Глава 12.

Гермиона так быстро жевала, что даже Рон наблюдал за ней, приоткрыв рот. За тем, как подруга снова и снова подносит большую грушу к губам, как постепенно фрукт становится всё меньше и в рекордные сроки превращается в жалкий огрызок, завёрнутый в салфетку. Уизли мог поклясться, что Грейнджер даже не почувствовала вкуса еды. Девушка отстранённо облизала кончики пальцев, а затем губы. И всё это — не отрывая взгляда от пергаментов, что лежали на коленях.

— Мерлин, — вырвалось у него. — Положи перед тобой приготовленного василиска, съела бы и не заметила!

В глазах было почти восхищение, ведь рыжий всегда считал, что самый большой аппетит в их компашке был у него.

Гермиона вздрогнула, поднимая глаза.

— Я бы на твоем месте занялась изучением предмета, — отчеканила она с быстрым кивком на конспекты. — Не стоит снова полагаться на то, что тебе удастся списать у меня.

Тот насупился: искромётный юмор остался неоценённым.

— Я готовился. Целый вечер в гостиной провёл… ну, или большую его часть, — пробубнил, но всё же уткнулся в писанину.

Друзья вдвоём решили устроить на большой перемене пикник прямо во дворе, постелив мантию Рона на траву у фонтана и усевшись сверху, раскладывая вокруг себя конспекты — следующим уроком была обещанная контрольная по нумерологии. Однако Гермиона как ни заставляла себя смотреть прямо на исписанные её же почерком листы пергамента, не видела ни слова — слишком громкими были мысли в голове.

Прошло две недели. Две чёртовы недели и один чёртов день.

Они с Малфоем не разговаривали. Они даже не виделись толком. Гермиона была уверена в том, что он даже не замечает этого молчания. Её же оно душило. Не давало нормально мыслить, находясь у себя в спальне или прокрадываясь в душ поздним вечером, чувствуя запах его геля для душа и задерживая дыхание, насколько это было возможно.

Но потом всё равно приходилось делать вдох и Малфой оказывался внутри. Глубоко в лёгких. Разносясь по сосудам и касаясь внутренностей своим ядом.

Это так бесило.

Они молча патрулировали. Четыре патруля в полной тишине. И расстояние между ними изменилось. Если раньше она шла в трёх шагах от него, то теперь — это семь. Или восемь. И с каждым разом их становилось всё больше.

Долговязая тень уже не касалась её туфель.

Восемь шагов. Мерлин, между ними бесконечная бездна, а не шаги.

Слава Годрику, что сегодня МакГонагалл избавила Гермиону от этой участи. Идти, прибитая его присутствием и бесшумной походкой, и задыхаться от невозможности (и нежелания, конечно же) что-то изменить, и истекать этими дурацкими мыслями, что не выходили из головы, и… Еще много “и”.

Как вовремя Минерва попросила помочь ей с отчётами по успеваемости младшеклассников, сняв с патрулирования на один день. Еще одной тишины гриффиндорка бы не выдержала. Правда, эта просьба значила, что им с Малфоем нужно будет пообщаться. Хотя, можно было бы написать ему в дневник… чего делать совершенно не хотелось.

Грейнджер не могла понять одного — почему ему настолько наплевать? Нет, понятное дело, что ей тоже совершенно наплевать. Но… не совершенно, наверное, потому что она думала.

Так часто, блин, думала об этом, что голова пухла.

Даже после их разговора в теплице. Будто... ничего не изменилось. Как будто что-то могло измениться от давно подтверждённого факта: Малфой подлый, бесчестный и гнусный хрен. И то, что он остановил придурка Монтегю — делало его не намного лучше.

Но что о том говорить, если слизеринцу было всё равно.

Он веселился вовсю, чувствуя себя в своей скорлупе высокомерия и самолюбия, как рыба в воде. Перешучивался с Забини, бросая на гриффиндорцев надменные взгляды. Обжимался в Большом зале с Пэнси. О, голос Паркинсон был слышен обычно громче всех из спальни слизеринца. А ещё он почти не появлялся в гостиной.

Девушка решила, что это вообще мало её заботит.

— Гермиона, — голос Рона вклинился в сознание и девушка едва заметно вздрогнула. — Слушай, а… о чём ты думаешь целый день?

— Собираешься ли ты взяться за ум и посвятить немного времени занятиям.

— Я... серьезно вообще-то.

— Я тоже, — она подняла на рыжего многозначительный взгляд.

— Эй, я же вижу. Ты уже целую вечность читаешь страницу, на которой написано пять строчек. Тебя что-то беспокоит, и вряд ли это “что-то” касается меня...

Гермиона закатила глаза и хотела было вновь сосредоточиться на нумерологии, когда Рон выдернул конспект из её рук. Девушка раздражённо фыркнула, уставившись в фонтан перед собой.

— Ну же, эй, — он пытался заглянуть ей в лицо. — Скажи мне.

Перевела взгляд и встретилась с глазами Уизли.

— Я просто не выспалась, ладно?

И начала быстро собирать раскиданные вокруг листы.

— Нет, не ладно. Я же вижу.

— С каких это пор ты начал уделять внимание моему настроению? — Гермиона выхватила пергамент из пальцев Уизли и принялась запихивать в сумку.

— Я всегда замечал, — сказал Рон и встал, сунув руки в карманы тёмных джинс.

— Да что ты говоришь?! А мне кажется, если бы мы с Гарри не поссорились, ты бы и дальше не обращал на меня внимания. Ты мне не сиделка, ясно? — она никак не могла справиться с книгой и потому просто зажала её под мышкой. Она не хотела раздражаться — так получалось само, и потому прошипела, поднимая лицо: — Я в порядке.

— Оно и видно...

Гарри и Рон всегда, всегда считали, что она должна быть частью их настроения — и если у них всё было нормально, то и у неё автоматически, по-умолчанию становилось так же.

Должно было. Должно, чёрт возьми. Ей надоело думать о том, что она обязана. Всем.

Преподавателям — отменно учиться. МакГонагалл — улыбаться каждый раз, говорить, что всё хорошо. Мерлин, не скажет же Гермиона, что вечером обычно запирается в своей комнате и сжимается под одеялом, чувствуя себя самой… несчастной во всём мире. А иногда (чаще всего) — слышит, как этот кретин-Малфой удовлетворяет очередную свою минутную пассию в одном из ежевечерних тренингов по усовершенствованию навыков в постели. А Гермиона почему-то не ставит заглушку на комнату. Он же не считал нужным этого делать, предоставив ей право выбора — не хочешь слышать — произноси заклинание, а хочешь — твои проблемы. И с каждым разом, каждым чёртовым разом, это было всё громче и громче. Будто его шлюхи перед тем, как попасть к нему в постель, проходили кастинг на самую вопящую глотку.

Пока лидировала Пэнси.

Мерлин. Она ведь уже даже различала некоторых по особенно сильным оргазмам. В том смысле, что некоторые — выкрикивают, некоторые — выстанывают. Его имя. Его это дурацкое имя.

— Гарри бы тоже переживал, — Рон молча наблюдал, как она поднимается, отряхивая юбку и сверля его своим тяжёлым взглядом.

— Прекрати делать как Гарри, Рональд.

— А я и не делаю… — он наклонился, подбирая мантию и вытряхивая её от травы.

— Что это тогда? — гриффиндорка поморщилась, качая головой и направляясь под козырёк низких балконов, вбегая по ступенькам в здание школы и вливаясь в неровный ряд студентов.

— Ты же Гермиона, — он догнал её, выпалив это почти с обвинением, попутно бормоча извинения тем, кому успел наступить на ноги.

— Очень ценное наблюдение.

— Я о здравомыслии, понимаешь?

— Вот я и мыслю здраво.

— Да, только эти мысли делают тебя невыносимой… иногда, — добавил он, заметив быстрый взгляд, что она бросила из-под чёлки.

— Но они остаются моими мыслями.

— А мы остаёмся твоими друзьями, — Рон скользнул следом за ней в Большой зал, придерживая дверь для идущих позади первокурсников. — Хоть ты и в ссоре с Гарри.

Гермиона ничего не ответила, не глядя по сторонам направляясь к гриффиндорскому столу, где устроились Невилл и Симус, беседуя о чем-то.

Рон не злил её. Не злил. Она злилась сама на себя.

На мысли, что неподъемными бочками, полными кирпичей, тяжко сталкивались где-то между висков.

Еще и, как назло, на глаза попались платиновые волосы, что заставило резко отвернуться от слизеринского стола. Она не будет смотреть на Малфоя.

Достаточно уже того, что его голос набатом стучал в ушах:

“Может быть, и знал”.

Эта фраза за все время молчанки стала апофеозом звука в сознании. Она долбилась в кору головного мозга, стремясь, кажется, раздробить череп изнутри.

Если ты знал, чёрт возьми, то зачем полез? Почему не дал уроду Грэхему закончить начатое? Совесть? Стыд?

Гермиона почти расхохоталась, падая на лавку и громыхая тяжелой обложкой “Углублённого курса нумерологии” по столу так, что Невилл и Симус подскочили на месте.

— О, привет, Гермиона. Хорошее настроение?

Бросив на сокурсников уничтожающий взгляд она промолчала, мысленно рисуя себе картинку извиняюще разводящего руками Рона, что уже стоял за спиной. Но, видимо, последний не только разводил руками, потому как, углядев что-то и растянув губы в быстрой улыбке, Невилл торопливо встал из-за стола, дёргая Финнигана за рукав. Тот тоже поднялся, оправляя мантию.

— Ладно, мы пойдём. Скоро контрольная…

— Да. Увидимся, — Рон кашлянул, провожая молодых людей взглядом до двери и садясь рядом с подругой, облокачиваясь спиной о крепкое дерево стола.

— Ну и что это?

— Что?

— Куда они пошли? — Грейнджер кивнула вслед удалившимся гриффиндорцам, которые не преминули обернуться у самого выхода. — Я упустила тот момент, когда собственные однокурсники начали избегать меня?

Девушка опустила глаза, утыкаясь взглядом в обложку тома, чувствуя широкую подбадривающую ладонь Рона на своей спине. Он теперь почти не смущался, прикасаясь к ней. Раньше такого не было.

“Повзрослел”.

— Слушай, — он легко сжал плечо подруги. — Они не избегают тебя. Тебя никто не избегает. Скорее… ну… наоборот.

Она подняла вопросительный взгляд на веснушчатое лицо. Уизли пожал плечами, но Гермиона всё равно поняла, что он хотел сказать. Она действительно была где-то очень далеко. Все эти почти два месяца. Вся в себе с тех пор, как узнала о том, что им с Драко нужно будет работать вместе.

Стоп. Какого-черта-Драко? Малфой. И только Малфой.

Язык во рту шевельнулся, будто случайно произнося запретное имя. У него красивое имя. Наверное, так же думают и все его шлюхи, когда истошно…

И тут же вспыхнули румянцем щёки.

С ума сошла, решила она и протянула руку чтобы налить себе тыквенного сока из графина, сбрасывая попутно с плеча пальцы Уизли. Она не могла принимать поддержку. Это опять-таки обязывало. Не нужно.

Рыжий поджал губы, покорно сцепляя пальцы перед собой.

— Ты собираешься мириться с Гарри?

— Я думаю, он не захочет иметь со мной ничего общего теперь, знаешь, — поднося бокал к губам, произнесла Гермиона. — Он игнорирует любые мои слова и постоянно ведёт себя, как идиот, когда я рядом.

Отпила сок и подпёрла подбородок ладонью, глядя куда-то за стол пуффендуйцев, намеренно игнорируя Слизерин.

Он был там.

— У нас не выйдет общаться, если он не может понять того, что я староста и мне приходится терпеть рядом с собой Малфоя, хочу я того, или нет.

— А мне кажется, что он немного другого не может понять, Гермиона. Ну, ты... знаешь… эти взгляды и…

— Нет никаких взглядов, Рон. Мы не общаемся даже.

— Конечно, как скажешь. Но… может, ты хотя бы попытаешься… ну, то есть... еще раз.

— Честно говоря, не обещаю, — Гермиона торопливо отвернулась, когда заметила, что Малфой с Забини поднялись из-за своего стола и медленно пошли к выходу, почти осязаемо наслаждаясь тем, как перед ними расступаются студенты.

Рон ничего не заметил: был слишком увлечен нервным ковырянием в ногтях.

— Просто я надеялся, что завтра мы вместе пойдем в Хогсмид, как всегда, — в голосе друга слышалась немалая озабоченность ситуацией. — А Гарри утром сказал, что ты теперь будешь сидеть в “Трёх мётлах” за змеиным столом.

Грейнджер так резко повернула голову, что волосы непокорной гривой упали на спину и взгляд Рона приковался к её синяку. Точнее, оставшемуся бледно жёлтому пятнышку на скуле, всё еще болезненному на прикосновения.

Гермиона отвела глаза и поджала губы. Рыжий снова ободряюще улыбнулся:

— Знаешь, ты не мужчина, но он тебя даже красит.

Гриффиндорка вздохнула, забыв о праведном гневе, а затем отвернулась, опуская лицо. Охоту обедать отбило вовсе.

Рон заметил кровоподтёк, когда тот уже стал тёмным, а по краям начал сходить.

— Гермиона, что это?

— Ничего.

— Вот что теперь у нас называется “ничего”?

— Не вписалась в книжную полку в библиотеке.

— И давно у тебя проблемы с координацией?

— Всегда. Потому я и не играю в квиддич, Рональд.

— А-а… Ну, да.

Кажется, он не поверил ей. Но, по крайней мере, больше не сказал ни слова. Шутил только иногда и получал пинки.

— Пора идти на контрольную. Времени осталось не так много, — Гермиона поднялась из-за стола.

— Но ты не притронулась к еде.

Наблюдателен, как никогда.

Не ответив другу, лишь махнула рукой, направляясь к выходу из зала, сливаясь со стайкой когтевранок, что как раз толпились у двери, ожидая, пока поток студентов закончится.

Перед ней, естественно, никто не расступился, как несколько минут назад перед этими выскочками. Она ведь не привилегированная. И к чёрту это.

Гермиона сжимала пальцы на обложке книги так сильно, что белели костяшки.

Её смущало, что пришлось соврать Рону. Это мучило не хуже ссоры с Гарри.

Но что ей было ещё говорить? Что Монтегю зажал её в подземельях потому, что шатался там пьяным, а Малфой решил, что грязнокровка сама справится с патрулированием поздним вечером?

Чтобы завтра найти голову Драко, насаженную на флюгер Башни старост? Нет уж.

Девушка сомнительно хмыкнула. Вряд ли бы Рон стал подобным образом решать проблему со слизеринцем, но разборок — ещё больше, чем есть — ей совершенно не хотелось.

— Он такой милый, заботливый… Я просто в восторге! — тонкий щебет отвлёк от размышлений, и Гермиона нашла взглядом одну из когтевранок, восторженно подскакивающую на месте. — Он предложил увидеться вечером, это будет как тайное свидание, я всегда мечтала...

— О, Ирэн, ты шутишь! — взволнованный шёпот подруг лишь раззадоривал блондинку, заставляя хлопать в ладоши.

— Нет, я не шучу, он такой… ох, я не знаю.

— Он симпатичный, — протянула ещё одна девушка из их компании. — Курт Миллер, знаете ли, нынче завидный молодой человек.

Курт?

Вернулся?

Грейнджер вытянула шею, пытаясь услышать ещё что-то, но небольшое столпотворение наконец-то двинулось к выходу, и девушки во главе со своей восторженной Ирэн практически сразу же исчезли на лестнице, оставив Гермиону молча прижимать к себе книгу и хмурить лоб.

Поразмыслив на досуге о молчаливом исчезновении Курта, гриффиндорка пришла к логичному выводу, что его пропажа вместе с Лори Доретт вполне объяснима. Судя по всему, у них уже намечались какие-то отношения, и он поддерживал девушку, находясь рядом с ней в это тяжёлое время. Возможно, попросил у Дамблдора разрешение покинуть школу вместе, чтобы не оставлять бедную Лори наедине с её горем.

Одного лишь Гермиона не могла понять — о каком тайном свидании велась речь среди когтевранок, но толком поразмыслить ещё и об этом у неё не получилось, потому что, свернув в коридор, ведущий к кабинету, она со всего ходу врезалась в Гарри так, что книга едва не выпала из рук.

Тот отскочил, бормоча извинения, но, увидев, кто именно стал преградой, замолчал, недовольно поправляя сбившиеся очки.

— А, это ты…

И собирался было пройти мимо, когда Гермиона ухватилась за рукав его мантии, вспомнив слова Уизли.

— Постой, Гарри.

— Ну, что ещё? — он выглядел раздражённым.

— Я говорила с Роном...

— Это чудесно, что он имеет желание говорить с тобой.

— Судя по тому, что ты рассказываешь обо мне, это действительно чудо, что со мной всё ещё здороваются знакомые.

Закатил глаза. Снова попытка обойти гриффиндорку, но её пальцы на рукаве только сжались сильнее. Испытывающий взгляд из-под тёмной чёлки.

— Я хотел бы успеть посетить туалет до контрольной, позволишь?

Гермиона вздёрнула подбородок:

— Он в другой стороне.

Поттер выдохнул, качая головой. Сложил руки на груди и сжал губы, глядя куда-то перед собой. Он всегда так делал, когда злился — девушка выучила каждый его жест за все эти годы.

— Чего ты хочешь?

— Послушай… вообще-то, я не хочу ссориться.

— Ладно. Тогда дай пройти, — он слегка отодвинул её плечом.

Она отошла, глядя ему, удаляющемуся, в спину.

— Рон переживает! — крикнула вслед. Гарри только обернулся, бросив на неё пустой взгляд, который сделал что-то — Гермиону будто перемкнуло. Она сорвалась с места и помчалась за Поттером, обходя идущих навстречу студентов. — Слышишь меня? Рон хотел, чтобы мы пошли в Хогсмид завтра. Вместе.

— Я не пойду, — даже головы не повернул, шагая прямо.

— Как хочешь. В таком случае у меня личная просьба — не мог бы ты прекратить повторять те гадости, которые говоришь ему обо мне?

— Какие гадости?

— Те самые. Что я вроде как собираюсь сидеть за слизеринским столом и…

— Да все к этому и идёт!

От его восклицания несколько человек обернулись. Гермиона могла представить, как это выглядит. Будто ссора влюблённой пары. Но ей сейчас было не до того — Гарри всегда был упрямым. А что ей оставалось делать, если не переубеждать? Тем более, он всегда говорил — ты очень убедительная, Гермиона.

Да, чёрт возьми. Но не тогда, когда дело касается её самой.

Они никогда прежде не ссорились.

— Это чушь, — девушка нервно облизала губы, обходя Теодора Нотта, в которого едва не врезалась, и игнорируя брошенные в их сторону ругательства. — И это расстраивает Рона.

Грейнджер начала задыхаться от быстрой ходьбы, и хорошо, что он соизволил остановиться. Покачал головой.

— Значит, теперь дело в Роне? Не так давно ты нас вообще не замечала.

— Я замечала! — Гермиона сжала руки в кулаки и едва удержалась, чтобы не топнуть ногой, когда Поттер промолчал. — Мерлин, я не прошу от тебя невозможного. Просто пойми меня.

— Я никогда не смогу понять, — сощурившись, прошипел он, наклоняя голову к девушке. — После всего того, что эта змея сделала... с нами. Он такой сукин сын.

Гермиона открыла было рот, но поняла, что сказать в защиту Малфоя ей совершенно нечего. Да она и не собиралась. Ещё чего.

— Ты прав.

Он приподнял брови. Удивлён?

Ей стало страшно — неужто это искреннее удивление? Если так, то она в полном дерьме. Если добавить ещё и тот факт, что мысли о слизеринце не дают ей покоя уже который день.

— Что, думал я не соглашусь? Даже очень согласна. Он урод. Кретин. Я ненавижу его так же, как и ты. И меня пугает, что он стал причиной нашей с тобой ссоры. И знаешь, что чертовски задевает меня? Ты не веришь мне.

— Просто ты изменилась. И всё стало не так.

Гарри заговорил тише, спокойнее. Настолько, что отлегло от сердца. Стало легче. Совсем немного, но легче. Будто какая-то сбитая шестерёнка встала на место.

— Все меняются, Гарри.

Он сглотнул. Сунул руки в карманы. Отвёл глаза и уставился куда-то вбок, кусая губы. Поток студентов наконец-то поредел, что предвещало скорое начало урока. Гермиона смогла сделать свободный шаг к нему и заглянуть в лицо — теперь их никто не толкал плечами и не говорил, что лучше места, чем посреди коридора, они найти просто не могли.

— Это твоё решение, но я хочу сказать тебе, что никогда, никогда, Гарри, я не сяду за слизеринский стол.

Грейнджер смотрела прямо в зелёные глаза, и он не смог не ответить ей таким же прямым взглядом.

— Если не хочешь говорить со мной — мы можем продолжать молчать. Но мне важно, чтобы ты верил мне.

Он вздохнул, будто решая что-то для себя. Ещё несколько секунд изучал выражение лица подруги, после чего протянул руку и легко сжал её плечо:

— Ладно.

— Ладно?

Поттер улыбнулся поджатыми губами.

— Ладно — я верю тебе. Ладно — мы пойдём завтра в Хогсмид.

Широкая улыбка появилась на лице Гермионы, когда она едва сдержалась, чтобы не захлопать в ладоши от рухнувшей водопадом на голову радости — как некая Ирэн в Большом зале — но только спокойно кивнула.

— Хорошо.

— Это ради Рона. Ты же знаешь, что значат для него посиделки в “Трёх мётлах”, — он тщательно скрывал свое облегчение, но зелёные глаза предательски засветились.

— Скорее уж сливочное пиво.

Гарри рассмеялся, опуская голову, а Грейнджер впервые за долгое время чувствовала себя почти счастливой. Она даже представить себе не могла, насколько эта ссора прессовала её всю неделю. И помириться… оказалось так просто.

А теперь… теперь всё встанет на свои места?

Она думала об этом, пока они брели по опустевшему коридору в класс нумерологии, негромко разговаривая.

И Поттер даже закинул ей руку на плечо в излюбленной привычке.

Наверное, да.

Всё встанет на свои места.



***




— Малфой, не будь таким букой…

— Иди на хер, Пэнс.

Слизеринка поджала губы и сложила руки перед собой на коленях. Заметив ухмылку Блейза, нахмурилась, меняя положение и уперевшись в кулачки подбородком.

Драко знал, что ей не нравится, когда её осаждают при ком-то. А в гостиной Слизерина сейчас сидели они вчетвером. Забини, закинув руки за голову и разминая шею, полулежал на диване. Крэбб слонялся по углам, пиная кончиком туфель монолитные стены то там, то тут. Паркинсон несчастно вздыхала, устроившись ближе к огню, а Малфой углубился в чтение “Пророка”, поглядывая на часы над камином.

Десять вечера.

Еще час “патрулирования”.

— Не лезь к нему, Пэнси. У него критический день.

Ну, конечно. Блейз промолчать просто не мог. Малфой лениво перевернул страницу газеты, поднимая на секунду взгляд и красноречиво покачивая головой, глядя на друга.

— Я так и не поняла, что случилось… — захныкала слизеринка.

— Грязнокровка отказала ему в свидании, — просюсюкал мулат, тут же увернувшись от летящего в него “Пророка” и рассмеявшись. — Мимо.

Драко раздражённо запрокинул голову, упираясь затылком в мягкую спинку кресла и зарываясь лицом в ладони.

В последние дни было спокойно — без волнительных статей в газете и без волнительных писем из Мэнора. Вообще без писем. Дамблдор сообщил, что поместье осмотрено, совершенно чисто, и, помимо всего прочего, вокруг Малфой-Мэнора будет воздвигнут оповещающий щит в целях защиты Нарциссы.

И, видит Мерлин, это было огромным камнем с души.

Теперь оставалась только одна проблема — доставучая Грейнджер. Хотя… и не проблема это вовсе. С учетом того, что они не общались. Вообще. Ровно пятнадцать дней. Да он бы и не заметил, если бы не привычка подсчитывать всё подряд. Даже совершенно ненужное и не интересующее.

— В свидании? — голос Паркинсон, кажется, взлетел на несколько октав вверх.

— Отказалась патрулировать, — уточнил Забини.

— Продинамила, — подал голос Винсент откуда-то сзади.

— Я вас ненавижу.

Это всё, на что хватило Малфоя.

Он даже огрызаться не хотел. Просто закрыл глаза, вздохнув и потягиваясь. Настроение действительно ни к чёрту, хотя, по идее, он должен был прыгать выше головы — Грейнджер помогала МакГонагалл с заполнением каких-то графиков успеваемости, и потому ему пришлось бы патрулировать одному, если бы он решил этим заняться, конечно. Однако, вспомнив тон, которым грязная сучка сообщила ему об этом — фраза, брошенная впервые за столько дней, мать её — кулаки сжались сами собой.

...Грейнджер неслась к портрету небольшим смерчем, даже не поворачивая головы.

— Сегодня ты сам. Я буду занята, — бросила на ходу, когда Драко спустился в гостиную — ровно в девять вечера.

Он удивлённо поднял брови, складывая руки на груди. Вот так новости. Это ещё какого фига? И даже не совсем понял, что удивило его сильнее: то, что она осмелилась наконец-то открыть рот, или же то, что она отказывалась от своих обязанностей. Решил начать с первого.

— Что, грязнокровка, надоело играть в молчанку?

Ноль реакции на издёвку. Просто шла к двери. Малфой прищурился.

— Тпру, я сказал. Куда собралась? Хера с два я буду выполнять за тебя твою работу, — он остановился в проёме арки, кривя губы и наблюдая за её перемещением. Он зря, что ли, отменил встречу с рыжей грудастой семикурсницей из Когтеврана этим вечером?

Грейнджер, мимоходом обернувшись через плечо, посмотрела на него так, будто он был застрявшим между зубов куском еды. Окинула безразличным взглядом тёмную рубашку, брюки, и отвернулась, даже не замедлив шага.

— Я должна помочь профессору МакГонагалл с отчётами по успеваемости.

Вот так просто. Будто так и надо.

— Какого так поздно? Или старуха забыла, что сегодня за день недели?

— Думаю, она рассчитывает, что ты соизволишь пройтись по школе. Сам.

Тон Грейнджер не понравился слизеринцу.

— Не могла бы ты обращаться ко мне, а не к двери, когда разговариваешь со мной, а не с дверью? — прошипел он, делая шаг вперед, объясняя себе собственное раздражение тем, что никому не было позволено говорить с Малфоем вполоборота, да ещё и после такого затяжного молчания, но она никак не прореагировала. Это бесило, и Драко добавил: — На хер старуху. Ты должна патрулировать.

— Да что ты? Кто сказал?

— Я сказал.

Наконец-то остановилась, крутанувшись волчком у двери так, что на секунду оказалась лицом к слизеринцу.

— Я тоже могу сказать кое-что: на хер тебя, Малфой. А у меня поручение от декана. Всего хорошего.

Приподняла брови, будто потешаясь над его недоумением, и в следующий момент исчезла из гостиной, а он стоял и смотрел на закрывшийся за заносчивой шлюхой портрет, не успев даже ничего ответить.

Первым побуждением было догнать её и выдрать как следует. Драко чувствовал себя глупо обманутым и помимо всего прочего — чёрт — он ведь предвкушал это патрулирование всё утро. Припас несколько особенно унизительных взглядов.

Он хотел опускать ее, смотреть, как на последнее дерьмо, так, чтобы у неё не возникло сомнений — Драко сильнее. Достойнее. Его нужно бояться — он может уничтожить. И что же вместо этого принёс пятничный вечер?

Вместо этого складывалось ощущение, что Малфой получил пинок.

И от кого?

Твою мать.

Каким-то очень отдалённым уголком своего мозга он понимал, что грязнокровка имеет грёбаное право вести себя именно так. Наверняка она полагает, что Драко сам подстроил её встречу с Монтегю. Конечно. Она ведь херова дура, как она может думать иначе: например, что ему это на фиг не нужно.

Ни грязнокровкино унижение, ни грязнокровкины слёзы.

Он хотел уничтожить её. Сам. А не через Грэхема.

В одном твои я-здесь-самая-умная мозги ошиблись: я не всё делаю через своих пешек. Что-то я делаю сам, получая от этого максимум удовольствия. Будь уверена.

Внутренний голосок шепнул ему, что она и так уверена в этом. Что эти огрызания — просто самозащита. И этими мыслями он подпитывался весь оставшийся вечер. Конечно, он не пошёл патрулировать. Отправился прямиком в гостиную Слизерина.

— О, Малфой. Чего тут забыл? Разве сегодня не пятница? — голос Тео вывел из размышлений, возвращая в комнату к друзьям.

Драко приоткрыл один глаз.

— Отвали, ага.

— Ну вы посмотрите какой злюка, — Нотт скорчил какую-то невообразимо раздражающую морду. — Давайте хоровод вокруг него поводим?

— Тео!

— Я. Заткнулся, — Теодор в примирительном жесте поднял руки, падая на диван и вытягивая ноги. — Расскажешь, что случилось?

Блейз с удовольствием открыл было рот, чтобы вновь ляпнуть какую-то шутку относительно сорванного свидания, но, поймав взгляд друга, передумал, прикусывая губу и по-прежнему усмехаясь:

— Не нужно, Нотт. Он сегодня очень ранимый.

Раздражённо вздохнув, Драко встал с кресла, резким движением оправляя рубашку, протягивая слишком сладким голосом:

— Спасибо, что скрасили половину моего времени. Я решил, что лучше пойду и проведу следующий час в темноте и холоде коридоров, — тонкие губы растянула фальшивая улыбка.

— Ты, мать твою, романтиком становишься.

Этот комментарий был прощён лишь потому, что исходил от Блейза. Тем более, в тёмных глазах друга Малфой видел искреннее понимание. И помимо того — искреннюю радость, что в Мэноре дела идут на лад.

Прощание не заняло много времени, поэтому через минуту он уже шёл по коридору к выходу из подземелий, ощущая на губах слишком сладкий привкус помады Паркинсон. Не переборов собственное желание, отвернулся и быстро сплюнул в какой-то тёмный угол. Света не было — но он и не был нужен. Малфой знал эти места как свои пять пальцев и к тому же неплохо ориентировался в темноте.

Шагая по коридору, он старался ни о чем не думать, что было довольно сложно, потому что все мысли обычно посещали его как раз в темное время суток, а сейчас он был совсем один — не приходилось прислушиваться к шагам за своей спиной, что обычно отвлекало, притягивая внимание, будто магнитом.

Очень нехотя Малфой допустил в свою голову мысль, что грязнокровка в какой-то степени служила спасением от терзающих его изнутри демонов, существование которых так активно отрицал Блейз. Малфой же был уверен в том, что действительно сходит с грёбаного ума. Что бы это ни было, когда дура-Грейнджер находилась в пределах досягаемости Драко, оно отпускало, будто ослабляя удавку на шее. И становилось легче, что в любом случае лучше того, как было каждый день до этого. На протяжении нескольких лет подряд.

Отец имел власть защитить Драко от дурных слов и глаз, но не от того, что ревело и извивалось внутри сына. А это "что-то", возможно, нуждалось в спасении даже больше, чем физическая оболочка. Это было как заболевание души.

Бывают болезни, которые уничтожают человека изнутри — Драко неоднократно читал о подобном. И ему почему-то казалось, что он сам был одной из таких болезней. Что он проникал внутрь и уничтожал. Как это было с Люциусом.

Идеальное убийство. Нож в спину.

Ну, вот. Снова эти мысли нескончаемым конвейером проползают в уставшем за день мозгу. Темнота явно не оказывает на Малфоя положительного эффекта.

Перескакивая через две ступеньки, он поднялся из подземелий и вышел в холл, окидывая взглядом высокую дверь в Большой зал, массивные врата центрального входа, изгибающуюся широкую лестницу вверх, низкие балконы второго этажа. Полумрак вовсе не смущал привыкшие глаза. Ночные тени скорее радовали, давали возможность отдохнуть от надоедливого дневного света. Чёрт, как же не хватало тяжести потолка гостиной Слизерина, его личной, теперь уже блейзовской, комнаты, в которой можно было спокойно сидеть часами с опущенными веками — и ни одна живая душа не смела нарушить его покой.

Вздохнув и сунув руки в карманы, Малфой поплёлся вверх по ступенькам, размышляя, пройтись ли хотя бы по одному этажу ради приличия, или отправиться прямиком в Башню старост и рухнуть в неудобную постель, забываясь сном до очередного завтрашнего дня. Здравомыслие — да сколько его осталось? — одержало верх, и юноша, скрипя зубами, свернул в коридор, ведущий к лестницам.

Портреты на стенах почти не обращали на Драко внимания, у них был свой променад — по холстам соседей — и обратно в родную раму, на боковую. А если он и удостаивался чести попасть на глаза какому-то кавалеру или даме, те быстро отворачивали лица, будто не желая пересекаться с ним взглядами.

Патрулировать одному Драко не нравилось — он сразу же понял это.

Хотелось сорваться на ком-то, кривить губы и сжимать кулаки — не для самого себя, а замечая реакцию грязнокровки. Это казалось нечестным — бродить по Хогвартсу, когда Грейнджер уже, может быть, сидит в гостиной старост и злорадствует. А если не было никакой помощи старухе? Что если гриффиндорка попросту ему соврала? В отместку. Как будто ей было, за что ему мстить. Хотя… Ну, конечно же, эта её тупая убежденность, что не кто иной, как именно Малфой, собственной персоной, позаботился о половой жизни грязнокровки, решив помочь той слегка разнообразить унылые перепихи с Поттером. Или Уизли. Кто там её трахает?

Не будь идиотом, — одёрнул сам себя и поморщился, выходя на площадку, к которой как раз плавно подъехала лестница. Драко даже не заметил за своими мыслями, как уже поднимался на следующий этаж, хотя сначала обещал себе отделаться разве что осмотром главных переходов замка, не углубляясь в отдельные лабиринты коридоров.

Теперь, вышагивая по средней галерее, Малфой чувствовал себя грёбаным филантропом, теперь уже почему-то абсолютно уверенным в том, что грязнокровка просто-напросто поимела его, как недалёкого кретина типа Долгопупса. У неё, должно быть, богатый опыт в общении с ним.

Может, и он тоже её…

Бля, да какого хрена все мысли сводятся к траху этой фригидной суки? Что за чёртов интерес к тому, как часто и перед кем она раздвигает свои ноги? Да хоть в собственной спальне пусть сношается.

Хотя нет.

Башня старост — это территория его, Малфоя, и грязнокровка может пойти и удавиться, если считает иначе. Пусть ищет себе интимное гнёздышко в другом месте. Хотя вряд ли ее кто-то имеет. Максимум, на что хватит способностей Грейнджер, это лихорадочная мастурбация под одеялом или банальный отсос в туалете. Поттеру, женишку с Когтеврана — Миллеру. Или ещё кому — подходи в порядке очереди.

Долгий и протяжный стон резко выдернул Малфоя из полёта его ушедшей куда не следует мысли. Эхо коридоров старательно отражалось от стен, донося до слуха сбитое дыхание, задушенный шёпот и... влажные шлепки?

Ого.

Драко остановился, почти умоляя Мерлина, чтобы тот подкинул ему торопливое совокупление каких-нибудь красно-золотых, и он смог наконец-то произнести долгожданное “пятьдесят очков с Гриффиндора”. Он ускорил шаг — ступать быстро и бесшумно было его персональным талантом, который теперь очень пригодился.

Слизеринец достиг поворота, останавливаясь и упираясь плечом о выступающую колонну, лениво осматривая открывшееся ему зрелище. Некто, судорожно вколачивающийся в зажатую у дверей в кабинет трансфигурации девчонку, был настолько увлечён процессом, что даже не заметил присутствия третьего лица, зарываясь руками в светлые волосы студентки и оттягивая назад её голову, покрывая шею и скулы быстрыми поцелуями. Честно говоря, Драко даже подумывал позволить им закончить начатое, когда по коридору пронёсся ещё один тонкий стон.

— Не хочется вас торопить, но… кончали бы вы побыстрее. А то как бы зрители не понабежали, советами замучают.

Последние слова Малфоя повисли в полной тишине. Пара замерла, и даже, кажется, перестала дышать. Молодой человек оторвался от своей пассии, медленно поворачивая голову.

Драко недоверчиво прищурился. “Кажется, Грейнджер, твой женишок тебя прокатил”.

— Миллер. Какая приятная встреча, — не скрывая крайне довольного тона протянул он. — Что, мало уголков в гостиной Когтеврана, где можно присунуть? — Драко перевёл взгляд на девушку, — а с вами, мисс, мы уже виделись, стоит полагать. И одежды на вас было не больше, чем сейчас.

Блондинка, которую несколько недель назад трахал в заброшенном кабинете Блейз, опустила взгляд, быстро оправляя юбку.

— Не имею привычки метить углы, Малфой, в отличие от тебя, — огрызнулся Курт.

— Проявляй свой мачизм, когда натянешь штаны. А то твоя голая задница портит весь эффект.

Когтевранец отлепился от девушки, скованно нагибаясь и надевая спущенные джинсы. Драко отвернулся, не имея ни малейшего желания наблюдать за копошением застуканных студентов. Вместо этого он устремил взгляд куда-то в полумрак коридора и лениво протянул:

— Ты ведь не староста, Миллер. А отбой был давным-давно? Или что, экстрима захотелось? Так не встаёт?

— Не твое собачье…

Малфой скривился, возвращая внимание к Курту, который как раз застёгивал ремень.

— Ты понимаешь, герой, что это залёт? Ты только что своими стараниями лишил факультет пятидесяти баллов. Так что следи за словами, или штраф может легко удвоиться, — пусть это не Гриффиндор, но насолить извечным друзьям красно-золотых тоже было приятно, и Драко решил не упускать такой чудесной возможности.

Миллер только покусал губы, отворачиваясь и закатывая глаза. Взгляд слизеринца тут же приковался к открытому участку шеи за сбитым воротником рубашки когтевранца.

В темноте на светлой коже он различил изображение... ворона, раскинувшего свои крылья вдоль позвонка, уходящие вниз, под белую ткань. Сердце пропустило удар. Какого хера?

Малфой сделал шаг вперёд против воли, чувствуя, как холодеет лицо, будто по коридору вдруг пронёсся сквозняк. Весь былой пыл осыпался, словно его и не было. Перед глазами застыла татуировка Логана, идентичная той, что сейчас уже скрылась под воротником Миллера.

Драко стоял, пытаясь взять под контроль слетевшее с катушек сердце, которое начало колотиться в груди, как ненормальное.

Нет, чушь всё это. Не может быть. Должно быть, просто показалось. Что не привидится в темноте, ночью, после дурацкого дня. Малфой мотнул головой, стараясь, чтобы эти двое ничего не заметили.

Он бросил долгий изучающий взгляд на Курта, отмечая вдруг в его лице чертовскую схожесть с Логаном — те же скулы, тот же узкий подбородок. И, главное, глаза. Идентичные. Практически одни на двоих.

— Проваливайте оба на хер, — голос слизеринца был приглушён. Пара переглянулась. Миллер собирался, было, сказать что-то, но напряженный взгляд Малфоя заставил его закрыть рот.

Драко не сразу понял, что шаги когтевранцев уже почти не слышны, когда поймал себя на том, что всё ещё стоит на месте, не двигаясь, глядя перед собой.

Ему ведь показалось, верно?

Да. Верно. Провёл рукой по лицу и закрыл глаза.

Похер на это патрулирование, надо идти спать.

Малфой вздохнул, развернулся на каблуках и направился в сторону Башни, стараясь не думать и не анализировать увиденное.

С него на сегодня довольно.

Но, несмотря на все старания, сознание услужливо кипело мыслью: у Курта на затылке была грёбаная татуировка, да и сам он был нешуточно похож на человека, который принимал активное участие в уничтожении семей грязнокровок. Который проводил ритуалы в Мэноре. Который был жив.

Пальцы сжались в кулаки. Беспокойство впилось в нутро, медленно перемалывая внутренности зубами.

Значит ли это что-то?

Или это очередной прощённый?

Мерлин, Драко отчаянно не знал, что теперь делать с той информацией, что только что вломилась в его мозг: Курт Миллер родственник Логана. Сын, племянник, херов брат.

На фиг. Просто быстрее дойти до Башни.

Рвотная дама бросила на Малфоя надменно-осуждающий взгляд, но пропустила в гостиную. Было темно, по полу скользили неровные отсветы. Избавившаяся от облачного плена луна наконец решила порадовать замок своим тусклым белым светом, заглянув через витражные окна в том числе в общую комнату старост. И только яркие желтые блики на ступенях в спальню грязнокровки говорили, что та еще не спит и дверь к ней открыта.

Меньше всего он хотел видеть её сейчас.

Меньше-блять-всего.

Из памяти снова рванулись картины того, что его мозг натужно представлял себе совсем недавно. Мерзкая Грейнджер с Поттером, с Долгопупсом, с Миллером.

С Миллером.

Нужно сказать ей. Запретить. Приказать, чтобы она не посмела ослушаться — пусть просто держится от кретина подальше. Хотя здравый ум подсказывал Драко, что ученик Школы Чародейства и Волшебства не может, просто, чёрт возьми, физически не может быть причастен к убийствам. Дамблдор не такой дурак и не слепой.

Тут же одёрнул очередной поток мысли.

Это, естественно, забота о себе. Отнюдь не о грязнокровке. Ведь она, как не прискорбно, сейчас находится ближе всех к Малфою, и поганый когтевранец, если он, конечно, причастен к чему-то, о чём пишет “Пророк”, может попытаться через сучку стать ближе к Драко. А потом — к Нарциссе.

И все это подозрительно напоминало первые стадии паранойи.

Малфой мысленно чертыхнулся, раз сотый за вечер, наверное. И почувствовал такую всепоглощающую усталость, что на какой-то момент его это почти оглушило. Ну, к чёрту.

Он взлетел в свою спальню и первым делом сдёрнул с себя удавку галстука. Торопливо расстегнул рубашку. Куда торопился? Неясно. Справился с половиной пуговиц, бросил, рывком сел на постель и зарылся руками в волосы, слушая удары сердца и секундной стрелки. Почти синхронно.

Так медленно, но так сильно.

Как-то неправильно. Нужен был душ.

Сбросил с ног туфли, прошлёпал к ванной босыми ступнями. Сбросил оставшуюся одежду на пол. Открыл кран и нырнул под горячие струи.

Замер, медленно выдыхая.

Чёрт, хорошо.

Усталость — медленно, постепенно — скатывалась с него и утекала вместе с мыльными подтёками в водосток. Вместо неё оставалась какая-то опустошённая слабость. Показалось даже, что, постой он здесь еще немного — и просто напросто уснёт.

Лениво провёл рукой по животу и плечам, не открывая глаз, дрейфуя в расслабленном сознании, чувствуя пальцами бегущие по телу струи воды. Несколько минут — и повернул вентиль. Гудящая голова просила сна. Хоть и неспокойного, как обычно.

Выбрался из кабинки.

Бросив намокшее полотенце на бортик раковины, Драко уставился в зеркало. В полуприкрытых глазах всё равно чувствовалась лёгкая боль и сухость. Он привычно скользнул взглядом по отражению. По подтянутому животу и выступающим мускулам на плечах. Ниже, к бёдрам. Да, Пэнс права. Квиддич — хороший вид спорта.

Слегка покрутил головой, а затем вдруг заметил, что на боку, где совсем недавно еще был синяк от бладжера, падает тёплая направленная полоска света.

Обернулся. Дверь в комнату грязнокровки приоткрыта. Его брови приподнялись.

Какого?

Гостей ждешь, Грейнджер? Не услышала, как он вернулся? Если бы услышала, заколотилась бы заклинаниями так, что не видно и не слышно.

Или… неужто подсматривала?

Нет. Её моральные устои идут вперерез этому. Грязнокровка, приникшая к дверной щели и наблюдающая за тем, как он раздевается?

Сознание услужливо подрисовало гриффиндорке лихорадочно движущуюся между ног тонкую руку и закушенные губы. Тут же в низ живота горячей волной ударила кровь. Кажется, ему не было противно представлять эту картину.

Перевёл взгляд обратно на отражение. А в следующий миг уже натягивал пижамные штаны на мокрые ноги.

Сейчас он вернётся в свою комнату и ляжет спать. Конечно же, никак иначе.

Пара шагов туда: он видит грязнокровкину прикроватную тумбочку и висящую на спинке кресла мантию. У нее из комнаты легко тянуло корицей и Драко вздохнул поглубже почти против воли.

Проваливай на хер в свою спальню.

От шипящего внутреннего голоса молодой человек только отмахнулся — всё равно ему нужно поговорить с ней — так почему не прямо сейчас? Почему он мнётся, как первокурсник? И почему от этой дурацкой недофантазии о мастурбирующей на него Грейнджер у него будто рябь под кожей гуляет?

Он встряхнул головой, второй раз за последние полчаса, выгоняя непотребные в её обществе (и возле двери в её спальню) мысли. От этого движения с волос сорвалось несколько капель, разбиваясь о дверь и скользя вниз. Малфой уже был так близко, что тёплый свет полоской падал ему на скулу и грудь.

Корица.

Вспомнил вкус её губ.

Так, всё. Ну нахер.

Практически рывок назад, когда до чуткого слуха вдруг донёсся её голос. Тихий и отстранённый. Слов не разобрать. Она что, с кем-то?

Драко замер. Прислушался.

Не двигался, пока дверь сама по себе не приоткрылась, что едва не заставило действительно отскочить. Но это оказалось всего лишь её мерзкое животное, рыжий кот, который на несколько мгновений остановился на пороге, глядя на слизеринца своими круглыми жёлтыми глазами, а затем распушил хвост и вальяжно прошел мимо, в сторону раковины.

Сжав зубы, Малфой собирался последовать за ним, чтобы засунуть обратно в комнату, захлопнуть дверь и уйти, наконец, в свою спальню, когда ушей снова коснулся голос.

Чёрт, да с кем она говорит?!

Эта мысль разорвалась в голове вместе с раздражением, и он сделал уверенный шаг, тут же забывая про Живоглота.

А в следующий момент ладонь уже толкнула створку, которая свободно впустила его в спальню Грейнджер — взгляд молнией метнулся по комнате. Вот она.

Одна.

Сидит почти спиной к нему прямо на расстеленной кровати, уткнувшись в очередной фолиант из школьной библиотеки. Широкий ободок наушников отрезал девушку от остального мира, погружая в доносящуюся до Драко какофонию звуков. Босая нога ритмично подрагивает в такт музыке.

Внимание тут же прикипело к изящной ступне с крошечными розовыми пальчиками. Он понял, что ни разу не видел её ног. Такие тонкие, аккуратные и… голые. Взгляд наткнулся на острую коленку и пополз еще немного выше, туда, где дальнейшему рассматриванию мешали короткие пижамные шорты темно-синего цвета.

— Ты такой придурок… просто невообразимо быть таким придурком…

Малфой не успел и шагу ступить, как замер на месте. Она знала, что он зашел в ее спальню? Прищурив глаза, юноша медленно продвинулся дальше в комнату, заставляя себя поднять взгляд на её лицо.

Что там бормочет?

Ещё шаг вперёд. Ближе.

Ресницы опущены, будто читает, но взгляд застыл на середине страницы. Музыка гремит так, что Драко практически может разобрать слова песни. Смотрит на тонкие руки, которые будто чувствуют его — сжимаются в кулаки, а нос морщится.

— “Может быть, и знаю”... пошел ты к чёрту, — выдохом. Так тихо, что приходится напрягать слух, чтобы услышать каждое слово. — Чтобы я позволила тебе еще хотя бы раз прикоснуться к себе…

Просто офигение.

Это ведь к нему она обращается.

Да он готов шкуру с себя содрать от ощущения грязи, что остались после каждого прикосновения. Херова дура. Заносчивая сука, кем ты себя вообразила?

Фиговой Афродитой?

Рука потянулась к девушке и одним рывком сдёрнула с её головы наушники.

— Я надеюсь, ты не думаешь всерьёз, что я собираюсь приближаться к тебе еще хоть раз затем, чтобы повторилось что-то подобное? — он остался доволен своим тоном. Чистый лёд, заставивший грязнокровку буквально подлететь на месте от неожиданности, отпрыгивая от Малфоя на пару шагов еще до того, как он закончил фразу.

Неосознанно давая тому рассмотреть себя.

Рассмотреть.

Малфой мог поклясться — его взгляд против воли соскользнул вниз по тонкой шее.

Кажется, или… чёрт. Она была без лифчика: майка под цвет шорт облепляла тело, словно вторая кожа, а сквозь ткань — едва-едва, но всё же — просматривались горошины сосков — и их вид вкипел в мозг Драко, вызывая кричащие позывы швырнуть её на кровать, сверху на хренов фолиант.

Торопливо, почти судорожно взгляд сбежал вниз, к примятым шортам и своду бёдер. Не смотри туда, блин.

Прекрати пялиться на её ноги.

— Ты! — тонкий голос звенел, выдавая целую гамму чувств из смеси испуга, смущения и ярости. Кажется, Грейнджер вообще не интересовало, что он её почти не слышит, оглушённый видом стройного тела. — Что ты тут делаешь? Это моя комната! Как ты вообще сюда попал? Убирайся немедленно!

Шорты оказались куда короче, чем он мог себе представить. Бёдра, тазовые косточки. Ещё ниже. Жар ударил в голову. Это же грязнокровка. Грязь. Подними глаза, Малфой.

— Малфой! — Грейнджер судорожно одёрнула майку, скрывая полоску кожи живота, выглянувшую из-под сбившейся от движения ткани, и заметив это пристальное внимание.

Слизиринец практически рывком поднял взгляд, уставился в её карие радужки. Мерлин, просто не опускай глаза ниже её шеи. Наслаждайся. Наслаждайся этим пылающим выражением лица.

— Как я сюда попал? — переспросил с издёвкой, внезапно охрипшим голосом, доказывая в первую очередь себе, что слышал и внимал каждому слову, а не мысленно драл ее, прижав к постели, и скрестил руки на груди. Этот жест дал ему почувствовать контроль над ситуацией. — Еще шире бы дверь открыла, а потом спрашивала, ты, дура.

Взгляд девушки метнулся к распахнутой за его спиной створке. А затем — ко второй, ведущей на лестницу. А в следующий миг отшвырнула от себя наушники вместе с небольшим плеером прямо на постель — они упали рядом с оставленным там открытым томиком дополнительной литературы по программе седьмого курса.

Как он вообще осмелился сделать шаг в её спальню?! Да будь чёртовы двери хоть настежь распахнуты, да пусть их вообще бы не было!

Да еще и он… он… почти голый.

Конечно же, она не смотрела! Мерлин, Гермиона прилагала все силы, чтобы не смотреть на его грудь, еще слегка влажную, и подтянутый живот, на котором, ей действительно так показалось, были отлично видны кубики пресса. Серые пижамные штаны плоской резинкой обхватывали узкие бёдра. Как-то слишком низко — но на слизеринце это смотрелось настолько правильно, словно так и нужно.

Чёртов Малфой, застать её врасплох, еще и… говорящей подобные вещи! Лицо сильнее налилось румянцем, а в носу закололо от бессилия и злости, но девушка только сжала зубы — фига с два она заплачет. Не в этой жизни. Не при нём. Снова судорожно одёрнула майку, которая постоянно лезла вверх.

— Ты не имел никакого права заходить сюда без разрешения!

Щёки горели почти так же ярко, как тёмные глаза, а дрожащие пальцы сжимались и разжимались.

Что, двинуть мне хочешь? Давай, рискни. Один шаг, Грейнджер — и ты не жилец.

— Ага. Но я здесь. Ни о чём не говорит?

— Только о том, что ты чёртов кретин без каких-либо моральных ценностей и с отсутствующим напрочь чувством уважения к чужому личному простр…

— Блять, Грейнджер, — от града слов, которые высыпались на него меньше, чем за три секунды, заныли виски. — Просто заткнись, ладно?

— Просто уйди отсюда!

— Я сказал, хватит орать.

— Да?!

— Да.

Тишина.

Она дышала, как загнанная лошадь и молчала. Наконец-то. Тонкие ноздри раздувались, а воздух с шипением вырывался из лёгких. Взгляд — или ему показалось? — скользнул по его голым плечам, но моментально вернулся к лицу.

— Слушай меня, истеричка. Я хочу донести до твоего фигова ведома, что патрулирование прошло без происшествий. И что со своим мудацким Миллером ты тискаться больше не будешь.

Звенящая тишина нарушалась приглушённо бьющейся в наушниках музыкой. Брови Грейнджер взлетели на лоб, прорезая нежную кожу тонкими морщинами. Она смотрела на него так, как смотрят, наверное, на умалишённых людей. И это удивление было громче любых слов.

Раздался её нервный смешок.

Драко демонстративно его проигнорировал.

— Постоим, посмотрим друг на друга еще немного? Я бы предпочёл, чтобы ты сказала — хорошо, Малфой — и я смог уйти наконец-то из этой мерзкой комнатушки.

Она продолжала смотреть.

Его это бесило.

— Не много ли ты на себя берёшь, Малфой?

Неужели.

Её голос практически вибрировал от напряжения.

Гермиона действительно не могла поверить в то, что слизеринец произнёс это.

— В самый раз, — парировал он, кривя губы. — Избавь меня от этого дешевого шоу, что ты играешь перед ним при каждой вашей встрече. Порхаешь, как херова шлюха, скалясь и заглядывая ему в зубы. Всё. Миллер идёт на хер вот такенными шагами. Я сказал.

Вот она, реакция. Он ждал её.

Грейнджер задохнулась, сжав кулаки. Кажется, в ней было столько возмущения, что оно просто не находило выхода, и вот-вот прорвёт её хренов рот — мягкий и сочный — и глаза, и уши.

— Интересно, на каком основании ты явился ко мне с этой… просьбой.

— Это не просьба, грязнокровка.

Она поморщилась. Малфой повёл плечами, понимая что Грейнджер всё ещё ждёт ответа.

— Он мне не нравится, ясно?

— О, это очень обоснованно, — она упёрла руки в тонкую талию. — Знаешь, что я подумала? А не пойти бы тебе со своей ревностью?..

Слова эти вдруг почти оглушили. Обоих. Драко вытаращился на неё, не зная, заорать какую-то гадость или покатиться со смеху от… от… невозможности того, что она посмела произнести.

— Ревностью? — выдавил из себя, чувствуя, как холодеют руки. Рассмеяться у него не получилось.

Грейнджер спокойно кивнула, не отрывая от него глаз.

— Головой ударилась? Или то дерьмо, что ты зовешь музыкой, остатки мозгов вышибло? Какая нахер ревность? Совсем сдурела?

— Ага.

Они снова замолчали. Взгляд Малфоя бегал по её лицу.

Шутит? Скажи, что ты шутишь.

Нет, кажется, она серьезно. Полагает, что он ревнует. Её. К Миллеру.

Грязнокровку к Миллеру. Остановите Землю.

Он поднёс указательный палец к правому виску.

— Ты ёбнулась, Грейнджер. На всю голову. Обратись к мадам Помфри. Я не шучу. Мне ещё жить с тобой по соседству херову тучу времени. Я не хочу однажды проснуться задушенным подушкой.

Она фыркнула, но взгляд не отвела. Что-то было в них… в этих глазах... такое, от чего по спине вдруг пробежала дрожь.

Ему это не понравилось.

Мерлин, а она до сих пор не понимала, кто потянул ее за язык в следующий момент, но слова так и зазвенели в комнате, воздух которой постепенно становился всё гуще, проникая в лёгкие словно бы комками:

— Уверен? Что не хочешь в очередной раз зажать меня где-то в тёмном закоулке коридора?

А?..

Это был вызов. Она — она?! — бросала ему вызов.

На секунду у слизеринца перед глазами мелькнула виданная сегодня картинка с участием этого недоделка Миллера.

Об этом ты мечтаешь, Грейнджер? Вот уж вряд ли.

Моргнул, отгоняя наваждение.

Прищурился, всматриваясь в грязнокровку. Что ещё за сучья смелость?

Хотя на последних словах её голос почти невесомо дрогнул, а в животе слизеринца будто шевельнулся тёплый шар. Какого хера ты наводишь меня на эти мысли?

Привыкла, что твои грёбаные словечки сходят тебе с рук?

Взгляд против воли приковался к сошедшему уже почти синяку на её скуле. Малфой не дал себе понять, что именно испытал в этот момент и отчего сердце неожиданно сжалось — просто лениво бросил, отводя глаза:

— Именно. Уверен. Я уже сказал, что к тебе и близко не подойду. Знаешь, поганые грязнокровки не в моём вкусе. Тем более такие, как ты, — и брезгливо поморщился.

Гермиона вздёрнула подбородок, недоумевая, почему его слова с такой силой ударили по её сознанию. Захотелось сжаться в ком и ударить в ответ — но она знала — что бы ни было сейчас ею произнесено — ему всё равно. Не более, чем колебание воздуха.

— Такие, как я, значит?

Он кивнул, пытаясь расшифровать это выражение в её глазах.

Обида? Он задел её?

Отлично. Нужно додавить. Совсем немного. И со спокойной душой отправиться в постель.

— А чем ты можешь понравиться? Я не возбуждаюсь от таких, как ты. Просто смирись с тем, что твоё пожизненное сраное клеймо в этой отталкивающей манере: ходить, говорить, поступать, жить как херова грязнокровка! Конечно, я не захочу, блин, зажать тебя. Не то чтобы что-то ещё. Я не в отчаянии, чтобы хвататься за любую запавшую и расставляющую на меня капканы шмару, мне до охуения хватает проблем и без тебя. Без твоих иллюзий. Иллюзий, Грейнджер. То, что ты себе придумала — грёбаная херня и чушь, и бред полный. И не смей воспринимать всерьез те… обжимки. Я… я ведь даже не возбуждался от этих... сложно назвать поцелуями. А ревность — это вообще из ряда вон… Поэтому был бы счастлив вернуться к обоюдному молчанию ещё на две недели. А лучше — до конца этого года, чтоб его...

Замолчал, тяжело дыша. Точнее, заткнулся: Гермиона вдруг двинулась к нему, быстро ступая по ковру.

Его слова. Их было много, и каждое, каждое — внутри её головы. Раскалённым прутом, который, направленный чьей-то рукой, всаживался в мозг. Мерлин, она за все года, что они учились вместе, не слышала от него такой продолжительной речи. И не слышала бы еще столько же.

Потому что это было… больно?

И в серых глазах огромными буквами было написано, что он врал, но это не спасало от чувства, будто её лёгкие вытащили из груди и бросили на пол, топча. А потом… решение пришло как-то само.

Не возбуждался. Не хочет. Не хочет именно её.

— Врешь, — шепнула она, делая шаг.

Внезапный, удививших их обоих. Затем — ещё один. К нему.

Дыша почти так же тяжело, как и он. Недоумевая, откуда в ней было столько женского самолюбия, задетого, разорванного им практически в клочья, брошенного исходить кровью.

Грязной. Ты ведь так любишь напоминать об этом, правда?

— Что… Грейнджер, — он предостерегающе покачал головой и не успел даже поймать себя на моменте, когда неосознанно попятился, замерев только ударившись спиной об открытую дверь в ванную.

Шаг. Шаг. Шаг.

Дюйм. Один грёбаный дюйм, и он начисто забыл, что говорил. Каждое слово. Их не было.

— Ты врешь.

— Отойди от меня, — прошипел, вжимаясь хребтом в срез двери.

Он чувствовал грязнокровкин запах. Смотрел в глаза и понимал, что исчезает в них. Таких живых, что, кажется, у них есть собственное пульсирующее сердце.

До офигения быстро исчезает, растворяется.

Нельзя, — и это было единственной здравой мыслью в гудящей голове. Нельзя было допускать, чтобы она оказалась настолько близко. Это шло в такой резонанс всему, что он только что сказал и теперь… теперь дышал слишком тяжело, преодолевая желание кашлять и задыхаться, потому что слова, кажется, изранили всю его глотку.

— Ты врешь, Малфой, — шёпот. Снова сорвался, сбитый сердцебиением.

Гермиона ощущала, как от его голой груди, пропитанной запахом дождя и шоколада с примесью мыла, исходит жар. Будто под рёбрами, грузно вздымающимися прямо на уровне её лица, кипела лава. Котлы с грешниками, черти, Дьявол — кто угодно, — он был горячим, словно внутри было само сосредоточие ада. А тело — прекрасное, влекущее тело — только оболочка, которой до боли в кончиках пальцев хотелось коснуться.

— Грейнджер, — сглотнул, облизал губы. — Отойди.

Она вновь подняла на него взгляд — но не в глаза. Чуть ниже. Проследила за движением языка, отчего рот на мгновение будто онемел, а потом вдруг поднялась на цыпочки, и Драко замер, потрясённо глядя на грязнокровку. Осмелится?

Нет. Она не сделает этого… Не сделает вот так. Одним движением.

Её губы, плотно сомкнутые, прижались к его щеке, почти касаясь уголка рта, и застыли.

Всё вокруг застыло.

Малфой перестал дышать, глядя на нее, не отрываясь, ощущая, как дрожащая рука касается его предплечья, посылая по коже неровный строй мурашек, вверх, к груди, заставляя в очередной раз тяжело вздохнуть. Тонкие пальцы сжались — и больше он не чувствовал ничего, потому что её рот приоткрылся, и осторожное прикосновение влажного языка к коже напрочь уничтожило все оставшиеся мысли — разорвало их на части и развеяло прахом.

Капкан. Щелчок.

Резкий поворот головы — и он впился в её губы.

Почти рыча, почти лихорадочно, почти так, как он себе представлял, и так, как вспоминал снова-и-снова-каждую-ночь. Он ворвался в рот Грейнджер, не сдерживаясь. Окунаясь. С головой-по самую шею-по самое не хочу-по прогнившую насквозь душу. Её глухой стон вломился в сознание. Она приподнялась ещё выше, подаваясь к нему, и Драко обхватил лицо грязнокровки ладонями — сильно, жёстко, вминаясь в горячий, раскалённый, прерывисто дышащий прямо в его сердце рот, наполняющий отчаянной, долгожданной дрожью по всему телу.

Она и сама дрожала.

Умирала, или уже умерла.

Только что — окончательно и бесповоротно, и продолжала, так сильно, ярко, безумно умирать. Его пальцы впились в нежную кожу лица и место удара вспыхнуло болью, но это было неважно до такой степени, которую она даже вообразить себе не могла. Этого просто не было. Был лишь его язык у нее во рту. Врывающийся, проникающий, ненормальный, твёрдый, Мерлин, она так хотела его, так давно хотела. Слышать, чувствовать, прижимать к себе, она поняла, вспомнила, почему так тосковала по его этим-просто-убийственным губам. По ним нельзя было не тосковать, изнывая каждую ночь, каждую свободную минуту.

Они въедались в рот, будто желая выпить из неё все соки, всю жизнь, забрать себе душу, как трофей, как чёртову медальку на грудь, но ей было всё равно, потому что сейчас, прямо сейчас это был он. С ней. Пусть забирает всё — до самой капли, оставив лишь воспоминания об этом.

Она не слышит хлопка закрывающейся двери — лишь отдалённо, будто сквозь тысячу стен.

Его руки выпускают её лицо, скользят вниз, не разрывая контакта с кожей. Боясь, что она может исчезнуть, если отпустить хоть на одно мгновение. От этого скольжения она выгибается, пытаясь тереться шеей о его дразнящие ладони. Ощущать. Плотнее, больше, но они уже немного ниже. А затем — жёсткие пальцы, горячие и сжимающиеся на её плечах. Господи. Снова этот чёртов блок!

Нет! Нет, Малфой! Не так!

И она шепчет это вслух:

- Не так...

Он ловит ртом воздух в паре сантиметрах от её губ. Смотрит в упор, то ли не понимая, чего она хочет, то ли упрашивая не просить этого. Но - что бы это ни было в его глазах - он позволяет ей поднять руки и осторожно обхватить его напряжённые запястья. Медленно провести по предплечьям вверх, к локтям. Очерчивая пальцами венки, выступающие у него под кожей.

А затем потянуть на себя, вынудив руки Драко соскользнуть вниз, к её талии. Туда, где уже слегка задралась футболка, позволив подушечкам пальцев обжечь хозяйку.

Кожа к коже, почти распадаясь на молекулы, атомы, отдельные части звенящей эмоции, настолько сильной, что тишина комнаты превращалась в натужное гудение, нарушаемое лишь дыханием и звуками — такими влажными, соблазнительными, когда он снова тянется к ней и целует приоткрытые губы.

А стоит прижаться еще ближе, чувствуя его пылающую кожу своей грудью, как низкий и хриплый стон отдаётся на языке, и она выстанывает что-то, когда чувствует: зубы Драко прихватывают её нижнюю губу, оттягивая, обхватывая, всасывая. Господи, он сейчас действительно её убьет. Пусть. Пусть…

Дико.

Это было дико и разрывало на грёбаные куски. Он знал — он был уверен, что никогда и никого ещё не целовал так, как её сейчас.

Это выворачивало.

Будто она закинула ему в глотку крюк, впилась им в самое нутро и теперь — рванула, растерзав все его воздвигнутые преграды, вспарывая и выпуская наружу голое желание. Пульсирующее, давящее, душащее.

Так, что в глазах рвались фейерверки — один за одним. Так, что не хватало дыхания даже для того, чтобы сказать... Приказать. Умолять её остановиться.

— Что ты делаешь… — его шёпот. Глухой и низкий. Чужой. Посылающий бешеную дрожь по спине и животу, вниз.

Ещё один быстрый, влажный поцелуй, и она тянется за исчезнувшими губами, когда Драко отстраняется, придерживая Гермиону за подбородок, останавливая. Исступлённый взгляд ледяных глаз скользит по её пылающему лицу, и контраст этот заставляет на несколько мгновений прикрыть веки. Мягкое движение — такое осторожное, что сдавливает гортань — вверх по линии челюсти. Подушечки пальцев снова на кровоподтёке, но на этот раз — невесомо, едва ощутимо, проводя вверх и вниз, а пристальный взгляд неотрывно следит за прикосновением. Малфой тяжело дышит приоткрытым ртом, и она жадно ловит это дыхание, едва удерживаясь, чтобы не накрыть его своими искусанными и горящими губами.

Откуда-то издали, будто эхом. Непотребным, лишним. Это ведь Малфой. Он виноват во всех твоих бедах. ЧТО ты делаешь?!..

Ничего.

Ничего не делаю.

Просто поцелуй меня ещё раз.

Несколько секунд она терпит, моля его взглядом. Его палец будто нечаянно соскальзывает в выемку под ухом, и это почти переворачивает, почти опрокидывает на спину, будто бы с силой удара разносясь вспыхивающими импульсами по телу. Будто порвалась крошечная струна, натянутая до ультразвукового писка.

— Драко… — шёпот.

И на мгновение опешили оба.

От недоверия и желания в метнувшихся к ней холодных радужках у неё сводит внутренности. Низ живота пылает. Она ошиблась — вот где ад. В ней самой собран весь этот горящий концентрат, вызывая почти безостановочную дрожь, которую он не мог не чувствовать.

И самое пьянящее в том, что это сводит с ума не только её.

— Чёрт… Грейнджер… чёрт… — Малфой не прерывает поцелуев. Быстрых, скользящих, кусающих, заводит руки ей за спину и зарывается в густые волосы, оттягивая голову назад.

А в следующий момент жаждущим ртом глубоко впивается в её приоткрытые губы, будто пробуя вкус своего имени, произнесённого ею впервые, и она отвечает, безумно, язык сам толкается ему навстречу — тесно и влажно. А он движется.

Ещё, ещё раз, глубоко, не встречая сопротивления. Вылизывая нёбо. Ускользая и вновь врываясь. Отрываясь от трепещущих губ, прикусывая подбородок. Она запрокидывает голову.

Держится за его плечи, выгибается.

Сквозь лихорадочные вдохи пытается найти саму себя в ворохе чувств, поднятом из самой её глубины. Поднятом им.

Взгляд приковывается к крошечной капле пота, скользнувшей из-за уха Малфоя вниз, по шее.

Вспышка в мозгу, внезапным воспоминанием: стоны Пэнси, его резкие движения, сокращающиеся мышцы живота, и такая же точно капля, стекающая по груди.

Гермиона не успела себя остановить. Она не хотела себя останавливать. Подалась вперёд и поймала её кончиком языка, чувствуя солоноватый привкус и вздрогнувшее от прикосновения тело.

— Нарываешься, — глухо, выдохом, в её волосы. Этот голос влился в сознание Грейнджер, словно патока.

Обволакивая, обещая.

Я сейчас трахну тебя, Грейнджер… прямо сейчас… если ты не...

Её тонкие пальцы крепче сжались на напряжённом затылке. Губы прихватили горячую кожу шеи, а кончик языка вывел на ней осторожный кружок.

Ещё. И ещё один, крепче, втягивая в себя, млея от вкуса Драко и его частого дыхания. Упиваясь собственной смелостью, зарылась пальцами в волосы на его затылке и влажно провела языком от ключицы до подбородка, чувствуя солоноватый вкус его пота во рту.

Низкий стон Малфоя.

Жёсткое движение ладонями вниз, по спине. Достигая поясницы, рывком прижимая к себе, к своей голой груди и ноющему, пульсирующему паху.

Чувствуй. Чувствуй, маленькая… сука, что ты творишь.

Каменный стояк упирается ей в бедро.

Ощущение горячего члена, вжимающегося в неё, прошибло с головы до пят. Так сильно. Так жарко.

Дёрнулась.

Дыши, Гермиона. Дыши.

Но она не могла, слыша лишь рёв ополоумевшей крови в ушах и чувствуя его сквозь неплотную ткань пижамных штанов. Взгляд Малфоя горел, изучая её выражение лица. Челюсть сжата, а дыхание прерывистое и горячее. Будто ждал чего-то.

Мерлин. Она совершенно не знала, что делать. Желание касаться его вылизывало изнутри.

Гермиона осторожно пригладила взъерошенные ею же платиновые волосы на затылке. Скользнула вниз, к напряжённым плечам и груди, заглядывая в глаза, будто спрашивая разрешения.

Малфой никогда не позволял ей касаться себя вот так. И теперь он просто смотрел прямо, как дикий зверь.

А она не понимала.

Ни черта не понимала, что значит этот взгляд, и потому осторожно, медленно развела пальцы, захватывая прикосновением больше кожи. Горящих мускулов, вдруг напрягшихся под ладонями.

Драко задержал дыхание, чувствуя невесомые касания. Мягкое движение пальчиков, которые слегка подрагивали от бешеных ударов его сердца. Её руки на белоснежной коже казались темнее. Совсем тонкими, блин, и она прижала их ещё немного плотнее, сводя с ума, опускаясь ниже.

Изучая.

Скользя взглядом по мышцам его живота и задевая подушечками пальцев плоский сосок. Огонь. Малфой с шипением втянул в себя воздух и медленно выдохнул, приоткрывая рот и подаваясь к ней всем телом. Вжимаясь в ласкающие руки, требуя ещё.

Ему нравится.

Эта ликующая мысль лихорадочно забилась в голове, вызывая яркие эйфорические вспышки, а губы растянулись в восхищённой улыбке, когда Гермиона встретилась взглядом с его глазами, дождливыми, грозовыми — сейчас в них ревел ураган. Он не разрешал — он просил. Смелее.

Ладони скользнули на живот, касаясь каждой мышцы, оглаживая, надавливая и кончиком среднего пальца проникая в углубление пупка, а затем немного ниже. К резинке пижамных штанов и вздрогнувшей под прикосновением коже живота.

— Боже…

Его стон почти заставил её отскочить, а жарко дышащий рот прижался к шее, чуть ниже уха.

От низкого рычащего шёпота она едва не рухнула перед ним на колени. И рухнула бы, если бы руки Драко не вцепились в неё.

Вот-вот прижмут. Вот-вот отшвырнут.

Она зажмурила глаза, впитывая трепещущей кожей его частые выдохи, влажное скольжение рта по шее, не отнимая застывших рук от его живота. Стоило им двинуться — совсем немного, и Малфой зарычал, выгибая спину, снова вжимаясь в неё пахом, отчего по телу прокатила жаркая волна. Она хотела его.

Кончики пальцев коснулись резинки пижамных штанов.

Он чувствовал это.

Отключенные мозги. Лихорадочное дыхание, они бы, наверное, не заметили даже, начнись третья магическая война в этот самый момент.

...так необходима.

Её кожа, разрывающее душу тепло. Из неё это исходило импульсами, потоками, накрывало его с головой.

Потребность коснуться.

Сейчас. Просто прямо сейчас. Руки, которые он когда-то боялся отцепить от её плеч, чтобы контролировать каждое грязнокровкино движение, сейчас скользили по её бокам и животу, вверх, к груди, нетерпеливо забираясь пальцами под майку, сминая мягкую ткань в гармошку, почти задирая её, касаясь нежной кожи там, где… чёрт, он знал совершенно точно — никто и никогда... чувствуя, как торчащие соски упираются ему в ладони.

Мерлин.

Их стоны прозвучали в унисон. Он впился в плечо Грейнджер поцелуем-укусом, оставляя на нём влажные красные пятна от всасывающего кожу рта, пощипывая твердеющие вершинки.

Снова, сильнее.

Сжимая крошечные бусинки между пальцев, поглаживая костяшками, пока она безостановочно дрожала, неразборчиво что-то шепча. Он хотел слышать.

— Скажи…

- Что?.. - судя по безумному взгляду она ни черта не соображала. Щёки горели, а в голове не было ни одной связной мысли. Малфой наклонился, лизнул её губы.

- Скажи, как тебе нравится?

- Я... - она задохнулась, когда он с особенным усердием сжал правый сосок, прикусывая её скулу. - Господи, Малфой...

Бёдра слегка толкнулись к ней, и член вспыхнул бешеной пульсацией вжавшись в выступающую тазовую кость грязнокровки. Девушка замерла, сбившись дыханием, а затем вновь заскользила своими руками по широкой резинке штанов. Ещё один толчок — Драко не мог остановиться.

Опустил одну руку и с силой сжал кругленькую ягодицу, прижимая всхлипнувшую Грейнджер к своему паху. Сминая ткань шорт пальцами.
Грейнджер… твою мать, эти гребаные шорты... Ты же хочешь... хочешь, чтобы я содрал их… хочешь меня... в себе...глубоко, тесно... жарко... блять, Грейнджер, мне нужно в тебя…

— … так нужно в тебя… прямо сейчас…

Он чувствовал, как головка трётся о её живот. Плотно, сильно. Из глотки вырвался хрип, прямо в её ухо.

И вдруг. В один момент сходит с ума. От ощущения разрывающего жара: горячая ладонь, коснувшаяся его сквозь ткань.

Этот стон едва не оглушил её. Отчаянный, глубокий, сильный, перерастающий в рычание. Гермиона уткнулась в его напряжённое плечо. Одержимость. Ею двигала одержимость — чистая, сияющая под кожей. Она не знала, что делает. Просто сжала пальцы, обхватывая его, чувствуя твёрдую пульсацию прямо в своей руке, сквозь ткань штанов, размеренно поглаживая, почти не дыша — поверхностно и прерывисто — в отличие от него.

Влажный лоб Малфоя уткнулся в шею — его лёгкие работали, как свихнувшиеся мехи, а тело дрожало, кажется, до самого основания.

— Грейнджер, что ты… Господи, бля... — задохнулся.

Звериный стон в ключицу. Ненормальный…

Дрожь начала увеличиваться, и неожиданно твёрдая рука резко отстранила ласкающую ладонь. Дикий и долгий взгляд горящих глаз был почти яростным, когда Малфой поднял голову. Он по-прежнему дышал сквозь сжатые зубы, несмотря на то, что руки Гермионы уже не гладили его… там.

Щёки моментально вспыхнули, потому что он крепко взял её за подбородок. Всматривался так глубоко, что душа её, кажется, сжалась, чтобы быть не такой заметной в распахнутых глазах.

И тут:

— Мерлин… я понимаю Грэхема.

Ты... что?

Она замерла с приоткрытым ртом и всё тем же прерывистым дыханием.

Кажется… Это был шок.

Калейдоскоп раскололся.

Эмоций, ощущений, чувств, сбитых мыслей, дыхания, ярких вспышек — разбился на миллион частей, будто кто-то швырнул его об пол…

Гермиона дышала, словно в последний раз. Он всё ещё прижимал её к себе, стискивая руки, которые едва не заставили его кончить прямо в штаны всего лишь парой движений, и злился. За это и за всё то, что он чувствовал. Несколько секунд назад и сейчас тоже.

Сердце колотило по корню языка.

Вновь. Вновь этот взгляд. Будто Малфой только что голыми руками выворачивал внутренности её чёртова кота. Или пульнул Авадой в её любимого Поттера.

— Пусти, — слишком невесомо и тихо. До Драко даже не сразу дошёл смысл этого пустого звука. Пока грязнокровка не дёрнулась в его руках, выворачиваясь и отталкивая его локтями.

Он разжал пальцы слишком резко, наверное. Потому что тут же едва не кинулся поддержать её, практически отлетевшую из-за своих смехотворных усилий вырваться. Слава Мерлину, сдержался. Стоял, глядя на растрёпанные волосы и покрасневшие губы.

Как она сжимает руки в кулаки. Особенно правую, которая недавно двигалась на его члене.

— Выметайся вон.

Шёпот Грейнджер вызывает у него дрожь под кожей. Он уверен — она может увидеть его колом стоящий член, обтянутый тканью штанов, если опустит глаза. Но нет, она смотрела куда-то на стену за его плечом.

— Что такое, Грейнджер? Больная тема? Ты с ним то же самое делала перед тем, как он чуть не присунул тебе?

Она молчала. Дышала через нос и сжимала губы, а Малфой не мог отвести взгляд от вздымающейся груди. Её соски проступали под майкой. Это он сделал их такими твёрдыми, почти прорывающими ткань.

— Или, может быть, у меня получается хуже, чем у него? — заставил себя поднять глаза и сжать челюсти. Покажи своё безразличие. Выплюнь это ей в лицо. Хера с два он выйдет из этой комнаты проигравшим или униженным. Это лавры грязнокровки, не его. — Может, мне следовало быть грубее? Любишь пожёст…

— Пошёл вон! — Драко едва не вздрогнул от крика гриффиндорки. Дрожащего, полного горечи и боли. Почему-то он хорошо чувствовал её, будто та же самая боль впилась под собственные рёбра. — Вали, Малфой! Выметайся из моей спальни!

Слизеринец скривил губы. От ярости, желания, кипевшего внутри. От ощущения собственной… ошибки? Нет, блять. Нет. Он не совершает ошибок.

Это она ошибается.

Это она полезла к нему. И он теперь виноват? Хера с два.

— Ладно. Это действительно было не так уж впечатляюще.

— Пошёлвонотсюда!

Вот они.

Крупные, прокладывающие дорожки по щекам.

Она трясётся ещё сильнее, не сводя с Малфоя пылающего взгляда, а он впивается ногтями в ладони, чтобы не… даже не подумать о том, чтобы попросить прощения.

Не за что.

Не за эти слёзы. Не за эту дрожь.

Растягивает губы в ухмылке и приподнимает голову. Молит Мерлина, чтобы это была ухмылка, а не искусственный оскал. Иначе она поймёт. А он прекратит убеждать себя в том, что всё случившееся было не больше, чем уроком для Грейнджер.

С ним не нужно испытывать свои силы. Не таким, как она.

Никто не смел, и она не посмеет. И, кажется… кажется, да. Грязнокровка думает, что он выиграл — это видно по глазам. У неё взгляд просравшего последнее своё “всё” человека. Не этого ли он добивался?

Нет. Другой вопрос бьется в сознании. Она ли проиграла?

Хмыкнул. Пожал плечами.

Убедительно.

Молча развернулся, прошествовал к двери в ванную. Не оборачиваясь, выскользнул из комнаты, чувствуя ногами холодный кафель. И за секунду до того, как захлопнулась дверь — всхлип. Отчаянный.

Шипами вбившийся в нутро.

Ухмылка исчезла с губ, а напряженное лицо застыло.

Недвижимые мысли мёртвыми птицами усеяли его сознание.

Малфой осторожно прислонился лбом к прохладному дереву двери, чувствуя в штанах пульсирующий от неудовлетворённого желания член. Слыша приглушённый плач Грейнджер, режущий, колющий.

Такой же болезненный, как удары его сердца.

Внутри будто мясорубка.

Сосуды — узлы. Кости — крошево.

Драко закрыл глаза. Мерлин. Так, как он хотел её — он не хотел никого в своей жизни. Это так адски его пугало.

И он позволил себе слабость. Одну крошечную слабость, вслушиваясь в тихие рыдания.

Он задрожал.