Часть 7

— Чего делаешь? — Люц заглядывает через моё плечо, пытаясь углядеть творящийся на столе хаос. Куча скомканной бумаги, ножницы, клей, краски, карандаши, фломастеры — я сам не знаю, откуда столько творительно-творческого барахла в нашей квартире, но побаловаться им захотелось.
— Харакири.
Следующее, что произнёс Люц, было крайне нецензурным и неразборчивым. Схватив меня за плечи и развернув к себе, он навис над моей вмиг побледневшей от испуга тушкой и злобно уставился мне в глаза. Змейка за спиной шипела, чуть ли не плюясь ядом.
— Джон, ты что удумал! Немедленно забудь об этом! — Люц выдернул из моих пальцев ножницы и не глядя швырнул их за спину. Взвизгнул Хрюня, злобно облаяв нас и даже от обиды попытавшись тяпнуть Люцика за хвост. Хвост попытался тяпнуть его в ответ. — Я же твою душу всё равно из-под земли достану! У меня связи!
— А у меня кожа нежная, пэрсик прям. Хорош мои плечи сжимать, больно же! — бурча что-то нелицеприятное в его сторону, я вырвался из рук демона. — Дожили, уже даже бумажки складывать нельзя.
И прям так обидно стало, ну так обидно, что сейчас зареву! Эй-эй, Джонни, я же в шутку. Блять, я реву как баба. Приплыли тапки.
— Бума-а-а-а-ажки мои, бумажечки, — уткнувшись носом в гору бумаги, я методично заливал её соплями и слезами, не забывая горестно вздыхать и надрывно рыдать. Люц в это время в панике метался за моей спиной, не зная, как реагировать.
— Джон, — руки, опустившиеся на мои плечи, я тут же скинул. — Ну, солнышко, ну чего ты? — я зарыдал ещё громче. — Ну не могу же я тебе позволить суицидничать, твою мать! — это был уже крик души. Ну, или не души. Но крик уж точно. Знатный такой, что аж в ушах зазвенело, ибо его источник находился в непосредственной близости от моей головы.
— Это кого ты тут психически неуравновешенной личностью назвал? — я даже забыл о том, что несколько мгновений назад разводил дома личный филиал Ниагарского водопада. — Это я тут, что ли, суицидник? — ох, как я зол. Ой зол! Боевой хомяк в глубине души уже облачился в костюм гладиатора и готов биться насмерть.
— Сам же сказал, харакири! — и тут до моего демона дошло, что я имел ввиду. Посмотрев на бумагу, на меня, снова на бумагу и снова на меня, он, счастливый донельзя, ринулся ко мне с объятьями. — Дурак ты, это оригами называется.
— Харакири, оригами — одна хрень. Лучше глянь какого журавлика забабахал, — я достал из-под кучи мусора помятого журавлика, которого заебался делать. Попытки этак с дцатой у меня он получился. В завершении пририсовал корявенькие глазки.
— Красиво, — Люцик вымучено улыбнулся, видимо всё ещё чувствуя вину передо мной. — Хочешь конфетки?
— Не хочу. Я обиделся! — скрестив руки на груди, я отвернулся, драматично задрав нос и закрыв от «обиды» глаза. — А они шоколадные? — приоткрыв один глаз, я выжидающе уставился на него. Люц кивнул, широко улыбаясь. — Ну ладно, тащи сюда свои конфетки, буду тебя прощать.