Глава 2
Июньская трава всегда кажется невероятно зеленой. То ли от частых дождей, то ли от того, что она еще не успела испечься на солнце, поляны кажутся сплошным убегающим до горизонта, зеленым ковром. Берега хогвартского озера настолько заросли, что отступить шаг от тропинки было рискованно для брюк. Волшебство, конечно, позволяло быстро убрать со штанин многочисленные колючки и репейники, но только брюки после этого не возвращали первоначальный вид. Поэтому по траве к озеру только самые отъявленные сорванцы, которым всегда угрожал злобный завхоз Апполион Прингл.
Бартемиус рассеянно посмотрел на старый валун. Перед глазами поплыло видение этого поля в начале ноября, когда первый снег присыпал его мокрой белой пудрой. Удивительно, но в ноябрьском морозном воздухе на душе поселяется удивительное чувство легкости и ожидания чего-то радостного — зимнего чуда… После смерти Мэри снежок словно замел все горести. И облик Кайли как нельзя лучше соответствовал снежной пудре и радостному чувству в душе…
— Привет! Ты как? — кудрявый Энтони плюхнулся рядом с ним на валун.
— Завтра трансфигурация… — пожал плечам Бартемиус. Туча набегала на горизонт, прикрывая солнечные лучи.
— Слушай, у меня для тебя неважные новости, — пробормотал гриффиндорец. — Вот, взгляни, — протянул он приятелю газету с чуть виноватым видом.
Поморщившись, райвенкловец взял номер: дешевый шрифт „Утренних известий“ было трудно с чем-либо спутать. Поднеся газету к глазам, он поправил очки и сразу впился в маленькую заметку:
«Вчера в карточным клубе "Весы" произошло неприятное происшествие. Каспер Крауч, проигравшись в покер, напал на одного из игроков — сэра Артура Донвилла. Буян был выброшен из клуба».
— Ты предполагал, что меня это заденет? — холодно и резко спросил Крауч у друга. — Ты же знаешь, у меня с ним ничего общего.
— Отец все-таки, — пожал плечами Энтони.
Бартемиус только хмыкнул, вспоминая, как на похоронах Мэри Каспер Крауч появился на пять минут, с хризантемой в петлице черного фрака, пахнущий дешевыми женскими духами. Картинно поцеловал дочь в лоб, также картинно посмотрел в глаза бывшей жене, развернулся и вышел, заставив собравшихся перешептываться. Мать тогда побледнела, с ненавистью блестя глазами, Элинор сжала кулачки. Дед продолжал стоять у гроба внучки прямо, точно часовой на посту, хотя на скулах у него заиграли желваки.
— Отец — тот, кто воспитал, — холодно ответил Бартемиус. — Меня воспитывал Осборн Крауч, мой дед.
— Наверное, ты прав, — осторожно сказал Энтони.- Ладно, не будем… Обидеть тебя я не хотел. Просто Адонис Кэрроу уже разбрасывает эту газетенку всюду.
— Мне нет дела до этого выродка, — фыркнул Бартемиус. — У него в семье творились вещи похуже.
„Главное, чтобы этот фат не растратил много денег“, — с отвращением подумал юноша.
В детстве он не мог понять, как отец мог найти на кладбище какую-то Джулию. Вся эта история казалась ему очередной жуткой сказкой, вроде тех, что писал немецкий сквиб Гофман. Потом, однако, он узнал, в чем было дело. Его отец навестил на кладбище кого-то из родственников („Все пьяницы сентиментальны“, — ехидно заметила миссис Крауч). На соседнюю могилу пришел какой-то пожилой сквиб с молодой женой по имени Джулия. Слово за слово, и вскоре юная красотка оказалась в постели состоятельного мота. Барти пару раз видел эту Джулию — молодую даму в черном пальто и дорогой шляпке. Кажется, отец хотел притащить ее с собой на Рождество, но дедушка сказал, что категорически не желает ее видеть.
Мирелл поднял какой-то прутик и рассеянно поводил им по земле.
— Знаешь, отец хочет, чтобы я продолжил его дело, — признался он. — Ну, книжную лавку.
— А ты не хочешь этого сам? — удивился Бартемиус. Энтони мотнул головой так, что пружинки кудрей подскочили.
— Слишком скучное, мирное занятие. Это не для меня. Разве лавочники могут что-то изменить в мире?
— А каково будет твоему отцу, если никто не продолжит его дела, ты подумал? — насмешлив спросил Бартемиус. — По-моему, ты напрасно так прислушиваешься к Дамблдору. Умные люди о нем весьма низкого мнения.
— Умные люди — это твой дед или семьи потомственных слизеринцев? — Энтони воинственно улыбнулся. — Легко говорить, как бы вы поступили на его месте. Вы на его месте не бывали.
— А разве дедушка не прав? — тихо сказал Бартемиус. — Давай вспомним наши школьные годы. Первый курс — люди Гриндевальда сожгли Хогсмид. На втором на Хогсмид напали дементоры. На третьем напали снова, а потом к нам пожаловал сам Гриндевальд… Мы ведь тряслись от страха, вспомни!
— Глупо возлагать ответственность за это на одного человека, — холодно ответил Энтони. — Глупо думать, что самый сильный волшебник в одиночку смог бы противостоять столь мощной армии. Дуэль с Гриндевальдом оказалась решающей именно потому, что были разгромлены его войска. Без этого…
— Рейх был бы обезглавлен, — прервал Крауч. — Кто занял бы место Гриндеваьлда?
Энтони немного смутился, но тут же нашелся:
— А если бы заняли? Один человек, пойми, никогда ничего не решает. Уж во всяком случае, не судьбу страны, — он вздохнул. — У вас с Дамблдором странная взаимная антипатия. То есть с твоей стороны все как раз объяснимо, но с его… Чем ты ему не угодил?
Энтони был прав. Профессор трансфигурации за всю учебу не сказал Бартемиусу грубого слова и ни разу не занизил ему оценку за работу, и все же, стоило им пересечься, в воздухе повисало напряжение. Случалось не однажды, что профессор вычитал с него пару балов там, где прощал другим. Но самым странным было выражение лица Дамблдора. которое как-то заметил Бартемиус. Профессор смотрел на него одновременно отстраненно и с отвращением, словно видел на его месте давнего врага.
По совести, не меньше мальчика удивила и реакция дедушки. Когда Бартемиус рискнул осторожно ему пожаловаться, Осборн Крауч вздохнул и побормотал:
— Надеюсь, он будет помнить, что потомки не отвечают за предков.
Что дедушка имел в виду, мальчик, конечно, не решился спросить. Со временем он научился объяснять для себя неприязнь Дамблдора гораздо проще и так ответил сейчас другу.
— Видимо. Я слишком талантлив. А профессор боится соперников. Ему больше по вкусу серость вроде Спраут.
Хаффлпаффка Помона Спраут, учившаяся с ними на одном курсе, в самом деле пользовалась симпатией заместителя директора — такой, что он предлагал её кандидатуру на роль старосты школы. К счастью, директор Диппет прямо ответил ему, что подобное назначение сделает из руководства Хогвартса посмешище: будто бы перевелись талантливые студенты, раз старост выбирают с факультета посредственностей.
Энтони присвистнул:
— Это Помона-то — серость? Найди кого-нибудь из всей школы, кто так разбирается в растениях? Да она их просто чувствует, дышит с ними!
— Потому что мозги у нее, как у растения, — с презрением скривился Бартемиус. — Интересно, решила бы она хоть одну задачку по арифмантике? Разобрала бы хоть одну руну? Она и близко к ним не стала подходить!
— Каждому свое, — пожал плечами Мирелл.
— Вот именно. Всяким Спраут — копаться в земле, — хмыкнул Бартемиус и добавил, поймав холодный взгляд друга. — Почему ты её так защищаешь? Неужели влюбился? Извини, но она же уродина.
— Не сказал бы, — ответил Энтони спокойно. — Не богиня красоты, но зато добра, заботлива, имеет серьезное увлечение и, что бы ты ни говорил, отнюдь не глупа. В нее я влюбился бы скорее, чем в какую-нибудь глупую и жестокую куклу. Злая и пустая женщина, какой бы она ни была по внешности, всегда останется уродом.
— Ну хорошо, — вздохнул Бартемиус. — А вспомни Риддла. Уж на что магический гений был, а и его Дамблдор преподавать не взял. Хотя все мы знали, что Риддл и Дамблдора кое в чем превосходит. Помнишь, как неженка Хорнби страдала? — грустно улыбнулся он, сорвав былинку.
Крауч не лгал. Староста Слизерина Том Риддл считался едва ли не лучшим учеником Хогвартса за последние несколько веков. Все в Хогвартсе любили вежливого, корректного юношу, который, будучи старостой школы, решал любой, даже самый сложный вопрос. Недолюбливали его разве что гриффиндорцы, да и то лишь за его принадлежность к „змеиному колледжу“. Однако по непонятной причине Дамблдор не любил Тома и не взял его преподавать защиту от темных искусств, несмотря на просьбы профессора Мэррифот.
— Чтобы преподавать, одних магических талантов мало, — поморщился Энтони. — Риддл был откровенно предвзят, и добрым его едва ли можно было назвать. Мне кажется, ничему хорошему он бы не научил.
— Ты хоть раз слышал плохое слово от Риддла? — изумился Бартемиус. — Помнишь, он нам читал лекцию о демонах Китая? Ты же открыв рот сидел и говорил, что это лучший урок!
— Не обязательно говорить плохие слова. Он выгораживал стерву Хорнби. По-моему, это в достаточной степени характеризует его самого: то ли глуп, то ли беспринципен, то ли то и другое.
— Ну нравились они друг другу, — зевнул Крауч. — У него, вспомни, девушка погибла тогда с Хогсмиде. Понятно, что со своей новой девчонки он пылинки сдувал… Но уж как Дамблдор своих любимцев выгораживает… Убийцу Хагрида в школе держит! — скривился парень от ненависти.
— Если человеку может понравится мерзость вроде Хорнби, это опять же его характеризует, — ответил Энтони.- Подобное — к подобному. А Хагрид — отличный парень. Мухи не обидит. Я вообще не представляю, как его могли обвинить. Это же чушь. Если бы ты посещал Уход за магическими существами, то знал бы, что яд акромантула делает с жертвами совсем не то, что случилось с той беднягой Сприфингтон. Не каменеют от него. И где следы укуса? Я нарочно тогда ходил посмотреть на ее тело — увязался за Минервой, нашей старостой, она тоже не верила, что Хагрид виноват. Чтобы яд акромантула проник в тело, должен быть укус, ведь так? А укуса не было! Сприфингтон была цела и невредима. Будто её Авадой убили, не иначе.
— Как же у вас в Гриффиндоре не любят талантливых людей, — фыркнул Крауч. — Жуть…
— Да при чем тут — не любим талантливых! — Энтони разгорячился. — Ты сам только что бурчал по поводу действительно талантливой Спраут. Или, по-твоему, таланты в области травологии или Ухода за магическими существами — это не в счет? Ну что я могу сделать, если на Сприфингтон не было укусов? Если она не покрылась язвами? От яда акромантула бывает именно так!
— Почему не в счет? Риддл еще лучше знал растения и магических тварей, а вот же ты… А укусы… Знаешь, не нам судить, раз Диппет и твой кумир согласились с Риддлом… Кстати… — улыбнулся он. — Это ваши девчонки нарисовали тогда картинку „Томми плюс Лив равно дистрофия“?
Энтони фыркнул.
— Низкопробный юмор. Но Хорнби иного и не заслуживает. А судить… Знаешь, мы обязаны иметь свое мнение по каждому вопросу. Так что: я что видел, тому и верю. И мне нет дела, кто там что подумал. Яд акромантула действует иначе. Точка.
— Тогда дедушка прав: твой Дамблдор или дурак, или растяпа, или соучастник, — снова зевнул Бартемиус.
Мирелл отмахнулся:
— Думай, что хочешь, но Хагрид не убийца!
Он отдышался и вытер потный лоб.
— Глупо… Умеешь же ты меня взбесить. Не понимаю… Ты всегда удивительно равнодушен к происходящему, как будто не сочувствуешь никому. Признайся: ты хоть раз в жизни испытывал жалость?
— Смотря к кому… — поднял брови Бартемус. — К убийцам, мерзавцам и пьяницам — нет… А…
Он не договорил: со стороны озера к ребятам приблизились их однокурсники: гриффиндорец Джеймс Гудби и хаффлпаффака Дженни Лейнор. Они считались сложившейся парой и по слухам собирались поженится. Бартемиус считал толстяка Джеймса недалеким, но добродушным человеком. А вот белокурая вертушка Дженни вызывала у него подозрения. Бартемиус считал, что она заигрывает с друзьями Джеймса.
— Отдыхаете? — вздохнула Дженни с легкой завистью. — Послезавтра фотографируемся!
— Отлично! — Энтони приподнял воображаемую шляпу. — От сияния твоей красоты, Джен, наверняка засветится вся пленка.
Энтони и Джеймс погрузились в беседу, которую время от времени прерывали возгласы Дженни. Бартемиус перевел взгляд на озеро. По тропинке не спеша шли шестикурсники-слизеринцы: Абраксас Малфой с Элладрой Нотт. Он был довольно странной парой: Элладора считалась официальной невестой Рэндальфа Лестрейнджа, однако Абраксас оказывал этой жеманной синеглазке далеко не дружеские знаки внимания. Вот и сейчас он вручил подруге белую лилию, и та собралась прикрепить ее к платью. Малфой, судя по обрывками фраз, со вздохами обещал прикрепить себе в петлицу пиджака желтую кувшинку, ибо кувшинки и лилии всегда цветут вместе.
— Как воркуют! А за завтраком опять довели до слез беднягу Принц, — нахмурилась Дженни, глядя как Элладора кокетливо поправила белую шляпку.
— Два мерзавца нашли друг друга, — поддержал ее Энтони.
„Тебе завидно?“ — фыркнул про себя Барти. Гуляя на Малфоя с Нотт, он вдруг подумал, что скоро точно также и он должен пойти с Кайли. Так должно быть… Просто не может быть иначе!
Между тем Дженни обернулась и всплеснула руками:
— Посмотрите, кто к нам идет еще! Чувствую, собирается интересная компания.
Бартемиус обернулся и едва не вздрогнул. По тропинке к ним торопилась та самая Помона Спраут, о которой он недавно так нелестно отзывался, а рядом с ней… Рядом быстро — так, что волосы развевались за спиной — шла Кайли.
Издали на них было приятно посмотреть — два легких силуэт, а вблизи они представляли странный контраст. У Помоны были короткие растрепанные волосы, цветом напоминавшие воробьиные перья, неровные зубы и рябоватое лицо с грубыми чертами. Правда, Энтони находил, что у нее прекрасные глаза; большие, прозрачно-голубые, они в самом деле были недурны, но не искупали общего впечатления от наружности. На её фоне Кайли — воздушная, с нежным личиком и длинными волнистыми прядями каштановых волос — казалась настоящей красавицей. Бартемиус обратил внимание, что у обеих девушек были под мышкой по свернутому листку плотного пергамента.
— Кайли помогала мне зарисовывать растения, — объяснила Помона немного смущенно. — Нужен был очень подробный рисунок…
— Для чего? — удивился Энтони. — На экзамене с вас этого не спросят.
Помона приоткрыла рот, будто спохватившись, и покраснела; Кайли, чуть улыбнувшись, лукаво переводила взгляд с гриффиндорцев на Бартемиуса. У него встрепенулось сердце, и сразу захотелось пригладить волосы и расправить плечи.
— Вы еще не знаете? — удивилась Дженни. — Джеймс, ты никому не рассказывал?
— Да мы ведь с тобой весь день, — добродушно ответил он.
— Я и забыла, — Дженни махнула рукой.
— Не надо, — попросила Помона, краснея. — Ведь еще ничего не решено.
— И все-таки ребята должны знать, — вдруг прозвучал глубокий голос Кайли. — Сегодня утром профессор Дамблдор и профессор Бири говорили с Помоной. Профессор Бири планирует уйти в отставку, а ей предлагали занять его место.
— Если все будет хорошо с ЖАБА, конечно, — поправила её Спраут, опустив глаза.
Энтони издал нечто вроде победного клича, подхватил Помону за талию и закружил её на месте. Прочие зааплодировали, и Бартемиус, чтобы не отставать, выдал пару вялых хлопков.
— Любвеобилен же ты, Мирелл, — раздался за их спинами гнусавый голос. Адонис Кэрроу облокотился на каменную тумбу, но его странное, обезьянье сложение все-таки было заметно, а смуглое личико искажала тупая злоба.
— Что ты тут забыл, Кэрроу? — лениво поинтересовался Бартемиус, на всякий случай поудобнее перехватив палочку: полная непредсказуемость Адониса была ему известна.
— А, кто заговорил, — протянул Кэрроу. — Сын картежника! И внук вешателя. Да-да, кое-что о твоем дедушке не пишут в газетах, а мне известно, известно…
— Да что ты? — Крауч впился в него насмешливым взглядом. — Насчет дедушки не знаю, но твой дядя Ликаон был сторонником Гриндевальда и сдох в Рейхе, как собака.
В его обычно спокойных глазах мелькнула искра ненависти. Джеймс удивленно уставился на Адониса, Дженни приоткрыла рот и забыла закрыть, а Помона и Энтони спешно взяли за руки почему-то побледневшую Кайли.
— Удивлюсь, как семьям сторонников Гриндевальда разрешали учиться в школе? — обернулся Бартемиус к друзьям. — Давно пора было их гнать поганой метлой. Или департировать в Рейх, — добавил он.
Адонис криво усмехнулся; в лице его промелькнуло зверское выражение.
- Как это тебе дедушка еще не насплетничал, что с неким Ликаоном Кэрроу у нашей семьи давно ничего общего? Так что мне на него...
Он смачно плюнул на землю и, посвистывая, зашагал прочь.
***
- Раз, два, три... Подходим! Сначала делаю фотографии каждого. Групповые - после, по желанию...
Веселый фотограф Николас, которого все звали просто Ники, суетился возле камеры с магниевой вспышкой. Каждый выпуск обычно решал сам, где именно ему проводить прощальную фотосессию. Нынешний выбрал маленькую площадку у озера, с которой открывался чудесный вид на горы.
- Тридцать лет назад у магглов были популярны фотографии с динозаврами, - уверенно рассуждал хаффлпаффец Джером Вейли. Он был магглорожденным и отлично знал их быт.
- А где они их брали? - робко спросила Элла МакМиллан.
- Муляжи. Изображали на фоне, - ответил парень с видом знатока.
- Представляешь: страхолюдина Спраут на фоне диплодока? - шепнул Бартемиусу его однокурсник Оливер Стоун.
- Ей пойдет, - лениво ответил Бартемиус. Сняв очки, он быстро почистил их заклинанием. Сегодня он был в новом темно-зеленом пиджаке, сшитом по последней моде.
Помона промелькнула мимо них, в легкой голубой мантии и с аккуратным бантиком в волосах - в тон. Бартемиус хиыкнул, заметив, что она припудрилась: попытки дурнушек улучшить внешность с помощью косметики казались ему признаком отвратительной лживости и непомерных амбиций. "Если природа определила, что ты третьесортная - зачем ты набиваешь себе цену? Ходи и глаз не подымай", - думал он, с омерзением глядя, как Николас наколдовывает Помоне ветку, покрытую голубыми цветами, и ищет, где бы её получше усадить.
Самого Бартемиуса фотограф не стал снимать на фоне травы: отвел на каменный дворик и поставил у колонны, велев заложить руки за спину.
- Думаем о предстоящих экзаменах... Отлично! Вы бы себя видели, - улыбнулся фотограф. - Люблю такие характерные лица. В вас что-то очень типическое... Не то мученик, не то тиран. Так, кто там у нас следующий?
- Все тираны плохо кончили, Крауч, - лениво протянул Адонис Кэрроу, в черной мантии выглядевший особенно пугающе.
- Не хуже твоего дяди.
Бартемиус с наслаждением заметил бессильную ярость в черных глазах Адониса. Затем не спеша отошел к друзьям.
- Интересно, был ли хоть один удачливый тиран и захватчик? - ехидно поднял бровь Кристиан Лукс - еще один приятель из Рейвенкло.
- Сколько угодно, - серьезно кивнул Бартемиус. - Вспомни Чингиз-хана или Тимура.
- Вижу, ты выбрал себе кумиров, - поддел приятеля Джеймс Гудби, обняв Дженни за плечи. В воздухе разлился удивительный запах - смесь влаги и травы, верный признак близкой грозы.
- Они были поудачливее европейцев, - невозмутимо ответил Бартемиус. Его взор был прикован к Кайли в ослепительно белом платье. "Неужели моя будущая жена?" - с удивлением подумал он и тотчас ощутил, как тепло разлилось по всему телу.
- Они были бесчеловечны, - тихо вздохнула Кайли. – Поэтому их век должен пройти.
- Что значит бесчеловечны? - внимательно посмотрел на нее Бартемиус. - Разве их противники были добрее?
- Сейчас другое время. Магглы задумались о правах человека всерьез. И ориентироваться надо не на тех, кто удачливее, а на тех, кто за доброе отношение к людям.
Ник, между тем, продолжал поднимать затвор с объектива и выпускать магниевую вспышкой. Энтони позировал ему возле старого дуба. Выпустив из рук ветку, он неожиданно спросил:
- Сэр, можно, мы потом будем вместе с мисс Винс?
- Хорошо, - удивился Николас. – Только обычно вместе фотографируются ученики с одного факультета…
- Мы помолвлены, сэр, - довольно громко сказала Кайли и улыбнулась покрасневшему жениху. – К чему это скрывать?
- Ты права, - улыбнулся Мирелл. – Я почему-то откладывал до выпускного. Ребята, - он обвел друзей глазами, - я всех вас приглашаю на свадьбу. Она состоится, скорей всего, в сентябре.
Дженни, взвизгнув от восторга, бросилась на шею Джеймсу. Помона, державшаяся в стороне, подошла к Кайли, поцеловала подругу в щеку и отдала ей голубую ветку, которую все еще держала: Бартемиус только сейчас заметил, что то был побег орхидеи – а затем так же поцеловала Энтони. Джеймс пожал приятелю руку и приложился к хрупкой кисти его невесты.
А Бартемиус едва заставил себя стоять, не отступая в тень. Произошедшее казалось ему чем-то невообразимым и невозможным: получалось, что, пока он строил планы о том, как бы жениться на Кайли поскорее, она, не думая о нем, тискалась по углам с его лучшим другом? А Энтони? Тоже мне, гриффиндорское благородство… Прикидывался преданным, а сам – за спиной – увел девушку!
Некоторое время Бартемиус выравнивал дыхание. Потом, подойдя к Энтони, улыбнулся и ровным голосом поздравил его и невесту. Несколько минут спокойно смотрел в голубые глаза Кайли, а затем не спеша сделал шаг к дереву. Кругом сновали ученики, так что он мог без проблем затеряться в толпе. Миновав группу из трех слизеринцев, которые, глядя в «Пророк», наперебой обсуждали блокаду русскими Берлина, он не спеша пошел по тропинке. Затем, подумав, развернулся и пошел в сторону заросшего травой камня. Брюки, конечно, были не довольны его решением, но какая разница?
«Все было напрасно... - подумал с яростью он. - Все было напрасно...» - прикусил он губу.
Перед глазами поплыло видение Кайли. Больше всего ему сейчас было жаль не её саму, а тот ноябрьский день, когда он имел неосторожностью влюбиться в нее. В Хогвартсе было немало достойных, милых девушек. Его угораздило поставить на проигрышную карту. И времени, что самое горькое, теперь не вернешь... Повернувшись, он с яростью ударил себя по бедру.
«Ничего... Она еще пожалеет. Чего добьется её Энтони? Ничтожный тупица, всю жизнь списывал у меня». Бартемиус горестно хмыкнул и потряс головой. Поморгал. Вдохнул полной грудью. У него вся жизнь была впереди, и не стоило расстраиваться из-за первой неудачи.
Мимо стайкой пронеслись девчонки с младших курсов: рыжая, русая и черноволосая. После он заметил идущую следом за ними девочку со слизеринским галстуком на шее. Она шла осторожно, будто боясь намочить ботинки и юбку, и морщилась, стряхивая невидимых жуков.
***
Бартемиус осторожно подошел к высокому окну. Только что прошумел небольшой летний дождь, и капли медленно позли по стеклу. Мимо мелькнули пара привидений, но он не обратил на них внимание. Внешне он сохранял, но каждый раз, когда он видел Кайли, на душе словно начинал ныть старый рубец. Расстаться с мечтой всегда тяжело. Еще тяжелее надеяться, что мечта задаться навсегда. И самым тяжелым было осознавать свое бессилие. Он мог делают все, что угодно - использовать "непрощаемые" или взорвать сверхбомбу, но это неизменит ничего.
Впрочем... Надо было жить дальше. Достав из кармана письмо сестры, он надорвал конверт и поднес к глазам пергамент. Почерк Элинор оставляя мелким и аккуратным:
Дорогой Барт!
Поздравляю тебя с окончанием учебного года. Это большое дело! Не удивляюсь, что ты стал лучшим на курсе. Так ожидаемо...
Матушка стала совершенно невыносимой. Она ужасно зла на тебя, причем не только за Рождество и Пасху. Чаще всего она заявляет, что не желает видеть тебя, а если увидит, то охотно надает тебе пощечин. Еще она вбила себе в голову, что ты не желаешь ходить на могилу Мэри. Все это повергает ее в уныние. Вообщем, не советую тебе ехать домой после выпускного!
Мой выбор она не уважает, говорит, что Фоули не в чести. Как я устала от ее меркантилизма, вечного считания каждого галлеона! У нас всегда были деньги, а мы только слышали с тобой, что почем и сколько стоит. Кто из какой семьи... Будто любим мы семьи, а не людей.
Ты читал о выходке папеньки? Может, правда объявить его сумасшедишим? Это ужасно, но другого выхода остановить игрока я не вижу. Поговори с дедушкой, если можно.
Пока,
Элли
- Послезавтра домой, - поморщился Бартемиус. - Послезавтра....- Он снова, словно мальчишка, должен будет выслушивать нотации матери; снова слушать о мотовстве отца; снова утешать сестру, которая - тут мать была права - нашла какого-то малоперспективного идиота из министерства. Кто-то из великих сказал, что жизнь начинается в сорок лет. Только сейчас Бартемиус каждой клеткой тела осознавал, что это так. Только состоявшийся человек может быть счастливым...
Он еще раз посмотрел письмо. Перед глазами поплыли картины прошлого ноября. Мэри была уже при смерти, и отчаявшаяся мать забрасывала его письмами. Мэри умирала в ясном сознании, и мать почти не отходила от ее постели. Только теперь Барти с ужасом подумал над тем, что чувствовала сестра, зная, что ее дни сочтены. Раньше он не хотел думать об этом. Однако теперь... Он впервые начал представлять себе весь ужас конца.
- Боже мой, Крауч задумался! - раздался ехидный голос Адониса Кэрроу.
- Задумчивость - признак ума, Кэрроу, - хмыкнул Бартемиус. - Которого ты, увы, лишен.
Кэрроу хмыкнул. Следом за ним прысну его спутник - плотный смуглый Ульрик Гойл. Кажется, они отвернулись. Бартемиус посмотрел в окно и стал задумчиво рассматривать лужу на дорожке гравия.
«Вырождение. Типичные случаи вырождения», - подумал он.
Постучав пальцами по подоконнику, он стал вспоминать признаки вырождением. Уродливые черты лица, сужение горизонта, тупоумие, жестокость... Сходилось все, абсолютно все... Бартемиус понятия не имел, насколько сильны их отцы в министерстве, но одно знал совершенно четко: от вырождавшихся идиотов надо держаться как можно дальше.
- Может считать нас идиотами, а себя умнейшим человеком во вселенной, - снова обернувшись к нему, ядовито заговорил Бартемиус. – Только ведь это ты, наш умница, сам оттолкнул девушку, которую хотел. Сладкая Винс, она в самом деле лакомый кусочек. Только вот ты не задумался, когда говорил про родню тех, кто воевал на стороне Рейха, что это может относиться и к ней. Мне наплевать на выродка, убившего дедушку, но не думаю, чтобы ей было плевать на её отца.
Бартемиус прищурился, не понимая, что за вздор несет эта обезьяна.
- Да-да, отец Винс воевал на стороне Рейха! Насколько знаю, его казнили очень быстро, почти без суда, иначе он мог бы выдать какую-то любопытную информацию. Твое замечание пришлось как нельзя кстати, Крауч, - Адонис растянул сизые губы в ухмылке. – А впрочем, это как раз был очень разумный шаг с твоей стороны. Жениться на дочери такого отца значило окончательно загубить репутацию семьи, подорванную отцом-игроком и дедом-зяточником и вешателем… Хвалю, Бартемиус, хвалю.
- А твой приятель, насколько я знаю, остается на второй год, потому что не сдал ЖАБА? – ответил Крауч деревянным голосом. – Хвалю, хвалю.
Кэрроу с приятелем наконец убрались, и Бартемиус обхватил себя руками. Несколько минут понадобилось, чтобы запретить себе думать о Кайли: было и прошло. Наверняка к тому моменту они с Миреллом уже были помолвлены. Пусть этот урод плетет, что хочет. Думать надо о другом.
«Итак, чистокровные вырождаются, - вернул себя к прежним мыслям Бартемиус. – С ними бесполезно иметь дело: скоро они престанут играть какую-либо роль. Их главная сила – золото, но таких, как мой папаша, все больше, значит, они скоро промотаются. Магглорожденные… Видимо, будущее за ними и полукровками. Нобби Лич… его звезда, говорят, восходит, а ведь он магглорожденный».