Глава 1
10 лет спустя
Бартемиус посмотрел в окно. Паровоз громко проревел, и поезд на полном ходу сделал лихой поворот. Мимо мелькнули деревья, одетые первые весенним пухом. Воздух казался насколько прозрачным, а небо — таким высоким и синим, что на душе сама собой появлялось приятное умиротворение. Начиная с первого сентября, он не знал ни минуты покоя, все время думая (иногда явно, иногда нет) о результатах выпускных экзаменов. И вот сейчас впервые он ощутил, что все будет хорошо.
«Может даже и с Кайли», — подумал он, глядя как над болотом замелькали еловые макушки. В лучах весеннего солнца даже они казались светлыми. Впрочем, почему может? Бартемиус был уверен, что все будет хорошо.
Юноша откинулся на полке и пощупал плюшевое сидение. Рейвенкловка Кайли Винс была его тайной любовью уже почти целый год. Невысокая и очень худая, она казалась одинокой и задумчивой даже среди подруг. Девочка всегда получала хорошие баллы, но подлинной ее страстью было рисование. У Кайли был целый альбом картинок, которые с удовольствием рассматривали подруги. Однажды на уроке заклинаний, который вел маленький профессор Флитвик, Бартемиус незаметно наблюдал за девочкой с распущенными каштановыми волосами, да в конце концов и влюбился в нее. Тогда было первое ноября, и мальчик пообещал себе, что они будут вместе, хотя пока не говорил о них: в любви, как и на войне, нужно дождаться благоприятного момента. Лучше всего, если он тоже будет первого ноября…
За окном мелькнула маленькая церквушка. Бартемиус нахмурился. После смерти младшей сестры Мэри церкви казались ему чем-то невероятно зловещим: своеобразным входом в мир усопших. Мать после смерти свей любимицы стала просто невыносимой. Барти встретил Рождество у своего друга Энтони Мирелла, что вызвало приступ гнева миссис Крауч. Щеки долго горели от пощечин, а после ему был объявлен трехдневный бойкот.
Весенними каникулами, последними в школьной жизни, Бартемиус рисковать не хотел. Он заранее списался с дедушкой, а тот известил мать, что внук всю отпущенную неделю отдыха пробудет у него.
…Когда, разорвав голубые апрельские сумерки, Хогвартс-экспресс прибыл на Кингс-Кросс, Барти невольно приник к стеклу, ожидая увидеть на платформе, среди встречающих, фигуру деда — и не ошибся. Мистер Крауч стоял чуть в стороне, прямой как палка, в безупречно выглаженной мантии, в шляпе без единой пылинки, с аккуратной щеточкой седых усов. Руки он властно положил на набалдашник палки и вскинул лицо с гордым римским профилем. И лишь заметив в окне внука, немного смягчился. Когда поезд остановился и Бартемиус, сойдя с подножки, поспешил к деду, тот улыбнулся и слегка хлопнул его по плечу.
— Что-то вы бледны, молодой человек. За занятиями совсем забыли о здоровье? Когда вы последний раз выходили на прогулку?
— Вчера, сэр, — бодро ответил Бартемиус.
— А когда делали зарядку?
— Нынче утром.
Дед кивнул.
— Прекрасно. Негоже, если вас обойдет по учебе какой-то Мюррей, однако нехорошо, если вы будете слыть книжным червем, который не в состоянии постоять за себя. А это еще что?
Странный мальчишка, белокурый, но смуглый и черноглазый, с красивым личиком и фигурой обезьяны, с хохотом указывал пальцем на черноволосых мальчика и девочку помладше, давивших слизнями. Вот к девочке подбежали еще две — рыжая и русая — и попытались помочь ей подняться.
— Адонис Кэрроу развлекается с итальяшками, — протянул Бартемиус. — Он ненормальный.
— Можно догадаться по его фамилии, — фыркнул Осборн. — Однако с именем его Кэрроу превзошли сами себя. Адонис… Отец — известный развратник, мать — шлюха, дед был убит другим сыном… Семейство, однако. Пойдемте, на них нечего любоваться.
Миновав вокзал, дед и внук медленно пошли мимо по платформ. Большинство одноклассников Бартемиуса спешили к выходу, однако Осборн Крауч шел к самому концу платформы. Юноша догадывался, что они должны будут аппарировать, и спокойно шел следом. Через несколько минут дед с легкостью спрыгнул с платформы. Внук последовал за ним. Через пару ярдов начинались пути с товарными составами, к которым пошел мистер Крауч.
— Как поживает ваш друг Мирелл? — сбросил на ходу Осборн, не обращая внимания на скрипучую гальку.
— Всё такой же восторженный энтузиаст. Мечтает о равенстве для всех магических тварей, — усмехнулся Бартемиус.
— Поклонник Дамблдора? — хмыкнул дед.
— В общем… Да, — не стал врать парень. — Понимаете, у них в Гриффиндоре все восхищаются заместителем директора, как героем войны.
— Хотя он отсиживался до последнего, — крякнул Осборн. — Вы-то хоть понимаете это, надеюсь?
— Это прошло на моих глазах, — посмотрел парень на грязную цистерну, в которой из-под бежевой краски проглядывает ржавчина. «Бензин или мазут», — подумал Бартемиус.
С Энтони Миреллом они подружились еще на третьем. Тогда, весной сорок четвертого, сторонники Гриндевальда устроили на школу большой набег, убив нескольких учеников. Барти с Энтони вместе разгребли завалы, и с тех пор много болтали о том, как поездить Гриндевальда. Дружба укрепилась совместными занятиями магией и размышлениями о будущей жизни.
— Они полезны, эти восторженные дурачки, но не нужно воспринимать их всерьез, — проурчал Осборн. — Беритесь за руку, будем аппарировать, — протянул он внуку руку.
— Благодарю вас, я сам, — ответил юноша.
***
Дом Осборна Крауча стоял за городом и был невелик, но хорошо обставлен. Дед не любил излишеств, однако интересовался новшествами и охотно пользовался ими, если видел, что они могут облегчить жизнь. Мебель у него была не старая, а удобная, библиотека содержала только те книги, которые он находил для себя полезными, и однако, была весьма обширной: включала, помимо трудов волшебников, тома маггловских авторов — от Макиавелли и Адама Смита до Маркса и даже Ницше. Пару лет назад Бартемиус спросил деда, зачем ему в доме книга темного волшебника — вдохновителя Гриндевальда. Осборн нервно расхохотался:
— А Дамблдор, наверное, дорого бы дал за то, чтобы про нее узнать? Сейчас же такое время — за книгу можно и в Азкабан угодить! Клянусь, он был бы рад меня там видеть, — отдышавшись, он прибавил. — Ницше властвовал над умами. Мы, официальная власть, должны быть знакомы со своими соперниками.
Осборн Крауч продолжал именовать себя «официальной властью», хотя последнего поста — поста председателя Визенгамота — он лишился много лет назад, когда Бартемиус был еще маленьким.
— Проворовался, — зло смеялась мать. — Осыпал золотом молодую любовницу и потерял всякую меру.
Бартемиусу казалось, что она клевещет, конечно. С дедом он никогда не говорил об отставке, хотя многое бы дал, чтобы знать, что властвует над умом самого Осборна Крауча. Дело в том, что несколько лет назад, проходя ночью мимо спальни деда, он услышал, как тот говорил с кем-то громким голосом:
— Ты же понимаешь, что у меня есть досье на твою жену, брата, друзей. Ты можешь не признаваться — тогда под суд пойдут они все. Хочешь этого? Представь: все, кого ты любишь, висят рядком… Ну, кроме твоих детей. Но как ты им объяснишь, где их мама?
Повисла пауза, и снова дед заговорил, на сей раз торопливо и едва разборчиво:
— Ты же сам… Видишь… Ты сам признался… Я не при чем… Уйди!
Внук на всякий случай заглянул в замочную скважину: в комнате никого не было. Он поколебался, не позвать ли на помощь эльфов, но дед не одобрил бы, что внук подслушивал. Сейчас Бартемиус явно услышал то, что в другое время Осборн желала бы скрыть. Дедушка был самым близким Бартемиусу человеком, и портить отношения с ним мальчик не хотел бы ничем, так что промолчал. Но когда увидел на книжной полке деда томик Ницше, почему-то вспомнил ту странную ночь.
— Интересно, Ницше действительно был великим темным магом? — задумчиво спросил Бартеимус, глядя на книжные полки и простое пресс-папье на столе деда.
— Пожалуй, да… — кивнул Осборн. — Но видишь ли, викторианство было не богато на таланты… К тому же, мы, англичане, недооценивали Ницше при жизни. Мы не замечали, — на лбу деда появилась странная морщина в виде длиной полосы, — как его жуткие идеи завоевывали континент.
— Он сошел с ума? — спросил Бартемиус, все еще гладя на фолианты.
— Точнее, так сказали магглам, — нахмурился дед. — Он ставил сильные темные опыты из индийской темной магии — тогда ей все бредили. К счастью, старина Фридрих был глубоким интровертом. Иначе Гриндевальд показания бы нам ребенком.
Бартемиус немного лукавил. На Рождество Грегори, старший брат Энтони, показал ребятам обрывки подпольного фолианта с готической вязью. Барти с интересом смотрел тексты о таинственном иранском маге — Заратустре. Райвенкловец пообещал себе разобраться в этом, во чтобы то ни стало изучив книги этого самого Ницше.
…Ужин был подан, как обычно, простой, сытный и полезный: печень, овощное рагу, сыр. По случаю приезда внука Осборн, обычно не державший в доме сладкого, даже велел испечь яблочный пирог. Впрочем, Бартемиус также был не охотник до лакомств.
— Думаю, вы догадываетесь, о чем я хотел бы с вами поговорить, — спокойно проговорил дед, когда подали чай.
— Об Элинор? — Бартемиус почувствовал напряжение и выдал первое, что пришло в голову.
Сестра летом должна была выйти замуж за Брайена Фоули — брата бывшего министра магии, с позором отправленного в отставку после того, как он проморгал угрозу от Гриндевальда. Осборн не раз выговаривал матери, что она совершает шаг, губительный для будущей карьеры Бартемиуса: ему вовсе ни к чему такие связи. Их споры прервала сама сестра, заявив, что любит Брайена и сбежит с ним из дома, если их браку будут препятствовать. Конечно, ей влетело за неприличное поведение, однако больше дед вроде бы не касался этого вопроса.
— Нет, с ней мне все ясно, — старик поджал губы. — Я хотел бы поговорить о вас. Вы давно вступили в тот возраст, когда юношей начинают волновать… хм… дела личного плана. Не скажу, что вам скоро будет пора жениться — наоборот, жениться раньше двадцати пяти или даже тридцати я вам не советую. Но вполне естественного, если у вас будут отношения с девушками — при условии вашей осторожности, конечно. У вас есть кто-то на примете? Вы краснеете. Вижу, что есть. Как ей имя?
— Кайли Винс, сэр, — кашлянул юноша. — Моя однокурсница.
— Вы напрасно смущаетесь, — подбодрил внука Осборн. — Я сторонник гармонии, как у древних греков.
— Я всегда ставил римлян выше, — Бартемиус внимательно посмотрел на стеклянные створки шкафа — чистые, прозрачные, без всякого узора.
— Римляне — хорошо, — одобрительно кивнул дед. — Они были политиками, юристами и воинами.
— И поэтами! — горячо ответил Бартемиус. — Овидий, Вигрилий, Гораций…
— Все же согласитесь — они сперва политики, а потом поэты, — улыбнулся Осборн, словно желая подбодрить внука. — Римлянам не хватало гармонии, легкости, понимания бытия… Греки знали, что нужно развивать и ум, и тело… И получать насаждения плоти, — спокойно кивнул Осборн.
— Как у Овидия? — хмыкнул Бартемиус. Осборн подмигнул и шутливо погрозил внуку пальцем.
— Не сомневаюсь, что вы уже прочитали… Впрочем, скорее хвалю. Но это немного не то… Для римлян радости любви и плоти были порознь. А между тем, любовь даст куда большие наслаждения, чем просто забавы с доступными женщинами. Понимаете, о чем я? — посмотрел он.
— Вы советуете мне сделать первый шаг? — смущенно улыбнулся внук. — Вы считаете, я могу надеяться на взаимность?
Старый Крауч пригладил усы.
— Смотря что это за девушка, — начал он рассуждать. — Положим, она стоит вашего внимания… То есть она достаточно умна, чтобы вас оценить, и имеет некоторым образом свое мнение. Если же она дура — увы, дурам нравятся вертопрахи. Также она может слишком доверять мнению окружающих… А вы понимаете, у нашей семьи репутация не из лучших.
— Краучи — уважаемый чистокровный род, — удивленно посмотрел Бартемиус на деда. — А моя мать происходит из Блэков. Если какие-то сумасброды не в состоянии этого оценить…
Осборн вздохнул.
— Блэки сейчас, увы, уже не на коне. Они утрачивают влияние и становятся чем-то вроде раритета в волшебном мире — к которому, впрочем, испытывают мало уважения. Ваш отец всем известен своим беспутным поведением, — дедушка помрачнел. — Что касается меня, то отставка моя не обошлась без скандала, так что и я, боюсь, не смогу обеспечить вам того уважения, на которое вы вправе были бы рассчитывать.
— Мне не нужна протекция, — Бартемиус почувствовал легкую досаду: как будто дедушка не до конца верил в его способности добиться всего самостоятельно, с нуля. — Полагаю, я и без связей смогу занять достойное положение в обществе, если буду трудиться и правильно себя вести.
— Конечно, сможете, я не сомневаюсь, — улыбнулся дед. — Однако…
Он слегка пригладил седой ус; казалось, старик колебался.
— Да, дедушка?
— Я должен, Бартемиус, сказать вам еще одну неприятную вещь, — вздохнул Осборн. — Понимаю, вы почувствуете ко мне отвращение, но послушайте меня до конца… — замялся он.
— Ну что вы, дедушка, — Бартемиус поправил очки, хотя в душе появилось напряжение. -Впрочем, я и так знаю: матушка не отпишет мне почти ничего, — горько вздохнул он, положив в чай лимон.
— О нет, не думаю, — выставил руку Осборн. — Кому ей еще завещать, посудите сами? Я хотел сказать, что Кайли не подходит вам в невесты.
Почувствовав легкий укол, Бартиемиус изумленно посмотрел на деда. Тот кивнул и деловито подвинул сухарницу.
— Вам по восемнадцать. Ей нужно замуж, вам — делать карьеру. Какая карьера, когда она родит вам пару детей? Вам надо будет думать о семье. Вам нужно десять — двенадцать лет, чтобы состояться…
— Кайли не будет меня ждать… — упавшим голосом сказал юноша.
— Конечно, нет. Вашей невесте сейчас шесть-семь лет. А Кайли, увы, должна принадлежать тому, кто уже состоялся.
От огорчения юноша некоторое время не знал, куда смотреть.
— Но ведь вы с бабушкой были ровесниками… — неуверенно начал он.
— Были, — вздохнул Осборн. — Но, откровенно говоря, это одна из главных ошибок моей жизни. Наш брак, увы, нельзя назвать счастливым.
Он не стал вдаваться в подробности, а внук не спрашивал. Выпускник Рейвенкло Осборн Крауч в самом деле женился на гриффиндорке Лидии Пруэтт, когда обоим шел девятнадцатый год: польстился на её приданое, а также на солидный пост её отца. Сами Краучи к тому времени обеднели: отец Осборна уж слишком любил азартные игры. Приданое жены решило вопрос со средствами к существованию и к тому, чтобы добиваться благосклонности начальства: маленьким сюрпризам, подаркам, иногда явным взяткам. Правда, характер Лидии он не взял в расчет, когда женился, а зря: её легкомыслие, шумность, неуместные веселость и расточительность немало ему досаждали. До смерти тестя приходилось терпеть, а после Осборн решил проблему просто: пару раз дал волю рукам. С тех пор, стоило Лидии увидеть в глазах мужа ярость, она замолкала. В остальном же…. Осборн уже достиг положения, которое позволяло ему содержать любовницу.
Ничего этого Бартемиус не знал, да и не поверил бы, если бы ему рассказали. В тот момент его волновало другое.
— Но вы только что сказали мне… Что влюбиться для меня сейчас естественно и правильно.
— Одно не исключает другого, — терпеливо объяснил дедушка. — Вам нравится Кайли Винс. Предположим, что ей нравитесь вы. Нет ничего дурного в нескольких невинных встречах. Но не более того! Не увлекайтесь! У каждого их вас сейчас свои цели, которые не совпадают. Сохраняйте хладнокровие, мой мальчик. Вы ведь это можете.
***
…Гостиная дома Осборна Крауча была небольшой квадратной комнатой без всякого определенного стиля, однако имеющей все необходимое для отдыха. Бартемиус любил её с детства: здесь всегда можно было почитать в уединении. Однако сегодня читать не хотелось: буквы расплывались в неприятное марево, а смысл слов ускользал. У горла стоял неприятный ком, сжимавшийся, словно удушливый газ.
Кайли…Перед глазами снова и снова вставал ее образ. Вот она, смеясь, протягивала подругам альбом для рисования. Вот она, надев темно-синий плащ и белые сапожки, выбегала в пургу — зимы сейчас выдавались невероятно снежными. Вот она, откинув каштановые волосы, шла по школьному двору и рассказывала подругам, что жареные каштаны похожи по вкусу на печеную картошку. На Рождество, когда он танцевал с кузиной Энтони, он поклялся себе, что они будут вместе с Кайли. Увы… Мечта навсегда останется мечтой…
Бартемиус с ненавистью стукнул кулаком по столику. Так не должно быть, не быть… Проклятая боль снова сжала сердце. Отбросив книгу, юноша быстро собрался и вышел во дворик.
Было ясно. Звезды сияли россыпями на черном небе, отбрасывая легкие облака. Нужно было закурить и расслабиться. Достав папиросу, Бартемиус не спеша вдохнул табачного дыма. Так быть не должно!
Прозрачный ночной воздух действовал успокаивающее. Нужно было придумать какое-то средство, чтобы победить. Десять лет — ужасно много, пять — тоже. Если можно было бы оттянуть развязку на три-пять лет… Он бы поднялся как можно скорее… Три или пять…
«Я должен победить», — подумал он, посмотрев в небо.
«Она не твоя невеста… Не…» — вздохнул он.
«Будет так, решишь ты», — спокойно ответил себе Бартемиус. А если для этого нужна война — что же, он готов сразиться и победить.