Глава 3.

Лаванда сидела на кровати, закутавшись в плед, и слушала ставший уже привычным осенний дождь. Выпроводив Захарию, она решила, что на работу не пойдет, а останется дома. Заварив себе крепкий кофе, она начеркала пару строчек в редакцию и отправила записку с совой.
Но теперь она уже жалела, что сказалась больной. Дома, в тишине, ничто не могло помешать ее мыслям о Роне. Происшествия на прошлой неделе, когда Захария едва не застал их, хватило Лаванде настолько, что она вот уже пять дней не то, что не виделась с Уизли, но даже не писала ему.
Сколько бы она себе не говорила, что не любит Захарию, что ей все равно, что он там о ней подумает, она не могла отвязаться от мысли, что поступает неправильно. В конце концов, он был ее мужем. И честнее всего было бы рассказать ему обо всем.
Отложив чашку с кофе в сторону, Лаванда поднялась с постели и, зябко кутаясь в плед, прошла в гостиную. Забравшись в кресло с ногами, она рассеянно заправила длинную светлую прядку за ухо, думая, что пора подстричься, и улыбнулась, когда вспомнила, как Рону нравятся ее волосы, за которые он зовет ее Златовлаской.
С каким-то ей самим непонятным раздражением она оглядела колдографии, которыми была заставлена каминная полка. Там была и с ее свадьбы с Захарией, переведя взгляд на которую, она подавила желание швырнуть в нее чем-нибудь тяжелым.
Схватив с журнального столика пачку сигарет, она выудила одну и, раздраженно щелкнув зажигалкой, затянулась. Еще одна дурацкая привычка, которая выдавала в ней грязнокровку. И спички, и зажигалки, от которых Лаванда никак не могла отказаться, предпочитая пользоваться ими, а не палочкой, доводили Захарию, желающего казаться чистокровным, до белого каления. Хотя какая разница? Ей нравились эти маленькие маггловские вещички. Они словно связывали ее с землей. Но сейчас она бы предпочла не быть связанной ни с чем.
Лаванда могла бы написать письмо Рону и не мучится. Могла бы рассказать обо всем Захарии и покончить с этой ложью.
Ну, обиделся бы на нее Смит, когда она обращала на него внимания? Пол все равно бы остался с ней и все бы, в конце концов, понял. Мало ли детей, чьи родители в разводе?
То, что Лаванда оправдывала свое бездействие тем, что ей не к кому уходить, было лишь полуправдой. Она могла бы поведать Рону всю правду о его обожаемой Гермионе, о том, как она проводит ночи, якобы на работе, а на самом деле в постели Малфоя.
Идиотка.
Она злила Лаванду больше, чем Захария. Больше, чем кто-либо. И ее же Лаванда ненавидела даже больше, чем Сами-Знаете-Кого. Потому что та не умела ценить то, что у нее было.
Стряхнув пепел в пепельницу, стоящую на подлокотнике кресла, Лаванда натянула на плечи сползший плед. То ли и вправду было холодно, то ли она никак не могла согреться…
А может, все дело было в том, что она очень скучала по Рону.
После того, как два года назад не стало ее матери, Пол был тем единственным, кем она дорожила. И так было до тех пор, пока она не встретила Рона.
Он стал для нее всем тем, чего у нее никогда не было: опорой, поддержкой, утешением…
Шутка ли, он пришел на день рождение Пола, на который Смит не просто опоздал, как обычно, а попросту не явился. В тот день Лаванда почти решилась уйти от него. Она уже знала, что придет домой, соберет свои и Пола вещи и уедет. Не важно куда, главное, подальше от Захарии.
Но стоило ей увидеть, как Пол горячо обнимает отца, который вернулся с работы в двенадцатом часу, как в ее сердце проснулся безотчетный страх, что ее сын выберет не ее, а Захарию.
И она больше никогда его не увидит, потому что он решит, что мама бросила его. В том, что Захария постарается внушить ему это, Лаванда не сомневалась.
В горле внезапно запершило так, что она закашлялась. Отставив пепельницу в сторону, она мрачно усмехнулась. Права была мама, когда говорила, что дурная ложь имеет привычку сбываться. Кажется, она и впрямь заболела.
Чем не причина позвать в гости Рона?
И ее болезнь пройдет, она была в этом уверена.
Она поспешно набросала ему записку и принялась нетерпеливо ждать. Каминная сеть уже должна была доставить ему письмо, а это значит, что через четверть часа она увидит его.
Наконец-то.
Кто мог подумать, что она будет сходить по человеку настолько, что не сможет прожить без него и недели?
Лаванда рассматривала дождливую улицу за окном, когда позади раздался какой-то шум. Обернувшись, она увидела Рона, выбирающегося из камина.
– Ты заболела? – тревожно спросил он. – Как ты себя чувствуешь? И почему ты на ногах?
От его обеспокоенности в груди сладко заныло. Ему не все равно, он пришел… В глазах неожиданно даже для нее самой защипало.
Рон, похоже сбитый с толку ее молчанием, подошел ближе и крепко обнял, прижавшись губами к ее лбу.
– Да у тебя температура! – воскликнул он, вдруг подхватывая ее на руки. – Тебе лежать надо!
Она вдруг рассмеялась, упиваясь этой его заботой. Ее пальцы зарылись в его волосы, и она легко, почти невесомо, поцеловала его в щеку.
Рон улыбнулся ей, однако тревога из глаз не пропала. Уложив ее на разобранную постель, он присел рядом:
– Может, вызвать целителя?
Лаванда резко качнула головой:
– Нет, мне уже лучше. Просто посиди со мной, пожалуйста.
Сердце забилось где-то в горле, когда она подумала, что он имеет все права заявить, что ему надо на работу. Ведь из-за нее он почти не появлялся в магазине, и Джордж был недоволен. Скоро об этом могла узнать и Гермиона. А какое оправдание Рон мог придумать для нее, когда свои задержки объяснял тем, что разбирает завалы товаров в «Всевозможных Вредилках Уизли»?
Однако Рон кивнул, улыбаясь:
– Конечно. Я и не собирался уходить.
Забравшись к нему на колени и удобно опершись спиной о его грудь, Лаванда закрыла слипающиеся глаза и сама не заметила, как уснула. Так хорошо и спокойно ей бывало только тогда, когда Рон был рядом.
Она проснулась от того, что чьи-то губы мягко и ненавязчиво скользили по волосам на виске, спускались к уху и шее и возвращались обратно. Так, обычная ласка, без желания втянуть во что-то более серьезное.
– Не спишь? – раздался над ухом тихий шепот.
Она медленно покачала головой, и тогда Рон обнял ее крепче.
– Как ты? – все также тихо спросил он.
Его пальцы скользнули по ее рукам, мягко гладя, опустились на живот и уже там сцепились в замок.
– Неплохо, – сонно ответила Лаванда. – Ты, наверное, устал. Давай я пересяду на кровать?
– Не надо, – шепнул Рон. – Так хорошо.
Она откинула голову ему на плечо и улыбнулась, отчетливо понимая сейчас, что победила.
Будучи всего лишь любовницей Уизли, она добилась его любви. И это было тем, что Гермиона никогда не получит от своего Малфоя.


***


Гермиона раздраженно водила пером по пергаменту, составляя квартальный отчет. Подумать только, ей было приказано упомянуть обо всех случаях использования магии в присутствии магглов. Их было несколько сотен, как она могла успеть доделать все до второй половины месяца? Она и так отдала половину папок подчиненным, но дел было столько, что ее работа грозила затянуться сегодня до полуночи.
С Малфоем она не виделась уже неделю. Или около того. Загруженная сверх меры работой, она не обратила на это внимание и не считала, как обычно, секунды.
Это было даже забавно.
За эти дни Драко написал ей всего раз. В короткой записке говорилось лишь, как всегда, впрочем, лишь время встречи. Она ответила, что у нее нет времени, и с тех пор ничего о нем не слышала.
Разочарование и облегчение от этого смешались в какой-то тугой комок эмоций внутри, и она никак не могла решить, чего же больше. Она не сомневалась, что он уже нашел ей замену. Ту, что бросалась бы по его малейшему желанию греть его постель. В конце концов, состояние Малфоев, хоть и изрядно потрепанное после войны, привлекало многих. Хотя Гермионе он так ничего не подарил.
Она бы и не приняла бы его подачек, конечно, но то, что Драко было настолько все равно, с ним она или нет, что он не делал ничего, чтобы удержать ее, задевало.
Вздохнув, Гермиона отложила перо и скрутила мешающие волосы в жгут, раздумывая над тем, что же превратить в заколку. И в таком виде ее и застал Драко, который без стука распахнул дверь ее кабинета, и теперь насмешливо наблюдал за ней, прислонившись к косяку.
Затем, ни слова не говоря, он зашел внутрь, и взмахом палочки превратив какой-то пергамент в гребень, подал его Гермионе. Пробормотав благодарность, она собрала волосы и с любопытством посмотрела на Драко, который присел на кресло около стола.
– Привет, – наконец, нерешительно сказала она.
– Привет, – усмехнулся он в ответ, оглядывая завалы документов и папок. – Некогда продохнуть?
Она кивнула, смущенная внезапным интересом с его стороны.
– Случаи использования магии в присутствии магглов, – махнула она рукой на пергаменты.
– Так много? – несколько изумленно приподнял брови Драко. – И что, всем этим магглам стирали память?
Она подтвердила его слова кивком, пользуясь случаем, чтобы размять шею.
– Похоже, в Англии нет ни одного маггла, на которого не применили бы Обливейт, – криво улыбнулся Малфой.
Гермиона едва заметно улыбнулась в ответ, когда услышала, что он произнес вслух то, о чем она думала все эти дни. Ей было приятно, что Драко зашел, в то время как Рон не догадался это сделать. С другой стороны, это она просила его не мешать работать.
Как бы то ни было, дел от присутствия Малфоя меньше не становилось, а дома ее еще ждал Хьюго, которому была нужна мама. Пусть и такая непутевая, как Гермиона.
Она слегка виновато посмотрела на Драко и, вздохнув, сказала:
– Прости, но у меня столько дел…
Он быстро поднялся, помедлив всего секунду, и сухо ответил:
– Конечно. Не буду тебе мешать.
Она, закусив губу, наблюдала за тем, как он выходит из кабинета. Одна ее часть порывалась остановить Драко, вторая напоминала о работе, о Роне, о долге перед ним.
Не вытерпев, Гермиона вскочила с места и тронула Малфоя за плечо, останавливая его перед самыми дверьми.
– Ну, прости, – повторила она. – У меня правда много дел.
С какой стати она утешает Малфоя? У нее, что, других забот нет? Отказ его не задел, она это знала. Может, это повредило его самолюбию, но кем она была для него? Просто грязнокровка. С какой стати ему расстраиваться? Наверняка, он совсем скоро найдет себе другую.
Малфой по-прежнему не поворачивался к ней, она убрала ладонь и обхватила себя руками, зябко передернувшись. Внезапно стало очень неуютно. Ей хотелось, чтобы он обернулся. Чтобы хотя бы он понял, как ей важна эта работа, как она хочет сделать этот мир лучше. И если для того, чтобы не появился второй Лорд Волан-де-Морт, ей придется пожертвовать семьей или Малфоем… Что же, она была готова пойти на это.
И она в Хогвартсе думала, что у Гарри комплекс героя! Сама она как будто чем-то другим страдает.
– Я не хотела тебя обидеть, – проговорила она, не поднимая глаз от пола.
– Ты меня не обидела, – безразлично ответил Драко, наконец, оборачиваясь к ней. Его лицо было равнодушным, и он смотрел на нее так, словно она была абсолютно чужой для него. – Мне все равно, Грейнджер.
Он поморщился, когда осознал, что назвал ее по привычке старой фамилией.
Ночью он только так ее и называл. Но ночью все было проще – не надо было смотреть в глаза, не надо было вспоминать, что каждого из них дома ждут семьи, дети, не надо было думать ни о каких бедах. Днем от всего этого, а особенно от себя самого, спрятаться не получалось.
– Хорошо, – растерянно сказала она, отступая на шаг назад. – Я напишу тебе?
– Нет, – покачал он головой. – Я потом… сам напишу.
Гермиона, закусив губу, наблюдала за тем, как он выходил из кабинета. И чувствовала себя…. виноватой. Кругом виноватой: перед Роном, перед Хьюго и Розой, письмо от которой вот уже неделю лежало в верхнем ящике стола, и которое она так и не прочитала, перед Драко, и даже перед незнакомой Асторией.
Сев обратно за стол, Гермиона устало провела по лицу ладонью. Перед ней была гора отчетов, а Хьюго был дома один. Конечно, и до этого дня она и Рон не раз оставляли его в одиночестве, и Хьюго, с детства привыкший к Каминной Сети, легко перемещался к бабушке, но сегодня Гермионе не хотелось отпускать его к Молли. Дело было не в том, что она не любила миссис Уизли или что-то в этом роде, нет. Но иногда ей казалось, что стоит той внимательно взглянуть на свою невестку, и она все поймет. Поймет, что не из-за работы Гермиона приходит домой поздно, поймет, что ее брак с Роном трещит по швам, поймет, что за Хьюго некому следить.
Поднявшись, Гермиона подошла к камину и, схватив горстку Летучего Пороха, шагнула в ставшее зеленым и взметнувшееся огненной стеной пламя.
Дома царила тишина. Заглянув в детскую и никого не увидев, Гермиона решила, что Хьюго уже у бабушки. Однако малыш обнаружился в родительской спальне. Он спал, раскинувшись, на кровати Рона и Гермионы. Рыжие, совсем как у отца, волосы, отросшие до плеч, разметались по подушкам. Гермиона замерла у двери, любуясь сыном, мирно спящим, подложив ладонь под щеку. Оставлять его и уходить совсем не хотелось, поэтому она осторожно опустилась на краешек кровати и легонько поцеловала Хьюго в лоб.
Но даже это почти невесомого прикосновения хватило, чтобы ее сын распахнул глаза и сонно посмотрел на нее.
– Привет, – шепнула Гермиона, обнимая его. – Как спал?
Хьюго ничего не ответил, только положил ей голову на плечо, обвивая тонкими ручками ее шею.
– Хочешь к тете Луне? – спросила она, подхватывая его на руки и поднимаясь.
Хьюго, теперь окончательно проснувшийся, с восторгом посмотрел на нее и закивал. Переодев его, несмотря на отчаянное сопротивление сына, голосившего, что он уже вырос и может самостоятельно одеться, Гермиона аппарировала, крепко обняв его.
Луну они застали сидящей на полу в своей огромной, светлой гостиной, напрочь заставленной редкими растениями – подарками Невилла.
Луна почти не изменилась за эти годы, разве что волосы, раньше светлым водопадом спадавшие по ее спине, теперь едва доходили до лопаток. В остальном она осталось верной себе: глаза по-прежнему навыкате, что придавало ей такой вид, словно она и впрямь увидела морщерого кизляка, сережки год от года становились все больше и ярче.
Гермиона так и не привыкла к ней полностью. Не могла принять ее беззаботного, почти безалаберного отношения к жизни, которое, однако, полностью поддерживал Рольф, муж Луны. Она познакомилась с ним лет пятнадцать назад тогда, когда он, и закончивший Хогвартс на пару лет раньше самой Луны, был молодым тщедушным ученым-натуралистом, носящим круглые очки, почти такие же, какие были у Гарри. С тех пор, как они поженились, Рольф оброс внушительным брюшком, однако по-прежнему с каким-то детским восторгом мог говорить о новом виде катоблепасов. И они с Луной все так же увлеченно, как десятилетие назад, искали тех самых морщерогих кизляков.
Луна удивленно посмотрела на них, затем приветливо улыбнулась. Хьюго, которого Гермиона отпустила, сорвался с места и бросился на шею к ней.
Запечатлев на ее щеке поцелуй, он, смущенный строгим взглядом матери, отступил назад, но теперь уже Луна поймала его и усадила на свои колени.
– Последишь за ним сегодня? – несколько виновато попросила Гермиона, оглядывая гербарий, составлением которого и была занята Луна.
Однако Луна широко улыбнулась и кивнула:
– С удовольствием. Мы найдем, чем заняться, правда, Хьюго?
Хьюго, разглядывающий ее бусы, состоящие, по-видимому, из конфетных фантиков, кивнул.
Луна потрепала его по волосам и предложила Гермионе присесть, пока она не принесет чего-нибудь попить. Поднявшись в Хьюго на руках, Луна, воркуя с ним, отправилась на кухню.
Гермиона оглядела эту странную, с высокими потолками, заставленную цветами и статуэтками, комнату. На самом видном месте стоял портрет, изображающий отца Луны, который не обращал внимания ни на кого, кроме себя. Сам Ксенофилиус почил несколько лет назад, оставив Луне дом, полный опасных сюрпризов, и долги, которые она до сих пор выплачивала. Но Луна не жаловалась. То ли верила, что отец вернется, то ли, наоборот, все не могла поверить, что осталась сиротой. Она не проронила ни слезинки, ни во время похорон, ни после них, поразив Гермиону своей выдержкой. Или чем-то еще, чего она не могла объяснить. Каждому, кто подходил выразить свое сочувствие, Луна отвечала примерно одно и тоже – что она еще увидит своего отца. Многие ее жалели, говорили, что она помешалась. Гермиона, которая была уверена, что Луна всегда была слегка… сумасшедшей, видела, что та верит в то, что говорит.
Это было и забавно с одной стороны, а с другой… С другой, очень хотелось научиться тоже вот так верить – без оглядки, не сомневаясь и не ища доказательств.
Луна вернулась с чашкой чая. Хьюго, уже успевший перемазаться шоколадом, нес в руках стакан, полный лимонада. Он довольно улыбнулся матери и сел прямо на пол, рассматривая пергаменты, полные описаний различных цветов. Гермиона хотела, было, сказать ему, чтобы он не трогал их грязными руками, но Луна дотронулась до ее плеча.
– Брось, – улыбнулась она, глядя на шоколадные отпечатки, оставшиеся на бумагах. – Пусть играет.
Это было странно – смотреть на Луну и почти физически ощущать ее… грусть? Луна, замерев, наблюдала за тем, как деятельно Хьюго расшвыривает по полу пергаменты, пачкая все, к чему прикасается. И Гермиона, которая до этого едва ли не завидовала Луне, у которой был крепкий, замечательный брак, вдруг задумалась: почему за столько лет она и Рольф не завели детей?
Этот вопрос почти сорвался с ее губ, но она остановилась в последний момент. Кем она была, чтобы лезть в чужую жизнь? Если чему-то Гермиона и научилась за эти годы, так это тому, что давать советы легко, но вот подходят ли они всем – это другой вопрос.
Не зря говорят, что счастливые семьи счастливы одинаково, а несчастливые – по-разному.
Впрочем, Луна уже выглядела как обычно. Гермиона поднялась с кресла и, пообещав забрать сына не позже восьми, аппарировала.
Луна повернулась к Хьюго и бодрым голосом спросила:
– Как насчет мороженого?


***


Астория сидела в кресле, вертя в руках чашку из тончайшего фарфора. Светлые волосы были собраны, но не так тщательно, как обычно. Голубую мантию, заботливо приготовленную эльфами, она не надела, предпочтя остаться только в белоснежном платье. Драко, который занимал плетеное кресло напротив нее, был занят чтением газеты. Астория совсем не это имела в виду, когда просила его составить ей компанию. Да уж, великолепное совместное чаепитие…
Ей пришлось бороться со стольким, чтобы стать его женой. Ее семья не хотела видеть ее замужем за бывшим Пожирателем. Астория их не послушалась. Ее отговаривали все подряд, даже Панси Паркинсон, которая собиралась замуж за Гойла. Говорили, что Драко ее недостоин, что война испортила его и без того не самый приятный характер. Что она не выдержит его.
Она выдержала. Ни разу не пожаловалась на то, что он почти не обращает на нее внимания. Ни разу не упрекнула тем, что он всегда забывает об их годовщинах. Ни разу не показала, как разочарована бывает, когда он не вспоминает о ее днях рождениях.
Да, Драко гордился ею. Так гордятся только что приобретенной дорогой вещичкой. А Астория как раз такой и была – почти не изменившись за те шестнадцать лет, что они были женаты, она скорее напоминала двадцатилетнюю девушку, чем женщину, которой чуть за тридцать. После Панси, которой требовалось круглосуточное внимание, тихоня Астория казалась Драко даром небес.
Однако почему-то Гермиона была ему… Не ближе, нет. Как может грязнокровка быть близкой? Нет, она была ему нужной. Наверное, до этого дня он и не знал смысл слова «нуждаться». Пять дней без нее – и он сходил с ума. Он касался гладкой, фарфоровой кожи жены, а видел слегка загорелую Гермионы. Целовал мягкие податливые губы Астории и хотел верить, что это Гермиона так нежно и любовно отвечает ему. Зарывал пальцы в светлые, невесомые прядки, а мечтал вдохнуть запах совсем другой женщины.
– Ты сегодня будешь ужинать дома? – спросила Астория тихонько, отвлекая его от мыслей.
Он рассеянно кивнул.
– Может, ты хочешь чего-то особенного? – стараясь не показать своей радости, продолжила Астория.
– Нет, нет, – бросил Драко, поднимаясь. – Я пойду, прогуляюсь по парку.
– Постой, – попросила она, тоже вставая на ноги и подходя к нему. – Давай сходим куда-нибудь вместе? Нотты уже неделю ждут нас в гости…
– Ты иди одна, – ответил он, отступая. – Мне не хочется.
Астория закрыла глаза и ничего не сказала, только до боли в пальцах стиснула кулон, висящий на шее. Одинокая хрустальная капелька – первый подарок Драко.
Странно, но, сколько бы дорогих украшений он ей не дарил после, эта первая, совсем недорогая побрякушка, было тем, чем она дорожила больше всех своих ожерелий, жемчужных нитей и тому подобных сокровищ.
Может потому, что, когда Драко подарил ей эту подвеску, она еще верила в его любовь.
Но не теперь.
Она не знала, что с ним твориться – он все больше отдалялся. Если в начале их брака, Астория еще верила, что они – единое целое, то теперь она остро чувствовала свое одиночество. С отъездом Скорпиуса оно превратилось в отчаяние, черное и грозное, как хмурые тучи, проплывающие по серому небу.
Астория хотела бы все бросить – и не могла. Сколько она себя знала, она всегда старалась доводить все до конца. И вот эту свою странную, болезненную, впивающуюся в кожу битыми осколками, любовь она тоже собиралась истратить до последней капли.
Драко мог ценить это, мог не ценить, но она так решила. Как только она поймет, что в ее душе не осталось даже отголоска той любви, что грела ее на протяжении всех этих долгих лет и заставляла смириться с безразличием Драко, она уйдет. Не так, как уходят от своих мужей остальные женщины ее круга, не хлопая артистично дверьми, не таская мужей по судам, чтобы добиться от них большей части состояния, не устраивая публичных истерик и раздавая интервью, которые публиковались бы в разделе светской хроники. О нет, она заберет только сына, потому что он ее сокровище, от которого она никогда не откажется, и пару побрякушек, доставшихся в наследство – всем остальным Драко может упиваться в одиночестве.
Хотя на счет одиночества Астория сомневалась – отсутствие интереса к ее персоне наверняка было вызвано появлением у него другой женщины. Но Астория не собиралась ни следить за мужем, пытаясь узнать имя ее любовницы, ни допрашивать Драко. Это было ниже ее достоинства.
А пока… Пока у нее была еще не растраченная любовь к этому эгоисту. Поэтому Астория села обратно в кресло и снова сжала в пальцах чашку с остывшим чаем.


***

Гермиона потерла уставшие, покрасневшие глаза и поднялась со своего рабочего места. Накинув на себя обычный маггловский плащ, который она предпочитала мантиям, она, прихватив с собой пару папок, вышла из здания министерства. Было уже довольно поздно, поэтому каминная сеть была уже отключена, и появилось антиаппарационное поле, защищающее Министерство от проникновения. То, что случилось на пятом курсе Гермионы, добавило ума аврорам. Но и у этой защиты были свои минусы – аппарировать приходилось на улице, обдуваемой со всех сторон пронизывающим осенним ветром.
Появившись в своем доме, Гермиона прислушалась к шуму, доносящемуся с кухни. Судя по всему, Рон был дома. Оставив бумаги и сумку на кресле в гостиной и повесив плащ в шкаф, Гермиона прошла вглубь дома.
Рон и вправду был на кухне и крутился около плиты. Гермиона наблюдала за ним, устало опираясь плечом о дверной косяк.
– Ты научился готовить? – удивленно спросила она, вдыхая аромат, плывущий по помещению.
– Нет, конечно, – ответил Рон, улыбаясь и подходя к ней. Легко поцеловав ее в губы, он пояснил: – Это мама передала. Я заходил к ней, чтобы забрать Хьюго.
– Он у Луны, – чувствуя минутное раздражение, сказала Гермиона. Она была благодарна Молли за то, что та заботилась о них. Если бы эта забота не вызывала в Гермионе стойкое ощущение, что это делается потому, что она сама не в состоянии поухаживать за своей семьей. Ведь миссис Уизли не готовила ужины ни для Флер с Биллом, ни для Джинни и Гарри.
Анжелина и Джордж не в счет. Они едва выносят друг друга, так что обедать тоже предпочитают по отдельности.
– Знаю, – откликнулся Рон, ставя тарелку, полную еды на стол. – Я забрал его. Он уже спит.
– Почему Молли… – пробормотала она, усаживаясь за стол. Прокашлявшись, повторила: – Почему Молли готовит нам ужины?
– Потому что она знает, как ты занята, – легко, не упрекая, просто констатируя факт, ответил Рон, ставя перед ней полную тарелку. – Ты что, против?
Конечно, она была против. Еще как против. Она верила, что справится со всем сама. То есть, она хотела со всем этим справляться: готовить утром завтрак, а не пить быстро сваренное кофе, проводить с Хьюго больше времени, и не благодарить Молли за то, что опять не позволила сыну идти спать с пустым желудком.
– Все в порядке, – вздохнула она, начиная неохотно болтать ложкой в приготовленном Молли шотландском супе и нарушая собственно правило: есть быстро, пока не остыло. Детям внушать это было легко, а вот самой следовать…
Повисла тишина. Такая плотная, что ее можно было, кажется, почувствовать пальцами.
Словно непроницаемая стена.
Рон внезапно пристально посмотрел на нее:
– Ты тоже чувствуешь это?
– Что? – нахмурилась Гермиона. Хотя… она знала, о чем он. Она почти что тонула в этой… не отстраненности, нет. Скорее, в непонимании. Это было так странно – к пятнадцатилетию брака понять, что ты замужем за совершенно чужим тебе человеком. Да, хорошим, да, родным. Но не тем, кто понимал бы тебя с полуслова.
С Малфоем ей даже не приходилось разговаривать. Может, нужды не было, потому что разговоры были явно лишними. Может, потому, что он и так знал ее вдоль и поперек. Но и Рон прожил с ней около двадцати лет, за это время он изучил все ее привычки. Но в душе Гермиона все-таки понимала, что Малфой, пусть не всегда, но в какие-то моменты, гораздо ближе, чем когда-либо был Рон. Хотя и не могла объяснить, почему. Ведь Драко никогда не называл ее по имени, разве что только тогда, когда не мог себя контролировать.
Забавно. Променять любящего тебя мужа на человека, которому ты даже не нужна.
Голова болела так, что поднять ее не было сил. Поняв, что работать она сегодня не сможет, она уговорила Рону позволить ей вымыть посуду и отправилась спать.
Рон, занятый составлением списков, рассеянно пожелал ей спокойной ночи.


***


Роза все ждала ответа от матери, однако уже начинала сомневаться в том, что сова долетела до Лондона. Однако, решив что молчание – знак согласия, она высокомерно заявила Джорджу, что то, что он ее брат, не дает ему права решать, с кем общаться, а с кем – нет. Поэтому все эту неделю она провела со Скорпиусом. Они вместе ходили на уроки, и даже, если у них были разные предметы, он всегда провожал ее. Ей нравилось разговаривать с ним – она впервые встретила человека, который за недолгие одиннадцать лет успел прочитать многое, включая обожаемую «История Хогвартса». Джеймс, который случайно услышал один из разговоров, искренне считал, что они оба – чокнутые. Ну кому придет в голову обсуждать уроки просто так?
За пять дней Роза окончательно уверилась в том, что нашла настоящего друга – Скорпиус был тем, с кем она хотела бы проводить каждую свободную минуту. И он не был против, как Альбус, пойти с ней в библиотеку. Он, конечно, не соглашался с ней во всем, даже наоборот, они часто спорили, но и эти дискуссии увлекали ее. Потому что не носили в себе тот оттенок, что приобретали, если ее оппонентом был Джеймс – Скорпиус не заявлял «я тебя старше, а значит я прав».
Скорпиус рассказывал ей о своей семье: об отце, которого он любил, однако не хотел быть на него похожим. Скривив лицо, он говорил, что на руке у отца есть ужасная, почти выцветшая татуировка, которую тот ненавидит обсуждать. О матери, которую он едва ли не боготворил. Он говорил, что она очень красивая. Роза, мельком увидевшая миссис Малфой на перроне, соглашалась с ним, в глубине души… ревнуя, что Скорпиус так говорит о ней, хотя понимала, что и Ал бы точно также описывал бы тетю Джинни. Да и она сама восторгалась своей матерью. Но все равно, ей бы хотелось, чтобы Скорпиус когда-нибудь так бы восхищался бы и ею.
Роза, привыкшая к своей шумной и большой семье, никак не могла поверить, что у Скорпиуса нет брата или сестры. Ей, выросшей в постоянной заботе то Джеймса, то Тедди, а иногда и Мари-Виктуар, казалось, что ему наверняка было очень одиноко.
Скорпиус пожимал плечами и, ухмыляясь, отвечал, что зато ему дарили подарков вдвое больше, чем Розе.
Ее это задевало: в нем было что-то, с чем она даже сейчас не могла смириться. Какая-то… уверенность, что он получит абсолютно все, что захочет.
Но она не возражала. Не отчитывала Скорпиуса, в то время как ругала Ала за излишнюю осторожность, Хьюго за неаккуратность, а Джеймса за безалаберность.
А однажды он решил, что уроки полетов не дают никакого толку, и сам решил заняться ее обучением. Роза всячески отнекивалась, потому что боялась высоты и стыдилась этого, хотя мама говорила, что в этом нет ничего ужасного – многие люди бояться летать. Но в доме, где даже жеманная Мари-Виктуар уверенно держалась на метле, это было, по крайней мере, странно.
Метлы Розе и Скорпиусу иметь было пока нельзя, поэтому она надеялась, что его это остановит. Но – не тут то было. Он одолжил метлу у Криса, а Розе сказал попросить у Джеймса. Посомневавшись, она все-таки подошла к Джеймсу. Выслушав получасовые угрозы и пытки, что ей грозили, если бы его метла хоть чуть-чуть пострадала, он все же отдал ее Розе. Видимо, влияние оказал тот факт, что его сестричка впервые нарушала школьные правила.
Скорпиус приветливо улыбнулся ей, когда она пришла на квиддитчное поле. Сумерки уже успели опуститься на Хогвартс, поэтому шансов натолкнуться на кого-нибудь из учителей почти не было.
– Давай, взбирайся на метлу, – сказал Скорпиус сразу же.
У Розы зуб на зуб от страха не попадал, но она послушалась. Почему-то свалиться с метлы было предпочтительнее, чем упасть в его глазах. Протянув руку над метлой, она выкрикнула:
– Вверх!
Как ни странно, метла ее послушалась. Даже слишком. Резко взлетела наверх, так, что Роза едва удержала ее за древко.
Скорпиус окинул ее довольным взглядом:
– Ну? Ты же не трусишь? Забирайся.
– А ты? – пытаясь отстрочить неминуемое, спросила она. – Может, ты первый?
Он усмехнулся, но на метлу забрался.
– Давай ко мне? – предложил он. – Сначала вместе полетаем, а потом уже по отдельности…
Роза раздумывала всего две секунды. Уж лучше летать, вцепившись в мантию Скорпиуса, чем одной, на метле, которую раскачивает из стороны в сторону.
Она крепко сжала древко между колен и схватилась за Скорпиуса, крепко зажмурившись. Малфой заметил ее страх, однако ничего не сказал. Едва заметно усмехнувшись, он сильно оттолкнулся от земли и взмыл в небо. Роза испуганно взвизгнула, затем еще крепче обвила руками Скорпиуса, ненавидя себя за то, что согласилась на эту безумную идею.
– Хватит! – выкрикнула она в ухо Скорпиуса, стараясь, чтобы ветер не заглушил ее слова.
– Ладно тебе! – воскликнул тот в ответ, скорее радостно, чем встревожено. – Мы только начали!
Через пару минут ей даже начало нравиться. И нравилось, пока он внезапно не наклонил метлу под немыслимым углом, входя в пике. Чувствуя, что соскальзывает с метлы, она отчаянно вцепилась в него. Он бесшабашно расхохотался над ее смехом, выравнивая метлу.
– Полетели в Запретный Лес? – крикнул он, уже направляясь в ту сторону, где темнели деревья.
– Нет! – отчаянно возразила Роза. – Скорпиус, пожалуйста, давай вернемся?
Он ее не послушался, только на секунду оторвал руку от древка метлы, чтобы сжать ее пальцы в своей ладони.
– Держись крепче, – попросил он.
Роза выдохнула, когда почувствовала, что носки ее туфелек задевают верхние ветки старых дубов: так низко опустил Скорпиус метлу.
– Если мы упадем… – дрожащим голосом сказала Роза, но он только отмахнулся:
– Не упадем!
Но внезапно пошло что-то не так. Метлу вдруг начало крутить из стороны в стороны.
– Что случилось? – панически спросила Роза.
– Крис на время снял охранные чары, – сквозь зубы ответил Скорпиус. – Видимо, они восстанавливаются.
– И что нам делать? – широко распахнув глаза, осведомилась Роза, чувствуя, что страх накатывает огромной приливной волной.
– Понятия не имею, – крикнул Скорпиус, чувствуя, что метла сошла с ума. Она его уже не слушалась, а крутилась на одном месте, постепенно опускаясь. Скоро они уже должны были коснуться веток.
Роза внезапно успокоилась. Вдохнув, она положила ладонь на плечо Скорпиуса:
– Пусть она пока опускается. Попробуем уцепить за ветки, когда она будет падать.
Скорпиус раздумывал, закусив губу. По всему выходило, что предложение Розы – самое разумное.
– Тогда приготовься, – отрывисто сказал он. – Еще пара секунд… Давай!
Они уже не думали о том, что будет с метлой. Зажмурившись, оба резко спрыгнули, мельтеша в воздухе руками, стараясь ухватиться хоть за что-нибудь. Ветки, проносящиеся мимо, больно вспарывали кожу, добираясь до незащищенных участков и даже разрывая одежду. Скорпиус пытался защитить лицо, чтобы ветки не угодили в глаза. Роза беспрестанно визжала. Уже почти долетев до земли, Скорпиусу удалось сжать в руках толстый сук. Розе повезло меньше, хотя ее падение и смягчили растущие на земле кустарники.
Хотя «смягчили» - сильно сказано. Они всего лишь не дали ей опуститься на промерзлую траву с той силой, с которой она могла бы.
Скорпиус расширившимися глазами смотрел на то, как Роза пропадает в густых зарослях. Он отчаянно выкрикнул ее имя, но она не откликнулась. Осторожно спускаясь с дерева, не прекращая звать Розу, он добрался до кустов, в которые она упала. Рыжие волосы зацепились за ветки, поддерживая голову в каком-то странном состоянии. Одна рука была неестественно вывернута.
– Рози, – прошептал Скорпиус дрожащим голосом, пытаясь протянуть сквозь колючие ветки. – Рози, ты как?
Она не отвечала. Когда он, наконец, дотронулся до ее головы, стараясь заставить ее прийти в себя, то в ужасе отдернул руку, покрывшуюся чем-то вязким и теплым.