

– Пройдемте со мной, Северус.

Я невозмутимо последовал за ней, ощущая спиной колкие взгляды коллег.

Зря Макгонагалл строит из себя мудрого директора, способного разрешить любые конфликты. Единственный человек, который умел влиять на мои поступки, умер больше года назад.

Минерва была взбешена моими словами, судя по тому, на какой скорости летела к своему кабинету. Какая вспыльчивость, однако.

А я не отставал. Когда мы проскочили нужный поворот, я на мгновение озадачился, но вскоре догадался, куда она меня ведет. Почему в голову сразу не пришло, что отныне она занимает кабинет Дамблдора? Это было ее законное право, но я ощущал в этом что-то противоестественное.

– Лакричная палочка!

Из меня окончательно выветрился весь запал, и пропало желание подразнить Минерву. Принудив себя внутренне собраться, я взлетел вслед за Макгонагалл по винтовой лестнице и вошел в директорский кабинет.

Сразу посмотрел на портрет. Пронзительный взгляд из-под очков-половинок. В нем было столько сострадания, что мне захотелось улыбнуться Альбусу. Я постарался, чтобы улыбка была настолько теплой, насколько вообще можно было вообразить на моем лице.

Опять смотреть в глаза человека, которого ты убил, было все равно, что бередить незажившие раны, но оторваться было невозможно. Его портрет поразительным образом давал мне силы держаться на плаву, он утешал меня в горькие минуты, укрощал мой гнев, когда у меня не получалось останавливать кровожадные порывы Кэрроу. Когда в год моего директорства кому-либо из учителей приходилось заходить в этот кабинет, они предвкушали, что я не смогу глядеть на напоминание о моем преступлении. В такие моменты мне хотелось разозлить их посильнее, и я со всем имевшимся хладнокровием обращался к Альбусу при всех. Иногда он даже отвечал, но редко, дабы не испортить мой образ абсолютного злодея. Порой на меня что-то находило, и я отмалчивался, а Альбус продолжал задавать вопросы, выяснять, что происходит в среде Пожирателей. Зачастую я кидал неясные намеки о том, что собираюсь делать. Мне тоже не всегда хотелось оставаться в дураках одному.

На несколько мгновений я забыл, что нахожусь в кабинете не один: вглядывался в портрет, пытаясь то ли найти в нем какие-то новые черты, то ли вспомнить некогда забытые. Глупость, конечно. Кашлянув, я напомнил Макгонагалл, что все еще здесь: она притворялась, что увлечена чтением каких-то бумаг, а сама украдкой поглядывала на меня.

Если Альбус придумывал изощренные аргументы , и волей-неволей приходилось соглашаться, то Макгонагалл одолела меня эмоциональным натиском. Ровно один час сорок три минуты – я следил по часам – директор докучала мне разговорами о том, как важно дать студенту возможность получить профессию, к которой у него, несомненно, имеется талант. В ход были пущены упреки и даже угрозы. И вот когда в порыве холодной ярости Макгонагалл заявила, что назначит деканом Слизерина Флер Уизли, я не на шутку испугался. А что? Минерва могла, с нее станется. Альбус с озорным блеском в глазах посматривал на меня и на Макгонагалл.

– Кстати, мисс Делакур – прекрасный выбор, браво! – издевательски протянул я. – Уровень обучения в нашей школе заметно повысился.

– Отныне миссис Уизли, не забывайте, – сердито перебила меня директор. – Я думаю, вы понимаете, что это временные меры, на два-три года, не более. Они молоды и амбициозны, преподавание – не их стезя. Билл сам подошел ко мне и предложил стать профессором по Защите, сказал, что работать в Гринготтсе он больше не желает. Скажу вам честно, Северус: я была сильно удивлена. Но поразмышляв, я, кажется, поняла причину столь странного решения: вся эта ситуация… со смертью одного из близнецов, – Минерва тяжко вздохнула, – несомненно, сказалась на нем. По-моему, он сейчас старается находиться поближе к сестре и младшему брату. Думаю, он не отдает себе отчета, что поступает так из-за стремления оградить их от любых опасностей.

Я как никто другой понимал, о чем она говорила. Два года назад, когда я узнал, какая судьба уготована сыну Лили, я бессознательно пытался привязать его к себе: добился отлучения Поттера от квиддича, назначил еженедельные отработки. Лишь бы он только проводил со мной лишний час. Мне как воздух стало необходимо слышать в тишине удары его сердца. С каждым разом я с болью сознавал, что времени становится все меньше, а духа принять предназначенную ему участь не хватало. Хотя я догадывался, что мальчику хочется провести с Джинни Уизли как можно больше свободных минут. Видя опьяненных счастьем этих двоих, которые шли по школьным коридорам, взявшись за руки, мне иногда безрассудно хотелось подойти и сказать им… Что? Я не знаю. Наверное: бегите, спасайте свои жизни, свою любовь, прячьтесь! Пару раз я не выдерживал и отпускал его пораньше с отработки, чтобы и он, и она смогли насладиться последними безмятежными днями. Правда, навряд ли Поттер замечал это, он был слишком поглощен своими фантазиями о расправе надо мной.

Я с отвращением отмечал, насколько понимающие взгляды кидал на меня Альбус. Он чувствовал, какая борьба происходит внутри меня, но не пытался помешать. Мне самому удавалось сдерживать свои чувства в узде.

От переполнивших меня эмоций я крепко сжал ручки кресла.

– Знаю, вы сейчас скажете, что ограждать их не от кого и незачем, но попытайтесь хотя бы не мешать молодому человеку пережить смерть брата, – миролюбиво сказала Макгонагалл. – Что касается миссис Флер Уизли: я полагаю, у вас хватит терпения. Через годик-другой они решат завести детей, и тогда уж ей точно будет не до уроков.

В результате мы пришли к соглашению, что списки учащихся будут изменены. Но имена Уизли и Поттера в них останутся. Я не спорю: эти дети действительно много сделали для победы, даже, можно сказать, они и победили. Но проблема Минервы как руководителя – неумение отделять личное отношение от способностей ученика. Поттер столько лет ничего не делал на моих уроках, в облаках витал, вот и получал заслуженные оценки. Ну, Поттер в зельеварении не так плох, что-то может, если постарается, но вот Уизли… Как представлю, что еще год с ним провозиться придется! Мне вполне хватало младших курсов, где приходилось вдалбливать материал в голову кому попало.

Весь вечер я разгребал документы в своем кабинете. Я не ожидал, что снова займусь преподавательской деятельностью, и не счел нужным подготовить учебные планы к новому году. Теперь пришлось расхлебывать. Ужинать я не ходил: вызвал эльфа, и он доставил блюда прямо в мой кабинет.



В Большом зале, вопреки обыкновению, уже сидели ученики. Особенно много их было за гриффиндорским столом. Когда я подошел к преподавательским местам, постукивая по ноге палочкой, из которой сыпались искры, мои старые коллеги кивнули мне в знак приветствия. Этот самый обыкновенный жест тронул меня до глубины души, но я не подал виду, как много для меня значит их прежнее отношение. В то время, что я был оторван от своеобразного учительского мирка, я остро ощущал, как мне не хватает общения с этими людьми. Хотя мы редко находили общий язык, их расположение было важным для меня.

Начали прибывать остальные студенты.

Наконец стал заполняться пустовавший до того стол моего факультета. Из всех присутствующих только у слизеринцев был понурый вид. Но, заметив меня среди преподавателей, мои студенты воспряли духом и перестали затравленно взирать на окружающих.

Сидя на привычном месте, я изредка посматривал на шумный гриффиндорский стол. Поттер сиял, как начищенный котел, и здоровался со своими друзьями. Я поймал себя на мысли, что отныне все будет не так, как раньше при Альбусе. Возможно, не хуже. Просто не так.

Новым заместителем директора стал Филиус. Когда он вводил первокурсников в Большой зал, его с трудом можно было различить среди них. Робеющие дети выстроились в ряд перед Шляпой. Некоторые вздрогнули, когда она запела:

Приветствую вас, дорогие друзья!

В начале учебного года вы снова

Привычно собрались послушать меня

О жизни весёлой под хогвартским кровом.

Великих деяний не требует свет

От тех, кто пришёл к нам впервые.

И дать я могу Непреложный Обет,

Что в силах помочь вам отныне.

Вначале вас всех ожидает семья –

Единство внутри факультета.

И только потом изученье зверья,

И зелья, и карты, планеты…

Единство, семья ¬– красивые слова. Только подобные советы обычно не действуют. А вот агитация к тому, что учебу надо отодвигать на второе место, приносила свои плоды: с каждым годом студенты все безалабернее относились к занятиям.

И помните: школу должны мы спасти,

Уйдя от вражды факультетов.

Я видела, как Салазар Слизерин,

Идеи свои выдвигая,

Чуть было совсем не остался один,

Однако сегодня мы знаем:

Студенты живут под зелёной змеёй

И чтут серебристое знамя,

Победами славятся перед страной

И лучшими учениками.

Не иначе как Альбус надоумил Шляпу спеть такие слова. Что же раньше он этого не сделал, до того, как стало слишком поздно?

Во мне бурлило негодование: столько лет натравливать всю школу на Слизерин, а теперь разом признать все достоинства нашего факультета! Не насмешка ли это? Я не один недоумевал: за всеми столами, даже за слизеринским, молча переглядывались. А Шляпа тем временем завывала:

Затем факультет госпожи Рейвенкло,

На умников очень богатый…

Наконец шляпа пропела последний куплет:

Зависит же всё от решений моих

И вашей души очертаний,

Ведь выкрикну я без заминки

Дальнейшее ваше призванье.

Зал зааплодировал. «Да, отныне, конечно, все сразу наладится», – кисло резюмировал я.

– Когда я назову вашу фамилию, будьте добры сесть на табурет и надеть шляпу, – тонким голосом сказал Флитвик.

– Аддерли, Джек!

– РЕЙВЕНКЛО!

Возгласы и рукоплескания: дети словно пытались восполнить таким ярким выражением радости отсутствие погибших товарищей. Они прятали печаль под вымученными улыбками.

– Гелбрейт, Мэтью!

– СЛИЗЕРИН!

Наш стол взорвался аплодисментами. Красный как рак, Мэтью Гелбрейт присоединился к слизеринцам. Я и остальные учителя аплодировали, но за другими столами на несчастного мальчика смотрели с явным неодобрением. Только среди гриффиндорцев послышались жалкие хлопки: я различил в самой гуще Поттера и Грейнджер. Вслед за народным героем в разных концах зала также раздалась пара-тройка хлопков. К моим студентам всегда относились предвзято, а с прошлого года с открытой агрессией. Поэтому они научились держать себя подобающим образом и, не обращая ни на кого внимания, дружелюбно приветствовали новенького. Я ощутил прилив гордости за своих детей, когда увидел, как Забини покровительственно улыбнулся Мэтью Гелбрейту и усадил его рядом с собой. Первокурсник заметно расслабился.

Что бы ни говорили, но слизеринцы никогда не бросят своих товарищей. Последователи Салазара умеют быть осторожными, расчетливыми, абстрагироваться от эмоций, их не заденешь пустыми разговорами. Они никогда не лезут на рожон. В отличие от гриффиндорцев. Тем только повод дай.

Я поймал взгляд Забини и дал знак, что их поведение я оценил должным образом.

– Клиффорд, Ханна!

– ХАФФЛПАФФ!

– Крофтон, Аурелия!

– СЛИЗЕРИН!

Крофтон? Я рассмотрел девочку внимательней. Сомнений не осталось: Аурелия – дочь моих бывших учеников. Студентов одного из первых моих выпусков. Образцовая семья. Лет пять назад они приезжали проведать школу и заходили ко мне. Кажется, упоминали о том, что у них родился ребенок. И вот их дочь тоже поступила на мой факультет. Секунду, неужели я настолько стар?!

Пока я с трудом переваривал информацию, распределение закончилось. Макгонагалл поднялась с места:

– Добро пожаловать в школу чародейства и волшебства Хогвартс! Не беспокойтесь, я больше не буду вас мучить. Приятного аппетита! На здоровье! – она взмахнула руками, и на столе появился ужин.

У меня не было аппетита. Поэтому я просто угрюмо наблюдал, как ученики поглощают пищу, изредка переговариваясь между собой.

Все возвращается на круги своя.

Удивительно, но я перестал чувствовать себя не на месте. Как раз наоборот. Забота о Слизерине – то, что мне действительно было необходимо.

А Поттер?

Я отыскал его среди гриффиндорцев. Ну, теперь мне не от кого его защищать, разве что от его собственной глупости. Я уже давно свыкся с мыслью, что мне придется охранять его от Пожирателей, от Лорда до конца своих дней. Это стало неотъемлемой частью моего существования. Поэтому сейчас появилось ощущение, будто меня лишили чего-то важного.

Макгонагалл снова встала:

– А теперь, когда все мы сыты, я хочу рассказать вам, какие изменения произошли в преподавательском составе. Начиная с этого года, преподавать Защиту от темных искусств будет профессор Уизли.

Зал зааплодировал, но больше всех, конечно, неистовствовал Гриффиндор. Уизли поднялся с серьезным выражением лица и поклонился.

– Место профессора трансфигурации, – извиняющимся тоном продолжила Минерва, – займет миссис Флер Уизли, а для вас тоже профессор Уизли.

Старшекурсники толкали друг друга локтями и указывали на новую преподавательницу: девочки – с недовольством, мальчики – чуть ли слюни на мантию не пускали. Выбор странный, ничего не скажешь. Она не глупа, иначе на Турнире Трех Волшебников Кубок ее не выбрал бы. Но я сильно сомневаюсь, что должность преподавателя ей по душе. Наверняка просто решила поддержать мужа.

– Зельеварение, как и прежде, будет вести профессор Снейп, – обреченно объявила директор.

– Зельеварение? Снейп?! – эхом разносилось по залу.

В дальнем конце вскакивали с мест, чтобы удостовериться в сказанном. О нет, мои дорогие, вы не ослышались.

До конца вечера не утихали возбужденные разговоры.

То ли еще будет, злорадствовал я. Пусть не рассчитывают на поблажки. Я не буду смотреть на то, что два года зелья вел такой никудышный учитель, как Слагхорн.



Стена отъехала в сторону, и я шагнул в образовавшийся проход.

В гостиной Слизерина собрались, похоже, все студенты моего факультета: в кожаных креслах сидели семикурсники и пятикурсники, группами стояли ученики с третьего и четвертого курсов, чуть поодаль, в углу, скромно держались первокурсники и второкурсники, которые знали меня только в качестве директора.

– Мисс Паркинсон, позвольте узнать: почему студенты моего факультета находятся не в своих спальнях после отбоя? В частности, самые младшие студенты? Старшекурсникам еще простительно, я сам просил их задержаться в общей гостиной, чтобы сказать несколько слов. Насколько мне известно, в ваши обязанности входит проводить первокурсников в новые спальни. Вы должны были сделать это полчаса назад.

– Мы ждали вас, сэр, – не испугалась моей тирады Паркинсон.

Оглядев студентов, я смягчился: настолько искренними улыбками они встречали меня.

– Мы хотели сказать, – выступил вперед Вейси. – Мы очень рады, что вы вернулись в школу. Мы не подведем вас, профессор. Можете на нас рассчитывать.

– Я не сомневаюсь в этом, Брендон.

Первокурсники и второкурсники все еще боязливо топтались в стороне от меня. Надо было внушить и им уверенность в завтрашнем дне.

– Теперь я хочу обратиться к студентам, у которых деканом я буду впервые, – я снисходительно посмотрел на своих новых подопечных. – Как вы понимаете, при сложившихся обстоятельствах к вам будут относиться с предубеждением. Возможно, не только школьники, но и мои коллеги, преподаватели. Вы попали на Слизерин не случайно. В каждом из вас скрыт большой магический потенциал. Запомните: в каждом. На данный момент вы ничего не умеете или умеете слишком мало, чтобы называться волшебниками. Это нормально, не стоит бояться. Вы можете доказать, что чего-то стоите, не только рвением в учебе, которое я жду от вас. Относясь вежливо к своим учителям вне уроков, добиваясь побед в квиддичных матчах, вы покажете всем, кто лучший. Только так. Вы обязаны поддерживать своих товарищей в затруднительных ситуациях. Не сомневайтесь, что и сами вы можете обратиться за помощью к любому старшекурснику, – сидевшие в креслах студенты согласно закивали. – Я гарантирую вам, что всегда буду на вашей стороне, только если вы станете прилагать должные усилия в учебе. Если я услышу от другого учителя, что вы нарушили школьные правила, пеняйте на себя. На этом все. Добро пожаловать в Слизерин.

Старосты засуетились и отправились показывать первокурсникам их спальни. Я подозвал к себе Ургхарта, Вейси и Харпера.

– Бродерик, – обратился я к Ургхарту, – возобновляются квиддичные матчи. Я оставляю вас в должности капитана, можете набирать команду. Брендона и Маркуса, – я посмотрел на Вейси и Харпера, – я настоятельно рекомендую оставить в команде. Сообщите мне, в какой день вам будет удобно провести отборочные. Я зарезервирую поле.



Я долго ворочался, не мог уснуть. Эти два дня выдались насыщенными.

Теперь мне придется снова вести уроки у Поттера. Страшного в этом с рациональной точки зрения ничего нет. Просто теперь он знает, как я уничтожил его семью, каких глупостей наделал в молодости. Я прекрасно помнил, как он вел себя, посмотрев ту сцену у озера в моих воспоминаниях. Тогда я воспринял все очень болезненно: Поттер увидел чересчур много, узнал то, о чем Альбус только догадывался. Но не извинился за свое поведение, по-моему, даже не почувствовал себя виноватым. А ведь я винил себя за то, что заставлял его вспоминать об унижениях, перенесенных в детстве.

Ненавидит ли он меня по-прежнему? И почему, черт возьми, меня стало интересовать, как он относится ко мне? То есть, раньше я прекрасно осознавал, что происходит у него внутри. Это всегда было написано на лице, да и легилименция – полезная вещь. А теперь я не знал, что и думать.

Потом суматошные мысли доконали меня, и я приказал себе успокоиться. Завтра все-таки первый учебный день.

В голове витала непрошеная мысль: «Мне здесь хорошо. Лучше, чем где бы то ни было».