Часть 13

После обеда ( к которому Невилл демонстративно не прикоснулся) Гарри и Рон заснули.

Невилл бродил где-то в окрестностях дома, Гермиона вышла в гостиную, чтобы не беспокоить друзей. Родольфус, прикрыв глаза, сидел у камина и, кажется, дремал. Рядом с ним на столике стояла нетронутая тарелка, накрытая салфеткой. В комнате было невыносимо жарко, при этом все окна закрыты и шторы спущены.

- Вам бы стоило отдохнуть, мадмуазель, - не открывая глаз, произнёс Лестрейндж. – Ночь выдалась тяжёлая.

- Я вас разбудила? Извините.

- Нет, просто задумался. – Родольфус подбосил в камин ещё пару поленьев. – Браш! Открой окна и дай мне одеяло.

Комната наполнилась воздухом и светом. Гермиона сразу почувствовала себя лучше. Хозяин же придвинулся ближе к огню. Девушка обратила внимание, что он очень бледен.

- Мистер Лестрейндж, вы в порядке? Вы плохо выглядите.

Эльф за её спиной громко вздохнул.

- Спасибо, со мной всё хорошо. Ночь выдалась тяжёлая, - повторил Лестрейндж.

Гермиона огляделась. Обстановка чем-то напоминала библиотеку Лестрейнджа. Книги, вазы с цветами, удобная мебель, на стенах картины.

- Какое чудо! – залюбовалась девушка небольшой акварелью. Корабельные сосны, уходящие ввысь, поляна, устланная розовыми цветами, море в просветах сосен, на горизонте сливающееся с небом. Всё было живым, дышало, манило, казалось, протяни руку – и сможешь прикоснуться к шершавой коре ствола, вдохнёшь аромат хвои, смешанный с солоноватым запахом моря. Это не имело ничего общего с обычными двигающимися картинками, как не имеет ничего общего печатная штамповка магглов с истинным произведением искусства. В углу картинки стояла подпись художника – R.L.

- Ваше?

- Нет, так мне рисовать никогда не удавалось. Рабастан. Он прекрасно рисовал до Азкабана. Сейчас не может. Знаете, я особо не удивляюсь тому, что он так пьёт и не сильно пилю его за это. Утратить такой дар…

Родольфус замолчал.

Гермиона тоже не стала ничего говорить. Взрослые люди, сами выбрали свою судьбу, сами за всё ответили. Она стала рассматривать многочисленные фотографии. На одной девочка сразу узнала женщину с портрета. Одной рукой женщина придерживала сидевшего на коленях крошечного малыша, второй обнимала прижавшегося к ней мальчика лет 7-8.

- Это вы? – спросила она, указав на мальчика.

- Да, - кивнул хозяин. – Правда, с тех пор несколько изменился.

- Да нет, вполне узнаваемы, - улыбнулась девушка.

Разглядывая фотографии, Гермиона обратила внимание, что на всех их Родольфусу было не больше 15-16 лет. Ни одной фотографии взрослого или хотя бы молодого Лестрейнджа не было.

«В Азкабан он попал гораздо позже, лет через 10, - подумала девушка. – Странно. Разлюбил сниматься?» Она искоса взглянула на хозяина, помня о его способностях легалимента, но Лестрейндж, похоже, думал о другом.

И ещё одна странность – не было ни одной фотографии Беллатрикс, хотя Белла и Родольфус учились вместе. Было несколько снимков Родольфуса в Хогвартсе, одного или с Рабастаном – Гермиона легко узнала знакомые места, но ни на одном из них не было его будущей жены.

- Вы кого-то ищете? – спросил Родольфус, как оказалось, внимательно наблюдавший за ней.

- Нет, - поспешно ответила Гермиона.

- У вас не очень хорошо получается лгать, - засмеялся Лестрейндж. – И вы наверняка удивлены отсутствием портретов моей жены.

Он на мгновение замолчал.

- Здесь люди, с которыми связана другая сторона моей жизни. Я стараюсь их не смешивать. А Белла…

Он потянул висевшую на шее цепочку, вытащил серебряный медальон, щёлкнул крышкой и показал Гермионе изящно выписанный портрет юной Беллатрикс, какое-то время смотрел на изображение, потом прикоснулся к нему губами, закрыл медальон и снова спрятал под рубашку.

«Боже мой, после всего, после всех её выходок!» – ужаснулась Гермиона.

- Я помню, что обещал не применять к вам легалименцию и, честно говоря, сейчас у меня нет на неё сил, но у вас всё на лице написано, - печально улыбнулся Родольфус. – Да, вот так. Мои чувства к Белле не зависят от её отношения ко мне. У меня достаточно достоинства, чтобы не выпрашивать её любовь, но недостаточно сил, чтобы перестать любить самому. Да я и не хочу, если честно.

- Мешать соединенью двух сердец

Я не намерен. Может ли измена

Любви безмерной положить конец?

Любовь не знает убыли и тлена, – прочитал он, снова прикрыв глаза, и замолчал.

- Любовь – над бурей поднятый маяк,

Не меркнущий во мраке и тумане.

Любовь – звезда, которою моряк

Определяет место в океане, - откликнулась девушка.

- Любовь – не кукла жалкая в руках

У времени, стирающего розы

На пламенных устах и на щеках,

И не страшны ей времени угрозы, - продолжил Родольфус, глядя на угасающее в камине пламя.



-А если я не прав и лжет мой стих,

То нет любви – и нет стихов моих!

- Спасибо, мисс Грейнджер. Так говорить я мог только с этими людьми, - Лестрейндж кивнул на фотографии. –Никого из них уже нет в живых, кроме Рабастана.

- А вы?

- Я? Я настолько изменился с тех пор, что можно сказать, что меня – того, что здесь, - тоже.

Пока Гермиона пыталась осмыслить слова Родольфуса, в комнате появился Браш. Он принёс Родольфусу очередную чашку с тёмно-багровым напитком. Лестрейндж покривился, однако молча глотнул. После этого его лицо немного порозовело.

- Да, жарковато, - он отодвинулся от камина.

Эльф что-то озабоченно сказал. Хозяин равнодушно пожал плечами. Эльф начал горячо доказывать.

- Браш, сгинь, - раздражённо бросил Родольфус. Эльф исчез.

- Мистер Лестрейндж, а вы никогда не думали дать вашему эльфу свободу? – оседлала любимого конька Гермиона.

- Я его иногда этим пугаю, - засмеялся тот. – Когда надоедает своей заботой, как сейчас.

- А что он вам приносит?

- Неважно, - отмахнулся Родольфус.

«Что-то с ним не то», - подумала девушка, хотя Лестрейнджу явно полегчало, он даже встал с кресла и подошёл к Гермионе.

- Вы играете, мистер Лестрейндж? - спросила девушка, кивнув на полускрытый портьерой рояль в углу.

- Нет, - ответ прозвучал неожиданно резко. Гермиона с недоумением обернулась на Лестрейнджа, потом перевела взгляд на большой портрет, висевший над роялем и тоже наполовину скрытый портьерой. На портрете подросток лет 13 сидел за этим самым инструментом и вдохновенно играл. На лице мальчика были написаны восторг, вдохновение и сосредоточенность. Чувствовалось, что для него это не просто игра, что это - его жизнь. Это тоже был Родольфус, но узнать его здесь было сложнее, чем в семилетнем возрасте. Гермиона пыталась понять, что так изменилось, потом сообразила – мальчик на портрете смотрел открыто и доверчиво, по-щенячьи радостно и восторженно. Казалось, он верил, что мир прекрасен, люди добры, а его ждёт светлое, безоблачное будущее, и выражал это своей игрой. Родольфус смотрел на портрет с тем каменным выражением, которое, как заметила Гермиона, появлялось у него, когда ему было особенно больно, потом зло бросил:

- Этот сдох первым.

Гермиона замолчала, не зная, что сказать, и понимая, что развивать тему Лестрейндж не станет. Родольфус залпом допил остатки зелья, пробормотав:

- Как вообще можно пить такую бурду?

- Мистер Лестрейндж, а…

- Это что, мама? Это моя мама??? – Невилл, вернувшийся в дом, показывал рукой на один из снимков.