Глава 8.

Она чувствовала на себе напряжённый взгляд Рона, сидящего напротив и поглощающего пюре с беконом.

Гермионе не хотелось поднимать глаза. Она хорошо знала, что взгляд этот тут же превратится в сочувствующе-поддерживающий. Рыжий ободряюще улыбнется и задаст какой-нибудь глупый вопрос, несущий в себе цель развеять тоску подруги, отвлечь от ссоры с Гарри, от её мыслей, и еще много-много всего, поэтому она жевала свой ужин, не отрываясь от конспекта по нумерологии. Она не хотела вопросов. Она не хотела поддержки. Её не нужно было поддерживать.

Ведь её родители живы.

В Большом зале висел такой же гул, как и всегда. Может быть, лишь чуть тише было за столом у Пуффендуйцев. Лори Доретт отсутствовала еще с утра – это Гермиона заметила сразу же, потому что их стол моментально приковывал взгляды с самого завтрака. Когда они с Гарри, впервые, наверное, так глупо поругались. А все ведь начиналось вполне буднично.

Стоило ей спуститься из Башни старост, чтобы отправиться в библиотеку, которая всегда спасала, отгораживая от настоящего, будто пряча своими пыльными талмудами и крепкими полками, но её на полпути перехватили мальчики, потащив на завтрак в сопровождении Невилла и Симуса, которые, впрочем, почти сразу же отстали от них, хотя, видит Мерлин, она упиралась, как могла.

Заметив красноватые и воспалённые глаза подруги, Рон напрягся, поглядывая на Гарри вопросительно. Тот же смотрел на Гермиону, не отрываясь. Оба пытались поддержать её, однако это лишь раздражало. Хотелось убежать, закрыться. К примеру, очень некстати была фраза рыжего: «не переживай, всё будет нормально, Министерство со всем разберётся», которую она встретила быстрым кивком и опущенной головой.

После этой попытки ободрить её, мальчики в основном молчали. Пока заходили в зал, пока усаживались, пока накладывали себе завтрак в тарелки.

И слава Мерлину.

А потом в зал вошел Малфой, и Гермиона не успела собраться, чтобы встретить его привычной стеной отчуждения. Она была мягкой и глупо-чувствительной внутри, впитывающей его, словно губка. Его, себя. Взгляд никак не мог оторваться от фигуры, скользящей к соседнему столу, где тут же притихли слизеринцы, опуская головы. Он выглядел потрясающе, как и всегда. Будто и не было трясущихся рук и взлохмаченных волос полчаса назад.

Рубашка застегнута под горло, идеально сидящая на плечах мантия, аккуратно завязанный галстук.

Она знала, как он завязывал галстук.

Как он во время этого слегка наклонял голову влево, по привычке, наверное. И это знание вдруг показалось ей слишком интимным.

Когда он вошел, гул в Большом зале слегка поутих. И, кажется, разом все взгляды приковались к его подтянутой фигуре.

В мозгу тут же вспыхнули картинки их беспокойного утра. Его рычание, кровь на сжатом кулаке, она же - на светлой коже виска, которого он касался потом. Его трясущиеся плечи и руки.

Её слезы.

И всё утро теперь глаза на мокром месте.

Почему она расплакалась? Позволила себе это. Чтобы он увидел, снова. Какого черта она позволила… они оба позволили друг другу увидеть что-то, не предназначенное для чужих глаз. И какого черта у неё ощущение, что их это будто сплотило? То, что показывало их слабость.

Погоди-ка, Грейнджер. Сплотило? Ты в своём уме? Это совершенно не то слово, которое подходило бы к данной ситуации. Он даже не смотрел на неё в то время, как она не могла оторвать взгляда от того, как он садится рядом с Забини, поднимает взгляд, охватывая им будто сразу и всех, что служит условным сигналом к продолжению разговоров, и внимание студентов сразу же рассеивается. Блейз поджимает губы, глядя пристально, чуть прищурившись.

«Всё нормально?» произносят его губы, и Малфой приподнимает брови, пытаясь изобразить на лице отстранённое безразличие. «Да» - и это «да» выдает его с головой. Или это заметила только Гермиона? Наверное. Потому что Забини в следующую же секунду принимается за свой завтрак, а Малфой, вновь опуская глаза, начинает накладывать себе омлет. Даже не взглянув в сторону гриффиндорского стола.

Гермиона опомнилась, когда получила легкий пинок под столом от Гарри. Моргнула, оторвавшись от созерцания, и повернулась к нему, хмурясь.

- Что ты так смотришь туда? – голос тихий, а глаза прищурены.

- Не смотрю вовсе, я… - голос сорвался, и девушка раздражённо повела плечами, кашлянув. – О его отце писал сегодня «Пророк», вообще-то.

- И?

- Имей хоть каплю сочувствия.

- К Малфою, которого это не колышет?

- Ему не всё равно, - Гермиона не поняла, зачем сказала это.

И видела, что Гарри тоже не понял.

- Посмотри, у него на роже написано, что ему до фени, кто и что вообще думает об этом. Сидит и жрёт свой завтрак, заботясь лишь о том, что его волосы идеально уложены.

- Не будет же он рыдать у Забини на плече, в самом деле, Гарри!

- Странно. Это вполне в его манере, - Поттер потер подбородок, вновь скашивая взгляд на Гермиону. – А ты сочувствуешь ему, что ли?

- Я? Пф! Нет, конечно, не неси чепухи!

- Тогда как это называется?

Гермиона в немой ярости сжала зубы, резко поворачивая голову к рыжему, будто в поисках поддержки.

- Скажи ему, Рон.

Сидящий напротив Уизли вздрогнул, услыхав свое имя, и пожал плечами, всем своим видом выражая нежелание ввязываться в ссору, однако пристально зыркая на подругу исподлобья.

- При чём здесь Рон, не он ведь пялится на Малфоя так, словно тот с небес сошёл.

- С небес? Мерлин, Гарри. Ты не представляешь, как ему тяжело.

- Тяжело? – он поджал губы. – Вы делились секретами в вашей уединённой гостиной?

- Откуда в тебе столько желчи?!

Брови Поттера взлетели над дужками очков, теряясь за густой челкой. Немой вопрос. Его можно было бы даже не озвучивать.

Гермиона вновь открыла было рот, но остановила себя, сверля Гарри взглядом, и будто молча умоляя закрыть эту тему, стараясь не прислушиваться к внутреннему голосу, который уже давал о себе знать: «Что ты делаешь, прекрати жалеть его. Прекрати выгораживать его перед друзьями. Это же он, забыла?».

Да, забыла.

Перед глазами замерли его дрожащие и сгорбленные плечи. А голос Поттера тем временем ворвался в сознание.

- Он трус, и хвоста не высунет из своей норы, предпочитая делать вид, что ничего не случилось, чем как-то вообще париться. Трус!

- Гарри!

- Что «Гарри»?! - он бросил вилку на тарелку, и этот звук, кажется, оглушил её на несколько секунд, привлекая всеобщее внимание. - Что это, если не поиск оправданий?

С застывшим сердцем Гермиона заметила, что он тоже поднял голову. Слёзы внезапно вновь закипели на глазах, вызывая раздражение.

- Прекрати, - шепотом произнесла она, быстро моргая и утыкаясь взглядом в тарелку. Щёки медленно заливал румянец. – Все смотрят.

- Он смотрит, да? – прошипел сквозь зубы, чувствуя, как от злости и непонимания скрипят стиснутые зубы, а в следующую секунду заметил слезу, скользнувшую по щеке Гермионы, и замер, недоумевая, какого чёрта она плачет. И какого чёрта он вообще сейчас делает.

Но он действительно не понимал, что происходило.

Его это бесило, раздражало. Они будто теряли Гермиону с каждым днём, с каждой минутой. Это было неправильно.

Слишком не так.

Гарри сжал челюсти и встал, хватая со скамейки сумку и закидывая её на плечо уже на ходу. А на полпути из Большого зала обернулся, только для того, чтобы закатить глаза и покачать головой, бросив на подругу взгляд, полный... отвращения? Разочарования?

Она не смотрела ему вслед и потому не заметила этого, но Рону показалось, что то был тот взгляд, которому не было места между Гарри и Гермионой. Слишком уж он был холодный и отталкивающий. Настолько, что даже ему самому отчего-то стало стыдно и захотелось извиниться. Рон перевел глаза на девушку - она шумно дышала через нос, ковыряя вилкой в яичнице.

- Он переживает за тебя.

- Я знаю, - слишком быстро ответила гриффиндорка, практически не дав ему договорить, и Рон понял, что лучше и вовсе не продолжать разговор. А затем слишком быстро стёрла слезы со щёк.

Они ели молча, пока девушка не нашла в себе силы поднять голову и бросить быстрый взгляд на Малфоя, что тихо говорил о чём-то с Забини, постукивая костяшками пальцев по столу.

Ты разрушаешь мой мир, кретин! Ты рушишь его одним своим гадским присутствием!

- Рон, ты тоже такого мнения?

- Какого – такого?

- Считаешь, что я слишком много внимания уделяю Малфою.

Рон кашлянул, на секунду отводя глаза. Затем запустил пятерню в густые волосы, приглаживая их и ероша одновременно.

- Если ты скажешь, что он для тебя ничего не значит, я поверю тебе, конечно, - наконец выдавил он из себя, заглядывая в лицо Гермионе. – Ничего ведь не значит, верно?

Верно?

- Конечно, - и собственный ответ её напугал.

Она ненавидела это слово.

Это лживое, неправильное слово, которому Рон поверил. Ухватился за него, как за спасательный круг, растягивая губы в облегчённой улыбке. А Гермиона до конца завтрака больше ни разу не перевела взгляд за слизеринский стол.

Теперь, по истечении целого дня, который постепенно, медленно, но уверенно пригладил беспокойство в её грудной клетке, девушка поняла, что вела себя, как идиотка. Позволила банальной жалости захватить её целиком.

Нельзя. Так было нельзя. Это ведь Малфой. Он этого не оценит. Ему это не нужно, а ей – и подавно. Гарри был прав в чём-то, наверное. Но всё равно он не должен был выражаться в таких интонациях, отчитывая её, словно маленькую. Словно у неё не было своей головы на плечах.

А действительно, была ли?

Она со вздохом отложила конспект, ловя на себе взгляд Рона и критично осматривая своего друга, будто на предмет посторонних мыслей. На ужин Гарри с ними не пошёл. Они вообще не виделись в течение дня. Занятий сегодня не было. После завтрака Гермиона спустилась в гостиную Гриффиндора, где царил настоящий хаос. Шум и гам собравшихся там гриффиндорцев, всполошённых событием и напоминающих сейчас раскуроченный муравейник сильно отвлекал, но она все равно написала письмо матери на скорую руку.

Им с отцом нужно уехать из Англии на ближайшее время. Они ведь собирались поехать к тёте Лилит в Австрию на Рождественские каникулы, так почему бы не перенести поездку на сейчас? Уже начало октября. А тётя давно приглашала их к себе погостить.

Умом Гермиона понимала, что если кому-то это будет нужно, её семью достанут даже в Антарктике, но так было спокойнее. Пожиратели и приспешники орудовали в Лондоне. Главное, чтобы мать согласилась уехать. Поняла её, прислушалась, как делала всегда. Она была благодарна своей матери за то доверительное отношение, которым располагала. Независимо от того, что виделись они всего ничего, два месяца в году летом и полторы недели зимой – мать верила дочери. И Гермиона не могла подвести её.

Она чувствовала ответственность за них обоих – и мать, и отца. Вдвойне оттого, что они магглы. И втройне оттого, что она – волшебница. И если с ними что-то случится, это будет исключительно её вина.

- Что? – только теперь она заметила, как озадачен Рон. – Чего так разглядываешь меня?

Гермиона моргнула и торопливо отвела глаза.

- Задумалась.

Наверное, он принял этот намёк на контактность за своеобразный сигнал к действию.

- О чем?

Она подняла конспект и помахала им перед растерянным лицом.

- У нас контрольная в четверг.

- Да ладно, Гермиона. Ты действительно думаешь об этом, в то время, как…

- Рональд, - Гермиона строго сжала губы, и тот запнулся.

- Просто знаешь что? – с несвойственной ему настырностью рыжий протянул руку и легко сжал запястье девушки. – Всё будет хорошо. Ладно? Веришь?

Она удивленно подняла брови, кивнула. Он тоже кивнул и отпустил, довольный тем, что она позволила поддержать себя.

- Я пойду, Рон. Нужно ещё график составить.

- Я надеюсь, что… - заминка.

- Что?

- Ну, ты же пойдешь на игру завтра? – он смотрел неуверенно, приподняв светлые брови.

- Естественно, пойду, - Гермиона засунула конспект в сумку, и заметила, что Рон облегчённо вздохнул. – Будто я могла это пропустить. Посмотреть как Гриффиндор уделает слизеринцев.

- Прямо не терпится увидеть их рожи, - пробормотал, засовывая в рот полную вилку пюре. Гермиона закатила глаза, усмехаясь и вставая.

- Я думаю, они уже трясутся в страхе.

Он ободрённо кивнул, шумно глотая, махнув уходящей Гермионе рукой. За что она любила Рона, так это за то, что он почти моментально забывал о проблеме, если быть достаточно убедительной.

***



Малфой еле дожил до вечера вторника.

Мерлин, это был самый долгий день в его жизни.

Самый долгий разговор «по душам» с Блейзом. Самая долгая тренировка по Квиддичу под проливным дождём. Самый долгий завтракобедужин. Это всё ползло огромным серым пятном перед глазами. Лица, голоса, невнятный бред, бормочущая Пэнси, летящие в лицо капли дождя, крики Грэхэма, раздевалка, душ, ужин. Калейдоскоп. Всё крутилось и заворачивалось в него самого, а он… будто стоял сторонним наблюдателем. И видел перед глазами осунувшееся, бледное лицо в обрамлении густых вьющихся волос.

Когда Поттер на завтраке осмелился поднять на неё голос, Малфою показалось, что он сам сейчас отшвырнёт от себя тарелку, встанет и уничтожит этого кретина. Неизвестно – как. Всё равно – как. Уничтожит. Разобьёт его физиономию о стол. Врежет хорошенько. Убьёт, если потребуется.

Конечно, не потому, что он орал на грязнокровку. Не потому, что лицо её в тот момент, когда он решился-таки посмотреть на неё, было воплощением тупой, давящей боли, унижения и стыда. Просто потому, что отбить Поттеру башку не требовало какой-либо уважительной причины. Он бы сделал это, получая удовольствие от процесса. Только ради этого. Только ради самого себя.

Как всегда.

Поэтому теперь, когда он наконец-то дошёл до гостиной старост и рухнул на диван, уставший, вымотанный, истерзанный собственными мыслями, откинув голову на спинку, опуская руки, вытягивая ноги, кладя их на журнальный столик… он почувствовал эфемерное облачко покоя, толкнувшегося в груди. Такого мнимого и хрупкого, что захотелось тут же вышвырнуть его из себя. Выплюнуть, выдавить. Чтобы оно не рождало надежду на то, что когда-то всё внутри успокоится.

К чёрту.

Нужно учиться жить с тем, что бросает ему жизнь.

Он прикрыл глаза, прислушиваясь к тому, как потрескивает огонь в камине. Чёрт, пусть так будет всегда. Или не всегда, пусть так будет хотя бы немного. Совсем чуть-чуть. Пять-шесть-семь минут покоя. Он так хотел этого. Прекрасная, идеальная тишина в ушах, нарушаемая лишь легким гулом крови. Осторожными ударами сердца где-то внутри. И здесь, в этой уже-так-привычно-тёплой комнате он вдруг понял, что ему хорошо.

Мерлин, откуда это ощущение?

Потом. Он обо всём подумает потом.

Сейчас он представлял, что не один здесь. Что нежная рука скользит по его лбу, зарываясь пальцами в волосы, отбрасывая их назад. Такая неуместная и нужная. Знающая и изучающая одновременно. Гладит, приглаживает, мягкая, тёплая. Он бы повернул голову ей навстречу, потираясь, благодаря за это прикосновение. И когда его голова действительно легко перекатилась по спинке дивана, будто подаваясь к призрачным касаниям, он застыл.

Открыл глаза, разрушая свою беззвучную иллюзию покоя в голове.

С ума сошёл.

Куда ты лезешь? Чего ты захотел, а, Малфой?

Уж не её ли?

Сердце замерло, когда он услышал тихий голос, произносящий пароль Рвотной Даме. Чёрт. Тебя здесь не хватало.

Драко сел ровно, складывая руки на груди, но не потрудившись снять ноги с угла столика. Бросил взгляд на часы. Девять. Интересно, где она шаталась. Небось, мирилась со своим ненаглядным тупорылым Поттером. Высасывала у него прощение в туалете, стоя перед ним на коленях. А он обхватывал её голову и сжимал свои гадкие зубы, запрокидывая голову от удовольствия. Фу, блять.

Фу.

Малфою стало противно, и он скривился, встречая грязнокровку одним из тех взглядов, от которых шарахались младшекурсники. И она тоже… будто бы шарахнулась, но затем нахмурилась и покачала головой, уставившись на подошвы его туфель, что глядели на неё со столика.

- Не мог бы ты отдыхать покомпактнее, Малфой? Столы не для твоих ног здесь расставлены.

Этот голос его отрезвил окончательно, и он скривил губы, следя за тем, как она проходит к рабочему столу, а затем исчезает из его поля зрения и шуршит бумагами. Поттер, пыхтящий, откинувшийся на бачок унитаза, и она - между его расставленных ног.

- Ты не могла бы пойти на хер со своими замечаниями? – огрызнулся Драко, передёрнувшись от отвращения, отмечая, что шорох пергамента на секунду стих. Фантазия нарисовала её застывшие руки и упрекающий взгляд в затылок, который он почти почувствовал.

- Козёл.

- Сука.

- Высокомерный идиот.

- Заносчивая дура, - и вдруг: - Что от тебя хотел Поттер?

Драко почти услышал, как что-то внутри него с хрустом осыпалось от ужаса. Вместе с картинкой сосущей в туалете Грейнджер.

Какого хера он спросил это?

- Что, прости?

Да, мне тоже интересно, что.

Мозг лихорадочно работал. Думай, блять. Думай.

- Он тыкал в мою сторону своими ладошками, когда верещал что-то тебе за завтраком, - до охерения неубедительно.

Грейнджер вновь зашелестела своими бумажками. Немного нервно.

- Не твоё дело, - голос приглушён, и Малфой почувствовал раздражение где-то совсем близко к глотке. Резко обернулся, закидывая руку на спинку дивана и глядя на девушку, сидящую за столом, лихорадочно листающую книгу.

- А мне кажется, что моё. Раз я был в этом замешан.

- Ты не был замешан, Малфой. Не вокруг тебя вращается вся наша планета, - с расстановкой произнесла она, прожигая его взглядом и вновь опуская глаза на страницы книги. – И как тебя касаются наши темы для обсуждения я тоже не представляю, знаешь ли.

Он сжал зубы, кляня себя за то, что вообще заговорил с ней. Задал вопрос о грёбанном Поттере. И за то, что его это интересовало.

Интересовало.

Драко ещё не распробовал это слово, чтобы сказать наверняка.

Несколько секунд смотрел на грязнокровку, чувствуя её отстранённость. Она будто была потеряна. Отвечала слабо, без прежнего запала. Вспомнилось её утреннее состояние – практически уничтожена. Рыдающая, бесшумно, со спиной, ровной, как игла. На мгновение ему стало не по себе оттого, что Грейнджер, мятежная, с выпяченной грудью и горящими глазами могла сломаться, оттого, что у какой-то Лори Доретт из Пуффендуя погибли родители. Оттого, что и её семье тоже могла грозить опасность.

Нет.

Нет, блин. Она не сломлена. Он знал. Он знал её уже столько времени, что мог поклясться – она по-прежнему упрямая, не поддавшаяся. Он не позволит сломить её кому-то... кроме себя, конечно. Не позволит лишить себя этого удовольствия, а значит, нужно вернуть её. Он вернёт её к той кондиции, на которой заканчивается жалость и появляется желание уничтожить.

- Грейнджер, а может быть, кто-то донёс ему о том, что здесь происходит? – сладким голосом протянул, зная, что вот так, с ходу, ступает на опасную для них обоих почву. И это лишний раз подтвердили её вздрогнувшие ресницы.

Ничего. Бить, так по больному.

- Здесь?

- В гостиной старост.

- Не имею понятия, о чем ты.

- О твоих домогательствах меня, конечно же.

Она застыла. Давай, злись.

Тёмные глаза сверлом впились в его лицо, а пальцы сжались на страницах учебника.

- Ты не в своем уме, Малфой.

О, да. Уже давно.

- Не прикидывайся, что не понимаешь, Грейнджер, - губы растягиваются в усмешке. Дразня, играючи. – Тот поцелуй.

Она сжала губы, не опуская глаз. Процедила:

- Тот, которого не было, а? Я-то уже и думать о нём забыла, - и снова осторожно уткнулась взглядом в книгу.

«Ты врёшь, маленькая сучка»

- Я не верю тебе.

- Зря.

- Я бы не сказал. Что, призналась Поттеру, что он – ничтожество по сравнению со мной? – Малфой пошевелил бровями и растянул губы в самодовольной ухмылке.

Она захлопнула книгу и отшвырнула её, грохнув тяжелой обложкой по столу.

- Что ты нафиг несёшь?

- Правда глаза колет?

- Заткнись и хватит говорить этот… бред! – она сделала шаг к нему, остановилась, сжав кулаки.

Хорошо.

Хорошо, Грейнджер, умница. Злись.

Малфой прищурился, не сводя с неё глаз. Молчал.

- Мы с Гарри… никогда бы не поссорились из-за тебя.

«Мы с Гарри».

Какого хера это укололо его?

- М-м, - протянул, глядя с насмешкой. Заставляя себя лениво откинуть голову.

- Да, чёрт возьми. Ты не достоин даже… даже его взгляда, ясно? – Грейнджер сделала еще шаг, уничтожая его своими глазами. Повышая тон. – Ни одного взгляда, недоумок!

Он выглядел спокойным, и это сбивало её с толку. В груди же ревела ярость. Настоящая, просыпающаяся ярость. Не от её последних слов, нет.

Вовсе не это.

Мы с Гарри.

Мы-блять-с-Гарри.

Сука.

- Тогда почему ты хочешь меня, а не его? – прорычал он прежде, чем подумал. И голос шёл в резкий противовес его показательно-расслабленному выражению лица. – Какого хера ты вжиралась в меня, всасывала в себя мой язык и, не держи я твои гребаные руки, ты впилась бы в мою одежду и разорвала её, нахрен, пополам?

Она замерла, хлопая глазами. Он жадно наблюдал за тем, как румянец окрашивает её щеки. Жаркий, душащий. На секунду представил, какая горячая сейчас у неё кожа. И сколько под ней грязной, бурлящей крови.

- Молчишь? – он грубо рассмеялся, вставая. Поворачиваясь к ней лицом. – Где весь твой яд, маленькая сука?

- Заткнись.

- Заткнись, - передразнил он, кривя губы. – Всё, что можешь. Талдычить – «заткнись». Как чертов попугай. – Малфой уже не был уверен в том, что поступает правильно. Он вообще ни в чём не был уверен. - А знаешь, что? – Совсем тихо, с прежней ухмылкой. – Мне не понравилось. Ни твой вкус. Ни твой рот. Это было отвратительно, я всерьёз подумывал над тем, чтобы попросить Снейпа выделить мне флакончик с зельем, стирающим память, иначе у меня на Пэнси больше никогда не встанет. Если я ещё хотя бы раз вспомню о тебе.

Грейнджер смотрела прямо на него, и щеки её пылали всё больше с каждой секундой. Но если сначала в румянце был намёк на смущение, то теперь это было унижение, такое чистое. Такое настоящее.

Рот на секунду приоткрылся, но она не нашла слов, наверное. Или не хотела их находить.

Сжала губы, слегка выставив подбородок. Будто слабый толчок к борьбе.

И снова отступление.

Она отвернулась, и дыхание было подозрительно шумным. Малфой и сам заметил, как тяжело дышал. Следил за ней, пока она шла к лестнице в свою спальню. Спина – иголка. Как всегда.

- Что, и всё? – выплюнул он ей в спину, не сдержавшись, чувствуя ярость. На себя. Только на себя. – И это, блять, всё? Ты, чёртова сука, не можешь мне даже ответить! – Почти рёв. Он орал на неё так, что срывался голос. – Ответь мне немедленно, Грейнджер! – Она остановилась. – Ответь мне. Ответь, скажи, что я не прав! Скажи, что ты не отсасывала Поттеру, вымаливая прощение! – Резкий разворот и пылающий взгляд покрасневших почему-то глаз. Мозги так быстро отключались. «Мы с Гарри». – Прощение за то, что хочешь меня, течёшь, как последняя шавка. Я вижу, как ты смотришь на меня. Твой этот херов он-меня-не-раскусит взгляд! Я уверен, блять, что ты запускаешь руки в трусы каждую ночь, представляя меня, между твоих ног. Мерзкие фантазии. Мерзкая ты. Тебе никогда не видать никого, кроме твоего шрамированного дружка. Если он рискнёт прикоснуться к тебе там. Я бы не рискнул. Уверен, что ты грязная. Ты вся и твоя дырка. Грязная, как…

Искры.

Из глаз посыпались искры, а голова едва не запрокинулась от удара. В ушах звенел звук пощёчины. Хлёсткий, до охерения отрезвляющий.

- Не смей. Больше. Ни слова говорить.

Её шипение, пылающий взгляд, вздёрнутый подбородок.

Ударила. Она его ударила. Он смотрел на неё, стискивая челюсти всё сильнее с каждой секундой. Впитывая её. Её ту, что он разбудил. Кем он заставил её стать.

Огонь во всей застывшей позе. Она горела. И если бы он не знал, что щека полыхает от удара, то мог бы поклясться, что это Грейнджер обжигала его сейчас. Дыхание Малфоя заходилось, и он смотрел на неё, не зная, что ему делать.

- Можешь расписывать все эти гадкие, мерзкие вещи своей шлюхе, а не мне, - она практически задыхалась, цедя слова. – Мне ты можешь говорить любые гадости, касающиеся чего угодно, кроме всей этой грязной, пошлой… порнографии, хренов ты извращенец, но ни слова, слышишь? Ни слова о Гарри, сукин ты сын.

Её шёпот напоминал крик. Отчаянный. Задушенный. Рвущийся, как пергамент.

А в голове набатом стучало «Гарри. Гарри. Гарри». Драко зарычал, делая шаг к ней. Он хотел припечатать её к ближайшей стене за одно лишь это имя, произнесенное вслух. Размазать её мерзкое существо по камню, чтобы она не делала этого.

Не делала этого с ним.

Он как раз собирался шагнуть к ней, когда маленькие ладони яростно впечатались в его грудь. Толчок.

- Твою мать, Малфой!

Он замер.

Внезапный крик прямо в лицо отдался в барабанных перепонках и во всей голове, заставляя остановиться. Грейнджер ещё раз толкнула его. И снова:

- Твою мать! Это ты, ты виноват во всём этом! - Слова звоном бились о черепную коробку. И это каким-то херовым чудом вдруг почти успокоило его. За несколько секунд. И, кажется, за миллион ударов сердца.

Он коснулся рукой щеки, не отрывая от неё глаз. А она дрожала. Безостановочно тряслась, и с этой дрожью из неё выходил тот ком, что засел глубоко, глубже, чем можно было представить.

- Я так ненавижу тебя, - шёпота громче он не слышал никогда.

- Серьёзно?

Издёвка? Пусть. Пусть, издёвка.

Она-то видела, как он реагировал на её слова. Практически закипел. Едва не тронулся своим скудным умом, пока она говорила. Ничего, Малфой. Жри. Жри своё собственное дерьмо, которое обычно вылетает из твоего рта.

- Серьёзнее некуда, - Гермиона ещё раз взглянула прямо ему в глаза.

Затем сделала медленный шаг назад, взглядом удерживая его на расстоянии. Он не двигался.

Еще шаг.

Облизала губы.

Он заговорил, когда она была уже у самой лестницы.

- Если ещё хотя бы раз вздумаешь ударить меня, я уничтожу тебя со всеми твоими грязными потрохами.
Гермиона распахнула глаза, чувствуя, как напрягаются губы от тупой боли, которой сдавило сердце от его слов.

- Следи за своими потрохами и стань уже взрослее, ради Мерлина. Пора бы понять, что твои пустые угрозы – это просто «пшик», - произнесла, почти спокойно, видя, что он злится. Почти готов сорваться с места, и поэтому сделала ещё один шаг назад, упираясь икрой ноги в первую ступеньку. – Достаточно одного дуновения – и их нет.

- Уверена? – рычание.

- Более чем, - провокация. – Вот в чём НЕразличие с твоим папашей, не так ли? Слишком. Много. Пустых. Слов.

И оба замерли на какую-то долю секунды.

Он был уверен, что ослышался.

Она была уверена, что не произнесла этого вслух.

Не ослышался.

Произнесла.

Рывок.

Гермиона не поняла, каким поистине волшебным образом взлетела по ступенькам до небольшой площадки и дернула за ручку своей двери раньше, чем он настиг её. Но в следующую секунду дверь, припечатанная его ладонью, с грохотом захлопнулась у неё перед носом, а железные руки волчком развернули её на сто восемьдесят градусов так, что волосы хлестнули по щекам.

Она оттолкнула его, и он сделал несколько шагов назад, не сводя с Гермионы ледяных я-убью-тебя глаз. Гриффиндорка так сильно прижалась спиной к дереву, что ощущала каждый свой позвонок.

По спине пробежала холодная дрожь, когда он сделал шаг к ней. Она прекратила дышать, всей душой желая, чтобы он остановился.

- Малфой… - она предупреждающе выставила руку вперед, - не смей подходить ближе.

Он был зол. Адски зол. И злость эта граничила с каким-то сумасшествием.

- Страшно? – зло усмехнулся, замирая. - Или больше нравится, когда делают это внезапно? Позвать Грэхэма?

Лед. Платина. Шоколад. Ярость.

Она вывела его. Она сама виновата.

Снова. Снова виновата. Как же надоело.

- Иди ты со своим Грэхэмом!

Ещё шаг, и Малфой перед ней, а она ощущает его запах. Он буквально впивается в лёгкие, размягчая воздух, который предназначался ещё порции негодующих фраз. И Грейнджер только сухо выдавливает, тяжело дыша:

- Что случилось с твоими недавними словами, а, Малфой?

- С какими ещё...

- О том, что я уродина, - выплюнула она, на этот раз сама с вызовом подаваясь вперёд. Он слегка отстранился, глядя на неё сверху вниз. Самодовольно усмехнулся.

- Задело?

- Ни черта. Чего ещё от тебя ждать, как не этого?

- О, Грейнджер. Я столько всего могу сказать, - и, если бы Гермиона не тряслась уже сейчас, его волчья ухмылка исправила бы это. - Например...

И это "например" едва не заставило Грейнджер в ужасе завопить. Нет, только не это. Малфой мягко наклонился над самой её макушкой. Скользнул вбок, к скуле, однако не касаясь кожи.

- Ты же знаешь Пэнси, - шепнул едва слышно, и от дыхания пошевелилась прядь её волос. По щекам разлился колючий и жаркий румянец. - Пэнс нравится, когда ей говорят разные словечки.

- Посмей только, - процедила Грейнджер, сглатывая колотящееся в глотке сердце. Она чётко ощутила тот момент, когда Малфой едва-едва коснулся её щеки кончиком носа.

- Сладкая... горячая девочка.

Её оглушил этот тон. Низкий, гудящий. Отозвавшийся настоящей сладостью в каждой косточке, когда он придвинул губы к её уху, рассылая по коже море мурашек.

- М-малфой, заткнись немедленно.

- У неё точно так же дрожит голос, когда я делаю это, - почти неслышно шепчет он в раковину её уха и перед глазами разрываются круги, когда губы касаются ледяной мочки. А затем соскальзывают по шее, разрывая кожу, будто лезвием - пылающими полосами. - У неё хриплый и сексуальный голос. Такой, что хочется тут же усадить её на стол и трахнуть. Раздвинуть её прекрасные ноги и сорвать трусики. А потом войти так глубоко...

В живот ударила горячая судорога. Господи.

- ...чтобы она выла от кайфа, когда я начну вбиваться в неё.

Гермиона всхлипнула и зажмурилась, отчаянно вызывая в себе злость, чувствуя, как горячо становится между ног от этих отвратительных вещей, что он говорит и от этих прикосновений, что жгут её раскалённым оловом.

- А я думал, тебя заводят такие, как он. Когда вы тискались там, в Хогсмиде. У меня чуть не встал. Столько страсти…

- Захлебнись своим ядом! – прохрипела она севшим голосом, вжимаясь затылком в дверь. Лишь бы не рядом. Лишь бы дальше от него. Ей просто нужно было больше воздуха.

В полутьме небольшой площадки, окружённой каменными стенами, блеснули его глаза, когда он отстранился. Так близко. Такие затягивающие в себя. Горящие и вылизывающие её лицо.

- Признайся, такой суке, как ты, нравятся грубые руки. Как у него, - голос Малфоя был тихим и слегка задыхающимся. - Твою мать, Грейнджер, он ведь почти трахнул тебя. На глазах у всех. Как шлюху.

Ему невообразимо нравилось называть её так. Она чувствовала.

Ладонь взметнулась почти автоматически, Гермиона даже в полной мере не осознала, что снова собралась ударить его. Просто для того, чтобы привести в чувство. Чтобы он отошёл. И тут же удивилась, что не почувствовала жжения от пощёчины. Не услышала характерного звука. А затем поняла, что ладонь зависла в воздухе на секунду, а затем с силой врезалась в дверь, прижатая его рукой.

- Я уже предупреждал тебя насчёт этого, – глухой голос, ядовитые слова, что бились о её лицо. Скрещённое дыхание, будто сцепленные клинки.

Она смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда.

Малфой чувствовал, как дрожит тонкая рука, прижатая его ладонью к дереву двери.

Теплая, мягкая кожа.

Путаница волос на плечах, распахнутые ресницы, влажные губы.

Это все путало мысли. Чертовски путало мысли. В штанах пульсировало, и ощущение полной беспомощности грязнокровки, распластанной под ним по двери, не способствовало уменьшению эрекции.

Это не Пэнси. Это Грейнджер. Это не пухлый рот, это худая фигура, это гнездо на голове.

Он слышал, как кровь начинает стучать в ушах. Но, Мерлин, как он был зол.

И как хотел её.

- Пусти, - совсем тихо. Нежно до сдавленного дыхания.

Драко перебарывал желание прикрыть глаза и впитать в себя этот хрипловатый голос, сочащийся злобой и обидой. На то, что он наговорил. Как назвал её. На то, что они друг другу наговорили, и он едва заставил себя смолчать, когда ненужное извинение едва не вырвалось из губ. Осознание этого заставило его замереть на месте, вместе с фальшивкой-ухмылкой, с самодовольным выражением лица, с надменным взглядом.

Она едва не заставила его Извиниться.

Сука. Чёртова сука.

Чёртовасукачёртовасука.

Она с шипением втянула в себя воздух, и только тогда он понял, что сжал её пальцы слишком сильно. На секунду взгляд остановился на их соединённых руках, а затем метнулся обратно, к её лицу. Какого они стоят так близко уже столько времени? Ему казалось, что прошло несколько часов, и что он весь пропах ею.

- Не смей больше и помыслить о том, чтобы ударить меня, поняла?

- Боишься, что будет больно? – дрожит.

- Ты поняла меня, идиотка?

На секунду сжал хрупкие пальцы ещё сильнее.

Она прикусила губу, и его взгляд моментально съел этот жест. На щеках заходили желваки.

- Да, - беззвучно.

Отойди от неё. Отойдиотнеё!

Он медленно выпустил руку, которую она несколько секунд всё ещё держала на месте, а затем торопливо прижала к себе, растирая пальцами. Выпрямил плечи, неспеша отодвинулся, будто для того чтобы убедиться, что она действительно поняла его.

Она же смотрела затравленно, как волчонок, и взгляд с каждой секундой становился все более острым.
Кажется, этот взгляд вот-вот сделает несколько аккуратных надрезов на малфоевском лице.
Прошло несколько секунд, не больше.

- Я могу идти?

Хм, она действительно спрашивает у него разрешения? Эти тонны трясущегося сарказма сути не меняют. Тяжёлое дыхание на мгновение задержалось в его лёгких.

- Нет.

Вопросительно поднятая бровь. Она тоже тяжело дышит.

- Извинения.

- Что?..

- Извинения, Грейнджер.

- За что ещё? – она вздернула подбородок. Малфой не делал ни шага назад, и поэтому когда он поднял руку и поправил воротник рубашки, его ключица, выступающая в расстегнутом вороте, моментально приковала её взгляд. Он заметил.

Выдохнул.

- За упоминание об отце.

Взгляд её поедал кожу его шеи. Гермиона молила Мерлина, чтобы он дал сил поднять глаза на его лицо. Но, боже, как хотелось уткнуться в эту выемку, вдыхая его запах. Тёплый. Нужный.

Она облизала губы. Что он там сказал? Об отце?..

Голова кружилась. Соберись, Грейнджер. Сопротивляйся – если не ему, так самой себе.

- Нет, - произнесла на выдохе. – Отойди от меня.

Малфой наклонился, совсем немного, отчего его запах, от которого просто ехала крыша, накрыл её с головой, а глаза оказались почти на одном с ней уровне.

- Извинения, - бесшумно произнесли губы. Так близко.

Это было почти прикосновение. Малфой так близко. У неё свободны руки. Впервые. Сейчас она оттолкнёт его.

Сейчас.

Взгляд соскальзывает с его глаз на жилистую шею. Память тут же рисует картину: он, полуголый, и эта шея со вздувшимися венами, запрокинутая голова. Жар ударил в щёки. Рука сама поднимается вверх. Он видит и не шевелится. Смотрит напряжённо, слегка озадаченно.

Пальцы замирают прямо над бьющейся под кожей жилкой, и Грейнджер зачарованно смотрит, как медленно, убийственно медленно подушечки пальцев касаются её. Теплой, светлой.

Невесомо. Страшно. Пальцы замирают, не шевелясь, чувствуя, как сильно бьётся его пульс. Точно посылая дрожащие импульсы под её ногти, к ладоням, плечам, а там – в грудь. Горячо, жарко. И сердце заходится.

Вот-вот разломит её рёбра изнутри. Мерлин. Такой тёплый.

Нельзя. Убери руку.

Нельзя.

Пальцы медленно скользят вниз, почти не касаясь, дрожа. Дыхание Малфоя срывается, и он приоткрывает рот, то ли чтобы сказать что-то, то ли чтобы втягивать в себя больше воздуха. Почему он не останавливает её? Почему?

Останови меня, потому что я не могу остановить это сама.

Он часто дышит, и у Гермионы кружится голова, когда один палец соскальзывает в углубление его ключицы. Малфой вздрагивает. Прикусывает губу, будто сдерживая рвущиеся… слова? Стон? Его дикий взгляд прикован к ней. Зрачки почти проглотили кристальную радужку.

- Какого хера ты делаешь? – низкий голос. Чужой.

Она поднимает глаза.

- Ничего, - срывающийся шёпот. Легкое движение руки у него на шее. Шум в голове и член, так болезненно пульсирующий в штанах. Молчи, Грейнджер. Молчи. – Клянусь, я никогда…

Рука скользнула на его затылок, ощущая его ладонью, обдавая теплом, и Малфой чувствовал, что дыхания не хватает. Совсем. Он задыхался. Впился пальцами в дверь по обе стороны от неё, вытворяющей с ним что-то своими руками, пытаясь контролировать дыхание. Его трясло. Просто подкидывало на месте. Он не понимал, какого чёрта… Грейнджер вдруг подалась вперед, притягивая его к себе, легко, одним надавливанием крошечной ладони, и он ощутил её губы там, где только что порхали пальцы.

Из глотки вырвался низкий стон, заставивший её вздрогнуть, отдаваясь от стен на каменной площадке. Она испуганно отпрянула, но он тут же притянул её к себе, обхватывая рукой за шею, зарываясь в волосы.

«Сводишь с ума. Сука…»

А в следующий миг он поцеловал её.

Врезался губами в горячий рот, и её голова ударилась о дверь, а ладонь на шее замерла. Его не остановило её задушенное восклицание. Попытка зачем-то отклониться. Руки, впившиеся в кожу.

Он чувствовал, что шея пылала, и, кажется, даже соприкосновение с воротником рубашки в том месте, где касалась она, возбуждало. Адски возбуждало. Как он хотел её.

Что она делала с ним…

Малфою почти больно сминать её губы.

На грани укуса.

Он въедается в неё, понимая, что уже почти забыл её вкус. Как, блять, он мог забыть этот вкус? Никогда. Никогда он не забудет его. Сладко. Жарко. Горячо. Он так хотел.

Легкий толчок в грудь. Он немного отстранился.

Перепуганные глаза снизу – вверх.

- Нет! – паника. Откуда в её взгляде эта паника?

Он поднимает руку и проводит пальцем по её губам. Слегка покрасневшим, заставляя замолчать. Грейнджер смотрит на него. Прямо на него, и он тонет. Охренительно быстро тонет в море её глаз, потому что будто со стороны видит, как наклоняется и вновь целует грязнокровку.

Осторожно, почти не раскрывая рта, чувствуя бешеную дрожь по спине от той нежности, о которой так мало знал. И она снова застывает. Секунда, две. Выдох. Её дрожащий полустон, начисто срывающий крышу, когда подушечки его пальцев гладят кожу у их соединённых губ. И он с силой прижимается к ней, целуя, втягивая в себя, всасывая, прикусывая. Его язык скользит внутрь, вызывая тонкий всхлип.

Снова внутрь.

Снова.

Глубже, вылизывая, сталкиваясь с её языком. Так горячо. Так неправильно. Так грязно – он почти чувствовал эту грязь у себя во рту.

Получи. Получи то, чего ты хотела. Грёбаная гриффиндорская шлюха. Запомни этот поцелуй, потому что он никогда больше не повторится.

Никогда – какжеяхочутебя – не повторится.

Он сходил с ума. Сходил с ума, терзая её рот. Практически вытрахивая его языком, вперемешку с рычанием, её стонами, их дыханием, лихорадочными мыслями, совершенно пустыми. Сводили с ума её руки, которые зарывались в волосы на его затылке. С таким упоением, будто она хотела этого больше, чем чего-либо в этой жизни. Сводила с ума её грудь, прижатая к его груди. То, как она выгибалась, прижимаясь к нему своим животом.

Это. Сводило. С ума.

Он толкнулся к ней бедрами, прижимая к двери. Отрываясь от губ, глядя в глаза.

«Чувствуешь? Чувствуешь, что ты делаешь со мной?»

Она чувствовала. На секунду в карих глазах показался настоящий страх. Руки сжали его волосы, то ли отстраняя, то ли – притягивая. С каким-то глухим отчаянием. Оставалось поддаться – так соблазнительно ему поддаться.

Драко втягивал в себя воздух сквозь сжатые зубы. Тонкие пальцы впились в его плечи, в ткань рубашки, комкая, заставляя прижиматься ближе, когда он начал медленно двигаться, глядя в распахнутые глаза. Скользя пахом по её животу и бёдрам, сминая в кулаках тонкую блузу и с силой проводя ладонями вниз, к тазовым косточкам.

- Нет… - отчаянно, тихо. Так невесомо.

Он не слышал.

Ещё раз сильно толкнулся к ней и Грейнджер широко открыла рот, запрокидывая голову. Закрывая глаза. Малфой рычал. Прижимал к себе так, как будто боялся. Что она исчезнет. Что её на самом деле нет.

Ощущал её кожей, ощущал её запах, который забивал нос, но его было так мало. Протянул руку и обхватил тугую шею, скользя на затылок, поднимая голову и впиваясь в горячие губы. И Грейнджер ответила. Сразу, сильно. И на этот раз Драко был уверен - её руки тянут его на себя.

Он хотел больше. Он хотел быть в ней. Не в том, банальном, простом смысле.

Он хотел. Быть. Её кожей.

Её сутью.

Её кровью.

Он не понимал. Мерлин, он не понимал того, что росло в нем. Такое знакомое. Такое давнее, что хотелось выть. То, что он давно отторг и клялся больше никогда – никогда – не впускать в себя. В свою жизнь. В свое существование.

Боль.

Как больно было её чувствовать. Как сильно болело что-то в груди. Он никак не мог понять, что это. Ему было так страшно, что он почти кричал.

Всё его существо кричало. Орало ей, как он её ненавидит.

А она не верила. Потому что губы его говорили что-то совсем иное.

И от этого становилось ещё больнее.

Ещё.

И ещё.

И вдруг…

Стук – где-то с задворок захмелевшего сознания.

Грейнджер застыла в его руках. Они замерли, опаляя друг друга жгучим дыханием. Время будто замерло вместе с ними. Разорвали поцелуй с влажным, тягучим звуком. Уставились друг на друга. Два оглушённых человека, потерявших здравый смысл с вылетающими навстречу друг другу сердцами.

Реальность опускалась на плечи вместе с окутывающим полумраком. Гермиона облизала губы, чувствуя его вкус и… пустоту. Что-то в его взгляде укололо её. Заставило отвести глаза.

Пожалеть.

Остро. Сильно.

И вдруг так холодно.

Она осторожно, но ощутимо оттолкнула его от себя. Взгляд постепенно закрывался, холодея. Губы сжимались. Малфой освободил руку от её волос. Они молчали. И нужно ли было что-то говорить?

Снова стук. А затем – скрип портрета, голоса.

Гермиона резко выдохнула, обходя Малфоя и сбегая вниз по ступенькам на подгибающихся ногах, оставляя его одного – дышать раскалённым воздухом. Тонуть в раскалённой крови.

И раскалённых мыслях.

Ей невероятно хотелось разрыдаться. И забыть его вкус, который намертво въелся в её язык.