Глава 33.2. Финал.

В Мэноре уже давно не было настолько тихо. За последнее время Нарцисса свыклась с постоянным присутствием Пожирателей: они толпились в гостиных, которые когда-то она так любовно обставляла, громко переговаривались и смеялись, устраивали показные дуэли, когда им становилось скучно, заклинаниями разрушая мебель, картины, дорогие статуэтки. Этот вечный гомон, хаос в родном доме стали такими же обыденными, как и вечный, въевшийся будто бы под кожу страх. И хотя последние месяцы здесь стало спокойнее, — многие Пожиратели были заняты поручениями Волдеморта — но это все равно не был тот дом, то убежище от мира, который она так любила когда-то.

И вот теперь — наслаждайся! Пламя в камине и ветер за окном — единственные звуки, которые нарушали абсолютное безмолвие. Но, как оказалось, дело не в тишине — оно не принесло желанного покоя. О каком покое вообще могла идти речь теперь — они повержены, разбросаны, словно листья по ветру. Волдеморт вернется — через месяц или год — ведь он всегда возвращался! Соберет остатки своих подданных, найдет новых, если потребуется, но не отступится, пока не погибнет сам или не уничтожит Гарри Поттера — и неважно сколько душ и с одной, и с другой стороны будут уничтожены в этой войне. Все это сопутствующие потери, не стоящие ни сожалений, ни воспоминаний.

Как же сейчас Нарцисса злилась на Люциуса! Это ведь он хотел славы — стоять по правую руку от победителя, прославить их фамилию, их род до невиданных высот, выстроить для Драко потрясающее будущее. Тщеславие — вот что погубило их семью. Ну, почему бы не жить спокойно? Остаться в стороне от этой войны, сбежать, если потребуется… Но нет же, он хотел славы, а умер одним из многих в стенах Хогвартса и могилой его будет общая яма, в которую его скинут с остальными трупами. Почести — не для проигравших. А ей теперь что делать? Где взять силы, чтобы выжить самой и уберечь сына?

На губах стало солоно, и Нарцисса с удивлением поняла, что это слезы. Как давно она не позволяла себе этой слабости и теперь они текли без конца и краю, и сдержать их она не могла. Уже позже, совсем обессилев, она тяжело поднялась на ноги, подошла к письменному столу Люциуса, села в его кресло. Сколько раз он засиживался здесь допоздна, особенно в последние месяцы — корпел над документами или просто задумчиво смотрел в окно, выходящее в сад. Нарцисса открыла тумбочку, достала кипу бумаг, просмотрела — на первый взгляд все было в порядке, но все равно нужно было посоветоваться с Северусом, решить, что делать с домом. Купит ли его кто-то в это непростое время? Как ей организовать переезд — а она уже твердо решила, что заберет Драко из Англии. Рано или поздно Волдеморт призовет их и тогда… Что тогда, Нарцисса предпочитала не думать. Может, им повезет, и Гарри Поттер убьет это чудовище. Даже если так, сейчас оставаться в стране было небезопасно — Аврорат стремительно вылавливал разрозненные остатки Пожирателей и отправлял их в Азкабан. Нельзя было допустить, чтобы это произошло с Драко — только не с ним!

— Нарцисса, — голос Снейпа вырвал ее из задумчивости. Она подняла взгляд, кивнула на стул напротив, приглашая Северуса присесть. Вот кто умел выживать! Несмотря ни на что, он сохранял поразительное хладнокровие, бессонная ночь, кажется, вовсе его не утомила.

— Как Драко? — спросила Нарцисса.

— Спит, — ответил Снейп и, помолчав, добавил: — С ним все будет хорошо.

— Благодаря тебе, — Нарцисса склонила голову и, понизив голос, произнесла: — Ты столько сделал для нас…

— Не начинай, — отмахнулся Снейп. Голос его был сухим и безэмоциональным. — Пока я в состоянии помочь — можешь рассчитывать на меня. У тебя ведь есть какие-то планы?

— Планы? — невесело засмеялась Нарцисса. — А что, у нас большой выбор? Будем пытаться выжить. Я хочу забрать Драко отсюда и уехать как можно дальше. Может, Темный Лорд и вовсе забудет о нашем существовании, как знать?

— Ты уверена, что он согласится ехать? — поинтересовался Снейп, откидываясь на спинку стула и задумчиво барабаня тонкими, бледными пальцами по колену.

— Ты имеешь в виду… — тревожно нахмурилась Нарцисса. — Из-за Грейнджер?

— Да. Не знаю, заметила ли ты…

— Заметила, конечно, — горестно вздохнула Нарцисса. — Драко имеет… склонность к ней…

— Влюблен, — поправил Снейп. — Называй вещи своими именами. Он влюблен в нее и — уж поверь мне — вряд ли бросит. Тем более теперь, когда она в таком состоянии.

— Она?..

— Будет жить, — сухо ответил Северус. — Физически она оправится полностью, а психологически… Наверное, тоже, но со временем. Мисс Грейнджер очень упряма и не сдастся так просто.

— Мы не можем ждать, пока она придет в себя, — поджав губы и расправив плечи, твердо произнесла Нарцисса. — Время — непозволительная роскошь. Если Драко останется здесь, то его либо посадят в Азкабан, либо… — она не договорила, чувствуя, что не в силах совладать с голосом.

— И что ты предлагаешь? — спросил Снейп.

— Ты сможешь забрать отсюда мисс Грейнджер? В Хогвартс? Мунго? Куда угодно…

— Смогу.

— Тогда забери. И как можно скорее, пока Драко не увидел ее.

— Он будет спрашивать о ней, — предупредил Снейп.

— Это уж оставь на меня, — произнесла Нарцисса. — Я сделаю так, чтобы видеть ее он больше никогда не захотел. Так будет лучше.

***

Окончательно в себя Драко пришел через три дня. Он все еще был слаб и от зелий, которые в него бесконечно вливал Снейп, его немилосердно тошнило, но он был жив. Сейчас, лежа в своей кровати и наблюдая, как за окном медленно падает снег, он чувствовал себя если не счастливым — до этого было еще ох как далеко! — но по крайней мере исполненным надежд. Он жив! Уже это было огромным счастьем! Он уберег от того кошмара, который произошел в Хогвартсе, Грейнджер и мог гордиться собой. Пускай ему никогда не стать выдающимся последователем Темного Лорда — но Драко ведь и не хотел этого никогда! И метки он не хотел, это отец настоял. И, конечно, эта война еще не закончена, каков бы ни был финал битвы в Хогвартсе. Более того, противостояние, возможно, только начинается и тогда впереди еще множество жутких сражений, но Драко был жив, а значит, имел шанс что-то изменить, как-то исправить направление своей жизни, которое, как он теперь точно осознавал, ему не нравилось.

На Драко волнами накатывала сонливость, но он отгонял ее от себя — пора было возвращаться к нормальной жизни. Малфой медленно сел, переживая приступ сильного головокружения, осмотрелся кругом. На прикроватной тумбочке стояло несколько склянок с разноцветными зельями, которые Снейп наверняка заставит его принять, как только вернется. Драко поморщился, осторожно опустил ноги на пол и тут услышал легкие шаги в коридоре. Это могла быть только Нарцисса, но она, не задерживаясь, прошла мимо комнаты Драко. Тому внезапно вспомнилось ее лицо, когда он очнулся впервые — серое, осунувшееся и эти глаза полные отчаянья и боли. Может, ему это просто приснилось? Но от неприятного предчувствия отделаться уже не удавалось — оно поселилось внутри — навязчивое и неизбывное.

— Вэнди! — позвал Драко и домовый эльф тут же оказался перед ними, привычно заламывая руки и прижимая к голове крупные уши.

— Хозяин звал Вэнди! Вэнди здесь! Вэнди готов сделать все, что понадобится хозяину, — залепетал эльф, опасливо косясь на Драко. Если бы тот сейчас был хотя бы немного внимательнее, то обязательно заметил бы, что Вэнди еще более нервный, чем обычно и вид у него донельзя виноватый. Но Драко было явно не до анализа поведения эльфа.

— Приготовь мою мантию. И поживее!

Эльф низко склонился и тут же кинулся выполнять поручение. Вскоре на кровати перед Драко лежали идеально выглаженные мантия, рубашка и брюки, которые тот, морщась от неприятных ощущений, медленно натянул на себя.

— Хозяину Драко нужно отдыхать, — застенчиво переминаясь с ноги на ногу, заметил Вэнди. — Мистер Снейп будет недоволен.

— Я уже достаточно отдохнул, — отмахнулся Малфой. — Как там Грейнджер? Ела хоть что-нибудь?

— Вэнди не знает… Вэнди не причем, — запричитал домовый эльф, забиваясь в угол и обхватывая тощими лапками голову.

— О чем ты? — замер Драко. Он знал — чувствовал! — что не все в порядке, но даже в самых ужасных кошмарах не мог вообразить, что проблема может быть связана с Гермионой. Он мог предположить, что угодно — может, кто-то из их друзей умер во время атаки на Хогвартс (хотя друзей этих и можно было пересчитать на пальцах одной руки), может, Темный Лорд планировал пытать их всех, пока не выяснит, кто предатель, кто сообщил об их планах Дамблдору. Но только не Грейнджер, которую он оставил запертой в Мэноре! — Вэнди!

— Вэнди не знает… — эльф повторял одно и то же, словно заведенный, и Драко осознал, что даже если он сейчас разорвет его голыми руками, то и тогда не вытянет ни единого внятного слова.

— Вон, — прошипел Малфой. Повторять дважды не пришлось — Вэнди тут же исчез. А Драко, чувствуя, как холодеет все внутри, выскочил в коридор, преодолел расстояние до комнаты Грейнджер всего за несколько секунд, взмахнул палочкой, снимая с таким тщанием наложенные заклинания… И вдруг понял, что никакой магической защиты на дверях нет.

Драко уже знал, что Гермиона не в комнате, понимал это разумом. Но надежда все равно еще теплилась внутри — крошечная, едва тлеющая. Она ведь должна была его понять! Он переступил через всего себя — воспитание, принципы, ценности! — только бы защитить эту девчонку. Он готов был сражаться за нее — терпеть лишения и пытки, лгать, изворачиваться — лишь бы только она была жива. Неужто ее ослиная гордость, ее хваленное гриффиндорское упрямство не позволило ей дождаться его, позволить Драко хотя бы попытаться объяснить мотивы своих поступков. Не могла же она быть так жестока к нему и так слепа — его справедливая, верная Гермиона!

Поэтому Малфой постучал. Звук этот показался ему таким громким и чужеродным, словно он потревожил покой в давно покинутом жилище. Но ведь его Мэнор живой! Это же дом на зависть всем! Совсем недавно, до того, как Пожиратели устроили здесь штаб-квартиру, он так гордился им, а что теперь? Драко казалось, что стоит ему закрыть глаза и он увидит будущее Мэнора через несколько лет — покинутый, пыльный, с паутиной в темных углах. Почему так? Что случилось со всем миром за те несколько дней, что Драко провел в беспамятстве?

А меж тем из комнаты Грейнджер не доносилось ни звука — ни легких шагов, ни шелеста книжных страниц, ни торопливого скрипа пера, ни голоса. И Драко толкнул дверь, которая даже оказалась незаперта, и, войдя, не узнал эту комнату. В ней не осталось ничего — она была настолько безлика, что у Малфоя сжалось сердце. Быть может, все это ему лишь приснилось? Может, и не было здесь никакой Гермионы Грейнджер? Но разве было бы тогда Драко так тоскливо и больно, словно из его жизни вырвали что-то важное, что он и сам не успел оценить по достоинству до тех пор, пока не утратил?

Драко прошел на середину комнаты, осмотрелся. Ничего! Ни единой книги на прикроватной тумбочке, ни одной складки на покрывале. Даже запаха ее здесь не осталось!

Она не могла уйти в библиотеку, столовую или в сад. Комната выглядела совсем нежилой, а значит, и в доме Грейнджер нет. Могло ли с ней что-то случиться? Эта мысль заставила Драко взять себя в руки — ему необходимо было найти родителей, узнать все. Он развернулся к двери, только чтобы наткнуться на внимательный взгляд Нарциссы. Та стояла на пороге уже наверняка достаточно давно, взгляд ее был изучающим и внимательным, и при других обстоятельствах Драко бы смутился, потому что он явно выглядел, будто испуганный и растерянный мальчишка, и позволил застать себя врасплох. Но сейчас ему было все равно, что мама подумает о нем. Да и кого он обманывает! Все она давно поняла, иначе не помогала бы ему тогда наложить чары на комнату Грейнджер.

— Где она? — спросил Драко и не узнал свой голос.

— Ушла, — равнодушно пожала плечами Нарцисса, закрывая за своей спиной дверь.

— Куда ушла? Как она могла уйти, если на комнате были чары? Ты же сама мне с ними помогала!

— Я сняла их.

— Что? — неверяще выдохнул Драко и, повысив голос, воскликнул: — Но зачем?

— Не смей кричать на меня, Драко, — тон Нарциссы остался абсолютно спокойным, даже неживым, как и вся атмосфера Мэнора. Но не зря же она была Малфой — ей не нужно было кричать, чтобы заставить Драко устыдиться.

— Извини… — пробормотал он. — Я просто не понимаю, мама.

— Сядь, сын, — велела Нарцисса и, дождавшись, пока Драко опустится на край кровати, и сама села напротив, в мягкое кресло. Мерлин, как же она не хотела поступать так! Как же ее тошнило от необходимости лгать и причинять боль единственному ребенку. Но если она не сделает этого сейчас, то потом будет только хуже — и что такое ее совесть в сравнении с жизнью и благополучием Драко? — Я отпустила ее. Рождество прошло, и какое право мы имели держать ее взаперти?

— Но ты сказала ей?..

— Что ты едва не погиб? Да. Она знала, Драко. Я предложила ей увидеть тебя, но она не захотела. И тем более она не захотела ждать.

— Я не верю… — Драко чувствовал, как кровь приливает к лицу, и оно покрывается уродливыми алыми пятнами. Только жалости ему не хватало! Словно какой-то убогий, юродивый, от которого отвернулись с отвращением! Ему хотелось вскочить и убежать, только бы не видеть материнский взгляд, наполненный состраданием. Но ведь это же Грейнджер! Неужто она могла… Она ведь видела его после Круцио, гладила уродливую метку на его предплечье, видела его слабым, готовым сдаться, и жестоким, но даже тогда не отвернулась, а теперь… — Я не верю, — еще раз повторил Малфой.

Нарцисса отвернулась к окну, задумалась. Только сейчас Драко заметил, насколько уставшей, осунувшейся и постаревшей она кажется. Да, она все также прямо держала спину, прическа ее была идеальна, но что-то внутри, будто сломалось. Драко почувствовал вину, потому что он даже не спросил, как она и отец, чем все-таки закончилось сражение в Хогвартсе. И только он хотел спросить, как Нарцисса медленно заговорила.

— Мы проиграли, Драко. Потеряли все. Кто-то из Пожирателей предал нас. И, знаешь что, я думаю, что это Снейп.

— Что ты такое говоришь?.. — прошептал Драко. Мерлин, неужто мамин рассудок помутился?

— Задание перепоручили ему, после того, как тебя вернули домой, не так ли? И это привело нас прямо в западню, организованную Дамблдором. Хотя, быть может, я и не права… — Нарцисса задумчиво прикусила губу, потом, словно очнувшись, продолжила: — Сейчас это все уже не важно. Темный Лорд затаился. Дамблдор мертв, но Гарри Поттер никогда еще не был так близок к победе. Они вновь отвоевали Министерство, вернули контроль над магическим миром. Мы проиграли, Драко, слышишь?

— Ну, и что? — запальчиво воскликнул он. — Мама, разве нам обязательно быть с Темным Лордом? Неужто нам нельзя просто оставаться в стороне?

— О чем ты, сын? — грустно улыбнулась Нарцисса. — Посмотри на нас, на наши руки. На них метки и кровь. Никто не даст нам жить. Скрываться, оглядываться, бояться каждое мгновение — возможно. Но не жить… Если даже твоя Грейнджер посчитала тебя виновным в смерти Дамблдора и других ее друзей.

— Нет, она не могла.

— Но она сделала это, Драко! — закричала Нарцисса. Голос ее отдался от стен, разнесся по комнате, многократно усиленный, заставляя Малфоя поморщиться. Это было так непохоже на его хладнокровную, всегда аристократически сдержанную мать. — Она выбрала другую сторону, потому что никто не выбирает сторону проигравших, слышишь? И тебя на той стороне не ждут, сынок. Им плевать, кого ты любишь, кого защищал или сколько тебе лет. Ты — Пожиратель, ты сын Люциуса Малфоя, смерть которого они празднуют…

С этими словами Нарцисса швырнула ему на колени сегодняшний номер «Ежедневного Пророка», на который он даже не обратил внимания. Заголовок на главной полосе кричаще гласил: «Тот-Кого-Нельзя-Называть лишился Правой руки» и было изображена колдография Люциуса времен судебного процесса. На ней он был уставшим, но все таким же гордо держащим голову, с презрительно поджатыми губами — истинный Малфой!

«Эта нелепая метафора наверняка принадлежит перу Скитер», — отрешенно подумал Драко, все еще не понимая, отказываясь понимать. Он знал, что стоит ему только впустить эту информацию в разум, как она тут же уничтожит его, лишит рассудка. Но правду было не удержать: она, будто приливная волна, сметала все на своем пути — жуткая, болезненная правда.

— Они ничего не пишут про тело, Драко. Я никогда не узнаю, где он, — прошептала Нарцисса, бессильно утыкаясь лбом в колени. Плечи ее задрожали — сначала редко, а потом все чаще и чаще, и рыдания наконец-то вырвались из груди.

— Мама, — прошептал Драко. Он подошел к ней и рухнул на пол у ее ног. Пальцы его мелко дрожали, когда он погладил ее по волосам. Он думал, что принять метку — это конец света? Ну, так получай, Малфой! Принимай щедроты судьбы, держи карманы пошире — она еще побалует тебя милостями, отнимет все, что ты когда-то имел. Отца, Грейнджер, дом, школу, будущее, честь, мечты и надежды — и теперь выживай, Драко! А не можешь… Ну, так сдайся, кому какое дело?

— Мы уедем, Драко, — будто прочитав его последние мысли, Нарцисса подняла голову, взглянула на него покрасневшими, словно безумными глазами, и со сверхъестественной силой сжала его руку. — Я уже договорилась, слышишь? Мы поедем во Францию, на побережье. Начнем все сначала, как будто и не было этой проклятой войны.

Драко ничего не ответил. Что он мог сказать? Сломать последнюю материнскую надежду, за которую она цеплялась в какой-то почти предсмертной агонии? Пускай он не верил, что можно начать заново — как выстроить хоть что-то, когда весь фундамент твоей жизни выкорчеван подчистую? Но эти мысли он будет держать при себе. Поэтому он молча кивнул и, как в детстве, которое сейчас казалось таким далеким, положил голову на мамины колени, позволяя ей рассеяно перебирать его волосы.

***

Драко осознал, что пришло лето, когда на календаре было уже десятое июня. За последние полгода это было для него привычно — он выпадал из реальности, случалось, на целые недели, то бездумно таращась в окно, которое здесь было зарешечено, будто в темнице, то водя глазами сотни и сотни раз по одной и той же строчке, не понимая смысла, то сидя на побережье и наблюдая за крикливыми чайками. Мама сначала дергала его постоянно — заставляла гулять, следила, чтобы он питался и принимал зелья, которые ему после ранения приготовил Снейп. Она пыталась сделать этот дом жилым — собственноручно расставляла цветы и дорогие безделушки, которые забрала из Мэнора. Но это не могло сделать жилище родным — замена всегда остается всего лишь заменой.

Но потом Нарцисса все чаще начала и сама словно погружаться в трясину — сидела в комнате целыми днями, а потом, по ночам, бродила по дому, словно сомнамбула. Драко знал, что ему необходимо стать главой семьи, позаботиться о матери, которую смерть Люциуса сломала и, — видит Мерлин! — Драко пытался. Он приходил к маме, и они разговаривали, но беседы их напоминали костер под пронизывающим ветром — чадит, колеблется, а пламени нет. О чем им было говорить? О неопределенном будущем или жутком прошлом? И вскоре Драко сдался. Он убедил себя, что им обоим необходимо время — побыть в одиночестве, залечить глубокие раны. Если бы он только знал, какой трагедией обернется это его равнодушие к маминой судьбе, его неспособность справиться с бедой и помочь справиться ей…

Иногда он вспоминал Грейнджер. Как там она? Сюда новости не долетали — мать сознательно отказалась от каких-либо связей, чтобы не выдавать их расположение. Переписываться она продолжала только со Снейпом, и когда Драко спросил, как она может доверять ему, раз считает предателем, то Нарцисса лишь пожала плечами и сказала, что ошиблась. Правда это была, или мать просто решила закрыть на все глаза, чтобы и в дальнейшем рассчитывать на поддержку Северуса — Драко не знал и узнавать не стремился. Если он начинал думать об этом, предполагать, что их с Грейнджер судьбы оказались изломаны лишь по прихоти Дамблдора, которому нужно было воплотить свой план любой ценой, то испытывал такую ярость, что, будь Дамблдор еще жив, его рука не дрогнула, и он бы убил его. Он ведь даже не использовал их, а просто убрал с пути, отмахнулся, будто от досадной, надоедливой мошкары.

Бывало Драко просыпался по ночам, чувствуя легкое покалывание в метке. Волдеморт был жив, собирался с силами, а значит ничего еще не закончилось, но пока он не призывал их. А если все же призовет? Это всего лишь вопрос времени — и тогда, возможно, Драко вновь увидит Гермиону. Она будет по другую сторону, в центре сражения — так, как и хотела, как это было им предначертано изначально. Они обманули судьбу на несколько месяцев, но она вновь вернула все к истокам, посмеявшись над глупыми надеждами и мечтами.

Сегодня было десятое июня. Воздух был жарким и сухим, пах солью. Драко вдохнул его полной грудью, позволяя ветру беспорядочно путать волосы. Иногда желание вернуться домой было непреодолимым, все его существо тянулось в родной Мэнор. Но за спиной маячил дом, где его ждала испуганная, сломанная мать. Кто бы мог подумать, что она не справится? Такая сильная и мудрая — а все же сдалась, перешла через свой собственный предел. Вот и сейчас Драко с тяжелым вздохом направился назад — смеркалось, скоро ужин. Мама сегодня ничего не ела — она вообще не выходила из своей комнаты и домовикам строго-настрого запретила входить в ее спальню без разрешения. Нужно было заставить поесть ее хотя бы сейчас. Она и так совсем исхудала, кожа ее стала напоминать пергамент, а возле рта залегли глубокие морщины. Ей бы гулять чаще, а то сидит в четырех стенах. Да и сам Драко в последнее время почти не уделяет ей внимания…

В этих тягостных мыслях Малфой находился все время, пока не дошел до маминой спальни. Он постучал, подождал немного, постучал вновь. Не могла же она лечь так рано? Тревожное предчувствие шевельнулось внутри — сначала робко, а потом все смелее и увереннее поднимая свою уродливую голову.

Драко пришлось открыть дверь заклятием. Когда он вошел, Нарцисса лежала на кровати — волосы аккуратно причесаны, бледные руки сложены на груди. Она была такой же красивой, умиротворенной, как и в былые времена, когда был жив Люциус, когда у них была счастливая семья и надежды на будущее.

— Мама… — шепотом позвал Драко. — Ты же не сделала этого со мной, мама?

Нарцисса не ответила. Ни единый мускул на ее бескровном, будто бы фарфоровом, лице не дрогнул. Она была мертва.

***

Для организации похорон Драко нанял людей из деревушки, расположенной неподалеку. Он не знал, как сделать все правильно — откуда вообще он мог догадываться об этом в его возрасте? — поэтому постоянно прикрикивал на нерасторопных рабочих то на французском, то на английском. Может, стоило перевести тело в Британию? Похоронить маму там же, где покоились многие поколения Малфоев, но Драко не мог больше этого выносить. Ему нужно было покончить с этим, как можно скорее, иначе у него не останется никаких сил.

Могилу копали просто в саду, возле цветущих кустов роз. Земляная пыль поднималась в воздух, а потом, будто порох, оседала на белой рубашке Малфоя. Вокруг с жизнерадостным жужжанием летали надоедливые мухи и крупные пчелы. На цветы то и дело опускались разноцветные бабочки — махаоны и голубянки. Одна из них села на лакированную крышку гроба, сложила крылья, и Драко отвел взгляд. Все было неправильно! Не так, как нужно. Но кто ему подскажет, как должно быть? Он остался совсем один.

Когда все закончилось, был разгар солнечного дня. Рабочие, получив причитающееся, ушли, стирая пот со лбов грязными ладонями. Они переговаривались — обсуждали семьи, детей, договаривались пропустить по стаканчику-другому пива вечером. Драко хотелось послать им вслед Аваду, чтобы они заткнулись уже наконец-то, но он сдержался. Конечно, черт бы его побрал, сдержался! Это то, что он делал последние полгода изо дня в день — скрывал чувства, переживания, желания. И что в итоге? Получил за это какое-то вознаграждение?

— Зачем, мама? — тихо пробормотал он и засмеялся. Смех больше был похож на рыдания — он клокотал где-то в горле, его нельзя было ни контролировать, ни сдержать, но уж лучше так. Родители учили его не лить слезы, даже в раннем детстве это не одобрялось. Быть Малфоем больно, да, Драко? Вон, мать твоя не справилась, так, может, и ты не сможешь?

Драко отмахнулся от навязчивого внутреннего голоса и, последний раз взглянув на свежую могилу, направился к дому. Там он до вечера засел в библиотеке, и когда домовый эльф, имени которого он не помнил, сообщил, что ужин готов, Драко наконец-то сорвался. К тому времени он был уже мертвецки пьян, опустошив почти все скудные запасы алкоголя, которые ему удалось найти в этом доме, и держать все в себе больше не мог.

— Прочь! — прокричал он, швыряя пустую бутылку в несчастного домовика. Тот испуганно взвизгнул и исчез за мгновение до того, как на пол посыпалась мелкая стеклянная крошка. — Убью, если увижу, — пробормотал Драко, ни к кому конкретно не обращаясь.

Он достал предпоследнюю бутылку алкоголя — на этот раз белое вино — сделал щедрый глоток, залив подбородок и рубашку. Окна в этой комнате были от пола до потолка и выходили как раз в сад. За кустами роз не было видно маминой могилы, но Драко не нужно было видеть, чтобы его неопределенно тянуло туда. Он злился на нее. Как же сильно он злился! Она увезла его из Британии, обрекла на существование труса, спрятала его в этом проклятом доме и — что же? — покончила с собой! Как же она могла быть настолько эгоистичной, на что надеялась? Что он смахнет это, словно пыль с рукава, и зашагает дальше с высоко поднятой головой?

— Ну, так ты ошиблась, мама, слышишь? Я ни черта не справляюсь! — закричал Драко, поднимая взгляд к потолку.

Еще и эта записка… Он нашел ее уже после похорон, здесь, в кабинете и она лежала теперь на столе — белоснежная, плотная бумага и ровный мамин почерк. Драко пробежал написанное по диагонали и отбросил ее, будто она прожигала ему руку. «Пойми… сынок… люблю тебя… прости». То, что он успел прочесть, разозлило его еще сильнее. Ну, уж нет! Она же была такой обманчиво сильной! Иногда ему казалось, что это отец скорее опустит руки, но только не мама — она-то у него образец сдержанности и хладнокровия! А выяснилось, что сила ее была в Люциусе. Не стало его — и силы ее не стало. Драко не хотел прощать ее. Простить — значит впустить в себя боль, ту агонию, которая пока мирно дремала внутри, задушенная яростью.

Когда Малфой почти ополовинил бутылку, он все же решился прочесть письмо. Вряд ли оно погасит злость — быть может, сделает только хуже. Стремясь еще немного оттянуть этот момент, Драко вышел в сад. Ноги сами собой понесли его на могилу. Закатное солнце заливало все вокруг мягким, оранжевым светом.

«Это ведь мог быть счастливый день, мам», — подумал Драко. — «Мы бы с тобой справились, выжили. Рано или поздно стало бы легче. А что же теперь? Ничего уже не вернуть».

На могиле пока не было надгробия — будто здесь был похоронен кто-то безымянный. Драко опустился возле могилы — его одежда уже давно измялась и выпачкалась. Он достал из кармана сложенный вдвое листок, развернул и, сделав глубокий вздох, принялся читать.

«Я слаба, Драко. Слаба и труслива.

Глядя в будущее, я вижу тьму, из которой мне уже не выбраться. А вот ты — можешь. Тебе кажется, что ты остался один, но это пройдет, сынок. У тебя есть будущее. Будь достаточно храбр, чтобы сделать его таким, как хочешь ты.

Не думай, что в твоих силах было что-то изменить. Пойми, ты не мог бы сделать ничего. И прости меня, что я сделала это так — не решилась поговорить с тобой напоследок, обнять. Это малодушие — единственное, о чем я искренне сожалею. Просто иначе я бы наверняка отложила это на день, неделю, а ожидание для меня стало невыносимым. Для меня это лучший выход. Ты можешь не поверить, справедливо предположить, что ничего хорошего в смерти нет. Ты можешь сказать, что я просто сбежала от проблем и боли. И ты прав, Драко. У тебя есть причины злиться на меня, сынок…

Я надеюсь, что ты никогда не поймешь меня. Если поймешь, то значит, что тоже столкнулся с такой болью, от которой сбежать в смерть — счастье.

Я верю, что когда-нибудь у тебя хватит сил простить меня. Но не понять. Ты еще этого не знаешь, не чувствуешь — особенно сейчас! — что ты гораздо сильнее меня и справишься со всеми трудностями, которые наверняка преподнесет тебе судьба. Ты Малфой, Драко! Помни об этом, сын! Не дай этой фамилии сгинуть без следа, не позволь ни Темному Лорду, ни судьбе отобрать у тебя твою гордость и честь.

Держи спину прямо, Драко! За отца, за меня и за себя, конечно.

Я люблю тебя».

Под конец строчки совсем расплывались перед глазами Малфоя. Он зло смахивал набегающие слезы, но они появлялись вновь и вновь. Уж если он ошибался в Нарциссе, считая ее гораздо сильнее, чем она оказалась на самом деле, то где гарантия, что и мать в нем не ошиблась. Он чувствовал себя так, словно на него свалился неподъемный груз, придавил его к земле и никогда больше не позволит подняться на ноги. Где же найти силы, мама? Почему об этом ты ничего не написала?

Совсем стемнело. В траве слышался треск цикад, ночные мотыльки летали над головой. Дом за спиной Драко был погружен в густой, зловещий мрак. Возвращаться туда не хотелось — там все было совсем чужим, но больше его нигде не ждали. Он не мог вернуться в Хогвартс, который, как написал Снейп, возглавила МакГонагалл. И Мэнор был для него навеки закрыт — его опечатали авроры через два дня после их отъезда во Францию. В блеклом лунном свете Драко видел метку на своем предплечье — и только вопрос времени, когда Темный Лорд призовет их вновь. Тогда и свобода для Драко закончится. Вот такую жизнь ты видела для меня, мама?

***

Дни шли за днями — тошнотворные в своем однообразии. Иногда Драко чудилось, что он вовсе разучился разговаривать, ведь кроме коротких команд, которые он отдавал домовым эльфам и нескольких фраз, которыми он перекидывался при встрече с магглами, живущими в поселке, он не беседовал ни с кем. Сколько бы это длилось и чем бы в итоге завершилось, Драко так и не суждено было узнать.

Одним жарким июльским днем на подоконник его комнаты прилетела сова. К лапе птицы было привязано письмо и, как только Драко забрал его, она коротко ухнула и взмахнув пестрыми крыльями, улетела. Письмо было адресовано матери, но, видимо, сове было сказано отдать его Драко, если она не сможет найти Нарциссу. Зная Снейпа, тот вполне мог догадываться или наверняка знать о маминых планах — так что неудивительно, что он перестраховался.

Драко нетерпеливо развернул пергамент, уселся на ближайший стул и принялся читать.

«Здравствуй, Нарцисса.

Смею надеяться, что ты в добром здравии. Настоятельно советую тебе принимать то зелье, которое я послал тебе в прошлый раз — оно сгладит душевные терзания. И, право, не игнорируй зелье Сна без сновидений — оно также будет крайне полезно в твоем случае.

Мэнор решили продать. Деньги пойдут в качестве компенсации семьям погибших авроров.

Темный Лорд о вас не спрашивал. Пока ты и Драко далеко не на первом месте в перечне его проблем.

Да, если Драко захочет, то он может пожить в моем доме. Но я все еще сохраняю надежду, что до этого не дойдет, Нарцисса. Не возлагай на его плечи то, что он пока не в силах нести.

Гермиона Грейнджер наконец-то пошла на поправку. Уж хотя бы из-за этого тебе больше не стоит тревожиться.

С почтением, Северус Снейп».

Драко отложил письмо, помассировал виски — как же у него жутко разболелась голова! Что значит это «пошла на поправку»? Она болела? И какого черта его мать знала о Грейнджер больше, чем он сам? То есть всякий раз, как он ходил вокруг да около, пытаясь хитростью выманить хотя бы жалкую крупицу информации о ней, а мама лишь неодобрительно поджимала губы, заставляя Драко умирать от стыда, она на самом деле знала многое. Спрашивала у Снейпа — больше, чем полгода! Но зачем? И почему Нарцисса должна была тревожиться из-за Гермионы? Пускай она относилась к ней вполне терпимо, но ведь это было совсем далеко от привязанности или чего-либо подобного.

Драко выглянул в сад, где среди цветов сюрреалистично выделялась мамина могила и решительно отвернулся. Ему нужно было увидеть Снейпа. Пора было возвращаться домой.

***

Грейнджер жила в небольшом доме, который почти ничем не отличался от соседских. Такая же зеленая лужайка, мощенная дорожка и цветастые занавески на окнах. Драко хорошо успел осмотреть все вокруг, потому что топтался здесь уже добрых полчаса, все не решаясь подойти к двери и постучать. Вина сжирала его, словно огромное, ненасытное чудище. Она была так велика, что перед нею даже злость на мать и Снейпа, которые все решили за него, меркла.

И пускай намерения его были благими, но ими он действительно вымостил для Грейнджер дорогу в ад. Снейп немногое рассказал — то ли не знал подробностей, то ли решил не делиться ими, но и того, что сказал, было достаточно. В ночь атаки на Хогвартс Гермиона Грейнджер была изнасилована и едва не убита Фенриром Сивым. Может, искра узнавания мелькнула в его замутненном мозге еще тогда, когда он наткнулся на Гермиону в парке Малфой-Мэнора. Может, он прослышал об этом позже — но факт оставался фактом, Фенрир знал, кем была эта девушка. Он не решился убить ее или обратить, но предположил, видимо, что она в Мэноре пленница, а значит, истязать ее он имеет полное право.

Мимо пронесся велосипедист, едва не задев Драко. Тот выругался себе под нос, отдернул футболку — в маггловской одежде он чувствовал себя уж слишком неудобно. Но ему нужно было видеть ее. После месяцев, проведенных в Мунго, Гермиона наконец-то вернулась домой, и Снейп заверял, что с ней все в порядке, но Драко должен был убедиться.

Он не надеялся быть прощенным. Не стремился быть понятым. Но ему нужно было хотя бы попытаться объяснить Грейнджер все. Она верила в него — так безоговорочно и слепо, а теперь что же, считает, будто он предал ее? Неужели она никогда не осознает, что все, что он сделал, было попыткой защитить ее? И — Мерлин свидетель! — Драко будет проклинать себя всю оставшуюся жизнь за то, что не сумел все же уберечь ее, не предусмотрел всех опасностей.

Когда Драко все же подошел к двери и нажал на звонок, сердце его колотилось так сильно и в ушах стоял столь оглушительный шум, что он не сразу услышал вопрос, который ему задала женщина, появившаяся на пороге.

— Простите? — пробормотал он. Это была мама Гермионы — магглорожденная, грязнокровная женщина, которая еще совсем недавно вызвала бы у Драко лишь презрение. Но теперь… Он смотрел на нее, будто зачарованный, улавливая малейшие схожие черты и думал, что лет через двадцать пять Гермиона Грейнджер тоже будет такой — с лучиками морщинок возле рта, с темными от недосыпа кругами под глазами, но все еще красивая. Он сглотнул комок в горле, мешающий ему говорить и попытался улыбнуться ей. Наверное, получилось не очень, потому что женщина вздернула бровь, вопросительно склонила голову.

— Вы что-то хотели? — повторила она.

— Да, я… Извините… Я учусь вместе с Гермионой.

— Оу, учитесь в… — казалось, что она впервые видит волшебника, если не брать в расчет ее родную дочь.

— Да, — кивнул Драко. — Меня зовут Драко Малфой.

— Никогда не слышала о вас. Проходите, что же мы стоим на пороге!

Драко поморщился. Гермионе стоило бы научить своих родителей хоть каким-то правилам безопасности. Узнать ее адрес не составляло труда, а ее мама так беспечно приглашает в дом волшебника, о котором ничего не знает.

— Гермиона в комнате. Я бы с удовольствием угостила вас чем-нибудь, но я тороплюсь. Работа, — она виновато улыбнулась и, кивнув, произнесла: — Последняя дверь слева. Чувствуйте себя как дома.

Видимо, Грейнджер тщательно скрывала от родителей все подробности о происходящем в магическом мире. Как иначе можно было объяснить столь легкомысленное поведение ее матери? Она, наверное, считала, что Хогвартс не особо отличается от маггловских школ и уж какой-то ученик не может представлять для них угрозы.

Драко медленно подошел к комнате Гермионы. Во рту разлился противный металлический привкус — губа то ли лопнула, то ли Малфой слишком прикусил ее. Он провел по вспотевшему лбу ладонью и, выдохнув, постучал.

— Да, ма, входи, — раздалось из-за двери. Мерлин, как же давно он не слышал ее голоса!

Драко медленно опустил дверную ручку, толкнул дверь, но зайти не смог — так и замер на пороге, бессильно облокотившись о косяк. Гермиона стояла спиной к нему, у окна — солнце путалось в ее волосах, старая футболка съехала с одного плеча, обнажая острую лопатку. Она была такой близкой, и вся сущность Драко бунтовала внутри. Ну же, сделай эти несколько чертовых шагов, заключи ее в объятия, оставь поцелуй на плече, вдохни запах, по которому так соскучился! Пускай вырывается, ненавидит, проклинает, но не отпускай! Потому что она твоя, Малфой! Твоя сила, фундамент твоей изломанной жизни. Так держи же ее, не позволяй уйти! Но он все стоял, будто прирос к земле, боясь только, что она услышит, как постыдно колотится его сердце.

— А ты на работу не опаздываешь? — встрепенулась Гермиона и обернулась.

Глаза ее расширились, улыбка медленно угасла, на щеках проступил лихорадочный румянец. Она сделала шажок назад, но дальше ей некуда было отступать.

«А на что, собственно, Драко, ты рассчитывал? Что она бросится к тебе в объятия с поцелуями? В любви начнет признаваться?» — с горечью подумал Малфой.

— Где моя мама? — наконец-то заговорила Гермиона, расправляя плечи. Только сейчас Драко обратил внимание на шрамы, которые виднелись на ее шее — белесые полосы тянулись от ключиц вверх и заканчивались где-то под подбородком. Одно дело слышать о том, что произошло с Грейнджер из уст Снейпа, но видеть это… Как бы там ни сложилась жизнь Драко, одна цель у него была уже сейчас — найти и убить Фенрира.

— Ушла, — произнес Драко. — Сказала, что на работу. Она очень… доверчивая.

— Это нормально среди нормальных людей, — Гермиона поджала губы, расценив, видимо, слова Драко, как критику. — Никто здесь не ждет удара в спину.

— Грейнджер…

— Так зачем ты пришел? — перебила она Драко.

— Я не знаю, — честно ответил он. У него было множество подготовленных монологов, но все они вылетели из головы. Может, оно и к лучшему… — Просто хотел убедиться, что ты в порядке.

— Я в порядке, — ответила Гермиона, но в голосе ее слышалась ирония.

— Нет.

— Что, нет?

— Ни черта ты не в порядке, Грейнджер, — зло прошипел Драко. — Ты и не должна. Не после того, что произошло.

— Да что ты знаешь вообще… — рассмеялась Гермиона. Смех ее был совсем чужим — надрывным, тоскливым. Она держала лицо перед родителями, друзьями, учителями и врачами, но перед ним не смогла.

Это стало для Драко сигналом к действию. Он преодолел расстояние, разделяющее их всего за несколько секунд, и заключил ее в объятия, утыкаясь носом ей в волосы. Гермиона охнула, встала на носочки, попыталась оттолкнуть Драко, а потом, словно испугавшись, что он и правда отпустит ее, вцепилась в его футболку судорожно сведенными пальцами.

— Ты одет, как маггл, — прошептала она.

— Нравится?

— Нет, — покачала головой Гермиона и вдруг заплакала — будто сломался какой-то барьер, который она старательно возводила, и слезы хлынули бесконечным потоком. — Зачем ты пришел, Драко? Я ведь только-только… Я звала тебя тогда, Малфой. Звала тебя, но ты… А когда очнулась, оказалось, что я в Мунго, а ты где-то в бегах.

— Все не так! — отчаянно произнес он. Если бы не смерть отца, если бы у него было время подумать тогда, Драко наверняка не поверил бы словам матери. Но сделанного не вернешь — он действительно сбежал. Если бы остался, то как бы сложилась его судьба? Хотя, что тосковать об упущенных возможностях? Время ведь не повернешь вспять…

— Я знаю, что у тебя не было выбора, Малфой, — тихо произнесла Гермиона. — Большинство Пожирателей в тюрьме. Их имущество конфисковано и распродано. Некоторых казнили. Ты должен был уехать и тебе не стоило так рисковать, возвращаясь.

— Беспокоишься, что ли? — хмыкнул Драко, вдыхая запах ее волос, гладя худую спину с выступающими позвонками.

— Тебя это удивляет? — Гермиона подняла голову, пристально взглянула на него, словно заглядывая в душу. У нее были такие взрослые глаза — будто с их последней встречи прошли десятки жизней. Хотя, разве так оно и не было? Наверное, и его взгляд такой же. Они больше не были детьми. Не верилось даже, что меньше года прошло с тех пор, когда они оскорбляли друг друга, ребячливо пытались задеть побольнее. Все это сейчас казалось таким мелочным и незначительным.

— Мне казалось, что ты будешь ненавидеть меня.

— Я ненавидела, — кинула Гермиона, отстраняясь и вновь поворачиваясь к Драко спиной. Он подошел совсем близко, стал позади, чтобы чувствовать ее тепло, осознавать что она жива и реальна, а не плод лишь его воображения, но касаться ее не стал. — Так сильно ненавидела. Но у меня было слишком много времени, Драко, и я думала обо всем произошедшем… В конце концов, я просто выгорела, наверное. А потом поняла, что твои намерения, наверное, были хорошими. Ну, настолько, насколько вы, слизеринцы, понимаете слово «хорошо», — Гермиона фыркнула, нервным движением пригладила волосы.

— Я хотел, чтобы ты не была в Хогвартсе, Грейнджер. Чтобы оставалась в безопасности.

— В то время, как там погибают мои друзья? — она обернулась и в глазах ее был укор.

— Да. Это действительно то, что отличает нас, Грейнджер. Я буду спасать людей, которых люблю, любой ценой. Пускай мне придется быть для этого жестоким злодеем или эгоистом, — сердито прошипел Малфой, даже не заметив, что под влиянием эмоций выложил ей самые потаенные тайны своей души. Но Гермиона заметила — она вскинула на него изумленный взгляд, шумно выдохнула, и только тогда Драко осознал, что именно сказал. — Ну, что пялишься, Грейнджер?

За грубостью он пытался скрыть смущение, но уж слишком хорошо эта девчонка изучила его, чтобы купиться.

— Когда я была в Мунго, — медленно заговорила Гермиона, смахивая вновь набежавшие слезы, — ты иногда снился мне, Малфой. Я просыпалась и верила, что ты рядом. Но потом осознавала, что это не так и… Я хотела возненавидеть тебя. Хотела винить во всем, что произошло. Но не смогла. Ты ведь тоже был всего лишь частью плана Дамблдора, и план этот исполнился прекрасно. И что, что наши жизни в итоге оказались исковерканы? Разве это такая большая цена? — Гермиона решительно подняла руку, заметив, что Драко хочет перебить ее, и продолжила: — Я убеждала себя, что простила потому, что ты тоже жертва, но на самом деле это не так. Я готова была принять тебя любым — проигравшим или победителем, сильным или слабым. Я готова была бороться против всего мира на твоей стороне — и пускай это будет предательством! Я просто любила тебя, Драко Малфой. И по сравнению с этим, все остальное меркло. Ты мог быть подлецом для всего мира, но я знала тебя другим. Верила в тебя. А потому, Драко, да, я простила тебя. И да, я беспокоюсь о тебе. И, да, я люблю тебя.

Драко не сказал ничего — не мог, потому что голос его не слушался. Но он мог целовать Гермиону — дрожащие губы, и соленые от слез щеки, и шею, где суматошно бился пульс. Он мог держать ее в своих руках — крепко, до хруста в ребрах, до стона, до синяков на бледной коже, потому что никакая сила в этом мире не могла заставить его отпустить ее.

«Ты даже не знала, мама, что отнимая ее у меня, делала меня слабым. Толкала к моему личному пределу, за которым больше нет жизни», — подумал Драко, чувствуя, как медленно растекается по телу тепло. Он даже не замечал, насколько замерз за эти полгода. И как же теперь приятно было возвращаться к жизни!

***

Впереди их ждали долгие битвы. Гермиона Грейнджер должна была искать крестражи с Роном и Гарри, а Драко… Одним теплым августовским вечером, когда он был в лаборатории в доме Снейпа, метка на его предплечье начала жечь. Темный Лорд призывал его — и он не любил ждать. Боль становилась все сильнее, поэтому Драко успел нацарапать для Гермионы лишь короткую записку.

«Началось. Не предпринимай ничего, пока не получишь вестей. И береги себя, Гермиона.
Я люблю тебя. Д. М.»

Впереди их ждала долгая разлука. Но у них была причина бороться, а значит, оставался шанс, что когда-нибудь — может быть, годы спустя — они наконец-то заслужат счастье.