Глава 2.

Первый разговор за две недели — коту под хвост!

Живоглот поднял голову и зевнул, поглядывая на Гермиону. Везунчик. Всё, что интересовало это животное — сон и еда. И в определённые моменты Гермиона отчаянно ему завидовала.

Она только что вернулась в гостиную. Тихо произнесла Жёлтой Даме пароль и, стаскивая с плеча на ходу сумку, направилась в свою комнату, стараясь не слишком шуметь. Точнее, она отметила это за собой против воли.

Шла на цыпочках через гостиную. Так глупо и… раздражающе. Будто боясь потревожить кого-то.

Постойте. Кого-то? Она не хотела сталкиваться с Малфоем, конечно.

Снова. И поэтому теперь почти кралась в свою комнату, жутко злясь на своё глупое поведение.

Со времени их встречи в коридоре у Большого зала прошло два урока. На второй слизеринец и вовсе не явился; Гермиона подумала, что, возможно, он вернулся сюда, в Башню старост. Хотя… для чего? Вряд ли забыл учебник или же что-то иное.

Чуть прикусывая край губы, она замерла, прикрыла за собой дверь в спальню и прислушалась.

Тишина.

Можно было вернуться к праведному негодованию, которое дополнилось ещё и мыслью о том, насколько Гермиона съехала с катушек, что боится создавать какой-либо шум, дабы не доставить ему неудобств. Прошло не больше двух недель, а она уже чувствовала себя уставшей и странно задавленной невидимым одеялом. Будто кто-то усиленно её душил.

Мерлин. Такое чувство, будто это всё происходит не с ней.

Гарри и Рон, узнав, кто в этом году будет старостой мальчиков, а следовательно — соседом их подруги, целый день зачем-то рвались «намылить долбаному Малфою шею». Гермионе стоило немалых усилий наконец-то усадить их перед собой и вывести на серьёзный разговор. Относительно мотивов МакГонагалл и Дамблдора, которые выбрали Малфоя на место старосты.

— Да ты послушай себя! – Гарри отбросил «Ежедневный Пророк» на диван и вскочил, расхаживая от журнального столика до камина и обратно. – Какого фига? Мало того, что теперь на тебе висит втрое больше обязанностей, так ещё и… это! Не смей становиться на сторону этого ублюдка, ясно?

Девушка чуть не подавилась кусочком шоколада, который в этот момент с удовольствием пережёвывала. В родной гостиной было привычно и спокойно. Невольно задумаешься: а сколько всего она повидала? Сколько разговоров слышала?

И данный разговор очень не нравился Гермионе.

— Что? Становиться на его сторону?

Гарри злобно уставился на подругу, будто та только и делала, что выгораживала чёртова Малфоя.

— Я не собираюсь… и не поддерживаю его вовсе. Как ты вообще мог… — она запнулась, что говорило об активной работе мысли. Однако в следующий же момент собралась и нахмурилась. — Мне глубоко плевать. Можете отколошматить его хоть до полусмерти. Единственное… Я бы не хотела расстраивать профессора МакГонагалл. Последние события доставили слишком много проблем школе, да и ей в частности. Они с Дамблдором и так стараются…

Она заметила скептические выражения лиц друзей и, раздражённо передёрнув плечами, подняла подбородок, как делала всегда, когда была чем-то недовольна.

— Я не собираюсь добавлять декану нашего факультета дополнительную головную боль. И вам не позволю. Надеюсь, это ясно, — строгая чеканка текста. Истинно по-грейнджерски. Мальчики переглянулись.

— Если этот урод хоть как-то… хотя бы что-то… – Уизли напряженно смотрел на девушку. — Пообещай, что скажешь, если он посмеет…

— Он ничего не сделает, Рональд. Мы не пересекаемся даже.

— Вчера только приехали, ты хотела сказать. Я имел в виду будущее. Мы с Гарри не дадим тебя в обиду этому… уроду.

Гермиона закатила глаза и против воли улыбнулась, подавляя в себе внезапное желание обнять Рона. Нелепого и рыжего. Кажется, напуганного даже больше, чем она.

— Вы знаете, я смогу за себя постоять. Всё будет в порядке.

— Пообещай, – подал голос Гарри, который ещё стоял перед ними, раздраженный и поджимающий губы. Он переживал за неё.

Оба переживали.

— Хорошо. Я скажу, если он… будет вести себя… неприемлемо, – и подумала, что слизеринец всегда ведёт себя неприемлемо. Даже с МакГонагалл он разговаривает так, будто стоит на одной ступени с ней.

Но, кажется, после этих слов мальчики успокоились. И это успокоило её саму.

Вечером Гермиона собралась с силами и уверенным шагом подошла к двери в его комнату. Нужно было передать расписание и распределение факультетов. Кашлянула, чтобы прочистить горло. Занесла руку над тёмной древесиной и застыла, понимая, что сейчас снова столкнётся со взглядом Малфоя. Презрительным и ледяным, как декабрьский порыв ветра.

Нет. Она не хочет его видеть.

И не это самое ужасное. А скорее то, что он даже не выслушает её. Скажет проваливать, и она снова почувствует это на себе. Как грязь. Его превосходство.

За дверью раздались тихие шаги, и Гермиона вздрогнула, быстро попятившись, почти против воли.

Перепрыгивая через несколько ступенек за раз, она вернулась в гостиную, ощущая, что сердце колотится о ребра, а спина покрылась прохладными мурашками.

Волнение дрожало под кожей и в груди, будто девушка только что забралась в берлогу к спящему медведю и выбралась оттуда целой и невредимой, едва не наступив зверю на нос.

Запоздало подумала, что можно было бы подсунуть график под дверь, но в таком случае она рисковала дать ему ещё больший повод быть высмеянной им. А на кой чёрт ей это нужно? Лучше оставить всё здесь.

И решительно вздёрнув подбородок, она бросила плотно сложенные пергаменты на журнальный столик, прислушиваясь к бумажному шлепку. Разворачиваясь и следуя к своей лестнице.

Он не слепой. Заметит, если захочет. А нет — так это и не забота Гермионы вовсе. Малфой не маленький мальчик, чтобы следить за каждым его действием.

Затем вернулась в свою комнату, и время сожрало четырнадцать дней учёбы и пребывания в Хогвартсе.

Две недели. Они по-прежнему не общались.

Это был их первый разговор с глазу на глаз. Который закончился брошенным небрежно: «Хватит за мной тащиться».

Малфой запретил подходить к нему на людях.

Будто она была прокажённой. Как будто ей это было нужно! Да она была только счастлива забыть о существовании этого заносчивого кретина. Что бы ни происходило в его чистокровной семейке, на него это не повлияло никак. Кем был, тем и остался — кучей аристократичного дерьма.

На совместных уроках, которых было достаточно много, он даже не смотрел в её сторону. Он вообще не смотрел. Ни в Большом зале, ни во дворе, будто её не существовало. Лишь привычные огрызания, если кто-то из гриффиндорцев стоял на пути или же случайно задевал его локтем.

С одной стороны, это радовало. С другой стороны, было странно.

Оказывается, к негативу тоже можно привыкнуть и замечать его отсутствие.

Привыкнуть? Это определённо не то слово. Было неправильно. Вот. Именно так.

Гермиона покосилась на торчащий из открытой сумки зачарованный дневник и вздохнула. Его упрямство его погубит. Его идиотизм и совершенно детское, показушное поведение. Но это не её ума дело.

То, что они живут теперь через стену, не даёт ей никаких причин обращать на него больше внимания. Если только не забывать накладывать море запирающих чар на двери. Хотя скорее Волан-де-Морт навестит Гермиону в спальне или в ванной комнате, чем Малфой.

Мерлин, одна эта мысль показалась дикой и отталкивающей.

Она подошла к прикроватной тумбочке и взяла с неё книгу по зельеварению. Профессор Снейп в своей любимой манере пообещал дать им контрольную на завтрашнем уроке по материалу, который они прошли только сегодня.

Опускаясь на постель и открывая учебник на нужной странице, Грейнджер попыталась вспомнить прошлогодние перебранки с Малфоем. Вспомнить, как они вели себя тогда.

Вот он, худой, с невыразительной фигурой и нелепо-белоснежными волосами вышагивает по коридору Хогвартса, а она идёт с Гарри и Роном ему навстречу. Завидев их, уголки его губ ползут вниз.

— Что вы здесь забыли?

— Заткнись, Малфой. Слабо молча пройти мимо? – огрызается Рон и тут же стушёвывается под взглядом слизеринца.

— Издеваешься, Уизли? Пройти мимо такой вони? Да у меня глаза слезятся от одного твоего вида.

— Какой же ты урод, – Гермиона хватает друзей под руки и тащит вперёд. А Малфой кривится лишь сильнее.

— Иди ты, Грейнджер.

Проходя около слизеринца, она уничтожает того взглядом.

— Беги, папочке пожалуйся.

Он кривится и уходит в противоположную сторону, бросив ещё какую-то гадость троице вслед.

И это казалось вполне нормальным, потому что практически ничего не значило.

Но… это бы ничего не значило и сейчас. Ничего ведь не изменилось. Они просто повзрослели.

Живоглот, скользнувший за хозяйкой из гостиной, мурлыкнул и устроился у Гермионы на животе, похлопывая пушистым хвостом по покрывалу. Девушка вздрогнула, осознав, что не прочитала ни слова, водя взглядом сквозь страницы учебника. Нахмурилась и постаралась сосредоточиться на правилах приготовления отвара из шкуры сероглаза.

Его глаза стали старше.

От этой мысли ей сделалось не по себе. В конце прошлого учебного года умер Люциус.

Увидев новость на страницах «Ежедневного Пророка», Гермиона ощутила острую, взрывную и совершенно нежданную жалость. Только лишь потому, что утрату родителя она… наверное, могла понять. Хотя бы примерно. Несмотря на то, что после того, как она собственноручно лишила своих родных памяти, а после окончания битвы Дамблдор помог её, память, вернуть. Вернуть её жизнь. И от этого становилось легче. У неё была настоящая любящая семья, за которую она готова была разодрать в клочья.

А смерть ублюдка-Люциуса…

Это могло раздавить Малфоя.

И мало того. Гермионе хотелось, чтобы это его уничтожило.

Однако нет. Он не был сломлен. Наоборот, по-прежнему самоуверен и жесток. Это читалось в ледяных глазах. Серых. Дождливых. Полных презрения до хрустальных краёв. И это действительно пугало. Потому что если смерть того, кто был для Малфоя всем, не разбила его, тогда что могло разбить?

Бессмертный враг – наихудший враг.

Она даже не заметила, как прошла её злость. Внезапно всё показалось идеально объяснимым. Да просто ничего не изменилось. Вот и всё.

Взгляд снова упал на дневники, и Гермиона решительно сжала губы. Она уже решила пойти и постучать к нему в спальню, или лучше дождаться его внизу. Не просидит же он до самой ночи у себя? Когда вдруг раздался негромкий хлопок двери.

Видимо, он спускался в гостиную.

Лихие бесенята в глазах Гермионы встали на рога.

Не подходить к нему на людях? Отлично. В их гостиной посторонних нет.

Захлопнув книгу по зельеварению с таким громким звуком, что Живоглот недовольно фыркнул и соскочил с её живота, девушка уверенно встала с кровати. В конце концов, она должна доказать себе, что ничего не изменилось. Что она по-прежнему может без проблем общаться с ним. В том смысле, что Малфой понимал под «общением» с гриффиндорцами. Что всё осталось так, как и было.

Всё гениальное — просто.

Да и в чём, собственно, проблема?! Их старостат — не причина себя накручивать. И если он отказывается от взаимодействия, то всегда можно донести декану. А Минерва уж точно позаботится о том, чтобы на место Малфоя взяли кого-то более приятного и сговорчивого.

Да, конечно. Так она и сделает.

Ободрённая этим, Гермиона выхватила тетрадки из сумки, открыла дверь и быстро начала спускаться по ступенькам, прижимая к себе дневники и чувствуя, как слегка подгибаются ноги. Неясное и ненужное волнение съедало изнутри. Несколько злило и мешало игнорировать его.

Это просто Драко Малфой. Просто тот, с кем она знакома почти всю жизнь. С ним связаны самые… унизительные моменты её жизни, если быть точнее. И теперь нужно всего лишь отдать ему дурацкий дневник.

Она остановилась на последней ступеньке так резко, будто врезалась в невидимую стену.

Ну вот.

Малфой сидит на диване, листая пергаменты с очередными обновлёнными графиками ещё на две недели вперёд. Закинув длинные ноги на кофейный столик, чуть опустив голову. Начищенные туфли как раз там, где недавно ещё лежали бумаги.

Тот же самый.

Откуда в ней эта дурацкая уверенность, что в Малфое есть что-то, что заставляет опасаться его? Будто из его головы вот-вот полезут острые рога или кожа покроется шерстью. На диване сидит всё тот же мальчишка из воспоминания. Слишком громко говорящий и слишком криво ухмыляющийся.

Просто немного старше. Переполнен чем-то, что почти невозможно определить. То ли усталость, то ли безнадёжная, затхлая тоска.

Гермиона не смогла заставить себя отвести взгляд сразу же и зайти в гостиную. Притаившись в тени лестницы и глазея на его профиль, она чувствовала себя немного... преступницей? Мерлин, да этого ведь всё равно никто не узнает. А в своих врагах нужно уметь замечать любые мелочи.

Такие, как… его волосы. Падают на лоб, касаясь тёмных бровей. Контраст волос с чёрной мантией несколько притягивал. Наверное, поэтому за ним вздыхает добрая половина школьных юбок. Линия челюсти раздражённо напряжена. Видимо, не все дни, указанные в графиках, устраивали его.

Это заставило злорадно усмехнуться. Глупо, но хотя бы что-то будет не так, как ему того хочется.

Губы Малфоя сжаты, словно он слышит её мысли. Солнце время от времени бросает лучи на светлую кожу скулы и щеки, отчего Малфой хмурится и щурит глаза. Интересно взглянуть на его глаза, когда они не направлены на неё с заведомым раздражением и ненавистью.

Зачем? Он остаётся тем же, и необязательно изучать его со всех сторон, чтобы убедиться в этом. Если и есть человек, на которого он не смотрит с неприязнью, то он наверняка живёт в отражении его зеркала.

Поднял руку, проводя по волосам, убирая их со лба. Гермиона заинтересованно наблюдала, как они, похожие на жидкую платину, протекают между его пальцами и ложатся обратно. Мысль о том, что на ощупь они, должно быть, очень мягкие, удивила и разозлила. Она тут же погнала её прочь из головы.

Хотя на какой-то момент Гермионе показалось, что она, возможно, понимает, почему за ним увиваются почти все девушки Хогвартса. Нужно смотреть правде в глаза.

Гадёныш стал действительно красивым. Фигура, лицо, волосы. Даже форма рук. В нём было красиво всё, кроме взгляда. Презрительного и оттого — уродливого. Эта привычка смотреть с пренебрежением сквозь человека, будто того не существует вовсе, очень раздражала. А после летних событий, помимо того, что взгляд стал ещё более пустым, он стал слишком отсутствующим. Будто хозяин его мёртв.

Глаза цвета мутного льда и серого неба во время дождя. Слишком много поэтики для Грейнджер, однако это было первым, что пришло на ум. Мутный лёд тоже мог бы быть красивым, если бы не дышал этой гадкой насмешкой, что прибивала её к земле. Даже сейчас.

Сейчас?!

Гермиона застыла с приоткрытым ртом, чувствуя, как медленно холодеет от ужаса кончик языка.

Малфой смотрел прямо на неё.

Он видел, как она… в открытую рассматривала. Вот же блин!

— Грейнджер… — протянул он елейным голосом, который едва не сжёг Гермионе внутренности.

Она сглотнула, прикусив губу. Мысленно выругалась и тут же, привычно расправив плечи, сошла с проклятой ступеньки, окунаясь в свет гостиной. Делая несколько шагов под насмешливым взглядом. Останавливаясь у окна и сжимая подоконник пальцами свободной руки так, что заныли суставы.

Малфой в свою очередь сложил пергаменты пополам и отбросил на кофейный столик, опуская ноги на пол. Медленно, будто играя.

— Что ты там, мать твою, делала?

Его голос в одно мгновение стал сухим. Оставалось лишь удивляться, как он им не давился.

— Спускалась в гостиную, если ты не заметил.

Собственный тон понравился ей. Несмотря на всю ту чушь, что била в её грудную клетку изнутри, он не выражал почти ничего, кроме раздражения.

— Я заметил, что ты таращилась на меня, Грейнджер. Пялиться на людей из своей норы – не комильфо. Мамочка не учила?

— А твой папочка… – вырвалось почти на автомате, прежде чем сообразила, о ком говорит. И прежде чем встретила на себе ледяной взгляд.

— Заткнись, – рык сквозь зубы.

Она захлопнула рот, проглотив окончание фразы, прожевав её и отмечая, как дрогнула его верхняя губа в ответ на её слова.

– Я хотела сказать, что, как видно, вежливости ты до сих пор не обучен, – неловко исправилась Гермиона, стараясь не прятать глаза.

Малфой обошёл её полукругом и остановился напротив, у книжного шкафа, засунув руки в карманы штанов. Мантия спускалась по гибкой спине, касаясь ног.

Ему было лень ссориться с ней. Лень даже просто открывать рот. Однако всё же заставил себя выдавить:

— Какого чёрта тебе нужно? Проверить, нашёл ли я твой очередной маленький подарок? — он бросил неприязненный взгляд в сторону журнального столика. — Нашёл. И, знаешь. С тем же успехом ты могла бы им подавиться.

— Не сомневаюсь.

Он раздражённо фыркнул.

— Меня снова не устраивает половина из того, что там написано. Кто вообще составляет эту белиберду?

— Да будет тебе известно, что этим занимается профессор МакГонагалл.

— Гм. Почему я так и думал? Возможно, потому, что только ей срать на то, что этот график мне, нафиг, не подходит? Если бы Снейп составлял расписание…

— Малфой. Выскажись по этому поводу Снейпу, а не мне.

Небольшая пауза, возникшая после слов Грейнджер, слегка покоробила её.

— Не заговаривайся, грязнокровка.

Он произнес это почти спокойно, лишь сжав челюсти немного сильнее, чем обычно. Псевдовзгляд опустился на зажатые в тонких руках тетради, однако вернулся к лицу, предоставляя ненавистной ей самой озвучивать причины вторжения в его минутный покой.

— Я пришла отдать тебе зачарованный дневник.

— Ещё одна приятная мелочь, которую ты можешь затолкать себе в зад, хорошо? — и развернулся, собираясь вернуться на мягкие подушки дивана.

Разговор и так длился слишком долго. Начинали ныть виски.

— Не будь ребёнком, Малфой. Это необходимо иметь старосте.

Скривился. Глубже засунул руки в карманы так, что сквозь ткань чётко обозначились костяшки.

— На кой он мне?

— Профессор МакГонагалл сказала, что если что-то понадобится, всегда можно связаться друг с другом. Я говорила тебе днём, – отчеканила Гермиона, чуть ободрённая тем, что слизеринец слушал её. Хмурясь, но слушал.

Малфой вздохнул. Передёрнул плечами.

— Ты - грёбаная прилипала, Грейнджер.

— Прости?

— Вдолбила себе в голову. Будешь бродить за мной с этими… тетрадками до конца дней?

— Нет вообще-то. Надеялась, что полезность в их пригодности до тебя дойдёт немного раньше.

— Ты считаешь, что я, пребывая в здравом уме, решу тебе написать записочку?

Она взглянула со всей строгостью, на которую была способна, — это позабавило его.

— Если ты думаешь, что я получаю удовольствие от общения с тобой, ты глубоко ошибаешься, Малфой. Дневники дают возможность не встречаться с тобой лично каждый раз, когда мне нужно будет что-то сообщить тебе. И ты очень облегчишь задачу нам обоим, если возьмёшь сейчас это. Мне всё равно, что ты сделаешь с ним, можешь пойти к хижине Хагрида и скормить его соплохвостам, но это уже будет не моей заботой.

Он усмехнулся. Так, что её взбесило это, моментально.

— Можешь не стараться, Грейнджер. Здесь за многословность баллы не начисляются.

— Не сомневаюсь. Стараюсь лишь объясняться достаточно доходчиво для тебя.

Его взгляд тут же стал на порядок холоднее. Он различил в тоне Гермионы издёвку и молча приподнял брови.

Она же резким движением протянула ему дневник — Малфой даже не пошевелился. Какое-то время оба напоминали нелепый памятник Воплощённому Упрямству. Поступаться не собирались ни он, ни она.

В конце концов, когда Гермиона ощутила, что рука начинает болеть, она бросила тетрадь на подоконник, раздражённо вздыхая и борясь с желанием закатить глаза. Упирая руку в бок. Разговор длился не более пары минут, а девушка уже хотела отойти от Малфоя, хотя оба находились по разным углам гостиной.

Ей просто хотелось быть дальше.

В своей спальне.

В гостиной Гриффиндора.

В Лондоне.

Ей было странно говорить с ним. Ему было странно говорить с ней. Всё уравновешивала только хроническая злость и раздражение, пропитывающее воздух на манер едкого дыма.

И каждый из них, наверное, понял: это первый их настолько затянувшийся разговор. Гермиона начинала медленно ненавидеть старостат.

Он не отрывал от неё холодных глаз, лишь мельком проследив взглядом за дневником, который теперь лежал на подоконнике. Нога Грейнджер привлекла его внимание, и Драко, нахмурившись, отследил линию бедра под плотными джинсами. Затем — колена, опускаясь вниз, к щиколотке. Грязнокровка надела кроссовки. Нога небольшая и, наверное, лучше смотрелась бы в другой обуви.

Малфой зачем-то на секунду представил изгиб ступни Грейнджер в туфлях на каблуке, что так часто носила Пэнси. С тонкой шпилькой и платформой. Гриффиндорка была бы немного выше и, вероятно, доставала бы своим носом до его подбородка. Если бы стояла для этого достаточно близко.

Достаточно близко.

Совсем крышей двинулся. Может быть, ещё и представишь себе, как трахаешь эту грязнокровную шлюху, прямо в них?

Ме-ерлин. А это здесь при чём?

Он тут же оправдал себя тем, что заводился от одного вида вульгарных туфель Паркинсон, которые она иногда надевала. Эти туфли приравнивались к дикому траху. Царапали шпильками его бёдра, плечи или ягодицы. Но Грейнджер была последней, кого можно было в них представить.

Острый прилив отвращения к себе заставил отвернуться, уставиться в камин и сжать губы. В лёгкие вгрызлась необходимость пойти умыться. Содрать с себя чёртову одежду и постоять под горячим душем. Чтобы ощутить, как ещё чуть-чуть — и кожа начнёт плавиться. Распадаться на молекулы. А мыслей, подобных этим, в голове нет. Пока он не простит себе нахождение с грязнокровкой в одной комнате.

Хотелось намылить глаза и тереть, отмывая от мерзкой грязи свой взгляд, который бросил на неё.

Какого он вообще уставился на её грёбаную ногу?

А Грейнджер опять смотрела — он чувствовал, как её взгляд буравчиком раздражает кожу лица.

Блять, что происходит? Она таращилась на него из-за угла, пока он не заметил её. Теперь они уже с минуту молча стояли друг напротив друга и ждали… чего?

Драко ощутил новый приступ раздражения. Эта хренова дрянь бесила его, даже когда молчала.

— Что ты делала на лестнице?

Грейнджер вздрогнула. Малфой почти ощутил колебание воздуха. Почувствовал, как под кожей начинает колоть. Снова. Снова эта злость от повисшего молчания, которой Драко не мог дать блядский выход.

Зубы сжались. Прошла ещё минута тишины, примерно.

— Что ты. Делала. На грёбаной. Лестнице? – повторил, чувствуя, что если не скажет что-то сейчас же, то просто разорвётся от ярости. Не отрывая глаз от камина, ощущал, как ускоряется дыхание, пока Грейнджер с вызовом поднимает голову и облизывает губы.

Он приковался взглядом к каменной кладке и начал медленно считать выложенные полукругом кирпичи. Два. Четыре. Шесть…

— Спускалась в гостиную.

Семь, восемь…

Дрянь.

— Не ври, грязнокровка.

— Да ты способен хоть на что-то кроме вечных оскорблений, Малфой? – воскликнула вдруг, всплёскивая руками.

Наверное, это и развернуло его лицом к ней. Выкинуло руки из карманов, сжав их в кулаки. В глотке словно разорвался нервный клубок.

— Херня, Грейнджер! Ты такая херня. Одно твоё присутствие пачкает, — выпалил он, ощущая лёгкий отголосок облегчения в груди. — Это ты не способна больше ни на что, кроме самоудовлетворения на лестнице, подглядывая за мной, – и скривился, глядя в застывшее в немом изумлении лицо перед собой.

Здесь было противно находиться. Хотелось либо убрать отсюда её, либо себя. Второе стало казаться куда реальнее. Поэтому он резко развернулся, направляясь к двери. Сейчас ему нужен Блейз и его всепонимающий взгляд. Пэнси и её блядские-во-всём-виноватые туфли.

— Фу! – голос Гермионы вмиг сорвался на крик, догоняя Малфоя. — Да что ты несёшь, идиот?! Не смей даже предполагать подобное! Это… это гадко.

Слова стальными шариками ударились о его спину и плечи, падая к каблукам начищенных туфель. Драко медленно развернулся. А затем внезапная ухмылка растянула его губы.

Гермиона чувствовала, как жар заливает её щеки. Унижение. Смущение. Злость. От этих эмоций у неё начинали трястись руки.

— Гадко? — и вдруг Малфой посмотрел прямо на неё. В глаза. Не мимо, как обычно.

Сердце остановилось на какой-то момент. Малфой будто коснулся взглядом оголенного нерва где-то в её позвоночнике, отчего по спине пробежали мурашки.

– Скажи это тем, кто стонет моё имя каждую ночь. Подо мной. На мне. В своих снах. – Что? Он не собирался этого говорить.

Губы ее задрожали, и слизеринец почувствовал толику удовлетворения.

Правильная Грейнджер. Смотри, слушай. Услышь меня.

Драко получал удовольствие от того, каким она его видела. Он делал хуже. Знал, что делал хуже. Замечал это в её глазах. Но иначе он не хотел. Издевался, почти намеренно. Это доставляло несколько извращённое… не удовольствие, нет.

Удовлетворение. Тяжёлое и не приносящее облегчения. Но оно зудело под кожей, дёргая за язык.

В мозгу кипела такая каша.

Грязнокровка. Её обвиняющий взгляд. Какого хрена? Зачем?

Просто пусть заткнётся, иначе его голова сейчас разорвётся на части.

Но Грейнджер стояла на месте, упрямо сжав кулаки и губы. С пылающими щеками. Какое запоздалое проявление сучьей смелости. Особенно если брать в расчёт то, что он заметил, как её трясёт. Но ответить на это ей было нечего.

Только показательно скривиться, будто пытаясь скрыть покрасневшие щёки этим.

Уберись. Уйди отсюда.

— Да что это я... Всё равно ты не поймёшь, – слизеринец обернулся к ней всем телом, складывая руки на груди и принимая расслабленно-равнодушную позу. – Ты либо совершенно фригидная сука, либо и вовсе девственница.

— Замолчи, Малфой, — прошипела тут же, предостерегающе наклоняя голову. Нужно было быть слепым, чтобы не заметить, как напряглось её тело. — Не будь настолько идиотом, чтобы развивать эту тему.

— О, неужели? — он гаденько ухмыльнулся. — Я попал в яблочко, кажется. Но даже говорить об этом… фу. — Драко поморщился, показушно гуляя взглядом по её телу.

Снизу-вверх.

Медленно, останавливаясь на небольших ступнях, тонких запястьях, достаточно заметной даже под футболкой талии, маленькой, совершенно непривлекательной груди и выступающих угловатых ключицах.

Он с удовольствием осознал, что не хочет её. Что эти мысли про туфли были просто случайными.

И даже не успел изумиться, когда их разговор принял этот нежелательный окрас. Всё, что ему нужно было — проваливать отсюда подальше. В родные подземелья, в родную гостиную. Хотя бы на время. Поэтому он только процедил:

— Кто позарится на тебя и твое тело? А тем более на твою грязную кр…

Как она во мгновение оказалась перед ним, Малфой так и не понял. Его щека ощутила удар влажной и твёрдой ладони прежде, чем он успел закончить предложение.

Какой-то момент он просто стоял, глядя на Грейнджер, не понимая. Прижав руку к щеке.

Она ударила его?

Было не больно.

Он давно не чувствовал боли. Но было… неожиданно. И чертовски унизительно, когда он заметил в её глазах ту ярость, от которой, кажется, вот-вот вспыхнут ресницы.

— Сволочь! Какая же ты сволочь! — её крик почти потерялся в нарастающем гуле внутри черепной коробки Драко.

Кажется, да.

Грязнокровка ударила Малфоя.

Он ощутил, как сжимаются челюсти. Дышать внезапно стало тяжело: воздух будто липкий и горячий. А потом…

Неконтролируемый толчок его тела.

Она ударила его. Эта мелкая, грязная сука ударила его.

Пальцы коснулись чего-то тёплого, пока красная пелена застилала глаза, и в следующий момент Драко понял, что это, тёплое и дрожащее под ладонью — её горло. Горячая кожа вибрирует от шумных выдохов, а затылок Грейнджер прижимается к стенке шкафа.

Не более чем рефлекс. На расстоянии вытянутой руки, сводя к минимуму контакт тел, пресекая лихорадочные попытки дёрнуться от него в сторону или что-то сказать.

Он не хотел прикасаться. Он брезговал прикасаться к ней.

Глаза Грейнджер были совершенно сухими, хотя теперь в них мелькнул намёк на страх. И почти вытеснил любые другие эмоции. И внезапная мысль: “Наверное, я выглядел точно так же перед отцом”.

Она окончательно замкнула в нём этот яростный, унизительный круг.

— Какого хера это было, блядь? – прорычал он, чувствуя пульсацию под кожей. Взгляд метался по всё ещё красному лицу.

Никто и никогда, кроме Люциуса, не бил его.

Никто и никогда.

Грёбаная пощёчина. Он не мог в это поверить.

— От…пусти, – прошипела Грейнджер, сильнее вжимаясь головой в шкаф, будто в попытке убежать от прикосновения.

Малфой осознавал, что сжимал её горло не слишком сильно, но чувство, что жилка её пульса бьется прямо ему в ладонь, опьяняло. Возможно, прикоснись он к любому другому человеку, почувствуй он себя сильнее с любым другим — и результат был бы тем же. Превосходство. Но сейчас он почти упивался.

Желание унизить её стучало в висках. Потому что Грейнджер не было больно. Зато щёки её пылали от унижения.

Из-за него. Идеально.

— Что ты себе позволяешь, чёртова шлюха? — снова прошипел он, теряясь в своей злости.

— Отпусти, не смей трогать меня!

Её крик был таким же злым, как его взгляд. Он чувствовал вибрацию этого крика ладонью. Драко понятия не имел, что ему делать дальше, когда рука Грейнджер метнулась к его запястью.

Он тут же отпрянул.

Грейнджер не прикоснётся к нему. Никогда. Лучше он сдохнет на месте. А она отскочила моментально, словно опасаясь, что он снова кинется на неё. Но Малфой только брезгливо вытирал пальцы о мантию, делая несколько шагов назад, натыкаясь на диванную спинку.

— Совсем двинулся?! — снова крикнула, зачем-то прижимая руку к горлу и растирая кожу. Будто в попытке стереть её вовсе.

Там, где касались его пальцы, которые теперь покалывало словно иголками. Пришлось сжать ладонь в кулак, чтобы прекратить это.

Она заметила.

— Что теперь? Ударишь меня?! Изобьешь? Ты вылетишь из школы тут же!

— Я могу убить тебя прямо сейчас, — рявкнул он ей в ответ. — И отправиться в Азкабан, зная, что на одну грязную тварь здесь стало меньше! Но не стану. Ты не стоишь таких… жертв.

Грейнджер покачала головой с какой-то ненормальной, нервной улыбкой, напоминающей оскал.

— Ты больной ублюдок.

— Пошла ты…

— Я сейчас же отправлюсь к профессору МакГонагалл.

— Отлично. Вперёд. И скажи ей, что ты грёбаная неудачница, не умеющая находить с людьми общий язык. Скажи, что я двинулся, пытался тебя впечатать в херов шкаф.

Малфой с силой саданул кулаком по деревянной поверхности так, что Гермиона вздрогнула, делая ещё шаг назад. Отнимая руки от шеи. Сжимая губы, вздёргивая подбородок.

— И напомни ей, чтобы поискала здоровых людей после того, что случилось в грёбаном прошлом учебном году. Она ведь послушается свою херову грёбаную заучку.

И вдруг.

В лице Грейнджер мелькнуло что-то.

Эмоция, которая заткнула его моментально. Он не понял, что это было. Что воскресило перед глазами другое лицо. Залитое слезами, умоляющее. Испуганное до края. Так, что на мгновение остановилось сердце и дыхание. Остановился он сам.

Только что почти орал, а теперь просто смотрел, как грязнокровка хлопает ресницами, будто почувствовав эту накатившую волну.

И в этой паузе замерли мысли. Осталось единственное понимание: он хотел, чтобы Грейнджер рыдала так, как рыдала та, другая женщина в его голове.

Но она даже не думала.

— Малфой, что за фигня с тобой происходит? — голос вернул его в гостиную. Всё ещё звенел от ярости, однако Грейнджер заметила перемену в его выражении лица. И это заставило судорожно выдохнуть.

Она права. Ты больной ублюдок.

— Пошла к чёрту.

Развернулся. В два шага преодолел расстояние до двери и дёрнул ручку на себя. Хера с два он обернётся.

Хера с два он пожалеет.

Кажется, она что-то сказала. Или снова окликнула его по имени. Но Драко уже захлопнул створку и быстрым шагом шёл в сторону подземелий, чувствуя, как покрытый невесть откуда взявшейся испариной лоб холодеет от прохлады коридора.

Его руки тряслись, когда он пытался засунуть их в карманы мантии.

Ты больной ублюдок.

Больной ублюдок.

Потому что ты не жалеешь о том, что ты сделал. Ты жалеешь о том, что не увидел её слёз, которые были так нужны сейчас. Чтобы забыть лицо, пляшущее под веками.


***



Двор был полон учеников.

Недавно начался большой перерыв между уроками, и каждый занимался своими делами: некоторые, как и Гермиона, листая журналы и книги, сидели на солнышке, пока оно не скрылось за надвигающимися грозовыми тучами. Некоторые прогуливались, а некоторые наоборот — спешили по делам. Не обращая друг на друга никакого внимания.

Сегодня она была одна — мальчишки остались обсудить с Джинни вопросы по квиддичу.

Поэтому когда кто-то осторожно тронул её за плечо, Гермиона отшатнулась, будто мантии коснулась раскалённая кочерга, и резко обернулась. Молодой человек, оказавшийся за спиной, озадаченно поднял брови и поспешно отдёрнул руку.

— Я тебя напугал? Извини.

О, Господи.

— Нет… — Грейнджер медленно выдохнула. Мерлин, а кого ты вообще ожидала увидеть? Просто прекрати дёргаться. — Нет, — снова повторила и неуверенно улыбнулась, вставая со скамейки.

За последние пару дней она постоянно чувствовала себя не в своей тарелке, глупо скрывать. Особенно когда у Гриффиндора со Слизерином выпадали общие занятия. Становилась молчаливой и редко поднимала глаза выше уровня конспекта.

Зачем? Она не хотела натолкнуться на ледяной взгляд со стороны змеиного стола, поэтому усердно занималась, даже с большим рвением, чем обычно.

На недавнем уроке зелий Гермиона так яростно перемешивала содержимое своего котла, что нечаянно плеснула через край густое варево, отчего стол начал дымиться, погружая часть класса в сизый туман.

Снейп лишил Гриффиндор пятнадцати очков.

И ещё пяти за то, что Невилл заверещал, как девчонка, когда ему показалось, будто туман душит его. Что доставило слизеринцам ещё больше удовольствия, чем снятые у недругов баллы.

А Гермиона только отчаянно краснела под откровенно-удивлёнными взглядами одногруппников и отчаянно жалела только об одном: она начала замечать Малфоя. Это чудовищно отвлекало.

Не то чтобы ей было дело.

Просто теперь он почему-то был. Был в классе вместе с остальными, выделяясь из их змеиной ямы.

С ней несколько раз пытались поговорить Гарри и Рон, но она лишь улыбалась и твердила: «Всё хорошо». Как если бы могла внушить это себе. И им тоже.

Кажется, они верили.

Потому что выглядели вполне довольными и болтали с ней обо всём, кроме того, что могло касаться Башни старост. Гермиона была благодарна за подобное участие, однако понимала, что надолго терпения ребят не хватит. Умалчивать о Малфое не умели ни Поттер, ни Уизли. Несложно было догадаться, что разговор всё же состоится. Но к тому моменту — Гермиона пообещала себе — она будет знать, что ответить друзьям.

Обязанности старосты отвлекали от мыслей, что сидели в голове безвылазно. Но когда Грейнджер лежала в своей постели или сидела в гостиной Гриффиндора, где проводила большую часть свободного времени, взгляд её проваливался в вязкое пространство, и в памяти появлялись образы.

Совершенно ненужные, лишние. Свежие.

Словно кто-то подкинул еды для размышлений в её голову. На самом деле ведь ничего страшного не произошло. Просто погавкались с Малфоем. Просто он позволил себе показать его ярость, а потом… что было потом — оставалось загадкой.

Чего нельзя было сказать о прикосновении холодных пальцев к её коже.

Малфой держал её на расстоянии, прижимая к шкафу, за горло, а она смотрела на него, не отрываясь. Смотрела, пока его рука пыталась сильнее сжаться на её шее и не могла. Смотрела, пока глотка разрывалась от удушья. Не потому, что он душил. А потому, что это прикосновение было первым.

Первым в её жизни — от Малфоя. И первым таким. Когда на неё смотрят и так чисто ненавидят. Так кристально презирают.

Его рука дрожала тогда.

Она ведь первая ударила его. Первая потеряла контроль над своим глупым гневом. Драко всего лишь, как и всегда, говорил ей те самые ничего не значащие слова. Очередную гадость о… о том, о чём она не хотела слышать ни слова.

А она вдруг вспыхнула. И опомнилась лишь, когда собственная ладонь пульсировала и наливалась жаром от удара, а Малфой стоял, глядя на Гермиону, и будто отказывался верить, что она не просто прикоснулась, а дала ему пощёчину.

Затем мир резко крутанулся, и затылок обожгло болью от удара о стенку шкафа. И твёрдые пальцы на шее. Дыхание. Взгляд, от которого…

Воздуха.

Нет.

Он будто дышал за двоих. Тяжело и громко.

На какой-то момент, безумный, ненормальный момент, девушка захотела, чтобы Малфой сделал шаг к ней. Один шаг. И она смогла бы рассмотреть выражение в его глазах. Странное.

Странное. Оно преследовало её уже который день.

Она ни разу ещё не видела у Малфоя такого взгляда. Не видела того, что она заметила в нём два дня назад. Что-то опасно напоминающее…

Гермиона в который раз себя одёрнула. Глупости. Бред. Чёртов Малфой. Несдержанный идиот. Самовлюблённый… напыщенный…
Снова. Снова тебя несёт. Прекрати думать о нём.

Гермиона коснулась своей шеи пальцами. Синяков не было, конечно. И боли не было. Но его порыв напугал девушку, несмотря ни на что. Побелевшие губы и сжатые челюсти выражали такую ярость, от которой внутренности сжимались до размера спичечного коробка и покрывались слоем льда. Того самого, что вечно жил в его взгляде.

Хронический айсберг Малфой.

Она почти усмехнулась. А затем услышала покашливание извне своих мыслей и поняла, что перед ней всё ещё стоит незнакомый молодой человек. Моргнула, возвращаясь на школьный двор.

— Я могу чем-то помочь?

— У тебя книга из сумки выпала.

Она только заметила, что в руках парень держит «Пособие по уходу за магическими существами».

— Спасибо, – пробормотала Гермиона, принимая у него томик и бережно стирая с обложки пыль.

— Ты ведь староста девочек? – парень смотрел в её лицо, улыбаясь. Он был немного выше девушки, с тёплыми карими глазами и островатым подбородком. Каштановые волосы перехвачены сзади в короткий хвост.

— Да, – Гермиона против воли улыбнулась в ответ. Приятные собеседники нынче стали редкостью. А этот, определённо, был приятным.

— Меня зовут Курт Миллер. Я учусь на шестом курсе в Когтевране.

— Вот как.

— А ты - Гермиона Грейнджер. Я знаю, – он рассмеялся, и крошечные морщинки в уголках глаз сделали взгляд ещё теплее. Гермиона тоже заулыбалась в ответ, удивлённо приподнимая брови и прижимая к груди книгу.

— Хм, да. Это я.

— Вот видишь. Я многое знаю о тебе.

— Вот как? — Гермиона слегка прищурилась и засмеялась. Ей показалось это глупым, а он в ответ только развёл руками.

— Ты лучшая ученица Хогвартса, и почти каждый профессор приводит нам тебя в пример. Наверное, честь - быть знакомым с такой волшебницей, как ты. Точнее, я уверен.

— Ох, ладно. Это очень мило, Курт.

И они замолчали.

Захотелось пригласить его присесть и поговорить. Предложить себя как собеседницу. Внезапно пришло осознание, как давно она просто не разговаривала с людьми. Гарри и Рон в основном болтали между собой, а со старостами факультетов она лишь несколько раз обсуждала организационные вопросы, касающиеся успеваемости.

Негусто ведь.

Курт Миллер по-прежнему смотрел на неё, и гриффиндорка опустила глаза, внезапно теряясь и смущаясь. Понимая, что не предложит ему присесть.

Она слишком… не такая для парней, как он. Спонтанные знакомства никогда не были её сильной стороной. С ней редко знакомились вот так, тронув за плечо и подав упавшую книгу.

Редко. Никогда.

Она была просто Грейнджер. Отличница. Подруга Гарри Поттера.

— Ну что же… был рад знакомству. — Курт смотрел на девушку с прежней улыбкой и, кажется, даже легонько подмигнул. – До встречи?

— Ещё раз спасибо, – Гермиона оторвала свою книгу от груди и слегка махнула ею в воздухе.

— Да ну. Всегда пожалуйста.

А потом наблюдала, как он разворачивается и уходит. У ступенек на секунду поворачивает голову и снова подмигивает. А Гермиона прячет глаза, садясь обратно на каменную скамейку, осознавая, что до сих пор улыбается.

Как глупо.

Она стёрла с лица улыбку, засовывая книгу в сумку. Глупо, но приятно. Кажется, он нашёл её симпатичной. Судя по тому, как подмигнул и обернулся. Было странно ощутить себя немного… девушкой. Сейчас.

Упоминание Малфоя о том, что происходило в прошлом году… было правдивым. Это стало, пожалуй, единственной причиной, почему она не пошла в ту же секунду к профессору МакГонагалл с жалобой и требованием сменить старосту мальчиков. Просто потому, что он был прав.

Прошлый год, уничтожение Волан-де-Морта, возвращение Хогвартса на прежний уровень — всего за одну зиму. И старательное делание вида, что всё в порядке. Ничего не произошло. От этого было больно и тошно одновременно. Слишком многие были сломлены. Слишком многие теперь спрятались в своих непробиваемых раковинах. И вспоминать о том, что ты снова можешь обращать внимание на молодых людей вроде Курта Миллера…

Улыбка снова приподняла непослушные уголки губ. Гермиона положила сумку рядом с собой и решила наплевать на то, что улыбаться без причины — глупо. В конце концов. Кто может увидеть это сейчас?

…Фу.

Оперевшись о каменную колонну плечом, Малфой понял, что наблюдает, как грязнокровка расцветает в улыбке. Смотрит на Миллера так, будто тот был послан ей с небес чёртовыми ангелами.

Ему стало противно.

Её гадкая улыбочка, лохматые, торчащие в разные стороны волосы, растрёпанные ветром. Как это кому-то может нравиться? Или этот идиот — слепой?

И почему, во имя Салазара, сам Малфой таращится в ту сторону?

Он вообще не собирался находиться здесь. Не собирался натыкаться взглядом на грязнокровку, расположившуюся на скамейке под деревьями. Грёбаное совпадение привело к очередному раздражению.

Которое дополнялось ещё и тем, что Пэнси опаздывала. А ему надоело ждать.

Драко развернулся и зашагал в сторону Башни старост, уничтожая взглядом каждый красно-золотой галстук, что попадался на пути. Ему нравилось, что когда он проходил мимо, гриффиндорцы прятали свои лживые, лицемерные глаза.

Он замечал. Он знал. Он хотел, чтобы было так.

Пусть. Пусть привыкают. Малфои – чистота величия и крови.

Его начинало тошнить, когда на него смотрели низшие. Херовы недоволшебники. И такие грязнокровки, как дура-Грейнджер.

Он избегал её, это стоило признать. Очень уж не понравился Малфою тот порыв, то воспоминание, что с такой ясностью вспыхнуло в голове. Нужно было ужиться с этим. Научиться. А она только портила всё.

Было не так сложно забыть о существовании грязнокровки. Пока она не напоминала о себе - случайно, как сегодня.

И Драко не собирался думать об этом теперь. Тем более.

Взгляд привлекла рыжеволосая девушка, сидящая на подоконнике и наматывающая на палец огненную прядь. Она облизала Малфоя взглядом от кончиков туфель до платиновых волос и улыбнулась.

«Хочу тебя».

Не сегодня.

Он прошёл мимо, сжимая зубы, ощущая, как трахни-меня-взгляд касается его спины. Сунув руки в карманы, он рявкнул что-то пронёсшимся прямо перед ним двум младшекурсникам, которые моментально стушевались и сгорбились.

Место.

Место, блять.

Под кожей закололи иголки раздражения. И сильнее всего – в ладони, которая два дня назад прикасалась к шее этой…

— Мистер Малфой!

Драко замер перед самой лестницей, оборачиваясь.

К нему спешила старуха МакГонагалл. Он едва сдержался, чтобы не закатить глаза. Единственное, чего хотелось – оказаться подальше от всего этого.

Просто. Подальше.

А ещё он знал, что Грейнджер не донесла на него. И над причинами думать он не хотел.

— Да, профессор?

Минерва выглядела слегка взволнованной. Остановилась перед ним, однако каким-то образом всё равно создавалось ощущение, что она спешит и будто продолжает движение. Взгляд то и дело цеплялся за лицо Малфоя, отчего он чувствовал желание отвернуться.

— Я очень тороплюсь, поэтому выслушайте меня внимательно и передайте мисс Грейнджер, что с завтрашнего дня вы начнёте патрулировать школу по вечерам.

В этот момент он действительно чуть не застонал от бессильного раздражения. На деле же у него лишь вырвался короткий выдох.

Отлично. Просто отлично. Потрясающе-невъебительно-супер.

— Конечно, – выдавил он. — Я – второй этаж, а она – третий, я полагаю.

— Вместе, – МакГонагалл сжала губы, строго глядя на Малфоя поверх стёкол очков. Будто подозревала, что он может бросить её любимую ученицу на растерзание тёмным каменным коридорам. – Ночью, мистер Малфой, девушке не полагается разгуливать одной.

Тон её был нравоучительный и раздражающий. Хотя, наверное, любой бы сейчас начал раздражать Драко. Мысленно он уже перенёсся в завтрашний вечер и в это приятнейшее времяпровождение – бродить в темноте рука об руку с грязнокровкой.

— Надеюсь, вы нашли общий язык, – добавила старуха.

О, да. Безусловно, блин.

— Да, – процедил он, глядя в глаза Минерве. – Вполне.

— Очень хорошо. Тогда я полагаюсь на вас.

Она одарила его ещё одним долгим взглядом, будто пытаясь сделать им несколько надрезов на его коже. Затем кивнула и, коротко попрощавшись, помчалась дальше по коридору, возобновляя торопливые движения. А слизеринец наблюдал за её ровной спиной, проводя невольную ассоциацию с Грейнджер.

Такая же сухая. Взгляд. Осанка.

Неодушевлённый. Предмет.

Он фыркнул и начал было подниматься по ступенькам, когда его снова окликнули:

— Драко, милый, постой же!

Раздражение салютом ударило в мозг.

Он повернул голову и вперил в спешащую к нему Пэнси такой остервенелый взгляд, от которого та запросто могла рухнуть замертво куском льда, обладай он чуть большей материальностью. Но, к сожалению, это был всего лишь взгляд, заставивший, однако, слизеринку остановиться в нескольких метрах от Драко.

— Прости, я немного…

— Опоздала. На грёбаных три минуты, – прошипел юноша, отворачиваясь и продолжая подниматься по лестнице, слыша за спиной возобновившийся стук каблуков.

— Прости, малыш. Я…

— Отвали, Пэнси.

— Ты обиделся? Но мы же собирались…

Зубы Малфоя едва не сломались друг о друга – так сильно они клацнули, когда тот сжал челюсти, резко поворачиваясь к Паркинсон и снова останавливая её взглядом у первой ступеньки.

— Потрахаться? Найди себе на сегодня кого-то другого.

— Да как ты… — Пэнси округлила глаза, однако не решаясь повысить на него голос. – Я же не…

Она хотела сказать — не шлюха.

Лучше бы ей молчать.

— О. Просто заткнись, – Драко закатил глаза и едва не задел кончик её носа мантией, когда резко развернулся, возобновляя шаг.

Она не последовала за ним. Она не начала кричать. Никто с ним не спорил. Никто не смел.

Против воли в памяти вспыхнули глаза Грейнджер, когда она подлетела к нему и едва не выбила своей пощёчиной искры из его глаз. Они пылали. Как никогда.

Оказывается, они имели цвет густого шоколада. Такого горячего, что можно было обжечься.

Малфой будто нажал на болевую точку, которая привела спящий механизм в действие. Но что он сказал? Мерлин, он даже не помнил, что заставило маленькую гриффиндорскую шлюху так разозлиться.

К чёрту.

— Фениксус.

Портрет с Рвотной дамой, как Драко прозвал её в своих мыслях из-за цвета платья, отъехал в сторону.

Стоило просто зайти в гостиную. С ходу рухнуть на диван.

Закрыть глаза. И увидеть.

Лицо Грейнджер смотрело на него сквозь веки. То с пылающими щеками, то с гаденькой улыбочкой на губах. Он не получал никакого удовольствия от этого.

Так какого хрена он думает о ней? Какого грёбаного хрена?

Вчера, на зельях, когда она из-за своей криворукости перелила эликсир на стол, Драко первым начал отпускать громкие шуточки в её адрес, а слизеринцы воодушевленно подгыкивали ему. Однако… обычно это было сродни привычке – издеваться над ней и над Золотым Поттером. В порядке вещей. Получалось само, бездумно и спонтанно.

А вчера…

Вчера он думал. Сосредоточенно соображал, что бы такого сказать, чтобы задеть побольнее. Поглубже. Чтобы она выскочила из класса и рыдала в сортире до самой ночи.

Ему нужны были её слёзы. Как глупое, лишнее, детское отмщение. Как будто это действительно могло хотя бы что-то изменить. Как будто если она заплачет, она больше не будет появляться в гостиной старост или тяжёлые воспоминания перестанут терзать самого Драко.

Однако Грейнджер даже ничего не сказала. Так и сидела, опустив глаза.

Все его оскорбления имели ответ. Всегда. Уничтожающий взгляд, сжатые губы. «Иди ты, Малфой» или «Заткнись, Малфой!». А вчера ответа не было. Никакого. Разве что Поттер распетушился, но Снейп быстро прибрал этот порыв к рукам. Грейнджер же просто уставилась перед собой, принявшись снова толочь ингредиенты в каменной ступке. И это было неправильно.

Что изменилось? Что было не так?

Какого хрена случилось с ними в этом году?

И почему эти чёртовы вопросы сидят в его голове? Почему это ебёт его, к чёртовой матери? Просто забей, Драко. Господи, будто всё это имеет значение!

Нужно переключиться. Просто думать о чём-то другом.

Пэнси. Думать о Пэнси.

Она подловила его вчера вечером возле туалета и прижала к стене, прильнув и потеревшись об него, словно кошка. Полезла к его губам и, когда он позволил поцеловать себя, без особенных прелюдий опустилась на колени.

Не только потому, что с ней поцелуи всегда были глубокие и короткие. Не только поэтому, наверное.

Завозилась с ширинкой. Он смотрел за ловкими пальцами и думал, сколько членов она успела ими обласкать. Сколько ремней расстегивала так, как его сейчас. Много, наверное. Но…

Ему было всё равно.

Он закрыл глаза, откидывая голову, и ощутил, как руки стаскивают его брюки с бёдер, а губы оставляют влажные поцелуи внизу живота. Спускаясь всё ниже и ниже.

Пэнси всегда умела работать ртом. Через полминуты у него уже стоял. Драко чувствовал, качая бедрами навстречу её губам, как в лёгком оскале подрагивает его верхняя губа. Как успокаивается зверьё в грудной клетке. Ощущая, как язык скользит по нему, как Паркинсон плотно смыкает губы вокруг и начинает сосать.

— Сильнее, – рычал он.

И она сосала сильнее.

Так, как ему нравилось. Столько, сколько ему нравилось.

Её рот был влажный и опытный. Он вмещал его член почти целиком. Большего ему не было нужно. Только рот и её гортанные, задушенные стоны.

Минута. Ещё. Ещё. Три-пять-семь.

Когда в ушах начало шуметь, он обхватил её голову руками и начал толкаться сам. Резко и сильно, ощущая, как член скользит в горячей глотке. Осознавая, что Паркинсон давится им. Но продолжает стонать.

Фальшиво.

Блядски фальшиво.

Это всё было не то. До чёртиков не то, что ему нужно. Но он двигался. Чувствуя злость. На себя, на неё. На её рот.

На то, что он не даёт ему ещё.

Чего – ещё? Он не знал. Не хотел знать. Просто трахал.

Трахал ту, которой было адски мало.

Драко сжал челюсти, делая быстрые выпады тазом в распухшие губы Паркинсон. Он, не отрываясь, смотрел на одну из трещин в каменной кладке стены, и ему казалось, что эта трещина становится всё больше. Змеится по камню, вот-вот подберётся к нему.

Смотрел, ощущая, как пальцы Пэнси пробираются к его спине и впиваются в кожу поясницы. От этого живот скрутило жаркой, сладкой судорогой. У него вырвался низкий стон, и он насадил её голову на себя до самого конца, закрывая глаза, откидывая голову, надсадно кончая, слушая стук своего сердца и на несколько мгновений задерживая дыхание, пытаясь продлить это ощущение.

Как хорошо, что с каждой шлюхой — девушкой, исправил он сам себя — Драко ощущал одинаково сильный, переворачивающий и скручивающий внутренности оргазм. От которого потом слегка подрагивали ноги, живот и пальцы рук. Голова тут же становилась на несколько десятков мыслей легче.

Открывшаяся входная дверь заставила Малфоя вздрогнуть, возвращаясь изо рта Пэнси в реальное время. В гостиную старост.

Чёрт. Как же вовремя.

Он в очередной раз возненавидел грязнокровку. Ведь ему только удалось выкинуть мысли о ней из головы.

Драко принял позу, в которой его наполовину вставший член, топорщивший брюки, не бросался бы в глаза. Ситуация на момент показалась даже забавной. Он со стояком. И Грейнджер под рукой. Старательно отворачивается и делает вид, что его в комнате вообще не существует.

Быстрее проходи и убирайся в свою вонючую спальню.

Он следил за её скованными движениями и поднятой головой. Она прошла мимо него, глядя перед собой, и уже почти зашла в арку, за которой была лестница, когда он внезапно вспомнил слова старухи МакГонагалл.

"Скажу ей в другой раз", – решил он. И тут же зачем-то рявкнул:

— Стой.

Бля...

Она замерла изваянием. Медленно повернулась, глядя на него вопросительно.

Что, даже ничего не скажет? А в глазах и подавно нет того выражения, что он только что наблюдал в школьном дворе.

Раздражение с себя тут же переметнулось на неё.

— Я обратился к тебе, Грейнджер, – прошипел он, глядя в её застывшие глаза. – Правила хорошего тона не обязывают тебя ответить?

— Ты приказал, Малфой, – сказала она тоном, ни на толику дружелюбнее.

Он сжал губы и встал. Она против воли сделала шаг назад, упираясь спиной в косяк арки. Не боялась, нет. Малфой её нервировал. Хотелось просто оказаться подальше от него.

Явно не подпирать лопатками стену. Невыгодная позиция.

Эта мысль пронеслась в голове, однако делать какие-либо шаги было уже поздно. Он смотрел на неё со своего места, насмешливо приподняв брови.

Чёрт. Чёрт возьми. Она не хотела этого взгляда. Она вообще не хотела никаких взглядов после того, что произошло в этой гостиной. От беззаботного настроения не осталось ни следа, и если бы и оставался в мыслях ещё этот когтевранец Курт Миллер, то Малфой моментально вытеснил его своим нежелательным присутствием в этот момент. Тёплый карий взгляд сменился ледяным.

Ледяные глаза.

Она нащупала в кармане волшебную палочку. Этот жест не остался без внимания.

— Серьёзно, Грейнджер? — взглядом он проследил за тем, как древко показывается на свет и рука Гермионы направляет самый кончик на Малфоя.

Так она чувствовала себя в большей безопасности.

— Просто оставайся стоять там, где стоишь. И я не вспомню о том, что несколько дней назад так и не дошла до декана, чтобы сообщить…

— О моём поведении, — ядовито закончил он, кривя губы. — Я знаю эту песенку. Можешь не утруждаться, в благодарностях я не расшаркаюсь. — Повисла короткая тишина. — Кстати, о старухе…

Он сделал довольно внезапный и резкий шаг вбок, выходя из-за дивана, что заставило Гермиону поднять палочку выше и напряжённо уставиться на Малфоя. Он на миг застыл, а потом медленная ухмылка появилась на его губах.

— Выучила список допустимых заклинаний?

— Знаю их куда больше, чем ты можешь себе представить, — процедила она.

У неё снова зажигались щёки.

— И что же? Засветишь меня Люмосом насмерть?

Он издевался, делая медленные шаги по направлению к ней по небольшой дуге.

— Или нарушишь правила школы и убьёшь прямо здесь?

Открыто издевался, отлично зная, что в список дозволенных заклинаний не входили те, что могут нанести вред. Гермиона крепче сжала палочку.

Жест, обозначающий её полную беспомощность перед ним. Страх. Пусть так. С палочкой она обращается куда более годно, чем он.

Будто услышав вопящие в её голове мысли, Малфой остановился.

И вдруг. Рассмеялся почти искренне.

Чёрт возьми!

Гермиона на секунду совершенно потерялась в их гостиной, полуоглушённая, держась за свою палочку, будто та была единственным ориентиром в этом помещении, наполненном непонятно чем. Звенящим и опасно-взрывным.

У него была… красивая улыбка?! Что?..

С ровными зубами, белоснежными, правильной формы и размера. Тень от морщин в углах серых глаз, слегка трогающая скулы. И ямочка на левой щеке.

Чёртова ямочка у чёртова Малфоя на щеке.

Он действительно рассмеялся, но в этом было столько фальши, что спёрло в груди. Подобие оскала. Гермиона моргнула. Заставила себя нахмуриться. Лихорадочно отыскала в голове какие-то нелепые, неуверенные фразы, тут же сорвавшиеся с языка:

— У тебя проблемы с головой, Малфой. Просто имей это в виду. И… не смей!

На этот раз Малфой не остановился.

И смех исчез. В три мягких, направленных шага слизеринец оказался рядом с ней. Она тут же выпрямила плечи едва ли не до хруста, вскидывая палочку на уровень его ключиц.

— Я не прикоснусь к тебе, дура.

Голос такой, что захотелось сжаться. Да она и почти сжалась, наверное, против воли. Потому что он смотрел на неё как на трусиху.

— Если рискнёшь тронуть меня…

Лицо Малфоя моментально, почти ненормально быстро стало каменным.

— Ни за какие коврижки. Прикасаться к тебе – лишний раз пачкать вымытые руки. Ещё одной подобной ошибки я не допущу, ясно?

Яд в его голосе вернул призрачное ощущение, что ничего не изменилось. Всё как и было. И даже стало… спокойнее. Насколько могло спокойнее стать, когда он находился в двух шагах от неё.

Их разделяла застывшая в воздухе ненависть и подрагивающая в побелевших пальцах палочка.

— Чего ты хочешь тогда?

Так тихо? Внутри она проорала это ему в лицо.

— От тебя? Чтобы ты сдохла побыстрее, – Драко оскалился, делая ещё один крошечный шаг и останавливаясь, сложив руки на груди.

— Не дождёшься.

Он непроизвольно взглянул на её палочку, кривя губы. А затем вдруг произнёс:

— Декан твоего мерзкого факультета просила передать, что с завтрашнего дня я и ты будем патрулировать школу по вечерам, – Малфой сказал это таким тоном, словно им придётся купаться в бадье с червями ежедневно до конца года.

Гермиона же смотрела на него некоторое время в полном изумлении.

— Это сообщение стоило того цирка, что ты устроил?

— Цирка? — Драко скривился, услышав маггловское словечко.

— Балаган. Бред. Показуха, — она раздражённо указала на них обоих свободной рукой, зло сжимая губы.

— О, да, стоило. Я понял одну вещь, Грейнджер. — Он действительно был полон этой отвратительной самоуверенности. — Ты боишься меня.

Гермиона по-прежнему смотрела в лицо Малфоя, надеясь, что в её взгляде сейчас море сомнения и насмешки, а не действительно страха и паники, которые чуть не накрыли её с головой, пока он подходил к ней.

И ещё.

Ей нужно было отвлечься хотя бы на секунду. На что угодно, потому что Малфой настолько близко вводил её в настоящий гипноз. Всё в нём.

Бледная кожа. Высокие скулы. Разворот челюсти, сужающийся к подбородку. Аристократичный тонкий нос и полные губы. Брови, на порядок темнее волос. Живая платина, частично прикрывающая лоб.

Он действительно повзрослел. И это были не те изменения, которые бы порадовали её. Она вообще не хотела обращать на этого человека столько своего внимания, и если бы он не держал её в этом углу уже столько времени, что рука с палочкой начинала ныть, её бы здесь давным-давно не было.

Гермиона выругалась про себя, отводя на секунду глаза. Какого фига она вообще рассматривает его?

— Ты слышишь меня, дура-Грейнджер?

— Слышу прекрасно. Думаю о том, какой ты идиот в своих нелепых предположениях.

Она отвернула от Малфоя лицо, быстро облизывая пересохшие губы.

— Идиот?

— Я уверена, что это слово тебе знакомо, хотя я могу подобрать много эпитетов. А теперь — не сочти за грубость. Мне нужно…

Она хотела сказать, что ей нужно идти.

Нестись в свою комнату. Чувствовать, как вылетает сердце. Запереться от него и проклинать себя за то, что вообще остановилась по его просьбе.

Но Гермиона замолчала на полуфразе, ощутив внезапный толчок в ладонь — палочка столкнулась с его грудью.

Драко сделал шаг вперёд.

— Что ты… — выдохнула Гермиона, шарахаясь назад. Вдавливаясь спиной в каменную стену, выше поднимая руку. Царапая его грудь древком сквозь материю. Ткань малфоевской рубашки тоже слегка приподнялась, вслед за кончиком палочки, которая теперь упёрлась в углубление под его ключицами. Почему это не останавливало его?

Почему это должно было остановить?

— Малфой…

В этом голосе предостережения было меньше всего. Куда больше - нарастающей паники и напряжения.

— Не боишься, да? – прошипел он, наклоняясь над ней.

Выше. Сильнее.

Но у неё палочка. А он безоружен.

Это нифига не придавало сил — они тут же исчерпывались осознанием: он так близко, что видна каждая ресница со слегка загнутым концом. Рука Гермионы, держащая палочку, согнута в локте, подпуская слизеринца ближе. От него пахнет прохладным дождливым утром.

— Отойди, – произнесла девушка, не отводя глаз от бледного лица. Достаточно твёрдо и уверенно. Чувствуя — в носоглотку начинает медленно проникать его запах — больше, сильнее. От которого тело покрывается ледяными мурашками.

Зрачки расширены — темнота почти целиком съела ледяной серый цвет радужки. Взгляд метался по её лицу. Снова. Он снова смотрел на неё, а не насквозь. И от этого бросало в непонятный, совершенно лишающий мыслей жар, пока Малфой выискивал что-то в её горящем лице.

Господи. Да что же это.

— Ты боишься меня до дрожи в коленках, Грейнджер, — прошептал он.

Этот шёпот впился в неё как шило.

— Нет.

— Да.

— Я не…

— Тогда почему ты трясёшься? — что-то в его голосе.

Хрипотца, от которой — Мерлин, помоги, — Гермиона задохнулась. Такого голоса от этого человека она не слышала никогда.

Взгляд скользнул к её губам совершенно внезапно. Остановился на них. Замер, будто неосознанно. Гермионе показалось, что этот взгляд вот-вот проникнет внутрь. В её рот.

Кончик языка закололо, и она еле сдержалась, чтобы не облизнуться.

Это была бы провокация.

Потому что кажется: всё это не с ней. Она не хотела этого. И слышала, как громко, чётко и беспомощно отключаются мозги, отказываясь понимать, что вообще происходит сейчас между ними. Что за ненормальщина творится в этом тёмном углу гостиной.

Мысли наворачивали по замкнутому кругу всего два слова: Драко Малфой. Словно в попытке вернуть хозяйку к сознанию. Ни черта у них не получалось.

Потому что.

Взгляд почти против воли скользнул к его рту. Крошечным запретным червячком в голове шевельнулась мысль: как это — поцеловать Драко Малфоя? И ей внезапно стало панически страшно. По-настоящему. Так, как никогда в жизни.

Наверное, поэтому палочка выпала из пальцев Гермионы и…

За окном пронёсся раскат грома такой яростной силы, что стёкла затряслись в рамах. Обрушивая эту мгновенную какофонию звуков им на головы. Заставляя обоих осознать: их лица разделяют несколько сантиметров.

Глубокий вдох ворвался в лёгкие Грейнджер, когда Драко резко поднял голову. Отшатнулся от неё, в отвращении кривя губы, глядя с невыразимым презрением и холодом.

А Гермиона лихорадочно игнорировала оставшийся лёгкий привкус его тепла на кончике языка, которого она так и не коснулась. Слава всемогущему Мерлину! Господи, что только что…

Они были так близко, будто…

Она резко выдохнула. Нырнула вниз и принялась судорожно искать свою палочку — выглядело почти смешно.

— Мерлин, Малфой! — бормотала она. — Ещё раз ты приблизишься ко мне - и я оглушу тебя на чёртову неделю! — голос дрожал, когда Грейнджер отворачивала лицо. Хотела сказать что-то ещё, но Малфой перебил её:

— Не думай, что я хотел этого, – прошипел он, делая несколько шагов назад для достоверности. — Это ничего, ясно? Я прав. Я всегда прав.

Проводя рукой по лицу, будто пытаясь стряхнуть с себя её взгляд, он скрывал свою нервозность. И это помогало игнорировать тугой горячий узел в животе.

У него… у него встал, мать её.

Грейнджер наконец-то нашарила свою палочку и вскочила, пятясь. Не отрывая от Малфоя предупреждающего взгляда.

— Хватит таращиться, грязнокровка. Это... мерзко. Это от твоего запаха.

— Иди к чёрту, – пробормотала она, проскальзывая в арку и исчезая в темноте лестницы.

Он слышал её спотыкающиеся шаги. Слышал, как захлопнулась дверь. В ушах всё ещё отдавался грохот собственного сердца и отдалённо — раскат грома. Несколько секунд он стоял, тяжело дыша. Глядя в окно с плывущими потёками воды на нём.

Нихера не понял, что только что произошло. Снова провёл по лицу руками. Закрыл глаза.

Уберите. Уберите это из головы.

Какого хрена?

Какого…

Он только что чуть её не поцеловал.

Он только что чуть не поцеловал Грейнджер.

Он хотел проучить. Показать, что прав. Но её губы и реакция на… Прекрати, сейчас.

Мысли в голове разлетались, и каждая, достигая стенки мозга, разрывалась, оставляя за собой липкую дымку. И недоумение.

Малфой в два шага подскочил к креслу и с рычанием опрокинул его, отшвырнув вбок. Грохот. Что-то разбилось. С тем же дребезгом в его голове минуту назад рушились стены здравого смысла, которые отец выстраивал в нём долбанных семнадцать лет.

Отец…

Блядь.

Не оборачиваясь, Драко молнией промчался к лестнице в свою спальню. Захлопнул дверь и почти подбежал к зеркалу, что висело у кровати. Уставился на своё отражение, будто ожидал увидеть кого-то другого. Но там был он.

И от этого становилось ещё хуже. Ещё непонятнее. Ещё более гадко.

Какого хрена со мной происходит?..

Малфой зарылся руками в волосы и закрыл глаза.

Это помутнение. Это всё Пэнси и её чёртов рот. Он просто был возбуждён, а чёртова гриффиндорская шлюха оказалась под рукой. Мерлин. Мерлин…

Снова раскат грома, и тяжёлые капли с удвоенной силой забили в окно. Отголосок чужого голоса замер в ушах. На краю сознания. Голос, от которого потемнело в глазах.

— Прости меня… — руки сжались в кулаки. Закрытые глаза обожгло огнём, как если бы в них попал весь песок мира. — Прости меня, отец.