Часть 13.

Эх, какая тут природа замечательная! Ничуть не жалею о том, что всё-таки согласился пойти с Люциком в парк. Ни разу тут не был, а теперь вот явно частенько буду наведываться. Да и секс под луной, когда травка попку щекотит — это ж романтично, не так ли? Вот и я думаю, что да. Правда, тут остался один маленький нюансик — совратить своего демона мне так и не удалось. Но, как говорится, я беременна, но это временно. Тьфу, в общем, ненадолго это.

С удивлением сейчас смотрю на своего накаченного брутала, чью голову сейчас украшает миленький веночек из ёбдуванчиков, они же одуванчики жёлтые, обыкновенные. Такие моя черепаха очень любила на завтрак. Пока батя однажды случайно не наступил на неё, и она так же случайно не испустила дух.

— Люцик?

— Ась?

— А где ты этому научился? — неужели в аду есть всякие кружки для тех, кому дважды за сотню наподобие «вяжем кружевом из человеческих нервов», «плетение ритуальных венков из адского чертополоха» и иже с ними?

— Одна милая девушка меня этому научила уже лет этак как восемьдесят назад. Я тогда пришёл за её душой, а в итоге завис на том, как ловко она это делала. Ну и попросил обучить меня, — он аж расцвёл аки цветочек аленький. А вот я стал цвета сего цветка от злости и ревности. Милая девушка, да?

— Джон, это тебе, — он водрузил на меня только что доплетённый венок. Один из цветочков закрыл мне обзор и начал пытаться его сдуть, при этом не забывая делать злобную-злобную моську.

— А чего это ты щёки надул и смешно ноздри раздуваешь? — ну ахринеть теперь! Факир был пьян, и фокус не удался. Обиженно показав язык, я вырвал из венка этот злополучный цветок и зажевал его. Мда, либо я идиот, либо черепаха моя была чересчур гурман со странными вкусовыми предпочтениями. Гадость редкостная эти ёбдуваны.

— Не подходи ко мне, я обиделся, я обиделся, раз и навсегда, — снова показав язык, я отвернулся. Нет, ну вот какого хрена я ревную его к какой-то бабе, которая если и жива сейчас, то ей уже явно за сотню?

— Дурашка мой ревнивый, — сильные руки обняли меня и прижали к своей груди, а горячие губы невесомо коснулись мочки уха. Вот сволочь, знает же, как я на это реагирую! Вот не могу я теперь на него обижаться!

— Сам дурак.

— Джон, я принадлежу только тебе, — ещё один поцелуй, но уже в шею. Мыр-р-р-рь. Сейчас точно буду мурлыкать вслух.

— Пуся! Пусечка! Где ты, Пусечка моя! — какая-то женщина весьма солидных размеров бегала по парку и звала какую-то Пусю. Глядя на это нечто в обтягивающих телеса леопардовых лосинах и макияже «вырви глаз» я бы на месте Пуси тоже сбежал.

Неожиданно сбоку от нас послышалось какое-то чавканье. Это, оказывается, Хрюня что-то дожёвывал, и это нечто напоминало мерзкого грызуна.

— Вы не видели мою Пусечку? — это нечто вцепилось своими длинными когтищами в бедного меня и начала трясти изо всех сил. Кажись, она сейчас из меня душу точно вытрясет, и Люцику ничего не оставит. Не трожь святое, женщина!

— Так это ваша крыса тут бегала? — ну, кто знает таких дамочек? Они и крокодилов Пусями назвать могут, а потом новую сумочку так будут величать.

— Это не крыса, а карликовая такса! — Дьявол, забери её на службу, она ж любым способом и кого угодно достанет! Я думал, у меня от этого ультразвука перепонки ушные лопнут.

— Пёс сожрал — значит крыса, — Хрюня с довольным видом и громким хрустом разгрыз черепушку, выплюнув нижнюю челюсть. Сдавленно пискнув, женщина упала в обморок.