"Время собирать камни"

Он не спал, ему это было совсем не нужно. Он практически не пил, он забыл, что такое полноценное вампирское питание. Он проклинал свое существование за то, что ему так сложно просто взять и умереть. Просто исчезнуть, чтобы перестали мучиться его близкие, изо дня в день, вот уже на протяжении многих лет, наблюдавшие за его самоистязанием.
Он знал, что ЕЙ плохо, но струсил. Как не мужчина. Он побоялся. Он испугался того, что больше не сможет от нее уйти, сохраняя ее человечность, наблюдая за ее медленным угасанием. А ведь именно от этого он тогда бежал. От смерти. От ЕЕ смерти. Трус…
Эллис долго не могла ему простить такое малодушие. Когда Джаспер окончательно пришел в себя и пожалел о случившемся, он сам попросил Эдварда вернуться к Белле, потому что такой, как она брат уже никогда не найдет. А разбрасываться такими дорогими подарками судьбы – это преступление.
Черт бы побрал всю эту ахинею с разностью природы – человеческой и вампирской. Ничего она не стоит, когда ты остаешься один в этом мире…
Каллен так привык к боли, что известие о смерти Беллы почти никак не отразилось в его душе. Только сильный толчок в районе сердца заставил его качнуться, в глазах появилось черное размытое пятно, говорят, так всегда происходит, когда хочется плакать. А он не мог. Чудовищная несправедливость…
В комнату вошла Эсме. Она опять несла в руке большую кружку с теплой свежей кровью. Вся семья решила бороться с депрессией Эдварда методом от противного – они больше не уговаривали его что-то делать, а указывали на то, каким слабым и беспомощным он стал. Мужское самолюбие не станет долго это терпеть, оно не выдержит и взбунтуется. Еще чуть-чуть…
- Эллис звонила, - тихо сказала мать.
В ответ тишина. Ни вздоха, ни движения.
- Она просила передать тебе привет и сказать, что они теперь рядом с… Беллой, - Эсме осторожно поставила кружку перед самым носом Эдварда, развернулась и ушла.
Мать блокировала свои мысли. Они все научились этому, чтобы не травмировать Эдварда сильнее. Пятьдесят лет ожидания срыва – это ад, в котором даже врагу не пожелаешь побывать.
Но он понимал, что их целью сейчас было добить его. Заставить двигаться вперед. Наверстывать. Неужели они не понимали, что Белла УМЕРЛА! А та, которую они считают второй Беллой – не Белла…
Все слишком просто. Нельзя спустя столько времени прийти и сказать: «Привет, я пришел. Прости, давай жить вместе!» В лучшем случае его пошлют, в худшем… А что может быть «худшим» для вампира?
В ушах постоянно звенел визгливый вопль Розали: «Да вам всем делать нехер! Носитесь с этой девчонкой, как проклятые! Мало вам дерьма?»
Эммет тогда успел только кинуть братьям виноватый взгляд, по-человечески пожал плечами и ушел утешать разъяренную блондинку. Потом они уехали во Францию. Розали не могла видеть Эдварда, а он не мог видеть ее. В семье произошел раскол.
Только Эллис и Джаспер до последнего оставались рядом с практически безжизненным Калленом. Все закончилось слишком непонятно…
«Они теперь рядом с Беллой?» - его внезапно осенило, словно ударило по голове, больно. Снова качнуло, заставило ухватиться за край стола.
Осознание того, что кто-то может ее видеть, а он нет, подняло его с пыльного паркета. Эдвард прошелся по комнате в поисках чистой одежды, ничего не было. Мать даже одежду не стирала. Она вообще оставила в покое сына. На нее не похоже. Но это крайность. Карлайл добился своего – Эдвард встал.

- Ты куда? – в голосе не было беспокойства – способность вампиров контролировать эмоции достигала немыслимых пределов. Эсме только отложила плетение небольшой корзинки. Что это, Эллис всех заразила плетением? Сумасшествие какое-то…
- Прогуляюсь, - и не важно, что сейчас солнечный английский денек, вокруг море туристов.
- Ты уверен, - Эсме не выдержала.
«Господи, да за что же тебе это!?» - кричала ее душа.
- За малодушие, - спокойно вслух ответил Каллен.
- Подожди хотя бы Карлайла, - осторожно попросила мать.
- Я прогуляюсь, - никаких компромиссов.
- Я волнуюсь, - Эсме положила руку на плечо сына.
- И я, - коротко ответил Эдвард и сделал шаг к двери. Там он обернулся и, видя прищуренный взгляд женщины, тихо сказал. – Время собирать камни?
Эсме молча кивнула.
Когда Эдвард вышел, она тяжело опустилась в кресло и укрыла бледное лицо в ладонях.
- За что?

Солнце было не теплым и не ярким. Оно было никаким. В густой тени деревьев старого парка Эдвард нашел себе высокий дуб, забрался на самую вершину и сел на самую толстую ветку. Отсюда открывался прелестнейший вид на Лондон, город, давший приют одинокому вампиру…
Бред. Уже весь изжалелся.
Сколько можно?
Эдвард теперь люто завидовал Эллис и Джасперу. Не потому, что они были рядом с призраком. А потому, что они были в Америке. Эдвард соскучился по Форксу. Там началась его «жизнь», по-настоящему человеческая жизнь. Со всеми человеческими переживаниями и страхами. С любовью, наконец. Он устал. И физически, и морально. Пятьдесят лет борьбы за жизнь без нее, пятьдесят лет муки.
- Хочу в Америку, - тихо произнес сам себе Эдвард и посмотрел на запад. Там синело небо, пробиваясь через высокие шпили «сити» - делового района Лондона. Показалось, что ветер принес запах «олимпийского» залива, запах скалистых берегов и сосен. Нещадно заныла душа. Он действительно захотел вернуться.
Подставив лицо солнцу, нагрев немного ледяную кожу, Каллен почувствовал, как где-то там внутри его души загорелся огонек надежды. Ему действительно захотелось жить.
Теперь он мог вспоминать. Не тупо выть от боли, а просто вспоминать картинки прошлого. Вспоминать те новости, которые приносила Эллис, ментально связываясь с судьбой Беллы.
Рядом с Беллой всегда был надежный друг – Джейкоб. Волк, превратившийся тогда, когда в Форксе появились вампиры Виктории, мстившей за сумасшедшего Джеймса. Карлайл не пустил Эдварда на помощь оборотням. Он сказал, что они справятся. Они ее защитят, не подвергая одновременно еще большей опасности. На самом деле отец вовсе так не думал, просто он не хотел, чтобы Белле было еще больнее. А ведь Карлайл был чертовски прав. Джейкоб спас ее, весь город, истребив всю армию новообращенных своими – волчьими – силами. Превосходно! Эдвард оставил свою любовь под защитой стаи псов, верно охранявших ее покой.
Только один вопрос мучил его практически постоянно. Почему она вышла замуж за Ньютона? Она уважала его – это правда. Но так, чтобы связать себя навеки узами брака… Удивительно. Правда, Эллис как-то упомянула, что она родила сына, которого назвала Эдвардом. А из этого следовало, что несчастная девушка пронесла свою боль через всю жизнь, доверив физическую оболочку души верному и любящему человеку. Белла знала, кому можно доверять. Ее окружали только достойные. Она прожила относительно спокойную жизнь в комфорте. Помогла основать мужу огромную корпорацию, вырастила сына, а потом взяла под опеку непутевую внучку… Так сказала Эллис. Она знала почти все о жизни Беллы Свон. Она оставалась верной подругой до конца, защищая человека от посягательств на ее честь со стороны Розали, страшно ненавидевшей ее.
Время собирать камни…
Если он решится на поездку в Америку, значит, ему придется столкнуться со своим прошлым лицом к лицу. Страшное испытание. Но только так можно было очистить душу от скверны ада. Только так можно было сказать последнее «прости».
Солнце уже не грело. Кожа становилась холодной. Такой же каменной, как и раньше.
Осторожно спустившись с дерева, Эдвард огляделся. На город опускались сумерки, погружая парк в летнюю прохладу влажного вечера. Самое загадочное время суток – сумерки… Знак свыше? Кажется, так Эллис сказала, показав лицо девушки Эдварду тогда?

- Собирай вещи, - Карайл широким жестом кинул на кресло в холле свой рабочий пиджак и портфель.
- Что случилось? – Эсме была не просто озадачена - после почти целого дня нечеловеческого беспокойства за сына, она теперь вообще не могла адекватно воспринимать информацию.
- Мне звонил Эдвард, - «Если бы Карлайл был человеком, он бы задыхался и потел», - неожиданно подумалось Эсме. – Он сказал, что хочет вернуться в Америку.
- Как это? Стоит ли? – посыпались логичные вопросы настоящей женщины.
- Я думаю, что в Сиэтле о нас не знают. Мы не едем в Форкс, там нам делать нечего. Тем более Квиллеты нам не простят возвращения, - Карлайл ловко развязывал галстук.
- Эдвард хочет лететь в Америку? – уточнила Эсме, по привычке складывая неаккуратно брошенный пиджак любимого мужа.
- Да, - коротко ответил Карлайл, поднимаясь по лестнице вверх, в комнату. Потом добавил: - Он позвонил мне и сказал, что хочет избавиться от призраков прошлого. Он созрел, Эсме.
Эсме поднималась вслед за мужем в их спальню, теребя в руках полу пиджака.
- Но он не готов…
- Откуда ты знаешь, когда он будет готов? – Карлайл остановился и посмотрел на жену. – Послушай, - он взял ее руки, - Эллис и Джаспер купили дом. Все, что от нас требуется – это вскрыть все финансовые фонды – свои и Эдварда - и предоставить ему свободу действий. Пусть он попробует вернуться к жизни. Беллы нет, понимаешь? Есть ее двойник, одной с ней крови. Так пусть сын либо удостоверится, что все кончено, и эта девочка – не Белла и не имеет к ней вообще никакого отношения, либо пусть Эдвард почувствует новый прилив жизни.
- Но он не забыл Беллу, он не сможет полюбить другую! – Эсме тоже верила в вечность любви, как и Эдвард.
- Эсме, если он все еще ее помнит, если он все еще хранит в своей искалеченной душе память о ее образе, то он способен на такую любовь, какая никому и не снилась. Вопрос в другом, захочет ли он сам пойти на это? Захочет ли он оставить память о Белле и найти в себе силы сделать шаг вперед? А это мы сможем узнать только, когда прибудем на место. Я категорически запретил Эллис говорить и «показывать» Эдварду что-либо. Пусть теперь он сам разбирается…
- Ты жесток к нему, - Эсме судорожно вздохнула.
- Не больше, чем он к себе, дорогая, - Карлайл ласково обнял жену к себе и прижался губами к ее макушке: - Пора выпускать детей из-под опеки. Они бунтуют, ты же знаешь…
- Розали не звонит, - печально констатировала Эсме.
- Зато звонит Эммет. Все будет хорошо. Только дай нам перелететь через Атлантику, а там посмотрим, - Карлайл знал, что говорил.
Мудрость и жизненный опыт подсказывали ему – все познается в сравнении. Пусть Эдвард сам решает, что для него лучше – идти вперед или чахнуть и со временем превратиться в прах.