Глава 17. Предчувствие

– Почему ты выбрал именно их, Оскар? Ведь не только из-за внешности?

Я стою посреди планетария, рассматривая еще одно творение Оскара. Как это я умудрилась упустить его до этого? В очередной раз удивляюсь, насколько велика территория этого поместья. Еще нигде я не видела, чтобы в доме были одновременно и оранжерея, и бассейн, и фонтан, и часовая башня, и планетарий, и еще наверняка много чего, что скрыто от моих глаз.

На этот раз в колбе, расположенной на каком-то футуристическом аппарате со множеством окуляров, я вижу молодого человека, облаченного в фиолетовую мантию и колпак с узором из звезд. Спокойное лицо, обрамленное аккуратной бородкой, темно-русые волосы. Как и остальные, юноша довольно красив. Его задумчивый и грустный взгляд устремлен в потолок, по которому кружатся модели планет. Я без понятия, то ли это 3D эффект такой, то ли изображение транслируется из одного из окуляров. Как бы то ни было, выглядит эффектно. А в центре солнечной системы огромным золотым диском висит солнце. Я бы ни капли не удивилась, окажись оно действительно золотым…

Вопрос, заданный Оскару, пришел мне в голову уже довольно давно, и я так и не нашла на него ответ самостоятельно. Хотя с некоторыми из жертв все было ясно. Например, с бывшей возлюбленной Оскара, его механиком и той Снежной королевой, если я правильно истолковала значение той композиции. А остальные? Почему именно они? Как он их выбирал? Или же это был спонтанный порыв? Нет, в это мало верится. Тогда как? Что было раньше? Он сперва находил человека, а потом подбирал под него образ? Или наоборот? Похищал их так же, как меня? Или все было иначе?

– Забавно, что ты спросила, Эмеральда, – отвечает он. – Почему ты так уверена, что я кого-то выбирал?

Вопрос намертво ставит меня в тупик, сметая все мои предположения словно метлой. Я лихорадочно соображаю, что это может значить. Что значит, что он никого не выбирал? Они что, сами сюда пришли? По своей воле? Бред какой-то…

– А как иначе? – пожимаю плечами я. – Не сами же по себе они тут оказались. Как и я. Ведь это ты привез меня сюда. Ты сам втянул меня в эту игру, я не делала для этого ничего.

– Видимо, я неправильно выразился, – говорит Оскар. – Я всего лишь хотел сказать, что все эти люди сами были инициаторами нашего знакомства. Не думаешь же ты, в самом деле, что я безвылазно сижу в этом доме и совершенно не выбираюсь в свет? Уж поверь мне, это не так. Я не такой отшельник, каким был мой отец.

– Так ты знакомился с ними на каких-то официальных приемах? – моя бровь изумленно ползет вверх.

Хотя, что ни говори, звучит это вполне логично. Я почти не ознакомилась с этим делом до своего похищения, но помню, что узнала, что все пропавшие люди вели, мягко говоря, не бедственную жизнь. Так что вполне возможно, что они встретились на каком-нибудь рауте. Но все же… Почему именно они?

Видимо, последний вопрос я задала вслух, потому что Оскар в ответ усмехается.

– Ты и сама знаешь ответ на этот вопрос, как и на множество других, которые задаешь. Ты ведь говорила о своих прошлых вдохновителях, что сама не знаешь, почему одни оставляли тебя равнодушной, в то время как другие целиком и полностью овладевали твоим вниманием. В этом мы тоже похожи. Можешь называть это интуицией или наитием, сути дела это не меняет.

– Значит, когда внутренний голос подсказывал тебе, что этот человек – именно тот, кто тебе нужен, ты поступал с ними точно так же, как со мной? – спрашиваю я, хотя почти уверена, что так и есть. – Потом разговаривал с ним, наблюдал за его поведением и делал выводы. Формировал идею для композиции.

– В общих чертах все так и есть, – подтверждает Оскар. – Но, как я уже говорил, обычно реакция у всех была весьма похожей и однообразной. Мало кто из них шел на контакт, а если и шел, то ненадолго, но этого было вполне достаточно, чтобы воздать увековечивающий их образ.

– А что насчет меня? – интересуюсь я. – Я ведь выбиваюсь из этой схемы. Я никогда не была ни на каких приемах и мы точно не были знакомы до этого. Как ты вышел на меня? Сомневаюсь, что тебя так уж интересовали мои книги. Тоже наитие?

– Вроде того. Возможно, тут сыграла роль твоя неоднозначная репутация. Ты ведь знаешь, как люди отреагировали на твои книги?

Еще бы я не знала… Кто-то называл гениальными произведениями со свежим взглядом на мир, весьма сомнительное утверждение, должна сказать. Чтобы описать литературным языком правду такой, какой она была, не нужно быть гением. Другие, как и мои родители, называли книги мерзкими и аморальными, утверждая, что в них, дескать, наблюдается пропаганда насилия. Где там обнаружили что-то подобное, я без понятия. Как много узнаешь о себе нового, стоит только послушать критиков… В общем, мнения о книгах были весьма противоречивыми, что меня, впрочем, ни капли не волновало. В конце концов, я писала в первую очередь для себя, чтобы избавиться от нехороших воспоминаний. А если издательство решило за мой счет озолотиться, флаг им в руки.

– Мое мнение о них тоже было неоднозначным, – продолжает он. – При всем желании не могу сказать, что мне понравилось прочитанное, но заинтересовало - это да. Уже тогда мне показалось, что мы можем быть в чем-то похожи, что у нас сходный взгляд на мир, поэтому решил, что нам стоит познакомиться поближе.

- Ты хотел, чтобы я написала о тебе? Обессмертила, так сказать, твое имя?

– Признаться, такая мысль тоже приходила мне в голову. Я ведь говорил, что мы, творцы, отчаянно жаждем признания. И ты тоже, иначе не пошла бы в издательство.

– Я никогда это и не отрицала, – улыбаюсь я.




На восстановление Русалки ушла почти неделя. Уверена, что когда он делал ее в первый раз, времени потребовалось в несколько раз больше, но на то он и первый раз. Как бы то ни было, когда я проснулась поутру и пошла на прогулку, фонтан уже был в своем первозданном виде. Словно ничего и не случилось. Вот интересно, где Оскар берет эти огромные резервуары? В магазинах такие вроде бы не продаются, а на аквариум это мало похоже. Хотя… Что я знаю об аквариумах? То-то и оно…

Этим утром я проснулась не сама, а от жутких криков, почему-то разносящихся по дому через динамики. Сперва даже подумала, что кричит Оскар, чего за ним отродясь не водилось, но быстро отбросила эту мысль. Голос точно был не его. У нас что, снова гости? Только этого не хватало… На мой резонный вопрос, что случилось, он коротко ответил, что "возникли кое-какие мелкие неприятности, но волноваться не о чем".

Уточнять я ничего не стала. Меньше знаешь - крепче спишь.




– Позволь узнать, Эмеральда, что ты делаешь?

Голос Оскара, в котором слышатся удивление и озадаченность, только повышает уровень моего энтузиазма.

Да-да, это наконец-то свершилось! У меня наконец-то дошли руки до того, чтобы изучить этот дом вдоль и поперек до малейшего закоулка, включая заколоченные и даже заложенные кирпичами двери. Благо найти необходимые инструменты оказалось совсем нетрудно, а в гардеробной, которую я, кстати, тоже не обошла вниманием, было столько разных вещей, что у меня глаза разбежались. Такое впечатление, что там у Оскара располагалась коллекция всего на свете.

– А на что это похоже? – усмехаюсь я, замахиваясь тяжеленной кувалдой и со всей дури ударяя по кирпичной кладке. Плохая была идея… Ни о какой защите я, разумеется, не подумала, так что в меня тут же полетела куча пыли и осколков, один из которых оставил на руке царапину.

– На безумие, – отвечает он.

– Ты не далек от истины, – мелкая травма ни капли не остужает мой пыл, и теперь при ударе я проявляю большую осторожность. – Ты же сам когда-то сказал мне осмотреть твой дом. Так что я этим и занимаюсь. Все, что не было скрыто от моих глаз, я уже осмотрела. Теперь остальное. Если хочешь, можешь считать это игрой в прятки. Я вожу. И уж поверь мне, я тебя найду. Ну, или ты сам выйдешь ко мне и прекратишь прятаться.

– Что это вдруг на тебя нашло? У тебя опять перепад настроения? Что-то часто они начали у тебя происходить.

– Что я слышу? Никак ты переживаешь за меня? – возвращаю я ему давнюю подколку и наношу еще один ужасный удар. Дело пошло, первый кирпич уничтожен.

Неужели свершилось? Я что, действительно поставила Оскара в тупик? Прямо шляпу снять хочется в честь такого знаменательного события, да на голове ничего нет, увы.

– Так что-то все-таки случилось? – наконец, спустя почти пять минут уточняет он. Я в это время окончательно вошла во вкус и долблю несчастные кирпичи прямо-таки с маниакальным рвением.

– Ничего, – я сдуваю упавшую на лицо челку и бросаю кувалду на пол, переключаясь на ломик. А потом вздыхаю и все-таки поворачиваюсь к камере. – Ладно, – говорю я. – Думаю, я просто немного устала.

– Устала?

Так, похоже, я сегодня в ударе. Ну, или Оскар не в том настроении, чтобы понимать меня с полуслова. Но каждая моя фраза словно вводит его в замешательство.

– Да, устала. Очень устала. – Будто в подтверждение своих слов, я приставляю ломик к стене, а сама сажусь на пол, обняв руками колени. – Устала бездействовать. Устала от того, что жизнь проходит мимо меня. Оглянись вокруг, Оскар, мы здесь совсем одни. Мы отрезаны от мира. С одной стороны, это замечательно, никто нас не беспокоит, никто не вмешивается в наши дела. Но с другой… Разве тебя это не угнетает? Здесь никогда ничего не меняется. Сама жизнь здесь словно стоит на месте. Каждый следующий день похож на предыдущий. Никакого разнообразия…

Блин, кажется, я опять начала ныть. Да и звучит все это, пожалуй, не слишком хорошо.

– Нет, ты не подумай, – поспешно пытаюсь исправиться я, – дело не в тебе и не в доме. Я рада быть здесь. Но… знаешь, даже от хорошего можно устать.

– Что, хочешь снова потанцевать? – интересуется Оскар с некоторой ехидцей.

– Не знаю, – пожимаю плечами я, хотя на лицо выползает улыбка. – Звучит, конечно, заманчиво, но не думаю, что это поможет.

– Или хочешь погулять за пределами поместья? – тоном змея-искусителя продолжает он. – Или же хочешь домой?

– Нет, – я отчаянно мотаю головой, словно Оскар уже все решил и вознамерился во что бы то ни стало выпроводить меня. – Домой я точно не хочу. Я вообще не хочу отсюда уходить, но и сидеть на месте уже тоже не могу. Поэтому делаю то, что делаю.

– Я бы предложил тебе приобщиться к моему искусству, но вряд ли ты воспримешь эту идею с энтузиазмом, – произносит он.

Как-то двусмысленно прозвучало… Он предлагает мне стать одним из "экспонатов" или попытаться сделать новую работу в его стиле самой? В одном он прав точно: ни один из вариантов мне определенно не нравится.




Мое безумие прогрессирует. С момента нашего разговора прошло два дня. За это время я благополучно разнесла несколько замурованных наглухо дверных проемов, выдернула дюжину-другую досок, вскрыла несколько замков. Короче, развлекалась по полной. Вот только облегчения этот нелегкий труд не принес ни капли, и каждая новая открытая дверь будто еще глубже погружала меня в пучину какого-то нелепого отчаяния. Мне волком хотелось выть.

Где я только ни побывала… Обнаружила еще три комнаты наблюдения, имеющие тайный ход во двор, нашла несколько комнат, имеющих совершенно нежилой вид. Одной из таких была спальня почти вдвое больше моей. Большая двуспальная кровать, красивое трюмо, комод – сомнений быть просто не могло. Родительская спальня. Судя по тому, с каким тщанием это место было от меня скрыто, прошлое имеет для Оскара куда большее значением, чем то, которое он пытался до меня донести.

Кстати о прошлом, привет из него обнаружился в самом неожиданном месте. В одном из наблюдательных пунктов была кнопка дистанционного осушения бассейна, на дне которого оказалась дверь, ведущая в катакомбы. Ну, как катакомбы. Просто длинный тоннель, приведший меня в некое подобие склепа. Антураж впечатлял. Просторная комната, колонны, зловещее освещение – все отлично нагоняло мрачную атмосферу. Но самое главное – колба с бальзамом в центре у противоположной стены.

Мужчина неопределенного возраста. Лысый. В красно-черном одеянии. Похож на вампира. Хм, на фотографиях пропавших я его не видела. И только когда нашла родительскую спальню, до меня дошло, кто же этот человек. Он приветливо улыбался мне с одной из фотографий, что стояли на комоде. В первый момент я даже поверить до конца не могла в то, что увидела. Неужели?.. Неужели это и есть отец Оскара? Сколько лет он уже здесь находится?.. Если судить по внешнему виду, выглядит он все же довольно молодо. Выходит, Оскар сделал это с ним сразу после его смерти? Значит, отец – его первая работа, а не возлюбленная?

Сам хозяин дома не горел желанием разговаривать на эту тему, и я его не винила. Кому хочется ворошить неприятное прошлое?
Честно говоря, комната произвела на меня такое удручающее впечатление, что даже начали проскальзывать мыслишки заделать проход заново и вообще больше никогда не приближаться к этому месту. Аж тошно стало.




– Оскар, я же знаю, что ты здесь. Пусти меня.

Когда поместье исследовано от и до, я замираю перед единственной дверью, за которую так и не смогла попасть. Пожалуй, ее спасло только то, что она железная и выглядит очень прочной, так что кувалда тут не поможет. Была, конечно, идея взорвать ее динамитом, но к таким радикальным мерам я все же прибегать не стала, и так уже наворотила дел. Удивляюсь, что Оскар до сих пор меня не прибил. Да какое там! Он слова против не сказал, когда я вытаскивала наружу то, от чего он так стремился отгородиться.

– Открой! Оскар!

Местечко, в котором я нахожусь, при всем желании нельзя назвать комфортным по той простой причине, что это канализация. Даже не спрашивайте меня, как я сюда попала. Впрочем, это оказалось не так уж и сложно, просто пришлось поработать домкратом и приподнять одну ржавую железную дверь. Толку от этого, впрочем, было довольно мало, потому что в итоге я уперлась носом в закрытую дверь. Сомневаться, что Оскар скрывается именно там, не приходилось. Больше просто негде! Да вот пускать меня внутрь он явно не спешил, никак не реагируя на мои просьбы. Хотя, он вообще ничего не говорил уже целый день. Может, опять уехал куда-то?

Что ж, как уехал, так и приедет обратно. А я с места не сойду, пока меня не впустят. Нет, конечно, можно пойти в гардеробную или на чердак и покопаться там в поисках резака по металлу, но мне откровенно лень. Мой запал энергии и жажда действия сошли на нет, снова накатила апатия.
Так что я сажусь прямо на пол, прислоняясь спиной к холодному металлу двери. К запаху, царящему в воздухе, уже притерпелась, так что это не проблема.

Уткнувшись лицом в согнутые колени, я думаю. О том, что было, о том, что будет. Будет ли оно вообще?

Сердце ледяными тисками сдавливает чувство какой-то обреченности и безнадежности. А в душе крепнет уверенность: что бы ни случилось, исход будет один, и вряд ли я от него буду в восторге. Смерть снова дышит мне в затылок. У меня очень плохое предчувствие…