Глава 13. Вальс вслепую

– Блин! – ворчу я, пытаясь сосредоточиться на писательстве, но ощущения в боку, там, где находится шов от давешней операции, опять меня отвлекают. – Когда уже надо снимать эти чертовы швы? Как я могу нормально работать, когда они так чешутся?

– Еще пару дней, и, думаю, можно снимать, – отвечает Оскар.

– Слава богу, – сказать, что меня это радует, значит ничего не сказать. Места вокруг швов чешутся так сильно, что я едва не расчесываю их до крови. А легче, по всем законам подлости, не становится ни на йоту.

На улице льет, как из ведра, и на балконе сейчас работать себе дороже. Так что я нашла для этого вполне уютную комнату. Пожалуй, именно ее можно в полной мере назвать гостиной. Оформлена в викторианском стиле. Нефритовые обои, как в спальне. Абстрактные картины на стенах. Красивая висячая люстра перекликается с небольшими бра. Светло-бежевые диваны и кресла на резных ножках квадратом стоят вокруг двухъярусного журнального столика с массивной деревянной столешницей. На нижнем ярусе лежат подшивки старых газет, в которых выходили статьи о героях моих прошлых книг. Быстро пролистав их, я будто на миг окунаюсь в прошлое, но не испытываю в связи с этим никаких особенных эмоций. Это уже былое. На тумбочке у одной из дверей стоит небольшой граммофон. Пластинки обнаружились в той же тумбочке, и я, долго не думая, включила первое, что попало под руку. Это оказался Чайковский. И в данный момент как раз играет танец Феи Драже из балета "Щелкунчик". Музыка, пожалуй, не слишком подходит по теме к моей книге, но так как проклятые швы все равно не дают мне сосредоточиться, я просто откидываюсь на спинку кресла и слушаю мелодию.

Я не спала почти всю ночь. Так и не смыкала глаз с того момента, как проснулась от кошмара. После того, как я рассказала Оскару о том, что случилось со мной в прошлом, на душе здорово полегчало, словно с плеч сняли тяжелую ношу, к которой я настолько привыкла, что перестала обращать на нее внимание.

А потом мы до самого утра разговаривали. О разных вещах, важных и не очень. Собственно, говорила в основном я, а он лишь спрашивал. И до этого я даже сама не подозревала, что могу так долго разговаривать без передыху. А еще меня не оставляло ощущение, что все это больше всего походило на самый обычный скулеж, но Оскар ни слова не сказал об этом, терпеливо выслушивая все, что я, сама от себя не ожидав, вываливала на его голову.

А уже под утра он спросил меня:

– Эмеральда, а ты задумывалась, что будет потом? Когда закончится наша небольшая игра?

Не задумывалась. До того, как он спросил, не задумывалась. Но с тех пор эта мысль ни в какую не выходит у меня из головы. Действительно, что будет потом. Допустим, издам я еще одну книгу о том, что было здесь. И что? Предполагается, что я просто выброшу все это из головы? Забуду? Найду себе нового вдохновителя? Но я не хочу! Я вообще не хочу отсюда уходить. Никогда. До этого я еще нигде не чувствовала себя настолько нужной. Словно, проплутав по миру невесть сколько лет, я наконец-то вернулась домой. Оскар и его дом сожрали меня с потрохами.

Книга почти не пишется. Весь мой начальный запал иссяк давным-давно, и мои теперешние потуги совершенно никуда не годятся. И я знаю причину. Это не потому, что это место больше меня не вдохновляет, скорей уж наоборот вдохновляет слишком сильно. Просто я не хочу, чтобы кто-то об этом знал. Знал о моих чувствах. Они только мои. И я хочу, чтобы так и оставалось. А при мысли, что мне придется делиться ими с кем-то, пусть даже и с моим вымышленным персонажем, я испытываю почти физическую боль. Поэтому я не могу ничего написать, пусть даже и для себя. Не хочу, чтобы все это, подобно прочему, стало очередной главой моей жизни. Она слишком важна.

Но при этом я не могу не понимать, что долго это не продлится. Счастье не бывает вечным. И пусть даже мое нынешнее состояние нельзя назвать счастливым, для меня нет лучшей награды, чем вновь ощутить все краски жизни. Пусть даже и на короткое время.

Танец Феи заканчивается, сменяясь главной темой "Лебединого озера", и эта печальная, пробирающая до мозга костей композиция, пожалуй, лучше любых слов отражает состояние моей души.

Почему все не может просто остаться, как есть? Разве счастье – это преступление? Почему всё непременно должно измениться? Возможно, не сегодня, не завтра и даже не через неделю, но всё равно должно.

Родители спохватятся, что я пропала, и начнут поиски. Я не могу их винить за это. Пропади мой ребенок, я бы наверное тоже стала его искать. Но если бы я знала, что моему ребенку там, в неизвестности, также хорошо, как мне сейчас? Стала бы я тогда искать? Или оставила бы все, как есть? Не знаю. Но так не хочу, чтобы они вмешивались. Им не понять, что для меня находиться здесь и есть самое большое счастье. Для них этот дом будет всего лишь братской могилой тех несчастных молодых людей, что стали шедеврами Оскара. И по-своему они, конечно, правы, но… Но для меня этот дом, пожалуй, лучшее место на свете, кто бы что ни говорил и как бы иначе ни считал.

– О чем думаешь? – спрашивает Оскар.

– О том, что ты спросил сегодня ночью, – уточняю я. – О том, что я думаю о своем будущем.

– И?

– Я ничего не думаю, - качаю головой я, смотря в пространство перед собой и почти не слыша музыки. – Я не могу ничего представить. Просто не вижу будущего. Возможно, даже просто боюсь, что если уйду отсюда, то какая-то часть меня все равно останется здесь.

Он ничего не говорит в ответ, а у меня в мыслях такой хаос, что я никак не могу ухватить за хвост нужную.

– Глупо, да? – наконец, говорю я, поворачиваясь к камере. – Я боюсь того, чего не может быть. Я ведь никогда не уйду отсюда. Даже если захочу, ты ведь все равно меня не отпустишь.

– Я ведь с самого начала говорил, что придет момент, когда ты не захочешь уходить отсюда, – напоминает он. – Я никогда не удерживал тебя здесь силой. Когда ты оставалась одна, у тебя было множество возможностей уйти, но ты их игнорировала. Загляни в себя чуть глубже, и сама убедишься, что духом ты уже принадлежишь мне и моему искусству.

– Не нужно никуда заглядывать, всё и так на виду.

Хм, почему же это прозвучало с такой непонятной горечью? Ведь это правда.

– Но я все равно не готова стать частью твоей коллекции, – мои губы выдают жалкое и кривое подобие улыбки. Я все еще помню условия нашей идиотской игры, с которых все началось. – Просто… позволь мне еще немного побыть здесь. Не отпускай меня никуда. Ладно?

– Желание гостя – закон для хозяина, – по голосу слышу, что он улыбается, и почему-то мне становится легче. Даже моя улыбка становится вполне искренней, а не маской, появившейся только потому, что в такой момент мне положено улыбаться.

С невероятной легкостью на душе я беру из шкафа коробок спичек и один за другим сжигаю исписанные листы в стоящей на журнальном столике пепельнице. Все это бред. Все, что я написала. Сколько бы я ни пыталась, я никогда не смогу написать эту книгу. История, способная стать настоящим шедевром, так и не будет описана на бумаге. Я напишу ее на хрупкой ткани реальности и только для себя. Только я проживу и прочувствую ее от и до.

– Хочешь потанцевать, Эмеральда? – вопрос Оскара врывается в мой мыслительный процесс, как раскаленный нож в масло.

– Чего? – ошарашено трясу головой я, думая, что ослышалась. Не мог же он всерьез сказать что-то подобное.

– Потанцевать, – повторяет он, и его голос звучит так же, как и обычно, словно он не сказал ничего такого. – Ты умеешь танцевать вальс?

Вальс я танцевала в последний раз на выпускном в школе, но думаю, что вспомню движения, если потребуется. Но танцевать здесь? С Оскаром? Что это ему в голову стукнуло? Уж чего я ожидала от него, но только не подобного предложения. Думала, что меня уже ничем не удивить. Очередное доказательство того, что грош цена моей уверенности в себе.

– Умею, – пожимаю плечами я, все еще не понимая его мотивов. – Но зачем тебе это? Ты ведь предпочитаешь оставаться за кулисами.

– Возможно, это нужно не только мне, – произносит он.

– Как насчет еще одного маленького желания гостя? – улыбаюсь я. – Сними свою маску.

Оскар молчит несколько секунд, а потом усмехается в ответ.

– Тогда ты закроешь глаза и не будешь на меня смотреть, идет?

Откуда-то я знала, что он скажет именно это, поэтому не удивляюсь. Чувствую, ощущения будут незабываемые. До этого мне еще не доводилось танцевать вслепую, да еще и с таким странным кавалером.

Шикарная гардеробная, еще при первом визите показавшаяся мне бальным залом, идеально подходит для задуманного. Просторное и практически пустое помещение. В ожидании Оскара я стою у стойки приема номерков и снова пытаюсь заглянуть в темное помещение склада. Туда я не забиралась даже при генеральной уборке. Не сомневаюсь, что там настоящее золотое дно, но убедиться в этом своими глазами почему-то не решаюсь.

Оскар бесшумно подходит ко мне со спины, и в следующий миг его рука закрывает мне глаза, а сам он наклоняется и шепчет мне на ухо.

– Не смотри, Эмеральда. Я очень расстроюсь, если ты нарушишь правила.

– Я знаю, – спокойно отвечаю я и послушно закрываю глаза под его ладонью. – Не обижай меня недоверием.

Музыка, раздавшаяся из динамика, как бальзамом проливается на мою душу. Из всех вальсов этот, пожалуй, является моим самым любимым. Хотя я ни разу не смотрела фильм "Мой ласковый и нежный зверь", вальс слышала сотни раз, и каждый раз во время прослушивания мир словно переставал для меня существовать.

Как я и думала, тело все еще помнит движения. Но даже если бы и не помнило, не думаю, что это стало бы проблемой. Оскар уверенно ведет меня, и я, будто на невидимых крыльях, буквально летаю за ним по залу. И от того, что он сейчас здесь, со мной, мои нервы натянуты, как струны. Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, что думать. Я вообще ничего не знаю.

Я все еще я? Почему я здесь? Почему я так хочу быть здесь? Почему я позволяю ему делать это? Почему я это допустила?

Кто ты такой, Оскар?

Чего ты хочешь от меня на самом деле?

Чтобы я сказала, что теперь ты стал для меня новым смыслом жизни? Ты и так это знаешь.

Ты хотел, чтобы я стала частью твоей коллекции? Это действительно так? Или это просто предлог, чтобы затащить меня сюда?

Я всегда могла видеть чувства таких, как ты. Но для меня ты по-прежнему закрытая книга. Я все еще не понимаю. Не понимаю, кто ты. Не понимаю, что у тебя на уме. Не понимаю, почему меня тянет к тебе, словно магнитом.

Я всегда мыслила рационально. Всегда видела вещи такими, какие они есть. Но сейчас я, как слепой котенок. Даже с открытыми глазами.

Зачем ты затеял со мной эту игру? Зачем я согласилась? Ведь было ясно с самого начала, что я не смогу выиграть. Тогда почему я ответила согласием?

Может, увидь я твое лицо, я бы смогла что-то понять. Хотя бы мельком, сквозь ресницы. Но нет, не могу. Не могу позволить себе разочаровать тебя…

Я… я ничего не знаю… не понимаю… не хочу… чтобы музыка кончалась… пусть она играет вечно… пусть мы вечно будем кружиться по этому залу… только мы… одни…

Рука дрожит от напряжения, когда мои пальцы стискивают его руку. Звучат последние аккорды, а мы все еще танцуем. Потому что я чувствую, что если сейчас все закончится, и я снова останусь одна, то сойду с ума. Окончательно и бесповоротно. По моим щекам катятся слезы. А на лице истеричная улыбка. И я не отпускаю его от себя.

Да. Так и есть. Мы оба здесь в плену, Оскар. Ты не отпустишь меня. Я не отпущу тебя. В нашем безумии мы одни. И выхода отсюда нет.